Текст книги "Шоколад или жизнь?"
Автор книги: Диана Дэвидсон
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)
Диана Мотт Дэвидсон
Шоколад или жизнь?
Посвящается моим родителям,
мистеру и миссис Уилльям Мотт
ГЛАВА 1
Терпеть не могу бранчи – эту непонятную смесь завтрака и ленча. И, кстати говоря, в своей ненависти я совсем не одинока. По крайней мере, среди работников общепита. Джеймс Бирд, к примеру, считает идею второго завтрака (прошу заметить, не заменяющего обед) довольно глупой: ведь не бывает же у нас второго обеда.
Но если по правде, вся беда в том, что из-за бранчей приходится неприлично рано вставать.
Третьего июня я легла в 4:45 с убийственной мыслью: через несколько жалких часов мне предстоит накормить шестьдесят человек. Горы ненарезанных фруктов, кексы и хлеб сгрудились в готовности прыгнуть в духовку. Ломти бекона взывали: «Зажарь нас!» Смиренней всех ждала запеканка: томиться в жару ей придется долго, пока слои горячего сыра чеддер не расплавятся поверх нежного заварного крема. И надо еще успеть помолоть и сварить кофе. В моем случае – литры кофе, в котором я с удовольствием бы утонула.
Не разлепляя век, я вообразила себя безмятежно дрейфующей в теплом озере капуччино. Простыни и стеганое одеяло подкупающе убеждали: отрешись от всего, забудь ты про предстоящий бранч…
Да, как же! Забудь! Кофейное озеро моего подсознания тревожно вспенилось. Бранч в школе Элк-Парк – ежегодное и весьма популярное сборище, на которое доктор Джон Ричард Корман, мой бывший муж, наверняка уже исхитрился раздобыть себе пригласительный. Так что весельем тут и не пахнет.
Я машинально ощупала большой палец правой руки, тот самый, что он за месяц до развода сломал молотком в трех местах. С тех пор минуло четыре года. Любой бы сказал, что ни одного синяка за все это время – восхитительный результат, повод для гордости, и я уже могу чувствовать себя в безопасности.
Но я никогда не чувствовала себя в безопасности. А уж теперь – и подавно.
В последний месяц Джон Ричард начал вести себя странно. Вернее сказать – более странно, чем обычно. Он завел практику вечерами медленно проезжать на своем авто мимо моего дома. Довольно часто звонил и бросал трубку. А однажды со мной связался его адвокат и пригрозил снизить алименты на нашего одиннадцатилетнего сына Арча. В тот вечер Джон Ричард ехал мимо моих окон особенно медленно.
Зная характер бывшего мужа, я решила: нам с Арчем надо на какое-то время уехать. И согласилась на летнюю подработку. Генерал Бо и Адель Фаркуары только что переехали из пригорода Вашингтона в предместье нашего городка Аспен-Мидоу. На участке, которым владела Адель, они отстроили особняк в викторианском стиле. Там-то я и пребывала теперь: на хлопковых простынях, которые до того видела только в рекламе, под одеялом, о котором могла только мечтать. Мы с Арчем заняли две спальни на верхнем этаже огромной тортообразной резиденции. Не знаю, зачем бездетной чете Фаркуаров такой гигантский домина. Впрочем, им всего лишь по пятьдесят. Но это меня совершенно не касалось. Меня интересовало лишь то, что оба они терпеть не могли готовить.
Адель сказала, что кому-то нужно распоряжаться на их громадной кухне, обустроенной по последнему слову техники – так у меня появился шанс стать на время семейным поваром с проживанием в практически райских условиях. Столь радостное стечение обстоятельств оказалось вдвойне удачным, поскольку летом мне частенько приходится организовывать банкеты именно в этом районе – в предместье – моя скромная компания «Голдилокс» по обслуживанию трапез любого вида и самого широкого назначения пользуется здесь особенным спросом. К счастью для меня, доходов от собственного бизнеса и от работы на Фаркуаров было достаточно, чтобы на все лето устроить Арча в школу Элк-Парк, где тем утром я и готовилась к бранчу…
А самое большое мое счастье состояло в том, что сигнализация в доме Фаркуаров не уступала сигнализации в Британском Королевском монетном дворе.
Открыв наконец глаза, я принялась внимательно изучать скошенный потолок моей новой спальни. Серый утренний свет вкрадчиво сочился сквозь бельгийское кружево занавесок. Снизу не доносилось ни звука – Адель и ее генерал почивали.
Настроенный по-боевому июньский ветер напористо бился о стены дома. Со стороны комнаты Арча о водосточную трубу скреблись ветки. Но сын тоже спал. Прежде он пробуждался от любого скрипа, а теперь вот, извольте слышать, храпит – и в жуткий ветер, и в град, и даже когда дом наполняется таинственными шорохами и звуками.
Арч сюда не хотел. Но я поклялась, что это всего на два месяца, пока у нас дома не установят новые двери, окна и сигнализацию. Настолько, насколько это возможно, я старалась держать Джерка[2]2
Инициалы Джона Ричарда Кормана, «J.R.K.», напоминают английское слово «jerk», одно из значений которого – «ничтожество» – Здесь и далее примеч. пер.
[Закрыть] подальше как от своих мыслей, так и от своей жизни. К сожалению, я не была уверена в том, что он не появится на школьном бранче.
Но была и другая проблема: мужчина, с которым я встречалась, тоже собирался там быть. Возобновление отношений с Филипом Миллером, психотерапевтом в Аспен-Мидоу, было похоже на серебряный рудник, который у нас в Колорадо открывают лишь тогда, когда подскакивает цена на серебро. Несомненно, большие голубые глаза Филипа и его лучезарная улыбка в стиле всегда-счастлив-вас-видеть разнообразили мою жизнь в местном обществе. И я очень хотела увидеть его, но только боялась, вдруг Джерк устроит какой-нибудь скандал…
Ветер в очередной раз вознамерился сокрушить дом, застонавший и взвывший всеми своими трещинами и зазорами. Ветка, сорванная порывом ветра, гулко стукнув по крыше, с шумом съехала вниз… Подобное бывает часто на исходе весны – предвестники холодного фронта, налетают такие вот вихри ледяного воздуха с Кордильер.
Ветер, просвистев в оконных проемах, затих. И воздух пронзил бесстрашный призыв малиновки.
Я несколько раз от души потянулась и посмотрела на термометр на подоконнике: два градуса выше нуля плюс не сулящие ничего хорошего облака. Милая июньская погодка. Я сползла на пол, чтобы расслабить тело – поза кобры, потом звезды, потом саранчи. Моя духовная жизнь – это смесь йоги, трансцендентной медитации и Епископальной Церкви. Но кого это могло волновать? Думаю, только епископалов.
Далее мысли мои обратились к Филипу Миллеру.
Как тридцатиоднолетняя одинокая мать, я твердо усвоила: неважно, насколько постарело тело, чувства – молоды всегда. В любой момент жизни можно внезапно стать объектом безрассудной подростковой страсти. Еще одна особенность такой «юношеской» любви – чувства к двум мужчинам сразу.
Семь месяцев я встречалась с Томом Шульцем, полицейским. Он очень помог мне, когда после двух случаев отравления мой бизнес оказался под угрозой закрытия. Сложенный как бог, Том Шульц имел аппетит настоящего горца. В нас с Арчем души не чаял, с ним я была как за каменной стеной.
Но несколько недель назад в мои мысли снова тайком прокрался Филип Миллер. Мы встречались лет сто назад, когда я еще училась в университете. Ну, не то чтобы встречались…
При любых обстоятельствах Филип всегда отлично выглядел, производил впечатление состоятельного и интеллигентного мужчины, одевался как профессиональный игрок в гольф и с большим интересом слушал все, что я ему рассказывала. Ну, может быть, не с интересом, но явно с долей демонстрируемого внимания. С начала мая мы с ним заладили ходить в походы. Каждую субботу набивали едой рюкзаки и тащились куда-то.
А однажды он послал мне полсотни воздушных шаров золотого цвета. Просто так. Я привязала их на террасе к перилам и каждое утро в течение двух недель любовалась ими, пока пила кофе. Сидела и смотрела, как прохладный утренний ветерок лениво колышет их в воздухе, сталкивая друг с другом, слушала, как они скрипят один о другой, и думала: меня кто-то любит.
Чтобы спокойно поразмышлять о Филипе, я выкинула Джона Ричарда из головы, а Шульца поставила в режим эмоционального ожидания. Я даже придумала множество оправданий нашим с Филипом походам. Но все равно чувствовала себя виноватой. Чуть-чуть.
Сейчас мне предстояли нешуточные сражения с мускусной дыней, клубникой и киви. Опять буду вся липкая, в мерзкой фруктовой жиже. Вся моя жизнь – сплошное месиво, ничего твердого и устойчивого. Хотя фруктовое пюре из Филипа Миллера и Тома Шульца хоть было и липковатым, но зато таким сладким… Да что там пюре! Они были для меня двойной дозой десерта. Куда уж лучше, чем вечные треволнения из-за Джерка. Но теперь, когда я пережила самый кризисный период своей жизни, мне грозила самая настоящая болезнь Шульца-Миллера. Только представьте: после стольких лет диетического воздержания обжора набрасывается на чизкейк, заедая его мороженым под горячим шоколадно-карамельным сиропом… И почему я всегда ассоциирую мужиков с едой?
Приняв душ, я обрядилась в свою униформу и строго назидала себе: обжорство – один из семи смертных грехов. Не говоря уж о плотском соблазне.
Разметала расческой светлые кудри, чуть подрумянилась, скрывая веснушки – еще бы туфельки для чечетки и улыбку пошире. Ну, щечки не впалые; ну, временами обжора… Зато в отношении других недуховных желаний я была абсолютно невинна целых четыре года после развода. Рассказы друзей убедили меня: случайный секс может оказаться каким угодно. То есть непонятно, чего ожидать. К сожалению, никто не тестировал меня на предмет распущенности. А ведь тема животрепещущая.
По дальней лестнице я проскользнула вниз, медленно проплыла через холл, минуя хозяйские фотографии в выразительных рамках: генерал Фаркуар и Джимми Картер, генерал Фаркуар и Рональд Рейган, генерал Фаркуар и Маргарет Тэтчер… На цыпочках просеменила к парадному входу. В мои обязанности входило также отключение системы безопасности на первом этаже. Точными движениями сапера я уверенно нажала несколько кнопок – датчики отключились, и я распахнула двери огромной кухни. По делу бы тут, конечно, играть в футбол! Ну, может быть, женский.
Кухня была роскошной – фотография с разворота глянцевого журнала про интерьеры. С подоконников яркими огоньками горят бутоны герани. Плита – в шесть конфорок. Гриль, две духовки. Разделочный стол – торжество итальянского кафеля: желто-зеленые плитки отражают лучи медной люстры в стеклянных подвесках. С потолка свисали начищенные до блеска сковородки, а стройные ряды дубовых шкафчиков, сделанных по особому заказу хозяев, сияли своей первозданной чистотой. Царство безупречного совершенства. Картинка, вполне типичная для домов, в каких не ступали детские ножки.
Этакое безбрежное кулинарное море и кафельный островок с Антарктикой посередине. Готова поспорить: дизайнеры и не думают про уборку, когда проектируют свои шедевры на тему древнего очага. Слава богу, мытье полов было возложено на другого помощника Фаркуаров, тинейджера. Он недавно поселился у них в подвале. Моим же делом было печь кексы и хлеб, хладнокровно растаптывая ногами случайно упавшие на пол кусочки фруктов.
Я вытащила из холодильника гладкое тесто для булочек, сунула в печку (пришло их время, так сказать, воспарять духом) и взяла в руки нож. «Вот вам! Получайте!» – прошептала я и принялась прорубать себе дорогу сквозь сочную зелень киви, мясистость ядрено-красной клубники и такую нестерпимую сладость ананасов, что удивительно, как это их еще не запретили вывозить с Гавайев… Залог успеха в моем ремесле – высокое качество продуктов. А таких в ближайших магазинах обычно нет. Но если у вас дельный поставщик, деликатесы можно получить и в самый последний момент.
Мускусная дыня была просто изумительна. Ее сочная темно-оранжевая серединка держала в себе семечки так плотно, так любовно, а сама была такой мягкой… И как я на нее с ножом? К половине седьмого утра я нарезала десять таких дынь, выложила в корзинки и с помощью специального ножа декорировала каждый кусок зубчиками. Затем достала из печки булочки и успела разложить их на подставки прежде, чем они наполнили кухню густым запахом свежего хлеба. Оставалось только разлить по формам сметанное тесто, начиненное черникой, и испечь кексы. Вся остальная еда была уже в школе. И как только я накрою шведский стол и разолью по бокалам шампанское, бывшие выпускники смогут угоститься вдоволь, пока их директор срывает куш на благотворительности.
Зазвонил телефон. Хотя нет, это был не обычный звонок, а противное нудное пиканье. Оно вырывалось из замысловатой штуковины, оснащенной тремя линиями, внутренней связью и еще целой кучей полезных, но не известных мне функций. С двумя линиями в своем домашнем телефоне я еще как-то справлялась. Но это адское новшество генерала – уверена, военный след Пентагона – стал для меня сущей головной болью. Телефон поставили два дня назад, и он очень напоминал сигнализацию – тоже напрашивался на отключение.
Я уставилась на горящую лампочку, соображая, в какую ткнуть кнопку. И кто бы это мог быть в такой час? Какой-нибудь тип с восточного побережья, думающий при этом: «Летом светает рано, так что они, должно быть, уже встали».
Я подняла трубку и тронула пальцем кнопку, надеясь, что она окажется верной.
– Дом Фаркуаров, – нерешительно отозвалась я, молясь, что говорю не по внутренней связи.
– Голди. – Голос Филипа Миллера.
У меня чуть ноги не подкосились от желания, облегчения и всех остальных «подростковых» чувств…
– У тебя все хорошо? – Что еще я могла спросить?
– До бранча у меня назначена встреча с доктором, так что я опоздаю.
– Ты забыл, где мы встречаемся? Знаешь, что делают с теми, кто опаздывает в школу?
– Меня это не беспокоит, наоборот. – Я уловила его улыбку. – Слушай, а мы можем потом, после бранча, пообщаться? Мне надо обсудить с тобой кое-что по поводу еды.
– Конечно! – осторожно произнесла я, заглядывая тем временем в свой календарь, где у меня отмечены все запланированные дела. Третьего июня после наспех накарябанного «бранч» шла пометка о подготовке ужина с афродизиаками для Харрингтонов. Празднование годовщины их свадьбы намечалось на субботу. Но какой бы виртуозной ни была моя поставщица, привезти продукты вовремя она не успела и отбыла в свой долгожданный отпуск. Так что позже мне предстояло закупать все необходимое самой, а потом еще и готовить.
– Без проблем, – добавила я, убеждая скорее себя, чем его. Филип говорил странно, в его голосе слышалась какая-то настороженность. – Если хочешь, мы можем увидеться перед твоей встречей с доктором. Мне все равно надо ехать в твою сторону, в магазин. Можно было бы выпить кофе… – Вести беседу было неудобно: мешали хлесткие удары тополиных веток об окна кухни. Ветер не унимался. – Ты уверен, что не хочешь поговорить прямо сейчас?
– Не по телефону.
– Не надо делать из меня параноика, мистер Психиатр.
– Не играй с психологическими терминами, кулинарша.
– Не играть?
Но не успела я ответить, как раздался звонок по второй линии. Сквозь надсадное пиканье я попросила Филипа подождать, набрала в грудь побольше воздуха и нажала еще какие-то кнопки.
– Дом Фаркуаров.
– Мисс Голди. – Том Шульц!
На часах 6:40. Что это с ними со всеми?
– Не рановато ли, Том?
– До тебя не просто дозвониться… – Я промолчала, но почувствовала себя виноватой: он еще ничего не сказал, а я уже его упрекаю. – Кроме того, иногда ты бываешь ранней пташкой.
Я представила себе его грузное тело, как он пытается уместиться на одном из двух небольших стульев, что стоят в офисе его полицейского участка. Видела внутренним взором, как он наклоняет голову, заглядывая в чашку с кофе, будто эта темная жидкость могла дать ему ответы на все вопросы.
– Ты готовишь? – спросил он.
– Да, извини. Готовлю. – Раздражение мгновенно отключило мне совесть: линия, на которой висел Филип, истерично мигала.
– Я не стану тебя задерживать. Просто у меня тут свежий номер «Маунтен джорнал». Думаю, мы получили его самыми первыми в городе…
– И?
– Ну, мне кажется, это как раз тот номер, который ты рада была бы пропустить.
– И ты звонишь в такую рань, чтобы поделиться со мной этим соображением?
– Только не раздражайся, мисс Голди. Я просто хотел попросить тебя не читать сегодняшнюю газету, чтобы избежать неприятных сюрпризов.
– О чем ты?
Он прокашлялся и убедительно повторил:
– Не читай этой газеты, Голди. Он просто псих… Ты же знаешь, я считаю тебя первоклассным мастером. Самым лучшим.
– Ближе к сути. Том. У меня еще фрукты не нарезаны.
Вздох.
– Наша местная газетенка восстала в лице самопровозглашенного кулинарного критика по имени Пьер. Француз, должно быть. – Он сделал глоток (уверена, это был кофе) и добавил: – Ты ему не нравишься.
Линия Филипа все еще мигала. Струйка пота текла у меня по лбу.
– Прочти-ка…
– Не стоит, мисс Голди. И вообще я надеялся избежать такого поворота событий.
– Читай, или не есть тебе больше моего пирога с клубникой!
Он жалобно простонал – обидно: клубника в это время года была особенно хороша – и начал:
– «Королева кулинарного искусства города Аспен-Мидоу, к несчастью, нареченная Голди Беар взошла на свой трон незаконно…», – он запнулся. – Ты уверена, что хочешь это слышать?
– Да, – сквозь зубы пробормотала я.
– Ну, ладно… «Празднество началось бодро – с яиц под обильным соусом на hors d’oeuvres[3]3
Закуска (фр.).
[Закрыть]; продолжалось довольно активно – крем-супом из авокадо, бефстрогановом, фетучини Альфредо и салатом с майонезом; а завершилось помпезно – шоколадным фондю. Напрашивается вопрос: где эта женщина училась готовить? Может быть, в Государственном Институте Холестерина?..» – Шульц замолчал на мгновение и подытожил: – Я никогда о таком не слышал. Что, есть такой институт?
– Да ради всего святого! Конечно, нет! – прокричала я. Ощущения были такие, будто меня избили. Дрожащим голосом я уточнила: – И это был не бефстроганов, а лондонское жаркое. С яичной лапшой. Там что-то еще, в этой заметке?
– Боюсь, что да, но осталось немного… «Кого-нибудь стошнило по возвращении домой? Меня – да». И подпись: «Пьер». Идиот!
Я на секунду зависла, остановив взгляд на блестящем ноже рядом с дынями:
– Еще какие-нибудь столь же увлекательные новости?
– Я по тебе скучаю…
– В самом деле?
– Да! Сейчас такие теплые вечера. А какие закаты красивые… Я подумал, может, вы с Арчем заглянете? Устроим какой-нибудь пикник.
– Дай-ка подумаю… С гамбургерами! Прямиком из Государственного Института Холестерина, или как там его?..
– Подумай. Я хотел еще кое-что спросить…
Но тут включилась третья линия.
– Том, ты не мог бы пока повисеть на трубке? – Я начала лихорадочно нажимать новые кнопки в уверенности, что теперь это точно мерзавец с восточного побережья, и потому гаркнула: – Дом Фаркуаров!
– Голди, не пора ли уменьшить суточную норму кофеина?
Этот хрипловатый голос принадлежал моей лучшей подруге, Марле Корман. Хотя мы обе когда-то (в разное время, конечно) были замужем за Джоном Ричардом, это не помешало нам стать настоящими союзницами после второго из двух разводов. Фаркуары наняли меня именно благодаря Марле. Адель доводилась ей старшей сестрой.
– Точно, давно пора, Марла! А что ты хотела узнать от меня в такой… час?
– Ты занята?
– Если это насчет газетной статьи, то нет.
– Какой статьи? Я оставила тебе два сообщения.
На меня накатил новый приступ вины. Но, в конце концов, я не секретарша, чтобы ловко жонглировать тремя линиями, когда на часах еще нет и семи. Перезвоню ей позже.
– Я не могу говорить, – безжизненно выдохнула я. – У меня Филип Миллер на первой линии и Том Шульц на второй.
– Ого! Да ты просто развратница!
– Что ты хотела?
– Ты просила меня отвезти Арча на вводные занятия в ту пафосную школу. Ты там еще бранч сегодня устраиваешь… Я звоню, чтобы узнать, во сколько мне заехать?
Совсем забыла! Нет, не о летней школе, а о сегодняшних уроках. Арч все еще мирно спал. Возможно, просто забыл, а может быть, решил наплевать. Уроки начинались (пришлось покопаться в памяти, ибо это не значилось в моем календаре) около девяти часов. Кажется.
– Прости, пожалуйста! В восемь тридцать нормально?
Марла дала отбой, а я попыталась вернуться к Тому Шульцу и Филипу Миллеру. Но на обеих линиях царила мертвая тишина.
ГЛАВА 2
Я прокралась обратно на третий этаж, пробралась в комнату Арча и осторожно тронула его за плечо. Никакой реакции. Тогда я начала будить его чуть более настойчиво. В знак протеста он высунул из-под одеяла сначала кулак, затем руку – в голубом рукаве своего любимого спортивного костюма. Я вздохнула. Через секунду рука Арча снова исчезла под теплым одеялом, прямо как голова черепахи – в панцире.
Спортивный костюм для Арча – неотъемлемая часть образа. Он не вылезал из него ни днем, ни ночью. Мой родительский долг и желание оправдать наличие обширного гардероба временами принуждали его переодеваться. Например, сменить грязный после игры зеленый костюм – на чистый, серый. После вчерашнего купания в бассейне с подогревом мне удалось убедить его надеть голубой. Не скрою – я сделала это для того, чтобы избежать споров об одежде в первый же день летней школы. Хотя, кажется, мне давно уже пора привыкнуть к тому, что мой ребенок проводит весь день в пижаме.
– Пора вставать, малыш!
– Ну, зачем, зачем, зачем? – стонал Арч, глубже зарываясь под одеяло. – Зачем мне надо вставать?
– Тебе пора в школу.
– Я не пойду, – глухо прозвучало из-под подушки. – Арч…
– Нет, нет и нет! Не пойду! Ненавижу я эту школу. И вообще, у меня должны быть каникулы. Уходи, мама.
– Ты ведь совсем ничего не знаешь об этой школе!
Он огрызнулся. Когда живешь в чужом доме, единственная трудно решаемая проблема – невозможность повысить при необходимости голос. Особенно если все спят. Я нагнулась ближе к подушке, туда, где, по моему ощущению, должно было быть его ухо.
– Арч, – мягко начала я. – Ты же сказал, что хочешь пойти.
Несколько секунд прошли в тишине. Я достаточно хорошо его знала, чтобы понять: он пересматривает стратегию. Но неожиданно я услышала у себя за спиной его голос:
– Пожалуйста, мам! Не заставляй меня!
Я резко повернулась – Арч радостно захихикал. Его движения были так незаметны, что я даже не уловила момента, когда он выбрался из кровати.
– Надеюсь, ты не исчезнешь снова, пока я тут с тобой разговариваю, – назидательно произнесла я.
Он посмотрел на меня исподлобья – белое в веснушках лицо, короткая, почти армейская стрижка (влияние генерала Фаркуара). Только Арч был таким бледным и худым, что напоминал скорее военнопленного. Я подала ему очки.
– Ты жестокая, – заключил он, водружая очки на нос и пронзая меня магнетическим взглядом карих глаз. – Никто из этих ребят и не подумает дружить со мной! Они играют в теннис, устраивают эти свои роскошные вечеринки… Но они никогда не приглашают к себе таких, как я.
– Это каких – таких?
Он отвел печальный взгляд в сторону:
– Не крутых. Вот каких… – Арч повернулся ко мне, но глаз так и не поднял. – Мне опять снились кошмары, – тем же тихим голосом сообщил он.
Прежде чем я нашлась, что ответить, он скрылся в ванной. Я вытаращилась на стену. Пышные розы веселеньких в цветочек обоев вытаращились на меня. По полочкам комнаты были разложены вещи, которые напоминали о доме: новенький инвентарь для фокусов Арча, его школьный рисунок и стеклянный стаканчик с игровыми костями.
Кошмары.
Я вспомнила одну ночь три года назад. Тогда Джон Ричард проколол шины моего фургона, разгромил мой почтовый ящик и забил им гол – воротами была моя входная дверь. Он был пьян в стельку. Арч спал, когда я ворвалась к нему в комнату, захлопнула дверь и подперла ее комодом, а потом громко орала до тех пор, пока Джон Ричард не ушел. Он никогда не причинял сыну никакого вреда. Однако Арч до сих пор видит ночные кошмары, в которых я умираю. Простота нашего дома в сравнении с неделей, проведенной во дворце Фаркуаров, показала нам с Арчем, что значит быть не богатыми и не крутыми. Тем не менее я совершенно уверена: у нас всё будет хорошо. Как только «Охранные системы Аспен-Мидоу» закончат работы в нашем стареньком доме, плохим снам придет конец.
– Послушай, Арч, – тихо начала я, когда он вышел из ванной. – Я собираюсь в Элк-Парк на бранч, а после встречаюсь с Филипом… – Я умолкла, чтобы поймать выражение его лица. Он закатил глаза – так скромно Арч выражал свое мнение относительно Филипа Миллера. – На кухне для тебя свежие черничные кексы. Марла уже скоро будет, минут через сорок.
Наконец-то он посмотрел мне прямо в лицо, и я смогла насладиться взглядом его больших карих глаз. За толстыми стеклами очков они смотрелись очень трогательно.
– Со мной все будет в порядке, – заверил Арч. – Не волнуйся.
Как только я повернула на Элк-Парк, по лобовому стеклу заколотили капли дождя. «Форд» я взяла у Адели, так как моему фургончику «фольксваген» до самого понедельника меняли сцепление. Всего двадцать минут, и я уже неслась по шоссе номер 203. А вы знаете, что это шоссе значительно возвышается над Аспен-Мидоу, а над уровнем моря – еще больше? Его широкие прямые полосы пролагают свой путь по косогору среди крутых обрывов. Вокруг – удивительной красоты холмы.
Я осторожно вела машину вдоль горных склонов, а потом, прибавив скорость, спустилась к долине, где пышной травой и кустами золотарника распустились луга. Они напомнили мне большую тарелку горячего сливочного масла, в котором тает молодой зеленый лук…
Я стиснула зубы. Топленое масло. Подается в соответствии со стандартами Государственного Института Холестерина. Как вообще можно было написать такое? Этот Пьер даже в меню не разобрался. Тогда я делала яйца со специями, а вовсе не под обильным соусом, как он выразился. И суп был – украшенный авокадо гаспачо. А лондонское жаркое я подавала с разными гарнирами, одним из которых был хрен со сметаной. И он даже не упомянул про зеленые бобы, приготовленные на пару…
Раззява и верхогляд! Возле одного из самых опасных обрывов я сбросила скорость. Нет, я разыщу этого Пьера, кем бы он ни был, даже если мне придется неделю пикетировать офис «Маунтен джорнал»!
Я заставляла себя смотреть на горы и наслаждаться пейзажем. В такие минуты полезно вспомнить, что люди специально едут сюда избавляться от стресса.
Горы, луга, Аспен-Мидоу, Элк-Парк – некогда прохладная летняя гавань для богатых жителей Денвера, до того как тут появилось шоссе, конечно. Именно сюда мы с Филипом ходили в поход на прошлой неделе. Мы дошли до самой школы Элк-Парк. Ее здание, отделанное лепниной, с неповторимой черепичной крышей, построили еще в начале века. Тогда это был элегантный отель. Как идиллически выглядела школа после короткого снегопада в тот беззаботный субботний день… Автоматические ворота, ограждающие зеленую территорию от прожорливых оленей, были открыты. Мы с Филипом безмолвно тащились вдоль грязной извилистой дороги и вдыхали свежий воздух. От таявшего на красной черепичной крыше снега валил пар, и это как-то смутно напоминало мне о пяти годах, проведенных в школе-пансионе на юге. Вплоть до прошлого года Элк-Парк тоже предлагал проживание учащихся. Филип спрашивал, почему бы мне не отдать туда Арча на дневное обучение, без ночевки, чтобы избавить его от огромных неуютных классных комнат средней общеобразовательной школы. Отличная идея! Почему бы и нет?.. Да я годами об этом мечтаю! Если б только Джон Ричард взял на себя оплату за обучение. Но мой бывший заявил, что я хочу отдать туда Арча лишь потому, что в душе я сноб. Тогда я не без уныния сказала Филипу, что частные школы похожи на деньги: начинаешь ценить их только тогда, когда теряешь. Он не мог не быть психотерапевтом даже в такой ситуации, и потому спросил, что я чувствую по этому поводу. «Ну а как ты думаешь, что я чувствую?» – ответила я.
Въехав в открытые ворота, мимо высокой каменной стены с резным знаком «Начальная школа Элк-Парк», я почувствовала, как мурашки побежали у меня по телу. Словно невидимая камера снимала мое появление, и люди в тысячу глаз наблюдали за моими движениями, приговаривая: «Пусть эта обслуга убирается отсюда», «Она не одна из нас. Она бедная, ей тут не место». Путь от ворот до корпуса отдела снабжения показался мне чудовищно долгим.
В школьной кухне суетились мои сегодняшние помощники, телефонный оператор и сотрудник пропускного пункта. С закрытием пансиона на территории школы от большой команды, что трудилась на кухне все прошлые годы, почти никого не осталось. Собственно, восемнадцатилетнему Джулиану Теллеру (тому другому помощнику Фаркуаров) тоже досталось. Он был одним из последних учеников, проживающих в пансионе, а теперь попал под благотворительную программу Адели. С тех пор как мы с Арчем перебрались жить к Фаркуарам, Джулиан, под строгим контролем генерала, был постоянно занят сборкой какого-то ультрасовременного оборудования для сада и прочими нехитрыми делами. За все время Джулиан только один раз обедал вместе с нами, однако Арч не забывал ежедневно напоминать мне, что тот «никогда ничего подобного не пробовал». К сожалению, у меня не было шанса получше узнать этого мальчика. Зато у Арча была такая возможность.
Он обожал Джулиана. Все, что делал Джулиан, хотел делать и Арч; что носил Джулиан, Арч полагал верхом совершенства. Конечно, я думала обратить внимание сына на то, что Джулиан хоть и крут, но не богат, потому и должен работать с проживанием в семье, и все ради последнего года обучения. Но мне не хотелось читать сыну нравоучения. Джулиан учил Арча нырять (у Фаркуаров был прекрасный бассейн), и в отсутствие старых приятелей по двору мог вполне стать другом моему сыну.
Я надела фартук и сосредоточилась. Ресторан, где сначала было запланировано проведение ежегодного бранча, всего за день до назначенной даты отказался обслуживать школу. И директор в панике позвонил мне. А я, знаете ли, никогда не отказываюсь от работы. Помню, как без всякой суеты вынула из морозилки мясные пироги, быстро приготовила сырную запеканку и понесла все это в школу. А чуть позже я позвонила Элизабет Миллер (это сестра Филипа и по совместительству первоклассный пекарь). Я попросила ее сделать полдюжины божественных кофейных кексов с орехом киндаль.
К моему счастью, двое моих сегодняшних подручных не забыли поставить запеканку в духовку. Было приятно видеть, как нежные яично-сливочные слои пузырились вокруг расплавленного английского чеддера. Мы разложили толстые ломтики бекона, сварили кофе, поставили подогреваться хлеб и мясные пироги. Я уже собиралась перейти к фруктам, как вдруг кто-то сказал, что в столовой меня ожидают.
Я выложила первую партию корзинок с мускусной дыней на большой поднос и понесла в столовую. Огромная столовая была так ярко освещена, что пасмурная темень по ту сторону высоких рифленых окон казалась глубокой и необъятной. Три ряда хрустальных люстр пускали на кремовые стены и гладкие столы вишневого дерева длинные желтые лучи. Как это было не похоже на кафетерий в школе Арча. Там, где предполагалась благотворительная встреча со сбором средств в чью-то пользу, буквально с каждого свободного дециметра стены громко кричали школьные плакаты: «Мы можем это сделать!» Здесь все было изящно. Я заметила проектор для слайдов и экран, из-за которого торчала голова Элизабет Миллер. Она указала рукой на груду приготовленных ею кексов.
