Текст книги "Дни волка (СИ)"

Автор книги: Дэйв Макара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 44 страниц)

Проверив, чтобы окна были плотно закрыты, снова подошел к проигрывателю, на котором осталась не убранная мной со вчера, пластинка Битлов.

Аккуратно упаковав винил в полиэтилен, а затем – в картонный конверт упаковки, с фотографиями длинноволосой четверки, шагающей по зебре через дорогу, открыл шкафчик и поставил, точнее – попытался, поставить пластинку на место. Что-то не давало пластинке встать на место, заставляя уродливо торчать из ряда своих товарок.

Убрав соседние пластинки, обнаружил тонкую, 12-ти листовую тетрадь, исписанную идеальным, каллиграфическим почерком.

Расставив винил по местам, уселся на пол и открыл тетрадь на первой странице.

"... Это был, какой-то не правильный, киборг..." – Прочитал я первую строку и опустил свою пятую точку на пол.

"Рано я воду слил..." – Промелькнула мысль в голове, а глаза жадно вцепились в вереницу строк, глотая продолжение.

***

" ...Киборг и в самом деле был странный. – Описывал свои ощущения каперанг Бэзил Поваст, в тетрадке, которую оставил специально для меня, прекрасно зная мои пристрастия в музыке. – У нас была, 78 серия, на корабле – два, совершенно разных киборга, один из которых осознал себя через год службы, а второй, так и остался чутким ведомым, под крылом своего «ожившего», коллеги. Этот, даже по внешности, к 78 серии – не относился, могу Вас заверить, как офицер совсем не торгового флота! Хотя маркировка утверждала обратное. Впервые мы с ним встретились в апреле 26 года. Затем, еще семь раз, последний – 14 октября 39 года. Каждый раз, встречаясь с ним, мне приходилось все начинать с начала – его хозяева, старательно чистили ему память, после каждого побега.

О том, что киборг – беглец, можно было и не гадать – "свободных" на базе "Ридж", не водилось отродясь. Пару раз, приняв от меня одежду, киборг честно предупреждал, что за ним по следу, идет "охотник".

"Охотника" этого, я бы с большим удовольствием – прибил! Увы, через нашу деревню, поисковики риджа не проходили ни разу, лишив меня удовольствия их лицезреть..."

О многом писал в своем дневнике Бэзил, выписывая каждую нашу с ним встречу, очень тщательно подбирая слова и обороты речи.

Из тетрадки я узнал, что дверь в подвале – фальшивка, а сам Бэзил, уехал жить к дочери, в Америку в 40-м году, оставив дом под охраной частного бюро... Все это он писал в тетрадке, совершенно не скрываясь и не боясь, что кто-то, что-то ему предъявит. Очень был деятельный, каперанг!

Он очень сожалел, что за все время моей беготни, мы только один раз и успели, спокойно по ужинать, под Битлз, под так понравившийся мне, "Help!"

Усмехнувшись – "Help!" – действительно играл в мозгах все утро, закрыл тетрадь, дивясь прочитанному.

Три часа, проведенные на полу, вернули мне семь моих побегов.

Один – точнее, пять – вернула пещера, но... Там, никаких записей можно было не искать.

Растирая лицо и массируя голову, обратил внимание, что шрамы, еще недавно едва заметные, исчезли совсем, а пальцы покалывают начавшие отрастать, волосы.

ТВ – мое лекарство, ставшее для человечества – ядом. Забавную штуку отчебучили экзоты. Как ни крути, тело они мне восстановили – не отнимешь, качественно. Воспоминания, конечно – тю-тю, но... Под себя не хожу, читать-писать – умею, бегаю быстро, думаю – шустро, а остальное – приложится.

Мысленно попрощавшись с каперангом и пожелав ему всех благ, отправился восвояси.

Задерживаться в деревне мне смысла не было, а если Марина и вправду, охотилась за мной, то... Вполне может статься, что Макс уже рассказал ей, кто я есть, и они дробным топотом догоняют меня, что бы как можно больнее пнуть меня по моей "нежной заднице", как говорят янки.

Тем паче, что им есть на что, обидится...

Всем!

Что ни может меня не радовать – ведь обидеть Всех, такое удалось только Ксореру, пусть земля ему пухом, а небо – нежным одеялом.

Закутавшись в робу, закрыл за собой дверь и, подперев ее куском водопроводной трубы, именно для этого и прихваченной из подвала, постоял на пороге, под небольшим козырьком, мысленно готовясь кинуться в самую снежную метель, не на шутку разыгравшуюся на улице.

Здравый смысл, в очередной раз покрутил пальцем у виска и оправился на боковую – в свое излюбленное место, на третью полку.

Накинув капюшон, сделал три глубоких вдоха-выдоха, как перед нырком на глубину и выскочил под снег.

Пригоршня здоровенных, как шмели, снежинок, тут же набилась в глаза и залепила рот.

Роба, опустила капюшон и, через пару секунд оказался под защитой легкого шлема, начисто отсекающего меня от капризов природы.

Значительно повеселев, пошагал по центральной улице деревни, ни от кого не скрываясь и не прячась – в такой снегопад, летать на вертушке или поднимать беспилотник...

Салонель, как я уже сказал, деревенька маленькая и вымирающая. В 15 году, после того как Ксорер, устроил базе "Ридж", внезапный срыв секретности, через нее, туда – сюда, целый год, лютыми толпами бегали всяческие "зеленые".

Разумеется, дальше охраняемой черты, их никто не пропускал, но жителям деревни, нервы они попортили.

Каперанг откровенно называл их "недоносками", "ушлепками" и всячески подчеркивал, что всех этих "накрученных", надо отправлять в армию – в качестве мишеней, коих не хватает постоянно. Либо, с их помощью, устраивать отработку освобождения от них, заложников.

Первое землетрясение вспугнуло жителей деревни, второе – заставило быстро собрать пятую точку в горсть и длинными скачками, выместись на равнину, где фактически все и полегли, впоследствии.

Влажный снег, налипал на подошвы и порядочным весом своим, давил, скопившись на плечах, рюкзаке и верхушке моего капюшона. Зато и следы заметал – изумительно – через 30 секунд, за мной вновь простиралось чистое, белое поле.

Из-за снега, совершенно не было понятно, происходит ли что-то на базе – белая стена отрезала меня от вершин гор, подталкивая только в одну сторону – вниз.

За тридцать минут прошел всю деревню из конца в конец, по центральной улице и плюнул с досады, увидев, что дорога – перегорожена значительным оврагом.

Пришлось искать обход, на что потратил почти час.

Поужинал уже в темноте, с удобством устроившись среди вывороченных с корнем, деревьев, словно специально упавших так удачно, что кронами своими, сплели для меня замечательный шалаш, в котором можно было не только спать, развести костер, но и стоять во весь рост, задрав вверх руки!

Спрятав ладони под манжеты робы, сладко зевнул и пожелал всем спокойной ночи, чтоб им пусто было, заразам.

Перед сном, немного подсчитал для себя – за трое суток, я отмотал не полных полсотни километров, для горной местности, после всех катаклизмов, результат впечатляющий.

Хорошо, что идти – под гору.

Так и топал, больше недели, вниз. Особо не торопился, особо не прятался, но и на рожон – не лез.

Снег, закончился на третьи сутки, превратив все вокруг в белую равнину, из которой торчали вверх скелеты деревьев, да, принесенные еще ледниковым периодом, скалы и здоровенные валуны.

А может и не ледниковым периодом, а выдавленые наружу, последним землетрясением.

Удовольствие топать по снегу, глубиной выше моего колена – сродни засыпанию на потолке.

Сделать больше десятка километров в день – рекорд!

Скрытые провалы и промоины, ветки деревьев, скользкие камни – все так и норовило, если и не задержать, то свернуть шею – точно.

На второй день, связал себе снегоступы, о которых прочитал в пособии по выживанию – базе, закачанной еще Максом.

Сделал, прошел день и начал мастерить другие.

Только третьи, устроили меня полностью – те, в которые роба превратила свою обувь!

Короткие и широкие лыжи, вот что мне предложила роба, когда я в очередной раз провалился в невидимый под снегом овражек.

Могла бы и раньше сообразить, между прочим...

Скользя на лыжах по белой равнине, отталкиваясь палками, на которые пошли два молодых деревца, переживших землетрясение, но не – появление человека, наслаждался тишиной, разлитой на километры вокруг.

Лыжи оставляли за моей спиной широкий след, явно различимый с любой высоты, но мне было хорошо.

За девять дней – ни единого следа погони – ни звука вертолета, ни лая собак – ничего.

Я расслабился и оборзел.

Осточертевшие мне горы, обещали закончиться уже сегодня, крайний срок – завтра, после обеда.

Живность стала появляться, пока еще робкая, но волчьи следы – настораживали, а ну как соберутся в стаю и устроют гонки на выживание?!

Роба, чудо – подарок тарийца, комфортно согревала тело, не давая потеть или мерзнуть.

Часть пути решил срезать, проехав прямо по склону – градусов 20 уклона, гарантировали мне не забываемые ощущения и скорость.

Хорошо, что разогнался – через километр спуска, в белой пустыне оказалась солидная трещина, через которую я перелетел, порядочно испугавшись.

На мое счастье, это было последнее приключение – спустившись еще на четыре километра, выскочил на обочину плохо вычищенного шоссе, уходящего вдаль.

Судя по следам, дорогу чистили совсем не давно – после снегопада, очищая и утрамбовывая одновременно.

Сделав ручкой горам, базе, экзотам и всем прочим – оттолкнулся палками и покатил по обочине, прочь от всей этой эпопеи.

Отныне она меня не касалась – любой, кто заявит, что я – киборг, может пойти и повесится.

На первую машину я наткнулся ближе к вечеру.

Она стояла, уткнувшись носом в сугроб, подтаявший от тепла ее двигателя.

В салоне, совершенно безмятежно лежали трое взрослых и ребенок.

Совершенно холодных и мертвых.

Через два часа, уже по темноте, издалека увидев яркие огни придорожной гостиницы, затаил дыхание и приготовился к худшему.

Полная парковка авто, все – с испанскими номерами.

Пустой домик удалось найти не сразу – мотель оказался набит под завязку.

Люди перемахнули Пиренеи, в попытке спастись от катаклизмов.

Погибли – от своего же бывшего лекарства.

ТВ.

ТерраВит.

Создал экзотов и уничтожил человечество.

Переночевав, выбрал на стоянке крепкий пикап – двухцветку, от японцев, напихал в него провизии и воды, на пассажирское кресло – пару пистолетов и отчалил, отключив электричество.

От кого я собирался отстреливаться?

Вот и я так думал, только руки сами, без участия головы, заготовили оружие.

Крепкий пикап, на проверку оказался – так себе.

С одной стороны, его хватило до следующего мотеля, что очень радовало, только следующий мотель был в 22 километрах!

Все везде было одно и то же – ТерраВит, как когда то, в 2000-ном, работал медленно, но верно.

Признаюсь, была слабовольная мысля, отказаться от всего этого путешествия и вернуться на базу, может быть – покричать экзотов, чтобы забрали меня из этого глобального морга.

За сутки, машины менял трижды – Вот, скажите мне, какой умник может считать автомобиль на КОЛЕСАХ – вездеходом?!

Я, к таковым, себя более не причисляю.

На мое счастье, последним внедорожником оказался армейский, крепкий и неказистый.

Со встроенной системой позиционирования – работающей – и ноутбуком, под сиденьем.

Полный привод на все восемь колес, из которых четыре передних – поворотные, содовые АКБ, питающие все двигателя и электронику, полный багажник армейского НЗ, вооружения и прочих роялей, от части которых пришлось избавляться, чтобы можно было с удобством устроить себе спальное место не на сиденье.

Вот этот красавец и нес меня сейчас в сторону границы с Германией.

Если там будет пусто – поеду дальше, не может быть, чтобы я остался один.

Париж встретил меня мерзким туманом, оседающим на лобовом стекле, пытающемся на нем нарисовать свои узоры и безжалостно стираемом стеклоочистителями.

Пусто.

С Эйфелевой башни, действительно открывался чудесный вид на новый залив, которому человечество так и не успело дать название.

Выживших нет.

Везде, где прокрутились колеса моего грузовичка, только тлен, тела, превращающиеся в разлагающуюся или замерзающую, биомассу.

Ночью, специально старался забраться повыше, на горки и холмы, в надежде заметить хоть луч света.

Замечал, если свет забывали не успевали выключить.

Зарева пожаров, встречались всего пару раз, да и то, приезжал я уже к шапочному разбору – ноябрь заявил свои права и от души потчевал снегом и холодом.

Много ругался и часто матерился, вспоминая свой танк, оставленный на базе – без его возможности отрываться от земли было просто катастрофически хреново – многие мосты приказали долго жить, а плавать, мое новое приобретение отказывалось.

Уж оставлю за скобками, как мне удалось добраться до Праги, мосты которой, к моему удивлению и восхищению, оказались целы.

Пустой город отчаянно давил мне на нервы и шуршал в уши, и бросался в глаза.

Заваленные снегом улицы. Обломки веток и упавшие деревья, выбитые окна и витражи.

От такого зрелища хотелось выть, пить и вешаться.

Съехав с центральной улицы, в надежде срезать угол – наткнулся на длинный ряд людей, плотно устилающий улицу, ведущую к церкви.

В свой последний миг, они стояли на коленях!

И молились!

Не понимаю я идиотов, воцерквленных и религиознутых.

Не дано.

Слишком критический склад ума, как и у любого киборга.

Как можно просить чего-либо, у существа, бросившего своих последователей?!

Или это – психология толпы?! Истинная истерия, не доступная мне. И, слава Богу, если он есть, там, сверху. Пусть полюбуется, ведь единственное, что он очень любит – это таинственно и отстраненно взирать на нас сверху, со своего облачка, полученного в подарок от папы, за то, что снова обгадился.

Сдав назад, вернулся на центральную улицу и объехал город, дважды.

Проскочив вымершую Чехию, влетел в Польшу, в тот самый Краков, куда меня изначально тянуло сердце.

Краковские Планты приказали долго жить, размолотые землетрясением, а вот Барбакан – сохранился и я с радостью и от великой дури, в него полез и едва не остался там, на всегда – ветхость и запустение, первые следы малочисленности населения. Было видно, что кто-то, старался привести все в порядок, но...

Мариацкий собор с его высокими башнями, встретил меня выбитыми стеклами и обвалившимися внутрь, башнями, некогда увенчанными разномастными шапками. Костел святого Анджея сохранился, как и Флорианская башня.

Из Кракова, махнул во Львов, оттуда – в Киев.

В Киев я поперся зря.

Города, как такового не было.

Руины.

В Москву, хорошо помня рассказ погранцов о пойманных боеголовках, не поехал сразу – нечего делать, на радиоактивной помойке.

Будет желание, позже – прокачусь.

А пока, ну ее, эксстолицу, в пим дырявый, я еще молодой и даже привлекательный, возможно вся жизнь, впереди.

Радиостанция военного грузовичка, ловила только помехи. Над головой крутились спутники, поправлять орбиту которым, стало некому.

Декабрь, вступивший в свои права, оторвался по-полной – мороз стоял минус 25!

Для Украины, с ее нежным климатом и избалованными людьми... Впрочем, людям уже все равно.

Проехав по улицам неказистой деревеньки, потолкался по домам, в поисках пустого – хотелось переночевать по– человечески, а еще – закатить себе банный день!

Уж очень я оценил удовольствие горячего пара и жесткой мочалки, за месяц этих болтаний, по разным дорогам.

Подходящий домик нашелся в самом конце улицы – его жители, видимо, вышли и не вернулись.

Ну, а мне и лучше.

Затопив печь в доме, натаскал в баньку воды и уже через два часа от души тащился на верхней полке, в клубах белого пара.

Накопившееся грязное белье, сложил в новенькую стиральную машину и, перекрестившись, запустил на стирку.

Пока грелся в бане – белье подоспело.

Вытащив из машины ноутбук, включил его и полез ползать по диску Д, заваленному папками с фильмами.

За месяц, успел посмотреть только пару старых комедий, о которых читал на базе: "Этот безумный, безумный, безумный, мир", "Шоу Трумэна" и еще парочку, названия которых в голове даже не отложились.

И, если "Безумный мир", оказался... Так себе, то вот "Шоу..." посмотрел дважды, с превеликим удовольствием. Хотя, комедией, этот фильм назвать нельзя, даже после литра водки.

Ни одно из названий, в директории, моего внимания не привлекло.

Что за мода называть фильмы так, что не угадаешь, комедия тебя ждет или нечто серьезное. Как в русскую рулетку играть. Пистолетом...

Вот, что это за фильм – "Плезантвилль"? Или – "13 этаж"?!

В глаза бросилось название – "Трасса 60".

Надеясь на дорожную стрелялку, запустил фильм.

Если кто-то думает, что я двинулся мозгой, катаясь по странам, усыпанным трупами, останавливаясь ночевать в придорожных кемпингах и отелях, смердящих разложением, спешу вас уверить – мозгой я тронулся намного раньше, когда сказал волшебное слово "Бу", в окружении людей, держащих оружие снятым с предохранителя.

По крайней мере, они умерли в бою, а не как остальные – заснувшие и не проснувшиеся.

Было ли жаль человечество?

Нет.

Жаль было страдающую от голода скотину, привыкшую к заботе и ласке, а людей – нет.

Смерть сравняла всех, прошлась очень частым гребнем, собирая оставшиеся цветы и складывая их в букет у себя на коленях.

"Трасса 60" легла странным, тревожным комком на сердце, развеять который, обычным способом не представлялось возможным.

Удивительно, но фильм помог мне посмотреть на Ксорера с другой стороны – по сути своей, загнанный в угол, он сделал то, что сделал бы любой человек.

Думаю, что впервые, сам Ксорер отступил от своего правила – поступить по-людски – и поступил очень по-человечески, пожелав, чтобы человечество получило по заслугам.

Жаль, вымело у него из головы, что у большинства из простых смертных – заслуг нет. На них просто держится всё мироздание. Они просто – живут, занимаются любовью, растят детей и работают, работают, работают. Вся их заслуга – это их работа.

Выключив фильм, снова воткнул флэшку Герты.

С экрана на меня уставился молодой мужчина, гладко выбритый и стриженный под расческу и ухмыляющийся.

– Здравствуйте. Меня зовут Ксорер. Мои друзья зовут меня иначе, а родня – тем более. Только речь сейчас не обо мне. Мне есть что рассказать, а вам – есть что сделать. – Ксорер широко улыбнулся. – Вам не понравится, то, что вы услышите. Но – понравится – то, что вы узнаете...

Перемотав запись почти до конца, стал внимательно смотреть за событиями на экране.

Вот, "записанный Ксорер", дернулся, и пошла врезка прямого эфира.

Разговор Ксорера и Волчика, удар телохранителя, предложение, "от которого сложно отказаться" и финал – "... А хочу я, вот очень-очень сильно – хочу, чтобы Вы и Вам подобные... Хочу я, чтобы человечество, в конце-концов, получило по заслугам за свое равнодушие и вранье!" И щелчок спускаемого курка.

Да. Ксорер – самоубийца. Эх, Ксорер, Ксорер... В жизни любого человека есть место и вранью и равнодушию. Судить за это все человечество...

Не сомневаюсь, знай Ксорер, ну не поворачивается у меня язык называть его именем, данным при рождении, знай он, к чему приведет его последнее желание – поступил бы по-людски, а не по– человечески! А теперь...

Человечество как вид, может быть, и осталось где-нибудь, на других планетах. А Земля – обновилась. Людские тела, по весне, пойдут на удобрения, за пару-тройку десятилетий обвалятся города и природа завладеет миром, от души радуясь свободе от бетонных коробок домов и металлических пролетов мостов.

А мне, немножечко жаль.

Жаль, что я не успел увидеть весь этот мир таким, каким его видел Ксорер.

Теперь я никогда не доберусь до Америки или Африки.

Теперь я не увижу Англию или Австралию.

Теперь мне никогда не узнать, откуда у Герты эта флэшка...

Отойдя от ноутбука, прошел на кухню и поставил чайник.

Погода за окном, превратилась в непогоду, и, с утра мне предстояло греть машину, которую я загнал во двор, под навес.

Добрый дом оставили мне неведомые хозяева.

Полный погреб солений и варений, добротная плита и печь, корейская плазма, на всю стену и домашний кинотеатр.

Налив себе чай, прошел в комнату с кинотеатром и принялся выбирать, что посмотреть из коллекции хозяев.

Высокая, под потолок, этажерка, заставленная стоящими вертикально коробками с дисками, на коротком, витом шнурке – кожаная тетрадка со списком фильмов.

Тетрадку в руки брать не стал – решил пойти вслепую.

Залез на самый верх и вытащил пару дисков.

От смеха, чуть не навернулся с табуретки – порнушка!

Вернув пластиковые коробочки на место, спустился на три ряда – на высоту глаз.

Первые же диски заставили меня радостно присвистнуть – "Золотая коллекция Советских комедий"!

Вставив в проигрыватель диск, с удобством устроился в кресле и нажал на "PLAY".

"Гараж" мне не понравился – кое-что я в нем не понял – уж слишком специфично, а "Итальянцы в России", "Бриллиантовая рука", "Берегись Автомобиля" и, на закуску – "Человек с бульвара Капуцинов", заставили меня провести незабываемую ночь!

На ноутбуке, этих фильмов не было, да и быть не могло.

Уже под утро, выбрался из кресла и достал из холодильника отварную курицу – ни что так не пробивает на обжорство, как здоровый смех!

Для этих фильмов, как то сразу нашлось отдельное название – "Наивные, комедии"!

Добрые, ироничные, не всегда понятные, но – теплые и озорные.

Прикончив курицу, отправил тарелку в раковину, а сам пошел греть машину – за бортом минус 37 и, хоть авто и электрическое...

Выросшая из сугроба фигура в белом, лохматом маскхалате, на свое счастье, выросла в добрых пяти шагах от меня, без оружия в руках и с успокоительно поднятыми руками, в белых рукавицах.

– Хлеб да соль! – Поприветствовал меня маскированный и замер.

– Ем да свой! – Усмехнулся я, вспоминая прочитанную книгу, позаимствованную в чешской библиотеке.

– Русский? – Насторожилась фигура.

– Да, хрен его знает! – Признался я, с легкостью переходя на немецкий, а затем на французский. – А что, есть проблемы?

Человек помотал головой и стянул с себя белую маску.

Передо мной стоял пожилой мужчина, которого я сразу узнал.

– Майор Отто Грубер! – Рассмеялся я, мгновенно успокоившись. – Вот так встреча!

Подозрительно взглянув на меня, майор замер. По его лицу было видно, что он пытается меня припомнить, и я пришел ему на помощь.

– Танк на АГ движителе, граница с Чехией, октябрь...

Отто расплылся в улыбке.

– Идиот!

– Ну, спасибо! – Обиделся я не на шутку. – Обрадовали, майор, ничего не скажешь, у вас ассоциации...

– Не ты идиот. – Грубер стянул рукавицу и сделал шаг ко мне. – Я, идиот. Не признал, прости.

– Давно в дороге? – Поинтересовался я чисто по наитию. Со мной такое тоже было, когда пришлось больше суток вести машину.

– Давно. – Отто оперся на капот моего грузовичка. – А где твой танк?

– Просрал. – Честно ответил я, вызвав широкую улыбку на лице своего собеседника. – А вы, на чем?

Отто озорно улыбаясь, издал настоящий разбойничий свист, и из сугроба появилась еще пара "маскированных", а на улице совершенно бесшумно, возникла пара здоровенных снегоходов и замерла перед воротами, перегородив мне выезд.

– Майор... – Напрягся я. – Дорогу освободите, пожалуйста.

Повинуясь жесту своего командира, водители снегоходов развернулись и освободили мне путь.

– Не доверяешь? – Отто прищурился и с удивлением смотрел на меня.

– А надо? – Вопросом на вопрос, ответил я. – Что Вам за дело до меня?

– Собираем выживших. – Просто ответил майор. – Вывозим в тепло...

– Сильно! – Восхитился я. – И, много спасли?

– За ноябрь – 400 человек. Это последняя, петля. Заканчивали объезд, видим – дым. Решили проехать, узнать, кто дымит... – Отто внимательно смотрел на меня и ждал моих дальнейших действий.

– Адресок, дай. – Попросил я. – Надоест, приеду.

– А что не сразу?

– Не хочу.

– В дом, пустишь, погреться? – Майор всячески демонстрировал своё спокойствие и доброжелательность, от которых мне было ни жарко и ни холодно.

– Дом не мой. – Предупредил я. – Так что – не пакостить! Где хозяева – не скажу, а...

– В тепле, хозяева... – Пробурчал голос за моей спиной. – Смотрю: ты не ты...

Солдатик в теплом, зимнем камуфляже, протянул мне руку для пожатия и подмигнул.

– За совет – спасибо! – Припомнил я словоохотливого паренька, предупреждавшего меня по поводу Чехии.

Всего вояк было восемь – без майора.

Четверо мужчин и пять женщин.

Припомнив, что вчера топил баню, обрадовал этим майора.

Дом, с прибытием служивых, наполнился теплом и веселым гомоном.

По рассказу Тома Саллика, хозяин дома очень переживал за свое добро и очень просил майора, наведываться к нему в дом, почаще.

А тут – дым из трубы!

Отто, от неожиданности, чуть приказ на штурм, не дал.

В отличии от Тома, я это смешным не посчитал.

Пока военные мылись, собрал свои вещички и, поймав смутно знакомую девушку, розовенькую и распаренную после баньки, ткнул ей пальцем на плиту, предупреждая, что куры будут готовы через полчаса.

Любуясь ее круглыми от удивления глазами, подмигнул и вышел из дома.

Мой грузовичок, легко миновал ворота, объехал головной снегоход и покатил по снегу, наметенному позавчерашней метелью и уже крепко прихваченному морозом.

Посматривая в зеркала заднего вида, посмеивался тихо сам на сам.

Мало того что Отто – склеротик, так еще и наивный!

Потому я и удрал, пока он не вспомнил, что при последней нашей встрече общался он с киборгом.

Думаю, мне будет очень сложно объяснить, каким образом у меня восстановились клетки, которые не восстанавливаются!

Мороз, мой самый первый друг и враг – одновременно: речки скованы льдом, а дикие звери, уже не рады и голодны.

Жалея про себя, что не взял "адресок", рулил куда подальше – следы от снегоходов четко различались под светом солнца, а мои, "пневматики", оставляли после себя едва заметную строчку.

Намучился я, с этими "пневматиками", честное слово. Всего их у меня на запас был полный комплект, плюс – обычные, что плотно заселили крышу авто. Пока я догадался, как их присобачить – думал, на маты изойду. И ведь сразу было понятно – пневматики именно для этого грузовичка – но, пока я не нашел инструкции, а потом и дополнительного обвеса, сидел и бился головой в открытую дверь.

"Пневматиками" я разжился еще в Германии, в одной из воинских частей. Колеса там были, а грузовички – нет!

Осторожно спустившись с пригорка, выскочил на улицу и, зачерпнув снега, умылся – спать хотелось – сил нет!

"Надеюсь, господин майор не будет против, что я ушел по-английски..." – Я забрался в кабину и очень сильно захотел оказаться как можно дальше от этих мест.

Мне надоела эта белая пустыня и холод, надоело встречаться с одними и теми же людьми, надоело бегать по кругу.

"Я очень хочу оказаться рядом с человеком, которому я нужен, потому что это – я!" – Громко, в воздух сказал я и, закрыв глаза, положил голову на руки, сложенные на баранке.

Так вдруг захотелось, что бы как в кино – раз и – "монтаж"!

Знаю, что чудеса происходят, если очень много работать.

Знаю, что ничего просто так не дается и не происходит.

Но хочется сказки!

Каюсь, я так и заснул, согнувшись над рулем.

Мне снилась длинная вечерняя улица, с трамвайными путями и высокой кованой оградой парка, спешащие люди, проходящие мимо и сквозь – меня, ослепительной зелени листва и закатное солнце, рассылающее свои лучи и играющее с тенями от ветвей деревьев и людей.

Нарядных и веселых, людей.

Вот мимо меня прошла брюнетка, тоненькая и изящная, стрельнув в мою сторону зелеными глазками.

В сторону – мою. Только – мимо, меня. Точнее – сквозь меня.

Рыжая, как лиса, девушка – прошла сквозь меня, крепко держась за свою подружку – с одной стороны и молодого, крепкого парня – с другой.

Люди проходили и проходили.

А злость все нарастала и нарастала.

Тот сторонний наблюдатель, которым сделало меня моё собственное подсознание, пытался хоть как то обратить на себя внимание.

Я пытался коснуться людей, хватался за ветви, даже встал на пути у трамвая и был благополучно переехан.

Ничего.

Бесплотный дух.

Плюнув на людей, принялся слоняться по улицам, попадая из лета в осень, из осени в весну, зиму или в тот самый промежуток, называемый межсезоньем.

От улицы к улице, менялись не только времена года – город старел или молодел, меняясь домами, вывесками, огнями реклам.

Вид с одной улицы на другую, совершенно не значил, что попав на нее, все окажется именно так, как ты видел.

Чем ярче становился город, тем злее становились лица людей.

Чем больше становилось рекламы, тем реже люди поднимали головы от земли и смотрели друг другу в глаза.

Чем больше катилось по улицам авто, тем бесцветнее они становились.

На контрастах, видимых издалека, город превращался в людское кладбище живых существ, занятых своими делами, с глазами, упертыми в экраны своих телефонов, с пустыми лицами, едущие за рулем своих блестящих автомобилей.

Там, где по реке мчался белоснежный корабль, гордо высунувшись из воды на своих подводных крыльях, вырос сперва песчаный островок, а когда подошел ближе, он уже зарос деревьями.

Чем красивее становилось вокруг, тем сильнее вокруг меня поднимался самый мерзкий запах – запах безысходности и обреченности, обыденности и скуки.

В ужасе, попытался выскочить из города, пронесясь по его улицам.

И замер перед огромным, высотой в несколько этажей, зеркалом.

Зеркало подрагивало и разливалось волнами, по своей серебристой поверхности, словно волны прибоя, скользили по нему, только не сверху вниз, а наоборот.

В зеркале отражался весь город – ведь зеркало взяло его в живой плен, окружив своей зеркальной сущностью.

У меня на глазах, не высокая, русоволосая девушка, с короткой стрижкой и голубыми глазами подошла к зеркалу и, упершись в него руками, попыталась его оттолкнуть, сдвинуть с места.

Вместо этого, зеркальная субстанция, сперва едва заметно, а затем все сильнее и сильнее, отталкивала девушку, отжимая ее в сторону города.

Захотелось помочь, но я просто не успел.

Девушка, отвернулась от стены и снова пошла по улицам города, изредка доставая телефон и фотографируя то облака, то забавные надписи на вывесках.

Обогнав ее, заглянул в глаза и отлетел, словно извалявшись в грязи – там, где светилось два драгоценных камня, наполненных любовью, улыбкой и капелькой печали, теперь торчало два булыжника, от которых несло ложью, предательством, равнодушием и эгоизмом.

Зеркало выпило человека.

Или – подменило?!

Рывком вернулся к зеркалу и замер напротив него, ловя собственное отражение и не находя его.

Разогнался и ударился всем своим весом.

Отлетел и снова разогнался, как бьется птица о стекло.

Ничего.

В очередной мой удар, зеркало ответило, и на его поверхности появились капли моей крови.

Зеркало жадно проглотило капли, как вампир и скачком приблизилось ко мне, сжимая город в своих объятиях.

Краем глаза успел заметить, что пока я бился, под шумок, сквозь зеркало прошла молодая, миниатюрная, как японка, блондинка и остановившись за границей, принялась рассматривать саму себя, словно увидела впервые.

С каждой каплей моей крови, что поглощало зеркало после очередного удара, кто-то вырывался за его барьер, а зеркальная стена сдавливала город, стаскивая следом за собой, постройки и дороги, превращая их в нагромождение мусора, что рос все выше и выше.