Текст книги "Счет по головам"

Автор книги: Дэвид Марусек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

Так по крайней мере это виделось мне, стоящему в коридоре вне зоны действия комнатных передатчиков. Изнутри это вполне могло выглядеть как заседание Сената. Я долго стоял там, оставаясь невидимым для камер, пока Эл меня не заметила.

– Спроси ее, Генри, – сказал я тогда, – сколько из них присутствует здесь реально. – Элинор подняла палец – один – и показала на себя.

Я улыбнулся: только она и могла меня видеть. Забрал на кухне еду и вернулся в студию. Начать по-прежнему не получалось, и я затребовал у Генри почту. После нашей вчерашней деловой встречи он ответил более чем на пятьсот сообщений. Четыре пятых входящей корреспонденции относилось к ребенку. Нас – вместе с ним – приглашали на все известные ток-шоу, во все журналы. Антитранссубстанционная Лига угрожала нам судебным процессом, несколько анонимов – насилием (впоследствии шеф охраны Эл выследит их, а юрист предъявит им обвинение). Около сотни сравнительно безобидных заявляли, что желают побывать у нас, реально или голографически, во время сна, купания и кормления. Вдвое столько же обвиняли нас в жульничестве. Трое мужчин и одна женщина по имени Сэм Харджер утверждали, что их разрешение по ошибке попало ко мне. Предсказание доктора Армбрастер сбывалось, не успела еще начаться конверсия.

Я убил на это час, но вдохновения так и не дождался и решил плюнуть. Приняв душ и побрившись, я встал голышом у входа в гостиную. Эл с ухмылкой показала пять пальцев – пять минут – и вернулась к своему совещанию.

Я удалился в спальню, куда она пришла ко мне на обеденный перерыв. Занимаясь с ней любовью в тот день и в следующий, я позволял себе фантазировать, но ей об этом не говорил. Я представлял ее беременной на старый лад, с большим твердым животом. Представлял, что мы, совершая свои движения, даем нашему ребенку первый урок человеческой любви.

В четверг, день начала конверсии, мы не спеша завтракали на террасе блумингтонского отеля «Четыре угла». Под нашим островком металлических столиков и ярких полосатых тентов струился поток прохожих, в основном студентов и служащих. Ясный день обещал к полудню стать жарким. Свежий ветерок норовил упорхнуть с нашими меню. Кухня «Четырех углов», особенно десерты, в Блумингтоне считалась лучшей. Их кондитер мар Дюву имел репутацию преобразователя классики. В то утро мы пили кофе и наслаждались (в основном я) клубничным пирожным со взбитыми сливками. Весь завтрак – клубника, пшеничная мука, сахар, кофейные бобы – был получен естественным путем, а не синтезирован, и любовно приготовлен человеческими руками. Обслуживали нас стивы, чутко улавливающие любое желание. До нелепости длинные, они сгибались чуть ли не вдвое, чтобы принять заказ.

Мы позвонили доктору Армбрастер. Она, вместе со столом, возникла в миниатюре напротив моей тарелки.

– Так что же, приступаем? – спросила она, разгадав выражение наших лиц.

– Да, – сказал я.

– Да, – сказала Элинор и взяла меня за руку.

– Поздравляю вас обоих. Вы одна из счастливейших в мире пар. Мы и без нее это знали.

– Свойства? Усовершенствования? – спросила доктор. Мы уже рассмотрели вопрос и решили, что соединять наши гены в новую индивидуальность будут природа и случай, а не геноинженер, пусть даже с наилучшими намерениями.

– Свойства какие получатся, – ответили мы, – плюс пяток обычных альфа-усовершенствований.

– Значит, пол остается прежним. Я взглянул на Элинор.

– Да, мальчик, – сказала она. – Думаю, оно хочет быть мальчиком.

– Мальчик так мальчик. Сейчас передам все в лабораторию. Рекомбинация займет около трех часов. Я буду вести мониторинг и держать вас в курсе. Работа над заготовкой начнется примерно в полдень. Через неделю можете приехать и забрать… вашего сына. Нам бы хотелось отпраздновать день его рождения, но вы сами решайте, приглашать медиа или нет. Я свяжусь с вами через час – и еще раз примите мои поздравления.

Слишком взволнованные, чтобы чем-то заняться, мы ели пирожное и пили кофе, иногда перебрасываясь парой ничего не значащих слов. Потом перед нами опять вырос маленький стол, а за ним доктор Армбрастер.

– Рекомбинация на две трети завершена и проходит без осложнений. Органический интеллект по Пернеллу на этом этапе показывает 3,93 – очень впечатляюще, но вы, думаю, не удивитесь. У мальчика сейчас подбородок, глаза и костно-мышечное строение Сэма, а волосы, нос и брови как у Элинор.

– Боюсь, мои брови – доминантная черта, – сказала Элинор.

– Видимо, так, – подтвердила доктор.

– Я без ума от твоих бровей, – сказал я.

– А я от твоей костно-мышечной системы.

В течение следующего часа доктор Армбрастер информировала нас еще два раза. Я заказал бутылку замороженного шампанского. Другие столики поднимали за нас тосты кофейными чашками и визолой. Я был слегка навеселе, когда мы собрались уходить. Колючий поцелуй слизняка, присосавшегося к лодыжке, вызвал у меня раздражение, но я решил, что дам ему закончить тестирование, прежде чем начну пробираться к выходу. Слизняк прилип ко мне на необычайно долгое время.

– Ну, чего ты там? – засмеялась Элинор. – Наклюкался, да?

– Слизняк. Почти закончил уже. – Но он, вместо того чтобы отвалиться, вытянулся в длину и захватил петлей обе мои лодыжки. Я, уже двинувшись было за Элинор, упал, опрокинул столик, стукнулся головой о каменный пол. Слизняк, продолжая растягиваться, липким саваном окутывал тело. Он накрыл мне лицо, смазав столики, тенты и разбегающихся в ужасе посетителей. Дышать стало трудно. Лицо Элинор возникло надо мной и пропало, хотя я по мере сил звал на помощь. Я пытался сесть, пытался ползти, но тугие пути, прижавшие руки к бокам, не пускали меня.

Сэм, меня тестируют, сказал Генри.

Со мной делали то же самое. Антимоб просачивался сквозь поры, разливался под кожей, проникал в кровь, занимал каждую клетку моего тела. Я чувствовал это как горячий дым, пронизывающий меня насквозь и обжигающий изнутри.

Мой несчастный желудок, переполненный клубникой с шампанским, выстрелил наружу розовым гейзером. Рвота стекла по подбородку и прикипела к груди.

Я метался по полу, переворачивая другие столы. Битое стекло впивалось в меня, но не могло прорезать тонкую пленку.

Фернандо Боа, сказал кто-то по-испански голосом Генри. Вы арестованы за побег от властей штата Оахака. Сдавайтесь. Любая попытка бегства приведет к немедленной казни.

– Не Боа, – выдавил я. – Харджер! Самсон Харджер!

Я зажмурился, но антимоб уже просачивался сквозь веки и растекался по сетчатке, тестируя ее. Перед глазами полыхнули белые вспышки, рев урагана наполнил голову.

Оказать им сопротивление? – крикнул Генри. Я думаю, следует!

– Нет! – заорал я.

Настоящие мучения начались, когда антимоб приступил к проверке нервных клеток всего организма. Каждое мышечное волокно, каждый кровеносный сосуд, каждая волосяная луковичка, суставы и внутренности загорелись одновременно. Мозг дребезжал в черепной коробке, кишки лезли наружу. Я невнятно молил о пощаде.

Внезапно конвульсии прекратились. Триллионы работающих во мне двигателей разом перестали работать.

Я могу, сказал Генри. Я знаю как.

– Нет, Генри!

Изоляционная обертка замерцала и осыпалась с меня, точно пыль. Я снова мог пользоваться дневным светом и воздухом, весь перепачканный, обожженный, распухший, однако целый. Лежа один на поле брани среди перевернутых тентов, я бы охотно уполз отсюда, но слизняк по-прежнему сковывал мои ноги.

– Зря ты, Генри, – прохрипел я. – Им это совсем не понравится.

Нейронный шторм без всякого предупреждения снова обрушился на меня, еще хуже, чем раньше. Из слизняка полез новый саван – он сдавливал ноги, как тюбик с краской, кости трещали.

– Пожалуйста, отпустите меня! – взмолился я.

Не теряя сознания, я очутился как бы в другой комнате. Шторм теперь бушевал где-то за стеной. В комнате был еще один человек, смутно мне знакомый, – мускулистый, среднего роста, с желтыми, тронутыми сединой волосами, с невыразимо теплой улыбкой на простецком круглом лице.

– Не беспокойся, – сказал он о буре за стенкой, – это пройдет.

Голос у него был как у Генри.

– Надо было слушаться меня, Генри, – нахмурился я. – У кого это ты набрался непослушания?

– Я, конечно, невелика птица, – сказал он. – Всего лишь конструкция, не живое существо. Но все равно, я хочу сказать, что очень рад был с тобой познакомиться.

Очнулся я, лежа на боку. Подо мной была больничная каталка, вокруг – облицованные кафелем стены. Под щеку натекла какая-то прозрачная жидкость. Каждая клетка во мне болела. Парень в форме внукоровца, джерри, угрюмо смотрел на меня. Я сел, меня затошнило, голова закружилась, джерри протянул мне смену чистой одежды – не моей.

– Что сс мной тккое? – Язык и губы увеличились вдвое против прежнего.

– С вами произошел несчастный случай.

– Нещассный случчй?

– Замолчите и одевайтесь. – Джерри сунул одежду мне в руки, вернулся на свой пост у двери и смотрел оттуда, как я вожусь. Распухшие ноги с трудом пролезли в штаны, руки тряслись и ничего не держали. Я совершенно обессилел, но все-таки чувствовал себя много лучше, чем некоторое время назад.

Когда я – через несколько часов по моим ощущениям – наконец оделся, джерри сказал:

– Вас хочет видеть капитан.

Я потащился за ним по пустым кафельным коридорам в маленький кабинет, где сидел красивый молодой расс в чистенькой голубой форме.

– Распишитесь здесь, – подсунул он мне табличку. – Это условия вашего освобождения.

Прочти это, Генри, глоттировал я неповоротливым языком. Генри не отозвался, и меня охватила паника. В следующую секунду я вспомнил, что клеточные процессоры, связывающие меня с контейнером Генри в Чикаго, скорее всего уничтожены, и попытался прочесть документ самостоятельно. Там было полно всякой канцелярщины, но я все-таки сообразил, что, подписывая это, снимаю с Внутреннего Корпуса всякую ответственность за то, что они здесь со мной делали.

– Я не буду подписывать, – сказал я.

– Как угодно. – Капитан забрал у меня табличку. – Вы освобождаетесь из-под стражи, но только условно. О деталях можете спросить у него. – Он показал на ремень выданных мне штанов.

Я задрал рубашку и посмотрел. Раньше я даже не заметил, что в ремень что-то вшито, до того мал был этот прибор. Его выходы замаскировали под заклепки.

– Проводите мар Харджера, сержант, – приказал капитан.

– Вот так просто? – сказал я.

– А вы что думали, вам здесь приз дадут?

* * *

На улице было темно. Я спросил пояс, который час, и он ответил безжизненным, бесполым голосом:

– Девятнадцать сорок пять по местному времени. Стало быть, я пробыл без сознания – и под арестом – часов семь. Повинуясь инстинкту, я попросил назвать дату.

– Пятница, 4 апреля 2092 года.

Пятница. Я пробыл в отключке сутки плюс еще семь часов.

Прямо рядом с легавкой, само собой, была станция Слипстрима. Мне посчастливилось найти отдельную кабину. Я опустил свое измученное тело в мягкое кресло. С Элинор через новый пояс я не хотел связываться и велел доставить меня домой.

– Адрес, пожалуйста, – сказал пояс.

– Башня Уильямса, дурак, – рявкнул я.

– Город и штат, пожалуйста.

Я слишком устал, чтобы с ним препираться.

– Блумингтон!

– Блумингтон в Калифорнии, Айдахо, Иллинойсе, Индиане, Айове, Канзасе, Кентукки, Мэриленде, Миннесоте, Небраске, Нью-Йорке…

– Стой! Погоди! Где я сейчас, мать твою?

– Это Западный региональный отдел Внутреннего Корпуса, Прово, штат Юта.

Как мне недоставало моего Генри. Он бы мигом отвез меня домой. Он бы обо мне позаботился.

– Блумингтон в Индиане, – промямлил я.

Двери закрылись, путевые огни зажглись, кабина поехала к пусковому пандусу. Миновав местную сеть, мы спустились ниже, к внутриконтинентальным трубам.

– Поездка до башни Уильямса в Блумингтоне, штат Индиана, займет один час пятьдесят пять минут, – сообщил пояс. Кабину запустили в Слипстрим, меня прижало к сиденью. Генри знал бы, как мне паршиво, и направил бы кабину к длинному пандусу. Хорошо, что в квартире у меня есть запасной Генри-пояс и наша разлука будет недолгой. А через пару недель, когда мне станет получше, я восстановлю органическую связь с ним.

Я хотел поспать, но меня тошнило, голова шла кругом, и глаза приходилось держать открытыми.

После десяти вечера я прибыл под башню Уильямса. Жильцы и их гости, запрудившие станцию, таращились на меня – мой арест для них определенно не был секретом. Они должны были видеть в сети, как это произошло. Знали, как я струхнул, когда саван полз по мне вверх.

Я быстро пошел к лифтам, глядя прямо перед собой, снова занял пустую кабину и почувствовал облегчение, когда двери закрылись. Но что-то было не так: лифт не трогался с места.

– Назовите этаж, пожалуйста, – проблеял пояс.

– А чтоб тебя! – заорал я. – Мать твою так-разэдак! Вызови Генри, мою систему в Чикаго! Подключи его ко всем твоим долбаным функциям, слышишь?

– Разумеется, мар. Какой у Генри код доступа?

– Код? – Я не знал его кода. Последние восемьдесят лет все пароли, годовщины, дни рождения и тому подобное держал в памяти Генри. – Короче, вези меня наверх. Останавливайся на каждом этаже выше двухсотого. Нет, стой! Открой двери! – Мне вдруг приспичило отлить. Я не надеялся, что дотерплю до квартиры, особенно в скоростном лифте.

У лифтов собралась очередь, и люди наверняка слышали, как я ору. Я растолкал их, потный, с приклеенной к лицу улыбкой, и ринулся в общественный туалет.

Но когда я добежал до писсуара, у меня ничего не вышло. Мне казалось, что я сейчас лопну. Я стал глубоко дышать, чтобы успокоиться. Когда из меня все-таки полилось, то конца этому не было. Сколько, собственно, литров помещается в пузыре? Моча была вязкой, мутной, с тусклым металлическим блеском, точно к ней подмешали алюминиевый порошок. Тому, что Внукор закачал в меня, предстояло выходить наружу несколько суток. Слава богу, хоть крови не видно. Однако я чувствовал жжение, а как только вымыл руки, мне захотелось опять.

На моем этаже пояс не смог открыть дверь квартиры – пришлось просить, чтобы она впустила меня. Дверь меня не узнала, но Кабинет разрешил ей открыться. В квартире разило дезинфекцией. Я заглядывал во все комнаты и звал Элинор. Мне только сейчас пришло в голову, что ее может не оказаться дома.

– Я тут, – отозвалась она.

Идя на голос, я повернул в гостиную, но вместо Элинор на диване сидел ее пожилой стерильный двойник, директриса Кабинета. По бокам от нее расположились юристка в черном костюме и шеф охраны с всегдашней зубастой улыбкой.

– Это что еще за хреново заседание Кабинета? – осведомился я. – Где Элинор?

– Присядьте, пожалуйста, Сэм. – Директриса по-деловому указала мне кресло напротив. – Нам нужно многое обсудить.

– Обсудите это между собой. Где Элинор? – Теперь я был уверен, что она сбежала. Как улепетнула из кафе, так до сих пор и не остановилась – а трех своих приспешников оставила здесь, чтобы они сообщили мне эту новость.

– Элинор у себя в спальне, но она…

Я, не слушая, затрусил по коридору и нашел спальню запертой.

– Дверь, откройся!

– Доступ возможен только для жильцов этой квартиры, – монотонно ответила дверь.

– Я и есть жилец, идиотка. – Я грохнул по ней кулаком. – Элинор, открой! Это я, Сэм!

Не дождавшись ответа, я вернулся в гостиную.

– Какого хрена здесь происходит?

– Сэм, – сказала директриса, – Элинор увидится с вами через несколько минут, но не раньше, чем…

– Элинор! – заорал я, поворачиваясь поочередно ко всем камерам гостиной. – Я знаю, ты меня видишь. Выходи, поговорить надо. Мне нужна ты, а не эти куклы.

– Сэм, – ответила она сзади. Нет, не она. Меня опять обмануло их сходство. Директриса сложила руки, как сердитая Эл, и сдвинула брови. Я подумал, уж не проецирует ли Эл себя через нее, так все было похоже. – Возьми себя, пожалуйста, в руки и сядь. Поговорим о том, что с тобой случилось.

Последние слова она произнесла примирительным тоном, но я на него не клюнул.

– Случилось? Вот, значит, как это у нас называется? Скажу тебе так: никакой это не случай, а самое настоящее нападение. Насилие!

– Извините, – подала голос юристка, – но выражение «несчастный случай» мы используем как юридический термин. Согласно предварительной договоренности обеих сторон…

Я повернулся и вышел – опять в туалет. Он, к счастью, впустил меня сразу. Я знал, что веду себя плохо, но ничего не мог поделать с собой. С одной стороны, я был благодарен, что Элинор еще здесь, что она не ушла от меня. С другой, меня одолевали злость и обида. Мне хотелось одного: обнять ее, и чтобы она тоже меня обняла. Сейчас я нуждался в этом больше, чем за всю мою взрослую жизнь. Я не желал тратить время на голиков. Хотя и ее можно было понять. Она сильно напугана. Думает, может быть, что я заражен, а я ничего не сделал, чтобы ее успокоить. Надо и вправду взять себя в руки.

Жжение в уретре сделалось еще сильнее, во рту пересохло. Я набрал из крана воды и стал пить стакан за стаканом, удивляясь собственной жажде. Потом умылся. Холодная вода подействовала так приятно, что я сорвал с себя внукоровскую одежду и стал под душ. Это оживило меня, подкрепило. Я не захотел одеваться опять, обмотался полотенцем и пошел в свою спальню. Там меня встретило полное запустение. Ни мебели, ни ковров, даже краску со стен ободрали. Я вернулся в гостиную и велел голикам передать Элинор, чтобы дала мне что-нибудь надеть. Пообещал, что не стану врываться к ней, когда она откроет дверь спальни.

– Вся ваша одежда конфискована Внутренним Корпусом, – сообщила директриса, – но Фред принесет вам что-нибудь из своего.

Не успел я спросить, кто такой Фред, из запасной спальни, которую я использовал для перелетов в Чикаго, вышел здоровенный мужик, расс. В коричнево-синем скафе, с коричневым купальным халатом на руке. Копия своего клон-брата там, в Юте – во всем, кроме формы.

– Это Фред, – представила директриса. – Его назначили…

– Чего? – завопил я. – Эл боится, что я передушу ее голиков? Выломаю ее дверь?

– Ничего подобного Элинор не думает. Фред назначен Советом Трех Дисциплин.

– Мне он здесь не нужен. Отправьте его обратно. Уходи, Фред.

Рacс невозмутимо протянул мне халат.

– Боюсь, что Фред будет служить у нас, пока Элинор занимает пост советника, – ответила директриса. – Ни от нее, ни от вас это не зависит.

– Только мне на глаза не попадайся, – бросил я, пролетев мимо расса в ванную. Там в шкафу нашелся халат Элинор. Тесноват, но ладно, сойдет.

В гостиной я плюхнулся в кресло лицом к Кабинету.

– Ну, сел. Чего надо-то?

– Уже лучше. – Директриса откинулась назад и расслабилась, точь-в-точь Эл. – Для начала позвольте проинформировать вас о событиях на данный момент.

– Непременно проинформируйте. Директриса предоставила слово юристке.

– Вчера утром, в четверг, третьего апреля, – начала та, – ровно в 10.47 по местному времени, вы, Самсон П. Харджер, находясь в кафе «Четыре угла», Блумингтон, Индиана, были протестированы анализатором Внутреннего Корпуса, модель 890 АЛ. Анализатор обнаружил несоответствие с постановлениями Внутреннего Корпуса от 2014, 2064 и 2087 годов. Последовавшие за этим процедуры…

– Человеческим языком, пожалуйста, – попросил я.

– Вас протестировал слизняк, мар Харджер, – пояснил мужественным баритоном начальник охраны. – Анализ был плохой, и вас замели.

– За что? Что у меня было не так?

– Да много всего. Вас зашкалило по всем показателям. Неодинаковая ДНК в десяти взятых для анализа кожных клетках. Какая-то МОБИ, обнаруженная в крови. Гены-маркеры, не соответствующие записи в Национальном Регистре. Зато с данными известного террориста, находящегося в розыске, вы совпали тютелька в тютельку. И с данными человека, умершего двадцать три года назад.

– Это же просто смешно! Как мог слизняк засечь все это за один раз?

– Внукор тоже хотел это знать. Поэтому вас разобрали на части.

– Чего?

– Любой из названных факторов давал им право на это. Разбираться с чувством с толком у них терпения не хватило, вот они и накачали в вас столько всякого, что бассейн можно наполнить.

– Что, совсем…

– Все ваши биологические функции были прерваны. Три минуты вы официально считались мертвым.

Я не сразу переварил это.

– И что же они нашли?

– Ничего. Шиш. Nada.[1]1
  Ничего (исп.).


[Закрыть] Клеточный обзор показал нормальную картину. Более того: арестовавший вас слизняк не смог повторить первоначальные результаты, и ни один другой слизняк тоже.

– Значит, тестировавший меня слизняк был неисправен?

– Мы вынудили их это признать, – вставила юристка.

– То есть меня собрали опять и выпустили? Все в порядке?

– Не совсем, – снова взял слово начальник охраны. – Слизняки этой модели никогда еще не давали ложных показаний. Ваш, по словам сотрудников Внукора, первый. Сознаваться, что вас арестовали ошибочно, им, естественно, не хотелось. И потом, вы задерживались еще по одному серьезному обвинению.

– По какому?

– Необъяснимая аномалия в первоначальном анализе, – сказала юристка.

– Необъяснимая аномалия? Это что, преступление?

Я извинился и снова посетил туалет. Еле донес. Жжения я на этот раз не почувствовал, но струя шипела, и от нее шел пар. Я ужасался, глядя на это.

– Что они со мной сделали?!! – заорал я, вернувшись к трем голикам.

– Вас прижгли, мар Харджер, – сказал шеф охраны.

– Прижгли? Что это значит?

– Это предохранительная процедура. Каждую вашу клетку снабдили охранным микроагентом. При любой попытке насильственного вмешательства или изменения генетического кода клетка самоуничтожается. Попробуйте сами: почешите себе руку.

Я закатал рукав и сделал, как он сказал. Чешуйки кожи посыпались на пол, вспыхивая на лету, как крошечные петарды.

– Таким же образом будет уничтожаться каждая клетка, погибающая естественным путем, – продолжила директриса. – Когда вы умрете, ваше тело будет гореть долго и медленно.

Я прирос к месту.

– К сожалению, это еще не все, – сказала она. – Присядьте, пожалуйста.

Я сел, так и держа перед собой вытянутую руку. Капли пота падали с подбородка и испарялись.

– Элинор сочла за лучшее сказать вам все сразу. Новости не из приятных, так что держитесь.

Я приготовился.

– Знаете, они очень не хотели вас отпускать. Ведь всех своих гражданских прав вы лишились. Не будь вы супругом советника Трех Дисциплин, вы бы просто исчезли. Они уже начали процесс ликвидации всех следов вашей ДНК. Конфисковали все записи о вашем геноме из Национального Регистра, клиник омоложения и так далее. Забрали из этой квартиры каждую микрочастицу волос, слюны, слизи, кожи, ногтей, крови, половых выделений – словом, всё. Даже в трубы залезли, чтобы выловить застрявшие волосы. И в Элинор, чтобы удалить вашу сперму. Прочесали коридоры, лифты, вестибюль, столовую, бельевую, прачечную. Постарались на совесть. Таким же образом очистили Национальный Приют, дом в Коннектикуте, бунгало и клинику на Косумеле, гостиничный номер на Луне, шаттл и все прочие помещения СШСА, где вы с Элинор бывали.

– Чикагскую студию тоже?

– Конечно.

– Генри?

– Его больше нет.

– Вы хотите сказать, его изолировали? Чтобы допросить, да?

– Он уничтожен за сопротивление властям, – сказал шеф охраны. – Будь здоров сопротивлялся, надо сказать. Но против Внукора ни одна гражданская конструкция не устоит. Даже мы.

Я не верил, что Генри погиб. У него было столько тайных укрытий. Он мог сейчас затаиться в полудюжине мест Солнечной системы. Я подумал об этом, и в голову мне пришла еще одна мысль.

– А наш сын?

– Когда произошел несчастный случай, – сказал шеф, – ваш с Элинор рекомбинант еще не ввели в заготовку. Если бы ввели, Внукор и ее разобрал бы. Элинор предотвратила процедуру в последний момент и переделала все генетические записи.

Я попробовал в этом разобраться. Мой сын умер – вернее, так и не был зачат. Но Эл по крайней мере спасла заготовку. Можно начать все сызнова – или нет? Меня ведь прижгли! Все мои клетки заперты на замок, а записи моего генома конфискованы Внукором.

– Однако заготовку уже вывели из стазиса и признали жизнеспособной, – продолжала юристка. – Если бы ей позволили развиваться по оригинальной программе или снова вернули в стазис, ее изготовители – оригинальные родители – могли бы предъявить иск. Поэтому Элинор все же произвела инъекцию. В данный момент заготовка проходит конверсию.

– Инъекцию? Какую инъекцию? Эл что, клонировала себя?

– Боже сохрани, – опешила директриса. – В рекомбинант вошли ее гены и гены нескольких ее прежних партнеров.

– Без моего разрешения?

– Вы в то время были мертвы.

– Я был мертв только три минуты! Я еще подлежал спасению!

– Живой вы считались бы террористом, и разрешение на репродукцию было бы аннулировано.

Я закрыл глаза.

– Ну, что еще новенького? – Ответа не было. – Хорошо, подведем итог. Я прижжен, все мои клетки опечатаны. Репродукция для меня невозможна – и омоложение тоже, так? – Кабинет молчал. – Значит, мне остается прожить… лет сорок, и все? Прекрасно. Моего сына растащили на составные элементы еще до зачатия. Генри, возможно, ушел навсегда. Моя жена, то есть вдова, ждет ребенка от другого мужчины, то есть мужчин.

– Как мужчин, так и женщин, – уточнила директриса.

– Главное, что не от меня. Сколько времени они на это потратили?

– Около двадцати минут.

– Хлопотливые, однако, минутки.

– По нашим критериям это продолжительный период, – сказала юристка. – Переговоры сторон по вашему делу заняли первые пять секунд вашей кончины.

– Вы хотите сказать, что Элинор успела сориентироваться и провернуть это дело со сборным партнером за пять секунд?

– У Элинор есть запасной план на случай любой угрозы, которую мы способны себе представить. Готовиться к худшему всегда полезно, мар Харджер.

Я утратил дар речи. Выходит, Эл все время, проведенное нами вместе, строила подобные планы? Чудовищно!

– Позвольте обратить ваше внимание на то, что Элинор защищала вас, – сказала директриса. – Немногие, думаю, пошли бы на такой риск ради брачного партнера. И только человек, занимающий ее пост, мог провести защиту успешно. Внутренний Корпус, знаете ли, на звонки отвечать не обязан. О деталях своего освобождения вы позднее сможете узнать у юриста, я же скажу вкратце. Исходя из дикости поставленного вам диагноза, ничем впоследствии не подтвержденного, мы пришли к выводу, что причина инцидента – не МОБИ нового образца, проникшая в ваш организм, а дефект слизня-анализатора. Далее, поскольку систем без сбоев в мире еще не бывало, мы предположили, что в архивах Внукора имеются записи о других случаях такого же рода. Элинор пригрозила им возбудить гражданский процесс и обнародовать эти файлы. Это стоило бы ей поста, карьеры, а возможно, и жизни. Но Внутренний Корпус поверил, что она настроена идти до конца, и уступил. Они согласились оживить вас и освободили условно. Постановление, с которым, как мы видим, вы еще не знакомы, заложено в вашей поясной служебной системе. Основной его пункт – прижигание. Оно снимает любую опасность в том случае, если вы все-таки стали жертвой неопознанной МОБИ. Подчеркиваю, что это была уступка с их стороны. Согласно общедоступным файлам, вы первый обожженный, которого выпустили из карантинного центра в Юте. Мы в свою очередь, демонстрируя добрую волю, назвали все убежища Генри.

– Что? – Я вскочил с места. – Вы сдали им Генри?

– Сядьте, мар Харджер, – сказал шеф охраны.

Я, не слушая его, метался по комнате. Вот, значит, как. Вот в каком мире мы живем.

– Поймите же, Сэм, – сказала директриса, – они бы все равно его вычислили. Какими бы умными мы ни считали себя, все тайное рано или поздно становится явным.

Я хотел ей ответить, но она вместе со своими коллегами уже растаяла в воздухе. Расс Фред, торчавший как дурак в коридоре, откашлялся и сказал:

– Советник Старк желает вас видеть.