Текст книги "Счет по головам"

Автор книги: Дэвид Марусек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

2.12

Станция ЧОТ в центральном каньоне жилблока 7 изрыгала наружу толпы усталых Полезных Людей. Фред не спешил. С него хватило поезда с постоянными перегрузками и резкими поворотами, от которых его несчастные внутренности скручивались в узлы. Он нашел скамейку и прилег на нее. Вокруг него струился привычный человеческий поток, над ним, обтекая четыре ствола-корпуса, плыли облака. В каждом из них проживало четверть миллиона человек, и все они, как и Фред, работали в компании «Полезные люди». Фред всю жизнь провел в аркологиях, похожих на эту. Даже городок на марсианской станции был таким. Ни один расс не стал бы задумываться о своих жилищных условиях, а Фред вдруг взял и задумался. «Моим клон-братьям, – сказал он мысленно. – К чему мы пришли, прожив сто миллионов pacс-лет в таких вот сооружениях?»

Транзитная пчела остановилась проверить его состояние. Он сел, отогнал ее и пошел к лифтам. В турбокабину он садиться не стал, выбрал салон. Он пришел раньше обычного и бежать домой сломя голову было не обязательно. Диваны вокруг лифтовой медиазоны пустовали, пара свободных кресел у камина тоже нашлась. Фреда встретила волна успокаивающей протомузыки. Усталые клоны, одетые во всевозможные вариации сине-коричневых цветов, занимали излюбленные места. Фред прошел по толстому ковру к бару.

– Ну и воняет же от тебя, – сказал человек на соседнем табурете. На именной табличке этого найка было вышито «Жюль». – Что с тобой приключилось? – продолжал Жюль, морща свой загорелый нос. – Обмакнули в средство от блох?

– Угу. – Фред отвернулся. В этот момент ему было трудно проявлять дружелюбие к найку. Он заказал пиво, вспомнил, что должен воздерживаться от алкоголя несколько дней, и поменял заказ.

Лифт-салон двигался не спеша. Идя вверх, он останавливался только на этажах с двойным нулем, идя вниз – на этажах с цифрами 50. Фред решил пропустить свою остановку во время подъема и выйти на спуске. Надо было подумать о многих вещах: Коста, Кабинет, Рейли, гальвен, возможность клонового износа.

Оказывается, он уже успел составить краткий список своих проблем. Рассы славятся умением составлять списки. Их брат-донор Томас Э.Ю. был неисправимым списочником. Когда он погиб, в его квартире нашли целую коллекцию: в блокнотах, в компьютере, на обороте конвертов, на листках, прикрепленных к холодильнику. Что купить, как экипироваться, кому отправить рождественские открытки, с какими женщинами хотелось бы переспать. Все это сохранили и даже устроили выставку в Вашингтонском музее Смитсона. «Моим клон-братьям, – думал Фред. – Списки – наша разновидность белых стихов».

Выйдя на 150-м, он пересел в местный лифт, а потом на лучевую дорожку, ведущую в Деко-Виллидж, экономичный район в глубине Северо-западного ствола. Дверь квартиры поздоровалась с ним и открылась.

– Скажи Мэри, что я дома, – сказал он крошечной прихожей. Ответа не последовало, и он позвал: – Мэри?

– Я в спальне, – тихо донеслось до него.

– Извини, если разбудил.

– Нет, не разбудил. Ты рано сегодня.

– Да, чуть пораньше. – Мэри больше ничего не сказала, и Фред прошел в гостиную. Собачка ждала возле его кресла со шлепанцами в зубах. Фред расшнуровал тяжелые коричневые ботинки, отсыревшие от гальвена. Собачка уволокла их, один за другим, в свой шкафчик для чистки и дезодорации. И ради нее-то он собирался рискнуть своей порядочностью?

Он развалился в кресле. Мэри не показывалась и не делала попыток возобновить разговор, поэтому он спросил:

– Ты есть хочешь? Я да. В желудке буквально пусто. Может, перекусим что-нибудь перед выходом?

– Перед выходом куда?

– К Рольфу. Рейли говорил, что заказал столик. – Сам Рейли мог и не появиться, но об этом пока не следовало упоминать.

– К Рольфу? Сегодня же не среда.

– Знаешь, я ему так и сказал. – Фред старался говорить весело, но ведь евангелину не проведешь.

Помолчав, Мэри спросила:

– В чем, собственно, дело, Фред?

– В купольной церемонии.

– А, вот оно что. Я не пойду.

– Почему?

– Так, не хочется.

Фред знал, что спорить в таких случаях бесполезно.

– Мне, по правде говоря, тоже. Посидим дома, закажем сюда что-нибудь.

– Нет, ты иди. Я весь день только и делаю, что жую. Оставила тебе кое-что в кухне.

Фред вылез из кресла. Кухня в их экономичной квартире сводилась к нише рядом с гостиной, где стоял хромовый кулинар. На нем тарелка, на тарелке горка каких-то рулетиков.

– Нашел?

Фред поднес тарелку к глазам.

– Это что?

– Рыбные рольмопсы с кайенским перцем. Рецепт мой.

– Правда? – Хорошая новость, даже очень. Значит, она сегодня вставала. И попробовала что-то новенькое. Но кухня? У евангелии аллергия на все, что связано с кулинарией. Набрать готовый рецепт на диске для них и то подвиг. – Это здорово. Прямо сейчас и поем.

Когда он взял один рулетик, Мэри сказала:

– Не надо. Я передумала.

Фред чувствовал себя стоящим в шатком челне. Так продолжалось уже пять лет, с самого дня их свадьбы. Поначалу жизнь с евангелиной казалась очень волнующей, но с годами чувство постоянного напряжения как-то поднадоело ему.

– Они слишком острые, – пояснила Мэри из спальни. – Много перца.

– Я люблю острое.

– Тогда ешь, – вздохнула она. – Ты ведь, как всегда, лучше знаешь.

Фред положил рулетик обратно. И пяти минут дома не пробыл, а уже сыт по горло. Он перебрал в уме варианты: не есть, съесть один, съесть несколько или просто сказать, что съел. Список, кажется, полон. Первый и последний пункты можно исключить сразу. Если уж Мэри специально поднялась, чтобы приготовить вот это, надо хотя бы попробовать, а врать евангелине попросту глупо. Значит, вопрос только в том, сколько съесть. Если они в самом деле такие наперченные, то даже одна штука расстроит вконец его бедный, поруганный гальвеном желудок. Он подставил стакан под раздатчик, выпил пол-литра рисового молока для смягчения процесса и откусил кусок рольмопса.

Острый, да, но не так чтобы очень. Фред запихал в рот остальное и проглотил.

– Класс, – сказал он, беря второй, а за ним и третий.

– Подожди немного, увидишь.

Долго ждать не пришлось. Язык обожгло, в глотке запершило, глаза вылезли из орбит, нос прохудился, на лбу выступил пот. Фред, лишенный зрения и способности дышать, снова нащупал стакан.

– Фред, ты в порядке?

Он давился и кашлял, вливая в себя новую порцию молока.

– Фред, ты меня слышишь? Иди сюда!

– Минутку, – просипел он, вытирая слезы и улыбаясь. Наконец-то его пригласили войти.

Она сидела в подушках на их широкой кровати, растрепанная, с пятнами от еды на рубашке. Но Фреду тоже оставили место, а остальное не имело значения.

– На, высморкайся. – Она протянула ему платок. – Говорила же я, не надо. Надо было и эти выкинуть вместе с прочими. Честное слово, не знаю, зачем их оставила.

– Вообще-то вкусно, – выдув нос, сказал Фред. – Смотришь что-то? – В ногах кровати висел маленький скоп – уголок сада, где ничего как будто не происходило. – Это Шелли?

– Угу. Сегодня у них проблемы с кормлением Джудит. Похоже, дело у них все хуже и хуже. Она быстро слабеет.

Фред, заглянув в скоп, увидел открытую террасу между двумя крыльями бунгало известной смертартистки. Полуостров Олимпик, Западное побережье; там только что прошло время ленча, пасмурно, на полу из цементной плитки – экзотические растения в расписных горшках. В тени шезлонг, на котором возлежит Джудит Цзю. Рядом две евангелины, одна из них Шелли. Обе в широкополых шляпах – в таком ракурсе трудно сказать, где подружка Мэри, а где другая. Мэри потянула носом.

– Ты прошел чистку, Фред? Он пожал плечами.

– Почему ты мне не сказал?

– Большое дело, подумаешь.

– Очень даже большое. Тебя ранили?

Теперь начиналось самое лучшее. Большие карие глаза Мэри вглядывались в него. Евангелину обмануть трудно, но и ее глаза тоже не лгут. Ее душа ничем не занавешивается от внешнего мира.

– Я здоров. – Эти слова были наживкой, чтобы выманить Мэри наружу.

– Само собой разумеется, что сейчас ты здоров, раз тебя починили.

Присяга не позволяла ему рассказывать о своих заданиях никому, даже жене, но Мэри и так все видела.

Евангелин выпустили тридцать два года назад, когда у состоятельных женщин возник спрос на компаньонок. Аффам требовалась аудитория, которая внимала бы им, затаив дыхание. Дело ограничилось пробными партиями, в которые входило десять тысяч евангелин, но и это предложение превысило спрос. Рынок потерпел крах, зато рассы выиграли.

Обнимая жену, Фред подбивал в уме итоги этого сумасшедшего дня, и Мэри видела все – его страх, боль и панику.

– Бедный ты мой, – сказала она наконец, отпихнув его. Чары рассеялись. – Пусти-ка, мне надо пописать.

Фред смотрел, как она вылезает из кровати. Евангелины все маленькие и худенькие, особенно по сравнению с дженни, узкобедрые и плоскогрудые по сравнению с лулу, но в койке с Мэри никто не сравнится. Когда они занимались любовью, Фред просил ее не закрывать своих пуделиных глаз, заново изумлявшихся каждой ласке.

Она ушла в ванную, а Фред лег и стал смотреть скоп с Шелли. Подруга Мэри была женой Рейли, и они все собирались по средам. В скопе что-то зашевелилось. Открылась дверь, и на террасу вышли еще двое евангелин – смена. Все четверо сели за круглый садовый столик чуть поодаль от несчастной мар Цзю.

– Ей даже руки сгибать тяжело, – говорила одна.

– И слова выговаривать, – сказала другая.

– Жевать для нее почти непосильный труд.

Фред посмотрел, сколько времени. Если Шелли сядет на поезд в течение часа, то поспеет на церемонию вовремя, даже если Рейли не придет.

Он вышел в гостиную, встал перед оконной стеной. Окно было не настоящее (от ближайшей внешней стены их квартиру отделяло добрых полкилометра), но проецировало в реальном времени вид из окон квартиры-люкс в том же самом стволе. Солнце опускалось за гребень О'Хара на стороне Иллинойса. Фред стер пейзаж и вызвал телефонную рамку.

– Рейли Делл, – сказал он и увидел дерганое изображение своего друга. Рейли ехал в купе-бусине ЧОТ. Рассы заухмылялись. Говорить особенно было не о чем, но этот день они пережили. Они потрепались немного и разъединились.

Вернувшись в спальню, чтобы переодеться в домашнее, Фред вдруг заметил, что слизнепровод под потолком заткнут полотенцем. От этого у него случился сердечный сбой. Он постучался в ванную.

– Мэри, кто-то заткнул слизнепровод. – Не дожидаясь ответа, он влез на стул и вытащил полотенце. Шесть слизней тут же расползлись по стенам и потолку.

Мэри смотрела на это из ванной.

– Я видела в Эвернете: их собираются отменить вместе с куполом.

– Вряд ли. Если по-умному, надо ввести еще больше слизней. И удвоить дозу визолы. И десантников поставить на каждом углу. И все это не гарантирует нам безопасности. – Мэри смотрела на него во все глаза, и он добавил: – Препятствовать слизням незаконно. Нас могут арестовать.

– Почему же не арестовывают? Я заткнула дырку уже давно и, как видишь, все еще на свободе. Иди сюда, скажи, что ты думаешь.

В зеркале ванной расхаживала взад-вперед уменьшенная вчетверо Мэри в сексуальном парчовом платье сливово-синих тонов. Настоящая Мэри, сидя у туалетного столика, настраивала макет своей головы. Вечерний макияж на глазах делался еще ярче.

«Значит, мы все-таки идем к Рольфу», – подумал Фред. Мэри наложила под глазами макета толстый слой порошка горечавки, удлинила ресницы, слегка увеличила пухлость губ. Коже придала тон загара, глаза и волосы зачернила.

– Отпад, – сказал Фред, – но знаешь, это больше для Нового года подошло бы. Не для вечера с нашей компанией.

– Думаешь?

– Да не знаю вообще-то.

– Наверное, ты прав. – Мэри сменила программу на макияж для коктейля и стала экспериментировать с красками. Один из слизней тем временем добрался до ванной и полз к Фреду. Фред подождал, не сходя с места, и ощутил на лодыжке легкий укол. Слизняк, как и следовало ожидать, сразу же отвалился. Накачанный гальвеном объект угрозы для общества представлять не может.

Мэри, однако, кинула на слизняка ночную рубашку и ушла в гелевую кабинку. Фред, качая головой, освободил техноса.

– Я серьезно говорю, Мэри. Ты напрашиваешься. Что на тебя такое нашло?

– А то ты не понимаешь. – Она включила туман, положив конец разговору.

Слизень, как ни в чем не бывало, полез по стеклянной стенке к слизнепроводу кабины. Как ни старайся, он получит свое. «Наведу-ка и я красоту, пока Мэри душ принимает», – решил Фред. Он сел под коробку-визажиста и сказал:

– Фред, вечер. – В макете он не нуждался, поскольку имел в своем распоряжении всего три лица: рабочее, домашнее и вечернее, которые никогда не менял. Опустив коробку, он зарылся головой в ее теплые мягкие складки. Визажист быстро помыл, побрил, тонировал и подкрасил его, а заодно увлажнил кожу и подстриг волосы. Сжатие зубов включило ультразвуковую мятную чистку.

Убрав коробку, он увидел в зеркале маленького себя, меняющего костюмы разного цвета и стиля.

– Этот. – Он выбрал нарядный скаф из сливового крепа, чтобы гармонировать с Мэри. Фред в зеркале сделал шажок вперед, ухмыльнулся и повернулся спиной.

«Моим клон-братьям: все мы – одна смазливая сволочь».

2.13

Пассажир соседнего купе-бусины спал, прислонившись к окну. Плавный ход поезда убаюкивал и Богдана, но тут раздался щелчок, соседнее купе отсоединилось и ушло в боковой туннель. С пускового пандуса съехало и пристыковалось другое. В нем, отделенная от Богдана двумя листами непробиваемого глассина, сидела прозрачная женщина. Она барабанила пальцами по подлокотнику кресла, и Богдан с интересом смотрел, как пересекаются под кожей ее мышцы и сухожилия. Заметив его взгляд, женщина, кажется, оскорбилась – насколько ее прозрачное лицо позволяло судить – и затемнила окно.

Богдану было все равно – он мечтал. Сеанс в «Ариа-Рейнджере» с тем странным имитом закончился, не успели они добраться до населенного центра Земли-Буксира, но следующее задание тоже оказалось нормальным. Тот же имит в красно-зеленом комбинезоне явился опять и сказал:

– Еще раз здравствуйте, Богдан. Хотите побывать в будущем?

Происходило это в одной из аудиторий «Э-Плюрибус», не на космическом корабле.

– Конечно, почему бы и нет?

– Вот и прекрасно. Представьте, что прошло четыреста лет. Вы – пассажир О-корабля, идущего к новой звездной системе. Давайте посетим мостик.

Миг спустя они перенеслись в помещение размером с футбольное поле. Десятки молодых людей в офигительной форме обслуживали ряды плоских мониторов и контрольных панелей. В самом центре парила гигантская модель О-корабля.

– Капитан текущей декады. – Миви показал на исключительно красивую женщину – она даже Аннет Бейджинг не уступала, если такое возможно. Она подошла к ним, уперлась руками в стройные бедра и смерила Богдана взглядом с головы до ног.

– А, Меррил. У вас нюх на лучших людей. Представьте же нас, пожалуйста.

– С удовольствием. Капитан Сюзет – пассажир Богдан Кодьяк, один из самых способных наших кадетов.

– Приветствую вас на мостике корабля «Чартер-сад», кадет Кодьяк. Меррил просил, чтобы я устроила вам экскурсию. Начнем, пожалуй, прямо с командного центра – не против?

– Полностью «за», – сорвавшимся голосом сказал Богдан.

– Превосходно.

– Оставляю вас на нашего славного капитана, Богдан. До следующего раза. – Миви рассыпался на рой мерцающих звезд и исчез.

– Замечательный человек. – Капитан Сюзет с грустью посмотрела на место, где он только что был. – Надеюсь, вы понимаете, что интерес, который он проявляет к вам, – большая для вас удача. – Она подвела Богдана к огромной голографии О-корабля. – Начнем с того, как корабль движется. Вы, полагаю, знаете, что такое торус.

Макет высился над ними, как десятиэтажный дом.

– Конечно. – Богдан попытался вспомнить, что рассказывал ему Миви на прошлом сеансе. – Это магнитная ловушка для элементарных частиц, поставляемых солнечными жатками.

– Совершенно верно, – одобрила красавица-капитан. – Итак, жатки. Дома, в нашей Солнечной системе… – Модель корабля по ее знаку съежилась до точки в верхнем углу громадного скопа. Богдан заслонился рукой от ослепительно пылающей в середине звезды. – Сейчас мы убавим яркость. – Капитан повела пальцем, и Солнце преобразилось в клубок движущейся розовой лапши. Его северное полушарие кольцом окружали черные пятна. – Это и есть жатки «Гелиотока». От Солнца они далеки, как орбита Меркурия, но расположены над его экваториальной плоскостью. Чтобы хоть как-то разглядеть их на этом скопе, мне пришлось бы увеличить их до размеров Юпитера.

– Да, разумеется, – сказал Богдан.

– Взглянем поближе на всю систему. – По мановению ее пальца на скопе стали появляться планеты, а между ними – обитаемые и производственные колонии. Голубой с белым мраморный шарик обозначал Землю. – Жатки улавливают энергетические импульсы Солнца и передают их по назначению. Готовы? – Она щелкнула пальцами, и от кольца жаток раскинулась во все стороны разноцветная паутина. Большинство ее нитей вело на Землю. – Белые линии – это микроволновые лучи, которые преобразуются в электричество, красные – лазерные лучи, желтые – потоки водородной плазмы. А знаете ли вы, что такое вот эта, зеленая?

Нить, на которую капитан указывала, вела прямо к маленькому О-кораблю в верхнем углу.

– Думаю, наш поток элементарных частиц.

– Блестяще! – Капитан закрыла макет Солнечной системы и вернула корабельной модели первоначальный масштаб. – Это приводит нас к торусу – иначе говоря, как вы верно заметили, к силовому электромагнитному полю, преобразующему частицы в энергию. – В отверстии О-корабля возникла проволочная конструкция, похожая на сеть параллелей и меридианов. В самом ее центре виднелось вздутие, как от пальца, упершегося в резиновое покрытие. – Последние четыреста лет «Гелиоток» посылал узкий луч заряженных фотонных частиц на планету 2013 ЛЗ в системе Большой Медведицы. Это место нашего назначения. Торус нашего корабля нацелен на этот луч – мы по нему, так сказать, едем. Выпуклость, которую вы видите на торусе, и есть луч. Большая часть его энергии преобразуется в движение – мы идем на 0,367 скорости света. То, что остается, расходуется на корабельные нужды. Кроме того, луч обеспечивает ультраширокий диапазон связи между Землей и нами.

– И как там жилось старушке-Земле эти четыреста лет? Искорка в глазах капитана Сюзет приугасла.

– Ах, кадет Кодьяк, оттуда давно уже не поступают хорошие новости. Наша родная планета претерпела много бедствий после того, как мы стартовали, особенно во время Второй Фаговой войны 2184 года. Земля отравлена до такой степени, что жизнь на ее поверхности сделалась невозможной. Человечество зарывается вглубь или живет на Марсе, на лунах Юпитера, на орбитальных станциях. Наш «Чартер-сад» и другие О-корабли теперь населены больше, чем вся Солнечная система. Мы отправились в путь как раз вовремя. Хорошо, что у нас достало ума сделать правильный выбор.

– Разве вы не боитесь, что без Земли и луча не будет?

– Нет. «Гелиоток» управляется роботами. Случись такая авария век назад, нам пришлось бы плохо, но теперь это удлинит наше путешествие максимум лет на десять. Мы подошли очень близко к планете, в которую упирается луч.

Модель корабля сменилась картиной космоса с миллионами звезд. Две звезды соединяла широкая дуга – половина зеленая, половина красная, посередине бесцветный прогал.

– Если «Гелиоток» через два года прекратит посылать луч, мы будем путешествовать по инерции еще семьдесят пять лет. Они и представлены на диаграмме как бесцветная полоса. Все это время движение будут обеспечивать ядерные реакторы. Мы в решетчатой части перейдем на режим невесомости, но жилые барабаны начнут вращаться и создадут свою силу тяжести.

– Но ведь… – В голове у Богдана так и теснились вопросы.

– Я знаю, о чем вы хотите спросить. Все спрашивают. Если мы здесь первые, откуда придет тормозной луч, правильно?

Богдан хотел спросить не об этом, однако кивнул.

– И еще: почему барабаны «жилые»? Я думал, ваши пассажиры все заморожены?

– Вы умеете думать – я люблю это качество в своих офицерах. Сначала о луче. В 2136 году, за год до старта, консорциум «Земля-сад» послал вперед флотилию кораблей-автоматов на химически-ядерном топливе. Они развивают ускорение выше, чем может выдержать человек. Большинство из них достигли Большой Медведицы пятьдесят лет назад. И подыскали для нас планету, которая, кстати сказать, превзошла все самые оптимистические наши надежды. Я могу показать вам потрясающие картинки. Некоторые из передовых кораблей успешно на нее приземлились и теперь готовят энергетическую, транспортную и жилую инфраструктуру к нашему прибытию, ожидаемому через четыреста семьдесят пять лет. Когда мы зайдем на орбиту, внизу нас будут ждать современные, полностью функциональные города. Остальные корабли-предшественники строят солнечные (вернее, медвежьи) жатки, чтобы послать нам тормозной луч.

Модель О-корабля вернулась на место, высветив четыре жилых барабана.

– Переходим к вашему второму вопросу. Нет, не все они заморожены. Наши пассажиры могут по своему выбору проводить в активном состоянии до двухсот лет путешествия. Сейчас у нас активно около двадцати процентов. Эти четыре барабана населяет 93 545 человек. Вот в этом находится город с населением шестьдесят две тысячи, другие вмещают двадцать девять мелких поселений и тысячи жилищ сельского типа.

Молодой офицер, подойдя к ним с табличкой, улыбнулся Богдану и кивнул.

– Меня ждет срочное дело, кадет Кодьяк, – сказала капитан, посмотрев на табличку. – Не хотите ли продолжить экскурсию с лейтенантом Пересом?

– Да, конечно.

– Лейтенант, покажите кадету Кодьяку все, что он захочет увидеть. Честь имею, кадет.

Отвечая на ее приветствие, Богдан вдруг заметил, что одет в такую же офигительную форму, как все на мостике.

– Спорю, ты захочешь посмотреть зал для боевых тренировок и офицерский клуб, – сказал лейтенант. – Или наш частный нудистский пляж.

Слишком скоро Богданова бусина отцепилась и выкатилась на станцию «Библиотека». Пробудившись от грез, он приклеил к плечу кодьяковские цвета, коричневый-желтый-белый, и с чувством тяжкой потери вернулся к реальности. Как только он вышел на платформу, какой-то человек наступил ему на ногу. Богдан взвыл, а мужчина, осмотрев подошву ботинка, спросил:

– В чем проблема-то?

– Вы мне на ногу наступили, вот в чем!

– Ты сам захотел остаться такой мелюзгой.

– Не такой уж я мелкий, чтоб вы меня не заметили. Мужчина, пожав плечами, сделал попытку потрепать Богдана по голове. Богдан отпихнул его руку.

– Сначала чуть не растоптал меня, а потом по головке гладишь? Спятил ты, что ли?

Мужчина молча ушел, а Богдан захромал к выходу с ощущением, что у него сломан палец ноги. Транзитная пчела, спикировав перед ним, спросила:

– Вам требуется медицинская помощь, мар Кодьяк?

– Нет, но вон того засранца надо арестовать за телесные повреждения!

– Наши записи показывают, что имел место несчастный случай. Но если вам требуется медицинская помощь, разрешите проинформировать, что на этой станции ЧОТ имеется полностью оснащенный кризисный пункт. Для пассажиров с билетами предусмотрены скидки. Помимо автодока клинического класса мы предлагаем консультации для критических ситуаций. Возможно, и вы пожелаете проконсультироваться.

Богдан яростно вытер навернувшиеся на глаза слезы и вышел со станции. Вечер был теплый. Гологолли в этом районе не ошивались: никто здесь не мог себе позволить интерактивничать с ними. Киосков мало, тротуарных экранов и того меньше, зато у выхода расположился блошиный рынок: бездомные пытались продать всякое разнесчастное барахло. Одна старуха сидела на табуретке рядом со старинными весами для ванной. На весах висел рукописный плакатик: «Праверь свой весс – ОДК 1/7». Миллионка, чтобы стать на сломанные весы. Старуха смотрела на Богдана с надеждой, но он не проявил милосердия и припустил трусцой, несмотря на боль в пострадавшем пальце, покрикивая пчелам:

– Сгинь! Сгинь!

Повернув на Хоув-стрит, Богдан увидел у дома двух Тобблеров, занятых чем-то непонятным. Один Тобблер низко наклонился, другой заглядывал ему через плечо. Вокруг них кишели любопытные пчелы. Богдана тоже одолело любопытство, и он подошел посмотреть, в чем дело.

– Привет, молодой Кодьяк, – пропыхтел, выпрямляясь, согнутый Тобблер.

– Здравствуйте, домоправитель Дитер. Что это у вас тут?

– Не только у нас, у вас тоже.

Другой Тобблер по имени Трой лил из пакета какую-то густую жидкость в трещину на тротуаре. На Богдана он даже и не взглянул. Трой был мальчик – настоящий, не ретро. Он прожил на свете двенадцать подлинных лет. В техническом смысле Богдан тоже был не ретромальчиком, только прерванным – он остановил свое созревание, не достигнув подросткового возраста, – но этот факт не способствовал его сближению с Троем.

Опорожнив пакет, Трой надел защитные очки и заглянул в трещину.

– Ничего не видать.

– Пусть впитается, – рассудил домоправитель.

– Все равно не видать, – заявил Трой через минуту. Домоправитель взял из ящика с инструментами резиновый молоток и стал простукивать тротуар по обе стороны трещины. – Вот, теперь пошло. Давай туда. – Трой показал в сторону дома.

Молоток достучался до здания и перешел на его кирпичную стену.

– Есть! – крикнул Трой. – Поймал гада. Иди посмотри. – Он отдал очки домоправителю и спросил Богдана: – Чего вылупился?

– Ничего. – Богдан отвел глаза.

– Хорошо-о, – протянул, глядя в трещину, Дитер. – Метра три – три с половиной. Надо взять образцы. – Он снял очки и сказал Богдану: – Ну что, молодой Кодьяк, как вам живется при нашем лифте? Жарковато в такую погоду, а? Может, лучше держать дверь открытой?

– Я люблю, когда жарко, – уклончиво сказал Богдан. Тобблеры обнаружили что-то под чартерным домом, и ему хотелось знать что. Но они, конечно, не скажут, особенно Трой, а выспрашивать у них информацию он не станет. – Спокойной вам ночи, Тобблеры.

– Спокойной ночи, Кодьяк.

Он прошел мимо «Микросекунды», поднялся на крыльцо к кодьяковской двери. На голос он теперь не стал полагаться, а сразу приложил к двери ладонь.

– На, читай.

– Здравствуйте, посетитель, – сказала дверь очень знакомым голосом.

– Китти, ты? Это я, Богдан. Открой парадную.

Но это была только запись, притом старая.

– Вследствие военного положения и возможности беспорядков дом чартера Кодьяк временно герметизирован, – сообщила дверь. – Извините за причиненные неудобства.

Военное положение? Да Богдана тогда и в проекте не было.

– Мы лишены возможности обратиться к вам реально, – продолжал голос Китти, – но если цель вашего посещения не противозаконна, дверь уведомит нас. В противном случае просим немедленно удалиться. И помните, что это дверь модели «Античужак», полностью вооруженная и имеющая лицензию на защиту от вторжения.

– Дверь, скажи кому-нибудь, что я здесь, – взмолился Богдан. – Эйприл или Денни. Просто свяжись с ними.

Ответа не было. Он хотел уже плюнуть и пройти через «Микросекунду», но дверь заговорила другим голосом – Расти?

– Мы все уже спим, дружище. Приходи утром.

– Ничего вы не спите! – Богдан лягнул дверь. Она ответила металлическим лязгом и выдвинула газовые дула из рамы. Богдан снова нанес удар, зная, что газовые баллоны давным-давно разрядились. Тобблеры отвлеклись от своего занятия и уставились на него, но он не обращал на них внимания и продолжал пинать, пока внутри не включилась тревога.

В конце концов ему открыл домоправитель Кейл.

– Что за шум, Богдан?

– Долбаная дверь открываться не хочет, вот и стучу. Не можете, что ли, наладить? – Он протиснулся в вестибюль мимо Кейла. – Так трудно починить хренов домпьютер?

– Я смотрю, мы сегодня не в настроении, – сказал Кейл.

– Да ну? С чего бы это? Может, мы весь день вкалывали? Или, наоборот, дома сидели и не делали ни хрена?

– Кто-то, похоже, сильно проголодался, – невозмутимо ответил Кейл. – Иди руки мыть, мы тебя ждем с обедом. И Сэму заодно отнеси поднос. Он неважно себя чувствует. Скажи, что мы все поднимемся к нему после обеда.

Богдан слишком устал, чтобы спорить, и поплелся в комнатушку за «Микросекундой». Там стоял отдельный экструдер, кухонный.

– И не забудь, – крикнул вслед Кейл, – в семь у тебя разрешительная комиссия.

* * *

На середине крыши Богдан услышал храп, вестник целительного дневного сна. В двери сарайчика появилась новая дырка, в которую он тут же сунул палец. Сэм, укрывшись старым одеялом, лежал на кровати. Богдан вошел, ступая как можно тише. На шатком пуфике стоял другой поднос, нетронутый – видимо, с ленчем. Богдан поменял его на свой. Полуденная фрутокаша слегка забродила и издавала густой приторный запах. Разбудить, что ли, Сэма, пока обед не остыл? После их утренней встречи на лестнице он, наверное, вернулся назад и лег.

– Сэм, – позвал Богдан не очень громко.

– Ш-ш-ш, – тут же ответил Хьюберт. – Привет, Богги. Тише, пожалуйста. Сэму было нехорошо, ему отдохнуть надо.

Храп продолжался без перебоев.

– Они просили сказать, что придут к нему позже.

– Я передам, когда он проснется.

Богдан забрал поднос с ленчем и сказал шепотом:

– Хьюберт, Тоббы льют какой-то оптический агент под землю около дома. Есть идеи на этот счет?

– Сырьевые пираты, – зашептал в ответ Хьюберт. – В окрестностях вроде бы замечены техносы-копатели, и есть случаи каннибализма старых кирпичных зданий. Тобблеры подозревают, что пираты выедают изнутри наши стены.

– Зачем кому-то старые кирпичи?

– Наш дом построен из пульмановских. Их делали в девятнадцатом веке из глины озера Калюмет. Они высоко ценятся у строителей.

Богдана впечатлила информированность Хьюберта.

– Это Тоббы тебе рассказали?

– Нет. Я не так давно научился подключаться к их домпьютеру.

– Красота. К их домпьютеру подключаться умеешь, а наш наладить не можешь.

– Не так громко. Шел бы ты обедать, а? Все тебя ждут. Богдан отодвинул дверь, но не ушел. Что-то здесь было не так, только вот что? Сэм все это время храпел слишком уж мерно, и еще… еще Богдан чувствовал запах перестоявшейся фрутокаши. Будь Сэм на месте, здесь пахло бы только им. Богдан поставил поднос на стол и двинулся к койке.

– Что ты делаешь? – сказал Хьюберт. – Ты разбудишь его.

– Сомневаюсь. – Под одеялом лежала груда подушек. – Хьюберт, что происходит?

Храп оборвался, и чей-то голос сказал:

– Что? Что такое? Где это я, Генри?

Богдан подошел к динамику на рассадном столе.

– Как раз это я и хочу узнать, Сэм. Где ты?

– Богдан? Ты в моем бунгало?

– Ну да, а ты где? Внизу?

– Вообще-то наверху.

– Куда ж еще выше-то?

– Я не дома. Отлучился по одному делу. Богдан показал на разоренную койку.

– Тайком?

Из динамика донесся вздох.

– Если бы я сказал, Эйприл, ты или Китти попытались бы меня задержать, а этого я допустить не мог.