Текст книги "Счет по головам"

Автор книги: Дэвид Марусек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

3.11

Утром в четверг Рейли Делл снова дежурил у Южных ворот, только теперь у внешних, примыкающих к кирпичной дорожке. Мэри он встретил тепло и спросил про Фреда.

Через сканер и барьеры Мэри вышла на площадь. Пахло свежевыпеченным хлебом. На Минеральной аллее она услышала странный дисгармоничный звук, который становился все громче. Какой-то медицинский аппарат – что еще это может быть? Но источником звука, к ее изумлению, оказался муляж Эллен Старк. Женщина, выгнувшись дугой на кушетке, с гримасой ужаса на лице кричала без остановки.

Двое медтехников в вирт-перчатках по локоть делали что-то, присев по обе стороны от нее. Другие специалисты, включая Кобурна, обступили резервуар. Ночные евангелины, Синди и Ронни, сидели в дальнем углу. Они даже не заметили, что Мэри пришла.

Медтехники у кушетки массировали торс муляжа в разных местах. Эта процедура, – по-видимому вполне легальная – поразила Мэри своей непристойностью. Закончив, они взялись за распростертые руки муляжа и попытались прижать их к бокам. Выглядело это так, будто они хотят оторвать их. Все это время муляж кричал не переставая.

– Прекратите! – не менее громко крикнула Мэри. – Оставьте ее в покое.

Они и не думали ее слушать.

– Остановите же их! – воззвала она к медикам у резервуара.

– Заткнись, клон, – ответил медтехник Кобурн.

Мэри зажала уши, но крик все равно пробивался. Она выскочила за дверь и побежала через спортплощадку к пруду. Там, на скамейке, уже сидела Рената, устремив взгляд на воду. Удивившись в первый момент, они обнялись. Они разминулись всего на несколько минут и нашли убежище в одном уголке.

Мэри села рядом с сестрой.

– Значит, тебя опять на утро перевели.

– Похоже на то.

Утка плыла по испещренному солнцем пруду, ведя за собой свой выводок.

– Не могу выносить ее крика, – сказала Рената.

– Я тоже. Не знаю, как Синди и Ронни выдерживают. К ним подошел улыбающийся Консьерж.

– А, вот вы где. Извините, что не предупредил вас.

– Что происходит с Эллен?

– Если не вдаваться в детали, муляж демонстрирует симптомы окулогирии.[3]3
  границы движения глазного яблока


[Закрыть] Обратите внимание на положение рук, на застывший взгляд, на крик. Все это – соматическая реакция на зацикленную в памяти непрерывную мысль. Подобная каталепсия может длиться часами. Человеческие мышцы постепенно сдают, и тело расслабляется, но муляж не устает, ему даже дыхание не надо переводить. Страдает-то, конечно, не он, а мозг Эллен. Думаю, мы можем констатировать, что Эллен вышла из комы, но ее новое состояние внушает такие же опасения.

– Чем же оно вызвано? – спросила Мэри.

– Точного ответа дать не могу. Мы пытались восстановить ее идеомиметический образец, когда это началось.

– Идеомиметический образец? Ее эго, вы хотите сказать? Рената и Консьерж удивленно посмотрели на Мэри.

– Кто-то делает домашнюю работу на совесть, – сказал ментар. – Да, мар Скарленд, ее эго, фокус фоци, дух, душу – можете выбирать любой термин из множества придуманных человечеством. Тот уникальный образец синаптического разряда, который производит наш мозг при мысли «Это я». У человека он зарождается в неокоре, разветвляется в более древние с точки зрения эволюции доли и охватывает весь мозг. Вместо этого мы, возможно, вызвали замкнутый мыслительный цикл. Мы думаем, это отрывок ее предсмертных воспоминаний, еще не перешедший в долгосрочную память в момент заморозки мозга.

– Нельзя ли это остановить?

– Медтехники, когда вы пришли, как раз над этим работали. Евангелины виновато переглянулись и встали, чтобы вернуться в коттедж.

После полудня многие софамильники еще спали. Но Эйприл решила оставить инвалидное кресло еще на несколько дней, и Денни с Расти расчищали для него лестницу выше третьего этажа.

Самсон и ночевал в кресле, в офисе администрации. Сейчас Китти пыталась покормить его завтраком.

– Я не голоден, – отбивался старик.

– Не имеет значения. Ешь давай.

– Может, потом, когда повидаюсь с Элли. Китти нетерпеливо зачерпнула ложку каши.

– Ты обещала. Ты думаешь, я забыл, но я велел поясу, чтобы напомнил.

– Прекрасно, только сначала поешь.

– Купи мне «Гудик», я поем по дороге. Китти, вздохнув, швырнула ложку в тарелку.

– Ладно, уговорил. – Она направилась в «Микросекунду». Кресло последовало за ней и попыталось выехать на улицу без нее, но внукоровская пчела заблокировала дверь большой рамкой с надписью ВЫХОДА НЕТ. – Вот видишь, – сказала Китти, – Внукор тебя не пускает. Ты под домашним арестом, забыл?

– Я ничего такого не помню. Пояс, вперед!

– Кресло обязано повиноваться командам Корпуса, – сказал Хьюберт-пояс.

Но рамка внезапно исчезла, а пчела упала и больше не поднялась.

– Молодец, пояс.

– Сэм, уверяю тебя, это не я.

– Как же, ври больше.

Кресло переступило через пчелу и выкатилось из дома. Вот сейчас включатся сирены, думала Китти. Ей, честно говоря, тоже ужас как хотелось взглянуть на эту знаменитую дочку Сэма. Поколебавшись немного, она запихнула пчелу в угол носком туфельки, взяла сумку со сценическими костюмами и побежала за креслом.

Декейтерская станция находилась в нескольких кварталах от клиники Рузвельта. Бусина Китти прибыла туда первой. Китти записала в ладонник маршрут и подождала Самсона у турникета. Приезжие были в основном итерантами. Чартистов среди немногих дикарей она не заметила.

Она сильно расчесала руки и ноги, не дававшие ей покоя все утро. Так она и знала, что вместо слизней придумают еще какую-то гадость: их заменили крошечными техносами, залезающими под кожу, в просторечии вошками. Говорили, что они не такие настырные, как слизни: кто же знал, что от них все тело чешется?

Наконец показалось кресло, управляемое Хьюбертом-поясом. Сэм, похоже, опять заснул. Китти, не дожидаясь его, махнула и вышла на улицу. Был свежий весенний денек, но Китти замечала один только ценный мусор, в изобилии валявшийся у пешеходной дорожки. Клад, да и только: пластик, композиты, гравий, железки. Она с трудом противилась искушению набить этим карманы.

Кресло, выкатившись со станции, догнало ее. Она отдала ему свою сумку и пошла рядом. За углом начинались улицы с тротуарами, без всяких дорожек. Богатые дома прятались за высокими стенами и живыми изгородями. Плоский какой-то район – выше дерева ничего не увидишь. И никакого мусора – все прибирают газонные уловители, затаившиеся в кустах.

– Китти? – Самсон проснулся и благостно улыбался, выглядывая из своей глубокой корзинки. – Куда это мы?

– Ох, Сэм, мне уже надоело тебе повторять. Спроси Хьюберта-пояс.

Они проехали под чугунной аркой и двинулись по кирпичной дорожке с изгородью справа. Слева простиралась лужайка, часть зеленого пояса клиники.

Дорожка упиралась в стену с широкими пресс-воротами.

– Доброе утро, марен, – сказал охранник-расс за окошком. – Чем могу помочь?

Сэм молчал, и Китти ответила за него:

– Это Самсон Кодьяк. Здесь лежит его дочь, Эллен Старк. Мы пришли ее навестить.

– Подождите минутку, спрошу Консьержа, – сказал расс с фамилий Делл на табличке. Вскоре в воротах образовалась щель, и расс сделал им знак войти. Самсонов запах заметно его поразил.

– Самсону нельзя проходить сканер, – торопливо сказала Китти. – У него справка есть, кресло может вам ее показать…

– Нет необходимости, мар. Обойдемся без сканера. – Расе проводил их к двойным дверям с вывеской «Лесные ворота». За дверьми по коридору тянулась светящаяся линия.

– Куда она ведет? – спросила Китти.

– В офис Консьержа.

Кресло въехало в коридор первым, расе закрыл за ними двери. За этим коридором последовали другие, пока линия не уткнулась в одинокую дверь с табличкой КОНСЬЕРЖ. Дверь открылась, закрылась снова, и посетители опять оказались на улице перед чугунной аркой.

– Сукин сын! – выругалась Китти.

– Сбой в навионике, должно быть, – сказал Хьюберт-пояс.

– Да иди ты.

Носитель не встретился с объектом, но свое назначение выполнил. Синяя команда рассталась с ним на пропускном пункте и спряталась на потолке.

Целый час Китти и Хьюберт-пояс пытались вернуться к проходной, но каждый раз почему-то оказывались на лужайке, а при попытке компенсировать левый крен правым упирались в изгородь. Все их устремления неизменно заканчивались на улице перед аркой. Хьюберт-пояс попробовал даже заклинить руль кресла, нацелив его на проходную, но и тут потерпел неудачу.

Самсон все это время проспал. В конце концов Китти сдалась и велела Хьюберту-поясу ехать обратно на станцию.

– Интересная, однако, задача, – сказал тот, выполняя распоряжение. – Уверен, что решил бы ее, будучи целым.

Совсем рядом с Миллениум-парком Хьюберт-пояс уведомил Китти, что Самсон направил свою бусину к Музею искусства и науки. Она дала те же указания собственной бусине.

Хорошо зная, где искать Сэма, она прошла через вестибюль, мимо танцующих водяных слонов в натуральную величину. Миновала коллекции, собранные знаменитыми путешественниками, и рондофон, где можно было послушать через стетоскоп звуковое сопровождение исторических событий и речи исторических лиц. Звуки – реальные, не запись – повторялись в бесконечной последовательности.

Потом начались залы, посвященные искусству двадцать первого века, с малоприятными памятками этого смутного времени: реальные младенцы, вскрытые и демонстрирующие разноцветные наборчики внутренностей, замороженные домашние любимцы, одетые проститутками, краска из экскрементов вымерших носорогов.

Один зал был оформлен как банкетный. На столах с белоснежными скатертями сверкали серебро и хрусталь. Рамка оповещала, что все билеты на «Следующий последний ужин с Бене Альваресом» проданы. По четвергам Бене Альварес, художник, устраивал здесь изысканную трапезу, где подавались ростбиф, пирог с почками, печеночный паштет, колбасы и подобающие гарниры. Все мясные продукты он брал из собственного тела, вернее, из обширного персонального банка органов. Несмотря на восхитительные запахи, витавшие здесь, Китти поспешно шмыгнула мимо.

В другой галерее она всегда задерживалась, хотя это была, пожалуй, одна из мрачнейших экспозиций прошлого века. Здесь восстановили гостиную восьмидесятилетней давности, с полной отделкой и обстановкой того периода. У стола с множеством подарков в красивых обертках стояли жених и невеста, позируя для свадебной имитографии. Они сияли от счастья, ничего не желая знать о своей нереальности. Реальная пара давно уже вернулась к своим гостям, и их реальная жизнь ушла далеко вперед. Имитированной требовалось около получаса, чтобы осознать это в полной мере. Когда этот мучительный процесс завершался, музейные работники возвращали их к началу, и все начиналось сызнова. Китти могла наблюдать этот леденящий кровь цикл часами, но не сегодня. Она углубилась в еще более далекое прошлое, в век двадцатый. Его искусство по сравнению с будущим было удивительно мирным. Неподвижные статуи, застывшие плоские картины. Самсон Харджер впервые составил себе имя как раз в этом веке. Китти нашла его спящим в кресле перед громадным, во всю стену, холстом собственного изготовления. Всех других посетителей, несмотря на фильтрующую систему кресла, разогнал запах.

– Он не спал, когда вы сюда приехали? – спросила Китти, садясь на скамейку рядом.

– Не спал, – подтвердил Хьюберт-пояс.

На холсте четыре черных мазка делили наискось поле диких хаотических красок, наложенных в десятки слоев. Китти находила это похожим на запись нервной горячки.

– Не знал, что Сэм был художником, – сказал Хьюберт-пояс. – Да еще таким знаменитым. Я на ВДО посмотрел. Биографию Сэма я знаю только в общих чертах, – пояснил он, видя недоумение Китти, – и только за последние двадцать лет.

– Почему же ты не посмотришь его архивы?

– Нет кода доступа. Он у Хьюберта.

– Понятно. Но эта картина написана еще до Хьюберта. Даже до Попрыгунчика.

– Кто это – Попрыгунчик?

– Думаю, ты. Так звали слугу Сэма, когда мы с ним познакомились. Ментаров тогда еще не было, а Сэм снова занялся живописью. Во всяком случае, написал портрет, куда лучше, чем эта мазня. Он мне его показывал, когда взял меня на работу.

– На какую работу?

Китти потеребила редкие волоски на голове спящего и растянулась на мягкой скамейке, положив руки иод голову.

– Я тогда была взрослая. Получила степень по ландшафтному дизайну микроколоний. Специалисты с таким заковыристым титулом вообще-то сажают цветочки для богачей. Я открыла собственную фирму и подбирала себе клиентов. Первый крупный заказ я получила от одних аффов, владельцев потрясающего дождевого леса в глассиновом пузыре объемом двенадцать кубических метров, с независимой атмосферой и гидросферой. Помещалось все это в верхней половине одной фешенебельной башни. Чего только там не было: папоротники, грибы, лишайники, мхи, терновник, полдюжины разных ягод, дикий огурец, карликовая спаржа. Из цветов портулак, львиный зев, камнеломка. Многие виды были съедобны, и мои клиенты брали их для стола. Даже фауна кое-какая имелась: комары, пауки, птицы, полевки. Та еще задача поддерживать все это в гармонии. Я там работала почти каждый день.

Однажды я программировала уловители – в колонию войти невозможно, приходится все делать дистанционно, – а в квартире за солнечным колодцем шла шумная вечеринка. Я не обращала на это внимания, но потом почувствовала какое-то зловоние и запаниковала – подумала, с моей колонией что-то не то. Однако запах доносился оттуда, из-за солнечного колодца.

Какой-то человек, на вид очень болезненный, облокотился на перила и смотрел, как я работаю. Совсем один – видно, ушел с вечеринки. Он спросил, что я делаю, я ответила. Он выпытал у меня латинские названия всех растений и сказал, что хочет нанять меня для ухода за собственным атриумом. «Я это обдумаю и сообщу вам», – добавил он.

Когда я пришла в следующий раз, его окна были затемнены. Они оставались темными долго, несколько лет, и я про него забыла… Работы у меня было столько, что я взяла себе в помощь четверых софамильников. Кодьяк тогда еще был настоящим чартером, а я только что открыла для себя детское ретро. Поначалу я боялась, что мой бизнес пострадает, если я стану ребенком, но получилось как раз наоборот. Чем юнее я становилась, тем бойчее шли дела. В цветах и маленьких девочках есть что-то волшебное.

Прошло десять лет – целых десять. Я, как обычно, ухаживала за своим дождевым лесом, который за это время стал вчетверо больше, и вдруг увидела, что окна напротив опять прозрачны. Наверное, квартиру продали, подумала я, но нет: дверь открывается, и выходит тот самый пахучий субъект. Смотрит на колонию, на меня и говорит: «Я подумал. Когда сможете начать?»

– Вот так история, – сказал Хьюберт-пояс.

– И не говори. – Китти слезла со скамейки и пошла к выходу. – Ладно, поехали в парк. Хоть полдня поработаю. Он все равно дрыхнет.

Синяя команда, действуя тихо и терпеливо, проникла на территорию клиники необнаруженной. Там связь пчелы с командующими прервалась, и команда опять перешла на самоуправление. Объект засекли быстро. Из укрытия, выбранного пчелой, был хорошо виден прозрачный контейнер с жидкой биомассой, внутри которого и находился объект. Осу пчела отправила на разведку в целях ознакомления с местностью. Возвращаясь из очередного полета, оса загружала собранную информацию в базу пчелы.

Пчела тем временем анализировала структуру управления клиникой, локальные сети, ароматическую систему. Особое внимание уделялось местной вселенной с ее гологоллическим населением. Результаты поступали на сценарную мельницу, где разрабатывались оптимальные способы освобождения объекта. Трудность задачи усугублялась огромными пробелами в базе данных. Объект был подключен к незнакомой технике. Человеческие особи – то ли союзники, то ли враги – вводили незнакомые предметы в контейнер. Состав жидкости был неизвестен. Голографическая имитация объекта непрерывно кричала, выражая крайнюю степень дискомфорта. Все это, возможно, требовало немедленного вмешательства, но синяя пчела не могла судить об этом самостоятельно и поэтому не покидала блиндажа, который оборудовала для себя в потолочной балке коттеджа. Оттуда она вела свой мониторинг и ждала, когда произойдет некий решающий перелом.

3.12

Прошло сорок восемь часов с тех пор, как Фред начал «Книгу расса», и ему было любопытно, как ее приняли. Он мог это проверить из любого места через мозговитку и визор, но в таком случае ему потребовалась бы помощь Маркуса. Поэтому Фред, несмотря на выходной, снова отправился в ББР, взял инфочип, занял кабину. Маркус без комментариев предоставил ему то и другое. Для начала Фред обрадовался, увидев, что с «Книгой расса» ознакомилось больше ста тысяч братьев. Ни один из них, однако, не захотел внести туда собственный вклад. Даже возразить ему не удосужились. Выглядело так, будто его исповедь канула на дно, не оставив кругов на поверхности. Он не надеялся, конечно, изменить мировоззрение рассов за двое суток, но чтобы все прошло вот так, без всякой реакции?

Прочесав всю «Полундру», он нашел только три упоминания своей фамилии. Одно сообщение, присланное на форум, и два ответа на него. Подавив волнение, Фред открыл их.

Первое гласило: «Знаешь, Лонденстейн, тебе нужна профессиональная помощь. Серьезно. Твой доброжелатель, выпуск 16ВА».

Два других не имели подписи и состояли из одного слова: «Идентично».

«Идентично» для итерантов слово не слишком вежливое, и Фред воспринял его как пощечину. Неужели нет ни одного расса, который думает так же, как он? Неужели он единственный? Фред вынул инфочип из считывателя, положил в карман, вышел из будки и сказал Маркусу, что хочет воспользоваться нулевой комнатой.

– Могу записать на субботу во второй половине дня, на тридцать минут, – предложил ментар.

– А может, кто-нибудь сегодня откажется?

– В списке ожидающих вы будете первым.

Фред выпил кофе в буфете. Мозговитка прокрутила ему новости. Пару часов спустя Маркус сообщил, что есть пятнадцатиминутное окно в нулевой.

– Это хорошо. Слушай, Маркус, сделай мне нестандартный инфочип. Модель рассовской родословной, составленная «Э-Плюрибус».

– Какой выпуск вас интересует?

– Все. С самого начала до этой минуты.

– Дорогая справка.

– Расходы оплачиваются братством.

– Да, разумеется – но, как правило, только в связи с психиатрическим лечением. Устроить вам автосеанс психотерапии, мар Лонденстейн?

– Нет, спасибо. Мне нужен только инфочип.

Когда Фред пришел в комнату ожидания, инфочип, еще теплый, ждал его в настенном распределителе.

В комнате сидели еще две пары рассов, как можно дальше одна от другой. Диспут, предположил Фред. Рассы обсуждают персональные различия, не вынося сор из избы. Все четверо кивнули Фреду, занявшему место между парами оппонентов.

Через минуту зажегся сигнал готовности, и четверо встали, чтобы пройти в нулевой шлюз. Предварительно они выпили экспресс-визолу, отстегнули жезлы, сняли головные уборы, визоры, обувь и все прочее, что антишпионская защита могла повредить. Вещи они сложили на открытые полки – и зачесались, как по команде.

– Что за черт! – Один из них закатал рукав, выставил здоровенную ручищу на свет, приблизил ее к лицу. – Бегут с корабля, – заявил он, как будто в самом деле мог видеть «вошек».

– Сил нет, как чешется, – пожаловался другой.

– Если будешь чесаться, это только затянет процесс, – заявил третий.

– То еще дельце, – сказал первый, опуская рукав.

– Согласитесь, что слизней они умыли, – вставил Фред.

– Жюри вердикт еще не вынесло, брат. – Первый бросил взгляд на именную табличку Фреда, побледнел и умолк.

Все вошли в шлюз, поглядывая на Фреда, который от удивления не проявил никакой реакции.

Какой бы ни была тема их диспута, управились они быстро – огонек загорелся повторно всего через двадцать минут.

– Записывались они на тридцать, поэтому лишние десять минут я добавляю вам, – сказал Маркус.

– Спасибо. – Фред выпил пакетик визолы, и у него тут же зачесалась голова: это шапочка удаляла свои микроволоски из его черепа. После этого она стала отваливаться студенистыми комками, которые Фред счесал в раковину. Он ждал, что чесотка теперь охватит все тело из-за ухода «вошек», но этого не случилось. «Вошки» не успели колонизировать его из-за гальвена.

Он пролез в шлюз, а потом в нулевую комнату. В суперзащищенных камерах ББР едва помещались стол и четыре стула. В одну стенку встроен кулинар, в другую отгороженный занавеской санузел. Не теряя времени, Фред запечатал люк, сел, вставил инфочип в считыватель. На рабочем столе появился «Человек Э-Плюрибус» в четверть натуральной величины и поклонился, ожидая инструкций.

– Сымитируй мне двух рассов, – сказал Фред. – Один должен обладать характеристиками, общими для всего типажа, другой пусть будет пограничным.

Человек исчез, а за столом по бокам от Фреда появились два имита – оба характерно мускулистые, круглолицые шатены с шишковатыми носами. Непонятно, где типичный расс, а где пограничный. У обоих внезапное появление на свет вызвало характерную для рассов тревогу, и Фред постарался их успокоить.

– Мы находимся в нулевой комнате ББР, Северный Уобаш, Чикаго. Я реальный, вы имиты. Зовут меня Фред, выпуск 2В.

– Здорово, Фред, – сказал левый имит. – Я Рик из… из всех выпусков, кажется.

– Я Боб, – назвался правый. – Обобщенный выпуск.

– Отлично, парни. Я хочу, чтобы вы помогли мне ответить на кое-какие заковыристые вопросы.

– Что за вопросы, Фред? – поинтересовался Рик.

– Заковыристые, – уточнил Боб.

– Да, – сказал Фред. – Они покоя мне не дают. Надеюсь с вашей помощью хоть немного продвинуться.

– Рады стараться, – сказал Рик, а Боб кивнул.

– Спасибо. Скажите: вы когда-нибудь делали или говорили такое… что вам самим казалось не очень-то рассовским?

Имиты призадумались.

– Что конкретно? – спросил Боб.

– Да все равно что. По службе или в отношениях с женами. Выбранные вами видео, музыка, выпивка, ругательные слова. То, как вы бреетесь. Что угодно.

На глаза его имитированных братьев точно жалюзи опустились.

– Ну же, ребята, бросьте. Я ведь серьезно. Мне нужна ваша помощь, и мы с вами сидим в нулевой комнате. Перед уходом я сотру к чертям ваш инфочип. Все, что вы скажете, останется между нами, слово даю. Выручайте, братки. Отчаянный призыв Фреда возымел действие.

– Не могу сказать, что меня когда-нибудь смущало то, что я делал и говорил, – сказал Рик, – не считая всяких незначительных мелочей.

– Спасибо, Рик. Боб?

– Я расс, Фред – а значит, всегда поступаю и высказываюсь по-рассовски. Это само собой разумеется.

– Ну да. – Философский афоризм Боба несколько приободрил Фреда – рассы, как известно, не отличаются философским складом ума. – Скажи, говорил ты когда-нибудь то, что пришло тебе в голову, без предварительной цензуры?

– Трезвый-то? – хмыкнул Боб. Но усмешка застыла у него на лице, а следом за ним помрачнел и Рик.

– Знаешь, Лонденстейн, – после долгого неловкого молчания начал Рик, – мне сдается, стресс придавил тебя не по-детски. Может, тебе в отпуск уйти? Поговори с Маркусом на этот предмет.

– Согласен, – сказал Боб. – Долгий отпуск – то, что тебе надо.

– Спасибо, ребята, – вздохнул Фред. – Я так и сделаю. – Он ликвидировал имитов, подумал и сказал вернувшемуся на место Человеку: – Теперь сделай мне композицию из всех рассов, которые хотели бы оставить запись в «Книге расса».

На груди Человека загорелся символ «Не обнаружено – попробуйте еще раз».

– В задницу. – Фред выключил дорогостоящий инфочип, вынул, посмотрел на свет. Шарик пасты в его середине спекся. Он сунул чип в карман, достал другой и за оставшиеся минуты добавил в «Книгу расса» еще несколько строк: – «Моим клон-братьям. Ваш отклик на эту книгу меня сильно расстроил. Между прочим, я был совершенно трезв, когда это писал. Поскольку вы ничего не захотели добавить, предлагаю вам на рассмотрение следующий список:

1. В комплект каждого расса при выпуске его в свет входит эмоциональный намордник. Лично я свой снял.

2. Мы часто жалуемся на принятый в „Полезных людях“ режим конфиденциальности, но про себя одобряем его, как оправдание своей некоммуникабельности.

3. Почему, собственно, мы не должны испытывать влечения к дикаркам?

Мужчины мы или нет? Я нисколько не хочу обидеть наших сестер, но почему нас должны привлекать только лулу, евангелины и дженни? Почему джоны желают одних только джейн и хуанит, стивы одних келли, джеромы одних джеромов? По-моему, это сознательное генетическое программирование, а не естественная сексуальная склонность. Наш прабрат, Томас Э., составлял списки женщин, которых хотел поиметь. Его-то влекло к самым разным бабам. Чем мы, спрашивается, хуже?

4. Наконец, почему нам не выдают патентов на наш типовой геном? Почему наш генетический рецепт является собственностью „Полезных людей“? Разве он не должен принадлежать нам самим? Разве мы не вправе хотя бы участвовать в его составлении?

Это лишь немногие из вопросов, которые у меня накопились. Покумекайте над ними маленько, братки. Фред Лонденстейн, выпуск 2В».

Весь четверг медтехники сновали туда-сюда, суетились у бака и муляжа, но Эллен Старк становилось все хуже и хуже. Для Мэри единственным положительным эффектом стала убавленная громкость крика, которым заходился муляж.

Медсестра Хэтти сказала ей и Ренате, что рядом со столовой есть маленькая кабина для медитаций, снабженная приличной горестной программой – на случай, если им захочется выплакаться. Старк вряд ли переживет эту ночь.

Время их пересменки пахло картофелем фри – запах, гарантированно напоминающий усталым труженикам о доме и ужине. Но у ворот к нему примешался другой, весьма неприятный. Точно так же прошлой ночью пахло от Фреда. Тот лысый старичок в Теленебе…

У внешних ворот она спросила Рейли, чем это пахнет.

– Удивительно, что ты до сих пор его чувствуешь. Мы вроде бы проветрили все как следует.

– Но что это?

Рейли только плечами пожал: конфиденциальность. Мэри пожелала ему доброго вечера, он тоже сменялся и предложил проводить ее и Ренату до станции. Пока они шли по кирпичной дорожке, до Мэри то и дело долетал тот же запах.

Дома ее ждало сообщение от Фреда, который задерживался. Она заказала спагетти и съела их на диване перед телеэкраном. Потом поискала на ВДО и в Эвернете информацию о теленебесном хакере. Сведения в основном оказались старыми – он был знаменитостью в прошлом веке, – но среди них Мэри обнаружила то, что искала.

Клип свадебной церемонии Самсона П. Харджера и Элинор К. Старк в 2092-м. Оба молодые, красивые, сильные. Особенно хороша была Старк с экстравагантными густыми бровями, да и от Самсона, денди в асфальтово-сером смокинге, просто дух захватывало. Художник, знаменитый упаковочный дизайнер. Клип сняли перед самым его столкновением с внукоровским слизнем и последующей катастрофой. Он стал одним из первых обожженных, отсюда и запах. Сколько-то лет спустя он вступил в чартер. Выходит, Фред встретился с ним на съезде.

Мэри посмотрела, как десантники с помощью слизняка арестовывают Самсона в уличном кафе. Другие посетители разбегались прочь, в том числе и его жена.

Более поздних снимков матери, отчима и маленькой Эллен в сети не нашлось, но насколько Мэри поняла, ее клиентка из клиники Рузвельта прожила в одном доме с вонючкой совсем недолго.

– Вызови Крошку Ханка, – сказала Мэри, и маленький крепыш-неандерталец тут же появился перед ее диваном.

– Добрый вечер, мар Скарленд, чем могу служить?

– Вы просили держать глаза и уши открытыми. Докладывать обо всем необычном и вызывающем подозрение.

– Да, и что же?

– Может быть, ничего, но при выходе из Южных ворот я ощутила один необычный запах.

– Я слышал ваш разговор с охранником. Вы почувствовали запах обожженного, которому сегодня днем не позволили пройти в клинику. – На экране появилась картинка. Инвалидное кресло, сопровождаемое девочкой лет двенадцати, выписывало круги на лужайке.

– Но ведь он отчим Эллен. Почему Консьерж его не пустил? Крошка Ханк явно не думал, что Мэри это известно.

– Врачи говорят, что посетители уже не смогут оказать благоприятного влияния на пациентку, и у нас нет основания сомневаться в этом.

– Но нельзя ли хотя бы попробовать? И почему этого человека прогнали, прежде всего? Разве он не вправе навестить свою дочь?

– Сколько вопросов сразу. Не хотелось бы вдаваться в семейные дела – скажем просто, что это длинная история. Когда Эллен очнется, мы непременно внесем отчима в список ее посетителей, но до тех пор он ей ничем не может помочь.

Миви шел за Крошкой Ханком и арбайтором в нулевой бункер.

– Я по-прежнему не понимаю, почему должен туда перейти. Я лишусь всех своих имплантов, а восстанавливать их придется неделями.

– Поверь мне, епископ, это необходимо. – Старковский нулевой бункер не относился к экономичным моделям, и его шлюз мог вместить дюжину человек, но Миви вошел туда один. Ментар остался в холле, арбайтор поставил на полку канистру с пастой и тут же выкатился. – Увидимся через пару часов, – сказал ментар, но как только закрылся люк, на полке у канистры возникло крошечное креслице с Крошкой Ханком в миниатюре. – Проверь-ка меня. – Миви проверил ментара только что, перед шлюзом, но сейчас он имел дело с дублем, отрезанным от оригинала, и поэтому повторил тест – с положительным результатом. – С этих пор возьми себе за правило проверять меня каждые несколько минут.

– Зачем так часто?

– Лишняя предосторожность не помешает.

Для очистки организма от техники шлюз использовал не экспресс-визолу, а газ. Этот процесс длился намного дольше, зато был надежней и безопасней для живых тканей. Усыпленный Миви прилег на кушетку и задремал. Разбудил его звук открывающегося внутреннего люка. Арбайтор из нулевого бункера подал ему охлажденную литровую бутыль «Оранж флаш», снял с полки канистру. Крошка Ханк в своем креслице поплыл следом за ним.

Миви, выйдя из шлюза, очутился в большом конференц-зале, где трудились дюжины машин, собирая другие машины. Тележки, коробки, ящики – ничего не понять.

– А, это наша клиника, – догадался Миви при виде пустого эрнандес-бака – и вздрогнул, заметив среди механизмов какую-то женщину.

Крошка Ханк, удовлетворенный его реакцией, хохотнул.

– Позвольте представить: епископ Миви, доктор Руссель.

– Вы делать мне честь, мар Миви. – Они пожали друг другу руки.

Доктор была на добрых две головы выше, чем он.

– Мне стоило больших трудов выманить доктора из Эфиопии, где она работала под эгидой «Родины», – сказал Крошка Ханк. – Спасение несчастной богатой девочки ее не прельщало – пришлось сказать, что это твоя личная просьба.

– Большое спасибо, что согласились приехать, – сказал Миви, – но скажите, зачем «Родине» ревивификатор в стране мухи цеце?

– Я иметь там стерилизационный пункт, – объяснила доктор.