Текст книги "Единственный принцип - 1 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Хоменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР

Появление Адама и компании на постоялом дворе вызвало враждебные взгляды вооруженных мужчин. Они прекратили веселье и нагло разглядывали вошедших, пока те устраивались в углу помещения. Даже хозяин заведения не спешил подходить к ним, не будучи уверенным, что новым посетителям удастся надолго задержаться в этом месте. Но главрь этой оравы, выглядевший трезвее остальных, оказался старым знакомым Адама. Когда он сел за их стол, его подручные тут же вернулись к своему занятию.

– Что ты забыл в этих краях, Адам? Насколько я знаю, у Сангушей нет в здешних местах своего интереса. Или отец прикупил по случаю какое–то разорившееся имение? – довольно грубым тоном обратился главарь к старому знакомому, обойдясь без приветствий и не обращая внимания на спутников Адама.

– Сюда меня привели интересы Полонских, – не вдаваясь в подробности и стараясь не обращать внимания на грубый тон собеседника, ответил молодой человек, хотя по всему видно было, что эта встреча ему неприятна.

– Так ты не передумал жениться на дочери князя? – не унимался его знакомый. – А я то уже стал поглядывать на освободившееся место. Уж больно выгодная партия. Но ничего, времена сейчас неспокойные. Все может случиться. Глядишь, и место все–таки освободиться.

Пока главарь заливался грубым смехом над собственной же остротой, остальные молча его рассматривали. Внешность этого человека у кого угодно могла вызвать вполне обоснованные опасения. Его внешность, точно так же как и манеры, отличалась какой–то животной грубостью. Кранц даже подумал, что любое животное должно чувствовать в нем не человека, а хищника, и искать убежища при одном его появлении. Только лошадям, у которых нет особого выбора, остается лишь трепетать от страха при его приближении и незамедлительно выполнять все его команды, рискуя в противном случае остаться где–то на обочине дороги с переломанным хребтом.

– Кто твой спутник? – тем временем поинтересовался мужчина, в упор разглядывая Карла. То, что Кранц не отвел глаз в сторону, а спокойно изучал одно из ярчайших воплощений грубой силы и жестокости, ему явно не понравилось.

– Это мой друг, Карл Кранц. Он прибыл вместе со мной из Алемании. А это Ян Залеский, мой старый школьный приятель, – представил мужчин друг другу Адам.

– И что же он забыл в наших краях? – Залеский, похоже, начинал понемногу провоцировать Кранца. Но тот, потеряв к нему всякий интерес, равнодушно принялся за принесенную прислугой еду, а Адам, почувствовав неладное, всеми силами отвлекал внимание Яна на себя.

– А ты какими судьбами оказался здесь? – поинтересовался он в свою очередь и вскоре пожалел о воем вопросе.

– Проведывал имение Кревского здесь неподалеку.

– Я слышал, что он поддержал короля и отказался присоединиться к Лиге? – заметил Адам.

– Думаю, что совсем скоро он пожалеет о своем выборе, как только узнает, что обеднел на несколько сотен крестьян, – злобно оскалился Залеский, и его собеседникам не составило особого труда понять, о чем он говорит.

– Так это вы сотворили весь тот ужас на Глинской дороге? – не сдержался Адам, но в ответ удостоился лишь наглого взгляда. Потом, догадавшись, что разговор окончен, Ян еще раз с неприязнью посмотрел на Кранца и вернулся к своим собутыльникам.

Утолив голод, путники в сопровождении хозяина вышли во двор. На ночлег их определили в небольшой продуваемой со всех сторон пристройке, но выбирать особо не приходилось, да и после тяжелого дня им было все равно, где переспать ночь. Карл долго лежал с открытыми глазами, в который уже раз обдумывая все, что произошло в течение последних дней. Уснуть и увидеть еще и свой постоянный кошмарный сон у него не было ни малейшего желания. Кранц бесшумно выбрался из пристройки, пытаясь не разбудить своих спутников, и присел у порога. Пока он сидел, дыша ночным воздухом, шум на постоялом дворе стал постепенно затихать, пока вовсе не прекратился. Только фырканье лошадей изредка нарушало тишину. Вдруг откуда–то со стороны привязи раздался звон железа и тихий стон. Когда необычные звуки повторились снова, Карл поднялся и направился в ту сторону, откуда они исходили. Полная луна достаточно хорошо освещала ему дорогу, она же и помогла обнаружить намертво прикованного к стойлу человека, с неестественно заломленными назад руками. Когда Кранц подошел вплотную и наклонился к узнику, в его голове опять стали происходить какие–то странные изменения и он потерял над собой контроль. Очнулся он лишь утром, на лежаке в пристройке. Дурные предчувствия заставили его вскочить на ноги и оглядеться по сторонам. Слуги еще спали крепким утренним сном, тогда как Адам отсутствовал. Карл вышел во двор и снова осмотрелся вокруг. Все лошади находились на своих местах, а вот пленника рядом с ними не было. Лишь изломанные оковы указывали на то, что он все–таки был на этом месте. В этот момент двери постоялого двора с грохотом раскрылись, и из них вылетел извергающий проклятия Залеский. Увидев у привязи Кранца он подскочил к нему и попытался ухватить его за шею, но в этот миг встретился с ним взглядом и остановился. Тяжело дыша и едва сдерживая свою ярость, он молча уставился на Карла.

– Твоя работа? – наконец процедил он сквозь зубы.

– Понятия не имею о чем вы, – ровным голосом ответил ему Карл и, не упуская его из виду, прошел мимо в направлении Адама, появившегося в дверях харчевни и наблюдавшего за происходящим. Когда Кранц подошел к нему, он молча указал рукой внутрь помещения, в котором царила неестественная тишина. Войдя в помещение, Карл понял ее причину. Повсюду лежали люди Залеского, которым уже никогда не суждено было проснуться. У кого–то из них было перерезано горло, у некоторых из груди торчали рукоятки ножей. Было ясно, что смерть обошла стороной только того, кто более других ее заслуживал.

Путникам не оставалось ничего другого, как поскорее покинуть постоялый двор, проклиная в душе тот день, когда они выбрались в эту злосчастную дорогу. У ворот их остановил оклик Залеского. Подойдя к ним, Ян обратился к одному Карлу.

– Если я узнаю, что это ты отпустил пленника, я найду тебя и вырву тебе сердце, – сказал он тоном, не оставляющим сомнений, что именно так и произойдет. Похоже, только сам Кранц в этом сомневался. Хищный оскал мелькнул на его лице, перед тем как он пришпорил свою лошадь. Даже такое тупое и разъяренное животное как Залеский почувствовало исходившую от него в этот момент угрозу. Все, что смог изумленный Ян, это провести удаляющегося всадника испепеляющим взглядом.

– Мне начинает казаться, что сама смерть решила составить нам компанию в этом путешествии, – сказал Адам, когда они отъехали на приличное расстояние. Желающих ответить ему не нашлось.

Через какое–то время молодой человек с грустью посмотрел на своего спутника и снова заговорил, но уже так, чтобы его не слышали слуги.

– Карл, это вы отпустили пленника? – спросил он. Когда тот ответил отрицательно, он продолжил. – Должен вас предупредить, что вы нажили себе смертельного врага. Ян еще в школе наводил ужас на учеников и преподавателей своей невероятной жестокостью. Месть уже тогда была его любимым лакомством.

– Как ему удалось остаться в живых? – поинтересовался Кранц, оставив предупреждение Адама без ответа.

– Он ночевал в спальне хозяйской дочери, – ответил ему молодой человек и с досадой заметил. – Видно, даже в аду никто не хочет с ним связываться. Хотя в последнее время мне кажется, что мы сами именно в нем и находимся.

ЗАМОК

Чем ближе становилась цель путешествия, тем спокойнее становилось вокруг. Казалось, что среди бескрайних зеленых холмов просто нет места чему–то иному, кроме благословенной тишины и покоя. Даже местные жители отличались какой–то особой замкнутостью, практически не реагируя на проезжающих через их селения всадников. Они лишь облегченно вздыхали, когда те скрывались за холмами. Слишком редко на эти земли, соседствующие с воинственным Оттомом, заглядывало умиротворение, чтобы самим искать повод для вражды. К тому же, местные феодалы, вынужденные считаться с близостью границы, старались не переусердствовать в отношениях со своим крестьянами. Они прекрасно понимали, что привлечь новых поселенцев на эти неспокойные земли будет необычайно трудно. Да и самих феодалов сюда приводила отнюдь не жадность, а скорее отвага и жажда новых ощущений. Так что все плохое, столь свойственное человеку, обычно приходило извне. Даже обычные мелкие кражи в этих местах были большой редкостью. Ничему так не радуясь, как возможности пожить спокойно, местные жители научились ценить и покой других.

Замок Полонских, расположенный на расстоянии видимости от селения, полностью соответствовал тому впечатлению, которое сложилось у Кранца об этих местах. В самом строении не было абсолютно никакой вычурности или массивности, присущей подобным укреплениям в более обжитых местах, – ничего лишнего, лишь то, без чего не возможно обойтись. И невысокие стены, и небольшие башни по углам, и узкий ров с водой по периметру, и другие оборонительные сооружения были рассчитаны на короткую осаду небольшого отряда. Тот, кто все это создал, прекрасно понимал, что строить что–либо предназначенное для обороны от целых армий слишком накладно и лишено всякого смысла. К тому же молодая хозяйка замка, похоже, придумала еще один любопытный способ его защиты, – вдоль рва вокруг замка тянулись широкие аллеи цветов, переливающихся на ветру всевозможными красками. Любой, в ком сохранилась хоть капля человеческого, серьезно задумался бы, стоит ли топтать всю эту изысканную красоту ради обладания никчемным замком. Содержание в надлежащем виде этого прекрасного оазиса явно требовало не меньших средств, чем уход за самим замком, и свидетельствовало о немалом состоянии его владельцев. К тому же увиденное помогало приближающимся странникам составить первое впечатление о хозяевах, и оно не могло быть отрицательным.

Предупрежденная слугами молодая хозяйка ждала их у ворот и органично дополняла изысканную картину. В ее внешности каждый мог увидеть то, что принято называть идеалом женской красоты, даже учитывая все разнообразие мнений по этому поводу.

Лишь поприветствовав всех прибывших, Эвелина обратилась непосредственно к Адаму.

– Я уже начала думать, не променял ли ты меня на все знания мира. Это было бы так на тебя похоже, – шутливым тоном сказала ему Эвелина. Адам воспринял замечание по–своему и явно смутился. Кранц тем временем, забыв о приличии, не мог отвести от нее взгляд, одновременно наслаждаясь каждым словом, произнесенным мягким грудным голосом. Он подумал о том, что самые известные художники мира многое отдали бы за возможность написать ее портрет, и что ему снова повезло. Иначе чем можно было объяснить, что такая возможность представилась не кому–то из великих мастеров, а такой бездари как он. Эвелина, видимо уже давно свыкшись с подобной реакцией мужчин, лично занялась размещением гостей. При этом то, как спокойно чувствовала себя домашняя прислуга в ее присутствии, лишь подтверждало полную гармонию ее внешности с характером.

За ужином Эвелина сообщила гостям, что ее отец уже отправился в Оттомию несколько дней назад, не дождавшись прибытия Сангуша. Но при этом он настоятельно просил того дождаться его возвращения, если он все еще рассчитывает на богатое приданое. Передавая его просьбу, молодая хозяйка внимательно и не без иронии посмотрела в сторону Адама. Ее жених, которого и без того мучила совесть, поспешил перевести разговор на другую тему. Во время долгой беседы оказалось, что между молодыми людьми существует много общего. Пока они говорили об искусстве и, конечно же, о религии, которая, по их мнению, была несовместима с творящимся вокруг насилием, Кранц пришел к выводу, что они составят друг другу хорошую партию. Сам он вполне комфортно чувствовал себя в их компании, не чувствуя себя лишним. Будучи несколько старше остальных, он играл роль такого себе арбитра в возникающих время от времени спорах. И хотя его собственное мнение довольно часто не совпадало с убеждениями молодых людей, это ни разу не вызвало никаких трудностей в общении. Эвелин была присуща та же толерантность, которой Адам отличался от многих представителей своего сословия. Особое место в долгой беседе было отведено идее Сангуша с портретом. Пока Эвелина скромно отказывалась от такой чести, Адам во всю расхваливал Кранца как художника. Он настолько увлекся панегириками, что едва не упомянул Глорию. Лишь после этого он предпочел замолчать, уступив слово самому художнику.

– Все, что Адам наговорил обо мне, слишком преувеличено. Живопись для меня не больше, чем несерьезное увлечение. Я искренне считаю, что вы достойны того, чтобы ваш образ запечатлела рука более умелого мастера, – начал тактично уклоняться от идеи Сангуша Карл, но, посмотрев в насмешливые глаза Эвелины, сказал то, что не собирался. – Так что, прошу не относиться ко мне слишком взыскательно, если мой портрет окажется хуже оригинала.

Когда поздним вечером все разошлись по своим комнатам, Карл по привычке не мог долго уснуть. Только причины бессонницы на этот раз были другими, – ему очень не хотелось расставаться с этим долгим днем, ставшим одним из немногих в его жизни, которые он согласился бы, не задумываясь, пережить еще раз. В эту ночь ему впервые не снился привычный кошмар, уступивший свое место другому сну, в котором было только бескрайнее море цветов.

НЕНАВИСТЬ

Ян Залеский набирал себе новую банду головорезов взамен уничтоженной на постоялом дворе. Каждый раз, когда он вспоминал об этом, ненависть затуманивала его разум, помогая сделать правильный выбор среди многочисленных кандидатов, желающих пополнить его отряд. Недобрая слава Залеского дошла уже и до Политании, и теперь молодые фанатики ринулись в Рутению, мечтая послужить под его началом и разделить с ним довольно сомнительные лавры палача тысяч догматиков. Но каждому из них предстояло для начала предстать перед Яном и пройти проверку. Инстинкт зверя еще никогда не подводил Залеского. Каждый из его людей, если их можно было так назвать, во многом походил на своего главаря и вместе с тем, никто из них не превосходил его ни в физической силе, ни характером. Если у Залеского появлялись малейшие сомнения в ком–то из них, этот человек странным образом вскоре погибал. Он всегда признавал лишь грубую силу и своим подручным также не оставлял другого выбора.

Набрав добрых полсотни отборных головорезов, каждый из которых не понаслышке был знаком со смертью, Ян решил на этом остановиться. Но через несколько дней ему пришлось сделать исключение еще для одного настойчивого претендента, о чем он впоследствии ни чуть не пожалел. Более того, он вполне серьезно считал, что этот человек был послан ему самой судьбой.

– Михал Гловаш, – представился жилистый мужчина среднего роста. По телосложению и кошачьим движениям ему можно было дать чуть более тридцати, но его лицо заставляло накинуть как минимум десяток лет. Такие лица бывают только у людей, которые прожили достаточно, чтобы понимать, что смерть может ждать за первым же поворотом, и нет смысла бежать к нему вприпрыжку. Держался он совершенно непринужденно, хотя других обычно присутствие Залеского подавляло. – Но все, кто меня знает, зовут меня Святым.

– Такой верующий? – уточнил пристально изучающий его Ян.

– Нет, – рассмеялся в ответ Гловаш и пояснил, – просто я всегда стараюсь облегчить смерть своих жертв. Думаю, когда придет и мой черед, они замолвят за меня словечко на небесах.

– И где же ты побывал? – задал ему очередной вопрос Залеский, хотя для себя уже почти принял решение отказать Гловашу. Уж очень непонятным показался ему этот Святой. Не обладая острым умом, Ян умудрялся принимать в жизни правильные решения благодаря одному из немногих своих принципов: иметь дело только с понятными ему вещами и явлениями.

– Где меня только не носило, – неопределенно ответил Гловаш. – Последние годы я был наемником в Алемании. Пока шла война, меня все устраивало. Но потом война кончилась, и мне стало скучно. Тогда–то я и услышал о происходящем в Рутении и подумал, что там–то мне точно не придется скучать. О тебе узнал уже в Политании и решил, что как раз такой командир мне и нужен.

Последние слова заставили Яна повременить с отказом. К тому же упоминание Алемании напомнило ему о человеке, которого он, опираясь на свое звериное чутье, считал одним из двух виновников смерти своих воинов.

– А тебе не приходилось встречать там такого себе Карла Кранца? – наудачу поинтересовался Залеский, и удача от него не отвернулась.

– Встречать–то я его не встречал, но немало о нем наслышан. Такой себе богатенький выродок, транжиривший отцовские деньги, а потом вляпавшийся в скверную историю. Ходили слухи, что его ищут за убийство. Говорят, тот еще зверь: у жертвы не осталось ни единой целой кости, да еще и вырванное из груди сердце валялось посреди мостовой. Хотел бы я взглянуть хоть разок на того, кто на такое способен, – высказав свое пожелание, Гловаш явно намекал на самого Залеского, о котором ходили не менее страшные слухи. Но тот воспринял намек буквально и поспешил обнадежить собеседника.

– Я думаю, тебе представиться такая возможность, Святой.

На этом разговор был окончен, и Залеский остался один. Он долго размышлял над тем, что узнал, и планировал свои дальнейшие действия. Потом сел за стол и стал что–то писать, чертыхаясь над каждым словом.

Утром он снова позвал к себе Святого, и даже не предложив присесть, сразу же перешел к делу.

– Возьмешь проводника и отправишься в замок Полонских. Отвезешь письмо Адаму Сангушу, который там стережет свою невесту. Заодно посмотришь на Кранца. – Заметив удивление на лице Гловаша, Ян самодовольно оскалился и продолжил его инструктировать, – дождетесь, когда он покинет замок и привезете его мне. Только обязательно живым, иначе можете не возвращаться.

– А если он не покинет замок? – внимательно слушая главаря, уточнил Святой.

– Покинет, еще как покинет, – убежденно заявил Залеский и с презрением в голосе объяснил причину своей уверенности. – Я слишком хорошо знаю этого чистоплюя Сангуша, – он ни за что не потерпит присутствия убийцы рядом со своей пассией.

Когда Гловаш направился к выходу, Ян, и, будто бы что–то вспомнив, остановил у самых дверей.

– Святой, – окликнул он своего нового подручного и спросил равнодушным тоном, – а сам–то ты какой веры?

Гловаш удивленно посмотрел на Залеского, а потом изобразил широкую улыбку, никак не вязавшуюся с выражением его глаз.

– А разве это имеет какое–то значение? – задал он провокационный вопрос, но тут же пошел на попятную, тонко уловив настроение главаря. – Конечно же, каноник. Бог всегда в моем сердце. Вот и сейчас перед дорогой я собираюсь зайти в храм и поставить свечку за успех богоугодного дела. Этому меня еще в детстве научила моя мать.

– Иди, – прервал не собиравшегося останавливаться Гловаша Ян и про себя подумал, что избавится от него даже в случае удачного возвращения.

НЕЧТО

Все более тревожные новости доходили до замка, все ближе подбиралась к этому тихому краю смерть. Возвращение князя Полонского стали ждать с нетерпением. И Эвелина, и Адам хотели как можно скорее вернуться в Политанию, чтобы не стать непосредственными участниками происходящего. Однажды Сангуш даже предложил выехать, не дожидаясь старого князя, но молодая княжна категорически отказалась от подобной идеи, приведя достаточно аргументов в пользу дальнейшего пребывания в замке. Желание увидеть законченный портрет было среди них самым глупым и потому оставленным без внимания Адамом. А вот быстрый взгляд, брошенный при этом в сторону Карла, он заметил, и это его немного задело. Смутные подозрения стали кошками скрестись в его душе, и Адаму стоило определенных усилий от них избавиться. Совсем недавно он уже ревновал Кранца к Глории и совершенно напрасно. Повторять то же самое и в отношении Эвелины он посчитал глупостью, унизительной для себя. Если бы он мог в этот момент заглянуть в душу Кранцу, то думал бы абсолютно иначе.

Карл был единственным человеком в замке, кто не желал скорейшего возвращения Полонского. Любой разговор на эту тему стал восприниматься им не иначе как напоминание о скоротечности времени. И без того впервые в жизни ему казалось, что время ускользает от него словно вода сквозь пальцы. Вечерами, беспомощно оглядываясь на очередной прожитый день, который уже никогда не повторится в его жизни, Карл ощущал нечто новое в себе. Это нечто заставило его отбросить за ненадобностью все то, чем он жил до сих пор, заставило с пренебрежением относиться ко всему тому, чем продолжали жить другие люди. Все события прошлого, настоящего и будущего остались за стенами замка. Даже его кошмарный сон ушел в небытие, потеряв для Кранца всякий смысл. Все те странности, которые происходили с ним в последнее время, теперь воспринимались лишь как случайное стечение обстоятельств, искривленное его больным воображением. Что–то хрупкое и бесценное попало ему в руки, неудержимо притягивая к себе и не давая отвлечься ни на что другое. А осознание того, что он, сам того не желая, прикоснулся к чему–то не принадлежащему ему, заставляло его спешить жить. И лишь одиночеству, единственному из всех его верных спутников, было позволено иногда проведывать Карла, напоминая о том, что он не забыт и что ему есть к кому вернуться, когда хрупкая драгоценность выскользнет из его рук и разлетится на тысячи осколков. Кранц пытался спорить с ним, прогонял прочь, но одиночество лишь с состраданием и пониманием смотрело на него и, невозмутимо стерпев все оскорбления, уходило до следующего раза. А где–то рядом безжалостное время, невольный свидетель происходящего, прохаживалось из угла в угол, с нетерпением поглядывая на песочные часы, и цинично улыбалось каждый раз, когда Карл в растерянности пытался придержать его за руку и заглянуть в глаза. Время, истинный хозяин всего сущего, упивалось мимолетной и эфемерной властью над тем, кто ему не принадлежал.

– Я, кажется, начинаю понимать, что такое любовь, – как–то сказал Адам единственному человеку, с которым мог поделиться самым сокровенным, когда они наблюдали со стены за Эвелиной, занятой своими цветами.

– И что же? – равнодушно поинтересовался Карл, не в силах отвести взгляд от хозяйки замка. Чем дальше, тем труднее ему было воспринимать откровения Сангуша, тогда как ему самому приходилось из последних сил сдерживать собственные чувства.

– Когда рядом со мной была Глория, я жил сегодняшним днем, – начал издалека Адам. – Какая разница, что было вчера или будет завтра, если сегодня тебе принадлежит лучшая женщина в мире. Все, что мне оставалось делать, это наслаждаться жизнью, не думая ни о чем ином. Мне хотелось всего и сразу. Даже сейчас, по прошествии времени, я многое отдал бы, чтобы снова ее увидеть. Многое, но уже не все. Каждый новый день, проведенный здесь, все больше меняет меня, и, надеюсь, к лучшему. Я стал задумываться над тем, что меня ждет завтра, с кем я разделю все радости и невзгоды, которые еще предстоят на моем веку. И это завтра я связываю только с одной женщиной, и эта женщина – отнюдь не Глория.

– По–моему, это вполне естественно, когда мужчина связывает будущее со своей невестой, – без тени иронии заметил Кранц.

– Нет, я не о том, – стал заводиться Сангуш и неожиданно умолк, не сумев сразу подобрать нужные слова. Потом он тяжело вздохнул и сдался. – Я не знаю, как это выразить словами.

– Может это и хорошо, – поддержал его Карл. – Не слишком ли большую роль мы в своей жизни отводим словам? Иногда мне кажется, что слова – всего лишь фиговые листья, которыми мы пытаемся прикрыть реальность. И при этом неважно, – от других, или от самих себя.

– Слова художника, – рассмеялся Адам. – А что же делать тем, кому не дан талант к живописи или к музыке? Чем им заменить фальшивые слова? Остается лишь литература, но и там опять слова, пускай и рукописные.

Кранц не нашелся, что ответить и лишь пожал плечами. Кто знает, быть может, будь у него возможность сказать все, что в нем накопилось, он сейчас и не высказывался бы столь пренебрежительно по поводу значимости слов.

– Вот только иногда наступает такой момент, когда мы начинаем относиться к словам, как к редким жемчужинам, – вдруг отстраненно сказал Карл и, вглядываясь вдаль, продолжил. – Нам даже глубоко наплевать, что выловили мы их не из прозрачного чистого моря, а из мутного дурно пахнущего болота вокруг нас. Да и зачем нам это знать, если мы не собираемся разбрасываться этими словами, возвращая их назад в тихо ворчащую трясину. Мы так ими дорожим, что не отдаем даже тому, для кого они собственно и предназначены.

Адам с удивлением смотрел на человека, которого, как ему казалось, уже успел неплохо изучить и от которого не ожидал услышать ничего подобного. Иногда он даже задумывался над тем, способен ли вообще Карл испытывать сильные чувства.

– Неплохо сказано, но как–то слишком уж заковыристо, – заметил Сангуш.

– Не обращайте внимания, это я в продолжение темы о предназначении слов, – отмахнулся Кранц, тревожно вглядываясь в силуэты двух всадников на дальних холмах. Он уже не сомневался, что они направляются в сторону замка, и почти не сомневался, что отпущенное ему время на исходе. Сангуш, проследив за его взглядом, также заметил приближающихся людей и направился к воротам замка, чтобы оказаться рядом с Эвелиной, когда они подъедут.

Увидев, наконец, замок, в который они направлялись, Святой еще с большим вдохновением стал рассказывать проводнику очередную байку, которыми он скрашивал долгую дорогу. При этом его абсолютно не интересовало, что сопровождавший его парень если чем–то и мог похвастаться, то исключительно физической силой. Поэтому он толи не слушал спутника, толи не понимал, о чем тот говорит. Но того, что он практически все время молчал, Гловашу было вполне достаточно.

– Нигде не видел ничего подобного, – заявил он при виде замка в окружении цветов и, грустно вздохнув, сообщил своему спутнику об очередном своем таланте. – Я ведь тоже в душе поэт. Иногда я даже думаю, что рифмовать слова – это и есть мое настоящее призвание. Но, не сложилось… Хотя если бы не поэзия, моя душа уже давно превратилась бы в камень. Сочиняешь, бывало что–то на привале и забываешь, сколько крови пролито за день. Нет, у меня определенно поэтическая натура, иначе, чем объяснить мою любовь к людям? Я даже обозным девицам никогда не платил, – прочту им вдохновенно что–то из любимого, и они отвечают мне взаимностью. Только одну из них мои стихи не вдохновляли на бескорыстную любовь, – всегда выслушает, не сказав ни слова, и протянет руку за деньгами. Может поэтому и запала она мне в душу. Только к ней и захаживал потом. Пока не узнал, что она глухая. Как–то разорвалось рядом с ней ядро, – сама–то к удивлению жива осталась, только оглохла. Но слух ей вроде бы и ни к чему. А я, как узнал, разочаровался в ней, – думал, она не такая как все. Вот такая она штука – любовь.

Смачный плевок проводника подвел итог их беседе.