Текст книги "Золотая тетрадь"

Автор книги: Дорис Лессинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 55 страниц)

– Нет, я бы не удивилась.

– Хорошо. Но я это понимаю, я понимаю, что я делаю, поэтому я смогу это победить.

Анна услышала глухой звук – хлоп, хлоп, – это он захлопывал ее тетради. Она услышала жизнерадостный и молодой, практичный голос:

– Что вы пытались сделать? Поймать в клетку правду? Истину и тому подобное?

– Что-то в этом роде. Но – тщетно. Ничего хорошего из этого не вышло.

– Ничего хорошего нет и в том, чтобы позволять этому стервятнику – чувству вины – клевать вас, в этом ничего хорошего нет совсем.

Анна рассмеялась. Он начал петь, сочиняя на ходу некое подобие популярной песенки:

 
Стервятник-вина
Кормится от тебя и от меня,
Не позволяй старому стервятнику себя клевать,
Не давай ему себя убивать…
 

Он подошел к ее проигрывателю, внимательно изучил ее пластинки, выбрал Брубека. Сказал:

– Из дома – домой. Я уехал из Штатов, сгорая от желания получить новый жизненный опыт, но всюду я нахожу ту музыку, которую оставил у себя за спиной, дома.

Он сидел, похожий в своих очках на торжественную и жизнерадостную сову, подергивал плечами и шевелил губами в ритме джаза.

– Это, несомненно, – пропел он, – создает у меня ощущение целостности и непрерывности, да, вот правильные слова, опре-е-еделенно, ощущение цело-о-остности и непрерывно-о-о-сти, из города в город – одна и та же музыка, а за каждой дверью – такой же псих, как я.

– Я псих только на время, – сказала Анна.

– Ну да. Но вы там были. Этого достаточно.

Он подошел к кровати, снял халат, залез в кровать, как брат, по-дружески, непринужденно.

– А вам не интересно знать, почему я пребываю в такой плачевной форме? – спросил он после паузы.

– Нет.

– Я все равно вам расскажу. Я не могу спать с женщинами, которые мне нравятся.

– Банально, – сказала Анна.

– О да, согласен. Банально до уровня тавтологии и скуки.

– И довольно для меня печально.

– И для меня печально, правда же?

– Вы понимаете, что я сейчас чувствую?

– Да. Поверьте, Анна, понимаю, и мне очень жаль, я же не бесчувственный чурбан.

Пауза. Потом:

– А вы подумали: «А как насчет меня?»

– Как ни странно, да.

– А хочешь, я тебя трахну? Я мог бы, будь что будет.

– Нет.

– Нет. Я так и думал, что ты не захочешь, и это правильно.

– Все равно.

– Как бы тебе понравилось быть на моем месте? Женщина, которая мне нравится больше всех на свете, – это моя жена. Последний раз я ее трахал в наш медовый месяц, так уж получилось. После того случая занавес упал. Спустя три года она сильно рассердилась и сказала: «Хватит». Станешь ли ты ее винить за это? Стану ли это делать я? Но я ей нравлюсь больше, чем кто-либо на свете. Три последние ночи я провел с подругой твоей подруги, с Бетти. Мне она не нравится, но мне определенно нравится некий маленький изгиб в районе ее попы.

– Ох, не надо.

– Хочешь сказать, ты слышала все это уже и раньше?

– В той или иной форме – да.

– Ну да, ага, всем нам доводилось выслушивать подобные признания. Стоит ли мне предложить твоему вниманию социологическое – да, вот правильное слово, социологическое толкование причин этого явления?

– Нет, я их знаю.

– Я так и думал. Хорошо. Да, хорошо. Но я собираюсь это победить. Я тебе уже это говорил. Я по характеру великий верующий. Я бы это так назвал – с твоего позволения? Я великий верующий в том смысле, что я понимаю, что я делаю неправильно, я это признаю, и я говорю: я собираюсь это победить.

– Хорошо, – сказала Анна. – Я такая же.

– Анна, ты мне нравишься. И спасибо, что разрешила мне остаться. Я схожу с ума, когда я сплю один.

Потом, помолчав, он добавил:

– Тебе повезло, что у тебя есть этот твой ребенок.

– Я это знаю. Потому-то я и нормальная, а ты псих.

– Да. Моя жена детей не хочет. Ну, может быть, и хочет. Но она мне сказала: «Милт, – она сказала, – я не стану рожать ребенка от мужчины, у которого на меня встает только тогда, когда он напивается».

– Так и сказала, этими словами? – спросила Анна, возмущенно.

– Нет, куколка. Малышка, нет. Сказала: «Я не стану рожать ребенка от мужчины, который меня не любит».

– Как глупо, – сказала Анна, очень горько.

– Не таким тоном, Анна. Или я буду вынужден уйти.

– Тебе не кажется, что есть что-то немного странное в такой вот ситуации: мужчина приходит к женщине домой и говорит: «Мне нужно разделить с тобой постель, потому что я схожу с ума, когда я сплю один, но я не могу заняться с тобой любовью, потому что тогда я тебя возненавижу?»

– Нечто более странное, чем кое-какие явления, которые мы могли бы сейчас припомнить и упомянуть?

– Нет, – сказала Анна рассудительно. – Нет.

Она добавила:

– Спасибо, что очистил от всей этой ерунды мои стены. Спасибо. Еще несколько дней, и я бы действительно тронулась умом.

– Был рад помочь. Я полный неудачник, Анна, в данный момент – полный неудачник, Анна, и можешь мне этого не говорить, однако есть кое-что такое, что я умею делать очень хорошо: когда я вижу, что человек в беде, я всегда точно знаю, какие именно строгие меры необходимо срочно предпринять.

Они уснули.

Утром она ощутила в своих объятиях его смертельный холод, тяжесть ужасающего холода, это было все равно что обнимать смерть. Она медленно его растерла, согрев и разбудив его. Теплый, проснувшийся и благодарный он в нее вошел. Но к тому времени она уже была во всеоружии, была готова к обороне и не могла справиться со своим напряжением, расслабиться ей не удалось.

– Ну вот, – сказал он потом, – я так и знал. Разве я был неправ?

– Да, ты был прав. Но в мужчине с гигантской эрекцией есть что-то такое, против чего трудно устоять.

– Все равно, тебе следовало попытаться. Потому что теперь мы будем вынуждены тратить очень много своих сил на то, чтобы избежать взаимной неприязни.

– Но я не чувствую неприязни по отношению к тебе.

Они друг другу очень нравились, они чувствовали грусть и близость, дружескую нежность, как люди, прожившие в браке двадцать лет.

Он пробыл с ней пять дней, каждую ночь он спал в ее постели.

На шестой день она сказала:

– Милт, я хочу, чтобы ты со мной остался.

Она произнесла это кривляясь, пародийно, это было злой пародией и на саму себя, она как будто себя бичевала и наказывала, а он ответил, улыбаясь, грустно:

– Ну да, я знаю, что пора двигаться дальше. Мне пора двигаться. Но почему я должен это делать, почему я должен это делать?

– Потому что я хочу, чтобы ты остался.

– Почему ты не можешь этого принять? Почему нет? – Стекла его очков поблескивали беспокойно, он презабавно сложил губы в мину якобы искреннего удивления, но он был очень бледен, а на его лбу сверкали капельки пота. – Вы должны принимать нас, должны принимать, разве ты этого не знаешь? Разве ты не понимаешь, что нам все это дается гораздо тяжелее, чем вам? Я знаю, что вам горько и обидно за себя и что вы в этом правы, но если вы не сможете принять нас, как мы есть, и провести нас через это…

– То же могу сказать и вам, – сказала Анна.

– Нет. Потому что вы крепче нас, добрее, вам под силу это сделать.

– В следующем городе найдешь себе новую женщину с хорошим нравом.

– Если повезет.

– А я надеюсь, что так и будет.

– Да, я знаю, что ты надеешься на это. Я это знаю. И спасибо тебе… Анна, я собираюсь это победить в себе. Ты имеешь все основания считать, что я не справлюсь. Но я справлюсь. Я знаю, что я справлюсь.

– Тогда – удачи, – сказала Анна, улыбаясь.

Перед тем как он ушел, они встретились на кухне. Они там постояли, откровенно не желая друг с другом расставаться, едва удерживая слезы.

– Ты же не собираешься сдаваться, Анна?

– А почему бы нет?

– Это было бы весьма печально.

– Помимо этого, ведь ты же можешь однажды снова захотеть сюда наведаться, на пару ночек.

– Хорошо. Ты обладаешь правом так говорить.

– Но в следующий раз я буду занята. Во-первых, я выйду на работу.

– Ой, подожди, попробую догадаться без подсказки. Собираешься заняться социальной деятельностью? Собираешься – дай-ка я прикину на себя – собираешься стать социальным работником с уклоном в психотерапию, или учительницей в школе, или что-то в этом роде?

– Что-то в этом роде.

– Все мы к этому приходим.

– Тебя от этого убережет, однако, твой эпический роман.

– Анна, зачем так зло.

– А я доброй себя не чувствую. Мне хочется кричать, визжать и все вокруг крушить.

– Как я уже говорил раньше, это и есть мрачная тайна наших дней, никто об этом вслух не говорит, но, стоит только открыть любую дверь, тебя приветствует пронзительный и резкий, отчаянный, беззвучный крик.

– Ладно, в любом случае спасибо за то, что вытянул меня… оттуда, где я находилась.

– Всегда к вашим услугам.

Они поцеловались. Милт легко запрыгал вниз по ступенькам, чемодан в руке; внизу он оглянулся, чтобы сказать:

– Ты должна была сказать – я напишу.

– Мы же не будем это делать.

– Нет, но давай хотя бы сохраним формы, хотя бы формы…

И он скрылся, напоследок махнув рукой.

Когда Дженет вернулась домой, она застала Анну за поиском новой, меньшей по размеру, квартиры и работы.

Молли позвонила Анне, чтобы сказать, что она выходит замуж. Женщины встретились на кухне у Молли, где та готовила для них салат и омлет.

– Кто он?

– Ты его не знаешь. Он из тех, кого мы раньше, бывало, называли прогрессивными бизнесменами. Знаешь, такой бедный еврейский мальчик из Ист-Энда, который, разбогатев, задабривал свою совесть тем, что давал деньги коммунистам. Теперь у них принято давать на какое-нибудь прогрессивное благое дело.

– А, так у него есть деньги?

– И немало. И дом в Хемпстеде [41]41
  Фешенебельный район на севере Лондона, частично сохраняет характер живописной деревни.


[Закрыть].

Молли повернулась к Анне спиной, и Анна смогла спокойно переварить услышанное.

– А что ты собираешься делать с этим домом?

– А ты не догадываешься?

Молли снова к ней повернулась, ее голос ожил от вернувшихся в него ноток столь характерной для его хозяйки ироничности. Слова сопровождались кривоватой, но бравой улыбкой.

– Не хочешь же ты сказать, что его заберут себе Марион с Томми?

– А как иначе? Ты что же, их не видела?

– Нет. Ни их, ни Ричарда.

– Ну так вот. Томми весь нацелился на то, чтобы пойти по стопам Ричарда. Его уже внедрили, он постепенно принимает на себя обязанности, а Ричард собирается уменьшить круг своих забот и наконец остепениться, зажив с Джин.

– Хочешь сказать, он вполне счастлив и всем доволен?

– Ну, я встретила его на улице вместе с его красоткой на той неделе, однако не будем пока делать поспешных выводов.

– Да, не будем.

– Томми весьма решительно настроен на то, чтоб никогда не стать таким реакционным и непрогрессивным, как его отец. Он говорит, что мир изменится усилиями крупных прогрессивных бизнесменов и за счет давления на государственные департаменты.

– По крайней мере, очень современно.

– Анна, пожалуйста, не надо.

– Ну, а как Марион?

– Она купила магазин одежды в Найтсбридж [42]42
  Фешенебельный район лондонского Уэст-Энда, известен своими дорогими магазинами.


[Закрыть]. Она собирается торговать хорошей одеждой, – понимаешь, хорошей, а не модной. За ней уже везде ходят толпой всякие мелкие чудики, которые ее используют, она же их обожает, она много хихикает и пьет немножко больше, чем ей следует, и считает, что все они прелестные и милые.

Руки Молли лежали на коленях, соприкасаясь кончиками пальцев, и упражнялись в ехидном воздержании от комментариев.

– Понятно.

– А как там твой американец?

– Ну, у меня с ним был роман.

– Я бы сказала, не самый разумный из твоих поступков.

Анна рассмеялась.

– Что смешного?

– Замужество с человеком, имеющим дом в Хемпстеде, уведет тебя очень далеко от всей этой мышиной возни чувств.

– Да, слава Богу.

– Я собираюсь выйти на работу.

– Хочешь сказать, что ты не собираешься писать?

– Да.

Молли отвернулась, с легкими шлепками побросала куски омлета на тарелки, наполнила корзиночку для хлеба свежим хлебом. Она выразительно промолчала.

– Ты помнишь доктора Норта? – спросила Анна.

– Да, конечно.

– Он открывает нечто вроде консультации по вопросам брака и семьи – наполовину государственной, наполовину частной. Он говорит, три четверти из тех, кто обращается к нему с различными болями и болячками, – это на самом деле люди, у которых неполадки в браке. Или вообще нет семьи.

– И ты там будешь щедро раздавать полезные советы.

– Что-то в этом роде. И я собираюсь вступить в партию лейбористов и начать преподавать в вечерней школе для детей с проблемами.

– То есть мы обе окажемся ассимилированными в британскую жизнь у самых ее оснований.

– Я изо всех сил стараюсь избежать этого тона.

– Ты права – просто меня повело от мысли, что ты будешь давать консультации по вопросам брака и семьи.

– Я прекрасно разбираюсь в чужих браках.

– О да! Что ж, может быть, однажды ты и меня увидишь на том стуле, который будет стоять напротив твоего. Там, в консультации.

– Я сомневаюсь.

– Да, я тоже. Ничто не сравнится с точным знанием размеров той кровати, в которую предстоит вписаться.

Недовольная собой, а ее руки сделали раздосадованное движение, Молли скривилась и сказала:

– Ты плохо на меня влияешь, Анна. Я уже полностью смирилась со своей участью, а тут приходишь ты. А на самом деле я думаю, что мы прекрасно с ним поладим.

– Не вижу никаких для этого препятствий, – сказала Анна.

Короткое молчание.

– Все это очень странно, верно ведь, Анна?

– Очень.

Вскоре Анна сказала, что ей пора поторопиться к Дженет, которая должна уже вернуться из кино, куда она ходила со своей подругой.

Женщины поцеловались и расстались.