Текст книги "За давностью лет"
Автор книги: Дмитрий Евдокимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)
– То же самое можно сказать и о Ваньке Каине, – не преминул заметить Красовский. – Ведь Ванька, безусловно, личность необыкновенная. В других условиях, получив образование, он мог стать великим актером, а может, даже писателем. Но что он мог сделать – сын крепостного? Вот и покатился Ванька по наклонной плоскости, направив все свои незаурядные способности на обман и воровство.
НЕОЖИДАННЫЙ ВИЗИТ
Когда Андрей вернулся с работы, дверь ему открыла улыбающаяся мать.
– В кои веки пришел вовремя, – сказала она.
– А что случилось? Опять у кого-нибудь билеты в театр горят и ты взялась выручить, памятуя о необходимости культурного роста собственного сына? – не преминул съехидничать Андрей, вспомнив, как недавно провел тоскливых два часа, томясь с матерью на бездарном спектакле.
Но мать не рассердилась в ответ на ехидную реплику и, дождавшись, пока Андрей снимет шинель, таинственно сказала:
– Тебя ожидает сюрприз!
– Сюрприз? – поднял брови Андрей, не любивший неожиданностей, но тут же он широко улыбнулся, увидев в проеме двери знакомую фигуру. – Борька! Вот это действительно сюрприз! Неужели досрочно демобилизовался?
Они нежно обнялись, а мать, растрогавшись, даже смахнула украдкой слезу, глядя на коренастого широкоплечего матроса. Она давно уже не считала Бориса «бичом божьим», напротив, была уверена, что его очень недостает, чтобы «поправить» Андрея кое в чем.
– В качестве поощрения дали отпуск, – высвобождаясь из медвежьих объятий и одергивая форменку, сказал Борис. – За отличные стрельбы. Вот недельку побуду с вами. Как вы тут без меня? Чувствую, что сидите каждый в своем углу и почти не общаетесь. Разве не так?
– Знаешь нашу московскую суету, – начал смущенно оправдываться Андрей.
– Звони немедленно, – повелительно показал на телефон Борис, – И Игорю, и Ларисе. Место встречи...
– А зачем вам куда-то идти? – обиженно спросила мать Андрея. – Я сейчас самоварчик поставлю.
– Не возражаешь? – спросил Андрей.
– Да господи, конечно, нет. Тем более, Алла Николаевна, я и конфеты ленинградские привез. Звони, звони, не мешкай!
Первым прибежал Игорь и кинулся обниматься, даже не раздевшись.
– Что-то ты, братец, похудел, – сказал укоризненно Борис, пока Игорь протирал запотевшие очки. – Спорт, видать, совсем забросил?
– Так ведь диплом защищаю, ни до чего другого руки не доходят, – стал оправдываться Игорь.
– Ну и как? Много открытий будет в твоем дипломе? – улыбаясь, спросил Борис.
– Открытий, может, и не будет, а новые источники по Смутному времени раскопал, – воинственно тряхнул головой Игорь. – Кстати, помните, как мы судили Бориса Годунова? И признали его виновным в убийстве?
– Ну еще бы, – кивнул Борис. – Виноват мой тезка, ох как виноват!
– Так сейчас среди историков вновь появились сторонники версии, что Дмитрий остался жив.
– Не может быть? – удивился Борис. – Что, появились новые факты?
– Новых фактов не так много, но соответственно переосмысливаются старые, – уклончиво ответил Игорь.
– Старик, не темни, излагай! – набросился на него Борис.
– Соскучился по сплетням семнадцатого столетия? – сыронизировал Андрей, принесший из кухни посуду. – Что-то Лариса задерживается.
– Что ты, девушек не знаешь? – подала голос из кухни мать. – Небось в парикмахерскую заскочила, чтобы Бориса поразить!
– А я и так уже давно Ларисой сражен, – с серьезным видом заметил Борис, и было непонятно, шутит он или нет. – Так давай, Игорек, излагай, с чего это вдруг Дмитрия оживили.
– Ну, не совсем вдруг. Лет двадцать назад был опубликован новый источник – «Пискаревскнй летописец», автором которого был Арсений Эласонский, архиепископ Архангельского собора в Кремле, являвшийся современником тех событий. Так вот, он сообщает, что в тысяча пятьсот девяносто девятом или в тысяча шестисотом году к инокине Марфе…
– То есть Марии Нагой? – нетерпеливо спросил Борис.
– А, не забыл еще, – усмехнулся Игорь. – Да, именно к ней пришли два монаха в разодранных рясах, что-то ей сказали тайное, и она вдруг отдала им самое святое – нательный крест своего сына, который являлся царственным знаком!
– Ну и что? Подумаешь, крест! – пожал плечами Борис.
– Как «ну и что»! – возмущенно всплеснул руками Игорь. – Кому Марфа могла отдать крест? Только сыну, конечно! И в связи с этим и остальные факты начинают играть новыми гранями.
– Какими именно?
– Помнишь воспоминания Флетчера? Он писал, что девятнадцатого мая ночью ворвался к нему Андрей Нагой и попросил лекарство. Смекаешь? Для кого лекарство-то? И учти вдобавок то обстоятельство, что пятнадцатого мая Андрей был в Угличе и что, если плыть стругом от Углича до Ярославля, уйдет как раз не менее трех суток. Затем, кстати, после безуспешной попытки поднять восстание в Ярославле Нагой поплыл вниз по Волге туда, где воеводствовал в то время Бельский.
– Значит, когда Бельский кричал на Красной площади, что укрывал царевича, он не врал? – задумчиво сказал Борис. – Интересно, интересно. Ну а как ты объясняешь всю эту историю с Григорием Отрепьевым? По-твоему, его не было, а был настоящий царевич?
– Только не «по-моему»! – возразил Игорь. – Я же тебе передаю точку зрения некоторых историков.
– Ну хорошо, не будем к формулировкам придираться. Как они это объясняют?
– Есть предположение, что царевич воспитывался в доме Отрепьевых, род которых был всегда близок к Нагим, и звали его для конспирации тоже Григорием, как названого брата.
– Погоди, значит, было два Григория Отрепьева? И именно они приходили к Марфе за царским знаком? Прямо-таки не царевич Дмитрий, а Железная Маска! А куда же потом настоящий Отрепьев подевался?
– Иезуиты его спрятали как заложника. На это вроде бы намекает иезуит Пирлинг, который в начале нашего столетия написал книгу о Смутном времени, используя материалы тайного иезуитского архива.
– «Пасодют» тебя, Игорек, – сказал, входя в комнату, Андрей, слышавший рассказ Шапошникова из кухни. – Как пить дать «пасодют» тебя твои оппоненты на защите диплома, когда ты им начнешь всю эту муть излагать.
– Андрей, что за блатной жаргон! – послышался из кухни голос матери.
– Мама, что ты, шуток не понимаешь? – начал было возмущаться Андрей, но раздался квартирный звонок.
Радостная Лариса расцеловала Бориса в обе щеки. Он взял ее за плечи и критически осмотрел прическу.
– Что смотришь? Лохматая?
– Определяю, почему опоздала. Неужели в парикмахерской теперь так стригут?
– Вовсе я и не в парикмахерской была, – вспыхнула Лариса. – Просто дела были.
– Дела... Какие дела, когда друг на побывку прибыл?
– «На побывку едет молодой моряк»! – пропел Андрей, внося на вытянутых руках самовар.
– Вот мы и снова все вместе, – сказала Лариса, когда все уселись за стол. – Жалко только, что Максим Иванович не с нами. Может, нагрянем сейчас к нему, а? Борь, звони!
– А я уже звонил из дому, как приехал, – улыбаясь сказал Борис. – Ему сегодня срочно какие-то гранки надо читать. А на завтра он пригласил меня на внеочередное заседание КЛИО. Послушаем, говорит, Шапошникова, что он там в архивах Сыскного приказа накопал.
– Завтра? Что же ты молчал? – возмутился Игорь. – Я же староста, должен всех обзвонить...
– Максим Иванович, зная твою занятость, попросил это сделать Василия. А мне поручил вас всех предупредить, догадываясь, что мы непременно увидимся.
– Поручил, поручил, – продолжал ворчать Игорь. – Но у меня ведь никакого доклада нет. Только выписки из документов.
– Максим Иванович и это предвидел, – продолжал улыбаться Борис. – Он просил тебе сказать, чтобы ты не волновался на этот счет, а просто познакомил членов клуба со своими находками. «А само заседание, – сказал Максим Иванович, – проведем в духе свободной дискуссии».
– По-моему, это даже интереснее, – загорелся Андрей. – Поспорим от души. Ты, кстати, Боря, хоть мне в друг, но в такое дело меня втянул...
– Какое же?
– Я пытался реализовать твою идею насчет того, что Каин – благородный разбойник, ну и полностью провалился. Хотя по отношению лично ко мне Каин поступил благородно, – вдруг озорно улыбнулся Андрей.
– Протянул свою благородную разбойничью руку через века? Как сыщик сыщику? – рассмеялся Игорь.
– Представь себе. Получил сегодня за Каина благодарность в приказе.
– Быть не может! Поздравляю! – всплеснула руками мать Андрея. – Расскажи подробно.
– Нечего особенно и рассказывать, – смутился Андрей. – Недавно мы с шефом, майором Дутиковым (ребята с ним знакомы), расследовали квартирную кражу. Когда возвращались, я ему в порядке отвлечения начал о Каине рассказывать, о том, как он по чердакам лазил. И вдруг майору по ассоциации пришла в голову мысль, что воры могли награбленное на чердаке спрятать, поскольку никто не видел людей, выходивших с вещами. Так и оказалось. Нашли вещи на чердаке, а потом и воров через трое суток взяли. Молодые парни. Случайно узнали, что семья из загранкомандировки вернулась и много импортной техники привезли – магнитофон, телевизор, «видик». Вот и польстились.
– Некоторые из-за этой техники с ума сходят, – подтвердил Борис. – У нас в порту вечно около заграничных судов толкутся, всё эту технику спрашивают.
– Так что, как видите, Каин и практическую пользу принес, хоть в понятие «благородного разбойника» и не вписывается, – развел руками Андрей.
– А как он безобразно к женщинам относился, – возмущенно произнесла Лариса. – Одна его свадьба чего стоит!
– Думаю, что завтра вы еще кое-что нового о нем узнаете, – загадочно произнес Игорь.
КАКОВ ОН, ВАНЬКА КАИН
– Сейчас я вкратце познакомлю с изложением некоторых бумаг, хранившихся в фонде Сыскного приказа. Они рассказывают о тех же самых событиях, о которых шла речь в романе про Ваньку Каина, и тем не менее отличаются, казалось бы, не очень значительными деталями. Но отличия эти очень красноречивы и дают нам понять истинное значение тех или иных событий, – так, чересчур наукообразно, с точки зрения Красовского, о чем он не преминул шепнуть сидевшему рядом Борису, начал Игорь свое выступление на заседании КЛИО. Видимо уловив иронически взгляд Андрея, Шапошников вдруг сказал: – Впрочем, давайте ближе к делу, точнее, к делам Сыскного приказа. Мы вот с вами гадали, что заставило Каина пойти в сыщики. Раскаяние или желание заработать? Оказывается, ни то, ни другое.
Помните, конечно, первую ночь арестов, проведенных солдатами под руководством Каина? Он называет много имен арестованных, а одно не называет. Это умолчание очень многозначительно.
Оказывается, когда отряд Каина с арестованными уже возвращался в приказ, у самых Москворецких ворот Иван вдруг подвел подьячего и солдат к отверстию в берегу, или, как тогда называли, к «печурке». В этой печурке нашли какого-то человека в лохмотьях, бледного, худого, на плечи был накинут нагольный тулуп. Он сидел на полу, перед ним на скамье лежала бумага, на которой человек что-то писал. Увидев Каина, воскликнул: «Эх, Ванька, грех тебе!» Это оказался беглый солдат Алексей Соловьев, старый товарищ Каина, который вел постоянную запись воровских дел: «В понедельник взято в всесвятской бане в вечеру 7 гривен, штаны васильковые, в кузнецкой бане в четверг – рубаху тафтяную, штаны, камзол китайчатой, на Каменном мосту – 15 алтын...»
Были найдены и списки мошенников, где значились и Каин, и Камчатка. Следовательно, можно сделать вывод, что Соловьев готовил донос, видимо, в полицию. А Каин, узнав об этом, решил опередить события и бросился в Сыскной приказ, который, как вы знаете, находился с полицией в неприязненных отношениях.
Такова цена «исправления» Ваньки Каина. И поэтому он вынужден был в своем списке назвать и друга Камчатку, однако арестовывать его не спешил.
– Значит, не веришь в раскаяние Ваньки? – спросил Борис.
– Факты, как говорится, упрямая вещь, – ответил Игорь. – Кстати, и вся история с его свадьбой в документах Сыскного приказа приобретает несколько иную окраску.
– Значит, он невесту не сажал в тюрьму? – встрепенулась Лариса.
– Напротив. Она была арестована еще по первому доносу Каина тогда же, в декабре тысяча семьсот сорок первого года. И сидела она не три недели, как можно понять из его автобиографии, а долгих два года! Причем Каин неоднократно подсылал сватов, но невеста, кстати, по документам она солдатская вдова Арина Иванова, непреклонно отказывалась. И только когда Каин пригрозил ей пытками, эта мужественная женщина сдалась.
– Ну и зря! – вздохнула Лариса.
– Кстати, именно к этому времени Каин снова стал на путь мошенничества, – продолжал невозмутимо Игорь, – но уже на новом, более высоком качественном уровне.
– Качественный уровень мошенничества? Неплохо! – рассмеялся Андрей. – Надо взять на вооружение.
– Дело в том, что Каин первые два года честно выполнял свои обязанности, как именовали его в документах, доносителя, – начал пояснять Игорь.
– О его честности говорится в этих документах? Ну и ну! – выразил сомнение Борис.
– Да, именно так. Сохранилось его заявление от ноября тысяча семьсот сорок третьего года, где он просил о выдаче денег, мотивируя тем, что «поймал он разбойника Якова Иванова. Яков Иванов дал ему 15 Рублев, чтобы он его выпустил, но он, Каин, не корыстовался, привел его и деньги 15 р. отдал в Сыскном приказе. А теперь он, Каин, для пропитания забрал по разным харчевням всякого харча и хлеба на 12 р. 40 к., а потому и просит Сыскной приказ, чтобы ему дали денег на расплату долгов и вперед на пропитание».
В Сыскном приказе навели справку. Оказалось, что за два года Ванька Каин поймал и представил: мошенников сто девять человек, воров – тридцать семь, становщнков – пятьдесят, покупщиков – шестьдесят, разных беглых солдат сорок два человека. Результат неплохой, но денег все же Ваньке Каину не дали.
Что было делать? В сметливости Ваньке Каину нельзя было отказать. Он понял, что необходимо идти на контакт с подьячими, делиться с ними награбленным. Но для таких контактов необходимо было занимать более солидное положение, иметь свой дом. Поэтому он форсировал дело с женитьбой на Арине Ивановой и купил свой дом в Китай-городе, съехав с наемной квартиры в Зарядье. Дом состоял из двух светлиц с окнами на улицу, с каморкою, а на дворе находились блинная изба (надо понимать – кухня), конюшня и еще одна отдельная изба с особыми чуланами. Именно в эту избу, не видную с улицы, Каин приводил схваченных воров. Здесь у него были свои палачи, которые избивали пойманных, если те не соглашались на выкуп. Самых несговорчивых Каин отводил в Сыскной приказ.
А в парадном доме со светлицами Каин принимал подьячих, ложных свидетелей, агентов, обильно угощал и расплачивался. По вечерам в той избе, что стояла во дворе, шли обычно гулянки и игра в карты и кости по-крупному. Нередко в ходе игры Ванька пускал фальшивые деньги. Интересно, что жена Арина, так долго сопротивлявшаяся, стала надежной помощницей Каина: она принимала вещи у проигравшегося в залог, подпаивала гостей.
– Вот и верь после этого женщинам! – притворно вздохнул Красовский.
– Бытие определяет сознание, – в тон ответил Шалошников, и оба вроде невзначай взглянули на Ларису.
– Ну и не смешно, а очень грустно, – вспыхнула та румянцем, – что такая волевая женщина поддалась соблазну и сама стала на дурной путь!
– Я думаю, что именно в это время Каин и спрятал свой клад, – торжественно объявил Игорь.
– Что, и о кладе есть упоминание? – не сдержал удивления Василий.
– Представь себе, есть! – ответил Игорь. – Хотя косвенное, конечно.
– Как это – «косвенное»?
– Когда Каина арестовали и было принято решение о конфискации его имущества, дело было передано в специальную канцелярию конфискации, в которой была сделана подробная опись владений Каина. Так вот, в этой описи упоминается, что в светлице находилась печь, украшенная зелеными изразцами. Чувствуете?
– Наша печь! – радостно воскликнул Василий. – Значит, точно мы клад Каина нашли! А вообще много у него добра было?
– Порядочно, – сказал Игорь. – Иконы все были в серебряных и позолоченных окладах. В спальне стоял «образ святого Иоанна Милостивого с серебряными гривенками, с убрусом, низанным жемчугом и драгоценными каменьями». На стенах, обитых клеенкой травчатою, висели зеркала в золоченых рамах, печатные картины и портрет Петра Первого. Два дубовых стола были покрыты персидскими коврами. Было полно оловянной и фарфоровой посуды (одних тарелок восемнадцать дюжин), в сундуках хранились золотые и серебряные вещи: стопы, подносы, чайники, часы карманные, серьги и прочее. Имелись большие запасы одежды – у жены «юбки и балахоны тафтяные, объяринные, душегрейки гарнитуровые с городками серебряными и с позументом золотым». Сам Ванька щеголял дома в суконном сюртуке то макового, то зеленого цвета, в туфлях зеленых гризетовых, шитых серебром.
– Ничего не скажешь, дом на широкую ногу был поставлен, – согласился Василий.
– Так и воровал Каин по-крупному! – ответил Игорь – В тысяча семьсот сорок четвертом году он сообщает, что доставил в Сыскной приказ более пятисот человек! А скольких он отпустил, взяв мзду? Наверное, не меньше. И это итоги его деятельности только за три года, а за восемь лет, наверное, цифра должна быть втрое больше. Творил свои беззакония Каин вполне безбоязненно, поскольку был огражден указами Сената.
Помните, мы их читали в книге Шкловского – «а ежели кто при поимке таких злодеев ему, доносителю Каину, по требованию его вспоможения не учинит... таковые, яко преступники, жестоко истязаны будут по указам без всякого упущения».
– Но как же в конце концов его арестовали? Действительно из-за секты? – спросил Василий.
– Нет, категорически нет! – заявил твердо Игорь. – Каин действительно вопреки воле специально созданной Раскольничьей комиссии самовольно арестовывал раскольников, забирал к себе в дом их детей, домогаясь выкупа. Уж слишком это было выгодное дело – ведь в среде раскольников и сектантов встречались очень богатые люди. Раскольничья комиссия жаловалась на самоуправство Каина в Сыскной приказ, но там сидели люди, с которыми он делился, поэтому все бумаги клались под сукно. Один раз, правда. Каин все же попал за вымогательства с раскольников в Тайную канцелярию и был бит кнутом, но потом опять взялся за свое. Поэтому Каин с боем отдавал полиции и ту купеческую вдову, которая рассказала ему о секте хлыстов, понимая, какую мзду он сможет получить с Григория Сапожникова и других именитых купцов.
– Так за что же конкретно был арестован Ванька Каин? – прищурился Красовский. – Что-то ведь послужило поводом?
– Закат Ваньки начался постепенно, – ответил Игорь. – Пожалуй, с пожаров тысяча семьсот сорок восьмого года.
– Значит, мнение о том, что Каин шантажировал население Москвы угрозой пожаров, имело под собой основу? – спросил Борис. – Помнишь, Шкловский об этом упоминает?
– Думаю, что это были всего лишь слухи, распускаемые обывателями, – покачал головой Шапошников. – Каин не поджигал Москву. Но дело в том, что, когда начались массовые пожары, был прислан для наведения порядка большой воинский отряд под командованием генерала Федора Ушакова.
– Это не отец знаменитого адмирала? – полюбопытствовал Митя.
– Думаю, что отец, – сказал Игорь. – Эта команда наводила порядок, не согласовывая свои действия с местными властями.
Однажды Каина, который попытался задержать солдат по обвинению в воровстве, избил шпагой офицер этого отряда. Конечно, такой инцидент не способствовал росту авторитета Каина в глазах местных властей и его друзей мошенников.
Поэтому, когда в июле тысяча семьсот сорок восьмого года военный отряд ушел из Москвы, Каин решился совершить шаг, так сказать, для самоутверждения: он арестовал своего старинного друга Камчатку. Вот биография Камчатки, рассказанная им самим на допросе:
«Петр, Романов сын, прозванием Смирной-3акутин да по мирскому званию Камчатка, 37 лет; отец его, Роман Герасимов Смирной, был Бутырского пехотного полка солдат. Давно умер. А мать его вышла замуж за матроса парусной фабрики Степана Лукьянова, сына Закутина. Мать его умерла давно, а Закутин – в богадельне. Он, Петр, учился на фабрике. Тому назад 20 лет пойман был в мошенничестве, наказан плетьми и определен в солдаты в Ярославский пехотный полк, который был на линии. Из Казани бежал в Москву, жил в землянках близ Лефортовского каналу, в Лефортовской слободе кормился: рыл канал.
Один раз за Воскресенскими воротами близ Неглинной начал бить его незнакомый человек, Камчатка закричал «караул», его отвели в Полицеймейстерекую канцелярию. Здесь он сказался матросом парусной фабрики. Его отослали из полиции в Адмиралтейскую контору, а отсюда – на работу на фабрику. Работал Камчатка всего с год, надоела ему работа, он бежал с фабрики и начал кормиться мошенничеством: крал в торговых банях платья, таскал из карманов деньги, вещи и проч. Потом отправился в Нижний Новгород. Здесь он сошелся с крестьянами Савельем Плохим, Григорьем Степановым Мазиным, с учениками суконной московской фабрики Иваном Кунаевым и Михайкой Денисовым и с Иваном Каином. Последнего он знал и прежде, потому что мошенничали вместе в Москве. В Нижнем пробыли 5 дней; больше воровали все в банях: утром и вечером крали у бурлаков платье и деньги. Потом из Нижнего все вместе пришли на Макарьевскую ярмарку, тут жили 19 дней, занимались тем же, чем и в Нижнем. Возвращаясь в Москву, разделили деньги, пришлось на пай рублей по 10 и более, а платье бросили на дороге в той же ярмарке, чтобы на них не было их тому какой прилики (видимо, улики).
В Москве Петр Камчатка явился опять на фабрику, где и оставался до великого поста тысяча семьсот сорок восьмого года. На третий неделе поста бежал в Калужский уезд на железные заводы Акинфия Демидова, работал недели с две без пачпорта: опять возвратился в Москву, проночевал в ямской Дорогомиловской слободе одну ночь, а потом работал «на бережках», таскал на берег Москвы-реки лес недели две: потом жил за Сретенскими воротами в приходе Вселичастивого Спаса, что в Пушкарях, у коломенского солдата Семена Семенова Ворнопегова; кормился тем, что скупал в лавкой кресты медные и иглы и продавал их по деревням в Московском уезде. Потом жил в Переяславской ямской слободе, в доме Милютинской фабрики ученика Ивана Ланского, и 8 августа пошел было к празднику в Новоспасский монастырь, шел по мосту, на Балчуге встретился ему Иван Каин, взял его и привел в Сыскной приказ».
После допроса, как положено, Петра Камчатку стали допрашивать под пыткой, и он добавил, что прежде Нижнего ходил он с товарищами и Ванькой Каином в Троицкую лавру.
Восемнадцатого декабря тысяча семьсот сорок восьмого года судьба Камчатки была решена: наказан кнутом и сослан в ссылку в Оренбург, на вечную работу.
– Получается, что Камчатка честнее Каина оказался: как пообещали они друг другу «завязать», Камчатка больше и не воровал! – возбужденно воскликнул Василий.
– Получается так, – согласился Шапошников. – Выдача Камчатки в руки правительства очень повредила Каину как в обществе его товарищей мошенников – они потеряли к нему доверие, – так и среди чиновников Сыскного приказа и полиции.
Сыскной приказ начал принимать различные меры против нахальства и дерзкого поведения Ваньки Каина.
В инструкции от одиннадцатого ноября тысяча семьсот сорок восьмого года дежурному офицеру о содержании колодников было сказано: «Обер-офицеру из команды своей никому караульных не давать и самому не отпускать, ни за чем не отсылать никуда над опасением военного суда, а посылать по требованиям от секретарей, по наказам и сыскам, и, сколько потребно, посылать без задержания; такс ж если доноситель Каин будет объявлять, что ему надлежит для поимки сколько солдат, то спрося присутствующих, а не в бытность их дежурного секретаря, и дежурному секретарю спросить тайно доносителя, куда идтить, и в какие домы, и за какими людьми, чтобы в том от него, доносителя, знатным людям каких страхов и бесчинства не нанесено было и сие ли Москвы, а ежели надлежит той посылке быть, того часу потребное число солдат посылать и с ними унтер-офицера или капрала с таким наставлением, чтоб на которых он, доноситель Каин, будет показывать, тех брать и содержать, чтоб их не упустить и приводить прямо в Сыскной приказ, а окроме Сыскного приказу тех колодников по домам никуда не водить и к доносителю Каину в дом не водить же, ибо от оного доносителя многия продерзости явились и что он перво к себе водит – и то оказывается, в чем в Сыскном приказе в том, что ему, доносителю Каину, того не чинить, взята подписка». Как видите, налицо явно желание ограничить самовольство Каина, – сказал Шапошников. – Но, вероятно, полиция никогда бы не решилась на арест Каина, боясь его показаний.
Однако в это время, на беду Ваньки, в Москву из Петербурга приехал генерал-полицеймейстер Татищев, человек решительный и строгий. Именно к нему попала очередная жалоба на бесчинства Каина. Жаловался солдат Коломенского полка Федор Тарасов, сын Зевакин. У него была хорошенькая дочка в возрасте пятнадцати лет, она ходила на вечеринки в дом солдатки Федосьи Савельевой, где и увидел ее Ванька Каин, стал угощать ее лакомствами, а еще более – вином и пивом. Отец, заподозрив неладное, запретил дочери ходить на вечеринки. Тогда Каин подослал к ней свою бывшую любовницу Авдотью Степанову, после переговоров с которой девушка исчезла. Отец долго и безуспешно искал дочь, пока не догадался подослать к жене Каина двух женщин, которые выведали, что Каин уехал в село Павилено с какой-то солдатской дочкой. Тогда Зевакин и подал жалобу на Каина, и Татищев приказал его немедленно арестовать, не обращая внимания на указы Сената.
На допросах Каин держался дерзко, молол всякий вздор, надеясь на связи с полицией, но Татищев приказал посадить Каина «под караул в погреб, кормить очень мало и никого не подпускать». Ванька прибег к своей старой хитрости, закричав «слово и дело», и его тут же отправили в Тайную канцелярию. Там он простодушно признался, что никакого «слова и дела» за ним нет, а закричал он от страха умереть от изнурения в сыром и холодном погребе, в который был посажен Татищевым.
Тайная канцелярия постановила: «За ложное сказывание «слова и дела» Каина бить нещадно плетьми и по учинении наказания для следования и решения в показанных на него из Полицеймейстерской канцелярии воровства отослать опять туда же».
Тринадцатого февраля тысяча семьсот сорок девятого года Каин был возвращен обратно, и Татищев, к которому посыпались доносы на Каина один за другим, приступил к допросам.
Поскольку Ваня панически боялся пыток, то пообещал, «что он о всем покажет самую истину». И действительно, начал подробно рассказывать о своих преступлениях, не жалея ни своих товарищей, ни чиновников Сыскного приказа. Даже повидавший многое Татищев пришел в ужас от исповедей Каина и вынужден был докладывать лично императрице Елизавете Петровне, которая в марте тысяча семьсот сорок девятого года находилась в Москве: «В настоящих полицейских делах учинилась остановка, и потому полиции исследовать эти дела невозможно, и, сверх того, так как Каин обнаружил, что с ним были в сообщничестве секретари и прочие чиновники Сыскного приказа, полиции, Раскольничей комиссии и Сенатской конторы, а потому по невозможности поручить исследование дела Каина Сыскному приказу», он представлял, что «необходимо учредить по этому делу особую комиссию».
Императрица почему-то медлила с приказом о создании особой комиссии, а Каин продолжал сообщать Татищеву каждый день все новые и новые имена. Скажем, член Сыскного приказа Афанасий Сытин любил захаживать к Каину почаевничать, а за чаем невзначай сказать: «Мало ты, Каин, в приказ воров водишь». Каин, поняв намек, идет с Сытиным по торговым рядам, тот выбирает то, что понравится, а Иван платит. Другой член приказа, Непеин, хаживал к Каину играть в карты, причем, естественно, любил играть беспроигрышно. Участвовали в игре в карты и многие другие чиновники приказа.
Рассказывал Каин Татищеву и о своих воровских делах. Были они очень разнообразны: уводил из-под караула арестантов, сбивал с них кандалы и отпускал на волю; нападал на таможню, освобождая «неявленные» товары, ловил на Красной площади солдатских жен, заявляя, что торговать им запрещено, отводил домой и потом за деньги отпускал; держал у себя беглых всякого рода, прикрывал своих друзей, срывавших шапки с прохожих и раздевавших пьяных; держал в трех домах тайные мастерские, где делались ювелирные изделия, и о многом другом.
Ежедневно по его показаниям московской полицией арестовывались и бросались в тюрьмы все новые и новые люди. Летом тысяча семьсот сорок девятого года произошло еще одно важное событие, вновь взбудоражившее весь город: с московской суконной фабрики бежали одновременно более тысячи рабочих, они рассыпались по столичным трущобам, выходя ночью на грабеж богатых домов. Поползли слухи, что это дело рук Ваньки Каина, подбившего рабочий люд на «воровство».
– Это событие можно расценивать как первое восстание рабочих в Москве? – полуутвердительно сказал Борис. – А Ванька Каин был их, так сказать, вдохновителем?
– Борис, ты сбиваешься на позиции вульгарных марксистов, – засмеялся Максим Иванович. – Рабочего класса, как такового, еще не было. Бежали и восставали крепостные люди. В том числе и рабочие суконной фабрики.
– Тем не менее это выступление ускорило решение вопроса о проведении следствия по делу Каина, – сказал Игорь. – Двадцать пятого июня тысяча семьсот сорок девятого года вышел указ императрицы: «для искоренения злодеев полицейскую московскую команду усилить солдатами из полевых полков, а вора Каина с его товарищами из полиции со всем его делом передать в Сыскной приказ...»
– Щуку бросили в реку! – усмехнулся Андрей, но Шапошников, не обращая внимания на реплику, продолжил:
– «...Но определять, судей и приказных служителей бесподозрительных, а подозрительных отрешить, о всем исследовать розыском, и какие его еще, Каиновы, товарищи покажутся, тех сыскивать, и присылаемых из полиции, впредь таких злодеев принимая, расспрашивать и ими разыскивать же, и всякими образы стараться оных до конца искоренять, а кто таким казням подлежать будет, не чиня экзекуции, ея императорскому величеству доносить».
На основании этого указа Сенат распорядился создать особую комиссию, в которую вошли князья Иван Горчаков и Михаил Вадбольский, советник Камер-коллегии Богданов, члены Сыскного приказа, что были вне подозрений, а также четыре канцеляриста и восемь копиистов.
Следствию предстояла долгая работа, ведь нужно было допросить сотни людей, причем по указу Сената дело каждого «исследовалось розыском», то есть с применением пыток. Ежедневно с десяти утра и до полтретьего пополудни члены комиссии сидели и наблюдали, как истязают людей, чтобы вырвать у них признание.
