Текст книги "Время Алексея Рыкова"
Автор книги: Дмитрий Шелестов
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)
Теперь иногда утверждают, что Ленин, точно определив в «Завещании» опасность сосредоточения власти Сталиным и отношений между ним и Троцким, недооценил назревавший конфликт последнего с частью членов ЦК, и особенно с Зиновьевым и Каменевым. Думается, это не совсем так. Ленин с его проницательностью не мог не видеть такую возможность, и, более того, «Завещание» было также направлено на то, чтобы избежать её.
В этом документе есть положение, которое, как представляется, все ещё глубоко не осмыслено. Говоря о неслучайности «октябрьского эпизода» Зиновьева и Каменева, Ленин вместе с тем указал, что этот эпизод так же мало может быть поставлен им в вину лично, как небольшевизм Троцкому. Обычно отмечают, что Ленин имел в виду объективную обусловленность их политических позиций интересами определённых общественных слоев. Такое понимание в принципе верно.
Но если рассматривать это ленинское указание не изолированно, а в единстве с предшествующим текстом, в котором содержатся характеристики личных качеств, то выявляется и его отсекающий смысл. Оно явно отделяет то, что ставится в вину лично (сосредоточение необъятной власти Сталиным, а также негативные качества Троцкого), от того, что так ставиться не может (политические позиции Зиновьева, Каменева и Троцкого). Тем самым Ленин оттенил вопрос о сосредоточении личной власти как главной опасности, угрожающей устойчивости ЦК, и вместе с тем постарался предотвратить развертывание борьбы Зиновьева и Каменева с Троцким на основе критики его небольшевизма, который, как специально отмечено в «Завещании», не следует, подобно и «октябрьскому эпизоду», ставить в личную вину.
Не было ли все это стремлением сориентировать двух членов Политбюро, и прежде всего Зиновьева, на главную опасность, возникшую в ЦК? Притом не просто сориентировать, а сделать это с учетом необходимости нейтрализации другой опасности – зреющего соперничества Зиновьева с Троцким.
Зиновьев был, пожалуй, в числе людей, наиболее близких основателю и вождю партии. Такое утверждение сегодня звучит непривычно. Тем не менее современники воспринимали Зиновьева именно как одного «из ближайших сотрудников и учеников тов. Ленина». Эти слова взяты из его биографического очерка тех лет. Как и Рыков, Зиновьев – он был двумя годами моложе – впервые увидел Ленина в женевском предместье Сешерон, и тоже в 1903 году. Но революционные судьбы Рыкова и Зиновьева сложились по-разному. В отличие от Рыкова Зиновьев всего лишь около двух лет находился на нелегальной работе в России. Затем, в 1908 году, он приехал в Женеву к Ленину и с этого времени почти десять лет работал бок о бок с ним, под его непосредственным началом. С ним вернулся в Россию и с ним же скрывался в Разливе бурным летом 1917 года.
Став в первые недели после победы пролетарской революции председателем Петросовета, Зиновьев с переездом Советского правительства в Москву фактически возглавил этот важнейший район страны. Сохранился словесный набросок его портрета того времени, сделанный попавшим к нему на прием Федором Шаляпиным: «В кожаном костюме, бритый, среднего роста, с интеллигентным лбом и шевелюрой музыканта». Завязавшуюся беседу он, по утверждению Шаляпина, прерывал телефонными разговорами: «С ними церемониться не надо… Принять самые суровые меры… Эта сволочь не стоит даже хорошей пули…» Можно усомниться, конечно, что в присутствии посетителя Зиновьев частил такими телефонными командами. Но все же запись великого артиста примечательна; она по-своему характеризует эпоху и её людей, восприятие петроградского руководителя определёнными общественными слоями.
Немалое время глава Петросовета проводил в Москве. Весной 1919 года здесь состоялся учредительный конгресс III, Коммунистического Интернационала. Избрание Зиновьева председателем Исполкома Коминтерна, а с 1921 года – и членом Политбюро ЦК РКП (б) укрепило его положение ближайшего соратника Ленина, но вместе с тем и сыграло свою роль в пренебрежительной недооценке им значительного усиления Сталина на посту генсека.
Зиновьев был, в общем-то, незаурядным человеком, но, как кажется, не выдержавшим испытания властью. Со временем у него проявились претензии на «вождизм», амбициозность, склонность к проявлениям жестокости и неразборчивости в достижении целей. И все же нет серьезных и убедительных оснований предполагать, что в первой половине 20-х годов он стремился к утверждению «культа своей личности» в том смысле, как мы понимаем это явление сегодня. Сознавая, что никто из ленинских соратников не может заменить вождя, он был в принципе сторонником коллективного руководства, однако проявлял все более возрастающие претензии на то, чтобы играть в нем особую, даже исключительную роль.
Примерно к тому же, но со своих позиций, со своими претензиями на «вождизм» и непомерными амбициями стремился и Троцкий. Рыков познакомился с ним ещё в 1905 году, когда он, став одним из руководителей Петербургского Совета рабочих депутатов, впервые широко заявил о себе в революционной борьбе. Вряд ли они встречались в последующие двенадцать лет, живя и действуя, образно говоря, в разных плоскостях – территориальной и политической: Троцкий находился вне России, в эмиграции, и был чужд большевикам. 1917 год вновь свел их – в составе предоктябрьского ЦК РСДРП (б) и затем первого Советского правительства. Наиболее часто им приходилось общаться в 1918 – начале 20-х годов. Но никакого сближения между ними не произошло, да и не могло произойти. Левацкая позиция Троцкого была совершенно неприемлема для Рыкова, а «вождистские» притязания в корне противоречили твердым взглядам последнего на партийную демократию и принципы коллективного руководства.
Эти принципы Рыков решительно подтвердил на первом же после резкого обострения болезни Ленина пленуме ЦК (январь 1923 года), заявив, что в Политбюро каждый его член голосует по убеждению, а при решении вопросов складываются различные большинства, для получения которых «нужны только убедительные деловые и принципиальные аргументы». Сказанное Рыковым стоит запомнить; он повторит почти то же самое шесть лет спустя во время борьбы со сталинским авторитаризмом.
Но пока прорисовывающиеся черты последнего отчетливо увидел только Ленин. Нужно признать, что Рыков не был исключением среди высших руководителей, которые не поняли значения рекомендаций «Завещания», да и некоторые указания, содержавшиеся в последних работах Ленина. Иначе чем объяснить его подпись, стоявшую наряду с подписями ещё десяти членов Политбюро и Оргбюро ЦК, под разосланным в конце января 1923 года циркулярным письмом во все губко– мы партии, в котором недвусмысленно давалось понять, что публикующиеся ленинские статьи – всего лишь замётки вождя, продиктованные в условиях его болезни?
Это циркулярное письмо подписал и Троцкий. Два месяца спустя Рыков вместе с членами и кандидатами в члены Политбюро подписал другое беспрецедентное письмо. На этот раз оно было адресовано пленуму ЦК партии и содержало критику ряда действий и позиций Троцкого. Хотя письмо подчеркивало необходимость «полного единодушия и единства», оно свидетельствовало о начале раскола в ЦК, причем именно в том направлении, которое уводило в сторону от главной опасности, грозившей его устойчивости.
Захваченный личным соперничеством с Троцким, Зиновьев при полной поддержке Каменева игнорировал точное ленинское указание, что не их отношения с Троцким, а отношения сосредоточившего власть Сталина с последним представляют главную угрозу раскола в высшем звене партии и коллективного руководства. Они сблокировались со Сталиным, который под их прикрытием и их руками начал борьбу с Троцким.
Не вдаваясь в перипетии этой нараставшей борьбы, за которую Троцкий несёт ничуть не меньшую ответственность, чем его соперники, подчеркнем, что она быстро втянула в себя все высшее руководство и основную часть старой партийной гвардии. Недавно достоянием широких читательских кругов стали данные о создании в 1924 году в ходе борьбы с Троцким и его сторонниками секретного от партии (!) руководящего коллектива. Он был образован на совещании группы членов ЦК (Зиновьев, Каменев, Сталин, Рыков, Томский, Бухарин, Рудзутак, Калинин, Ворошилов, Микоян, Каганович, Орджоникидзе, Петровский, Куйбышев, Угланов и некоторые другие), выделившем из своей среды исполнительный орган – «семерку» (все члены Политбюро, кроме, разумеется, Троцкого, а также председатель ЦКК(!) Куйбышев), которой было поручено фактическое руководство ЦК.
В этих условиях Зиновьев и Каменев при активном участии Сталина возглавили идейную борьбу с троцкизмом, в ходе которой на определённый период была достигнута консолидация основного ядра ЦК партии. Вместе с тем осуществлялись и угрожающие для него политические манёвры. В мае 1924 года, за пять дней до открытия XIII съезда РКП (б) – первого после кончины Ленина, Н.К.Крупская передала «Письмо к съезду» и другие материалы Комиссии ЦК по приему ленинских документов, членами которой были Зиновьев, Каменев, Сталин и др. В результате их закулисного маневрирования съезд лишь «ознакомился» (путем чтения по делегациям) с последней волей Ленина. Сталин остался на посту генсека, в руководстве ЦК сохранилось положение, которое, как считали Зиновьев и Каменев, обеспечивает им лидерство в партии.
Их «октябрьский эпизод», как и считал Ленин, действительно оказался не случайностью. Он своеобразно повторился, но, так сказать, с другим знаком. В 1917 году Зиновьев и Каменев апеллировали к широкой непартийной аудитории; сейчас они, напротив, скрыли от партии и не выполнили важнейшие указания её вождя.
Ложный шаг вызвал и другие неверные шаги, в том числе и такие, которые поначалу могли показаться малозначительными. Ещё в начале 20-х годов на картах страны появилось два населённых пункта с одинаковым названием – Троцк (первый из них ныне – Чапаевск, второй – Гатчина). Теперь, в 1924 году, Елизаветград переименован в Зиновьевск, почти одновременно «исчезает» Юзовка и появляется Сталино (с 1961 года – Донецк), а в следующем году – и Сталинград (ранее Царицын, ныне Волгоград). В этих первых переименованиях (потом, как известно, они покатятся снежным комом)[31]31
Не миновало это и Рыкова, в 20 – 30-е годы его фамилия значилась на картах Донбасса, город Енакиево был переименован в Рыково.
[Закрыть] по-своему проявился «вождизм», открывавший путь к авторитарной власти.
Её симптомы не заставили себя ждать. Ещё летом 1923 года на неофициальном «пещерном заседании» (оно проходило в пещере близ Кисловодска), в котором, кроме Зиновьева, участвовали М.В. Фрунзе, М.М. Лашевич, Г.Е. Евдокимов, Г.К. Орджоникидзе и некоторые другие члены ЦК, было отмечено усиление руководимых Сталиным Секретариата и Оргбюро ЦК партии. В результате принятого компромисса в Оргбюро были введены от Политбюро Зиновьев, Троцкий и Бухарин. Однако никто из них, по признанию Зиновьева, не только не принял участия в текущей работе Оргбюро, но и не явился ни на одно его заседание.
И это тоже штрих, характеризующий как Троцкого, так и Зиновьева. В ближайшие месяцы после идейного разгрома Троцкого и его сторонников на январском пленуме ЦК 1925 года, осудившем их за ревизию большевизма и попытку подменить ленинизм троцкизмом, произошло то, что подспудно уже зрело, – последовал ещё один раскол в партийном руководстве, образовалась так называемая «новая оппозиция» во главе с Зиновьевым и Каменевым.
«Игра в вождизм» первого из них и политиканство второго не позволили им в решающий момент на XIV съезде ВКП(б) (декабрь 1925 года) открыто признать перед партией свою принципиальную ошибку в вопросе о ленинском «Завещании». Каменев, который на предшествующем съезде сделал все, чтобы сохранить вопреки воле Ленина пост генсека за Сталиным, теперь был вынужден заявить со съездовской трибуны, что он «против того, чтобы делать “вождя”».
– Именно потому, что я неоднократно говорил это т. Сталину лично, именно потому, что я неоднократно говорил группе товарищей-ленинцев, я повторяю это на съезде: я пришел к убеждению, что тов. Сталин не может выполнять роль объединителя большевистского штаба.
Стенографическая запись того, что последовало после этих слов, исполнена драматизма. Едва они были произнесены, в зале раздались крики: «Неверно! Чепуха! Вот оно в чем дело! Раскрыли карты! Мы не дадим вам командных высот! Сталина! Сталина!» Делегаты встают и приветствуют тов. Сталина, бесстрастно констатирует стенограмма. Далее в ней говорится, что поднявшийся со своего места один из руководителей ленинградской парторганизации, Г.Е. Евдокимов, в ответ на эти выкрики бросает в зал: «Да здравствует РКП! Ура! Ура!.. Да здравствует ЦК нашей партии! Ура!.. Партия превыше всего! Правильно!..» Его призывы также были встречены бурными аплодисментами, делегаты вновь встают. Но в их приветствия в честь партии и ЦК опять врываются крики: «Да здравствует тов. Сталин!!!» «Бурные, продолжительные, – записывают стенографистки, – аплодисменты, крики «Ура!». Шум».
Неизвестно, что думал в этот момент Каменев, стоя на трибуне перед бушующим залом. Но сознавал ли он, что сказанные им слова правды о Сталине сводились на нет его активным выступлением совместно с Зиновьевым и другими участниками «новой оппозиции» против линии партии в социалистическом строительстве, в разработке которой он ранее принимал участие? Такое маневрирование не могло встретить поддержку большинства делегатов, тем более что оно не сопровождалось честным признанием Зиновьевым и Каменевым собственной грубой политической ошибки, непринципиального отношения к ленинскому «Завещанию».
В совпадении дат и чисел есть порой какая-то магия, и их чисто случайное сочетание невольно обретает некую символику. Только что приведенные каменевские слова прозвучали ровно двадцать три месяца спустя после того, как морозным вечером 21 января 1924 года из Кремля выехали автосани, направившиеся по заснеженному шоссе на Горки, к ещё не уложенному в гроб телу Ленина.
Заметим также, что они прозвучали в день рождения Сталина – 21 декабря. Тогда, в конце 1925 года, ему, а несколькими неделями раньше и его одногодку Троцкому исполнилось сорок шесть. Пройдет четыре года, и свою круглую дату каждый из них встретит по-разному. Троцкий в 1929 году пересечет советские территориальные воды и высадится изгнанником на турецком островке. Для Сталина тот год станет воистину «годом великого перелома» – окончательного развала им Политбюро, сформированного при Ленине, и самоутверждения «рулевым большевизма».
Автосани, мчавшиеся в ночь 21 января 1924 года, безнадёжно запоздавшая речь Каменева 21 декабря 1925 года, газета «Правда» за 21 декабря 1929 года с передовой статьей «Сталин» и шлейфом славословящих его статей и приветствий… Три 21-х календарных числа…
В начале их – январское, когда, как помнит читатель, под брезентовым верхом автосаней рядом с Бухариным, Томским, Калининым тесно прижались друг к другу Зиновьев, Каменев и Сталин. Менее двух лет потребовалось, чтобы соединительное «и» в перечне этой тройки разом исчезло. Это коснулось не только их судеб, но и судеб партии и страны. Напомним ещё раз, что нельзя сводить внутрипартийную борьбу тех лет только к соперничеству партийных лидеров. Но вместе с тем невозможно не видеть и столкновения личных амбиций – чрезмерно хватающего самоуверенностью Троцкого, Зиновьева и Каменева с неслучайностью их «октябрьского эпизода», хитро и коварно маневрирующего Сталина…
Борьба с Троцким в 1923–1924 годах, выступление «новой оппозиции» Зиновьева и Каменева в конце 1925 года и поражение её на XIV съезде ВКП (б) стали основными вехами свершившегося раскола в высшем звене партийного руководства, что создавало новые возможности для дальнейшего утверждения власти Сталина. Некоторые авторы, главным образом западные, даже считают XIV съезд партии рубежом её оформления. Думается, что это неоправданное суждение.
Выступая на съезде, Рыков выразил настроение многих делегатов, заявив, что «общий интерес партии заключается в том, чтобы Сталина, Зиновьева, Рыкова, Каменева и всех нас запрячь в одну запряжку». Затем он убежденно отметил, что «никогда и ни перед кем, ни перед Сталиным, ни перед Каменевым, ни перед кем-либо другим, партия на коленях не стояла и не станет». Его слова делегаты встретили аплодисментами и криками: «Правильно!»
Следует отметить, что в исторической литературе в 60 – 70-е годы, в том числе и зарубежной, высказывалось предположение об участии Рыкова (а возможно, и Бухарина) в 1925 или 1926 годах в разрабатывавшемся тогда плане устранения Сталина с поста генсека и замены его Дзержинским. Ничего, кроме факта такого упоминания, сказать об этом сейчас нельзя. Но в общем-то, причастность к «заговору» как-то не вяжется с представлениями о личности Рыкова, да и Бухарина, которые никогда не принимали участия в подобных «мероприятиях», что, возможно, оказалось для них трагическим, когда позже они вступили в борьбу с большим мастером последних…
Вместе с тем это пока малодостоверное утверждение по-своему отражает и действительно достоверное – резкое повышение к середине 20-х годов личного авторитета Рыкова в партии и стране. Именно ему ЦК поручил выступить с речами при открытии и завершении работы XIV партсъезда. Только двух руководителей – его и Сталина – делегаты съезда встречали продолжительными овациями, встав со своих мест. Рост популярности Рыкова был не случаен. Кончался второй год его работы на посту красного премьер-министра. Не забудем, однако, что такое образное выражение вряд ли было тогда приемлемо. Максимализм эпохи, когда даже рукопожатия были объявлены его некоторыми ревнителями пережитком «проклятого прошлого», шел обок с её суровостью…
Красный премьер-министр
Слушайте голос Рыкова,
Народ этот голос выковал…
Владимир Маяковский
Являлись ли решение сессии ЦИК СССР 2 февраля 1924 года об утверждении Алексея Ивановича Рыкова главой правительства СССР и принятое в тот же день постановление Президиума ВЦИК о его одновременном назначении председателем СНК РСФСР неожиданными? Почти уверенно можно сказать: нет.
Вместе с тем ограничительное «почти» присутствует в этом ответе не случайно. Нам пока неизвестны документальные материалы, детально раскрывающие выдвижение преемника Ленина в правительстве. Сам Владимир Ильич, как считается, никаких рекомендаций по этому поводу не оставил. Значит, вопрос решался в руководстве партии вернее всего «семеркой», которая фактически возглавляла ЦК, а может, главным образом пресловутым «триумвиратом» в лице Зиновьева, Каменева и Сталина.
Последний, зная содержание ленинского «Завещания», был в то время серьезно озабочен сохранением собственного положения (поста генсека), но тем не менее не мог не принимать деятельного участия в назначении нового главы правительства – слишком важен был этот пост. Уже именно в силу этого он вряд ли был согласен «пропустить» на такой пост Каменева, что значительно усилило бы позиции не только последнего, но и Зиновьева. Иное дело Рыков, член Политбюро ЦК РКП (б) (напомним, по предложению Ленина), фактически уже ведший в последнее время основные дела правительства и при этом никогда не проявлявший политических и личных амбиций.
Свои отношения с Рыковым в первые послеоктябрьские годы Сталин строил так же, как и с другими высшими руководителями, на основе «принципа» собственных интересов, комбинаций и расчетов. В марте 1921 года он направил Ленину письмо по поводу плана ГОЭЛРО, в котором просто так, на всякий случай, обвинил (а если сказать более точно, лягнул) Рыкова в обывательском реализме, попытался представить его человеком, «по уши погрязшим в рутине». Впрочем, в том же письме Сталин отметил «убожество и отсталость» Троцкого в экономическом планировании, что не помешало ему менее чем через два года, когда стала ясна необратимость болезни Ленина, предложить Троцкому пост заместителя председателя СНК СССР – факт, давно переставший быть секретом, но до сих пор избегаемый в наших исследованиях.
Как мы знаем, Владимир Ильич не принял во внимание мнение Сталина и два месяца спустя после его письма привлек человека, «погрязшего в рутине», к работе в качестве своего заместителя. Сталин не мог с этим не считаться, а позже – не учитывать объективно выгодное ему (и другим «триумвирам») негативное отношение Рыкова к позиции Троцкого после 1922 года.
Как было замечено, на пост, который в феврале 1924 года занял Рыков, мог претендовать и Каменев. В результате закулисных комбинаций Сталина и Зиновьева в отношении его было принято компромиссное решение. Он остался заместителем главы правительства и одновременно занял в правительстве второй по значению пост председателя Совета труда и обороны СССР. Здесь вроде можно было бы и поставить точку. Однако в нашей периодике мелькнуло утверждение, согласно которому Каменев якобы не получил пост председателя СНК, так как Рыков встал «на путь интриг» против него.
Оно основывается на неопубликованных воспоминаниях о Каменеве работавшего с ним в 1926 году в Наркомторге М.П. Якубовича, затем осуждённого по так называемому делу Союзного бюро меньшевиков (1931), но, к счастью, оставшегося в живых. Воспоминания эти, несомненно, любопытны, однако, как и другие сочинения мемуарного жанра, они субъективны и требуют критического к себе отношения. При таком отношении нетрудно заметить, что, говоря об «интригах» Рыкова, автор воспоминаний никаких конкретных фактов не приводит. Можно утверждать, что их и не было.
Выше не раз говорилось (и ещё будет сказано), что Рыков был человеком из живой, реальной жизни, и это определило многообразие его совсем не простой личности, незаурядной, выдающейся и вместе с тем со своими чертами и недостатками. Но и не раз отмечалось, что нет никаких данных, которые бы свидетельствовали о проявлении им комбинаторства и склонности к интригам, тем более личного характера. Вообще здесь, очевидно, пришла пора написать то, что уже не раз едва не соскальзывало с кончика пера. Выходец из простонародья, имея формально только гимназическое образование, Алексей Иванович тем не менее являл собой лучший тип русского интеллигента, этого удивительного феномена не только национальной, но и, по нашему убеждению, европейской культуры. При этом не будем прилагательное «лучший» подменять другим – «идеальный», ибо такая подмена выхолащивает действительную жизнь, в том числе и присущую ей противоречивость.
Есть ещё одна причина, по которой приходится подробнее остановиться на «вопросе о Каменеве». Она так же, как и предшествующая, связана с общей характеристикой «красного премьер-министра». В обыденном и чисто внешнем представлении пост такого ранга воспринимается несколько односторонне, главным образом видится его величественный айсберг. Между тем он требует, наряду с многими другими личными качествами, исполинской непрерывной будничной работоспособности, решения не только «глобальных», но и никогда не иссякающих текущих вопросов и дел. Иные современные публицисты сетуют, что соратники Ленина не освобождали его от «мелочовки» и «вермишельных» дел. Но можно ли было (особенно по тем условиям) избавиться от них, осуществляя повсечасно текущее руководство страной? В одной из предшествующих глав умышленно приведен без купюр длиннейший и нудный перечень данных, которые Рыков должен был быстро освоить, чтобы выработать суждение всего лишь по единственной проблеме, а подобные проблемы ежедневно накатывались лавинами.
В отличие от Рыкова Каменев не обладал такой работоспособностью, да, как представляется (об этом, между прочим, свидетельствуют и воспоминания Якубовича), у него и не было влечения к повседневным, текущим делам. Не этим ли, наряду с другими причинами, объясняется тот факт, что, назначенный заместителем Рыкова и председателем высшего экономического органа страны – СТО, а затем, в 1926 году, наркомом внешней и внутренней торговли СССР, он пробыл на этих постах считанное время? Незадолго до освобождения Каменева от последнего из названных постов председатель ВСНХ Ф.Э. Дзержинский, выступая 20 июля 1926 года на пленуме ЦК и ЦКК ВКП (б) со страстной речью, стоившей ему жизни (через несколько часов, сраженный инфарктом, он умер едва ли не на руках Рыкова), бросил ему в лицо беспощадно суровые, но справедливые слова:
– Вы занимаетесь политиканством, а не работой.
Заметим, что почти одновременно Дзержинский в резком письме к Рыкову высказал ряд серьезных несогласий с экономическими мерами правительства. Но разве он мог бы сделать подобный упрек и Рыкову? Нет, и, конечно же, не в силу доброго личного отношения к нему (такие обстоятельства «железный Феликс» не принимал в расчет), а именно потому, что видел повседневный труд Рыкова, знал и ценил его полную самоотдачу общему делу…
Назначение нового главы Советского правительства вызвало широкие отклики как за рубежом, так и в стране. Отвечая в феврале 1924 года на вопросы анкеты «Известий», посол Германии в СССР граф Брокдорф-Ранцау заявил: «Избрание на этот пост именно А.И. Рыкова, человека, который до сих пор был руководителем всего народного хозяйства СССР, является для меня новым доказательством того, что признание важности экономического восстановления в интересах политического могущества пустило глубокие корни в сознании народов СССР. Это избрание является для меня также доказательством того, что народы СССР исполнены решимости идти по тем путям, которые предначертаны с такой ясностью и четкостью В.И. Лениным».
Эти слова не являлись просто данью дипломатической вежливости. Германский посол был неплохим политиком и разбирался в ситуации, которая сложилась в стране и её руководстве. По оценкам западных экспертов, Рыков был самой крупной фигурой из числа тех советских руководите– лей-«прагматиков», которые в начале 20-х годов уже не питали надежд на близкую мировую революцию и развал капитализма[32]32
В 1924 году Рыков отмечал, что в момент Октябрьского переворота и после него многие думали, что он является «этапом, от которого революционные перевороты будут отделены небольшими промежутками времени. Думали, что мы имеем начало общего непрерывного революционного процесса во всех европейских странах. Такого непрерывного революционного процесса… в Европе не произошло. Капитализм оказался более живучим, чем этого можно было ожидать».
[Закрыть], а потому приоритетным направлением в политике считали экономическое возрождение и развитие СССР, в том числе и при помощи внешнеэкономических связей. Исходя из анализа положения в стране и расстановки сил в её руководстве, многие на Западе полагали, что именно Рыков как представитель «прагматической» тенденции способен возглавить правительство СССР. «Избрание А.И. Рыкова на пост председателя СНК, – отмечал, в частности, эстонский дипломат Бирк, – не явилось неожиданностью для нашего общественного мнения: обсуждая возможность замещения освободившегося после смерти В.И. Ленина поста председателя СНК, газеты в течение последнего времени видели наибольшую возможность в замещении этого поста именно А.И. Рыковым».
Немало откликов поместили и советские газеты. Один из руководителей Белорусской ССР, А.Г. Червяков, писал в те дни: «А.И. Рыков является лучшей кандидатурой на пост рулевого высшего советского органа. В настоящее время нам нужно решить три основные задачи. Во-первых, восстановление сельского хозяйства, установление смычки с крестьянством. А.И, Рыков – один из тех руководящих работников, который с момента появления лозунга «смычки» понял этот лозунг как удовлетворение в первую очередь экономических запросов крестьянского хозяйства. По инициативе А.И., под его непосредственным влиянием и руководством уже принят ряд важнейших решений для установления смычки: снижение цен на фабрично-заводские товары, усиление экспорта сельскохозяйственных продуктов, льготная продажа сельхозмашин, организация сельхозбанка и пр. Таким образом, в лице А.И. мы имеем руководителя государственной работой, который правильно оценивает роль крестьянства в Советской стране и на основе этой оценки даёт правильное направление работам СНК.
Вторая задача, и не менее важная, – это восстановление нашей промышленности. Я должен отметить, что и здесь А.И., учитывая и экономическое, и политическое значение промышленности, до сего времени твердой рукой проводил линию постепенного, но неуклонного развития промышленности, улучшения положения рабочих и пр. А.И. не увлекается излишними надеждами на жёсткую концентрацию, но в то же время не допускает и чрезмерного раздувания промышленности. Успехи в области восстановления промышленности за истёкший год говорят за то, что эта линия была правильная. Они дают нам гарантию, что мы под руководством А.И. сумеем сохранить одну из важнейших командных высот Советского государства.
Наконец, третья задача, которая в настоящий момент имеет чрезвычайно важное значение для Союза ССР, – это проведение мероприятий, связанных с национальной политикой Советской власти. Правильный, марксистский, коммунистический подход к национальному вопросу помогает А.И. вести правильную линию и в национальном вопросе».
Среди груды откликов, а в их числе есть немало интересных, особенно из отдалённых национальных районов и от крестьян с их надеждами на «просветление жизни», как было сказано в одном незамысловатом пожелании Рыкову, приведенный выше выделен не наугад. Будучи сам крупным советским работником, Червяков отметил наиболее существенные задачи того времени; вместе с тем его отклик свидетельствует, что Рыков занял к 1924 году прочное положение в руководстве правительством.
И все же с этого времени его государственная деятельность приобрела новое качество, глубину и масштабы. Последние настолько значительны и всеобъемлющи, что рассказ о ней едва ли не тождествен очерку истории страны в 20-е годы, политической, социально-экономической, культурной, национальной и других сторон её жизни, ибо к каждой из них и ко всем в целом глава правительства имел непосредственное отношение. Понятно, что такой очерк здесь не может быть дан. Это относится и к характеристике самой многогранной работы Рыкова по руководству союзным и республиканским правительствами. Со временем, как можно ожидать, появятся посвященные ей специальные исследования. Пока же наметим только некоторые её стороны, не претендуя на полноту их характеристики, а также на целостность картины, которая даётся здесь лишь отдельными фрагментами.
Полем битвы и развалин назвал Ромен Роллан Россию начала 20-х годов. Обычно – и это справедливо – характеристику положения этой гигантской, протянувшейся на более чем десяток часовых поясов, многоукладной аграрной страны (до 84 % её населения жило в деревнях, кишлаках и аулах) начинают с хозяйственной разрухи. Руины, голод, нищета – вот та страшная черта, от которой начинались первопроходческие шаги в неведомое социалистическое будущее. Не утратили ли мы сегодня понимание этого? Из двенадцати лет, в течение которых судьба Рыкова была связана с высшими государственными постами, восемь пришлись на войну и борьбу с разрухой – весь совнархозовский и значительная часть совнаркомовского периодов.