Текст книги "Единственный принцип - 1 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Хоменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

АДАМ

Утром за завтраком Глория по–прежнему избегала расспросов о том, что произошло с Карлом, и где он так долго пропадал. Вместо этого она рассказывала последние светские новости. Делала она это больше из вежливости, так как Кранц слушал ее невнимательно, сосредоточившись на еде, от которой уже успел отвыкнуть. Только сейчас он задался вопросом, как мог так долго обходиться без пищи, практически ни разу не ощутив в этом потребности. Это было не больше чем любопытство, так как удивляться чему–то Карл уже похоже разучился.

Неожиданно возле дома остановилась карета, и вслед за тем раздался стук в дверь. Служанка вопросительно посмотрела на хозяйку и, увидев кивок головой, пошла открывать раннему гостью. Глория, похоже, догадывалась, кто это может быть.

– Тебе нужно подыскать подходящее жилье. Не нужно давать лишний повод для сплетен, – сказала она.

Пока Карл подбирал слова для ответа, в столовую походкой человека, уверенного, что его рады будут видеть, вошел молодой человек. Но как только он увидел Карла, его уверенность тут же улетучилась. Он застыл при входе, забыв даже поздороваться. Глория довольно спокойно отреагировала на эту сцену, предоставив мужчинам возможность, хорошенько рассмотреть друг друга. Молодой человек жизнерадостного вида, без всяких следов каких–либо пороков на симпатичном лице, оказался натурой пылкой. В его глазах сразу же появилась неприязнь к незнакомому ему мужчине, помешавшая ему как следует его разглядеть. На его щеках тут же появился румянец, а все мышцы напряглись. Карлу же оказалось достаточно одного взгляда, чтобы составить мнение о госте. Тот был далеко не худшим из людей, которых Кранц успел повидать на своем веку. К его кругу общения он уж точно не относился. У молодого статного мужчины пока были явно другие жизненные приоритеты. И Глория, скорее всего, являлась одним из них. Размышляя над тем, была ли эта симпатия взаимной, Карл еще раз посмотрел на гостя и встретился с ним глазами. Молодой человек поспешил отвести взгляд и почему–то сразу же стушевался. Глория решила, что пора ей вмешаться и поспешила представить мужчин друг другу. При этом она подошла к гостю и взяла его за руку, тем самым, вернув ему самообладание. Имя молодого человека ни о чем не говорило Кранцу, тогда как его собственное вызвало у гостя неподдельный интерес. Он как бы заново посмотрел на Кранца, уже без прежней враждебности. Но встречаться с ним взглядом он по–прежнему избегал. Прошло немало времени с момента их знакомства, пока Адам, так его звали, смог привыкнуть к глазам Карла.

– Адам, я думаю, вы не откажетесь помочь Карлу найти подходящее жилье. Пока он отсутствовал, прежнее успели сдать другим постояльцам, – обратилась к гостю хозяйка, немного сильнее сжав его руку, что не осталось незамеченным Кранцом. Он даже улыбнулся, но остальные приняли эту усмешку, как выражение доброжелательности.

Адам ко всем своим прочим достоинствам мог добавить и обстоятельность, так как то, что он предложил, можно было сказать и без довольно длительных размышлений.

– В доме, где я живу, как раз сдается отдельная комната в приличном состоянии. – Сообщил он и, дружелюбно посмотрев на Кранца, спросил его с улыбкой на лице. – Или вы хотите найти что–нибудь попросторнее?

– Мне вполне хватит и одной комнаты, если она действительно с отдельным входом, – таким же тоном постарался ответить ему Карл.

В тот же день Кранц с помощью своего нового знакомого переехал в новое жилище. При переезде Адам обратил внимание на небольшое количество вещей как для состоятельного человека. Заметив его удивление, Карл сказал ему, что и сам удивлен, но, наверное, стремление к благоустройству своего быта не было его отличительной чертой. Позже еще многое в поведении Кранца удивило Адама, но, будучи человеком жизнерадостным и тактичным, он не предавал большого значение своим наблюдениям. К тому же увлечение живописью, по мнению Адама, подразумевало наличие определенных странностей. Сам он считал, что лишен каких–либо талантов к искусству и называл себя в шутку «потребителем прекрасного», благо принадлежность к состоятельному политанскому роду давала ему такую возможность. В городе он посещал лекции в университете, искренне желая обогатиться всевозможными знаниями, которые, как он считал, помогут ему правильно прожить свою жизнь и ни о чем не жалеть в конце пути. Подобное объяснение стремления к знаниям было для него настолько естественным, что он даже не обратил внимания на странный взгляд Карла после этих слов. Вообще Адам многое оставлял без внимания, особенно если это были какие–то неприятные вещи напрямую его не касающиеся. Он родился для того, чтобы радоваться жизни, а не страдать. Казалось, что сама судьба свела его с Кранцом, которому после всего пережитого просто необходимо было присутствие кого–то, кто бы своим собственным примером доказывал, что не се так плохо в этом мире.

Именно Адам, а также Глория и ее служанка, иногда выполнявшая роль домохозяйки и курьера, стали единственными людьми, получившими доступ в жилище Карла. Сам он надолго укрылся в нем от окружающего мира, практически не выходя в город. Лишь изредка он совершал ночные прогулки, по–другому оценивая все то, что когда–то составляло смысл его жизни. Иногда ему навстречу попадались старые знакомые, с которыми в свое время он славно покутил. Но каждый раз Кранц делал все возможное, чтобы остаться незамеченным. Что–то изменилось в нем. Он как будто заново учился жить, вернувшись в пору своей юности, когда многие вещи впервые встречаются на жизненном пути, и восприятие их не подвергается давлению предрассудков. А Глория и Адам были его гидами, ограждавшими от всего лишнего и малозначимого.

Все остальное время Карл посвятил своему дневнику и живописи. Только картины у него теперь получались другими, как будто все то, что теперь наполняло его сознание, пыталось найти выход в красках на полотне.

КАРТИНА

Эту картину Карл писал с особой тщательностью. Она должна была стать воплощением того, что переполняло его душу, того, чем он не мог поделиться ни с кем другим, но что требовало от него какого–то выражения. Оно было для него слишком значимым, чтобы просто ютиться в глубине сознания, боясь соприкоснуться с окружающей пустотой.

Закончив работу, Кранц еще долго смотрел на картину. Он чувствовал какую–то недосказанность и искал причину в своем творении. Но, глядя на картину, он все больше склонялся к мысли, что к ней уже нечего добавить. Каждый следующий мазок будет делать ее только хуже. Тогда он сел за стол и открыл свой дневник. То, что не смогли сделать краски, за них сделают слова. Он не слишком доверял их силе и значимости, если они предназначены для других, но сейчас они были обращены к нему самому. Картина и слова должны были помочь разобраться в самом себе, в том, чем он теперь живет и к чему стремится.

«Религия никогда не была мне близка. В церкви я оказывался только тогда, когда у меня не было другого выбора. В последний раз это случалось еще в далекой юности. Все внешние проявления веры, даже самые колоссальные, не производили на меня сильного впечатления. Глядя на роспись, созданную рукой известного художника, я думал только о том, почему автор решил, что все было именно так, а не иначе. Единственным, что всегда обращало на себя мое внимание, был крест. Но и он воспринимался мной не как символ веры, а нечто более значимое. Я чувствовал, что в этом знаке заложено гораздо больше, чем принято считать, но в ту пору не мог этого осознать до конца.

Теперь, когда сама судьба начала со мной какую–то странную игру, многие вещи заново открываются для меня и совершенно в другом свете. И крест постепенно стал приобретать вполне определенное значение. Я наконец–то стал понимать смысл этого символа. Возможно, это понимание ошибочно, но оно многое объясняет для меня и привносит смысл в мою жизнь.

В этом символе теперь для меня скрыты те немногие чувства, которые мне еще доступны и понятны. Все остальные человеческие чувства лишь ступени на пути к главным из них, которые каждый из нас по собственной воле или вопреки ей преодолевает в своей жизни. Страх заставляет нас карабкаться вверх или опускаться вниз. Тот самый страх, из которого и созданы все эти чувства и который объединяет их в нечто цельное. Любовь и ненависть, безразличие и безысходность – две стороны одной медали, различие между которыми состоит лишь в причинах, пробуждающих их в человеке. Причинах, в основе которых лежит, опять же, страх, усиливающийся или слабеющий по мере того, насколько близка цель. Цель, к которой он нас ведет и по дороге к которой покидает, убедившись, что дальше мы доберемся и сами и что уже никуда не свернем. А если даже и свернем, то страх тут же окажется рядом и поведет нас новой дорогой, ничуть не сожалея о впустую затраченных на нас усилиях, так как в вечном движении и состоит его сущность. Если человек уже ни к чему не стремится, значит, он достиг цели, и страху уже не интересен. Если в нем пропало желание к чему–то стремиться, значит, им овладело чувство безысходности или безразличия. Если обладание чем–то затмевает для него все остальное, значит, он охвачен любовью или ненавистью.

Наверное, мне действительно везло. Любовь и ненависть мне были изначально недоступны, так как богатство развило во мне в первую очередь чувство безразличия, подавляя все иное. Избавиться же от безразличия мне помогло чувство безысходности, которое поглотило мое сознание в той проклятой яме, наполненной разлагающимися телами. Пережить его еще раз у меня нет ни малейшего желания. Я буду из последних сил ползти на брюхе, лишь бы оказаться от него как можно дальше. Но и другие чувства привлекают меня не многим более. Потому что волею судьбы, у меня появилась возможность наполнить свою жизнь иным смыслом, и мне не остается ничего другого, как ею воспользоваться.

Там, в странном каменном лесу, когда я полз из последних сил, гонимый страхом и отвращением как можно дальше от зловонной ямы, не было места чувствам. Не было и потом, в сырой землянке старика, когда он своими снадобьями вызывал невыносимую боль и, казалось, вытравливал из меня душу, или то, что от нее осталось. Я не пожелал бы и врагу оказаться в этом странном месте наедине со стариком, глаза которого могут даже самого жизнелюбивого человека превратить в глыбу льда. Но, даже в этом опустошающем месте есть свой смысл. Потому что в мире нет однозначных вещей, тем более в том, что находится за пределами нашего понимания.

Там, где все человеческое казалось совершенно неуместным, где сам человек превращается в нечто мизерное и непотребное, вопреки всему у меня появилась возможность со стороны оценить, то, что осталось где–то далеко в обычной жизни. И я вдруг понял, что все это отнюдь не мое, что оно просто подобно моллюскам на корабельном дне прилепилось ко мне в моем бесцельном плавании по жизни, замедляя и без того неуверенный ход. Я понял, что все то, что мое и ничье больше, то, что дано мне от рождения осталось со мной и наконец–то, избавившись от лишнего непотребного груза, получило возможность вздохнуть полной грудью и предстать передо мной во всей своей красе.

Я мог бы, как и любой другой человек, увидеть это и значительно раньше, если бы хоть ненадолго сумел выйти из–под власти чувств, основанных на страхе и обратиться к чувствам, основанным на свободе выбора, неразлучной спутнице человеческой самодостаточности, дающейся нам от природы и всеми силами уничтожаемой впоследствии. Я увидел бы, что само стремление к самодостаточности, к этому недостижимому началу начал, наполняет жизнь ни с чем несравнимым смыслом. Смыслом, который ценен уже хотя бы тем, что он недосягаем, по крайней мере, в этом мире.

Наверное, мне все–таки везет. Я вернулся в этот мир. Вернулся таким, каким когда–то и пришел, растеряв все ненужное по дороге в каменный лес».

«ТАЙНЫЙ» ОРДЕН

В один из вечеров, когда Адам был предоставлен сам себе, он решил наведаться в гости к Кранцу. Будучи человеком тактичным, он не часто беспокоил своего нового знакомого, хотя и начал испытывать к нему дружеское расположение, особенно после того, как убедился в его сугубо платонических отношениях с Глорией. К тому же Адама притягивало все необычное, а Карл явно выделялся среди прочих его знакомых. Обычно они за чашкой кофе вели интеллектуальную беседу, во время которой Кранц преимущественно молчал и слушал собеседника, лишь изредка задавая ему вопросы. Вытянуть же из него что–то стоящее Адаму удавалось чрезвычайно редко, и обычно он уходил домой с не полностью удовлетворенным любопытством, надеясь, что в следующий раз ему удастся разговорить своего соседа. В этот вечер, почувствовав, что все развивается по тому же сценарию, молодой человек решил изменить тактику. Адам решил, что если Кранц не спешит с ним откровенничать, то пускай за него говорят его картины, которые он еще не демонстрировал своему гостю. Не особо надеясь на успех, Адам высказал свою просьбу Кранцу, и к его удивлению никаких возражений не последовало. Вскоре он получил возможность увидеть как некоторые сохранившиеся старые работы, так и последние, написанные уже в новом жилище. Первое, что бросилось в глаза гостю, это существенные различия между старыми и новыми работами, как будто они принадлежали разным авторам. И причина была не только в совершенно разной тематике. Будучи по натуре человеком чувствительным, Адам не мог не заметить и различие в настроении, переданном в картинах. В старых работах чувствовалась ирония автора и его несерьезное отношение к своему творению. В новых же, как раз, наоборот, – присутствовала какая–то особая тщательность, возможно, связанная с тем, что у Кранца было предостаточно времени для основательной работы. Но что касается чувственной нагрузки, то она как раз почти полностью отсутствовала, даже ирония. Казалось, что автор просто передает то, что видит в своем воображении, предоставляя воображению зрителя самостоятельно дополнить работу.

– Ну, как? – спросил Карл, наблюдая за реакцией своего гостя, и тут же прямолинейно попросил. – Только давайте обойдемся без излишней тактичности. У меня нет привычки обижаться на толковые замечания. Тем болеe, что я и сам достаточно самокритичен.

Прежде чем ответить, Адам еще какое–то время рассматривал картины, заодно все–таки стараясь как можно более мягко сформулировать свой ответ.

– В каждой работе есть свои сильные и слабые стороны, – сказал он уклончиво и посмотрел на своего собеседника. И тут же пожалел об этом. Пришлось отвечать более конкретно. – Старые работы более живые, а новые – более качественные. Такое впечатление, что в них продумано и передано все, до мельчайших деталей, и очень мастерски. Но при этом, кажется, была упущена эмоциональная сторона. В общем, в них гораздо меньше жизни.

– Более точной оценки быть просто не может, – усмехнулся Карл. – Полностью с вами согласен.

Адам вздохнул с облегчением и, расслабившись, продолжил свои откровения.

– Стоит все же заметить, что новые работы очень необычны, в первую очередь – их тематика. В них есть что–то мистическое. – Продолжил излагать свое мнение молодой человек. А потом задал первый из возникших у него вопросов. – Почему так часто встречается клоун? По–моему, он не всегда к месту.

– Наверное, потому, что, наблюдая за человеческой глупостью, я иногда прихожу к мысли, что лишь участие клоуна может служить им хоть сколько–то разумным объяснением, – немного подумав, ответил Кранц, вспомнив при этом одно из своих видений. Его объяснение, судя по всему, не совсем удовлетворило собеседника, но тот решил не задавать уточняющих вопросов, перейдя к картине, которая заинтересовала его больше всего.

– Я уже видел нечто подобное, – сказал он, глядя на изображение креста с цветком. – Роза на кресте является одним из символов тайных сообществ. Только вот у вас она какая–то странная. Никогда не доводилось видеть розу такого странного цвета.

– А это вовсе и не роза, – возразил ему Кранц. – К тому же у цветка другие листья, которые даже между собой не похожи по форме.

– И что же это за цветок?

– Я назвал его Сэнсо. Мне кажется, это название подходит ему. Но если честно, оно само пришло мне в голову. Как и сам цветок.

– Странная картина, – будто не слыша его, продолжал вслух рассуждать Адам, и тут неожиданная идея пришла ему в голову. – У вас нет желания посетить одно занимательное собрание?

– Какое? – скорее из вежливости, чем заинтересовавшись, спросил Кранц.

– В городе как раз существует ложа масонов. И я имею честь состоять в ней. Если вы согласны, я мог бы добиться разрешения на ваше присутствие на завтрашнем заседании. Думаю, вам будет интересно.

Карл в ответ лишь пожал плечами, и Адам принял это как знак согласия.

Кранц не отнесся серьезно к этой затее, но на следующий вечер его молодой друг явился за ним.

– Собирайтесь, нас ждут, – довольным тоном сообщил он и, дожидаясь пока Карл будет готов, продолжил. – Даже не думал, что будет так легко уговорить руководителей ложи. Как только я назвал им ваше имя, они тут же дали согласие. Для пущей убедительности я рассказал им о вашей картине, и, по–моему, даже заинтриговал их. Надеюсь, вы не осудите меня за это. Ведь у человека, которому приходит в голову такое, должны быть хоть какие–то общие взгляды с масонами. Если вас пугает человеческая глупость, то проявление человеческого разума должно вам понравиться.

– Возможно, – согласился с ним Кранц, заодно не сомневаясь, что причина покладистости масонов кроется не столько в его имени, сколько в его богатстве. Но вслух он эту мысль не высказал, не желая обидеть Адама.

Вскоре они оказались за городом, в одном из роскошных имений. Массивное здание встретило их множеством свечей и соответствующим антуражем. Несколько десятков гостей, одетых во все черное, объединялись в небольшие группы и о чем–то беседовали приглушенными голосами. Появление Кранца не осталось незамеченным и стало, похоже, главной темой разговоров. Многие, не стесняясь, поглядывали в его сторону. На лицах некоторых из них при этом явно проглядывалось недовольство. Карла это ничуть не смущало, в отличие от его молодого спутника. Когда же началось само заседание ложи, Кранца, наконец, оставили в покое, дав ему возможность самому превратиться в наблюдателя.

То, что он увидел, показалось ему довольно забавным. Напускная таинственность, конечно, была понятна, но в хорошо известном всему городу месте, где к тому же собрались довольно известные в обществе люди, многие из которых отродясь не держали язык за зубами, она выглядела в лучшем случае бутафорски. Хотя организации самого мероприятия нужно было отдать должное. В целом оно прошло без видимых помарок, органично переходя из одной фазы в другую. Чувствовалась рука опытного организатора, умеющего предвидеть даже самые неожиданные повороты.

Хотя, если исходить из той компании, которая здесь собралась, неожиданные повороты были маловероятны. Тут Карлу пришла в голову мысль, что прелесть подобных мероприятий в том и состоит, что глупцы на них предпочитают помалкивать, все свое внимание сосредоточив на поддержании соответствующего выражения лиц, что само по себе было для них архисложной задачей. В такие минуты они были поразительно похожи друг на друга. Отсюда и исходил еще один положительный момент, – среди всех этих близнецов очень легко было отыскать умного человека, и для этого ему совсем не обязательно было открывать рот.

Слушая же высокопарные и претендующие на роль откровений речи, Кранц окончательно сделал для себя вывод, что все эти тайные общества – всего лишь еще одна занимательная игра людей. Уж слишком сильно она напоминала все прочие любимые игры человечества. Те же слова ни о чем, тоже стремление к пускай эфемерной, но власти, та же иерархия и деление на господ и рабов, основанное на всеобщем молчаливом согласии с отведенной ролью. Даже провозглашаемую заботу о всеобщем благе и постоянное напоминание о собственной избранности, построенной на довольно сомнительных аргументах и шатких основаниях, можно было услышать и увидеть во многих других местах, пускай и не таких «таинственных», как это.

И все же нашелся и для Карла интересный объект для наблюдения. Это был незнакомый ему мужчина почтенного возраста, но крепкого здоровья, с удивительно проницательным взглядом. Похоже, именно он был постановщиком всего этого «лицедейства».