Текст книги "Шоколад или жизнь?"

Автор книги: Диана Дэвидсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Из этого объема продуктов получается 8-10 порций.

ГЛАВА 15

Марла хотела, чтобы я оставила фургончик возле кафе, и объявила, что сама отвезет меня домой. Но я вежливо отказалась. Помимо ненависти к ковбоям, Марла испытывала неприязнь также к летнему наплыву туристов в нашем городке. Если бы вы оказались с ней на горной дороге позади какой-нибудь плетущейся на скорости двадцать километров в час машины из Канзаса, Техаса или Небраски, то увидели бы, как она опускает окно своего «ягуара» и вопит: «Признайтесь! Вы потерялись!»

И все же она поехала вслед за мной к Фаркуарам, опасаясь, что я не смогу нормально вести машину. И правда, задача была не из легких. Мало того, что рука болела, так еще и затекала из-за бинта. Но я стиснула зубы и терпела. В гараже я увидела разбитый «форд» Адели, и в груди у меня что-то щелкнуло. Я предложила Марле зайти, но та отказалась:

– Адель и Бо ни разу не пригласили меня с момента своего переезда сюда. Не хочу быть незваной гостьей. Однако если в следующий раз твоя соседка опять устроит ужин с афродизиаками, почему бы тебе не захватить и меня? Приведу с собой какого-нибудь парня. Поверь, Голди, я сделаю так, что еда сработает.

– Как ты узнала об ужине?

Она сердито надула щеки:

– Держу пари, теперь знает весь город.

Марла неохотно залезла рукой в свою просторную сумку, пошарила, извлекла из нее свежий номер «Маунтен джорнал» и с суровым видом протянула мне:

– Только не делай резких движений.

Развернув «ягуар», она укатила. Я засунула газету под мышку и поспешила к дому, мне срочно нужен был аспирин и новый бинт. Вино не заглушило боли. Ушибленные места распухли. Вдруг что-то привлекло мое внимание. Боковая дверь гаража, где располагался чулан, была приоткрыта. На первый взгляд – ничего особенного. Там кто-то был, или дверь просто забыли плотно закрыть.

Я зашла в гараж, стараясь произвести побольше шуму. Всматриваясь в темный угол чулана, я увидела там генерала. Он оглядывал ряды оружия над огромным столом. Я постучала, чтобы обратить на себя внимание. В ответ генерал кивнул.

– Не говори мне, что этот ублюдок опять… – начал он, глядя, как я придерживаю больную руку.

– Нет, нет. Это не он. Хотя наверняка я не знаю.

– Что случилось?

– Пожалуй, несчастный случай.

– Еще один?

Пришлось рассказать ему, что кто-то напал на меня в кафе, однако о последних словах нападавшего я умолчала.

– Все будет в порядке. Кафе пострадало больше, чем я. Что вы тут делаете? – спросила я, указывая на оружие.

– Полирую, – ответил Бо. – После этих цветов и шопинга в Вэйле мне захотелось заняться чем-то конструктивным.

Я не понимала, что конструктивного может быть в полировке оружия, но возражать не стала.

– Можно присесть? – спросила я робко. – Или меня засечет датчик движения?

– Они отключены, – заверил генерал и перестал смотреть в мою сторону. В помещении без окон глаза его казались темнее. Неоновая прямоугольная лампа на потолке освещала картонные коробки, подпирающие цементную стену. Там были знаки с перечеркнутыми сигаретой, огнем, спичками и еще постер национальной ружейной ассоциации. На дальней стене висел старинный оружейный шкаф со стеклянной дверцей – настоящее произведение искусства (должно быть, красное дерево). Но шкаф противоречил традиционному интерьеру, какой предпочитала Адель. Так что ему, бедному, приходилось скрываться в чулане. Я огляделась: куда бы присесть? Подошел генерал и помог мне устроиться на довольно крепком деревянном ящике.

– Из каких стран вы привезли все это?

– Отовсюду. Это часть моих исследований. Не волнуйся, это вот не заряжено. Автомат Калашникова, сорок седьмого года. Китайцы сделали. Любимое оружие террористов. Здесь его стало невозможно достать, привез из Марокко.

– Зачем?

Генерал сдвинул брови:

– Я – один из немногих в этой стране, кто сознает опасность, с которой нам приходится иметь дело. Нужно продолжать исследовать этот вопрос, может быть, однажды люди начнут меня слушать.

«Вместо того чтобы относиться как к изгою», – подумала я, а вслух спросила:

– Но зачем пересекать весь земной шар в поисках оружия? Ведь это не рецепты или мебель, допустим. Оружие нельзя обменять или отнести на рынок.

Он отвечал очень терпеливо, слово я была несмышленым ребенком:

– Мир, в котором мы живем, очень опасен, Голди. Объясняю на случай, если после общения со своим мужем ты еще не поняла этого. – И твердо добавил: – Он из тех, с кем хочется быть настороже.

– С бывшим мужем…

– Вот, например, Адель, – продолжил генерал, словно не слышал моего замечания. – Я полюбил ее и был полон решимости заполучить во что бы то ни стало. Мне казалось, в Вашингтоне нас будут ценить. Но они не ценили. Поэтому я построил дом здесь и организовал этот склад. Своими исследованиями я несу людям правду.

Я подавила в себе желание спросить, какую именно. Более чем уверена: у нас с генералом совершенно разные взгляды на мир. И все же он мне нравился. Пусть он эксцентричен, зато у него сердце на правильном месте. Не знаю, в каком месте находится его ум. В любом случае мне сейчас не до политических дискуссий. Я попросту кивнула и огляделась. Из-за приоткрытой двери лился яркий свет, и рассмотреть что-то в помещении с неоновыми лампами было довольно сложно. Какие-то штампы на ящиках, над дверью – множество напоминаний о том, что необходимо запираться.

– А! Генерал Бо, – начала я. А как еще мне было его называть? Собственно, мы никогда не проясняли этот вопрос. – Я хотела поговорить с вами о Джулиане…

Не переставая чистить автомат, он покосился:

– А что с ним?

Я поняла, что жалуюсь. Но, может быть, он поможет мне прозреть. Они с Джулианом казались такими отличными друзьями.

– Расскажите мне о нем, – попросила я. Меня беспокоила не только враждебность Джулиана, но и то, что на вечеринке в субботу он явно чувствовал себя дискомфортно. И еще потому, что на меня напали. Кто-то очень сильный, возможно, в парике. – Он не очень похож на ребенка, который вырос среди… – Я не хотела говорить «среди денег» или «роскоши», но никак не могла подобрать верного слова.

– Не похож на того, кто знает толк во всех этих маленьких вилках? – перенаправил мою мысль генерал, поворачиваясь спиной и убирая оружие.

– Не только. Он такой враждебный.

– С тобой, может быть.

– Но почему?

– Из-за еды! Джулиан помогает мне в саду, как ты знаешь. Но сначала он хотел быть у нас поваром. Однако Адели понадобился профессионал. Поэтому-то он так себя и ведет.

– Понимаю. Но думаю, есть и другая причина. Кажется, ему очень неуютно рядом с… деньгами.

– Совершенно очевидно, Голди. Если бы не наша стипендия, которую мы выплачиваем студентам, Джулиан все еще лепил бы конфеты и пек бы хлеб где-нибудь в богом забытом Блаффе.

– Поясните.

Уголки его рта опустились, генерал пожал плечами:

– Ты знаешь, что Адель преследует навязчивая идея. Координация конференции церковной музыки. Сбор средств для бассейна Элк-Парка… Мы продали дом в Вашингтоне и разрабатывали план строительства нового здесь, а потом она прочитала длинную печальную статью в газете «Пост» об одном парне из резервации. Его посадили за воровство. В статье было расписано, какой он на самом деле замечательный, просто бедный. Адель воскликнула: «Вот оно! Мы положим стипендию какому-нибудь парнишке».

Я неудобно заерзала на своем ящике, но не хотела прерывать разговор.

– Конечно, мне лично хотелось дать ему спорт-стипендию, – продолжал генерал, – чтобы он начал готовиться в военное училище и поступил в Вест-Пойнт. Но Адель была другого мнения. Ей хотелось видеть того, кто выиграл стипендию, наблюдать за его прогрессом.

Я представила себе богатого клиента, заходящего на кухню понаблюдать за моим прогрессом над говяжьим жарким. Я бы никогда этого не позволила. Что и говорить, подростки были всего лишь очередной игрой. Их противостояние контролю обычно проявляло себя в несогласии с властью. Или в недовольстве более опытным поваром. Враждебность Джулиана теперь показалась мне еще более непонятной.

– Адель окрестила себя сестрой милосердия. И начала спрашивать про школу Элк-Парк, так как она находилась недалеко от будущего дома. У меня была только одна-единственная просьба, поскольку это были и мои деньги: мальчик должен быть в хорошей физической форме, – генерал ухмыльнулся. – Я все еще мечтал о Вест-Пойнте в качестве возможного будущего для паренька.

– Конечно, понимаю, – поддакнула я излишне вежливым тоном.

– Она позвонила в школу и предложила стипендию. Ха! Уверен, они думали не более десяти секунд, хотя и устроили целое представление с вынесением этого предложения на попечительский совет. – Он засмеялся, вспоминая подробности. – Когда Адель объявила, что переезжает сюда, у них как раз, совершенно случайно, появилось свободное место в совете попечителей. Потом началась вся эта возня со сбором средств для бассейна.

– Как они могут предлагать бассейн, но не предлагать пансион? – спросила я. Генерал вернулся к шкафу и достал что-то довольно крупное. – Господи, генерал Бо, такие штуки только в кино можно увидеть!

– Гранатомет, – ответил он по-деловому. – Ты что-то спросила про школу?

– Про бассейн. Зачем строить бассейн, если они не предлагают проживание?

– Это привлечет больше местных. Элк-Парк понял, что не может конкурировать с западными школами-пансионами. За последние годы многие ученики уехали учиться в другие города. Удивительно, что Элк-Парк вообще еще работает. Думаю, Адель не знала, что пансион закроют, как только мы сюда переедем.

– И что она вскоре обретет стипендиата в стенах вашего дома.

– Да, – задумчиво отозвался он. – И это тоже.

Неожиданно в бункере стало темнее. Генерал пробормотал что-то себе под нос, выглядывая наружу. Я подошла посмотреть: большие темные облака, они спускались с гор и двигались на запад.

– Не переживайте, – успокоила я, снова усаживаясь на ящик. – Это значит, наступило лето. Каждый день тающий на нашей высоте снег образует облака, которые движутся на запад, проливаясь дождями. Подобное может быть опасно, только если начнется гроза, а вы в этот момент в воде или влезли на гору.

– Чистая правда, – хрипло ответил генерал. – Гроза опасна, если ты сидишь на ручной противовоздушной ракете.

Я незаметно опустила глаза на свой ящик. Что в нем?

– Не буквально, Голди. Тут везде серьезное оружие! – Генерал указал на стену со шкафом. А я по своей глупости об этом и не подумала. Еще я не заметила, что на шкафу висит большой замок. – Но все-таки мне было бы спокойнее с закрытой дверью. Здание заземлено, но тем не менее рисковать незачем.

Я скользнула с ящика на пол:

– Мне все равно уже пора. Арч забыл выкатить мусорный бак.

– Я сам откачу, – ответил он. – Ты не в состоянии сейчас выполнять работу по дому.

Спорить было невозможно. Я подождала, пока он спрячет оружие.

– Как зовут того полицейского, что помог тебе в день несчастного случая? – спросил генерал, стоя спиной ко мне.

– Шульц, – ответила я, соображая, не показался ли мне его тон чуть более безразличным, чем обычно.

– Он что-нибудь упоминал еще о взрыве в саду?

– Нет, – неуверенно отозвалась я. – Он просто просил меня быть поосторожнее.

Генерал сдвинул брови и прикусил верхнюю губу (обычно он так выражал всю серьезность ситуации):

– Ты ведь не рассказывала ему про бункер?

– Нет, – быстро ответила я, но подумала: обязательно расскажу. – Почему вы спрашиваете? Ведь вы занимаетесь этим на законном основании, так?

Он поднял оставшиеся ружья и убрал в шкаф.

– Ну, разумеется! Просто правоохранительные органы страшно завистливы. И, знаешь ли, я не хочу, чтобы кто-то из местных тут шуровал.

Опять я «не знала».

– В любом случае, – генерал запер шкаф, – я предпочел бы, чтоб ты не упоминала об этом помещении при вашей следующей встрече. Вдруг он посчитает меня чокнутым психом, а вовсе не добросовестным исследователем.

Насколько я знаю, суд присяжных до сих пор задается вопросом, не является ли генерал чокнутым психом. Но говорить вслух я это не стала.

– Начинается дождь. Если выносить мусор, то прямо сейчас.

Генерал запер чулан и подергал дверную ручку.

– Слишком тяжелый для такого юнца, – сказал он про бачок. Я попыталась помочь, но бачок накренился и, с гулким стуком ударившись о пол гаража, перевернулся. Остатки кофе, апельсиновая кожура, письма, счета, упаковки из-под мяса и пищевая пленка, консервные банки, бутылки – все разлетелось и раскатилось, брызжа остатками жидкости.

«Две катастрофы за один день. Ну почему за учинение бедлама не дают премию Гиннеса», – думала я, собирая промокшие письма из Юты, гильзы, пустые баночки из-под крема «Эсте Лаудэр», коробочки из-под краски, какой Джулиан красил свой ирокез, вкупе с кусками порванной веревки и пустыми пакетами из-под удобрений.

– Как вы думаете, почему Джулиан красит волосы? – спросила я.

– Возможно, чтобы подчеркнуть свою избранность среди индейцев, – ответил генерал раздраженно. – Ты думаешь, он мог бы избрать другой стиль? – Он сгребал в кучу фруктовые очистки, приправленные остатками кофе и клочками старой газеты, и складывал пустые коробки из-под конфет. Подняв одну вверх, он изрек: – Иногда трудно поверить, что в первую очередь съедается эта вот ерунда.

Когда он наконец довез бачок до ворот, с неба западали большие капли дождя. Мы поспешили в дом, а дождь начал усиливаться. Неожиданно я задумалась: как генерал узнал, что я собираюсь снова увидеться с Шульцем?

ГЛАВА 16

Генерал Бо любезно предложил мне принять душ первой.

Одной из самых безумных идей этого роскошного дома было то, что два человека не могли пользоваться горячей водой одновременно. Я сказала, чтобы первым шел он, а я поднимусь позже, как проверю свои кухонные владения. Вымыв руки в ванной холла, я пошла на кухню.

Там сидела Адель, погруженная в телефонный разговор. Я сразу не поняла, с кем она говорит, зато легко различала каждое слово. Бедная Адель! На нее свалился очередной кризис. Срывалось новое благотворительное мероприятие, намеченное на август. Это был показ фильма: полсотни долларов за билет, в мужской роли второго плана – Джордж Рамслингер.

– Неужели в этой школе его никто не знает? – вопрошала она в трубку. В сине-белом шелковом платье спортивного кроя и чудесных лодочках она выглядела по-королевски. Хотя наряд ее более подходил для ленча в яхт-клубе, чем для еще одного дня в Вэйле. Одной рукой Адель держала трубку, второй слегка опиралась на трость, будто в любой момент готова была использовать ее как оружие. Я хихикнула, искренне надеясь, что это была Джоан Расмуссен и что Адель устраивает ей допрос с пристрастием.

Я написала записку: «Я знаю этого предводителя ковбоев». Адель кивнула с улыбкой и подняла палец в знак того, что освободится через минутку. Я написала еще: «У тебя есть бинты?» Она сложила губы в удивленное «О» и покачала головой.

– Тебе нужна помощь? – прошептала она.

Теперь покачала головой я и, съежившись, выскочила под проливной дождь. Добежав до грузовичка, я вытащила из аптечки эластичный бинт, обмотала больную руку, вынула газету, которую дала мне Марла, и отправилась на террасу. Обезболивающее принимать не стала. Пока. Не успела я развернуть газету, в глаза бросился заголовок:

Никакой любви с первой ложки

Своим последним кулинарным приключением мисс Голди Беар (да, друзья, вы все правильно поняли), разведенная владелица компании «Голдилокс» (кроме шуток), провозгласила себя Богиней Любви. Наша незамужняя Венера притязает на царствование в кухне, где она якобы готовит кушанья с афродизиаками.

Но широко разрекламированного эротического эффекта, то есть яркой вспышки любви на субботнем ужине для шестерых в элегантном доме Брайана и Визи Харрингтонов замечено не было. Скорее, наоборот. Враждебность между хозяином и хозяйкой вечера проявилась уже где-то между мидиями и кишем, а силу набрала вместе с плохо прожаренными свиными медальонами и сухими шоколадными печеньями.

Сколько еще Аспен-Мидоу должен выносить эту боль на своем твердом нёбе? Представьте, если бы Голди Беар обслуживала конференцию по вопросам мира! Соединенные Штаты были бы уничтожены гораздо быстрее, чем лимонный пирог с меренгой. Очевидно, что у мисс Беар нет явных навыков в искусстве кулинарии, также как и успешного опыта на любовном поприще. Поэтому мы пытаемся призвать ее заняться чем-то, в чем она действительно хороша. Например, подвозить людей, куда им надо.

А сейчас я прощаюсь с вами до следующего раза.

Навеки ваш разоблачитель застолий,

Пьер

Мидии? Киш? Свиные медальоны? «Подвозить»?

Зачем он это делает? Почему он так жесток? Мои мучения можно было сравнить только со страданиями рыбы, которую чистят живьем. Острая боль рвала мою бедную душу. Пронзить вот так публично и так бесчестно… Даже не верилось. Обида обратилась в яростный гнев. Каковы были мои шансы на подачу иска по делу о клевете? Каждый раз, когда я звонила своему адвокату, приходилось спускать сотни долларов, только чтобы получить ответ: что бы ни было у меня в голове, это – плохая идея.

На террасу вышла Адель. Дождь перешел в град; за его частыми ударами я не услышала ее трости. Она увидела у меня в руках газету, и взгляд ее преисполнился сочувствия:

– Как жаль, что ты увидела это.

– Мне тоже. Кто бы мог это быть? Кто-то, кто был на ужине? Кто-то, кто услышал о нем и неправильно понял меню?

Зазвонил телефон, и я поднялась, чтобы ответить. Я бы сделала что угодно, лишь бы отойти подальше от этой чертовой газетенки.

– Миссис Фаркуар, пожалуйста. Это директор школы Элк-Парк.

Очевидно, он не узнал голос человека, который всего неделю назад помог ему с трудным бранчем. Я попросила подождать и отнесла трубку Адели. Потом закрыла глаза и стала слушать, как яростно лупит по крыше град. Мне хотелось, чтобы этот Пьер, кто б он там ни был, оказался сейчас на улице: голый, изможденный, забитый градом до полусметри, а потом чтоб его ударило молнией!

Я тяжело вздохнула. Воздух был совсем холодным. Каждая градина била мне прямо в сердце. Вы думаете, что, будучи замужем за жестоким мужем, можно научиться принимать оскорбление как должное? Да, но пока ты не научишься отстраняться, пока не перестанешь принимать его близко к сердцу, будет больно. Я собиралась отстраниться, и как можно дальше. А еще собиралась узнать, что это за чудовище пытается загнать меня в угол.

– Не понимаю, почему в этом городе все вечно идет не так? – вопрошала Адель в телефонную трубку.

Действительно.

Я шмыгнула в прихожую за парочкой конфет, а когда вернулась, подхватила фиолетово-белый вязаный плед и, закутавшись, уселась в плетеное кресло. Развернула конфетку, отправила ее в рот. Когда немилосердно нежный, отчаянно сладкий черный шоколад начал обволакивать язык и нёбо, я наконец почувствовала себя лучше. Через мгновение я набрала в легкие побольше холодного воздуха и открыла глаза – град завесил равнину непроходимой стеной. Тут и там белые брызги мешались с сочной зеленой травой. Бытует мнение, что как только ты переедешь в горы, твоя жизнь изменится. Многие ошибочно полагают, что в окружении этой великолепной природы не будет ни гула машин, ни разговоров за твоей спиной, ни жестокости в целом. Я съела еще конфетку и оглянулась: на Адель, качающую головой в ответ на жалобы директора, на стол с ненавистной газетой, на панель управления системой безопасности, что может защитить лишь от физического вторжения, не больше…

На террасу заглянул Арч и подозвал меня кивком головы. Шум града был таким сильным, что я не слышала даже, как подъезжал Джулиан и как мальчики заходили в дом. Уже в кухне я автоматически принялась за горячий шоколад, любимый напиток Арча в снежную непогоду.

– Мам! Сейчас не снег! Алло? – Арч взглянул на ковш с молоком и уставился на меня: – Что с тобой?

Я смотрела на него: веснушки, встревоженный взгляд за стеклами очков, мокрые волосы (под дождем и без шапки, негодник). Я заверила, что все в порядке, просто поскользнулась в кафе и неудачно упала. В буквальном смысле – отмахнулась от подробностей. Поверив, Арч сложил губы в улыбку, широко открыл глаза и поднял брови.

Выглядел он как-то не так. Я с минуту рассматривала его, чтобы понять, в чем дело. Сегодня утром я не видела, чтобы он облачался в мешковатые черные штаны и белую рубашку, размера на четыре больше, чем нужно. Пока я созерцала этот экстравагантный стиль, молоко убежало.

– Что это на тебе? – спросила я, беря губку.

– Одежда.

– Чья?

Он взглянул на штаны, а потом – совершенно невинными глазами – на меня:

– Джулиан дал. Ему это все стало мало.

Я вылила горячее молоко и стала скрести плиту, повторяя про себя: «Пускай! Оставь их в покое!»

– Слушай, – продолжил он. – Мы с Джулианом хотим пойти поплавать под градом. Будет круто.

– Хочешь заработать себе пневмонию?

– Нет. Просто хочу показать ему, как я снимаю наручники под водой.

– Забудь об этом. На твое предыдущее высказывание я тоже говорю: нет!

– Боже, мам! – разозлился Арч. – Ты никогда и ничего мне не разрешаешь! Не даешь денег на костюм, не даешь плавать, хотя бассейн подогревается, если ты в курсе! Ты все время думаешь, что мне что-то угрожает! Но кто из нас двоих сейчас перебинтован, а? Могу я вообще хоть что-нибудь делать?

И прежде чем я успела что-то ответить, он развернулся и, чуть не столкнувшись с Аделью, вылетел вон из кухни. Адель терла лоб:

– Директор говорит, нам надо показать другой фильм. Они не могут достать копию с Рамслингером. А мы уже билеты продали… Разумеется, он не знает, что предложить взамен!

Отмывая ковш, я издала невнятный сочувственный звук.

Она вздохнула:

– Пойду в кабинет. Надеюсь, там я смогу наконец расслышать свои собственные мысли. И позвоню в Парамаунт.

Думаю, если есть деньги, ты можешь делать, что тебе вздумается. Я последний человек, чтобы пытаться отговорить ее от войны с Голливудом. Да я даже горячий шоколад не могу приготовить.

– А что с Арчем? – спросила Адель.

– Он хочет поплавать. Говорит, бассейн подогревается, так почему нет? А теперь злится, что я не разрешила. – Я сполоснула ковш и вытерла его насухо. – Ненавижу, когда он сердится на меня. Арч – все, что у меня есть.

– Ну, – мягко откликнулась Адель, – ты же знаешь, что говорят психологи. Не важно, что ты делаешь для своих детей, они этого все равно не ценят.

Ни в одной из прочитанных мною книг для родителей я не встречала подобной фразы.

– Какой психолог это сказал? – поинтересовалась я.

– Тот, которому пришлось растить детей.

Я повесила полотенце и на минуту задумалась.

– Ну, если честно, – рассмеялась я саркастически, – никогда не встречала психолога, которому надо было сидеть дома и воспитывать детей.

– Именно об этом я и говорю, Голди! – заключила Адель и процокала к выходу.

На следующий день из-за перебинтованной руки подготовка к пикнику продвигалась медленно. К сожалению, град закончился. Серебряное покрывало облаков выглядело теперь как рваная сетка. Около четырех часов, когда я нарезала киви, дыню и клубнику на фруктовый салат (в дополнение к рыбному филе для Фаркуаров), все пространство кухни залил яркий солнечный свет. У Джулиана было свидание с Сисси, так что на ужине его не будет. Арч выкрикнул из-за закрытой двери, что он не намерен идти к Тому Шульцу, но не собирается также есть рыбу, которая «могла бы до сих пор плавать где-то в океане».

– Чего же тогда ты хочешь? – крикнула я через дверь.

– Чтобы ты оставила меня в покое! Я поджарю себе сыр.

– Арч, – взмолилась я. – Не злись. Я просто не хочу, чтобы ты заболел, плавая в такую погоду.

– Отстань!

– Дай знать, если передумаешь насчет Шульца.

– Я не собираюсь передумывать.

«Везде крах», – подумала я, перекладывая клубничный пирог в контейнер и выходя к фургону. Я пристегнула контейнер к полке, открыла ворота и медленно пошла к машине. С забинтованной рукой переключать передачи было неудобно. Задним ходом выкатилась на дорогу и закрыла за собой ворота. А потом – педаль в пол. Несмотря на то, что обедала я не дома, мне хотелось поскорее покинуть этот дурацкий поселок.

Не думаю, что можно найти менее привлекательную окрестность, чем длинная грязная дорога, ведущая к дому Тома Шульца. Он жил в просторном деревянном доме с тремя спальнями в десяти километрах к западу от Аспен-Мидоу. Так как Аспен-Мидоу все еще не получил статус города (и ужасно этим гордился), вся территория дальше трех километров от центральной улицы уже считалось пригородом. В отсутствие узаконенного правительства географические границы устанавливали агенты по продаже недвижимости.

Уходящее солнце поблескивало сквозь влажные листья ясеней. Деревья были словно обвешаны изумрудами. Тающий град оставлял сияющие следы на грязи, по которой мчалась моя машина. С тяжелых веток деревьев на ветровое стекло падали маленькие кусочки льда. Я включила дворники. Когда я подъехала, Том Шульц заканчивал сгребать град с дорожки у дома. Последнюю кучку он перекинул через серый камень, который был похож на спящего слона. Я отстегнула пирог и аккуратно пошла к дому, стараясь не угодить в грязные лужи. В прохладном вечернем воздухе витал аромат цветущей виргинской черемухи.

Опершись на лопату, Щульц спросил:

– Что-то случилось? Что у тебя с рукой?

– Все случилось.

Он подошел ко мне.

– На меня напали, в кафе, – сказала я и кратко изложила инцидент, упомянув и последние слова про Филипа.

– Не могу поверить. Что ты не позвонила мне? – Он взял из моих рук пирог и водрузил его на камень. – Просто не могу поверить, мисс Голди!

Он нежно обнял меня, осторожно, чтобы не задеть больную руку. Мне нравились его жесткие джинсы и как они прикасались к моим ногам, нравился запах его свежевыглаженной рубашки, которая некогда была желтой. Когда мы наконец разомкнули объятия, его лицо было удивленным:

– А где Арч?

– Дома. Обиделся, что я не дала ему поплавать во время града.

Шульц снова взял в руки контейнер с пирогом и понимающе помычал. Затем, обняв меня одной рукой за плечи, повел к дому.

– Голди, если б ты заботилась больше о себе, чем об Арче, всем было бы много лучше, – проговорил он, смотря на меня сверху вниз и примирительно улыбаясь. – Без обид.

– Ты хочешь съесть этот пирог, – спросила я, протягивая руку к контейнеру, – или мне надеть его тебе на голову?

– Съесть, спасибо! – быстро отозвался Шульц, отводя руку с пирогом в сторону. – Давай заходи. Нам надо поговорить до того, как мы перейдем к вкусным делам.

На деревянной двери дома красовалась тщательно вырезанная обнаженная женщина, вовлеченная в какой-то танец. Это была муза ваятеля, что построил этот дом. Давно ушедшего из жизни архитектора поймали за невыплату налогов. Дом продали с молотка за ничтожную сумму. А Шульцу повезло его купить. Я всегда радовалась тому, что он живет именно здесь. В конце трудного рабочего дня следователю нужно удаленное место с большим камином и подвесной верандой с видом на горы. С заднего двора поднимался дым от барбекю. Я толкнула резную дверь, и мы вошли.

Сколько же времени прошло с момента, когда я последний раз была здесь! Узорчатый абажур проливал теплый свет на кедровую облицовку стен и каменный двухъярусный камин, заросший мхом. Шульц довольно неплохо разбирался в антиквариате, поэтому обставил жилище бесчисленным количеством дорогих предметов искусства (был даже буфет с раковиной). Он начал было рассказывать мне о каждом, но я уклонилась, ибо все еще при слове Чиппендейл первым делом воображала себе двух бурундучков из любимого мультика Арча.

Я восхищалась прихожей, а Шульц был уже на кухне и звал меня:

– Я подумал, что после всех этих затейливых блюд, что ты готовишь для Фаркуаров, тебе не помешает хороший стейк.

– А когда он мне мешал?

Он подал мне бутылку моего любимого безалкогольного пива, одну взял себе.

– Ты купил его специально для меня? – опять спросила я, хотя знала, что да. – Господи, как мне хочется, чтобы люди были ко мне добрее!

– Ты прочитала статью?

– Сменим тему, пожалуйста! Мы будем есть стейк? Кстати, я думала, тебе нравятся затейливые блюда.

– Мне много что нравится, ты даже не подозреваешь, – откликнулся он, подмигивая. – Давай сядем.

Мы вышли на террасу, и я осторожно присела на качели. Они были старинные, с подлокотниками.

– Подожди тут секунду! – Шульц забрал у меня бутылку и поставил на перила.

Он вернулся с шерстяным пледом и бережно укутал меня.

– Спасибо, папочка! – шепнула я.

– Заткнись и пей эту дрянь, чтоб я не переживал, как ты поедешь обратно.

Он подал мне мое псевдопиво, а сам присел рядом.

– Ты и вправду потрясающий, – сказала я, не глядя на него. Пиво было холодным и казалось сильно газированным. В груди разливалось тепло. В кусачем пледе было очень уютно, и я наконец почувствовала себя в безопасности.

– Да уж, во мне точно что-то есть! Голди, ты должна подать заявление о нападении независимо от того, видел кто этого парня или нет.

– Подам.

– И можешь быть уверена, что ни одна деталь этого дела не «упокоится с миром».

Я кивнула. Солнце исчезло за горами, и мы умолкли. Из-за тающего града воздух был идеально прозрачным.

– Тебе все еще плохо из-за этого парня, Филипа Миллера.

Это не был вопрос. Под моими ноющими ребрами все вдруг сжалось.

– Иногда мне кажется, эта потеря просто невыносима.

– Ну, будет тебе…

– Тебе-то откуда знать? – Я глотнула и посмотрела на горы.

– Ну, мисс Голди. Может быть, тебе трудно будет поверить, но однажды у меня была девушка. Мы вместе учились в старших классах, все такое. Ее убили во Вьетнаме.

Я была ошарашена:

– Не думала, что женщины…

– Она была медсестрой. Попала под артобстрел.

– О, боже мой! Мне так жаль…

– Спасибо, но я к тому, что любовь потерять невозможно.

– Думаешь? За семь лет с Джерком я ее совершенно утратила, а насчет Филипа – не уверена, что была в него влюблена.

Он промолчал, а через несколько минут спросил:

– Хочешь поговорить о нем? Без эмоций. В эту историю замешаны люди, которых ты знаешь гораздо лучше, чем я.

Я взболтала бутылку, чтобы пиво снова запенилось.

– Конечно. Давай.

– На закуску будет Филип Миллер и твои соседи.

– Я не в курсе, была ли у него интрижка с Визи Харрингтон, – безжизненно ответила я.

– Этот слух до меня дошел от четверых. Если уж она такая любительница афродизиаков, думаешь, она могла бы использовать шпанскую мушку? Ведь ее нашли у Филипа. Все бы сразу объяснилось.

– Я же сказала. До меня дошел слух – и только.

– Вообще-то, я хотел спросить, не знаешь ли ты, в каких отношениях был наш добрый доктор с Брайаном Харрингтоном?

– О, умоляю тебя.

– Не то чтобы отношения. Просто бизнес. Конкурирующий. Филип Миллер, образчик политкорректности, активист движения «Защитим наши горы», президент местного Общества Одюбона, противник стройки в экологически чувствительной среде. Строительная компания, кстати, принадлежит мистеру Харрингтону.