Текст книги "Невольница для зверя, или Попаданский кодекс мести (СИ)"

Автор книги: Диа Мар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Правило № 46. Не обожгись

Ночь казалась отражением моей души. Я хотел признаться. Сказать правду. Возможно, Элен возненавидела бы меня, выгнала и никогда бы больше не позволила к себе прикасаться.

Люблю ее, как лишенный воды цветок, и только она – мое спасение. Сложная жизнь и легкая смерть.

Спускаюсь через боковую лестницу и прислушиваюсь. Я чувствую чужой запах волка. А, вынырнув через черный ход в промозглую темень, нахожу его.

Он тоже меня замечает, трансформируется молниеносно и откидывает меня в стену особняка.

Влетаю в каменную кладку, и страшная боль пронзает позвоночник и низ спины. Острые краешки царапают кожу сквозь одежду, не оставляя возможности сосредоточиться и прийти в себя. С трудом отрываю себя от стены, но сразу получаю еще один удар, и отлетаю обратно. Он не оставляет мне никакой возможности обратиться.

Отхаркиваюсь кровью и пытаюсь разглядеть сквозь молоко пара противника.

Каблук впечатывается мне в горло. Он не один! Как же я сразу не понял. Чтобы волк забрался на усадьбу незамеченным, ему в пару нужен сильный маг.

Вперед выходит высокий блондин. Я не видел его раньше в Конторе. Длинная рваная челка скрывает половину лица, на щеке, у крыла носа горит свежий шрам.

– Ты нам не нужен, – говорит он мне в лицо. – Мы отпустим тебя и деда не тронем. Только скажи, где Элен?

– И не мечтай, – рычу, приподнимаясь, но получаю тычок в бок острым носком.

– Давай по-хорошему, – блондин сдувает челку, но она снова загораживает его лицо. – Где она?

Ручной оборотень мага рычит и гребет снег, но не нападает. Они бы меня уже порвали. Просто по запаху знают, что Элен была со мной, потому тянут время. Я должен увести их подальше. Где же пресловутая великая охрана деда?!

Принюхиваюсь. Сквозь запах крови и подтаявшего снега сочится знакомый аромат.

Элен?

Вроде бы, и ее, но при этом какой-то искаженный.

– Да тут она, – ехидничает маг, пока я пытаюсь выбраться из-под его ноги. Горло сдавливает холодным жмутом, еще немного и сломает позвонки. – Он твой, а я за девкой.

Он сплевывает в снег, резко отрывает ботинок от моего горла, расшаркивается и уходит, а я наконец-то чувствую облегчение. Дышу свободно, и нет ничего слаще этого морозного воздуха. Одно лишь грудь томит: моя Элен в опасности. Я не должен здесь находиться. Надо защитить ее. Любой ценой!

Поглядываю на волчару. Тот гуляет по снегу, то приближаясь, то отдаляясь. Он внимательно смотрит на меня, но нападать не думает. Нужно выбирать момент, обращаться и…

Когда у волка приподнимается холка, а пасть растягивается в жутком оскале, я понимаю, что пора.

Трансформируюсь в воздухе. Мы сталкиваемся, вертимся, как спутанный клубок шерсти. Острые зубы щелкают у шеи, когти рвут плоть.

Успеваю увернуться от удара и перекатываюсь по снегу. Враг следом, я слышу ворчание над ухом и подаюсь в сторону, чтобы не позволить сломать себе позвоночник.

Жилы трещат, в глазах мелькает. Рык, удар, скулеж, и волчара затихает возле дерева.

Бегу назад, к дому. Не слышу запаха мага: он скрыт. Но я знаю, куда он направился. По ступенькам взлетаю на второй этаж и мчусь на всех парах в нашу комнату. Дверь выломана, в комнате будто ураган прошел. Холодеет внутри, когда вижу выбитое окно.

Под лапами хрустит стекло. Иду вперед и почти ничего не вижу:

– Михаэль, твоя благоверная у меня, – говорит дед и усмехается за спиной. У него еще горят глаза после перевоплощения. Встаю на ноги и выглядываю в окно. Блондин раскорячился на снегу, под ним разливается внушительная лужа крови.

– Попросил его выйти, – усмехается дед и потирает довольно руки. Он одет, а я – нет. У него степень выше, многое может. Например, не рвать свою одежду во время перевоплощения.

– Спасибо, – говорю сквозь зубы, стряхиваю остатки разорванной одежды и подхватываю покрывало. – Как только твоя хваленая охрана такое допустила?

– Кровь, – говорит дед. – У них была кровь твоей подружки. Откуда – неизвестно. Но использовали они ее умело: ни один из охранников чужого запаха не учуял!

– Опять твои нелепые оправдания? – злюсь, потому что это никак не оправдывает оплошность. Да и не объясняет, зачем деду Сказочник.

– Прости уж, – он бесстрастно пожимает плечами. – Все предусмотреть невозможно.

– Серьезно? – я прищуриваюсь и сверлю его яростью. – Ты знал, что девушка в борделе – великий маг. Ты знал!

– Ну, знал. И что? – невозмутимо говорит дед и пересекает комнату. – Идем к столу, все уже собрались. Элен переживает. Не порти вечер, внук.

– Идиотизм! – выкрикиваю и взмахиваю руками. Снова выглядываю из окна: дедова братия уже убирает тело и подчищает следы борьбы.

– Это был всего лишь Арсенчик, – фыркает дед, отследив направление моего взгляда. – Конторская шестерка. И тот, из-за кого Элен влипла. Ну, – он смеется, – это официальная версия.

– Обхохочешься! Насколько знаю, он ее брат.

– Михаэль, ты ведешь себя, как малолетний ребенок. Игры в песочнице не для твоего возраста. Сказочник нужен миру, нужен власти, нужен идиотам, которые мнят себя великими. Да ты и сам знаешь! – он отмахивается. – Есть пошли, что-то я проголодался.

– А тебе зачем Сказочник?

– Чтобы продать Конторе подороже, – дед хохочет в голос.

– Совсем сдурел?! – взвизгиваю.

– Шучу, шучу, не бойся, – дед усмехается и хлопает меня по плечу. – Надевай портки и пойдем есть уже! Элен соскучилась!

Отдергиваю плечо и отодвигаю его руку.

– Ты лучше бы сказал, как нам из этого дерьма выбраться, чем хохмить.

– Если я не говорю сейчас, значит, еще не время, – он подмигивает. – Логично?

Отмахиваюсь. Знает, что мы как в мясорубке сейчас. Стоит ли сейчас тянуть с объяснениями? Быстро одеваюсь и выхожу из спальни: я должен видеть Элен. Убедиться, что с ней все в порядке.

Широкая лестница ведет в просторную гостиную. Знакомый с детства интерьер до сих пор не изменился, но вещи выглядят по-прежнему ново и роскошно, словно ими никто не пользовался. Помню, как лежал на этом угловом диване в детстве, когда приезжал к деду погостить: кажется, бабушка еще была жива. Помню, как стекло в серванте разбил и получил за это розги. Кажется, с тех самых пор деда и недолюбливаю. Правда, появилась еще уйма причин.

В столовой пахнет запеченной говядиной и овощами. И, как только я замечаю взволнованное лицо Элен, мне становится легче.

– Ты в порядке? – не обращая внимания на остальных, беру лицо любимой в свои ладони и целую в губы.

И тут же слышу, как дед кряхтит за спиной. И тут поддеть стремится, заноза!

– Все хорошо, – отвечает она и касается ссадины на моей шее. – Мне не позволили вмешаться.

Киваю. Хоть в чем-то дед не оплошал. Сажусь рядом и сжимаю на своих коленях руку девушки. Кажется, что кости захрустят от моего волнения. Она рядом. Здесь. Жива. Почему я как на углях сижу?

Правило № 47. Обходи старые грабли

После сытного обеда мы отправляемся в одно из соседних имений. К писателю, что может дать ответы, которые я так жду. Хотя дед услужливо выделил нам карету с охраной, я то и дело озираюсь по сторонам. Если пара лазутчиков смогла проникнуть сюда, Конторщики могут прятаться где угодно! Каждый сугроб превращается в тень, каждая ветка – в выставленное лезвие, и даже снег падает слишком громко.

Карета останавливается у довольно скромного двухэтажного дома из бруса. Черепичная крыша торчит бугорком из поросли облысевших вишен.

– Приехали, – говорит Михаэль. Спрыгивает с подножки и протягивает мне ладонь.

Почему-то встреча с писателем волнует меня. Я жду разгадок. А если он ничего не знает? Но и хуже ведь быть не может?

Мы поднимаемся по дорожке к крыльцу, и навстречу нам выходит невысокий сухопарый мужчина.

– Он говорил, что вы приедете, раммона, – писатель протягивает мне руку и, наклонившись, целует в тыльную сторону ладони.

– Не нужно таких почестей, – я изумляюсь и настораживаюсь. – Кто «он»?

– Вольпий – ваш отец.

– Моего отца зовут Александр, – возражаю я и тут же ловлю на себе полный укора взгляд Михаэля. – Звали.

– Давай просто разберемся с этим, а потом будем делать выводы?

Я сжимаю губы и киваю.

В доме писателя тепло и уютно. Играет Бах, поскрипывая пластинкой. На мягком ковре резвятся малыши. Девочка и мальчик, не старше пяти лет.

– Проходите, – мужчина мягко улыбается и приглашает нас в кабинет, заставленный полками с книгами.

Мы входим в мягкое тепло, чуть пахнущее книжной пылью и цветочным чаем, и садимся в высокие кресла. Без Михаэля сразу становится холодно и одиноко, будто отобрали что-то важное. Кислород, например.

– Ваш отец был гениальным человеком, – замечает писатель и поворачивается ко мне.

Я фыркаю, но рот не раскрываю. Я все же послушаю, что он скажет.

– Расскажите нам все, – подхватывает Михаэль. Он до сих пор выглядит уставшим, но говорит бодро.

– Вольпий встретил вашу мать, когда ему было давно за пятьдесят, а ей – чуть за двадцать, – робко говорит Антон. – Парадокс, но они полюбили друг друга. Да так, что вскоре на свет появились вы, раммона. Разузнав об этом, Контора насторожилась: ведь дар должен был передаться вам по наследству после смерти Вольпия. Много раз конторщики заявляли свои права на вас. Вашему отцу тяжело было защищать и себя, и вас. И Вольпий не нашел иного способа сберечь дар, чем спрятать вас в Москве, подменив парного ребенка.

– Парного ребенка? – удивляюсь я. – Это как?

– Вольпий рассказывал, – поясняет Антон, – что судьбы людей в сопряженных мирах переплетаются. Влюбленные находят друг друга, у них рождаются одни и те же дети. Невероятно, но факт. Та, кого вы считали своей мамой, нашла двойника Вольпия и в Москве! И у них в тот же день календаря появилась точно такая же девочка, как вы!..

– Елена, – тянет Михаэль и кивает. – Значит, где-то в Москве и мой двойник бродит?

– Наверняка, – отмечает писатель. – И ему, должно быть, пришлась бы по вкусу Елена. Только другая: та, что считает себя Элен. Если только его не коснулся один фактор, что строит разницу между мирами. Смерть.

– Ого! – я подпрыгиваю. Становится жутко, а воздух вокруг темнеет и густеет, будто вечер наступил. И уже не имеет значения, что меня воспитали чужие люди.

– Двойник Вольпия из Москвы ожидаемо попал в психолечебницу, – с горестью отмечает Антон. – Никто не верил, что он скачет между мирами. Долго он там не продержался: умер, едва вы, раммона, сказали первое слово.

– И что дальше? Что хотел Вольпий? Зачем эти загадки, ключи, тайны? Нельзя было сразу дочь найти и помочь? – Михаэль немного злится, ерзает на стуле и поглядывает на книжные полки.

– Так он и хотел сделать, – Антон разводит руками. – Но время не рассчитал. Да и Конторщики оказались не лыком шитыми. Перехватили они ненастоящую Элен по пути и в бордель кинули, чтоб несуществующий долг за брата отработала.

– Так жестоко поступили с будущей раммоной? – удивляюсь я. Его словам не хочется верить: от них больно, и грудь жжет. Разрывает, будто на частокол с высоты упала. Неправда это! Все неправда! Как я тогда оказалась девственницей?

– Они пришли к выводу, что Элен пуста, – замечает Антон. – Их лучшие специалисты сходились на этом. Но отпустить Элен восвояси никто не мог: надо же было иметь рычаг влияния на Вольпия. Потому, под предлогом отработки долга, ее бросили в самое позорное место города, надеясь выманить Вольпия из тени.

– Но он же знал, что будут за ней охотится?! – возмущается Михаэль. – Почему он не берег Элен? Почему не вытащил вовремя?

– Раньше мог бы, наверное, – говорит Антон в ответ. – Но не сейчас. Болезнь извела его.

– Извела? – привставая, переспрашивает Михаэль. – Вольпий жив?

– К сожалению, нет, – отрезает Антон. – Я к тому, что в последние годы он был очень слаб.

– Но что теперь? Элен не знает, как использовать дар. За нами охота Конторы.

– Я думаю, – писатель морщит лоб, – что для того он и устроил этот цирк. Чтобы дар Элен раскрылся, а вместе с ним усилились хитрость и ум, необходимые Сказочнику.

– Но он не раскрылся! – психует Михаэль. – Она в опасности из-за этих игр!

– Даже цветок не сразу раскрывается, – замечает Антон. – Всему нужно время.

– Тогда мы не будем вас перебивать и внимательно послушаем, – скалится улыбкой Михаэль и замолкает.

– Я работал на Вольпия пятнадцать лет, – говорит Антон, и его глаза становятся мрачными и злыми. Кажется, высверлит взором дыру в стене, прямо в морозную зиму. – Десять в Москве, после того, как нагрубил ему в Академии, и пять здесь, чтобы вернуть мою любимую и малыша.

– Кажется, у нашего Сказочника склонность к издевательству, – хмыкает Михаэль. – В книге вы о своей жизни рассказали.

– В каждом вымысле есть доля правды, – Антон пожимает плечом. Тянется к книжной полке и протягивает мне экземпляр своей книги. – Многие ответы на свои вопросы вы отыщете здесь, раммона.

Корешок выбит золотыми буквами, а на титульной обложке кожаная обертка с тисненым рисунком. На ощупь книга теплая и новая, но от нее веет чем-то особенным.

Открываю.

– Ваш отец велел вам прочитать ее от корки до корки, – произносит Антон. – Не я, заметьте.

Перелистываю страницы. Белоснежные, хрустящие и пахнут жженым деревом. А на внутренней стороне обложки странная шестеренка.

– Стой, – шепчет Михаэль, – смотри. Здесь алфавит. Попробуй свое имя набрать.

Дрожащей рукой я верчу шестеренку до щелчков. Елена. Потом – Элен. Даже твердый знак прибавляю в конце, на всякий случай. Ничего не происходит. Совершенно.

– Это не твое имя, – говорит Михаэль. – Попробуй «дочь». Помнишь загадку? Там было что-то про дар крови.

Дрожащими пальцами поворачиваю шестеренку. До щелчков, до ноющей боли под ногтями. И опускаю голову, когда снова ничего не происходит.

– Слишком просто, – говорю в никуда. – Он придумал трюк, который никогда не разгадала бы Контора. Значит, и мне он не по зубам.

– Вольпий? – предложил Михаэль. Но покачал головой. – Нет, тоже слишком просто. Кто передал тебе дар? – Смотрит на меня и кусает согнутый палец.

– Отец? – говорю неуверенно, и грудь наполняется колотым льдом.

– Мама.

– Откуда я знаю, как зовут ее в Московии? – я хмурю брови.

– Давай, хоть с чего-то начнем? – мягко подталкивает Михаэль.

Писатель улыбается и кивает.

– Надежда? – произношу я и снова кручу шестеренку. Холод металла под пальцами невыносим. И снова: хитрое устройство отвечает молчанием.

– А фамилия? Девичья.

– Арсеньева, – проговариваю полушепотом.

Михаэль целует меня в висок и шепчет в волосы:

– Пробуй. Все равно выбора у нас нет.

– Совсем как контрольный вопрос на электронных почтовых ящиках, – шепчу я, перемещая шестеренку в нужные позиции. Устройство щелкает и стонет, почти плачет. И, едва я выдаю последнюю букву, металлическое колесо отскакивает, чуть не ударив меня по подбородку.

Михаэль слабо стискивает ладони на моих плечах. Он понимает, как для меня это важно. Он знает, что это доказывает. Мой отец – Вольпий из этого мира.

Под шестеренкой – небольшое углубление. Внутри – что-то, завернутое в почтовую бумагу. Осторожно тяну пальцы, но прикоснуться боюсь.

В ладони падает ключ, а на его ушке болтается маленький клочок бумаги. Михаэль помогает развернуть и читает:

– Город греха, город свобод. Место, где сходится пламя и лед. Ключ проверни, в душу взгляни, тайну великую в доме найди.

И мои руки падают, как плети:

– Снова загадки. Сколько еще бегать вокруг да около?

Правило № 48. Создавай надежды

Элен смотрит на ключ и качается. Я понимаю, о чем она думает. Ей надоело бегать. Да и мне надоело.

А еще хуже то, что, похоже, нам придется вернуться в Московию – потому что именно там средоточие похоти и разврата. Только какой дом и какую дверь нам нужно открыть? Что имел в виду Вольпий? И важно, что там нас ждет? Не будет ли это очередная ловушка?

– Нас поймают, – шепчет она, в конце концов, и роняет книгу. – Господи, чем Вольпий только думал! Писатель наклоняется и любовно прижимает к себе книгу.

– Ему лучше знать, – говорит он и поджимает губы. – Я тоже думал, что пятнадцать лет пробыл в рабстве, пока не понял, зачем все это нужно. Он научил меня всему: идти за своей мечтой, преодолевать себя, любить заново. А если точнее: быть собой.

– Нужно давать точные инструкции, потому что пока мы доберемся до нужного пункта – нас просто разорвут конторщики! Разве Сказочник не должен это учитывать? – я злюсь, потому что смотрится эта беготня, как игра в кошки-мышки. На-до-е-ло! И дед замешан, что огорчает больше всего. И что теперь? Снова на поезд? С ума сойти, как же я устал…

– Возьмите, – писатель протягивает книгу Элен. – Там есть ответы на все ваши вопросы. Ну, или почти на все.

Возвращаться к деду не хотелось, но выхода нет – без его помощи нам до Московии не добраться.

И мы выходим в снежные объятия зимы: обновленные, но не отдохнувшие. Элен прижимает к себе книгу. В ее глазах – пустота и тревога.

– Элен, а давай на сегодня забудем о погонях, о ключах, Вольпии и всех остальных? Давай просто побудем вдвоем?

Она жалобно смотрит из-под густых ресниц:

– Думаешь, они не найдут нас?

– Не сегодня, милая, – улыбаюсь для нее тепло, хотя на душе штормы и ураганы. Я хочу пообещать ей покой и защиту, но у меня нет такой власти. Я не умею пророчить. Не могу даже одежду сохранить. Если бы не ушел от деда, уже бы стал оборотнем высшего уровня. Но все было бы иначе. Возможно, и встреча с Элен не случилась бы. Или не зацепила бы меня так ярко. Как сейчас помню вкус морозной вишни на губах и первый поцелуй. Как девушка была испугана и ошарашена. Это невозможно забыть.

В карете едем молча. Элен кутается в пальто и прижимается ко мне. Мороз крепчает, а время неумолимо спешит к Новому году. Всего неделька осталась. Интересно, а как отмечают этот праздник в Москве?

– Скоро март, – будто читая мои мысли, говорит Элен. – В первых числах платить аренду… А я здесь. Что Элька подумает? Что я трусливо сбежала?

Улыбаюсь.

– Тебя правда волнует сейчас аренда? А я вот думаю, что хочу этот Новый год с тобой отмечать. Но тут бы выжить до конца февраля.

– Новый Год ведь уже прошел, – улыбается Элен. – И мне он принес такое волшебство, что и не поверить.

– Когда у вас отмечают? – выхожу из повозки и подаю руку.

– В ночь с тридцать первого декабря на первое января, – говорит Элен, спускаясь на заснеженную тропку.

– А у нас с приходом весны, – пропускаю Элен в дом и всматриваюсь в ее румянец.

– У вас и холода круче наших, – улыбается она, и морозная краснота поднимается к ее вискам.

– Мне не с чем сравнить, – мы поднимаемся по лестнице, и мне не хочется ничего, кроме как обнять Элен и не отпускать. В спальне сбрасываю свое пальто на комод.

– Я надеюсь, что ты увидишь наш мир, – Элен прижимается ко мне, и я замечаю, что она не выпускает из рук книгу. – Думаю, это можно устроить. Я поищу ответ здесь.

– Ты правда сейчас читать собираешься? – прищуриваюсь и приоткрываю дверь в спальню.

– На что это ты намекаешь? – Элен коварно ухмыляется и прижимается ко мне еще крепче.

– И вовсе не намекаю. Прямо говорю. Я хочу тебя.

От ее жаркого дыхания болит кожа, от прикосновений – стонут мышцы. Когда Элен поднимает глаза, я понимаю ее ответ без слов. И сминаю в объятиях еще крепче.

– Только если устала, говори, – шепчу и подхватываю губами аккуратное ушко. Прикусываю волосы, втягиваю ее сумасшедший запах. Бреду прикосновениями по шее к подбородку.

Страстный поцелуй тут же впечатывается в мои губы, а язык проникает в рот. Подразнив меня вдоволь, Элен отстраняется и усмехается:

– Разве похоже на то, что я устала?

– Тогда у меня к тебе предложение, – оттесняю ее к кровати. Она все еще в пальто. Румяная и горячая.

– Какое? – Элен вскидывает бровь и хохочет.

– Маленькое и безобидное, – нависаю, зажимая девушку между рук.

Правило № 49. Учись прощать

Почти не сопротивляюсь, когда Михаэль опрокидывает меня на постель. Пушистое покрывало комкается и сбивается вокруг, как свежий снег. С изумлением замечаю, что все еще держу книгу в руках.

– Нет-нет, ей не место в нашей постели, – смеется Михаэль и отодвигает ее на край.

Кладу ладони на его плечи, все еще холодные от февральского мороза. Скольжу по линии воротника, чуть проталкиваясь внутрь, и медленно расстегиваю верхние пуговицы. От Михаэля пахнет снегом. Зимними искрами на бесконечной белой глади. И вишней. Немного.

А, может быть, мне просто кажется.

– Помнишь, как все начиналось? – говорит он и помогает мне расстегнуть последнюю пуговицу пальто.

– Мне повезло, что судьба нас свела, – я улыбаюсь ему в губы и замечаю, как его глаза наполняются печалью, а лицо начинает меняться.

– Я так тебе и не сказал… – он отодвигается и замирает на краешке кровати. – Элен, дед послал меня выкупить девушку из борделя. Сказал, что это срочно, но я, – он оборачивается и смотрит на мою реакцию. Качает головой. – Я отказался. Не хотел играть в конторские игры. Просто пришел развлечься и спустить пар, но тут ты…

– Девушку? – то, что я слышу не укладывается в голове. Стряхиваю удивление, как капли дождевой воды, и проговариваю по слогам: – Ме-ня?

Он не отвечает, смотрит на свои сложенные на коленях руки и стискивает губы.

– Я тогда помог тебе, Элен, потому что сам принял решение. Я хочу, чтобы ты верила мне…

Подбираю под себя ноги и отворачиваюсь, откинувшись на кованую спинку. Боль и горечь, что нахлынули вместе с его словами, разрывают меня изнутри. Кусаю губы, чтобы не заплакать, и комкаю одеяло в кулаке. Значит, все не просто так было? Наша любовь, наша страсть, наше доверие?! То, что я считала подарком судьбы – чей-то мерзкий подлог?!

Разве я забыла о том, что у меня иначе не бывает?!

Мир крошится. Становится чужим, неведомым и плоским – будто нарисованным на альбомном листе серым грифелем. А я остаюсь в пустоте: холодной и безликой. Кричи о помощи – не докричишься.

– Элен, златовласка моя, хочешь закинь меня в самый темный мир навечно. Это в твоей власти, – Михаэль касается моего плеча. – Только не отдаляйся. Я ведь хотел, как лучше.

– Оставь меня, – шепчу я в ответ, и соль слез проливается в горло. Душа кричит внутри, и очень хочется кричать вместе с нею. До одурения и темноты в глазах. Лишь бы эту боль невыносимую выплюнуть.

Рука Михаэля срывается с плеча.

Он встает и идет к выходу.

– Да, все правильно, – говорит ровно и спокойно, будто его это вовсе не волнует. – Прости, что так получилось, – и распахивает дверь.

Я откидываюсь на постель и несколько минут гляжу слезящимися глазами в потолок, запоминая каждую трещинку. Потолок смотрит на меня: белый и безликий, а боль гложет изнутри. Сухожилия, кости, связки, но… не чувства. И от этого еще больнее. Тяжело смириться с тем, что стала разменной монетой в чужих играх. Что моими чувствами воспользовались. Что обманулась в который раз…

Стоп. Я так и буду лежать и плакать?! Не время раскисать! В конце концов, у меня на руках ключ в другой мир: ящик с загадками Вольпия и книга писателя, что побывал по обе стороны. Вытираю рукавом слезы и поправляю пальто. Застегиваю все пуговицы до единой. Стягиваю с кровати простыню и перехватываю свои сокровища в неаккуратный узел. Я должна бежать, как бы больно мне ни было. Бежать, пока они не воплотили свои планы. Бесполезно ждать солнца, если оно потухло.

Подхожу к окну, прижимая к груди заветный узел. Второй этаж: не так уж и высоко. Закрываю глаза и глотаю страх: я смогу. Снега вокруг очень много: и упаду мягко, и голову заморочу кому угодно. И охране, и конторщикам!

– Зачем через окно? – говорит Михаэль за спиной. – Дверь открыта. Никто тебя не станет здесь держать. Одно скажи. Что я сделал не так? Признался? Ты услышала меня или нет? Я отказался от предложения деда! От-ка-за-лся! И помог тебе за свои сбережения. Не ради выгоды, а ради тебя, – он отступает и открывает проход. – Знаешь? Иди! Я не держу. Просто не имею права. Я ведь кто? Волк на побегушках! Которого можно приласкать-приманить, когда будет выгодно, а потом выгнать, когда станет не нужен!

Михаэль бросает в меня обжигающий взгляд, полный разочарования. Не моргает и дышит тяжело сквозь зубы. Затем срывается и широким шагом уходит в ванную. Дверь захлопывается, как удар битой в железную бочку.

Что? Он еще и жертвой себя нарек? Да поглядите вы!

Ярость рвется наружу вместе со слезами. Давит и душит, отбирает дыхание, разрывает вдохи на пунктирные нити. Напряжением опускается по мышцам и заставляет пальцы сжаться в кулаки.

Не помня себя, я врываюсь в ванную. Выплевываю злость рычанием и накидываюсь на Михаэля с кулаками. Пусть почувствует хоть капельку моей боли! Сказать ничего не могу: слова украли слезы.

И он позволяет себя бить. Стоит, как истукан, и смотрит в пол. Только когда кулаки начинает саднить от ударов, он раскрывает руки и тянет к себе.

– Прости меня. Прости, Элен…

А я все молочу и молочу его кулаками. И кричу так, что стены сотрясаются. Слезы кажутся кислотой, разъедающей кожу. Глаза щиплет и дерет.

– Я люблю тебя, глупый! – выцеживаю я, когда слезы кончаются. Обнимаю его истерзанное тело. Мышцы стонут. – Как ты не понимаешь?!

– Понимаю… – шепчет и целует. Собирает губами влагу с щек и обнимает так, как никогда раньше. Отчаянно и жарко.

– Зачем скрывал? – срывается с губ между поцелуями. – Почему сразу правду не сказал?

– А ты бы приняла помощь, если бы знала все?

– А что бы мне оставалось делать? – я не нахожу иного ответа. – Лучше уж так, чем под тысячу мужчин…

– То есть под меня можно? – он застывает и сжимает губы.

– Можно, ведь я тебя люблю, – удивляюсь. – А разве… кхм… нельзя?

– Но тогда ведь не любила… Ты бы просто сбежала, – он неуверенно улыбается и заправляет мой локон за уши.

– Я бы… – запинаюсь, – подумала.

Он стирает капельку крови над губой и еще теплее улыбается.

– А говорят, что женщины слабые.

Осторожно целую его губы, собирая кровь языком:

– Прости меня.

– Нет, – он сводит брови и внезапно расцветает, – это ты меня прости.

Я обнимаю его: так крепко, как могу, и пальто падает с моих плеч на пол.