Текст книги "За давностью лет"
Автор книги: Дмитрий Евдокимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)
Отделу наружного наблюдения подчинялись также полицейские надзиратели участков. Они по требованию офицеров и чиновников отделения наводили формальные справки о лицах, интересовавших охранку в каком-либо отношении: делали выписки из домовых книг, расспрашивали иногда домовую или гостиничную администрацию о том, кто именно и по какому документу проживает, чем занимается, куда ходит, откуда приехал и так далее.
Кроме участковых, имелись еще вокзальные полицейские надзиратели. Они обязаны были присутствовать при отходах и приходах поездов для оказания содействия филерам.
– Отлаженная машина, что и говорить, – заметил Игорь. – Все, что ты нам рассказал, Боречка, конечно, очень полезно, но в поиске Зинаиды мало что прибавило. Согласен?
Борис пожал плечами:
– Конкретных секретных сотрудников мне действительно не удалось установить. Как известно, после свержения царя охранка в первую очередь сожгла свои архивы. Правда, один любопытный снимок я вам все же покажу. Он был опубликован в газете «Социал-демократ» за девятьсот девятый год. Мне разрешили сделать фотокопию.
Борис эффектным жестом бросил фотографию на стол. Все по очереди внимательно начали ее рассматривать. На снимке был изображен худощавый мужчина, одетый довольно элегантно, в мягкой круглой шляпе, сидящий в вольной позе, нога на ногу, на садовой скамейке. Живое лицо украшено пышными усами. Под фотографией имелась подпись:
«Рабочий Иван Федорович Петров (он же Иван Федоров, он же Гриша Петров), бывший член московской с.-д. организации и московского профессионального союза по металлу, объявляется провокатором.
Моск. ком. Р.С.-Д.Р.П.
О. Б. Центр. Пром. района»
– После такой публикации этому Грише Петрову, конечно, несдобровать! – заметил Андрей,
– Я думаю, – кивнул Борис.
– Все это здорово, – сказал Игорь, крутя в руках фотографию, – но где же наша Зинаида? Неужели мы так никогда и не узнаем?
Борис развел руками, демонстрируя свою беспомощность.
– Я не знаю, где еще искать. Повторяю – архив охранки был сожжен, и многим провокаторам, видимо, удалось уйти от справедливого возмездия.
– Думаю, что сдаваться рано, – улыбнулся Максим Иванович. – Был я на днях у своего учителя. Да, да, не удивляйтесь, – у вашего учителя есть свой учитель. Человек энциклопедических знаний и абсолютной памяти. Я ему рассказал о наших поисках, и о Зинаиде в частности. Он задумался, потом говорит: «Что-то, мне кажется, встречал я об этой Зинаиде». Долго копался на полках и вдруг преподнес мне вот эту книжицу. На время, конечно.
Ребята бросились к Максиму Ивановичу.
– Но, но! – закричал он, шутливо отбиваясь. – Руками не трогать, она ветхая. Глядишь, еще рассыплется, мне потом перед учителем отвечать. Смотрите из моих рук!
ЗИНАИДА НАЙДЕНА!
Книжечка, лежавшая сейчас перед ребятами, была невелика по объему – всего 92 странички и называлась «Московская охранка и ее секретные сотрудники». Она была издана в 1919 году.
Максим Иванович вкратце познакомил ребят с историей ее создания:
– В марте семнадцатого года при исполнительном комитете московских общественных организаций была создана комиссия по обеспечению нового строя, в состав которой вошли представители социалистических партий и Московских Советов рабочих и солдатских депутатов – с одной стороны, и коллегии следователей-юристов – с другой. В тесном взаимодействии с комиссией политических архивов комиссия по обеспечению нового строя разбирала и систематизировала архивы охранного отделения и жандармских управлений.
К сожалению, большая часть архивов, в том числе все агентурные записки за шестнадцатый-семнадцатый годы, как нам и рассказывал Борис, были сожжены жандармами сразу же после отречения Николая Второго. Тем не менее комиссия провела несколько сот допросов жандармских офицеров, секретных сотрудников, филеров, надзирателей, что дало довольно яркую картину работы охранки.
Комиссии, проводившей расследование, при выявлении истинных фамилий провокаторов пришлось столкнуться с немалыми трудностями. К счастью, в конце марта семнадцатого года из архива департамента полиции, находившегося, как известно, в Петрограде, был доставлен «Список секретной агентуры московского охранного отделения, бывшей в 1915 году и в январе 1916 года», содержавший и клички, и фамилии девяноста одного секретного сотрудника. Этот список после проверки был опубликован в московских газетах, в результате чего большая часть провокаторов была арестована и подверглась допросам.
Работа комиссии неожиданно была приостановлена Временным правительством, которое издало шестнадцатого июля семнадцатого года Декрет о ликвидации несудебных арестов, запрещавший производить аресты сотрудников охранки. Из пятидесяти агентов, находившихся под стражей, были освобождены три четверти. Такая «сердобольность» Временного правительства помогла многим предателям уйти от справедливого народного суда.
– Чем она, интересно, объясняется? – воскликнул Андрей.
– Думаю, что Временное правительство, видевшее в социал-демократах злейших врагов, хотело сохранить кадры провокаторов на будущее, – ответил Максим Иванович. – Тем не менее мы все-таки имеем, пусть не полный, список тайных агентов московской охранки. Ну что, приступим?
Максим Иванович начал читать. Каждому провокатору или осведомителю посвящалось всего несколько строк, но сколько за этим лаконизмом скрывалось человеческой подлости и низости, предательства, сколько крови и жертв лучших людей России!
– «Абрамов... Агапов... Анохин... Байков... Букин Валентин Михайлович, печатник типографии Момонова (кличка Воскресенский). С 1911-го по 1916 г. состоял в охр. отд. по рабочему движению в Москве. Отмечал все проявления организационной и агитационной деятельности партии с.-д. в рабочих кругах, попутно доносил и на с.-р. и анархистов. Называл целый ряд фамилий (между прочим, донес на своего родного брата Илью Букина и многих других). Был арестован».
А вот и первый агент с женской кличкой! – воскликнул Максим Иванович. – «Брейтбурт Иосиф Самойлович, студент коммерческого института (кличка Соня), давал сведения о студенческом движении. Был арестован». К нашей Зинаиде явно отношения не имеет. Читаем дальше: «Волков... Воронов... Вязков... Гааке Сергей Викторович, статистик Северного страхового о-ва (кличка Петербургский). Доносил на многих партийных лиц, указывая адреса, паспорта, состав групп, способы межгрупповых сношений. Умер».
Этот ушел от возмездия, – заметил Максим Иванович. – Зато понесли заслуженную кару вот эти: «Лобов Алексей Иванович, бывш. студент Моск. коммерческого института (кличка Мэк). По собственным указаниям был в Москве представителем Центрального Комитета Российской с.-д. р. п. Входил в состав Моск. комитета партии. Находился, по данным документов за 1912 г., в непосредственных деловых сношениях с заграничными верхами партии, являлся одним из наиболее серьезных и законспирированных руководителей партийной работы в деле восстановления подпольных учреждений партии в Москве. В 1914 г. давал подробнейшие сведения о деятельности областного бюро Центрально-промышленного района, о работе партийных кругов. Выдал участников так называемого ленинского совещания (принимая участие в нем и сам). Один из наиболее крупных провокаторов. Был арестован. Расстрелян по приговору Верховного революционного трибунала от 30 июня 1918 года...
Поляков Андрей Александрович, в партийных кругах известен под псевдонимом „Кацап” (охр. кличка Сидор). Бывший член областного комитета партии с.-д. Делегат на конференции с.-д. в Вене. Один из наиболее крупных осведомителей. Был арестован. Расстрелян по приговору Верховного революционного трибунала от 30 июня 1918 года...
Поскребухин Алексей Алексеевич (кличка Евгений). В июле 1916 е. сообщил о предполагаемой общегородской конференции с.-д. Участники были арестованы за несколько дней до конференции. Был арестован. Расстрелян по приговору Верховного революционного трибунала от 30 июня 1918 года».
Этот внушительный список можно было продолжать. Но Максим Иванович не забывал о поиске провокатора с женской кличкой. Таких кличек оказалось немало: Лиза (Козлов Василий Александрович), Наташа (Кураев Павел Иванович), Зоя (Леонов Василий Константинович, рядовой 19-го запасного полка, работал в охранном отделении с января 1910 года, осведомлял по партии с.-р.), Саша (Панин Матвей Ефимович, столяр, с.-д., большевик), Раиса (Шварц Вячеслав Карлович, бывший студент московского технического училища. Работал в охранном отделении не менее 6 лет. Официально получал 40 рублей в месяц).
Данные этих провокаторов не совпадали с искомыми.
Находились и женщины-агенты, носившие мужские имена. Например, под кличкой Иван Иванович скрывалась некая Рейзнек (урожденная Невер-Неверовская) Софья Филипповна, по первому браку Андреева, дававшая сведения о настроении и политической деятельности слушателей университета Шаневского. Страшную по своей гнусности работу вела Грузинка – дворянка Зинаида Романовна Зарайская, принадлежавшая к числу так называемых тюремных агентов. Она доносила на тюремных служащих Бутырской тюрьмы, доставляла переписку политических заключенных.
Но вот наконец их поиск увенчался успехом. Еще и еще раз внимательно Максим Иванович пробегал глазами мелко набранные строчки: «Курбский Станислав Петрович, кличка – Зинаида. Сотрудничал в варшавском охр. отд. Указал на участников убийства директора фабрики Зильберштейна, вследствие чего были казнены 8 лиц. В конце 1907 г. по его доносу был арестован состав лодзенского комитета фракции п. п. с. в количестве 11 человек. Осведомлял также о деятельности «революционеров-мстителей». В 1908 – 1910 гг. состоял секр. сотр. в Одессе. В Москве работал в охр. отд. с июня 1911 г. Освещал партию с.-д. В 1912 г. был сослан в Зауральск. Выдал нескольких бежавших из ссылки (Серебряков, с.-д., арестован) и высланных административным порядком (напр.. Ануфриев, арест.), проживавших в Москве по паспортам на чужое имя...»
Но что это? Максим Иванович не поверил своим глазам, прочитав продолжение: «...В 1914 г. поступил во всероссийский земский союз и был заведующим починочно-сапожной мастерской на фронте...»
Значит, Симонов не убил его? Так, теперь ясно, откуда был так осведомлен следователь. Просто, чтобы скрыть следы провокатора, жандармы объявили его погибшим. А оборотень снова появился, теперь на фронте, выдавал революционно настроенных солдат.
Но как веревочке ни виться... С удовлетворением Максим Иванович прочитал концовку: «Один из осведомителей исключительной важности. Был арестован. Расстрелян по приговору Верх, революц. трибунала от 30 июня 1918 г.».
Он поглядел на торжествующих ребят.
– Смерть предателю! – выкрикнула Лариса.
– Мы нашли, нашли его, – стискивая в объятиях по очереди то Андрея, то Игоря, восклицал Борис.
– У меня есть предложение, – сказал Максим Иванович. – Теперь, когда мы знаем все, давайте попробуем бережно реконструировать, как это происходило...
ИМЕНЕМ РЕВОЛЮЦИИ
В небольшом особняке по Малому Гнездниковскому переулку, несмотря на утренний час, уже кипела напряженная, хотя и мало заметная для постороннего глаза, жизнь. Впрочем, посторонних лиц в охранном отделении почти не бывало. Разве что какой-нибудь озверелый лавочник из «Союза русского народа» приедет с доносом на своего соседа. Но таких дальше приемной на первом этаже не пускали. Дежурный надзиратель терпеливо записывал показания и отправлял доносителя восвояси.
Ровно в десять, звонко отстукав копытами по брусчатой мостовой, у подъезда замер серый в яблоках рысак, доставив элегантный экипаж с полковником Заварзиным. Полковник, еще не старый, подтянутый, с гвардейской выправкой, быстро прошел в свой кабинет, бросив на ходу дежурному:
– Пригласите ко мне ротмистра Ганько.
Ганько, ждавший приглашения, вошел почти следом, застав полковника у открытого сейфа. Тот, слегка кивнув на приветствие, достал из сейфа тоненькую папочку, аккуратно прикрыл его, сухо щелкнув замком. Не торопясь сел в кресло, устроился поудобнее, положил папочку перед собой и только после этого в упор воззрился на стоящего у двери ротмистра. Если бы не офицерский мундир, Ганько вполне можно было бы принять за приказчика – черные прилизанные волосы на пробор, густо набриолиненные щеголеватые усики. Только что вот глаза – цепкие, хитрые, безусловно, говорили об уме их владельца. Вот и сейчас было видно, что ротмистр уже догадался о причине столь раннего вызова. Поэтому полковник начал без предисловий:
– Как же мы упустили Голощекина? Если верить донесению Портного, – полковник кивнул на папочку, лежавшую перед ним, – сей «ветеран» беспрепятственно бежал из ссылки, спокойно разгуливал по Москве, восстановил разгромленный было нами окончательно Московский комитет большевиков, а затем спокойненько отправился в Прагу на Всероссийскую конференцию. И если бы Портной, по воле случая ставший вторым делегатом от Москвы, не сообщил нам, мы до сих пор ходили бы в неведении? Хотелось бы услышать ваши соображения по сему поводу.
Ганько будто поперхнулся, но ответил без заминки:
– Почему-то не сработала наша ловушка.
– А почему? – прищурился Заварзин.
Ганько вздохнул:
– Видимо, большевики стали догадываться, что явочная квартира, куда направлялись бежавшие из ссылки, «засвечена».
– Но вы сами говорили, что хозяин – вне подозрений у большевиков!
– Думаю, что он и сейчас вне подозрений. Но факты есть факты, все, кто побывал на этой квартире, рано или поздно проваливались. Хотя мы и обставляли эти аресты как случайное стечение обстоятельств, однако большевики не дураки!
Заварзин поморщился:
– Тоньше надо работать, ротмистр! Слежку необходимо вести незаметно.
Ганько покраснел:
– Увы, наших филеров за версту видно по их пропойным рожам. Где их только берут?
– Вы отлично знаете, ротмистр, что человек порядочный в филеры не пойдет... Так что довольствуйтесь тем, что имеется. Впрочем, мы отвлеклись от главного. Что мы будем делать, изложите ваши предложения.
Ганько покачал головой:
– Думаю, что этой квартирой больше никто не воспользуется. Вижу только один способ добраться до нового канала, по которому переправляют беглецов.
– Ну-ну, – поощрил его Заварзин. – Как именно?
– А именно так. – Ротмистр повернул голову в сторону полковника и с расстановкой произнес: – Пустить по этому каналу нашего секретного сотрудника. Долгая песня, – вздохнул Заварзин. – Арест, следствие, суд, ссылка – это же несколько лет может пройти...
– Ну, в наших силах несколько ускорить этот процесс, – усмехнулся Ганько. – Иного пути не вижу. Отсюда нам не подобраться, а уповать на случай...
– Хорошо, – кивнул Заварзин. – Кого конкретно предлагаете?
– Зинаиду, – не моргнув глазом, заявил Ганько.
Полковник вздохнул и задумался. Зинаида был его любимым агентом, и Ганько, конечно, знал об этом.
– Ну, ладно, – буркнул полковник, – на когда у вас с ним назначена встреча?
– На сегодня.
Полковник кивнул:
– Пожалуй, вот что: пойду на свидание я сам.
Ротмистр вспыхнул:
– Не доверяете?
– Нет, не в том суть! – покачал головой полковник. – Задание слишком серьезное, да и Зинаиду я давно не видел. Надо бы прощупать, чем дышит сия «барышня»...
Одетый в партикулярное платье и ставший похожим на практикующего врача, полковник вышел из коляски за квартал до нужного ему дома. Незаметно оглядевшись у двери, не смотрит ли кто, полковник быстро поднялся на второй этаж, позвонил.
Войдя в просторную гостиную и плотно прикрыв за собой дверь, Заварзин приблизился к столу, за которым худощавый молодой человек в куцем пиджачке и высоких сапогах читал книжку.
– Ну, здорово, крестник! Все приключениями сыщика Пинкертона балуешься?
– Здравствуйте, господин полковник! Рабочему человеку Леонида Андреева читать как-то не с руки. Мистика – для нас вещь непонятная!
– Ну-ну, не юродствуй. И полковником называть меня ни к чему. Три года у нас работаешь, а правила сыска не соблюдаешь.
Лицо молодого человека передернулось. Заварзин, откинувшись на спинку стула и потирая замерзшие руки, продолжал пристально его рассматривать.
– Пистолет все с собой носишь? – спросил он неожиданно.
Молодой человек ухмыльнулся:
– С ним как-то спокойнее. Хотя «товарищи» не одобряют. Считают анархистским загибом. Дескать, сам завалишься да и других с собой потянешь.
– Правильно говорят, – кивнул полковник. – Кстати, должен тебя предупредить, «товарищи», как ты их называешь, сильно начали в тебе провокатора подозревать...
Молодой человек вновь передернулся, будто от удара хлыстом.
– Я вот все думаю, – раздумчиво растягивая фразу, продолжал Заварзин, – не появляется ли у тебя порой желание послать пулю и в меня?
Глаза молодого человека сверкнули, и он поспешил отвести их в сторону.
– Ну-ну! – Полковник погрозил пальцем. – Я шучу, конечно. Рад тебя видеть, соскучился, вот и шучу. Понимаешь?
– Шутки эти могилой попахивают, – угрюмо заметил собеседник.
– Ну ладно ворчать, братец, – оборвал его Заварзин уже холодным, деловым тоном. – Рассказывай, что новенького слышно.
– В среду в Хамовниках районное собрание. Ожидается вроде кто-то с докладом из промышленного центра...
– В среду, говоришь? – оживился полковник. – Что ж, это нам на руку. Будешь на этом собрании сам!
– Значит, арестов не будет? – разочарованно протянул агент. – А ведь редкий случай представляется…
– Аресты будут! – кивнул полковник.
– Не понимаю... А как же я?
– Тебя арестуют в первую голову.
Молодой человек снова вскочил:
– Что вам за охота меня все время вышучивать!
Полковник покачал головой:
– Я не шучу. Нам надо тебя арестовать. Только не вздумай с собой пистолет притащить! Ввиду твоей пассивной роли в организации получишь пару лет ссылки. Оттуда сбежишь. Таким образом, убьем двух зайцев – пошатнувшееся к тебе доверие «товарищей» вернется, а самое главное – узнаешь канал, по которому эти канальи, – полковник хохотнул по поводу удачного каламбура, – к нам сюда возвращаются. Узнаешь все – явки, пароли, имена. Сойдет все хорошо, обещаю тебе долговременный отпуск в Париж за счет отделения. Ты знаешь, я умею держать свое слово.
Зинаида угрюмо помолчал, потом сказал:
– Есть одна весьма неприятная вероятность, господин полковник...
– Что именно? – встрепенулся Заварзин.
– Там, в ссылке, могут встретиться мои «крестники», те, кто помнит меня по Одессе или Ростову. Большой конфуз может произойти.
– М-да, – помрачнел и полковник, – тогда весь наш план провалится. Что ж, постараемся, чтобы «крестники» твои тебе по пути не попадались. Ну, иди. Хвоста, надеюсь, за собой не имеешь?
Зинаида усмехнулся:
– Да нет, только ваш филер за мной все топает. Не доверяете?
– Доверяй, да проверяй, – хмыкнул Заварзцн. – Иди, иди.
В среду поздним вечером ротмистр Ганько докладывал полковнику о блестящем завершении операции по аресту большой группы подпольщиков. Заварзин слушал и с удовлетворением кивал головой, Потом спросил:
– А как там... э... наша «барышня»? Пристойно вела себя?
– В глазах «товарищей» показала себя героем!
– Как это? – насторожился полковник.
– Трахнул околоточного табуретом так, что у бедняги вот такая шишка вскочила! Так что и «барышне» бока помяли...
– Я же просил – без эксцессов, – поморщился полковник. – Запишут в вожаки, лишний срок получит. Не тяните с судом.
– Так точно! – вытянулся Ганько.
– «Барышню» денька через три привезите ко мне на допрос. А чтоб не было подозрений, вызывайте по очереди остальных. Только их сами будете допрашивать. Мне некогда с ними особенно возиться...
...Через три дня Зинаида сидел перед письменным столом полковника в его кабинете. Заварзнн с явным неудовольствием уставился на огромный синяк, украшавший глаз арестованного.
– Я же ведь просил тихо себя вести, – произнес он ворчливо. – Вот и доигрался.
– Между прочим, с «товарищами» мне сидеть, а не вам, – парировал агент. – Бой, конечно, не обошелся без некоторого урона с моей стороны, зато теперь купаюсь в лучах уважения и славы...
– Славы ему недостает, ишь ты, – мрачно заметил полковник. – А что, если за эту славу тебе еще годика три каторжных работ накинут? Или прикажешь мне сходить к господину судье и объявить ему, что ты мой агент? Соображаешь?
– Я думаю, сколько мне дадут, не имеет особого значения, – вызывающе сказал арестованный.
– Как это не имеет? – удивленно спросил Заварзин.
– Родилась у меня, пока сидел на нарах, одна идейка...
– Ну-ка, ну-ка! – оживился полковник.
– Среди всякой мелюзги, арестованной со мной, попался один юнец. Смотрит на меня влюбленным взором и не отходит. Юнец, в общем-то, малоинтересный, такие быстро ломаются, но есть одно любопытное обстоятельство… Отрок сей, по фамилии Симонов, родом из Зауральска.
– Погоди, ведь, насколько мы знаем, именно из Зауральска идет переправка нелегалов, – оживился Заварзин.
– Вот именно, – кивнул Зинаида. – Юнец учился в тамошней гимназии, за болтовню исключен с «волчьим билетом», но нашелся добрый дядя, какой-то машинист с железнодорожной станции, который пожалел мальчика и помог перебраться ему в Москву якобы для продолжения учебы. Однако юнец, которому не давали спокойно спать лавры Робеспьера, снова увяз в подполье, и как следствие – сидит по соседству со мной на нарах.
– Это удача, видит бог! – суеверно перекрестился полковник.
– Скорее, видит дьявол, – усмехнулся агент.
– Богохульник! – сурово одернул его полковник. – Ну и что ты предлагаешь?
– Бежать вместе с ним с этапа. Он пряменько наведет меня на организацию.
– Ладно, мы все обдумаем. А пока пройди в соседнюю комнату, там для тебя обед из «Балчуга» принесли.
Через полчаса полковник зашел в соседнюю комнату. Зинаида сидел, откинувшись на стуле, и со смаком курил дорогую папиросу.
– Пока ты обедал, мы продумали детали, – сказал полковник. – Запоминай. Перед тем как вас будут этапировать из Бутырки, к тебе подойдет одна сослуживица, черная такая. Это ни у кого не вызовет подозрений, поскольку все будут совать ей записки. Можешь и ты, кстати, черкнуть мне пару слов. Мне будет приятно. А в обмен дама незаметно всучит тебе в карман пилочку.
Пока будете ехать в поезде, займетесь с твоим протеже делом, вы с ним будете скованы. Когда минуете Екатеринбург, ровно в полночь, снимите кандалы, слегка пристукните стражника, только я прошу – слегка, а то околоточный до сих пор не очухался, и в дверь. Поезд в это время будет идти в гору, медленно. Убедишь напарника, что бежать надо не назад, к Екатеринбургу, а наоборот, вперед, к Зауральску. Через неделю после побега в сквере возле железнодорожной станции в вечерние часы будет прохаживаться мужчина со стеком. Подойдешь, он тебя узнает. Все ясно?
Зинаида сосредоточенно слушал, потом спросил:
– А если кто-нибудь за нами еще увяжется?
– «Если» не будет, – сухо заметил Заварзин. – В случае если кто-то попытается подняться, стражник с противоположного конца вагона, притворяющийся спящим, будет сразу стрелять без предупреждения.
– Хорошо, – кивнул агент. – Есть одна просьба, не сочтите за сентиментальность...
– Ну-ну, – ободрил его полковник, – говори.
– В кобуре у стражника должен лежать мой браунинг. Привык я к нему как к родному. Я без него будто нагишом. А стражника успокойте – запеленаю как родного. Ни одной царапины не будет.
...Побег удался блестяще. Наручники подпилили еще накануне, ночью. Пилка шла по металлу легко, будто по маслу. Особенно старался Симонов. Его глаза горели, он просто упивался романтикой происходящего. И вот назначенный час настал. После полуночи перестук колес замедлился, пламя в лампе мерцало еле-еле. С нар раздались храп и глухие стоны спящих арестантов.
Зинаида ловкими движениями, стараясь не звякнуть, сломал подпиленные кольца сначала на руках, затем на ногах, помог Симонову.
– Сиди неподвижно, – шепнул он напарнику, – когда подам знак, подползешь.
По-пластунски он прополз под нарами, приближаясь к стражнику. Тот вроде бы спал крепким сном. Однако, связывая его, Зинаида почувствовал, как напряглись руки стражника. Он привязал его к скамейке, засунул кляп в рот. Полез в кобуру и усмехнулся: полковник не забыл просьбу – на ладони покоился его родной браунинг. Осторожно сняв с пояса стражника связку ключей, он махнул рукой Симонову. Дверь вагона, хорошо смазанная, не скрипнула. В лицо ударил тугой весенний воздух. Глубоко вздохнув, Зинаида прыгнул, задом против хода поезда, пробежал несколько шагов и скатился по ту сторону насыпи. Впереди мелькнула фигура Симонова. Когда мимо пролетел последний вагон, не сговариваясь, они поднялись и бросились бегом в сторону от дороги. К утру нашли скирду прошлогодней соломы и залегли в ней. Вечером пошли в сторону Зауральска. На окраине города нашли заброшенный шалаш огородника, где временно и обосновались. Страшно хотелось есть, поскольку сухари, запасенные в вагоне, кончились.
– Пойду в город! – сказал Симонов, когда начало смеркаться. – Жратвы принесу и кое-что разузнаю...
– К кому пойдешь? – сурово спросил Зинаида.
– К родителям...
– С ума сошел. Родители вообще не должны знать, что ты в городе. Есть еще какие знакомые?
Симонов потупился:
– Есть одна девушка...
– Час от часу не легче.
– Да я не то хотел сказать, – поправился Симонов. – У нее отец машинист на железной дороге. Очень надежный человек. Когда меня исключили из гимназии, он помог переехать в Москву и дал адрес.
– Это похоже на дело, – кивнул Зинаида. – Ступай только огородами.
Через час Симонов вернулся с Новинским. Новинский, крепко пожав руку и вглядываясь в лицо незнакомца, представился.
– Свою фамилию не называю, – усмехнулся Зинаида, – поскольку она фигурирует в полицейских протоколах. Все равно придумывать новую...
Новинский предложил идти за ним. Скоро они оказались во флигелечке в саду Новинского.
– Поживите здесь, пока не оформим документы, – сказал он.
Новинский собственноручно изготовил фотонегативы с помощью хранившейся здесь же камеры и ушел. Через день он появился вновь с паспортами и новой одеждой.
– Вы теперь Гусев, – сказал Новинский Зинаиде, – идите оформляться конторщиком в пакгауз, я договорился. А ты отныне Афанасьев, – повернулся он к Симонову. – Будешь смазчиком колес. Работа грязная, но оно и к лучшему. В чумазом рабочем труднее разглядеть бывшего гимназиста. В город ходить запрещаю категорически. Комнату снимите здесь, в вокзальном поселке. Если же, паче чаяния, около станции столкнешься с кем-нибудь из знакомых, играй опустившегося человека, бродягу. Ведь в городе о твоей революционной работе никто не знает. Поверят, что после исключения из гимназии сломался и опустился на дно. Понятно?
В конце недели Гусев-Зинаида, одетый с иголочки, как и положено молодому конторщику, встретился в пристанционном сквере с господином со стеком в правой руке.
– Вижу, устроились неплохо, – сказал тот агенту.
– Вы здешний? – коротко спросил его Зинаида.
– Нет, специально из-за вашей милости прислан из Киева.
– Это хорошо. Разрешите представиться – Гусев, конторщик станционного пакгауза. Связываться удобно, будете периодически заглядывать, интересоваться какими-нибудь грузами. Новинский, конечно, главарь местной организации. К работе нас пока не подпускает, осторожничает. Но, видать по всему, людей у него маловато, так что никуда не денется. Адью!
Новинский действительно довольно долго приглядывался к новичкам. Гусев вызывал смутное подозрение, хотя из Москвы проверенные товарищи подтвердили историю с его арестом и побегом. Но эта непонятная его страсть всегда носить оружие... Уж не из бывших ли эсеров? Однако Гусев твердо отвергал террор как средство борьбы, хорошо разбирался в теоретических вопросах, был ловок. В конце концов Новинский поручил ему приобретение и переделку готового платья.
Симонову, обладавшему красивым каллиграфическим почерком, Новинский поручил заполнение паспортов. Тот проделывал эту работу поздно ночью в комнате, которую снимали вместе с Гусевым. Афанасьев-Симонов простодушно хвастался перед другом каждым новым заполненным паспортом. Запомнить фамилию опытному агенту не составляло труда.
Неожиданно в дружбе друзей появилась трещинка. Причиной тому была Сашенька Новинская. Гусев вдруг понял, что не на шутку увлекся девушкой. Почувствовал это и чуткий, как все влюбленные, Симонов. Однако Сашенька была ровна в отношениях с ними, никому не отдавая предпочтения.
Прошло лето, началась затяжная, сырая осень. Господин, периодически появлявшийся в пакгаузе, передавал Гусеву благодарности за хорошую службу и приветы от полковника Заварзина. Но случилось непредвиденное – однажды Афанасьев-Симонов, вроде невзначай зайдя в пакгауз, шепнул Гусеву: Новинский велел срочно готовить одежду и документы для...
Он назвал имя, и Гусев невольно похолодел – этого человека арестовали по его доносу в Ростове-на-Дону. Встреча с ним, а ее никак не избежать, означала неминуемое разоблачение. До позднего вечера он лихорадочно обдумывал, как поступить. Оставалось одно – немедленно, пренебрегая конспирацией, идти в жандармское управление, предупредить о скором появлении беглеца, чтобы его схватили до того, как он проберется на квартиру к Новинскому. Все, казалось, было сделано как надо, и тут нелепая случайность. Этот влюбленный юнец все испортил...
...Знать бы, что он осмелится нажать на спусковой крючок! Обычно столь осторожный агент дал себя провести как мальчишка! Он скрежетал зубами от бессильной ярости, крутясь на больничной койке. Рана оказалась нетяжелой. Врач обещал скорую поправку. Но раненый никак не мог успокоиться, дожидаясь жандармского ротмистра.
– Надо арестовать. Всех! – захрипел он, когда наконец в палату вошел офицер. – Не медлите, иначе этот мальчишка расскажет, что я предатель, и они разбегутся, поминай, как звали... Адреса вы их знаете. Хотя погодите...
Раненый скривился от боли, потом сказал:
– Дочку Новинского не трогайте.
Ротмистр ухмыльнулся:
– Понимаю – амур!
Лицо Гусева, и без того бледное, побелело еще больше:
– При чем тут амур? Если дочка останется на свободе, то подпольщики из города подумают, что именно она стала предательницей. Ясно?
Ротмистр уважительно покачал головой, не случайно с этим агентом носятся как с писаной торбой. Надо же такое придумать!
– Главное, изолируйте полностью мальчишку! – хриплым шепотом продолжал агент. – Устройте ему допрос с пристрастием! И во время допроса «случайно» проговоритесь, что я, мол, скончался в тюремной больнице. Ясно? Умоляю вас, не медлите!
...Через несколько дней под покровом ночи его тайно погрузили в поезд. Все дни пути возле его купе стоял жандарм. В Москве, в частной больнице, его навестил полковник Заварзин.
