Текст книги "Шоколад или жизнь?"

Автор книги: Диана Дэвидсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

– Спасибо, что пораньше приехала, – кивнула я ее золотоволосой головке – такой курчавой, что Лиз напоминала мультяшного героя, засунувшего пальцы в розетку.

Элизабет поздоровалась со мной легкой улыбкой и кивком головы в завитушках, между которых виднелись длинные, в тринадцать сантиметров, серебряные сережки. Она подошла ко мне широким шагом с носка – излюбленная походка женщин, которые в основном носят только балетки. Ее обычный наряд, состоящий из черного трико, колготок и юбки от Данскин до середины икры, не вязался с официальной обстановкой зала. Хотя это было для нее так типично… Элизабет Миллер была похожа на фею Динь-Динь из «Питера Пэна» – которой, правда, уже стукнуло тридцать.

– Я приготовила их с душой, – ее улыбка приоткрыла слегка неровные зубы.

– Не волнуйся, я никому не скажу.

Элизабет держала последний оставшийся в Аспен-Мидоу магазинчик полезных продуктов и была помешана на здоровом питании. Она даже белую муку не продавала.

– А у нас будет возможность уйти пораньше? Мечтаю убраться отсюда еще до того, как директор начнет свои денежные поборы.

– Уверена на все сто.

В последнее время дела в магазинчике Элизабет шли не так хорошо, как хотелось бы. Недавно я заезжала к ней, чтобы купить сушеную папайю, и Элизабет пыталась продать мне двадцатикилограммовую упаковку пшена. А когда я намекнула, что ей пора обратить внимание на деликатесы и, может быть, заняться ими, она посмотрела на меня так, будто я предложила ей что-то неприличное.

– Серьезно, – сказала она, вытянув вперед носок правой ноги. – Мне не хочется платить за блюда, которые я все равно не буду есть. Извини, Голди, это не к тебе. Понимаешь, я абсолютная вегетарианка. К тому же шампанское разрушает клетки мозга… И вообще, я пришла, чтобы повидать друзей, и не собираюсь выслушивать речи о том, как заполучить еще больше денег для школы, только потому что она опять в чем-то нуждается. Пусть делают, что хотят, а я покончила с чувством несуществующей вины. И никому ничего не должна. Разве что себе – в ближайшие два дня снять стресс ромашковым чаем и отваром из листьев колеуса.

– Ты всегда можешь дать им фальшивый чек, – предложила я, пристроив на столе последнюю корзинку с дыней.

– Неплохая идея! – Она посмотрела на меня в упор. Ее большие голубые глаза напомнили мне Филипа. – Филип звонил?

– Да, он опоздает немного. Я могу тебе чем-то помочь?

– Нет, – без уверенности ответила она.

– Все нормально?

– Нормально.

Она попыталась переключить мое внимание на корзинки с дыней:

– Тебе много пришлось готовить?

– Множество разных вкусностей. Попробуй запеканку. В ней абсолютно вегетарианский чеддер.

Она не отреагировала на мою шутку. А у меня было еще полно работы. Нельзя прохлаждаться, когда вот-вот нагрянет толпа гостей. Не знаю, к чему клонила Элизабет, но мне ужасно хотелось, чтобы она скорее перешла к сути.

– Голди, – наклонила свое эльфийское личико Элизабет и внезапно умолкла, поджав губы.

Что-то подсказывало мне – говорить она собирается не о еде, не о школе и даже не о подлеце-директоре. И я предложила:

– Может, присядем?

– Нет уж, – ответила она, наклонившись еще ближе к корзинке с дыней и делая вид, что внимательно ее изучает. С кухни призывно шел запах бекона и кофе. Мы обе знали: пора туда. – Просто…

– Просто?..

– Ох, – тяжело вздохнула она. – Я переживаю за Филипа. Мне кажется, что-то он чересчур усердствует с некоторыми из своих пациентов. Ну, знаешь, вы ведь достаточно близки, чтобы обсуждать такие вещи.

Люди всегда говорят «знаешь», чтобы не отягощать себя объяснениями, словно они пытаются переложить на тебя ответственность, мол, ты знаешь, о чем я. Вот мое любимое: «Знаете, вам надо заполнить бланк». А Элизабет имела в виду: «Знаешь, я не стану ничего говорить, ты лучше сама догадайся».

Общаться в такой просторной столовой было неловко, поэтому я наклонилась к ней ближе и в очень доверительной манере уточнила:

– Ты имеешь в виду, рассказывает ли он мне о своих пациентах, или ты хочешь знать, спим ли мы с ним? В любом случае, ответ на оба вопроса «нет».

Она пожала плечами:

– Нет, знаешь, я совсем не это имела в виду.

Я все еще «не знала».

– Тогда ты, наверное, имеешь в виду, достаточно ли мы близки, чтобы думать о свадьбе? Тоже нет. Удовлетворена?

Она, похоже, успокоилась и даже прикрыла на секунду глаза.

– Понимаешь ли… – начала она, еще больше колеблясь, и остановилась. А я подумала: «Давай, давай, говори же!» Но Элизабет с трудом удавалось раскрывать рот: – Мне просто надо поговорить с тобой… то есть, с ним. Но я не знаю о его планах…

– Мне также неизвестны его планы, кроме, разве что, того, что он собирался на бранч. Если ты хочешь поговорить с ним о здоровой пище, я буду рядом. Если ты хочешь поговорить о здоровой пище со мной, сегодня я буду у тебя в магазине, чтобы закупить все для завтрашнего ужина. А теперь будь хорошей вегетарианкой, пойдем со мной на кухню и проверим, готов ли бекон.

Она наморщила нос:

– Бекон? Я даже запаха его не выношу…

Но ее прервала первая группка гостей: в проеме резных дверей неожиданно появились родители учеников (некогда сами выпускники). Они шумно ввалились в столовую, заливаясь неестественным смехом. Это был тот смех, сквозь который слышалось: «Видите? Не надо быть молодым, чтобы уметь веселиться». И вдруг стало поздно проверять бекон или что-нибудь еще. Я вынула изо льда первую бутылку шампанского и начала ее открывать.

– Сделай мне одолжение, – шепнула я Элизабет. – Беги быстрей на кухню и приведи кого-нибудь. Мне тут нужна помощь. А потом дефилируй прямиком к своим корешам и отвлеки их, пока они не начали уничтожать фрукты. Я помогу с шампанским.

– Конечно, – смущенно проговорила она, встряхнув волосами. Серьги в ее ушах закачались, как елочные украшения на елке. – Только, пожалуйста, дай мне самой поговорить с Филипом.

– Элизабет, это твой брат! И только ты одна можешь разобраться с ним, что бы там тебя ни беспокоило. Знаешь?

ГЛАВА 3

– …И когда мы проведем водопровод вот сюда… – говорил директор, водя стрелочкой по экрану, – мы приступим ко второй фазе нашего плана…

Сидящая за директорским столом Адель Фаркуар тронула подкрученный темный локон строгой стрижки. К сожалению, я не видела, как генерал привез ее на своем «рейнджровере». Было почти одиннадцать часов, и бывшие выпускники уже ерзали на стульях, посматривая на свои «ролексы». Даже болван понял бы, что «фаза два» означала «больше денег». От стола к столу бродил гул всеобщего недоумения. Все переглядывались с немым вопросом: сколько это еще будет продолжаться? Мой ответ: вечность.

От долгого стояния у меня жутко заныли ноги. Шведский стол выглядел отвратительно. Еды почти совсем не осталось, за исключением того, что я припасла для Филипа. Но его все не было. «Если он вот-вот не появится, то останется голодным», – думала я.

И он вошел… Копна светлых волос, черный блейзер, белые брюки – парень-модель из модных журналов. Держался Филип по-хозяйски. Из-под очков «Рей Бен» он внимательно осмотрел зал. Женская часть присутствующих отозвалась восторженным аханьем. Я набрала в грудь побольше воздуху – выдохнула. За всю свою жизнь лишь один-единственный раз я услышала женский одобрительный возглас в свой адрес. Это был комплимент по поводу замороженного салата.

– Как поживает мой любимый повар? – низким голосом произнес Филип, приблизив к сервировочному столу стройное тело. Он наклонился ко мне так близко, что я даже смогла прочитать на его значке надпись «Защитим наши горы». Политкорректный психотерапевт одарил меня широкой зазывной улыбкой.

Я кивнула его очкам и обратилась к аристократическому носу:

– Хорошо. А как мой любимый психолог? Голоден?

– Как волк, – отозвался нос. Филип извлек из портфеля конверт манильской бумаги и едва слышно продолжил: – Мой вклад. У них закончились наклейки для участников. Пришлось привезти еще. – Он подал знак директору, помахав конвертом, и спросил меня: – Все уже почти закончилось? Так мы едем?

Я кивнула – на оба вопроса. Филип вышел вперед и передал конверт директору, который даже и не пытался скрыть своего удовольствия. Элизабет поймала мой взгляд и помахала рукой, словно в ней была дирижерская палочка. Пока Филип возвращался обратно, Элизабет внимательно за ним наблюдала.

Директор все еще говорил – о деньгах, но уже словами, вовсе с ними не связанными. Он оставил в покое стрелку на экране и бубнил про капиталовложения. В этом году самым важным из капиталовложений и крайне необходимым усовершенствованием оказался открытый подогреваемый бассейн олимпийских размеров. Последний месяц родители учеников и друзья школы обхаживали (ладно, у них это называется «обходить») местных предпринимателей, рассказывая, как важно построить бассейн. Если кто-то соглашался вложить энную сумму денег, ему дарили специальную наклейку участника «Построим бассейн вместе».

Когда Филип заговорщицки ухмыльнулся, мне показалось, что все происходящее выглядит как-то туманно и, я бы даже сказала, имеет душок незаконности. Подав ему еду, я осторожно опустошила кувшины и очистила от остатков еды тарелки. Филип подвинулся ближе к стене, чтобы лучше видеть директора, а я наблюдала, как он, пока ел, поднимал тарелку под самый подбородок…

Прежде чем поставить на стол последнее блюдо, я держала его в руках непозволительно долго. Казалось, вокруг не было никого, кроме Филипа. Да, он все еще тот, с кем я сбежала тогда, на втором курсе, с тусовки. Я как раз перевелась из женского колледжа и еще никого не знала. Этот красивый блондин подошел ко мне и спросил: «Хочешь, уйдем отсюда?» И я сказала: «Конечно». Мы пошли гулять. В прохладном вечернем воздухе витал запах смога: леса были охвачены пожарами. Филип указал мне на птиц, перепархивающих с дерева на дерево: «Орегонские юнко возвращаются в свои зимние гнезда». И купил нам шаурму. Мы прогуливались вдоль Боулдер-Крик, и на наши бумажные салфетки капал соус от шаурмы и мятного йогурта. Я вспомнила, как Филип держал свою салфетку точно под подбородком и был больше похож на хорошо вымуштрованного четырехлетнего ребенка, чем на крутого второкурсника. Он коротко поцеловал меня – остался привкус мяты. Но наша связь была случайной и продлилась недолго. Даже не помню, говорила ли я ему, что бросила учиться, чтобы выйти замуж. Я просто отпустила его. Как воздушный шарик в небо.

«Не вовремя», – думала я. Тогда было еще рано. А теперь он здесь, снова держит тарелку у подбородка и хочет, чтобы мы были вместе. Но ведь еще был Шульц и мои чувства к нему. И если опустить подробности моей любовной амбивалентности, я и сейчас не была уверена, что время пришло.

Элизабет протиснулась ко мне сквозь нагромождение стульев и человеческих тел.

– Еда восхитительна, и большинство моих друзей тут! – прошептала она с улыбкой, чтобы загладить утренний инцидент.

Надо было попросить ее позвонить в «Маунтен джорнал» и дать им отчет о сегодняшнем бранче. Но перебивать самого скучного в мире директора почему-то мне не хотелось. Я заметила, что Филип смотрит на сестру, и сказала ей:

– Твой брат здесь.

– И что?

Я улыбнулась:

– Пока никаких новостей. С такими вещами торопиться не стоит, знаешь ли…

– Я полагаюсь на тебя. Последи за ним.

Филип неспешно подошел ко мне и произнес давно забытую фразу:

– Хочешь, уйдем отсюда?

– Конечно.

Элизабет предложила ему кусочек мясного пирога:

– Тебе, конечно, это не очень-то полезно, но пекла Голди, так что вкус просто необычайный! Вы сейчас уезжаете?

Прожевав, он подмигнул мне и кивнул на ее вопрос.

– Позвонить тебе? – улыбнулся ей Филип и взглядом дал мне понять, что пора уходить: – Если мы не поторопимся, застрянем в толпе на выходе.

Я взглянула на часы – 11:30. По высоким окнам столовой все еще струился дождь. Директор заканчивал речь: он уже перешел от темы сбора средств к обсуждению того, как принципиально Элк-Парк относится к наркотикам, вечеринкам с алкоголем и случайному сексу. Казалось, бывшие выпускники особенно заинтересовались последним принципом. Нам удалось за один раз отнести в машину все коробки с подносами. Школьный персонал обещал помыть посуду, так что причин оставаться у меня не было. Мы с Филипом подхватили последние кувшины – и весь мой инвентарь нам пришлось тащить по грязи под проливным дождем.

Филип водил «БМВ» цвета ванильного пудинга. Прежде чем завестись, он помахал мне рукой. Наверное, в сотый раз я подумала, что надо было стать психотерапевтом, а не поваром.

На крыши наших машин безжалостно обрушивался холодный весенний дождь, а когда на парковке мы наезжали на лужи, во все стороны летели грязные брызги. Мимо автобусов и машин, которые привезли учеников на занятия, мы выехали к месту возведения шикарного бассейна. Котлован был окружен двухметровым ограждением из проволочной сетки.

Директор только что сообщил нам, что трубы уже установлены, а бетон будут заливать в ближайшие дней пять. Школьный совет попечителей очень старался построить этот бассейн, даже не оглядываясь на то, сколько у них собрано денег. Не роскошь, говорили они, а необходимость. Ох, уж эти богатеи!

Мы проехали стройку, и я помигала Филипу. Он не ответил, но просигналил у поворота на шоссе номер 203. Как только мы съехали на узкую двухполосную дорогу, дождевые капли превратились в белые хлопья. Я вздохнула – ведь так я и знала: пойдет снег. Июньский снег в Колорадо вовсе не похож на те сухие снежинки, что укрывают горнолыжные склоны зимой. Это были большие мокрые хлопья, и они шлепались сверху комками картофельного пюре. Под таким грузом дворники скользили по лобовому стеклу еле-еле. Для нашей высоты над уровнем моря (мою родню из Нью-Джерси это всегда приводило в ужас) такая погода – климатическая норма в это время года. Когда мы пошли на спуск, я вдруг задумалась: а резина на «форде» Адели – зимняя ли?

«БМВ» изверг облако черного дыма, я плавно ускорилась. Если бы снег начал липнуть, искривленный спуск к Аспен-Мидоу в полтораста метров был бы еще более коварным. Красная черепичная крыша школы позади нас уже совсем стала белой. Дворники со скрипом сметали упорные хлопья. Я включила стеклообогреватель и на мгновение потеряла Филипа из виду. Он скрылся за поворотом.

– Мачо, – простонала я вслух и поднажала на газ.

Из-за кустов на обочине дороги выскочила красная лисица (странно, ведь это скорее ночное животное). Испугавшись, я резко вывернула руль в сторону. Хотя это было необязательно: при виде машины лиса поспешно вернулась в свое логово. Даже представитель дикой природы знал, что лучше держаться подальше от всей этой вакханалии.

Повернув, я снова увидела свет габаритов «БМВ» на расстоянии примерно в четыреста метров, и нажала на газ. Так мы проехали еще несколько минут, как вдруг машина Филипа внезапно отклонилась вправо. Из-под колес взметнулась волна грязи. Часть дороги рядом с обочиной начинала замерзать, и я думала, поскользнулся ли он – или тоже увидел животное. Снег был неумолим. Машина Филипа на секунду замедлила ход и вильнула через разделительную полосу влево. Он с трудом смог выровняться. Я посигналила. Неужели с его «БМВ» что-то не так? Или ему так мешает снег? Может быть, у него не работают дворники? Я снова нажала на клаксон. Ответа не последовало. Уверена, он знал, как опасна эта дорога. Если Филип не мог справиться с управлением, надо было срочно останавливаться.

Но вместо этого он ускорил езду. Мы промчались мимо высокой каменной насыпи и крутого обрыва, куда совсем недавно свалилась чья-то машина, снеся большую часть дорожного ограждения. Участок, где произошла авария, все еще был опечатан желтой полицейской лентой. «БМВ» опять завиляла влево. От страха у меня вспотели ладони: чтобы успешно преодолеть следующий обрыв, пришлось быть максимально внимательной и осторожной. В какой-то момент единственное, что я видела перед собой, это воздух. Внутри все замирало. После завершения маневра я набрала скорость, хотела подобраться ближе к квадратным габаритным огням, что робко светили из всеобъемлющей серости. Нащупав рычаг, я помигала фарами.

И снова без ответа.

Теперь мы оказались в восточной части наших «американских горок», у въезда на шоссе номер 27. Вторая по величине дорога, соединяющая север и юг, пролегала между автострадой номер 70 и Аспен-Мидоу. Как только мы прошли еще один опасный поворот, я зацепила взглядом вереницу машин, едущих из города на север к автостраде. На моих дворниках собирались мягкие комочки снега. Впереди мне, кажется, удалось рассмотреть Филипа. По-моему, он тряс головой. А мое сердце билось в такт мотающимся туда-сюда дворникам. Я опять надавила на газ и в этот раз решила, что непременно его догоню и заставлю остановиться. Но как только я начала приближаться, он набрал скорость. Тонкая полоса земли и заграждение из колючей проволоки справа было единственным, что отделяло нас от падения с высоты двенадцати метров прямо в сияющую белизну. Я немного опустила окно. Со стороны шоссе номер 24 чей-то сигнал и скрежет шин при торможении перемежался со звуком осыпающегося снега.

Еще двадцать минут назад с Филипом все было хорошо. А теперь у него был сердечный приступ, или он хотел довести до него меня. Последний кусок восточной части шоссе номер 203 уходил прямо вниз. Филип снова вел машину прямо по разделительной полосе. Перед ним я увидела тягач с прицепом и грузовик с провиантом, пыхтящие по направлению к северу. В конце шоссе Филип продолжительно просигналил, чтобы его пропустила машина бледно-желтого цвета. Я пыталась рассчитать, можно ли обогнать его, но ехал он слишком быстро.

Сквозь снегопад, затуманенные желтые квадратики электронных часов показывали 12:00. Мы были в минуте езды от офиса Филипа возле автотрассы. Скоро конец этой муке. Когда мы подъезжали к знаку «стоп» на перекрестке, я включила левый поворотник.

– Нет! – заорала я во все горло, потому что «БМВ» шумно пролетела мимо знака и повернула направо, к шоссе номер 24, а вовсе не к офису Филипа. Я остановилась, посмотрела налево, вдавила педаль в пол и рванула руль вправо. Снег был похож теперь на овсяные хлопья. Филип несся по левой стороне, против движения, до тех пор, пока один из встречных грузовиков не просигналил, чтобы он убирался с их полосы. В последний момент он резво скакнул вправо. С грохотом грузовики пронеслись и мимо меня. Филип включил дальний свет и, кажется, начал сбрасывать скорость. Я устремилась к «БМВ» и наконец-то поравнялась с ней с правой стороны. Обочина была жутко грязной, но я не отставала, и только, не переставая, сигналила… Сквозь тонированные стекла рассмотреть лицо водителя было невозможно. Филип вел автомобиль так, словно не видел и не слышал меня. Неожиданно он прибавил скорость, будто собирался оторваться. В клубах грязного снега мой «форд» потерял скорость и заглох. Я изо всех сил надавила на клаксон и полностью опустила окно. Ледяной снег колол мне лицо.

– Филип! – заорала я. – Вернись!

Еще быстрее прежнего «БМВ» понесся вниз по шоссе номер 24. На правой полосе я заметила «порше», обгоняющий серебристый автобус. Я глубоко вздохнула и повернула ключ зажигания. Может быть, если я врежусь в него сзади, тогда он остановится?

Но «форд» не «БМВ». Моя машина рванула толчками и правой фарой задела столб. За всем этим снегом я его даже не заметила. У меня начала ныть спина. Посмотрев на дорогу, я увидела: Филип мчится по левой стороне прямо навстречу автобусу. Отстегнув ремень, я выскочила из машины.

– Стой! – кричала я сквозь стену снега. – Остановись!

Но он не остановился. «Порше» и автобус наперебой засигналили. Завизжав тормозами и подняв в воздух облако снега, водитель «порше» свернул к обочине. А «БМВ» все мчался вперед. Водитель автобуса гудел и гудел. Видимо, Филип наконец-то расслышал гудок и затормозил, но налетел на булыжник на обочине слева. Машину занесло в сторону, и автобус врезался в нее со стороны водителя. Звон стекла, взвизгнули шины. Я слышала, как кричат пассажиры в автобусе. Из его кабины выкарабкивался водитель. «Так не бывает, – думала я, пока бежала. – Так не бывает!» Ноги скользили по мокрому снегу. Впереди дымились автобус и машина Филиппа, и не было признаков, что в машине кто-то живой. Мое тело ударилось о капот «БМВ». Слева вся передняя часть была изувечена. Я заглянула в разбитое окно, отчаянно надеясь, что увижу хоть какое-то движение… Верхняя часть тела Филипа находилась в поврежденном углу – его отбросило при столкновении. Лицо и грудь были залиты кровью и в стеклянных осколках. Солнечных очков больше не было. Вместо них – красные широко открытые глаза. Нижняя половина тела исчезла где-то среди искореженного металла.

– Звоните в «скорую»! – завопила я водителю автобуса.

Но я уже знала. Все поздно. И не могла принять. Не могла смотреть на него, не могла ни видеть ничего, ни слышать. Не могла ни о чем думать, потому что знала…

Филип был мертв.