Текст книги "Время Алексея Рыкова"

Автор книги: Дмитрий Шелестов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

В последние годы в литературе широко обсуждается вопрос о возможности альтернативных путей, по которым могла пойти страна с конца 20-х годов. При этом все авторы, естественно, пишут и о «сталинской альтернативе», которая-де пробила себе дорогу и была реализована. Но существовала ли в действительности именно тогда, в 1928–1929 годах, социально-экономическая программа, которая бы в целом выражала эту альтернативу? Раздумывая над поставленным вопросом, отметим два момента. Сталинская «программа» в целом никогда заранее не рассматривалась, а значит, не утверждалась никаким – ни партийным, ни советским центральным органом; более того, она противоречила решениям последнего к тому времени XV партсьезда. Да она и не могла где-нибудь или кем-нибудь рассматриваться или утверждаться по той простой причине, что её в то время не было. То, что затем стало преподноситься как реализация «великого замысла мудрого вождя», складывалось постепенно и на ощупь в ходе развития событий, нередко в зависимости от того, куда они «понесут». Сталин, действуя расчетливо, не раз в те месяцы шел и на большой риск, граничащий с авантюризмом. В своих «теоретических выкладках» он надергивал цитаты из работ основоположников марксизма-ленинизма, используя на практике многие положения «левых» (в том числе Троцкого и Преображенского), а когда было нужно, и «правых», тут же понося тех и других за оппортунизм и фракционность.

Задним числом все это было окончательно оформлено «Кратким курсом» во впечатляющую концепцию последовательного осуществления сталинской «программы». Тогда-то партсьезды и получили свои канонические наименования: XIV – «съезд индустриализации», XV – «коллективизации», XVI – «развернутого наступления социализма по всему фронту», XVII – «съезд победителей». Логично, не правда ли?

Но именно эта «логика», скрывая фракционную деятельность Сталина и его группы, объявила Рыкова, Бухарина, Томского и их сторонников фракционерами и «правыми». Однако они могли быть таковыми только по отношению к генеральной линии партии. Между тем именно за неё, за проведение политики нэпа, её развитие они и выступали против сталинской «программы» в 1928–1929 годах. Их можно назвать правыми, но совсем в ином смысле, в смысле их правоты, когда они указывали на опасность, грозившую партии и стране.

«Я забочусь отнюдь не о себе, – подчеркивал в 1929 году Рыков, – никаких элементов какой-либо самозащиты ни у меня, ни у Бухарина, ни у Томского нет. Принимаемая по отношению… к нам установка может навредить нам, нас убить политически… партия может и имеет право это сделать. Я боюсь, однако, что она может чрезвычайно повредить всей партии, став исходным пунктом для совершенно нового этапа в организации руководства и жизни всей партии».

Вдумаемся в последнюю фразу этого заявления. В ней – прямое указание на опасность захвата власти Сталиным, хотя его фамилия по понятным соображениям не названа. Одна из трудностей предотвращения этой указанной Рыковым опасности заключалась в том, что на олицетворявшем её человеке был, как и предвидел три года назад Дзержинский, «костюм е красными перьями».

Не упрощаем ли мы характеристику Сталина, сводя её чуть ли не полностью только к его прямо-таки демоническому властолюбию? Оно, несомненно, было и сочеталось с его честолюбивым замыслом «построить социализм» непременно под его, Сталина, руководством в кратчайший срок, любыми путями, средствами и ценой. Этот замысел основывался на прямолинейном и примитивном понимании марксистско-ленинской революционной теории. Он же определил, казалось бы, внезапное неприятие Сталиным с конца 20-х годов нэпа с его неизбежно длительным сроком социалистического строительства.

Но сам по себе этот личный честолюбивый замысел не так-то уж много значил. Осуществить его только с помощью партийного аппарата и политических комбинаций вряд ли было возможно. Драматизм ситуации заключался в том, что сталинский замысел находился в русле устремлений определённой и немалой части трудящихся масс, захваченных «революционной нетерпеливостью», своеобразным революционным романтизмом, породившим у них веру в то, что старый мир будет полностью сломан и «социализм можно построить завтра». Эта часть трудящихся во имя такого «завтра» шла на неимоверные лишения, совершала подвиги, вовлекала в орбиту энтузиазма молодёжь, другие слои общества. Но она же создавала свою атмосферу в политической жизни страны и прежде всего в партии.

Не понимая такой атмосферы, нельзя понять и события, развернувшиеся в конце 20-х годов в высшем эшелоне власти. Борьба с Рыковым, Бухариным, Томским и их сторонниками, а точнее, борьба, развязанная Сталиным и его фракцией внутри руководства партии, продолжалась свыше полутора лет, с февраля 1928 до ноября 1929 года. В ней молено выделить две основные фазы.

Первая охватывает примерно десять-одиннадцать месяцев 1928 года. Её основной политический итог выразился в том, что равновесие в высшем партийно-государственном руководстве перестало существовать. Рыков, Бухарин и Томский (Угланов уже был освобождён от руководства московской организацией) оказались в Политбюро в меньшинстве и, продолжая отстаивать свои взгляды, были вынуждены перейти в оппозицию по отношению к его большинству во главе со Сталиным.

Последний, наращивая свои удары, вместе с тем осуществлял обманные для своих противников манёвры. Именно летом 1928 года он пытался успокоить Бухарина, заявив: «Мы с тобой – Гималаи, остальные – ничтожества». Не к тому ли времени относится и его разговор с Рыковым, которому он предложил «руководить вдвоём» («Как два Аякса», – щегольнул Сталин знанием героев «Илиады»).

Их разговор не может быть воспроизведён дословно, его нельзя и точно датировать, ведь он мог произойти и в 1926– 1927 годах. Однако, сообщив о нем накануне своего ареста дочери, Н.С. Рыкова затем сказала: «Твой отец отказался… С тех пор и пошло…» А «пошло», как известно, в 1928 году…

Почти весь следующий, 1929 год, вплоть до ноября, борьба внутри руководства продолжалась, вступив в свою вторую, и заключительную, фазу. Несмотря на то что «тройка» осталась в меньшинстве, она не сложила оружие. Продолжались яркие выступления в печати Бухарина. Рыков осуществлял общее руководство завершением плана пятилетки, стремясь воплотить в нем директивы XV съезда.

Между тем Сталин счел, что пришло время для нанесения определяющих ударов. На апрельском (1929) пленуме ЦК и ЦКК он выступил с многочасовой речью «О правом уклоне в ВКП (б)», которая содержала умышленно обострённую и предвзятую критику взглядов Бухарина, Рыкова и Томского. Генсек дал беспощадную оценку этой группе, которая, как подчеркнул он, не просто фракционная группа, а «самая неприятная и самая мелочная из всех имевшихся у нас в партии фракционных групп». Таким образом, борьба с «правыми» впервые стала широко известна стране. Но пока её преподносили как дискуссию. Резкая и просто грубая речь Сталина в печати не появилась (она была опубликована лишь через двадцать лет). Не было сообщено и решение об освобождении Бухарина от должности редактора «Правды» и Томского от руководства ВЦСПС.

В день окончания пленума открылась XVI партконференция, утвердившая пятилетний план, фактическое осуществление которого уже началось с последнего квартала 1928 года. Основной доклад по этому вопросу сделал Рыков, содоклады – Кржижановский и Куйбышев.

Встреченный молчанием, Рыков представил выдержанный в спокойных тонах доклад. Вместе с тем он изложил в нем положение о необходимости и возможности осуществлять социалистические преобразования без больших социальных потрясений, что явно противоречило выдвинутому в 1928 году сталинскому тезису об обострении классовой борьбы по мере приближения к социализму. Кроме того, в докладе обосновывался вывод, что без развитого высокопродуктивного сельского хозяйства полнокровной индустриализации страны быть не может. Этот вывод вызвал критику делегатов, многие из которых только что были свидетелями разноса в речи Сталина на пленуме предложения Рыкова сделать в первые два года пятилетки усиленные вложения в сельское хозяйство, добиться его подъема и тем самым обеспечить последующее развитие промышленности.

В целом же критика «правых» на конференции ограничилась принятием резолюции, поддерживавшей решения только что прошедшего пленума ЦК и ЦКК. В последующие месяцы могло даже показаться, что она заглохла.

Однако сталинские «оргвыводы» продолжались. В мае прошел очередной, XIV Всероссийский съезд Советов, на котором Рыков, как обычно, выступил с докладом правительства РСФСР.

Отметим в связи с этим докладом одно важное положение, которому тогда, в весенне-летние недели 1929 года, Рыков придавал особое значение. Ещё накануне Всероссийского съезда Советов, выступая на заседании правительства, он подчеркнул: «В этом году произошли два крупнейших события: окончание районирования страны и составление пятилетнего плана развития народного хозяйства». К настоящему времени, констатировал глава правительства, мы в силу скудости наших ресурсов и отсутствия планирования на длительную перспективу централизовали не только регулирующие, но и в значительной степени оперативные функции. Проведение районирования и принятие пятилетки давали возможность, по убеждению Рыкова, отказаться от такой «зацентрализованности», осуществить, как заявил он на XIV Всероссийском съезде Советов, «принцип децентрализации управления в целях значительной разгрузки центральных органов от оперативных функций и усиления планирующей и регулирующей работы этих органов».

Заявленный Рыковым принцип децентрализации шел вразрез с административно-командной системой и не мог быть ею принят. Все более чуждым для тех, кто насаждал и укреплял эту систему, становился и сам Рыков.

Состоявшаяся сразу после заключительного заседания съезда сессия только что избранного ВЦИК началась с решения организационного вопроса. Открывший её Калинин сообщил, что на основе предварительного обсуждения выработано мнение, согласно которому «наступило время, когда для РСФСР можно выбрать самостоятельного председателя Совнаркома, не связанного непосредственно с такой же должностью в союзном Совнаркоме». Председателем СНК РСФСР стал С.И. Сырцов[44]44
  С.И. Сырцов в 1921–1926 годах работал в аппарате ЦК партии, а затем – в 1926–1929 годах – секретарем Сибкрайкома ВКП (б). Предложение о его назначении председателем СНК РСФСР, несомненно, исходило от сталинского большинства Политбюро. Однако спустя чуть более года (в ноябре 1930 года) Сырцов был объявлен «правым» и смещен, а позже репрессирован. Его преемником стал Д.Е. Сулимов, после ареста которого в 1937 году Совнарком РСФСР возглавил Н.А. Булганин.


[Закрыть].

Таким образом, 18 мая 1929 года, после более чем пятилетнего пребывания на этом посту, Рыков перестал быть главой правительства РСФСР. В принципе такое решение было оправданно. С каждым годом по мере усложнения народнохозяйственной и других сфер жизни Российской Федерации руководить её высшей исполнительной властью «по совместительству» становилось все труднее, да и одновременно рос объём работы союзного правительства. И все же освобождение Рыкова именно в тот момент заставляет думать, что к такому решению была прежде всего причастна недобрая рука хозяина кабинета, расположенного на пятом этаже массивного здания на Старой площади…

Надо полагать, не вызвала радости в этом кабинете и дружно-приветственная встреча Рыкова, когда он два дня спустя вышел на трибуну V Всесоюзного съезда Советов СССР, чтобы представить очередной отчетный доклад союзного правительства. В репортерской записи, опубликованной «Известиями», сообщалось: «Рыков терпеливо стоит на трибуне и ждёт, когда спадут приветствующие его овации. Затем, ввиду большого объёма доклада, просит увеличить регламент. Съезд бурно поддерживает. Но Михаил Иванович шутливо качает головой:

– Ладно уж, в последний раз…»

Говоря это, Калинин имел в виду, что в последний раз соглашается на нарушение регламента. Но слова его приобрели иной, пророческий смысл.

Рыков действительно выступал с последними докладами на высших партийных и советских форумах. Такими стали его доклады на XVI партконференции, на XIV Всероссийском съезде Советов и вот теперь на V съезде Советов СССР, самый последний…

Но докладчик не думал об этом. Подробно охарактеризовав внешнеполитическое положение страны, он уделил основное внимание проблемам её внутреннего развития, анализу вопросов, связанных с преодолением серьезных трудностей и задач подъема сельского хозяйства, осуществления индустриализации. Как всегда, Алексей Иванович связывал решение этих задач с необходимостью «просветления жизни» простых тружеников. «Вопросы, касающиеся вещей и технических процессов, – говорил он, обращаясь к делегатам съезда, – совершенно справедливо занимают огромное место в нашей жизни, но нельзя забывать того, что все это существует для людей. Не люди для машин, а машины для людей. Не люди для индустриализации, а индустриализация для людей – для рабочих и крестьян».

Съезд Советов СССР одобрил первый пятилетний план в двух его вариантах: оптимальном и минимальном. Оба варианта представляли собой развитие принципов новой экономической политики. Планировалось определённое ускорение индустриализации и одновременно рост производительности сельского хозяйства (предполагалось за пятилетку вовлечь в Колхозы 18–20 % крестьянских хозяйств, а в различные виды кооперации – 85 %).

Этот съезд стал не только последним, на котором прозвучал доклад Рыкова, но и последним, чьи документы опирались на принципы нэпа. Через несколько месяцев, к весне 1930 года, более половины крестьянских хозяйств было согнано в колхозы. Ещё раньше потянулись подводы и загромыхали товарняки с выселяемыми кулаками, которых неожиданно оказалось миллионы. Минимальный вариант пятилетки был объявлен оппортунистическим, а оптимальный стал разваливаться из-за нагнетания темпов индустриализации.

Но прежде, чем все это (и многое другое) случилось, должно было произойти одно событие. Осенью 1929 года внешне вроде бы неожиданно критика «правых» приобрела разносный характер и все черты расправы. В ноябре 1929 года пленум ЦК и ЦКК вывел Бухарина из Политбюро. Одновременно он принял постановление, признававшее «пропаганду взглядов правого оппортунизма и примиренчества с ним несовместимой с пребыванием в рядах ВКП (б)». Вся эта акция не только означала расправу с Бухариным, Рыковым, Томским и их сторонниками, но и была рассчитана на подавление в будущем возможности проявления любого инакомыслия, в том числе и обсуждения путей развития страны, которая отныне должна была идти только «сталинским курсом».

После пленума Рыков ещё чуть более года оставался на прежних постах. Это было для него очень тяжелое время, хотя он продолжал много работать. В июне 1930 года Алексей Иванович выступил с речью на XVI съезде ВКП (б), в которой признал ошибочность своих взглядов в 1928–1929 годы и заявил, что обязуется «сделать все, что найдёт необходимым съезд, для того, чтобы последствия этих ошибок как можно скорее изжить». Нетрудно заметить при чтении речи, что далась она ему нелегко. Вместе с тем, как это ни покажется неожиданным, она была исполнена, разумеется с учетом обстановки, в которой произносилась, определённого достоинства, лишена самоуничижительности. Насколько искренен был в ней Алексей Иванович? Вопрос нелёгкий. Думается, что он стремился воспринять происшедшее, осмыслить его и принести пользу партии и народу в новой ситуации, сложившейся в стране. Но вряд ли он мог внутренне принять неоправданные социальные потрясения, резкое ужесточение жизни и, конечно же, сталинский диктат.

Несмотря на все «развенчания», авторитет Рыкова в партии и его популярность в стране далеко не были исчерпаны. Этого сталинское руководство не могло не учитывать. После XVI съезда Алексей Иванович в шестой раз был избран членом Политбюро. Теперь в составе этого органа находились только два человека, входившие в него при Ленине, – Рыков и Сталин. Пройдет менее полугода, и останется только один, тот, который сумел разрушить ленинское руководство и добиться утверждения режима личной власти.

С каждым месяцем и даже неделей для Рыкова становилась очевидной необходимость его ухода с поста главы правительства. Как ни непривычно рассуждать таким образом о деятелях его масштаба, но можно предположить, что Алексей Иванович все более терял представление, как он должен осуществлять руководство в той конкретной обстановке. У него явно нарушился деловой контакт с председателем ВСНХ Куйбышевым, сторонником взвинчивания темпов индустриализации, не было взаимопонимания и с руководителем только что созданного наркомата земледелия Яковлевым, да последний и не считался с главой правительства, действовал (как, впрочем, и Куйбышев) по прямым указаниям Сталина. В то же время выступления Рыкова на заседаниях Политбюро встречали насторожённо, а при обсуждении целого ряда вопросов он сам был вынужден проявлять сдержанность.

В пятницу, 20 декабря 1930 года, газеты опубликовали принятое накануне постановление ЦИК СССР: «Удовлетворить просьбу тов. Рыкова А.И. и освободить его от обязанностей председателя СНК и СТО СССР». Тогда же его преемником был назначен Молотов.

Прошло два дня, и на газетных полосах появилось сообщение о состоявшемся пленуме ЦК и ЦКК ВКП (б). Ровно за пять лет до этого, 23 декабря 1925 года, Сталин, стоя на трибуне XIV партсъезда, назвал Рыкова первым среди политических лидеров, без которых, по его, Сталина, убеждению, «руководить партией невозможно». Теперь «рулевой большевизма» обеспечил такую возможность.

Бывшие лидеры правой оппозиции, говорилось в сообщении об итогах декабрьского пленума ЦК и ЦКК 1930 года, «ни в коей мере не доказали партии, что они способны на практике проводить генеральную линию и способны возглавить бешеную борьбу с оппортунизмом, что является решающим условием осуществления напряжённого хозяйственного плана на 1931 год. Объединённый пленум освободил тов. Рыкова от обязанностей члена Политбюро ЦК». Что же, действительно, «бешеную борьбу» Алексей Иванович обеспечить не мог. Для этого нужны были совсем другие люди…

Но оказалось, что такую борьбу не мог обеспечить не только он. В те декабрьские дни в правительстве СССР произошли заметные передвижки. Был освобождён от должности заместителя председателя СНК Шмидт, вместо Кржижановского руководителем Госплана стал Куйбышев, а на освобождённый им пост председателя ВСНХ был назначен Орджоникидзе (одновременно его избрали вместо Рыкова членом Политбюро[45]45
  Впоследствии фамилию Орджоникидзе получил и бывший город Рыково, затем, с 40-х годов, вновь ставший Енакиево.


[Закрыть]), Ушел в отставку многолетний наркоминдел Чичерин (его преемником стал Литвинов), освободили от обязанностей наркомтруда Угланова и наркомфина Брюханова. Покинул пост управляющего делами СНК Горбунов, занимавший его ещё при Ленине.

Почти семь лет работы А.И. Рыкова во главе Советского правительства пришлись на важные этапы развития страны. Их знаменателем было проведение новой экономической политики, оборванной на переломе 20—30-х годов сталинским руководством. Сам того не подозревая, высокую оценку одного из важнейших результатов этой политики дал в начале 1931 года Молотов.

Выступая на сессии ЦИК СССР, он отметил, что с середины 20-х годов «на базе быстро растущего хозяйства и улучшения условий жизни масс в Союзе ССР идёт особенно быстрый прирост населения». За шесть лет, с 1925 по 1930 год, численность населения выросла, по его данным, больше, чем на 20 млн. человек, то есть увеличивалась ежегодно за счет примерно 3 млн. новых маленьких граждан СССР.

Мы привычно судим о развитии страны прежде всего, а то и исключительно по отметкам её экономического уровня. Но не свидетельствуют ли о «просветлении жизни» народа и демографические показатели, в том числе только что приведенные? Рост этих показателей (а он произошел после демографических катаклизмов 1914 – начала 20-х годов) был обеспечен социально-экономической политикой Советского правительства, во главе которого стоял «наиболее близкий, – как отметит позже писатель Василий Гроссман, – народному, крестьянскому и рабочему интересу практик государственного дела волоокий Рыков».

В те драматические тридцатые…

А в те же дни на расстояньи,

За древней каменной стеной.

Живёт не человек, – деянье,

Поступок ростом с шар земной.

_{Борис Пастернак}

После отставки с поста главы правительства остался жить за кремлёвской стеной, иносказательно названной поэтом каменной, и Рыков – ещё на целые шесть лет, до 1936 года, который, кстати, открылся в том числе и публикацией «Известиями» приведенных пастернаковских строчек.

Правда, теперь, чтобы добраться до места новой работы, Алексею Ивановичу пришлось пользоваться машиной. В предшествующие годы он нет-нет да и интересовался, как идёт сооружение первого в послеоктябрьское время крупного здания на Тверской улице. Так совпало, что оно было освобождено от строительных лесов почти одновременно с уходом Рыкова из кремлёвского кабинета. Ныне это здание – Центральный телеграф на улице Горького – известно каждому москвичу. Но далеко не каждый знает, что в его западном крыле расположены административные помещения, и уже только единицам известно, что у его подъезда на протяжении пяти с половиной лет останавливался черный «линкольн», с подножки которого сходил немолодой, но внешне собранный и бодрый человек.

В ту весну, когда Рыков впервые появился здесь, ему исполнилось 50 лет. И как это не раз с ним бывало, новый поворот в его жизни совпал с уходом зимы. 30 марта 1931 года он был назначен народным комиссаром почт и телеграфов СССР.

Было бы опрометчиво рассматривать такое назначение как своеобразную ссылку отставного главы правительства в глухую и тихую чиновничью провинцию высшего государственного аппарата. Чиновничества, то есть бюрократизма, здесь было предостаточно, но отрасль, которой руководил наркомат, была совсем не периферийной.

И то и другое новый нарком хорошо сознавал. Уже поработав здесь, он самокритично признавал, что руководимый им наркомат «и самый разветвленный, и самый плохой из всех наркоматов», добавив для расшифровки второго – «самый бюрократический». Борьба с бюрократизмом проходит через всю государственную деятельность Рыкова, она – важная тема для специального исследования. Таковым же является и изучение его вклада в развитие отрасли руководимого им наркомата, переименованного с начала 1932 года в наркомат связи. Произошла не просто смена бланков наркомата и укрепленной у его подъезда вывески. Рыков в соответствии с новыми задачами, вставшими в начале 30-х годов перед органами связи, провел реорганизацию управления ими и их работы. Была определена новая структура наркомата и его местных органов, действовавшая затем более 20 лет. Она позволила улучшить руководство отраслью в оказании ею общественных и личных услуг (почта, телеграф, телефон, радио), а также усилить воздействие на строительство и эксплуатацию всех видов электрической связи и радиовещания, осуществлявшихся другими ведомствами.

Все это происходило в труднейшую пору «пятилетки в четыре года» и «доделывания» её в следующей пятилетке. Изменения в деревне требовали развития средств связи в сельских районах, индустриализация – на новостройках и в городах. Не хватало всего. Сразу возникли большие сложности с подготовкой кадров связистов, которых главным образом черпали среди крестьянского населения. Под руководством наркома были введены обязательное обучение техминимуму и периодическая сдача всеми работниками отрасли техэкзаменов. Одновременно наращивали работу спешно организованные отраслевые техникумы и ВТУЗы.

Трудности с капиталовложениями стопорили модернизацию средств связи, новое строительство. Тем не менее воля и опыт Рыкова многое преодолевали. Так, при его активном участии развернулось строительство не имевшей тогда по протяженности (9 тыс. км) равной в мире воздушно-столбовой магистрали, обеспечившей телефонно-телеграфную связь на линии Москва – Хабаровск. «Нарком постоянно интересовался ходом строительства, – вспоминает заслуженный связист И.С. Равич. – Его внимание чувствовалось при решении сложных вопросов технического характера и материального обеспечения. Непосредственное участие А.И. Рыков принимал в комплектовании объекта квалифицированными специалистами». Поездка Алексея Ивановича на Дальний Восток по линии этой магистрали летом 1936 года оказалась его своеобразным прощанием со страной…

Когда будет исследована история руководимой им в те годы отрасли, можно быть уверенным, что рядом с его фамилией встанет немало других. Рыков никогда не работал в одиночку, умел находить людей, сплачивать и мобилизовывать их, создавая обстановку для совместной работы.

Вместе с тем лично для него обстановка становилась все более удушающей. Она была неразрывно связана с тем, что постепенно нарастало в стране, её руководстве.

Мы много и правильно пишем о подвиге трудящихся, шедших тогда немыслимо трудной дорогой. Но в атмосфере, которую несла с собой сталинщина, оживали и иные тенденции – политическая подозрительность и взаимное недоверие, ростки доносительства, неуклонно нагнетаемый социальный психоз и т. д. Поднимали голову люди, чуждые каким-либо моральным принципам, а то и нелюди, из которых скоро будут вербоваться кадры заплечных дел мастеров и просто карателей. Заметим, что жестокость и бесчеловечность методов коллективизации привела не только к неисчислимым людским жертвам, но и к внутреннему очерствению многих из тех, чьими руками она проводилась, их равнодушию к страданиям, вере в неизбежность насилия.

Есть ещё одна, вроде бы мало замечаемая нами сторона – снижение уровня высшего руководства. В корне изменились требования к его качеству. Глубокое проникновение в существо решаемых задач все более подменялось силовыми методами выполнения указаний, которые давал «зодчий социалистического общества». Так начинали называть Сталина. Редактируемая его вернейшим подручным Мехлисом «Правда» вынесла это определение в заголовок апологетической статьи, опубликованной в канун 10-летия кончины Ленина. Её автор – Карл Радек завершил её в мажорных тонах: «На Мавзолее Ленина, окружённый своими ближайшими соратниками – Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым, Калининым, Орджоникидзе, стоит Сталин в серой солдатской шинели. Он знает, что он выполнил клятву, произнесенную десять лет назад над гробом Ленина». Вот, оказывается, когда сколачивался сценарий упомянутого кинофильма «Клятва», который полтора десятка лет спустя заполонил экраны.

Рыков не принадлежал и не мог по своей сущности принадлежать к перечисленной «команде» человека в серой солдатской шинели. Более того, он был в первых рядах тех, кто постоянно находился под его тяжелым взглядом.

3 января 1933 года читатели «Правды» неожиданно – Рыков уже более двух лет почти не упоминался в печати – обнаружили помещенный в газете обширный отрывок доклада наркома связи, с которым он выступил на Всесоюзном слете ударников своей отрасли. Без увязки с содержанием доклада в нем особо подчеркивался призыв к «борьбе с правым уклоном». Через десять дней стало ясно, чем был вызван этот призыв.

12 января состоялся пленум ЦК и ЦКК ВКП (б), рассмотревший вопрос об антипартийной группировке Эйсмонта, А. Смирнова и др., «разложившихся и переродившихся людей, пытавшихся организовать борьбу против партии и партийного руководства». Пленум, «установив», что Томский, Рыков и Шмидт «поддерживали связь со Смирновым и Эйсмонтом, чем, по сути дела, поощряли их в их антипартийной работе», давали повод «рассчитывать на поддержку бывших лидеров правой оппозиции», строго предупредил «указанных товарищей». Но на деле это было не столько предупреждение, сколько подготовка к реальному шагу в окончательной расправе с ними. Готовя его, Сталин всячески стремился разъединить своих политических противников. Не этим ли объясняется заявление Бухарина на том же пленуме, что его бывшие соратники по руководству «правой оппозицией» Томский и Рыков «сделали добавочную крупнейшую и тяжелейшую ошибку»?

Впрочем, позже Сталин объединил их всех – «левых» и «правых» – политическими «судебными» процессами 1936–1938 годов. Это общеизвестно. Но стоит обратить внимание на более ранний прием такого «объединения», примененный им на XVII съезде ВКП (б).

На нем с покаянными речами выступили бывшие лидеры «левых» и «правых», в том числе Рыков. Рассмотрение каждой из этих речей по отдельности мало что даёт и оставляет лишь чувство горечи от их вынужденного славословия в адрес Сталина. Однако, взятые в совокупности, они по-своему высвечивают политический замысел руководителя этого съезда. Объявив последний «съездом победителей», Сталин организовал внутри его своеобразный «мини-съезд побежденных». Киров назвал бывших лидеров оппозиции «обозниками» в движении к социализму. Сталин стремился показать их поверженными, плетущимися за его триумфальной колесницей.

Рыков, Бухарин и Томский были включены (разумеется, не без сталинского указания) в список для избрания нового состава ЦК партии. Однако теперь они стали не членами, а кандидатами в члены ЦК.

Через год, в феврале 1935 года, Рыков участвовал в работе VII Всесоюзного съезда Советов; он был, как и прежде, избран членом ЦИК СССР, а на состоявшейся сессии последнего – вновь утвержден наркомом связи. В «Правде» по случаю утверждения правительства была помещена большая групповая фотография. Алексей Иванович стоит во втором ряду. После публикации этого снимка фигура Рыкова мелькнёт всего лишь раз – в кинокадре мартовского «процесса» 1938 года…

В 1961 году его дочь Наталию Алексеевну, вернувшуюся в Москву после многолетнего заключения и ссылки, неожиданно для неё вызвали в ЦК КПСС. Один из четверых людей, находившихся в кабинете (их фамилии Наталия Алексеевна не помнит), спросил: «Говорил ли вам отец в самое последнее время, что он невиновен?» Наталия Алексеевна ответила, что такого слова – «невиновен» – в их доме произнесено быть не могло. Не возникало и мысли о какой-то вине Алексея Ивановича перед партией. «Видите ли, – сказали ей, – в деле Бухарина имеются письма Сталину, где он пишет: «Иосиф, не верь тому, что я говорю на допросах. Я ни в чем не виноват, меня оклеветали». А в деле Рыкова ничего подобного нет. Что это может значить?» Объяснений, естественно, не последовало. Тогда её попросили кратко изложить на бумаге все, что она помнит о последних неделях жизни отца.

Написанное Наталией Алексеевной в последующие дни (а оно далось ей очень нелегко и привело к нарушению мозгового кровообращения, двухмесячному пребыванию на больничной койке) является, на наш взгляд, человеческим документом большой силы, свидетельством трагизма последнего периода деятельности А.И. Рыкова. Пересказывать этот документ – значит многое потерять в нем. Ниже следует текст, написанный Наталией Алексеевной, который она передала для этой книги[46]46
  С сокращениями текст публиковался в журнале «Театр», 1988, № 7, с. 162–164. Там же см. воспоминания Наталии Алексеевны об отце. В приведенном ниже тексте примечания сделаны автором данной книги.


[Закрыть].