Текст книги "Невольница для зверя, или Попаданский кодекс мести (СИ)"
Автор книги: Диа Мар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Правило № 17. Не отказывайся от маленьких радостей
Терпкая настойка щиплет язык и греет живот, но я пьян не от спиртного, а от прямого и светлого взгляда гостьи, что будто вытягивает меня настоящего. Я не могу удержаться и проговариваю:
– Ты очень красивая, Элен.
Она смотрит на меня с удивлением и легким испугом. Проводит пальцами по виску, откидывая назад белокурую прядь, и говорит с улыбкой:
– Вы тоже, глубокоуважаемый роан!
Она считает меня красивым? Я не ослышался? Даже мой специфический цвет глаз? Жена вечно смеялась, что я косой, я и не отрицал: любил ее до безумия. Верил. Глупец. Все они говорят ласково, когда им что-то нужно, да больно потом кусаются, когда тебе предложить нечего, кроме себя.
Элен улыбается. Так тепло и светло, что я готов сквозь землю провалиться:
– Ты так смутился. Тебе редко делают комплименты?
– Не нужно это, – веду плечом, смахивая холод и напряжение. Стараюсь говорить бодрее: – Почему ты не ешь?
Элен разводит руками и показывает на пустую тарелку в разводах мясного бульона. А потом, усмехнувшись, берет вилку и тянется к моей трапезе. Ворует кусочек мяса и с аппетитом пережевывает.
Нет, ну, могу я хотя бы поцеловать ее? До чего же хочется, но колется.
Смотрю и, кажется, взглядом дыру скоро прожгу на ее молочной коже. Я не знаю, что говорить, не знаю, как себя вести. Как мальчишка стушевался и прячусь под своей толстой шкуркой.
Перебрасываю ногу на ногу, чтобы скрыть возбуждение. Не могу отвести глаз от ее малиновых губ, а на кончиках пальцев просыпаются воспоминания: мягкая упругая грудь под моей ладонью. С ума схожу, не иначе. Обрываю взгляд и утыкаюсь в свою тарелку. И есть не хочется: не лезет ничего в горло. Залпом выпиваю настойку и добавляю еще.
– Сладкое любишь? – говорю и откашливаюсь, потому что голос свистит, будто я простыл.
– Люблю, – говорит Элен. – Но боюсь, что завтра утром не влезу в обновки.
– Тогда пойдем отдыхать? – так страшно, что она скажет «да», но и невыносимо находиться рядом. Я же разорвусь, если ее язычок еще хоть раз скользнет по пальцам.
Она кивает, и жар расплывается по моим щекам. Сердце колотится, словно гонг, и я никак не могу его обуздать.
– А как вы отдыхаете? – спрашивает Элен, вставая и складывая тарелки друг на друга. – У вас есть кино? Музыка?
Звук воды и звона тарелок отдается в сердце неприятными воспоминаниями. Отряхиваюсь, прогоняя мрак. Это было в прошлой жизни: нужно жить сегодня и сейчас. Я должен жить сейчас! Должен. Довольно страхов.
Поднимаюсь, хотя дается с трудом, и иду к Элен. Встаю за спиной и протягиваю руки в мойку, скользя по худенькой талии гостьи. Мне кажется, что по прикосновению моих бедер к ее спине, она уже все поняла.
Моем тарелки вместе, и мой темный мир пускает трещины.
– Есть книги и музыка, – говорю мягко, опустив голову на ее плечо. Как же она пахнет, а как вкусно дрожит и шумно дышит. Я знаю, что сердце бьется сейчас не от страха, и это до бездны приятно. – Какую ты предпочитаешь?
Она вытаскивает мокрые руки из мойки и кладет поверх моих ладоней:
– Когда я была подростком, я очень любила панк-рок. Красила волосы в фиолетовый, ходила на все концерты и неформальские тусовки, носила косуху, гриндерсы и штаны с объемными карманами. Думаю, у вас здесь совсем другое искусство, и я хочу с ним познакомиться.
– Панк-рок? Никогда о таком не слышал. Но Шопен и Бетховен найдется, а Вивальди «Времена года» чего стоят, м… – говорю над ее ухом и ловлю ее дрожь.
Как же хочется такую женщину своей сделать, но вынужден буду отпустить, ведь Контора не позволит ей жить свободно в нашем мире.
Выключаю кран и отхожу назад. Пора заканчивать, потому что это слишком далеко зайдет: нам обоим не нужны эти раны.
– Бессмертная классика, – выдыхает Элен, а потом вздрагивает и оборачивается. – Стоп. Эти композиторы и у вас известны?
Киваю и не могу сдержать дрожь в пальцах. Будет ли другая возможность прикоснуться к ней? Найдем завтра Вольпия, и я больше не увижу Элен. Или не Элен?
– Как тебя зовут? В том мире, – протягиваю ей ладонь и веду в холл. Будь, что будет. Разве не ее глаза говорят мне «да»? Разве не согласился я на продолжение, когда поставил подпись под выплатой долга? Одной закорючкой перечеркнул всю свою жизнь. Я не дурак, чтобы не понимать последствий.
– Лена, – отвечает Элен. – Елена Александровна Березина. Но мне никогда не нравилось это имя. Как будто оно… чужое.
Ее горячие пальцы сжимают мои, и я понимаю: не просто так она позволила выкупить себя. Она согласилась пойти со мной. Она никогда не разрешила бы это сделать другому. И – самое главное – она ждала. Меня. После того неловкого утра – ждала.
Проигрыватель припорошило пылью. Я стыдливо смахиваю ее, зыркаю на Элен и шепчу с улыбкой «прости». Все покрылось плесенью без женских рук, как и я сам. Ставлю свою любимую композицию на пластинке и смотрю на Элен уже иначе. Мне хочется подарить ей этот вечер и сделать его незабываемым.
Когда первые ноты врываются в наш мир, я понимаю, что слишком давно был один. Склонив голову и согнув колено, протягиваю Элен руку, чтобы пригласить на танец.
Она сжимает мою ладонь, и я ощущаю, как дрожат ее пальцы. Я тоже дрожу. Но Элен улыбается, и смущение уходит прочь. Надо же: мне уже тридцать шесть, а веду себя, как на первом свидании.
– Элен, – шепчу, поворачивая ее и позволяя скользнуть под рукой. Когда светлые волосы касаются губ, я больше не могу выдержать, но терплю. Кружу девушку по комнате, касаюсь ее талии и млею от каждого движения в такт. Она как ангел. Легкая, светлая, и в бархатном халате похожа на пушистое облако. На накате музыки подбрасываю ее немного вверх и тут же ловлю, оглаживая формы. Схожу с ума. Сошел с ума. Я пьян. Голоден. И невыносимо счастлив в этот миг.
Элен глядит на меня из-под копны густых золотых волос и кусает нижнюю губу. Замираю, очарованный ее взглядом, не могу дышать не от усталости, а от эмоций. Короткие движения и повороты получаются на автомате, наши пальцы сплетаются и сжимаются до приятной боли.
Я мог сделать это раньше, в борделе и после него, почему сейчас так сложно? Просто потянуть на себя и коснуться желанных губ.
Почему так страшно?
Ее зрачки расширяются, а улыбка расцветает на лице и пляшет бесенятами в васильковых глазах. Я снова думаю вслух?
– Мне тоже страшно, Михаэль, – срывается с губ Элен, и кончики ее пальцев скользят по моей щеке. Скользят и дергаются. – Но я почему-то счастлива сейчас. Невыносимо.
Жар окропляет щеки Элен алым, и она утыкается лбом в мое плечо. Дыхание шевелит шелк рубашки, и кожа под нею покрывается мурашками. Каждый волосок на теле дыбом встает.
Перебираю шелковистые волосы и не слышу ничего, кроме стука ее сердца.
– Я же отпустить тебя должен. Нельзя так, Элен. Мне кажется, что мы творим жуткую глупость.
– А если приятнее этой глупости в жизни ничего не будет? – Элен поднимает голову. В ее льдистых глазах искрятся слезы.
– Почему ты плачешь? – удивляюсь. – Я что-то сделал не так?
– Потому что счастлива, – отвечает она.
Осторожно вытираю слезы и наклоняюсь. Сердце, будто сорванный механизм, скрипит шестеренками в груди и не дает дышать.
– Я не хочу, чтобы ты думала, что я выкупил тебя из-за… – застываю у ее губ, – этого.
Элен опускает взор, но лишь на миг, чтобы снова встретиться со мной искрящимися глазами. Смело кладет руку мне на грудь: туда, где рвется наружу сердце. И я знаю: ее сердце сейчас бьется в такт с моим. Так же быстро. Так же неистово.
– Я уже понимаю, из-за чего, – шепчет она и неожиданно прижимает руку плотнее. – Из-за этого.
Признать, что сорвался с цепи, тяжело, но я больше не могу дышать и говорить. Перехватываю ее руку и целую ладонь. Запах кожи волнует и кружит голову. Как же я смог снова в эту сеть запутаться? Неужели добровольно склонился перед женщиной?
– Я схожу с ума… Ты нашептала мне любовь к тебе, признавайся? – говорю с надрывом и, оттесняя Элен к стене, поднимаю руки над головой.
В ее глазах загорается испуг, и Элен мотает головой:
– Я не делала этого. Мои иллюзии недолговечны. Все, на что я осмелилась – небольшая шутка в магазине.
– Только не обманывай, – напираю, но голос до жути спокойный. Мне кажется, что я сейчас в лед превращусь. Будто вырвать из нее хочу признание, как облегчение.
– А ты мне тогда что нашептал?! – дерзит Элен и скалится, как волчица. – В настойку что-то плеснул? Или ты думаешь, что мне так интересно количество нулей на твоем счете?!
Метко. Усмехаюсь и прижимаю лоб к ее лбу.
– Прости, я просто несколько ошеломлен. Я хочу тебя, Элен. Хочу… – ее руки все еще держу над головой и не позволяю освободиться. Шепчу в губы: – Как будто мне восемнадцать, и гормоны взбесились. Ты только скажи «нет», и больше я к тебе не прикоснусь.
Элен дрожит. Ее кожа покрывается мурашками, как дождевыми каплями: подбородок, шея, грудь… Боится. Но чего? Моей внезапной дерзости? Моего напора? Или… своих желаний?
– Да, – проговаривает она. Не краснеет, не опускает взор: просто смотрит мне в глаза. Пристально и мучительно. – Да. Да. Да.
Зажимаю ее кисти одной рукой, второй распахиваю халат и глажу шелковистую кожу. Сиплю от нехватки воздуха и касаюсь нежных губ своими, будто ищу источник. Пью. Терзаю язык, прикусываю кожу и впитываю каждый вдох. Хочется рычать, потому что желание рвет на части.
Она подается навстречу – настолько, насколько позволяет моя хватка – и прижимается ко мне. Отвечает на надрыве, кусает губы и сплетается со мной языком. Ее грудь каменеет и наливается под моей ладонью. И уже не нужно скрывать то, как сильно я ее хочу.
Позволяю Элен обнять себя за шею, приподнимаю и забрасываю стройные ножки на свои бедра, чувствую, как смыкаются ее ступни за спиной. Толкаю и вжимаю Элен стену. Какая она крошечная, но жилистая. Будто соткана из звонких струн. Ее голая кожа касается меня и почти обжигает, да так, что сносит крышу. Я сошел с ума. Сви-хну-лся.
Подхватываю, целуя на ходу, и несу Элен к дивану. Когда опускаюсь рядом с ней, шепчу:
– Я бы отдал все… Только бы сделать тебе хорошо, Златовласка, – пальцы перебирают ее кудри, массируя кожу головы. Губы ловят горячий стон, когда вторая рука опускается ниже.
Правило № 18. Удивляй
Наверное, я сошла с ума. Или решила убежать от щемящей пустоты, что правила моим миром долгие годы. В этот вечер я ответила ему «Да», потому что сама так захотела. Отпустить кошмары прошлого – или сделать вид, что отпускаю – и открыть свое сердце любви. Одно знаю точно: никто и никогда на меня так не смотрел. И никто никогда не перечеркнул бы свою жизнь ради моего спасения, как не перечеркнула много лет назад моя мать.
Пальцы Михаэля ползут по животу и пробираются под белье. Не сдерживая стон, подаюсь ему навстречу, и горячий вулкан взрывается внизу живота. Тепло мчится по телу, заставляя беспомощно кусать его губы, раскрываться навстречу ласке и выгибаться.
Михаэль стягивает с моих плеч бархат халата. Теперь я лежу перед ним почти голая и беззащитная.
Его ласки высвобождают мои стоны. Я не могу их поймать, потому откидываюсь назад, прикрываю глаза и отпускаю себя. Свет пляшет под ресницами и взрывается в голове ослепительным фейерверком. Губы Михаэля отрываются от моего рта, кусают подбородок, опускаются ниже, ниже, ниже…
Вскрикиваю, вцепляюсь в его волосы и обвиваю его ногами, когда горячие губы касаются груди. Тело накаляется и тает. Удовольствие на грани с болью струится по венам и заставляет жмуриться еще сильнее, стонать еще громче. Отчаянно хочется большего, и я знаю – позволю ему все, что он захочет.
– Уверена? – вдруг подается вверх Михаэль и улыбается. Ласкает пальцами и не позволяет остыть.
– Хочешь, чтобы я сказала «нет»?
Он хитро облизывается, и сильные руки сжимают мои ягодицы:
– Сможешь?
Веду пальцами стопы по его бедру, снизу вверх:
– Это нужно сейчас нам обоим.
Он снимает брюки и белье, сбрасывает рубашку через голову: я слышу, как трещат пуговицы. Михаэль дрожит, подбираясь ближе ко мне. Ведет пальцем от шеи вниз и касается пупка. Мотает головой, словно мысленно уговаривает себя не отступать, и перехватывает мою поясницу.
– Мы продлим наше «сейчас», если захочешь, – говорит сипло и осторожно толкается. Его тепло надежно опоясывает, а затем меня пронзает резкая неожиданная боль. Михаэль застывает и наваливается сверху, едва дыша. – Эле-е-ен… – выдыхает натужно. – Ты что невинна?
Я дрожу от нахлынувших воспоминаний. Мою невинность украл отчим, когда мне было восемнадцать. Я стала достаточно взрослой, чтобы он не боялся наказания, но оставалась слишком маленькой, чтобы сопротивляться. И было больнее. Намного.
– У меня были мужчины, – говорю вслух.
– Ты побледнела, – Михаэль пытается отстраниться. – Это в том мире были, а здесь – нет…
– Хотя бы в этом мире он ее не тронул, – произношу я вслух и тут же закусываю губу.
Михаэль приподнимается, осторожно кладет меня вдоль дивана, целует волосы и укрывает халатом. Сам присаживается рядом, на пол, и опускает на мои руки голову.
– Прости, – поглаживает пальцами предплечье, и его дыхание скользит по коже. – Принести тебе воды? Может, чего-то хочется особенного? Сладенького? – он улыбается, но как-то печально и натянуто.
– Просто побудь рядом, – шепчу я и глажу его волосы. – Мне больше ничего не нужно.
– Иди ко мне, – он привстает и протягивает руки подо мной. – Держись крепко.
Я обхватываю его шею и сгибаю ноги. Халат открывает бедро. На бледной коже алеет кровавый развод. Михаэль оказался прав: Элен никто не трогал.
Он несет меня пустыми коридорами, долго петляет, а затем заходит, открыв пинком дверь, в просторную комнату.
– Тебе нужен душ? – ласково говорит он и ставит меня на ноги.
Я киваю и улыбаюсь. Рядом с Михаэлем хочется быть спокойной и радостной. Невзгоды и дурные воспоминания быстро уходят прочь, освобождая место безликой пустоте. И я жажду наполнить ее свежестью, светом и любовью.
Михаэль протягивает мне руку.
– Позволишь?
Я снова киваю в ответ. Зажимаю его пальцы в ладони и кладу голову на его плечо. И отчего мне так хорошо с ним рядом?
Михаэль настраивает воду и переставляет меня внутрь кабинки. Она пузатая сверху и затемненная посередине. Ручки крана большие и бронзовые, а душ – плоская панель над головой. Места достаточно для двоих.
– Элен, – говорит Михаэль и встает рядом. Широкая мочалка набирает воду и быстро вспенивается. – Спасибо, что отшила меня тогда… – он вытирает мне плечи, грудь и живот. Ласково и осторожно. – Меня только одно волнует: почему ты сюда попала? Должна быть причина, и если ее понять, можно вернуться назад. Что Вольпий хотел от тебя? Что говорил?
– А почему ты так уверен, что это был Вольпий? – я настораживаюсь. Струи воды бьют по лицу, и я почти не вижу Михаэля в мареве пара.
Скрипучий смех просыпается на голову, теплые руки бредут по коже и замирают на груди.
– Нетрудно догадаться, – усмехается Михаэль. – Сама ты не умеешь перемещаться между мирами, потому что уже сбежала бы отсюда. А кроме него больше некому. Я прав? – целует в губы, смахивая улыбкой напряжение. – Или ты подозреваешь меня в нечистых помыслах?
Сомнения прокрадываются в голову и стучат молотком в висках. Память снова рисует перед глазами администраторскую стойку борделя и нули, нули, нули… Нули, которые Михаэль, видя второй раз в жизни, отдал за меня. Что я подумала в тот момент? Отчего-то я нужна ему…
Но как билось его сердце, когда мы танцевали в гостиной. Как он беспокоился за меня, когда покупал одежду… Как бесстрашно ринулся навстречу Виктору и его дружкам. Просто так такие вещи не происходят!
– Ты его знаешь лично? – спрашиваю осторожно.
– Я же не бессмертный, – говорит, немного отстранившись. Хмурится и стискивает руки на плечах. – Не доверяешь, я понимаю, – холодным голосом, будто вместо теплой воды нам на голову просыпается снег. – Отдыхай, Элен, уже поздно, – он выбирается из душа и, не вытираясь, уходит прочь.
Я опустошена. Опустошена и сломлена его внезапным холодом. Ведь казалось, что подобралась к самому сердцу, а он словно по ладони ударил… Знал бы, как хочу, чтобы он мне доверял. Знал бы, что сохраню все его тайны, как зеницу ока.
Правило № 19. Говори правду и только правду
Вытираюсь, набрасываю халат и выхожу из душа через второй выход. И попадаю в его спальню. Михаэль лежит с открытыми глазами и считает невидимых мух на потолке. Даже и не смотрит в мою сторону…
Я подбираюсь ближе. Откидываю покрывало и ложусь рядом с ним. Заползаю под его крепкую руку и прижимаюсь к теплому телу:
– Расскажи, что тебя так ранит?
Михаэль гладит мои волосы, пропуская локоны сквозь пальцы.
– Что сам не научился доверять, а от тебя требую, – говорит и целует висок. – Ты как ураган разрушила мою крепость, куда я прятался от внешнего мира.
– Может, не стоит прятаться? – ловлю в воздухе его пальцы и крепко сжимаю их.
– Элен, я не могу, – он выдыхает и отпускает мою руку. Скользит невесомым прикосновением по плечу и переползает на грудь. – Я не могу привязать тебя к себе, а потом отпустить.
– Я бы не уходила, – бормочу я неосознанно. – Но этот мир еще враждебнее, чем мой.
– Не говори того, что не можешь исполнить, – Михаэль шепчет и целует ухо, прикусывая и лаская. – Потому что я жуткий собственник.
– Так пойдем со мной? – бросаю на него лукавый взгляд и улыбаюсь.
Он несильно толкает меня, заставляя лечь на спину. Наскакивает и зажимает между крепких рук.
– Слишком рано говорить об этом, не находишь?
– Ты сам начал, – я усмехаюсь. – Не ты ли только что сказал, что не хочешь отпускать меня?
Он фыркает и дуется, но наигранно.
– Да! – выдает и смеется. – Нарываешься, Эленка!
– А мне и не хочется уходить, – выдыхаю я ему в лицо. – Совсем не хочется. Если бы не Контора…
– Мы что-нибудь придумаем, – целует невесомо в губы и отстраняется, будто проверить хочет, не спит ли.
Провожу кончиком пальца по его губам, едва касаясь. Все, что было до, осталось в другом мире. Сейчас мы открываем новые страницы наших историй. Нашей общей истории.
Хочется многое рассказать ему. О том, как долго его ждала. О том, сколько ошибок пришлось перетерпеть, сколько раз упасть и подняться вновь. Но с губ срывается лишь дурашливый смех. Счастливый.
– Что ты смеешься? – удивляется Михаэль.
– Над своей дурацкой жизнью, – признаюсь я. – Надо же было столько времени слоняться чужими путями и дорогами, чтобы в конце концов попасть в другой мир и…
Запинаюсь, глядя в разноцветные глаза. В них сейчас горит пламя, и я точно знаю – для меня одной. Почему же мне так страшно это произнести?
– И встретить тебя, – решаюсь я наконец.
– Ты же плохо меня знаешь, – Михаэль нежно приглаживает мои волосы и смотрит в глаза. Будто ждет, чтобы говорила еще.
– Понятия не имею, что у тебя за душой, и какие страницы в твоем прошлом, – шепчу я, прикрывая глаза, – но мне кажется, будто знаю тебя всю жизнь.
– Элен, – он касается пальцем щеки и ведет вдоль подбородка, замирает возле губ. – В твоих глазах море застывает, и я вижу там застарелую боль. Что это?
Я сглатываю подступившую горечь. Не готова об этом говорить, рано! Но ранить Михаэля хочется еще меньше. И я отвечаю:
– Я знала Виктора в той жизни. Не с лучшей стороны.
– Он был твоим мужем? – Михаэль отстраняется и ложится рядом. Тянет к себе и целует в темечко. – Не отвечай… Неважно.
– Гражданским мужем моей матери, – шепчу я ему в плечо. – Она привела его, когда мне было восемнадцать. Тогда же он и решил, что одной любовницы ему мало.
Михаэль вздрагивает и пытается отстраниться, но я держу его за плечо.
– Зачем ты мне это сказала? – во взгляде появляется злоба. – Я его убью… Растерзаю ублюдка. Хоть в этом, хоть в том мире, мне плевать. Такие твари не должны жить. Элен, прости, что затронул эту тему, прости…
– Я убила бы его сама, – слезы неожиданно подступают так близко, что я не могу больше их сдерживать. – Но хочу, чтобы он страдал перед смертью!
Соленая влага скатывается на щеки и бежит по губам. Как странно: я держалась в борделе, когда ситуация казалась безвыходной; ни слезы не проронила, когда сидела в каморке с крысами… А одно старое воспоминание всю душу вскрыло и расцарапало! Боль выходит наружу: старая, но свежая. И обида, от которой нет спасения.
– Знаешь, когда меня предала… – Михаэль запинается и прижимается ко мне. Шепчет яростно и с надрывом: – Я думал, что для меня все кончено. Я просто бежал от боли. Дрался до потери сознания, пил до остановки пульса, рисковал и улетал так далеко, как мог, а оно не спасало. Хотелось мести, жутко хотелось, но, когда я вернулся домой, она уже была беременна от… другого.
– Ты очень любил ее? – спрашиваю, хотя вопрос не требует ответа. В груди рождается ревность, но я прогоняю ее прочь. Все в прошлом.
Кивает, но почти незаметно, а затем поджимает губы.
– Как больной придурок любил. Оттого так сложно, Элен. Смогу ли сердце раскрыть снова? Не хочу разочаровывать других… Не хочу держать тебе силой или делать обязанной, – затихает и снова целует волосы. – Ты свободна, можешь вернуться домой и забыть. Считай, что выкуп – это благодарность за счастливые для меня минуты. Глупость какая-то, – злится Михаэль и откидывается на подушку. – Я не знаю, как сказать об этом, не умею я раскрываться. Понимаешь?
– Ты говоришь сейчас гораздо больше, чем думаешь, – я веду пальцем по его ладони. Сердце стучит как отбойный молот где-то под горлом. Никогда раньше не было так тепло и уютно. Бывает ли так?
– Элен, я думаю-у-у, – говорит он, глядя в потолок, – о твоем запахе и стройных ножках, – смеется. – А еще о том, что все равно был у тебя первым, и это чертовски приятно. А-а-а! – он снова отталкивает меня и переворачивает на спину. – Ляпну дурость, но если ты решишь вернуться в свой мир, я буду тебя преследовать. Невыносимо думать, что кто-то еще к тебе прикоснется.
Стекло неожиданно вздрагивает, и двор озаряет яркий голубой свет. Михаэль за миг оказывается возле окна и осторожно смотрит сквозь занавеску. А меня начинает колотить: неужели нашли?
Роан горбится и сжимает кулаки, а затем распахивает высокую форточку.
– Евжи-и-ин! Что там опять?!
– Простите, хожаин, не тот поршень потянул…
Камень падает с сердца, освобождая место беспечной радости. Самое яркое счастье – после того, как успел попрощаться с жизнью. Я усмехаюсь в ладонь, и Михаэль искренне хохочет у окна.
– Евжин тоже живет здесь?
– За ангаром есть домик для него, – сквозь смех отвечает Михаэль и кивает на улицу. – Хорошо сейчас. Смотри, какой снег пошел.
Выбираюсь из-под теплого покрывала и подхожу к окну. За прозрачной шторой клубятся огромные рваные хлопья. Кружатся под темным небом на ветру, сталкиваясь и рассыпаясь искрами. Странный механизм, как гриб растущий из стены дома, бросает на снежное покрывало пологие световые полосы. Мутное лунное сияние, сочащееся сквозь облака, выхватывает вдалеке силуэты деревьев.
– Как красиво, – выдыхаю я. – У нас не встретишь такого.
– Паровая система подогрева. Придумали в прошлом веке. До сих пор альтернатив нет, разве что дровами, но так удобней.
– Я про природу, – опираюсь на подоконник и припадаю лбом к стеклу. – В городе редко встретишь даже зеленое деревце, не говоря уже звездах.
– Элен, скажи, если я слишком давлю, не бойся быть честной, меня это не ранит. Хуже, если все зайдет слишком далеко, а потом разрушится, потому что я не услышал и не понял, что не мил. Не хочу так, – Михаэль смотрит в окно и не шевелится. Будто его жизнь в моих руках, и мне решать, что делать дальше.
– Ты веришь мне, – я задираю голову и встречаюсь с его разноцветными глазами. Взор Михаэля печален и полон укора, – или своим сомнениям?
– Сомнения за эти дни съели меня целиком. Проглотили, даже не прожевав, – он обнимает и гладит мне спину. – Я как-то слишком привязался. Не находишь, что это странно и быстро?
– Может быть, мы должны были встретиться давно? – выдыхаю я, и на стекле остается мутное облачко. – Я часто тосковала по кому-то, кого никогда не встречала.
– А я отталкивал всех женщин, но зацепился за твой отказ. Смешно, – роан глубоко вдыхает, и теплый смех щекочет щеки. – Как же я тогда был… э-э-э… ошеломлен.
Хочу сказать что-то, но слова остывают внутри, как угольки, присыпанные снегом. В горле сухо, губы жжет от жажды. Внутри раскручивается огромная тугая спираль, заставляя сердце колотиться чаще. Впервые в жизни я не нахожу слов. Впервые в жизни теряюсь сама в себе.
Мы еще долго стоим у окна и смотрим на падающий снег. Роан рассказывает о мире, и мне все больше хочется забыть о старике Вольпие и остаться здесь. С Михаэлем. Все так хорошо и сладко, что даже немного страшно. Вдруг мне это только снится? Больное воображение придумало идеального мужчину, сделало меня невинной, будто не было насилия и издевательств, и вложило в мое сердце новые теплые чувства, взамен пустоты после предательства подруги.
Неужели я открою глаза однажды, и все вернется на свои места? Холодная Москва, пустая квартира и сплошные разочарования.
И когда ноги подкашиваются, а глаза начинают слипаться, Михаэль ведет меня к кровати и помогает лечь. Обнимает меня со спины, и мы почти сразу засыпаем.