Текст книги "Там, где ты (ЛП)"
Автор книги: Дж. Х. Трамбл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
Набираю номер ДжениферУент – дам немного пищи для сплетен.
– Привет, партнер! – отвечает она живо.
– Привет! – говорю я. – Как насчёт кино завтра вечером?
Роберт
Стемнело, но найти могилу отца получилось быстро. След примятой травы привёл меня к свежему холму – месту его последнего пристанища. Все растения убрали, скорее всего в дом тёти Уитни, чтобы смягчить тамошнюю строгую обстановку, но букеты цветов и венки остались, украшая могилу по периметру и сверху. Интересно, от кого они? Но визитных карточек нет.
Знаю, что моим тётям и бабушке будет не хватать отца. Он был их маленьким братиком, любимцем, сыном. Теперь, когда его нет, в их жизни останется большая дыра.
Вытягиваю из венка цветок каллы и провожу пальцами по его восковому лепестку.
Вспоминаю, как гулко билось моё сердце в груди, когда Эндрю, пока я плакал, прижимал меня к себе. Как же было хорошо – почти до слёз – знать, что он желал меня также, как и я его! И то, как хорошо было ощущать его кожу, его губы, его ладонь в моей: «Сейчас я больше волнуюсь за тебя, чем за себя».
Смахиваю катящуюся по щеке слезу.
На соседнем участке через дорогу включаются разбрызгиватели, в траве начинают трещать кузнечики, а темноту разрезает свет натриевых ламп, согревающих воздух и тихо жужжащих по периметру кладбища.
Роняю каллу в грязь, потом вытягиваю из кармана блокнот – я его засунул туда, когда выходил из квартиры Эндрю, – и швыряю его тоже в грязь. А, чтобы успокоиться, делаю глубокий вдох.
Я сохраню твой маленький грязный секрет.
Ха-ха. Думаю, мы это уже проходили. Удали всё, хорошо? Ха-ха.
Глава
22
Эндрю
На этой неделе у меня не будет Кики, но Дженнифер об этом знать не обязательно. Мы покупаем одно вёдрышко попкорна на двоих и идём на ранний сеанс – какую-то романтическую комедию, которую она выбрала. А потом я сразу отвожу её домой, потому что предположительно в девять вечера мне нужно забрать дочь.
Если Джен и замечает мою рассеянность, то не подаёт виду. Но я сомневаюсь, что она что-нибудь заметила.
Роберт вернулся сегодня в школу, хотя ожидалось, что его не будет целую неделю. На уроке мне пришлось несколько раз ущипнуть себя, чтобы вернуться с небес на землю. Он же справлялся с ситуацией хорошо, я бы даже сказал, чересчур хорошо. Настолько, что у меня возникло желание встретится с ним взглядом. И это тот, кто боялся, что Роберт нас выдаст.
Как раз мне нужно было быть осторожным.
Но, чёрт, держался он отлично. Роберт выглядел не лучше, чем в другие дни, нет. Но в другие дни я не знал, каково это чувствовать его так близко, дотрагиваться губами к его губам и дрожать от его прикосновений.
Роберт не задержался после урока, он не зашёл после занятий, и мне показалось, что я всё придумал.
– Уверен, что не хочешь ненадолго зайти? – спрашивает Джен, заглядывая мне в глаза с откровенной надеждой.
Мы стоим перед дверью её квартиры, которая, слава Богу, находится на другом конце города. Я отказываюсь, проверяя сообщения на своём телефоне.
– Прости, – говорю я, пожимая плечами и извиняясь. – Боюсь, что для меня обязанности отца прежде всего.
Что, собственно, является правдой.
Она обнимает меня за талию и сейчас, как водится, парень должен поцеловать девушку на прощание.
– Тебе понравился фильм? – спрашиваю я.
– Да. Фильм хороший. Но,... не знаю. Тебе не кажется, что на экране было слишком много обнажённой Дженнифер Энистон? – она говорит это хриплым, взволнованным голосом, будто тоже с удовольствием обнажилась бы.
– Ладно, тогда в следующий раз никакой Дженнифер Энистон.
Видно, как при словах «в следующий раз» её глаза ярко вспыхивают, сохраняя сказанное в памяти, чтобы, возможно позже, лёжа свернувшись калачиком в постели, достать и тщательно изучить на предмет скрытого смысла.
На самом деле я – не любитель жульничать. Но сейчас это необходимое зло. Дженнифер – молодая и красивая женщина. Она справится.
И я вполне спокойно отнесусь к тому, что в один прекрасный день для выражения своих необузданных эмоций она использует слова «придурок» и «мудак». Я же познакомлю её с парочкой таких придурков.
– Мне пора, – говорю я, расцепляя руки Джен у себя за спиной.
– Когда я познакомлюсь с твоей дочерью?
– Хм, скоро.
– Хорошо, – говорит она и тяжело вздыхает, всем видом демонстрируя покорность.
– Я позвоню тебе завтра.
С этими словами я отпускаю её руки и возвращаюсь к машине.
Скучаю по тебе.
Я улыбаюсь и удаляю его сообщение.
В моём комплексе живёт много одиноких, поэтому не удивительно, что в пятницу вечером парковка пустует. Не осознавая, что делаю, окидываю взглядом стоянку в поисках машины Роберта. И не найдя её, чувствую одновременно облегчение и разочарование. Может, сегодня вечером он с Ником? А может, зависает где-то с друзьями из оркестра. А может, он просто сидит дома и ждёт, когда удастся обменяться со мной парой-тройкой интимных сообщений. Занимаю место на парковке напротив дверей своей квартиры, глушу двигатель и выхожу из машины. В процессе понимаю, что на последние два предположения реагирую нормально, а вот первое мне категорически не нравится.
На моём крыльце нет освещения и в поисках ключа от входной двери я думаю, что завтра нужно купить новую лампочку. Первым оказывается ключ от двери моей классной комнаты. Продолжаю искать нужный ключ, но тут мой мобильный оповещает о новом сообщении. Выхватываю телефон из кармана так быстро, что чуть не роняю его на землю.
Сделай меня своим радио.
Опираюсь спиной о дверь и снова перечитываю текст в темноте.
– Как прошло твоё свидание?
Его голос пугает меня, и я снова чуть не роняю телефон на землю. Оглядываюсь по сторонам и различаю силуэт Роберта, сидящего на корточках на бетонном крыльце возле дальней стены примерно шагах в четырёх.
– Ты напугал меня чуть ли не до смерти, – говорю я, пытаясь успокоить зачастивший пульс. – Что ты здесь делаешь? Всё в порядке?
– Да, – отвечает Роберт, поднимаясь на ноги. – Я просто хотел... я думал... – он замолкает и, даже не видя в темноте его лица, я точно знаю, что он снова прикусывает губу. В голосе звучит та самая нерешительность, сомнение, которое я, чем дальше, тем лучше распознаю. Поэтому, когда он наконец спрашивает: «Можно войти?», я не могу сказать «Нет».
– А ты будешь вести себя прилично? – спрашиваю игриво.
– Не думаю.
Я тихо смеюсь:
– Заходи.
Закрываю за нами дверь и запираю на замок в тот самый момент, когда Роберт на деле доказывает, что он говорил правду. Впечатывая меня спиной в дверь, он прижимается ко мне всем телом, и на несколько секунд я забываю, что пускать его внутрь было плохой идеей. Большим усилием пытаюсь удержать свои ладони на двери, и тут одна рука Роберта ложиться на мой затылок. После она медленно скользит вниз по всей длине руки, затем по рубашке и ниже, оглаживая мои ягодицы. Я чувствую, как в теле начинает звенеть каждый нерв. Накатившее чувство дежавю заставляет меня широко улыбнуться и разомкнуть наши губы.
– Что смешного? – спрашивает он.
– Ничего.
И вдруг до меня доходит:
– Так это ты выкрутил лампочку на крыльце?
– Возможно.
– Преступная жизнь всегда начинается с малого.
– Тогда запри меня, пока я не наделал делов.
Может, так и сделать?
В правой руке Роберта маленький букет... гвоздик?
Я почувствовал их запах где-то посередине между моментом, когда он прижал меня к двери, и моментом, когда начал меня зажимать. Но тогда я был слишком сосредоточен – я сдерживался, чтобы не завалить его на пол. Поэтому по поводу цветов ничего не сказал. Теперь, кажется, время подходящее.
– Ты принёс мне цветы?
– Разве не это должен делать парень, который добивается своего возлюбленного?
– Возлюбленного?! – забираю у него цветы и в темноте ощупываю пальцами лепестки. – Разве это не фраза из теста SAT31?
Я ожидаю, что он засмеётся, что выдаст какой-нибудь остроумный комментарий, и потом снова прикипит к моим губам. Но он ничего такого не делает. На какое-то мгновение он застывает на месте, а потом тянется к пуговицам моей рубашки, теперь уже двумя руками.
Одна часть меня позволяет ему расстегнуть две пуговицы, но тут просыпается вторая часть меня, напуганная до смерти.
– Эй-эй-эй, – шепчу я, хватаю его ладони, случайно попадая ему гвоздиками в нос. – «PG-13». Помнишь?
– Я не хочу «Детям до тринадцати». Мне восемнадцать, и я хочу тебя.
– И ты меня получишь... когда закончишь школу. Глазурь на пончике, помнишь? А пока... – включаю свет, чтобы охладить явное сексуальное напряжение, возникшее между нами двумя, – не будем опускаться ниже пояса... и давай без раздеваний.
У Роберта вырывается стон разочарования. Я чувствую его огорчение даже в кончиках пальцев.
– Ну же. Давай посмотрим вместе повторный показ «Тош.0».
– Будем смотреть, лёжа в постели?
Стараюсь, чтобы брошенный на него взгляд выглядел сердитым, но не думаю, что я справился.
– Трудно с тобой, – говорю я.
– Совсем нет, – отвечает он, широко улыбаясь.
Он уходит в комнату включить телевизор, а я роюсь во встроенном шкафу в поисках попкорна. Честно говоря, свою порцию попкорна я уже съел в кинотеатре, но руки и рот Роберта нужно чем-то занять, поэтому попкорн – это самое то. Нахожу пару пакетиков за коробкой хлопьев LuckyCharms, которую мы с Кики прячем от Майи.
– Сливки или карамель? – выкрикиваю я. Не получив ответа, выглядываю из кухни в гостиную.
Роберт с пультом управления в руке листает экранную инструкцию, стоя посреди комнаты в трусах-шортах. Они сделаны из мягкой серой фланели и отлично облегают все его формы. Хорошенько всё рассматриваю и только потом произношу «Хм!».
– Какой канал? – спрашивает он невинно.
– Почему ты в нижнем белье?
Роберт напускает на себя притворную серьёзность:
– Ну, тебе же неловко, когда я без рубашки. Поэтому я её оставил. Я – молодец, да?
Я медленно качаю головой.
– Молодец, – отворачиваюсь, тихо улыбаясь его дерзости. – Шестьдесят первый, – выкрикиваю я. – И надень брюки.
Пока в микроволновке готовится попкорн, я стараюсь остыть, но всё бесполезно – он такой милый и сексуальный. И тут в гостиной гаснет свет.
– Слишком ярко, – говорит он громко, не ожидая моей реакции.
Господи, дай мне сил! Через несколько минут, выходя из кухни с миской попкорна, оставляю там свет включенным. Он снова берёт пульт управления, направляет его на телевизор и нажимает кнопку «ВЫКЛ».
– Я что-то пропустил? – спрашиваю, ставя миску на столик возле дивана.
– Мы можем просто поговорить?
– Не в темноте и не тогда, когда ты в нижнем белье.
Он смотрит на меня долгим взглядом, потом встаёт и надевает брюки. Я сразу же начинаю жалеть о сказанном, но никогда в этом не признаюсь. Он садится обратно на диван, и я осторожно присаживаюсь рядом.
Кажется, я знаю, о чём пойдёт речь, но всё равно спрашиваю:
– О чём ты хочешь поговорить?
– Мне восемнадцать, – говорит он просто.
– Нет.
– Ты даже не знаешь, что я собираюсь сказать.
– Нет, думаю, знаю. Четыре месяца, Роберт. Мы сможем подождать четыре месяца.
– Прошлым вечером по пути домой я заезжал на кладбище.
Я делаю глубокий вдох и мысленно отвешиваю себе хороший подзатыльник за забывчивость: его отца похоронили меньше суток назад. Чувствую себя последней сволочью.
– Ты в порядке? – спрашиваю.
Он пожимает плечами и сводит брови на переносице.
– Не знаю, почему я туда поехал. Я просто пытаюсь что-то к нему почувствовать. Не злость, не боль, ни что-то подобное. Утрату, что ли. Хотел бы я сказать, что мне будет его не хватать, но... – Роберт качает головой. – У меня такое чувство, что всю жизнь у меня обманом забирали то, что должно было принадлежать мне. Вот что меня бесит. Я попробовал вспомнить, когда отец в последний раз прикасался ко мне, когда вообще кто-либо прикасался ко мне, искренне. Обычно так делала мама. А потом у меня начались подростковые заморочки и она, скажем так, уделяла им слишком много внимания. Мне кажется, что она до сих пор боится меня даже обнять. Это моя вина, но, Эндрю, мне этого не хватает. Знаешь, мне настолько этого не хватает, что иногда даже больно.
«Знаю. Я знаю», – хочется мне сказать, но, молчу, позволяя ему говорить дальше. И он говорит с откровенностью, которая вызывает душевную боль и заставляет моё сердце обливаться слезами.
– Я хочу ощущать прикосновения. Что в этом плохого? Я хочу, чтобы меня обнимали и прикасались ко мне. Я хочу знать, что меня любят. Я хочу чувствовать это кожей, – он смотрит на потолок и выдыхает, а потом снова встречается со мной взглядом: – Но никто больше ко мне не прикасается. Даже, когда у меня температура. Мама теперь просто вручает мне термометр, – он опускает взгляд вниз и его уши краснеют. – Даже ты, когда целуешь, не прикасаешься ко мне. Будто я прокажённый. У меня с трудом получается держать руки при себе, но похоже, у тебя всё по-другому...
Он и не представляет, что делает со мной, что делает со мной прямо сейчас. Мне хочется, чтобы он почувствовал себя лучше, начал улыбаться, повеселел. Поэтому я, улыбаясь, говорю.
– И почему у меня такое чувство, что мною искусно манипулируют? – говорю в шутку. Но мои слова звучат глупо и невпопад, и я сразу же жалею о сказанном.
Роберт становится вялым, а на лице появляется усталость и разочарование.
– Так вот что ты думаешь? – говорит он.
Нет. Да. Не знаю. За любой манипуляцией всегда стоят тёмные намерения, но в Роберте я вижу только свет. Я уже и так ему уступил, Бог тому свидетель.
Он резко встаёт и пока до меня доходит, куда он направляется, Роберт оказывается у двери. Догоняю его, когда он уже поворачивает замок и берётся за ручку. Блокирую дверь рукой, не давая её открыть:
– Роберт...
Он прижимается лбом к двери:
– Дай мне уйти.
– Не могу, – поднимаю свободную руку и осторожно глажу его затылок. – Я не это имел в виду. Я считал, что ты чувствуешь меня лучше. Хочешь знать, что я думаю на самом деле? Я думаю, что ты распахнул мне своё сердце и заставил меня открыться тебе. Я думаю, что, начав прикасаться к тебе, я не смогу остановиться. Я думаю, что мне не хочется, чтобы ты уходил, но я боюсь того, что случится, если ты останешься.
Он поворачивается ко мне, но его взгляд всё также прикован к полу:
– Всё в порядке, мистер Мак. Я лучше пойду.
Мистер Мак. Чёрт!
– Нет, не в порядке, – говорю я, поднимаю его подбородок и заставляю посмотреть мне в глаза. Протягиваю руку и закрываю замок. Я буду прикасаться к нему. И буду прикасаться, пока он не познает меня32.
Роберт
Прижимаю его к себе и на глаза наворачиваются слёзы. Ему не нужно было этого делать, но, чёрт, как же хорошо! Эндрю тяжело дышит мне в шею и вздрагивает под моими пальцами, скользящими вниз и вверх вдоль его позвоночника. Через какое-то время он поворачивает голову в сторону и шарит рукой по полу, пока не находит мою футболку.
– Прости, – говорит он, вытирая меня. И мне кажется, что Эндрю смущён – он только что кончил мне на живот.
Он садится и надевает трусы, найденные на спинке дивана. Потом передаёт мне мои трусы-шорты и отворачивается, собирая оставшуюся одежду и давая мне возможность одеться. Очень мило с его стороны, особенно, если учесть, что теперь на моём теле нет ни одного участка, с которым он не был бы близко знаком. Я улыбаюсь, и он улыбается в ответ, поглядывая через плечо. Потом Эндрю вытягивается на диване, укладывает голову мне на колени и смотрит снизу вверх. Волосы у него на груди спутались и слегка намокли от пота. Я запускаю в них пальцы.
– Спасибо, – говорю я. Он в ответ берёт мою ладонь и прижимает к губам. – Ты даже не представляешь, сколько раз я смотрел на волосы, выглядывающие из ворота рубашки, и думал, что там ниже. Ты решал на доске задачки по матанализу, а я в своём воображении расстёгивал твою рубашку.
– А я-то всё время считал, что ты думал о дифференциалах, производных и гармонической прогрессии.
– Я думал о гармонической прогрессии. Я думаю о ней прямо сейчас.
Он игриво закатывает глаза, но потом сжимает губы и становится серьёзным.
– У-у, – говорю я, зажимая его губы пальцами. – Полиция в дверь не ломится, нет ни разрядов молнии, ни сожалений. И если ты будешь и дальше хмуриться, то это ранит мои чувства, я уже не говорю, о мужском достоинстве.
Он улыбается и переплетает пальцы с моими:
– Роберт, если кто-нибудь узнает...
– Не узнает. Даю слово. Я не позволю этому случится.
Он разгибает мне пальцы, гладя по ним ладонью, потом снова тянет их к губам и целует мою ладонь:
– Никудышный из меня учитель.
Я смеюсь:
– Да нет, совсем не так. Просто мы нашли друг друга на несколько месяцев раньше, чем должны были. Вот и всё. В июне это будет уже не важно.
Он тянется и достаёт из кармана моих джинсов, неосторожно брошенных на спинку дивана, бумажник. Открывает его и начинает перебирать содержимое.
– Хм, что это? Удостоверение спасателя Американского Красного Креста. Ты – спасатель?
– Был. Прошлым летом. В бассейне.
– В каком?
– В «Риджвуде». Ты когда-нибудь водил Кики в бассейн?
– Собирался этим летом. Ты снова будешь спасателем?
– Не знаю. Возможно. А ты будешь в плавках?
Он смеётся, и его голова слегка подпрыгивает у меня на коленях.
Он перекладывает карту в конец стопки.
– Как прошло сегодняшнее свидание? – спрашиваю я, но мне хочется задать совсем другой вопрос: «Что не так?» Неужели всего несколько минут назад его тело так прекрасно скользило по моему, а руки были везде и сразу, как будто я был набранным шрифтом Брайля33 текстом, который Эндрю нужно было во что бы то ни стало запомнить? Но сейчас я чувствую, как он ускользает. «Он напуган», – говорю я себе. Но ему нечего боятся.
– А-а, свидание. Я про него и забыл. – он изучает моё удостоверение ученика школы.
– Ты целовал её на прощание?
– Нет.
– А она пыталась поцеловать тебя на прощание?
– Нет.
– Ты держал её за руку?
Он поднимает на меня глаза:
– Мне кажется или я действительно слышу нотки ревности?
– Возможно.
Эндрю рассматривает карту AmericanExpress, оформленную мамой на моё имя, когда я начал водить машину. Она хотела быть уверенной, что я не застряну где-нибудь, из-за того, что не смогу оплатить бензин, буксир и прочее. После AmericanExpress приходит черёд карт медицинской страховки и автостраховой компании с инструкциями, что делать в случае аварии. Я уже готов забрать у него чёртовы карточки и запустить их через всю комнату, но тут он берёт в руки мои воительские права.
– Двадцать восьмое марта. Твой день рождения уже через два месяца, – он изучает права ещё какое-то время, но потом вдруг бормочет: – Чёрт! Тебе семнадцать?!
Я пожимаю плечами.
– Ты сказал, что тебе восемнадцать, – говорит он, резко садясь. Он заталкивает все документы обратно в бумажник и тянется за рубашкой.
– Я округлил.
– Ага, супер, ты округлил. На два месяца, – Эндрю бросает мне мою одежду: – Одевайся.
Я забираю рубашку и джинсы, но не одеваюсь:
– Это не такая уж большая проблема.
– Это большая проблема. Это просто огромная проблема. Вот чё-ё-ёрт! Ты не должен был быть здесь. Мне не нужно было быть с тобой. Семнадцать? О Боже! Одевайся! Ничего не было.
Резким движением Эндрю натягивает джинсы, потом рубашку. Пытается застегнуть пуговицы, но у него дрожат руки. И мне вспоминается, что его руки также дрожали, когда Эндрю впервые ко мне прикасался.
Вот только сейчас на них больно смотреть. Я встаю и тянусь помочь с пуговицами, в надежде хоть немного его успокоить, но Эндрю увёртывается и отступает, выставляя руки ладонями вперёд, показывая жестом, что не тронет меня. Это движение вызывает острую боль. Потом он поворачивается и быстро обувает мокасины, оставленные возле двери.
– Мне семнадцать. Ну и что, чёрт подери? Согласие в моём возрасте уже имеет юридическую силу. И я согласен. Поверь мне. Я полностью и совершенно со всем согласен.
– Ты что? Не понимаешь? – говорит он, набрасываясь. – Я только что совершил преступление. Я могу потерять работу. Я могу потерять карьеру. Я могу потерять свою дочь. Ты даже не имеешь права голосовать.
– В этом году нет выборов, – говорю я тихо.
Эндрю закрывает молнию джинсов и, не заботясь о расстёгнутой пуговице, забирает со столика ключи. Потом бросает мне:
– Закроешь за собой дверь.
– Ты уходишь? Вот так? Притворишься, что ничего никогда не было?
Он останавливается и морщится, потом стучит головой о дверь. Ключи в руке зажаты так сильно, что костяшки пальцев побелели.
– Ничего не было. Ты понял?
Потом он уходит в ночь, не проронив больше ни слова.
Глава
23
Эндрю
Я думал не членом. Я думал не членом. Я думал не членом. Чёрт подери!
Бью основанием ладони по рулевому колесу.
Я думал сердцем.
Мне громко сигналят. Понимаю, что только что промчался на красный свет. Я слишком быстро еду. Отпускаю педаль газа. Мне сейчас ещё осталось только вляпаться. И это буквально через несколько минут после совершённого преступления.
Семнадцать. Вот чёрт! И снова бью основанием ладони по рулю. Мне нужно было всё выяснить изначально. PG-13. Детям до тринадцати. Детям-блядь-до-тринадцати! Я устанавливал правила, и меньше, чем за сутки я же их и нарушил! Как можно было такое допустить?
Гоню по тёмным улицам и продолжаю задавать себе один и тот же вопрос. Опять слишком быстро еду. Снова отпускаю педаль газа.
Если посмотреть правде в глаза, то черту я преступил, ещё когда вернулся к себе домой. Теперь мне это ясно. Может, причина в том, что я видел, как Роберт меня игнорировал в классе? И что я пытался себе доказать? Что он меня действительно хочет? Что я не какой-то там старый учитель-пердун в обуви со стёртой подошвой и грязными пятнами на брюках?
Он принёс мне цветы. Как можно было устоять перед красивым парнем, который принёс цветы? Перед красавцем, которому просто нужны были прикосновения?
Он – не просто красивый парень, засранец. Он – ученик. Твой ученик. Тебе оказали высокое доверие. Ты должен был его оправдать. Не зависимо от того, что он тебе рассказывал. Не зависимо от того, чего он хотел. Не зависимо от того, что он к тебе чувствовал или ты чувствовал к нему. Ты не оправдал это доверие.
Внутри снова поднимается волна паники. Положение ещё можно спасти. Подобное никогда, никогда больше не повториться. Но можно ли доверять Роберту? Сможет ли он держать рот на замке? Он, как-никак, ещё ребёнок. А у него сейчас есть все основания злиться. И, если он начнёт говорить, то мне конец.
У меня не было ни малейшего представления, куда я еду, пока не подъехал к дому Майи. Уже стемнело, но мне так необходимо с кем-то поговорить. А кто ещё может быть лучше самого лучшего друга в мире? Друга, которой знает тебя лучше, чем ты сам.
Чтобы не напугать Майю неожиданным стуком в дверь, я звоню ей по телефону и только потом выхожу из машины. В доме зажигается свет. Жду на улице, пока откроется дверь.
– Привет, Дрю, – говорит она сонным голосом. – Майя откидывает волосы с лица назад и внимательно на меня смотрит. – С тобой всё в порядке? Что ты здесь делаешь? Уже почти полночь.
– Можно войти?
– Конечно.
Она отходит в сторону, и я прохожу в небольшую гостиную. Даже в темноте я ориентируюсь здесь с лёгкостью. С момента моего переезда обстановка не изменилась. Только на диване появились новые декоративные подушки, да ещё новый ковёр на полу, а так всё осталось по-прежнему. Я падаю на диван и вытягиваюсь в полный рост.
– Кики спит?
– Угу, – Майя поднимает мои ноги и устраивается на противоположной стороне дивана, а потом, как и раньше, во времена нашего брака, укладывает их на свои колени. Удобно и безопасно. – Кики так сильно прижимает того далматинца, что, будь он живым, то давно бы уже умер.
– Он – это она.
– Он – трансвестит. Кики утверждает, что он – пёс.
Я улыбаюсь:
– Кики хорошо в «Деревне мисс Смит»?
– Думаю, да. Последнее время ей трудно. Похоже, в группе для двухлетних малышей жизнь не такая уж и простая: много стычек из-за детского телефона и «Корн-поппера», но она справится. (Прим. пер.: «Корн-поппер» – игрушка для детей в возрасте от 12 до 36 месяцев, которая помогает детям учиться ходить).
– Эндрю, почему-то мне кажется, что ты заехал не для того, чтобы узнать, как прошёл день Кики.
Майя тоже выпрямляет ноги, и мы трёмся ступнями как в старые добрые времена.
– Если со мной что-то произойдёт, то с тобой и с Кики всё будет хорошо, да?
Она смотрит на меня озадаченно:
– Вроде как. Что-то стряслось?
– Я просто спрашиваю. Знаешь, если со мной что-то случиться, у тебя же есть Даг. Ты выйдешь замуж. Кики будет расти, у неё будет отец. Он финансово стабилен. Он сможет дать ей всё. Отправь её в колледж.
– Хорошо. Во-первых, ты ведёшь себя немного странно. Во-вторых, я не знаю, получится ли у нас что-нибудь с Дагом. Он..., в общем, пока ещё «опытный образец». И я не уверена, что я хочу быть той, кто будет делать из него цивилизованного человека.
Я фыркаю и смеюсь:
– Тестируешь?
– Да, – она морщит нос. – Но только между нами, хорошо?
Даже не собираюсь ничего отвечать. Мы всегда были доверенными лицами друг друга. Она доверяет мне, а я – ей.
– Ну, хорошо, – говорит Майя. – Запах его дезодоранта выедает мне глаза. И он спит в носках!
– Так купи ему дезодорант без запаха и попроси снять чёртовы носки.
– И ещё ему нравится носить трусы с изображением фруктов. Как будто ему четыре годика.
Я улыбаюсь ей с другого края дивана. Люблю эту девчонку. Всегда её любил.
– Ну же, Майя. Не будь такой строгой к парню. Купи ему какое-нибудь сексуальное нижнее бельё.
– А почему мы сейчас говорим о нём? – спрашивает Майя и резко спохватывается. – О, Боже! Дрю, ты болен? Что-то не так?
– Нет, я не болен.
Она расслабляется:
– Тогда почему мы говорим о том, «что было бы, если»? Что-то здесь не так.
– Мне просто интересно.
Мобильный телефон оповещает о входящем сообщении. С момента моего приезда это уже третье. Бросаю быстрый взгляд на номер.
– Это твой друг? – спрашивает Майя.
– Нет. Какой-то мусор. Мне его много приходит. Думаю, номер моего телефона попал к спамерам.
– Дай сюда, – говорит она, протягивая руку за телефоном. – Я заблокирую номер.
Опускаю мобильный в свой карман:
– Я могу сам сделать это позже. Расскажи, что тебя ещё бесит в Даге?
– Больше не хочу говорить о нём. Давай поговорим о тебе. У тебя, что? Случилось что-то наподобие нервного срыва? Что-то типа кризиса среднего возраста в твои двадцать четыре?
Я улыбаюсь в ответ:
– Нет.
– Это как-то связано с новым бойфрендом?
– Нет никакого нового бойфренда. У нас ничего не вышло.
От осознания этого факта мне становится больно.
– Мне жаль, – говорит она мягко. – Знаешь, после Кевина ты впервые кем-то заинтересовался.
Не хочу говорить о Кевине. Одно упоминание его имени вызывает у меня мурашки по телу. Но Майя права. У меня никого не было долгие пять лет с времён моей страстной влюблённости на первом курсе колледжа. По тому, как Майя на меня смотрит, уверен, что она всё ещё верит, что Кевин разбил моё сердце. Я никогда не рассказывал ей о более страшных вещах, которые он сотворил со мной: он лишил меня невинности, а потом сломал. А теперь я сломал Роберта.
– Дрю, ты когда-нибудь думал переехать обратно?
Вопрос для меня неожиданный и выбивает почву из-под ног. Первая мысль: «Нет. Мы уже это проходили. Тогда у нас ничего не получилось. Почему должно получиться сейчас?»
Она подтягивает ноги и садится по-турецки.
– Мы могли бы так сделать. Кики скучает за своим папой. Я скучаю за своим лучшим другом. Ты бы смог сэкономить на аренде квартиры. И купить машину получше, – Майя начинает говорить быстро, энергично, будто раздумывала об этом уже какое-то время. – Твоя комната осталась прежней.
Моя комната. Её комната. Комната Кики. Всем – своё место и все на своих местах.
– Майя, мы это уже проходили. Ничего хорошего не получилось. Я не могу дать тебе то, чего ты хочешь.
Она коротко смеётся, потом кладёт локоть на спинку дивана и подпирает щёку ладонью. На лице появляется задумчивое выражение:
– Знаешь, я тут немного подумала и решила, что мы придаём всему этому слишком большое значение.
Совсем нет. И, возможно, поэтому я готов ухватиться за любое предложение, которое вернёт меня в безопасные воды.
Майя продолжает говорить, по ходу углубляясь в детали.
– Я не то, чтобы предлагаю снова пожениться. У тебя будет своя личная жизнь. Ты можешь ходить на свидания. На танцы. Приглашать своего парня на ужин, – она улыбается и тянется к моей ладони. – И у меня тоже будет своя жизнь.
Последнюю фразу она говорит так, словно уже всё решено. Делаю вид, что верю, что она говорит серьёзно.
– Когда там у тебя заканчивается срок аренды? – спрашивает она.
И вдруг я снова чувствую себя десятиклассником, ищущим защиты за спиной Майи, одетой в джинсы AmericanEagle и фирменную футболку Aéropostale. Не могу поверить, что я действительно думаю над её предложением. Именно оно станет моим спасательным кругом?
– У меня помесячная аренда. Нужно только предупредить за тридцать дней.
Не могу поверить, что действительно говорю эти слова вслух и реально собираюсь это сделать.
– Тогда что тебя останавливает?
Совершенно ничего.
– Если у меня получится договориться с транспортной компанией, то могу переехать завтра.
Она подпрыгивает и со счастливым выражением на лице недолго танцует прямо посередине гостиной.
– Я приготовлю твою комнату.
– Майя, ты уверена?
Но на самом деле я спрашиваю у себя: «Эндрю, ты уверен?»
Роберт
– Как прошло свидание? – спрашивает мама.
Она укладывает прозрачный пластик на нижнюю полку шкафа над кухонным столом. Быстрый осмотр кухни подтверждает мои подозрения: мама систематически избавляется от всех улучшений, сделанных в нашем доме за последний год, в том числе и тех, что были установлены в последние несколько недель.
Я пожимаю плечами.
Хотя ещё сегодня утром в шкафу стояли кофе, фильтры и кружки, я знаю, что в нём должны были стоять бокалы. Подаю маме один бокал за другим, а она ставит их на полку. Она поворачивается ко мне за следующим бокалом, и я чувствую себя, как под микроскопом. И так каждый раз. Я в курсе, что моя одежда помята.
Мама уже спрашивала меня о сексе, и я правдиво отвечал «Нет». Но всё бывает когда-нибудь в первый раз, верно? Может, она читает это по моему лицу. А, может, чувствует запах, исходящий от моей рубашки даже несмотря на надетую сверху толстовку. А, может, меня выдают глаза, кричащие: «У меня был секс».
– С тобой всё в порядке?
Я киваю и внимательно смотрю на верхнюю полку, стараясь припомнить, что там было. Тарелки. Они стоят стопкой рядом с раковиной. Беру столько, сколько смогу донести.
– Хочешь поговорить? – спрашивает она, забирая у меня тарелки.
– Можно я откажусь?
– Да. Можно, – она притворяется, что выравнивает тарелки, которые и так уже уложены в идеальную стопку. – Только позволь мне сказать: я немного удивлена и не думала, что Ник тебе нравиться так сильно.
