Текст книги "Единственный принцип - 1 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Хоменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

ОРМУС

Ормус совершал привычный обход вверенных ему фараоном каменоломен и, как обычно, испытывал раздражение от вида измученных тяжелым трудом рабов и несмолкающего ни на мгновение грохота. Даже показная преданность суровых охранников вызывала у него лишь брезгливость. Каждый из них мог только мечтать о том, чтобы оказаться на месте Ормуса, но самому чиновнику уже давно было мало той власти, которой он обладал. Хотелось большего, но об этом он также мог только мечтать и с таким же успехом, как и его подчиненные. Должность смотрителя государственных каменоломен была пределом того, что мог достичь Ормус на службе у фараона. Но даже это место он мог потерять, так как с каждым днем проявлял все меньшее рвение в исполнении своих обязанностей. И это не могло остаться незамеченным его недоброжелателями, коих у него, как и любого высокопоставленного чиновника хватало. Но Ормус практически не реагировал на участившиеся признаки скорой опалы, продолжая верить в свою счастливую звезду и дожидаясь того часа, когда она, наконец, взойдет.

Увидев странного раба, слухи о котором быстро распространились по всей округе, Ормус неожиданно для самого себя занервничал. Какой–то внутренний порыв не давал ему двигаться дальше, удерживая возле чужеземца, имевшего несчастье быть выброшенным на берег моря в не самом лучшем для него месте. Воины, которые нашли его, не стали с ним особо церемониться и доставили прямиком в каменоломни. Возможно, это было связано с тем, что их озадачили золотые украшения незнакомца, оставившие ужасные ожоги на руке солдата, попытавшегося отнять их у владельца. Никто другой не решился последовать его примеру, но вот рассчитаться с таинственным незнакомцем не мешало, а каменоломни подходили для этой цели как нельзя лучше.

Хорошо сложенный светлокожий мужчина с резкими чертами лица и со следами лишь незначительных повреждений не оказал своим конвоирам ни малейшего сопротивления. Не противился он и тогда, когда его поместили вместе с остальными каменотесами и на следующий день погнали на работу. С тех пор он молча делал все, что ему приказывали, лишь изредка с легким акцентом отвечая на поставленные вопросы. Многие обращали внимание на необычные для здешних мест золотые изделия у него на шее и пальце, сделавшие их владельца местной знаменитостью. Некоторые даже задавали вопросы по этому поводу, но ни разу не услышали ответ. Когда же кто–то заметил, что тяжелый труд практически не сказывается на здоровье незнакомца, а полученные им раны и ссадины поразительно быстро заживают, о чужеземце стали слагать легенды, главное место в которых по понятным причинам занимала цепочка с кулоном и перстень с необычными символами. Вскоре высокородные обитатели окрестных мест стали все чаще наведываться на каменоломни, чтобы своими глазами увидеть необычного раба. Охранники не имели ничего против, так как получали довольно приличную плату за разрешение лицезреть самого известного раба здешних мест. Наконец пришел черед Ормуса. Только в отличие от остальных зрителей, он сразу же понял, что сам по себе чужестранец гораздо ценнее своих побрякушек. Ормус сам был достаточно неглупым человеком и при этом не настолько самовлюбленным, чтобы не заметить умного человека рядом с собой. Ему оказалось достаточно всего лишь раз встретиться глазами с рабом, чтобы понять, как много скрыто в этом спокойном и уверенном в себе взгляде. Управляющий каменоломнями нисколько не сомневался, что этот человек никогда не превратится в раба, несмотря ни на какие обстоятельства. А это был главный критерий, по которому Ормус оценивал людей. Так он безошибочно определял тех немногих, кого нужно было опасаться или, по крайней мере, с кем следовало считаться.

На следующий день чужестранец был уже в его полном распоряжении. Переодетый в подобающую его новому статусу одежду, вымытый и подстриженный, он вошел в дом Ормуса и с интересом изучал обстановку, дожидаясь появления хозяина. Каждая вещь, на которую падал его взгляд, свидетельствовала об изысканном вкусе хозяина дома, а огромное количество папирусных свитков указывало еще и на высокий уровень образованности, что уже давно перестало быть отличительной чертой высокопоставленных чиновников.

Ормус вошел в комнату в сопровождении рабыни, которая, расставив на изящном позолоченном столике всевозможные сладости, тут же удалилась. Сразу же после ее ухода хозяин предложил своему гостю угощаться, но тот вежливо отказался и продолжал стоя наблюдать за египтянином, столь необычно принявшего безвестного раба. Ормус в свою очередь тоже не спешил присаживаться, подчеркивая, таким образом, свое отношение к гостю, как к равному себе.

– Как ваше имя? – спросил Ормус, располагающим к непринужденному общению тоном.

– Вэлэвин, – назвался незнакомец и, немного подумав, добавил. – Я из Алэнта, точнее, из Нового Алэнта.

Его ответ серьезно озадачил египтянина. Ормус еще с детства был знаком с множеством легенд о таинственной стране и ее могущественных обитателях, но все изложенные в них события относились к столь древним временам, что он никак не мог вот так просто взять и поверить словам чужеземца, как бы убедительно они не звучали. Но какой–то внутренний голос подсказывал ему не спешить с выводами, а постараться как можно больше узнать о своем необычном госте.

Когда глубокой ночью Ормус, получивший логичные и доступные его пониманию ответы на большинство поставленных вопросов, наконец–то оставил в покое своего собеседника, он уже нисколько не сомневался, что имеет дело с действительно необычным человеком. Больше того, – насколько египтянин в начале разговора сомневался в том, что Вэлэвин является пришельцем из далекого прошлого, настолько же он теперь не был уверен в том, что тот вообще принадлежит к человеческому роду. А главное, Ормус успел осознать, что в его руках оказался именно тот шанс, которого он так долго ждал и который может привести его к заветной цели. Перед ним открывалось нечто большее, чем все богатства мира, – знания, о которых даже у могущественных египетских жрецов не было ни малейшего представления. Благодаря этим знаниям он получал возможность стать избранным и обладать властью, недоступной даже самым могущественным из фараонов, – властью над избранными.

Ормус был очень умен. Его разум впитывал в себя все, что ему открывал Вэлэвин, и пытался найти практическое применение полученным знаниям. Но, чем дольше египтянин размышлял над этим вопросом, тем отчетливее понимал, что окружающий его примитивный мир не нуждается в Ормусе – посвященном. Ему предстояло сделать трудный выбор между его теперешней вполне благополучной по человеческим меркам жизнью и дорогой избранного, которому нет особого дела до окружающего его мира, как и большинству людей в этом мире нет дела до него самого. Первое все больше казалось ему ничтожным и, даже, мерзким, а второе манило к себе, вызывая внутри его доселе незнакомые ощущения, без которых он уже не смог бы обойтись, как без пищи или воды. Но Ормус не был бы человеком, благоразумным человеком, если бы у него не было одного очень значимого «но», не позволяющего ему расстаться с прошлой жизнью, – в нем не было уверенности в том, что он сможет преодолеть любые преграды на своем новом пути. Ормус, в конце концов, сделал свой выбор, но только тогда, когда в его руках оказался залог его великого будущего.

Ормус был очень разумным человеком, чтобы понять всю значимость золотых украшений Вэлэвина. Однажды наступил день, когда египтянин осознал, что они для него теперь гораздо значимее, чем их владелец. Без заложенной в этих драгоценностях силы все полученные от Вэлэвина знания стали восприниматься как нечто несовершенное, как будто в руках Ормуса оказались волшебные стрелы, способные поразить любую цель и на любом расстоянии, но волшебный лук остался у предыдущего владельца.

Ормус знал историю воина, попробовавшего отнять украшения у Вэлэвина, но это уже не могло его остановить. И он не стал перекладывать эту работу на чужие плечи, а решил сделать все собственными руками. Это и был его выбор, – если бы драгоценности обожгли его, как неудачливого вояку, Ормус просто продолжил бы прежнюю жизнь, довольствуясь тем, чем он уже и так обладал. Но у него все получилось, и теперь он ощущал приятное тепло, исходящее от кулона и перстня. А Вэлэвин, выполнив свое предназначение, отправился обратно в каменоломни. Больше о нем Ормус не слышал. Может быть и потому, что вскоре покинул чиновничью службу и переселился в более обжитые места. Со временем его собственное имя стало известно всему Египту, и многие почитали за честь всего лишь увидеть знаменитого мудреца. Слухи о могущественном тайном обществе, созданном Ормусом, докатились даже до фараона, но, несмотря на все усилия что–либо выведать, так и остались слухами. Немногие избранные строго хранили тайны своего учителя. Окружающему миру нечего было предложить им взамен того, что они получили от Ормуса.

РАСПЛАТА

Старый вол с облезлыми боками не спеша тащил за собой носилки, мягко подпрыгивающие на встречных камнях, и с фырканьем вдыхал еще не остывший ночной воздух. За ним, семеня, чтобы не наступить в темноте на носилки, следовал щуплый старик, время от времени тяжело вздыхавший и что–то шепчущий себе под нос. Напротив входа в пещеру, в которой содержали рабов, приписанных к каменоломням, вол, следуя выработавшейся с годами привычке, остановился. Старик же направился к входу и склонился над мирно посапывающим охранником, пытаясь узнать его в кромешной тьме.

– Яффет, проснись, – прошептал он и потряс часового за плечо. Тот дернулся всем телом и перепугано уставился на склонившуюся над ним тень.

– Глупый старикашка, – придя в себя, пробурчал охранник. – Ты не мог явиться еще позже? Надеюсь, шакалы когда–нибудь доберутся до тебя и твоей тупой скотины.

– Есть для меня работа? – не обращая внимания на его ворчание, все также шепотом спросил старик.

– Сегодня тебе повезло, – только один сдох. Да еще какой. Помнишь того раба, на которого съезжались посмотреть местные бездельники?

– Помню, чего же не помнить. Не каждый день можно увидеть раба с золотыми побрякушками.

– Ну, побрякушек у него давно уже нет, – с тех пор, как он погостил у нашего высокочтимого Ормуса. А без них он долго не протянул. Видимо и в правду, они были какими–то заговоренными. – Охранник глупо рассмеялся, вспомнив, как вместе с остальными подтрунивал над странным чужеземцем, угасавшим словно свеча после неожиданного возвращения в каменоломни.

Потом Яффет помог старику дотащить тело раба до носилок и, дождавшись пока тот растворился в ночи, снова устроился поудобней и вернулся к прерванному сну. Старик тем временем все дальше уходил в пустыню. Лишь когда луна выглянула из–за туч, он, наконец, остановил вола и в задумчивости уставился на носилки, как будто чего–то ждал. Услышав спустя какое–то время тихий стон, он удовлетворенно вздохнул и присел на песок, по–детски поджав под себя ноги и обхватив их руками. Похоже, произошедшее только для луны оказалось неожиданным. Она с удивлением уставилась на оживший труп, не спеша прятаться за тучи.

– Глупцы, одного так и тянет закончить свое существование в Мороке, другой готов уничтожить все, что замечает вокруг себя, – проворчал старик, обращаясь не то к самому себе, не то к животному, нервно реагирующего на каждый звук в вотчине шакалов. Заметив беспокойство своего вола, старик поспешил его успокоить. – Потерпи немного. Сейчас я поговорю с Вэлэвином и мы уберемся отсюда.

Вол, будто уловив смысл сказанного своим хозяином, поспешил довольно фыркнуть, но тут же резко дернулся от неожиданности, уловив легкое движение на носилках. Вэлэвин попробовал повернуть голову в сторону старика, но, не справившись с этой задачей, вынужден был задать первый пришедший в голову вопрос, глядя в ночное небо.

– Что с твоим голосом?

– Твой старый товарищ пошутил со мной, – ответил ему старик и с иронией добавил. – Похоже, он любит пошутить, только шутки у него какие–то странные.

Вэлэвин молча согласился с ним и предался грустным воспоминаниям.

– Глупо, – тихим голосом произнес он всего лишь одно слово, но этого оказалось достаточно, чтобы развеселить старика.

– Неужели? – спросил он, и спугнул ночных обитателей пустыни звонким мальчишеским смехом. – Если ты действительно так считаешь, то ты и есть единственный настоящий глупец во всей этой истории. Судя по тому, как ты растерял мои дары, так оно и есть. Так что правила в ваших играх будет устанавливать Улф, по крайней мере, пока.

– Пока? – с грустью переспросил его собеседник.

– А как же. Слишком много он на себя взял. Боюсь, что рано или поздно ему не удержать эту ношу.

– Зачем тебе все это? Я думал, что ты для того и поселился в Мороке, чтобы отрешится от всей этой суеты.

Вэлэвину показалось, что старик готов снова рассмеяться над его невежеством, но вместо этого прозвучал вполне серьезный ответ.

– Если бы я хотел покоя, то остался бы среди всех этих бездельников на Алэнте. К тому же мне нравятся всякие головоломки, даже самые пустяковые. Вроде бы совершенно бесполезная вещь, но только до тех пор, пока не находишь решение. Иногда эти решения настолько забавные, что сами безделушки начинают восприниматься совершенно по–другому.

Внимательно слушая старика, Вэлэвин начал понимать, к чему тот клонит.

– И какую же головоломку ты изобрел для меня?

Его собеседник облегченно вздохнул, как будто именно ради подобного вопроса и было затеяно все это представление.

– Слишком предсказуемым пытается сделать этот мир Улф, даже в безумии. Но он уже сделал свой первый промах. А тебе предстоит усугубить его последствия. Между прочим, имя этого промаха тебе хорошо знакомо.

– Нэбэлит, – догадался Вэлэвин. Но это открытие его отнюдь не обрадовало, и он тут же поспешил задать еще один вопрос. – А если я откажусь?

Прежде чем ответить, старик поднялся с песка и развязал веревки, с помощью которых вол тащил носилки.

– Я давно перестал закапывать трупы рабов в песок. Шакалы все равно добираются до них и обгладывают до костей, а сами кости растаскивают по пустыне.

Потом старик ушел, а шакалы стали осторожно подбираться к носилкам. Но когда они, наконец, приблизились, на них уже никого не было.

ЧУЖИЕ РИСУНКИ

Ворх, услышав крик Груты и сразу за ним яростный звериный рев, со всех ног бросился к пещере. Но когда осталось преодолеть всего ничего, он вдруг остановился и, нахмурив брови, стал усиленно над чем–то размышлять. Крики тем временем участились. Наконец Ворх принял какое–то решение и дальше стал продвигаться очень осторожно и не спеша, к тому же немного изменив направление движения. Вскоре он, стараясь не шуметь, взобрался на скалистый уступ, с которого можно было видеть все, что происходило возле пещеры. Человек распластался на камне и стал наблюдать за происходящим, стараясь не привлечь к себе внимание ни зверя, ни Груты.

Его женщина стояла на пороге пещеры и беспрестанно отмахивалась горящей головешкой от упрямо пытавшегося добраться до нее медведя. Огонь мешал голодному зверю насытить свой желудок, и это вызывало в нем ярость. К тому же его шерсть в нескольких местах дымилась, заставляя животное еще сильнее нервничать. Огонь стоял между Грутой и смертью, оставляя женщине надежду, что Ворх услышит ее крики и вовремя придет на помощь. Когда женщина собралась уже издать очередной крик, она вдруг заметила своего мужчину притаившимся на вершине ближайшего уступа. Отбившись в очередной раз от зверя, Грута снова посмотрела в сторону Ворха. Он и дальше находился в прежнем положении, не спеша бросаться ей на выручку. И в этот короткий миг женщина каким–то образом поняла, что он этого и не сделает. Ее руки тут же стали неимоверно тяжелыми, а страх уступил свое место отчаянию, и она лишь по инерции продолжала удерживать перед собой огонь. Медведь почувствовал, что его добыча уже готова сдаться, и перестал тупо бросаться вперед, следя лишь за тем, чтобы женщина не попыталась бежать.

Когда огонь стал неумолимо угасать, Ворх потерял всякий интерес к происходящему и, бесшумно спустившись с уступа, спокойно отправился на поиски остальных мужчин, успевших отойти от стоянки дальше, чем он. Нужно было вернуть их назад, чтобы успокоить перепуганных женщин и детей после того, как зверь уйдет в лес, прихватив свою добычу.

Прошло немало дней с тех пор, как погибла Грута. Ворх по праву самого сильного в стае выбрал себе новую женщину и чувствовал себя рядом с ней куда лучше, чем с предыдущей. Теперь он действительно был самым сильным среди своих сородичей, и если не произойдет какое–то несчастье, так будет еще очень долго. Только теперь, когда Груты уже не было рядом, Ворх стал понимать, кто действительно управлял родом. Мысль о том, что он, сильный и здоровый мужчина, подчинялся воле слабой женщины, приводила его в бешенство, и тогда его сородичи предпочитали не попадаться ему на глаза. Постепенно Ворх становился для них самым страшным зверем, от которого не было никакого спасения. Во многом благодаря именно Груте, он научился не только с помощью силы справляться с теми, кто пытался выступить против его власти, но и заранее определять своих будущих соперников, загодя отбивая у них всякую охоту к сопротивлению. Некоторых из них уже и не было в живых, как Груты.

Но однажды Ворх узнал, что кто–то все–таки посмел противиться его власти. Он случайно наткнулся на рисунки, оставленные кем–то на скале возле стоянки. Увидев их, Ворх сразу же ощутил беспокойство. Когда же он внимательно присмотрелся к ним, его охватил страх. На камне был изображен мужчина, бросающий в пасть огромного медведя женщину. Ниже этого рисунка был еще один, на котором мужчина, корчась, горел в огне, а женщина стояла рядом, повернувшись к нему спиной. Потрясенный увиденным, Ворх не сразу обратил внимание на раздавшийся у него над головой шум и едва успел увернуться от града камней. Когда камнепад прекратился, он услышал, как наверху кто–то бросился бежать, боясь попасться ему на глаза.

Ворх не стал преследовать своего врага. Вместо этого он уничтожил рисунки на скале и спокойно вернулся на стоянку. Удобно устроившись в стороне ото всех, Ворх стал пристально изучать каждого из своих сородичей, пытаясь определить, кто же из них только что попытался убить его. Но никто не вел себя подозрительно. Никто так и не посмотрел в его сторону вызывающе. И мужчины, и женщины вели себя как обычно, занимаясь своими делами и совершенно не подозревая о случившемся. Когда Ворх решил уже прекратить безуспешные поиски своего тайного врага, он случайно бросил взгляд в сторону забавляющихся чем–то детей и неожиданно для себя увидел то, что так долго искал. Ворх увидел свою дочь, рожденную Грутой, и ее глаза. Глаза, подобных которым не было ни у одного представителя его рода, даже у ее матери. И эти глаза смеялись над ним, в то время как их маленькая обладательница верховодила своими сверстниками.

ЧАСТЬ 3

НОЧЬ СМЕРТИ

Карл не сделал ничего, чтобы предотвратить удар кинжала. Он лишь несколько секунд смотрел в глаза своего убийцы, ничего не предпринимая. Потом он упал в вонючую лужу и потерял сознание. Так бы и умереть, не возвращаясь к жизни, но видно это было бы слишком большим одолжением для него. Адская боль в груди вскоре напомнила ему, что жизнь все еще не покинула его тело. Зловоние и мерзкая сырость вернули ему даже способность мыслить. «Я умираю точно так же, как и жил», – думал Карл, отрешенно глядя на ночное небо. Тусклые звезды не менее равнодушно смотрели на него, не испытывая ни малейшего сочувствия. На смену им пришли чьи–то лица, как в калейдоскопе сменявшие друг друга. Сначала Кранц увидел лицо необычной девушки, привлекшей его внимание в кабаке. Она, как и несколько минут назад, посмотрела сквозь него, тогда как он сам видел лишь ее красивые глаза, полные бессилия. Ее сменил клоун, строящий рожицы. Только вот глаза у него были совершенно не смешные, а преисполненные злорадства. Потом Карл увидел такую же уродливую рожицу, как у клоуна, но с глазами, выражавшими те же чувства, что и у девушки. Следующее лицо раздвоилось, превратившись в две маски, символизировавшие собой все самые низменные человеческие чувства. Пока он рассматривал их, две пары сильных мужских рук быстро рыскали по его телу, выискивая что–либо ценное. Небогатая добыча заставила маски некоторое время ссориться между собой, дополняя отвратную картину грубой и бранной речью. Не выдержав подобного зрелища, сознание вновь покинуло Кранца, унеся с собой и боль. Двое мужчин решили вопрос с добычей и, не церемонясь, погрузили бездыханное тело на скрипучую повозку. Двигаясь, она издавала истошные звуки, приводившие в ужас не вовремя проснувшихся горожан. Даже скрывающиеся в подворотнях грабители, заслышав ее приближение, спешно убирались прочь, стараясь больше не оказаться у нее на пути. И лишь сопровождавшие повозку мужчины чувствовали себя вполне комфортно. Издаваемые повозкой звуки служили для них лучшей защитой и единственным доказательством их значимости в этом мире, в котором они в дневное время могли рассчитывать в лучшем случае на брезгливость и отвращение. Они уже давно привыкли к подобному отношению и не реагировали на него, спокойно дожидаясь предрассветного времени суток, чтобы подобрать и сопроводить в последний путь очередную безликую жертву, еще несколько часов назад, возможно, высказывавшую им свое презрение. Каждое подобранное с грязной мостовой тело, символизировало для них окружающий мир, которым они были отвергнуты. А огромный ров за городскими воротами, распространяющий на сотни метров вокруг сопутствующие разложению запахи, куда мужчины сбрасывали собранный урожай, был для них лучшим местом на всей земле, казавшимся именно тем адом, в котором рано или поздно окажутся все ненавидимые ими люди. И они готовы были каждого из них провести в последний путь. Мужчины знали, что когда–то окажутся в нем и сами, и равнодушно воспринимали эту мысль. Потому что, каждую ночь, приходя сюда, знали наверняка: никакого рая нет, а значит, нет и никакого выбора.

Отправляя в ров бездыханное тело Карла, мужчины лишали какого–либо выбора и его, оставляя ему лишь право сгнить в этом аду. Но он не воспользовался этим правом.

Когда Карл снова пришел в сознание, вместо смешанной с его же кровью воды под ним лежали десятки разлагающихся трупов. Трупный запах и мерзкая слизь разъедали его еще живое тело. Неимоверный ужас охватил Кранца, заставляя его жить, жить до тех пор, пока он не выберется из этого ада. Какая–то неведомая сила заставила Карла перевернуться на живот и, проваливаясь в человеческие останки, ползти вперед. Ему было все равно, куда он движется, лишь бы выбраться из этого страшного места. Даже боль в ране куда–то подевалась, не выдержав конкуренции с окружающим ужасом. Добравшись до края рва, Кранц, возможно, впервые в жизни почувствовал себя счастливым человеком. И это новое для него ощущение изменило его планы. Вместо желания не умереть в проклятой яме пришло желание выжить, заставившее его все дальше отползать от страшного места, в поисках глотка свежего воздуха и зарождавшегося где–то за горизонтом солнечного света. Но предрассветные сумерки никак не хотели отпускать его. Лишь на смену трупному смраду пришел холодный запах могильной сырости. Вскоре стволы огромных деревьев, как будто вытесанных из камня, преградили ему путь, но не остановили. Карл продолжал медленно ползти на брюхе между черными исполинами, задыхаясь от забившей горло перетертой в пыль трухи. Он чувствовал, что если остановится, то сознание уже в который раз покинет его и уже не вернется. Движение для него сейчас было равносильно жизни. Но силы неумолимо покидали его, и отрешенность уже готова была придти им на смену. В этот момент Карл и увидел маленькую полуразрушенную землянку впереди. Немного передохнув, он сделал последний рывок в ее направлении и, лишь когда сполз в тесную конуру, распластался на сырой земле и умиротворенно закрыл глаза.

– Надо же, все–таки дополз, – звонким мальчишеским голосом сказал маленький худой старик, с самой окраины леса следовавший позади Кранца и с интересом наблюдавший за его потугами.

Старик ловко перепрыгнул через распростертое на пороге тело и легко втащил его в землянку. Вскоре странный фиолетовый свет осветил его жилище, и хозяин стал тщательно осматривать незваного гостя. Грязная и мокрая одежда Кранца, равно как и исходящая от него вонь, ничуть не смущали его. А вот глубокая рана в груди заставила старика толи удовлетворенно, толи удивленно цокать языком. Затем он, что–то по–детски напевая себе под нос, стал перебирать глиняные сосуды. Найдя искомое, старик умолк и стал готовить в миске какой–то раствор, тщательно подбирая и смешивая ингредиенты. Закончив работу, он понюхал приготовленную смесь и удовлетворенно хмыкнул. Прежде чем залить жидкость в рану, старик на прощанье еще полюбовался ею. Как только первая капля проникла в разорванную плоть, истошный неумолкающий вой разорвал тишину леса.