Текст книги "Время Алексея Рыкова"

Автор книги: Дмитрий Шелестов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Если же говорить об оценке возникших тогда разногласий, то, может, небесполезно привести слова другого современника, и не просто современника, но и одного из деятельных участников событий: «Несмотря на разногласия, мы имели в лице этих товарищей [Зиновьева и Каменева. – Д.Ш.] старых большевиков, стоящих на общей платформе большевизма… Раскола не было, а разногласия длились всего несколько дней, и только потому, что мы имели в лице Каменева и Зиновьева ленинцев, большевиков» [Курсив мой. – Д.Ш.].

Так писал Сталин в 1924 году, в первые месяцы после кончины вождя партии, когда ещё не был порушен ленинский стиль её деятельности и жизни.

Здесь нет нужды лишний раз пересказывать широко известную историю победы Октябрьского вооружённого восстания в Петрограде, его ход от вторника до четверга, 24–26 октября (6–8 ноября) 1917 года, превративших обычные серединно-недельные дни в даты всемирно-исторической значимости.

Отметим только некоторые моменты. Год спустя, в ноябре восемнадцатого, в первый юбилей пролетарской революции, газета «Правда» опубликовала статью «Октябрьский переворот». В ней говорилось:

«Вдохновителем переворота с начала до конца был ЦК партии во главе с тов. Лениным… Вся работа по практической организации восстания проходила под непосредственным руководством председателя Петроградского Совета т. Троцкого. Можно с уверенностью сказать, что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-Революционного Комитета [при Петроградском Совете. – Д-Ш.] партия обязана прежде всего и главным образом тов. Троцкому. Товарищи Антонов и Подвойский [руководившие взятием Зимнего дворца и арестом членов Временного правительства. – Д-Ш.] были главными помощниками товарища Троцкого».

Эта оценка, как и приведенная выше, касающаяся Зиновьева и Каменева, также принадлежит Сталину. Статья «Октябрьский переворот» никогда впоследствии в таком виде не перепечатывалась. Не вошёл её полный текст и в издание Сочинений Сталина, осуществлявшееся во второй половине 40-х – начале 50-х годов. Зато предполагалось поместить в них «Историю ВКП (б). Краткий курс», почти начисто вычеркнувшую из революционных событий 1917 года октябрьскую когорту деятелей партии и вместе с тем утверждавшую, что в числе организаторов победы Октября был, к примеру, «сталинский нарком» Н.И. Ежов, который в 1917 году «подготовлял к восстанию солдатскую массу». Заметим ради точности, что в последующих изданиях «Краткого курса» (после 1938 года) это лживо-надуманное утверждение исчезло, как исчез и сам «сталинский нарком». Почти треть века назад началось исчезновение с библиотечных полок и «Краткого курса». Однако зияющие бреши, пробитые им в рядах октябрьской гвардии, остались и сейчас. Так, тщетно искать сведения об октябрьской деятельности Рыкова в обширнейшей мемуарной литературе, появившейся с 30-х годов, а в значительной, если не большей своей части, – с середины 50-х. Здесь урон, нанесённый сталинской схемой истории Октября, наиболее ощутим и тяжел. Историко-научную трактовку событий можно и нужно переосмыслить заново. Однако воспоминания заново не перепишешь, их авторов уже нет в живых. Вместе с ними навсегда ушли из исторической памяти тысячи важных и менее важных, но значительных в своей совокупности деталей, из которых была соткана реальная действительность неповторимых октябрьских дней.

Только недавно (да и то робко) прорвалась на страницы некоторых массовых изданий публикация набросков ленинского портрета, сделанных художником М. Шафраном 25 октября в Смольном. Именно таким, без привычных бородки и усов, увидел его после четырехмесячного перерыва Рыков. Сознавал ли он тогда, что появление Ленина в Смольном – один из решающих моментов в развитии восстания? Или, подобно многим другим большевистским руководителям, осознал это позже?

В приведенном выше отрывке из статьи Сталина автор с присущим ему стремлением к систематизации, а точнее, к рассечению событий, отделил «вдохновителей Октябрьского переворота» от его «практических организаторов». К первым он отнёс ЦК партии во главе с Лениным; что касается вторых, то «вся работа по практической организации восстания», по его утверждению, «проходила под непосредственным руководством» Троцкого.

Такое отсечение «вдохновителей» от «практических организаторов» было, разумеется, не случайно. Сталин всегда сугубо утилитарно подходил к освещению истории, как «дальней», так и «ближней», особенно «самой ближней». Не будем касаться того, почему он счел тогда нужным, по ещё не остывшим следам октябрьских событий, «выпятить» фигуру Троцкого. Причины могли быть разные: стремление прикрыть свои собственные октябрьские колебания и просчеты, попытка заигрывания с Троцким в первые послереволюционные месяцы, осознание своей несамостоятельности в руководстве партии и страны и т. д.

Подчеркнем другое, на наш взгляд, главное – в основе указанного пассажа Сталина лежало скрытое стремление умалить роль и значение Ленина в победе революции. Таким образом, уже тогда, в первую её годовщину, он сделал шаг к искажению истории Октября, рассчитанный не на ближнюю дорогу.

Эта дорога завела изучение многих вопросов истории тех незабываемых дней в тупик. Правда, в последние годы советские историки начали немало делать для восстановления исторической правды, развернули творческие научные дискуссии, в том числе и о событиях 24–25 октября 1917 года в Петрограде.

Вторник 24 октября начался для Рыкова задолго до рассвета. Предшествующий день был напряжённым, прошел в совещаниях и дискуссиях о назревающих событиях. Лишь поздней ночью Рыков и ряд других большевиков, прибывших на II съезд Советов, смогли покинуть Смольный и отправились ночевать в находившееся поблизости помещение издательства «Прибой». Здесь расположились кто как мог, прямо на кипах книг и брошюр. Но поспать удалось совсем недолго. Через три – четыре часа по-осеннему промозглую темноту комнаты прорезал телефонный звонок. Звонил Троцкий: «Керенский выступил… Все в Смольный!»

Решительно возглавив начавшееся 24 октября восстание, ЦК проявил затем медлительность. Часть членов ЦК (Троцкий, Сталин, а также, возможно, Ногин, Милютин, Рыков и некоторые другие) связывали дальнейший ход восстания с назначенным на 25 октября II Всероссийским съездом Советов. Но время не ждало, и счет его стремительно пошел на часы. Вечером 24 октября Ленин, вынужденный все ещё находиться на конспиративной квартире, направил в ЦК письмо: «Правительство колеблется. Надо добить его во что бы то ни стало!»

Несколько часов спустя, в начале ночи с 24 на 25 октября, Ленин, рискуя быть схваченным и на месте подвергнуться расправе, внезапно для всех появился в Смольном и непосредственно возглавил руководство восстанием. С этого времени маховик пролетарской революции, приведенный в действие объективным развитием политических событий, борьбой масс, волну которой вели большевики, получил мощный решающий импульс.

«Временное правительство низложено» – такими словами открывалось воззвание Петроградского ВРК «К гражданам России!», написанное Лениным утром 25 октября. В третьем часу пополудни Рыков вместе с рядом других членов ЦК пришел в Актовый зал Смольного. Здесь состоялось экстренное заседание Петроградского Совета, на котором было заслушено сообщение Троцкого о свержении Временного правительства и победе революции, сделанное им от имени ВРК.

Громом аплодисментов, как отметили назавтра газеты, встретили собравшиеся появление Ленина, а точнее, впервые прозвучавшую в этом зале его фамилию – Ленина в лицо знали пока лишь немногие. Свой доклад о задачах власти Советов он начал словами, которые впоследствии вошли в учебники истории: «Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась». «Отныне наступает новая полоса в истории России, и данная, третья русская революция должна в своем конечном итоге привести к победе социализма».

Тот день навсегда остался в памяти Рыкова. «После Октябрьского переворота прошло уже 10 лет, – говорил он, выступая в октябре 1927 года с докладом на юбилейной сессии ЦИК СССР в Ленинграде. – Даже в памяти ближайших его участников стали сглаживаться отдельные моменты этой борьбы».

Юбилейный доклад Рыков произнес в Таврическом дворце, побывав накануне в Белом (Актовом) зале Смольного, привычно знакомом и вместе с тем как бы отстранённом временем и уже появившейся музейно-строгой торжественностью. Однако и тогда, сквозь десятилетнюю временную дымку, Рыков – «ближайший участник переворота», используя его выражение, – мысленно видел его иным.

25 октября 1917 года, через несколько часов после заседания Петроградского Совета, зал Смольного стал ареной бушующих революционных страстей. Ровно в 10 часов 40 минут вечера здесь открылся II Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов.

Время его открытия зафиксировано до минут, протоколы же не то что не сохранились, а просто не велись. Приглашенные на съезд думские стенографистки вскоре покинули Актовый зал вслед за оказавшимися немногочисленными меньшевистскими и правоэсеровскими делегатами. Работа съезда была реконструирована позже по отчетам, печатавшимся в «Правде», сверенным с публикациями других газет. Бесценными оказались и записи американского репортера Джона Рида, ставшего первым летописцем октябрьских событий, автором книги «Десять дней, которые потрясли мир», получившей высокую оценку Ленина.

Записи Рида позволяют представить Актовый зал таким, каким видел его Рыков незадолго до полуночи 25 октября. «Освещённые огромными белыми люстрами, на скамьях и стульях, в проходах, на подоконниках, даже на краю возвышения для президиума сидели представители рабочих и солдат всей России. То в тревожной тишине, то в диком шуме ждали они председательского звонка. Помещение не отапливалось, но в нем было жарко от испарений немытых человеческих тел. Неприятный синий табачный дым поднимался вверх и висел в спертом воздухе. Время от времени кто-нибудь из руководящих лиц поднимался на трибуну и просил товарищей перестать курить. Тогда все присутствующие, в том числе и сами курящие, поднимали крик: «Товарищи, не курите!» И курение продолжалось».

Вряд ли Рыков замечал табачный дым, и не только потому, что сам был курильщиком. Вместе с другими членами ЦК – делегатами съезда он напряжённо ждал его открытия. Ленин в зале отсутствовал: в ту ночь он находился в одной из комнат Смольного, занятой ВРК, где держал постоянную связь с Н.И. Подвойским, руководившим взятием Зимнего дворца. Когда в 3 часа ночи радостно-возбуждённый Подвойский приехал в Смольный, чтобы сообщить об аресте членов Временного правительства, он застал Владимира Ильича за подготовкой первых декретов Советской власти.

Тем временем обстановка на съезде определилась: его подавляющее большинство составляли большевистские делегаты, поддержанные левыми эсерами. Председательский колокольчик перешел от меньшевика Ф.И. Дана в руки Л.Б. Каменева. Неподалёку от него занял место за стоявшим на возвышении столом Рыков, здесь же – Зиновьев, Троцкий, Ногин, Коллонтай, Луначарский, другие избранные в президиум съезда представители большевистской партии[8]8
  Кроме перечисленных выше, в президиум были избраны Ленин (на первом заседании съезда он, как уже говорилось, отсутствовал), Крыленко, Склянский, Антонов-Овсеенко, Рязанов, Муранов и Стучка. Сталина в президиум не избирали. Поэтому картины, на которых он изображается стоящим рядом с Лениным на II съезде Советов, не соответствуют правде истории. Наряду с большевиками в президиум избрали семь представителей левых эсеров (Камкова, Спиридонову, Карелина и др.).


[Закрыть]. «Весь зал встаёт, гремя рукоплесканиями», – записал Дж. Рид. И тут же прокомментировал: «Как высоко взлетели они, эти большевики, – от непризнанной и всеми гонимой секты всего четыре месяца назад и до величайшего положения рулевых великой России, охваченной бурей восстания».

Говоря о «всего четырех месяцах», Дж. Рид отсчитывал от июльского перелома событий. Точнее все же говорить о несколько более длительном времени. «Восемь месяцев между Февралем и Октябрём, – отмечал впоследствии Рыков, – понадобилось для того, чтобы произошло перемещение всех решающих сил на сторону революции». Таков был политический результат напряжённейшей классовой борьбы, которая как бы спрессовалась на переломном отрезке истории – от позднего апрельского вечера, когда в гущу собравшихся перед

Финляндским вокзалом рабочих, солдат и матросов была брошена первая искра ленинского призыва перехода к социалистической революции, до 25 октября – победы Великой Октябрьской социалистической революции.

Как это ни покажется сегодня странным, Рыков и другие большевики его когорты, выкошенной в конце 30-х годов, не знали, а потому, естественно, и не употребляли это ныне привычное миллионам понятие – Великая Октябрьская социалистическая революция. В их время она называлась Октябрьским переворотом, чаще – Октябрьской революцией, пролетарской революцией. Так она обозначалась и в современных им изданиях календарей 20—30-х годов.

Само собой разумеется, что при этом Октябрьская революция была для них революцией социалистической по своему характеру и целям, первой в истории свершившейся рабоче– крестьянской (пролетарской) революцией, которая, как четко указал Ленин в день свержения буржуазно-помещичьего правительства и установления власти Советов, «должна в своем конечном итоге привести к победе социализма». В сущности, все это – непререкаемость социалистического выбора, сделанного пролетарскими массами в 1917 году, решимость в воплощении его – и выражает широко употребляемое уже около полувека понятие – Великая Октябрьская социалистическая революция, – которое само по себе не вызывает и вряд ли может вызывать какие-либо сомнения.

Однако за привычностью его повседневного употребления то ли забылись, то ли просто не привлекают внимание обстоятельства, при которых оно появилось в конце 30-х годов и с последующего десятилетия стало каноническим. Это было прямо связано с жёстким утверждением сталинского понимания «победы социализма», так сказать, опрокинутым в историю пролетарской революции. Ровно через двадцать лет после публикации приведенного выше отрывка, отделявшего «вдохновителей» от «организаторов» Октября, они по воле все того же автора были объединены в единой формуле «Ленин – Сталин – вожди Великой Октябрьской социалистической революции».

Её распространение почти синхронно с репрессиями против сподвижников Ленина, истреблением старой партийной гвардии. Иначе не могло и быть. Какую реакцию, кроме полного неприятия, могла она вызвать у Рыкова и других ленинцев? Ещё в первые годы после Октября он, как и вся партия, пришел к твердому убеждению, что «Владимир Ильич – организатор Октябрьской победы».

«Нельзя говорить об Октябрьской победе, – говорил Рыков в докладе, посвященном 10-летию революции, – не подчеркивая той огромной роли, которую во всех октябрьских событиях сыграл Владимир Ильич». Без выспренних слов – они были чужды Рыкову – он показал, что именно Ленин «предвидел ход исторических событий и с упорной настойчивостью последовательного революционера-марксиста подготовлял пролетарскую революцию», «не допускал ни малейшего идейного компромисса и не отступал ни перед какими препятствиями».

Последнее Рыкову предстояло ещё раз испытать на собственном опыте уже на исходе первой недели деятельности Советского правительства.

Обстоятельства формирования его все ещё с достаточной полнотой не выяснены. Не вдаваясь в эту проблему, воспользуемся недавно опубликованными («Вопросы истории КПСС», 1989, № 11) воспоминаниями А.А. Иоффе о заседании ЦК большевиков в Смольном на рассвете 25 октября. Оно открылось докладом Иоффе от ВРК о том, что произошло за ночь, после которого Каменев заявил: «Ну, что же, если сделали глупость и взяли власть, то надо составлять министерство». «Запомнилось это мне, – пишет Иоффе, – потому, что после суматохи этой ночи мне лично, а думаю, и многим другим, только после этих слов стало вполне ясно, что власть-то мы ведь действительно взяли».

Если верить последующему рассказу, Ленин «сначала категорически отказывался быть председателем СНК и только ввиду настояний всего ЦК согласился; он также настаивал, чтобы по возможности наркомами были назначены рабочие, а интеллигенты при них замами». Как вспоминает Иоффе, Владимир Ильич на этом заседании, состоявшемся «после совершенно бессонной и страшно нервно-напряжённой ночи, был чрезвычайно бодр и очень весел, поддразнивая мрачно настроенных противников восстания… Очень шутил над т. Рыковым, который вынул из кармана большой наган и положил его перед собой, а на мой вопрос, зачем он его с собой таскает, мрачно ответил: «Чтобы перед смертью хоть пяток этих мерзавцев пристрелить».

Но Ленин в то утро запомнился автору воспоминаний не только весёлым и шутливым. «Помню, – записал он, – что когда мы радовались, как бескровно удалось совершить переворот, В.И. стал вдруг очень серьезен и сказал: «Не радуйтесь. Будет ещё очень много крови. У кого нервы слабые, пусть лучше сейчас уходит из ЦК».

Конечно, приведенные записи требуют научно-критической проверки, сопоставления с другими материалами. Вместе с тем они являются одним из подтверждений, что утром 25 октября вопрос о составе правительства уже рассматривался и был, очевидно, в основном решен.

В пользу этого предположения косвенно свидетельствует расшифровка текста ленинского оригинала воззвания «К гражданам России!», написанного утром 25 октября. Из этого документа следует, что существовала вероятность немедленного провозглашения Советского правительства до созыва съезда Советов[9]9
  В четвертом издании Собрания сочинений В.И. Ленина (т. 26, с. 205) опубликовано факсимиле подлинного текста воззвания, написанного рукой В.И. Ленина и им же правленного. Если расшифровать правку, то ясно читается зачёркнутое: «В.-Р. Комитет созывает сегодня, 25 октября, в 12 час. дня Петроградский Совет, принимая таким образом меры для создания Советского правительства».


[Закрыть]. Очевидно, какая-то намётка его состава уже могла быть. Небезынтересен и листок с заметками Владимира Ильича об организации аппарата управления, сделанными скорее всего ранним утром 26 октября в квартире В.Д. Бонч-Бруевича, куда Ленин пришел для короткого отдыха после двух бессонных ночей. В левом углу листка значится: «Назначения» – свидетельство его размышлений о создании правительства, которое он, кстати, первоначально предполагал назвать рабоче-крестьянским правительством.

Замечательный большевик, финн по национальности, Эйно Рахья, сопровождавший Ленина поздним вечером 24 октября в Смольный, вспоминал впоследствии небольшую слабо освещённую комнату в Смольном, в которой он, сидя прямо на полу в углу – стульев не хватало, – вслушивался в разговоры. «Членов правительства решили называть комиссарами, а всех их вместе – Советом комиссаров. Название вышло слишком коротким. В это время, не помню, кто-то сказал:

– Давайте назовём «Совет Народных Комиссаров».

Это было подхвачено, и рабоче-крестьянское правительство получило свое наименование».

Нередко говорится, что Советское правительство было утверждено II Всероссийским съездом Советов 26 октября. Это не вполне точно. Зыбкий рассвет того дня Рыков вместе с другими делегатами съезда встретил в Актовом зале Смольного – первое заседание съезда закончилось едва ли не в седьмом часу утра. Второе заседание предполагалось начать в час дня, но оно, как и предыдущее, открылось только вечером, проходило бурно и продолжалось несколько часов.

Уже перевалило за полночь, и наступило 27 октября, когда съезд перешел к рассмотрению вопроса о правительстве. Так совпало, что это случилось ровно через сутки после того, как В.И. Антонов-Овсеенко объявил в Зимнем дворце об аресте министров. «В 2 часа 30 минут ночи, – отметил в своем блокноте Дж. Рид, находившийся среди делегатов съезда, – наступило напряжённое молчание. Каменев читает декрет об образовании правительства». Ульянов (Ленин)… Рыков… Милютин… Шляпников… Тишина, которой сопровождалось оглашение вводной части декрета, взорвалась. Дж. Рид поспешно записал: «При чтении списка народных комиссаров – взрывы аплодисментов после каждого имени, особенно Ленина и Троцкого». После дискуссии делегаты подавляющим большинством голосов избрали предложенный большевиками состав Совета Народных Комиссаров.

Под утро Троцкий огласил результаты ещё одного, теперь уже последнего, голосования. В новом ВЦИК большевики получили решающий перевес – две трети мест. Как и на предыдущем съезде, Рыков был избран кандидатом в члены ВЦИК.

Начало неведомой эры

И вот свершилось. Рок принял грёзы,

Вновь показал свою превратность:

Из круга жизни, из мира прозы

Мы вброшены в невероятность!

_{Валерий Брюсов}

И вновь – зыбкий рассвет, на листках календаря новый день, пятница, 27 октября (9 ноября). Российские календари доживали последние недели, исчисляемые по старому стилю. Опережая их реформу, новое уже вторглось в жизнь страны, неотвратимо заявив о себе провозглашением власти Советов, неуклонным выстукиванием на телеграфных лентах букв, образующих пока ещё совсем непривычное словосочетание: Совет Народных Комиссаров.

В тот день Рыков – на первом заседании правительства, открывшем свой смольненский период, как позже будут обозначены начальные месяцы его работы, предшествовавшие переезду в Москву. До середины ноября заседания Совнаркома не протоколировали. И это не от сумятицы или неорганизованности. Их не было. Было иное – необходимость оперативно решать сотни вопросов, малых и великих.

Они стремительной лавиной обрушились и на народного комиссара по внутренним делам. Рыков пробыл на этом посту совсем недолго, чуть больше недели, а если говорить точно, девять дней. Они стали совсем не лёгкими, надо было неотложно подготовить ряд важнейших декретов и вместе с тем брать в руки аппарат бывшего министерства внутренних дел, ломать его рутину, начинать создание советской государственности. Своего предшественника по министерству, 40-летнего меньшевика – юриста А.М. Никитина, Рыков хотя и не застал в должности первого после Февральской революции председателя Московского Совета (его в начале марта сменил Хинчук), но знал по деятельности начальника московской милиции, осуществлявшего конфискацию оружия у рабочих, требовавшего разоружения Красной гвардии.

Принципиально отличная позиция нового руководителя ведомства внутренних дел выявилась сразу. Немедленно, по телеграфу, был введён в действие декрет «О рабочей милиции».

«1. Все Советы рабочих и солдатских депутатов учреждают рабочую милицию.

2. Рабочая милиция находится всецело и исключительно в ведении Совета рабочих и солдатских депутатов.

3. Военные и гражданские власти обязаны содействовать вооружению рабочей милиции и снабжению её техническими силами, вплоть до снабжения её казённым оружием».

Рыков подписал его на следующий день после избрания в Совнарком 28 октября. По новому стилю эта дата приходится на 10 ноября. Она и теперь отмечается как День советской милиции, только на долгие годы «забылось», кто подписал декрет о её создании…

Другой декрет, подписанный в те дни рукой Алексея Ивановича, – «О передаче жилищ в ведение городов». «Городские самоуправления [вскоре введённые в структуру местных Советов. – Д-Ш.] имеют право на основании утверждаемых ими правил и норм вселять в имеющиеся жилые помещения граждан, нуждающихся в помещении или живущих в перенаселенных или опасных для здоровья квартирах». Тем самым было положено начало знаменитой в свое время «войне этажей» – переселению представителей городских низов из подвалов и трущоб в квартиры буржуазии и крупных чиновников, других зажиточных горожан.

Когда принимались эти, а также другие первые декреты и делались самые начальные шаги к повседневной советской работе, в газетах замелькало малоизвестное до того слово – Викжель. Непосредственно к Викжелю (эта аббревиатура означала: Всероссийский исполнительный комитет железнодорожного профсоюза) Алексей Иванович никогда никакого отношения не имел. Однако борьба, развернувшаяся в конце октября – начале ноября под прикрытием этой формально беспартийной организации, а на деле ставшей рупором различных антисоветских сил, прямо отразилась на позиции Рыкова в те дни, выявила его ещё не до конца изжитые представления о характере революционных событий и возможности блока с «революционной демократией».

29 октября (11 ноября), через два дня после окончания II съезда Советов, представители Викжеля выступили с заявлением во ВЦИК по вопросу о власти и одновременно разослали телеграмму «Всем, всем, всем»: «В стране нет власти… Образовавшийся в Петрограде Совет Народных Комиссаров, как опирающийся только на одну партию, не может встретить признания и опоры во всей стране». Выражая волю таившихся за ним сил, Викжель потребовал создания так называемого однородного социалистического правительства.

В тот же день на заседании ЦК, на котором Ленин отсутствовал, было единогласно принято: «ЦК признает необходимым расширение базы правительства и возможным изменение его состава». При проведении затем поименного голосования по вопросу «вхождения в правительство всех советских партий до народных социалистов» Рыков, голосовавший за такое вхождение, оказался среди меньшинства. Так обнаружилась «трещина между нами», как констатировал он, обращаясь к большинству ЦК на состоявшемся на следующий день заседании.

В последующие дни Рыков не сумел воспринять ленинскую критику сторонников переговоров об «однородном социалистическом правительстве»; он оказался среди тех, кто дал? по определению Владимира Ильича, запугать себя буржуазии. 4 (17) ноября Каменев, Рыков, Милютин, Зиновьев и Ногин вышли из состава ЦК РСДРП (б). Одновременно Ногин, Рыков, Милютин, Теодорович и Шляпников заявили на заседании ВЦИК, что «слагают с себя звание народных комиссаров»[10]10
  К ним присоединились комиссары – путей сообщения Д. Рязанов, по делам печати Н. Дербышев, государственных типографий И. Арбузов, Красной гвардии К. Юренев, а также заведующие отделами – конфликтов в министерстве труда Г. Федоров, законодательных предписаний Ю. Ларин.


[Закрыть].

В тех конкретных условиях Ленин оценил их попытку навязать партии уклонение от власти как измену делу пролетариата. Эта кризисная ситуация развивалась в сложной обстановке. Накануне, 3 (16) ноября, под влиянием слухов о разрушениях в Московском Кремле, якобы происшедших во время взятия его революционными рабочими и солдатами, подал в отставку нарком просвещения А.В. Луначарский. Правда, убедившись в ложности таких сообщений, он тут же отказался от отставки. О сложности обстановки свидетельствует и недавно опубликованная запись беседы 6 (19) ноября только что ставшей в те дни наркомом общественного призрения (впоследствии наркомат социального обеспечения) Александры Коллонтай с Жаком Садулем. «Коллонтай, – отметил французский социалист, – сожалеет о неосмотрительном поступке Рыкова и ещё одного наркома, подавших в отставку. Они дезертируют с поля боя. Их поступок внесёт разлад в большевистские массы. Они сработали против революции. Что до неё лично, то она останется на своем посту, хотя у неё вызывают опасение взбалмошность, импульсивность, нервозность Троцкого и слишком теоретические тенденции Ленина. Она хотела бы привести своих товарищей к союзу с меньшевиками, необходимому для спасения революции».

Надо полагать, что сделанный шаг дался Рыкову совсем не легко, не менее трудно было убедительно объяснить восставшим массам свой выход на обочину революции в её решающие дни. Вездесущий Дж. Рид, выехавший 8 (21) ноября в Москву, в том числе и для того, чтобы лично убедиться в несостоятельности слухов о «кремлёвских разрушениях», вспоминает, что на одной из железнодорожных станций «увидел Ногина и Рыкова, отколовшихся комиссаров, которые возвращались в Москву для того, чтобы изложить свои жалобы перед собственным Советом».

Через пару дней, уже в Москве, Дж. Риду довелось присутствовать на одном из собраний, на котором обсуждался доклад Ногина и Рыкова об их выходе из правительства. Собрание проводилось в нынешнем Доме Союзов, и поначалу постепенно заполнявшийся Колонный зал был настроен вроде бы благодушно. Но атмосфера резко изменилась, как только стали прибывать представители рабочих районов.

Ногину, который выступал от себя и от Рыкова, пришлось туго. Его «стали осыпать, – свидетельствует Дж. Рид, – насмешками и бранью. Напрасно пытался он оправдаться, его не хотели слушать. Он оставил Совет Народных Комиссаров, он дезертировал со своего поста в самом разгаре боя!.. На трибуну поднялся взбешённый, неумолимо логичный Бухарин и разнес Ногина в пух и прах. Резолюция о поддержке Совета Народных Комиссаров собрала подавляющее большинство голосов. Так сказала свое слово Москва…» Коллонтай ошиблась, полагая, что отставка Рыкова, Ногина и других «внесёт разлад в большевистские массы». У неё напрасно вызывали опасения и «слишком теоретические тенденции Ленина». Они оказались вполне реалистическими, включая и данный эпизод, по поводу которого Владимир Ильич сразу уверенно заявил, что «московские рабочие массы не пойдут за Рыковым и Ногиным».

Суровый урок, полученный Рыковым в те ноябрьские недели, помог ему быстро осознать случившееся. 29 ноября (12 декабря) он последний раз упоминается в протоколах ЦК 1917 года. В тот день одним из пунктов порядка дня заседания ЦК стояло: заявление четверки. В соответствии с этим была рассмотрена просьба Рыкова, Каменева, Милютина и Ногина «об обратном приеме их в ЦК». По настоянию Ленина ответ был отрицательным.

В таком ответе проявилась не жёсткость, а убежденность основателя и руководителя партии, что просчет революционера должен быть исправлен не словом, а конкретными делами. Он верил в соратников по борьбе и, когда они допускали ошибки, не отсекал их от партии, давал им возможность работой подтвердить верность революции и Советской власти. Подобно тому как почти полтора десятилетия назад, при их первой встрече в женевском предместье, Ленин не ошибся в Рыкове, он не ошибся и теперь. Минует три года, и Ленин, мысленно вернувшись в неповторимую осень семнадцатого, отметит, что перед самой Октябрьской революцией и вскоре после неё ряд превосходных коммунистов «сделали ошибку, о которой у нас неохотно теперь вспоминают. Почему неохотно? Потому, что без особой надобности неправильно вспоминать такие ошибки, которые вполне исправлены». Эти виднейшие большевики и коммунисты, добавил Владимир Ильич, через несколько недель – самое большее через несколько месяцев – «увидели свою ошибку и вернулись на самые ответственные партийные и советские посты»³⁷.

Так оно и было. Менее чем через три месяца Рыков был вновь включён в состав правительства, на этот раз в качестве члена коллегии народного комиссариата продовольствия. Соответствующее решение Совнаркома об этом состоялось 15 февраля – уже по новому, григорианскому календарю, введённому в стране двумя неделями раньше. Новое появилось и в наименовании правительства: к уже ставшей обиходной аббревиатуре СНК добавилась ещё одна – РСФСР. В этом сокращении ёмкой формулировки – Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика – утвердилось с января 1918 года название нового государственного устройства большей части бывшей империи.

Рыкову, однако, в то время – в послеоктябрьские недели и первые недели 1918 года – пришлось заниматься не столько тем новым, большим и малым, что повседневно несла пролетарская революция, сколько оставшейся от старого проблемой, очень важной и резко обострившейся, – спасением от голода революционной Москвы. «Хлеба!» – это требование, явившееся одной из непосредственных причин февральского выступления масс, не было выполнено Временным правительством. Более того, контрреволюция стремилась использовать продовольственный кризис в политических целях, чтобы задушить пролетариат «костлявой рукой голода». Эта фраза миллионера Рябушинского, многократно воспроизводимая в школьных учебниках истории, примелькалась. А ведь она не была просто фразой. Победившая власть Советов обнаружила почти пустые продовольственные закрома революционных центров, особенно обеих столиц.