Текст книги "Тень Саганами"

Автор книги: Дэвид Марк Вебер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 61 страниц)

Глава 32

– Знаете, босс, до бесконечности это продолжаться не может, – заметил Луи Паласиос, опуская последний заряд в предназначенную для него дыру.

– Думаешь, Саттлз и его дуболомы на самом деле сумеют нащупать собственную задницу обеими руками? – со смешком парировал Стивен Вестман.

– Факт в том, что могут суметь, босс. Ну, может быть не Саттлз, но Тревор Баннистер совсем не дурак, и вы это знаете. Пожалуй, именно поэтому мы и предпринимаем все те меры предосторожности, на которых вы настаиваете.

Главный маршал Тревор Баннистер командовал Службой Маршалов Монтаны, полицейской организацией, в юрисдикцию которой входила вся звёздная система. Как и остальные монтанцы, маршалы возводили в фетиш создание впечатления спокойствия и неторопливости, насколько это только вообще было возможно. К сожалению, впечатления могут быть обманчивыми, а маршалы обладали завидным послужным списком раскрытия даже самых запутанных дел. До недавно начавшихся проблем, кстати, Баннистер и Вестман были близкими друзьями. Что, как понимал Вестман, ни на секунду не остановит Баннистера в охоте за ним и его людьми. Честно заслуженная главным маршалом репутация в отношении цельности и упрямства была выдающейся даже для монтанца.

– Ладно, – кивнул Вестман. – Признаю, что старина Тревор достаточно умён. И что он хорошая ищейка, способная взять любой след. Но если мы продолжим оставаться осторожными, и будем соблюдать правила безопасности, то он замучается бегать за нами.

– Пожалуй, вы правы, – Паласиос утрамбовал грунт вокруг заряда, и его ловкие пальцы принялись вставлять детонатор. – Однако я не об этом говорил.

И замолк, продолжая аккуратно своё дело и явно сконцентрировавшись на нём. Вестман стоял позади него, смотря на него взглядом, в котором нежность мешалась с раздражением. Луи Паласиос был бригадиром у его отца, пока старик не умер. И новый, молодой босс получал от него почтительные предупреждения о совершаемых тем ошибках столько, сколько Вестман мог припомнить. И излюбленным способом того делать это, было отпускать загадочные комментарии, пока отчаяние не вынуждало Вестмана спросить, что тот имеет в виду.

Вот как сейчас.

– Ладно, Луи, – вздохнул он. – О чём же ты говорил?

– О том, что мы не сможем продолжать наносить им удары достаточно серьёзные, чтобы убедить манти и рембрандцев мотать домой, и не начать убивать людей, – сказал, поворачиваясь к нему, Паласиос, и голос его был очень, очень серьёзен.

Вестман посмотрел на него сверху вниз в свете фонаря. Искусственное освещение странно сказалось на выражении лица Паласиоса. Покрытое шрамами лицо бригадира казалось старше и суше. Казалось, тени добавляли мрачности и без того мрачному выражению его губ и глаз, и Вестман подумал, не произошло ли с его лицом то же самое. Несколько секунд прошли в молчании, а потом Вестман пожал плечами.

– Ты прав, – тихо согласился он. – Я намерен сколько возможно оттягивать этот момент, но я с самого начала говорил, что это неизбежно, если они не услышат голос разума. Ты это знаешь.

– Ага, – Паласиос в последний раз тщательно осмотрел заряд и детонатор и поднялся. Отряхнув ладони одна о другую, он залез в карман рубашки за жгутом, скрученным из высушенных листьев местного растения, прозванного колонистами "бако". Оно на самом деле не сильно походило на земной табак, но было приятно на вкус, являлось слабым стимулятором, и было неприхотливо в выращивании. Паласиос отрезал себе кусочек, закинул его в рот и принялся жевать.

– Дело в том, босс, – сказал он секунду спустя, – что вы всех нас об этом предупредили. И мы вам поверили. Проблема в том, что я не так уверен в том, что вы сами себе поверили.

– Что ты имеешь в виду?

Если бы такое сказал Стивену Вестману любой другой из ныне живущих людей, он был бы в бешенстве. Как минимум разгневавшись на подразумевавшееся предположение, что он лжёт самому себе. Но Луи Паласиос не был "любым другим". Он был тем, кто скорее всего знал Вестмана лучше, чем тот сам себя.

– Босс, я не говорю, что вы не рассматривали со всей чёртовой серьёзностью возможность того, что вставшие на нашем пути люди пострадают, даже погибнут. И не говорю, что вы не готовы испачкать руки, даже в крови, если придётся. Но правда в том, босс, – и вы знаете это не хуже меня, если честны перед самим собой – что вы не хотите этого. По сути, я не думаю, что во всей галактике есть что-либо, чего вы хотите меньше. Может быть – может быть – за исключением увидеть, как нас подгребают под себя манти.

– Я никогда не говорил, что действительно хочу этого, – голос Вестмана был жёсток, но не от гнева, а от решимости. – Но сделаю. Если придётся.

– Никогда в этом не сомневался, – просто ответил Паласиос. – Но вы наизнанку вывернетесь, чтобы этого избежать. И, по правде говоря, мне не сильно нравится то, что, пожалуй, с вами произойдёт, если дойдёт до этого. Не думайте, что меня сильно волнует, что все остальные на этой планете о нас подумают, если на то пошло. И не то, чтобы я собирался бросить вас после этого. Я просто хочу, чтобы вы обдумали тот факт, что мы, скорее всего, прошли по нынешней тропинке почти до самого конца. Пожалуй, сегодня мы сумеем никого не убить. Однако долго так не продлится. И рано или поздно мы окажемся против кого-то из мальчиков и девочек Тревора, и в руках у нас будут пушки. Мы с ребятами, мы до конца будем с вами. Вы это знаете. Не скажу, пожалуй, чтобы у большинства из нас, когда дело дойдёт до нажимания на спуск, были проблемы хотя бы отдалённо близкие к вашим, потому что все мы совершенно готовы предоставить право решать вам. Но именно вам придётся жить с этими решениями.

Он снова сделал паузу, смотря Вестману прямо в глаза.

– Я много лет знаю вас, босс. И сильно к вам привязался. Но до того, когда вам придётся принять эти решения, осталось не шибко долго. А я не хочу, чтобы вы приняли то, которое потом съест вас живьём изнутри. Так что лучше по-настоящему серьёзно подумайте насчет количества – и принадлежности – крови, которую вы на самом деле готовы пролить.

Стивен Вестман несколько секунд смотрел в ответ в глаза своего бригадира, а потом кивнул.

– Подумаю, – пообещал он. – Но я уже немало это делал. Не думаю, что изменю своё мнение, Луи.

– Нет, так нет, – философски заметил Паласиос. – В любом случае мы с ребятами будем с вами.

– Я знаю, – тихо сказал Вестман. – Я знаю.

***

– Он сказал, они собираются сделать что?

Уоррен Саттлз откинулся в кресле, стоявшем за столом в просторном, залитым солнечным светом кабинете системного президента и шокировано уставился на главного маршала Баннистера. Баннистер был человеком среднего роста – на самом деле, для Монтаны, чуть ниже среднего – с густой копной седеющих рыжих волос и тёмными глазами. Его покрывал глубокий загар и, несмотря на работу, которая слишком много времени удерживала его в кабинете, он в основном успешно сражался с появляющимся брюшком. Ещё он был молчаливым, не повышающим голоса человеком с репутацией никогда не использующего два слова там, где можно было обойтись одним… или хмыканием.

В основном по этой причине он и не ответил на то, что посчитал риторическим вопросом. Но это не было единственной причиной. Просто дело было в том, что Тревор Баннистер находил Уоррена Саттлза самым жалким представителем верховной исполнительной власти из всех трёх президентов, которым служил в качестве главного маршала. Саттлз не был плохим человеком; просто не очень сильным, а добившиеся его избрания пиарщики и политтехнологи были ничем не лучше. С практической точки зрения так называемая "администрация Саттлза" мало чем отличалась от комитета, формальный глава которого не мог бы решить, в какой цвет покрасить стены собственной спальни, не проведя предварительно нескольких опросов общественного мнения. Во многих отношениях следовало пожалеть, что президентом был Уоррен Саттлз, а не Стивен Вестман. Хотя, если на то пошло, как бы мало уважения к Саттлзу не питал Баннистер, политика президента – особенно в отношении аннексии – была куда лучше для будущего Монтаны, чем политика Вестмана. Баннистеру не нравилось признавать это. Если и был на Монтане кто-то, кому Бернардус Ван Дорт бы симпатичен менее чем Стивену Вестману, это практически наверняка был Тревор Баннистер. Мысль о поддержке чего-то, что Ван Дорт считал хорошей идеей, комом застревала у него в горле. Но он сумел-таки его проглотить, поскольку какое бы отвращение он ни питал к Ван Дорту, Саттлз был прав в отношении будущего, и проводимая его администрацией политика одобрения аннексии была единственной имевшей смысл.

"А если бы и не так, этот сукин сын является законно избранным президентом моей звёздной системы, его политика отражает свободно выраженную волю почти трёх чёртовых четвертей электората, и я обязан – как законом, так и собственной присягой – добиваться соблюдения закона и защищать Конституцию Монтаны от всех врагов как внешних, так и внутренних. Включая и тех врагов, кому случилось быть моими близкими друзьями".

– Сможет ли он на самом деле сделать это? – спросил Саттлз, наконец переходя от бессмысленных вопросов к тем, на которые может быть и в самом деле стоило ответить.

– Господин президент, – указал Баннистер, – во всех остальных случаях этот человек делал именно то, что говорил.

Уоррен Саттлз сжал зубы и сумел – каким-то образом – удержатся от разъярённого взгляда на сидевшего по другую сторону стола человека. Если бы он хоть на минуту поверил, что сможет пережить, в политическом смысле, увольнение Баннистера, то сделал бы это в мгновение ока. Или ему хотелось так думать. Факт в том, что Саттлз не был уверен, что у него хватило бы на это силы духа, даже если бы это было политически выполнимо. Что, разумеется, было не так. Тревор Баннистер был явлением сам по себе. Самый успешный, самый энергичный, самый преданный своему делу, имеющий больше всего наград, самый-самый-самый во всех отношениях главный маршал в истории Монтаны. И он даже не проявлял неуважения. Просто умудрялся заставить Уоррена Саттлза почувствовать себя идиотом – или почувствовать себя чертовски уверенным в том, что Баннистер считает его идиотом – без всякого видимого напряжения.

– Я в курсе, главный маршал, – секунду помедлив, сказал системный президент. – Как в курсе и того, что пока непохоже, чтобы мы хоть на сантиметр приблизились к его поимке по сравнению с тем, что было после его первых эскапад.

Это самым близким к прямой критике кампании Баннистера против Движения за Независимость Монтаны, на что только был готов пойти Саттлз, но этот вербальный выстрел не оставил на броне Баннистера даже царапины. Он просто продолжал сидеть, почтительно и внимательно взирая на системного президента.

– Что я имел в виду, главный маршал, – немного натянуто продолжил Саттлз, – это что мне кажется невероятным, чтобы даже мистер Вестман со своими сообщниками сумели провернуть такое дело. Я не говорю, что это не в их силах; я просто говорю, что не понимаю, как они смогут, и что буду признателен за любое разъяснение их возможностей, которое вы могли бы предложить.

– Ну, господин президент, я, разумеется, не могу говорить наверняка. Похоже на то, что он пробрался в старые служебные туннели под банком. Они должны быть запечатаны, и керамобетонные пробки, установленные Казначейством шестьдесят или семьдесят стандартных лет назад, должны быть десятиметровой толщины. Также там должны была быть установлена сигнализация, сигналы которой отслеживаются все двадцать семь часов в сутки. В силу всего этого у них не должно было быть возможности пробраться внутрь, но достаточно очевидно, что они всё-таки пробрались. Можете говорить о Вестмане что угодно, но если он за что берётся, то доводит дело до конца.

– Вы не думаете, что на это раз он может блефовать?

– Господин президент, я немало играл в покер со Стивом Вестманом. Скажу только одно: он не блефует и никогда не блефовал. Не блефует и на этот раз.

– То есть вы думаете, что он действительно заложил взрывчатку под Системный Банк Монтаны?

– Да, сэр. Именно так.

– И он действительно её подорвёт?

– Не вижу других причин для того, чтобы закладывать её туда.

– Боже мой, главный маршал! Если он её взорвёт, если поднимет на воздух национальный банк, это будет чудовищным ударом по экономике! Это может вызвать полномасштабную рецессию!

– Полагаю, он подумал об этом, господин президент.

– Но он же шёл на такие проблемы, чтобы только не вызвать гнев общества. Что заставляет вас думать, что на этот раз он изменит этому принципу?

– Господин президент, он с самого начала говорил нам, что готов пойти на всё. Что готов пойти на риск быть убитым самому, или убивать других людей, если потребуется именно это. И до сих пор каждый его новый шаг был прямой, логичной эскалацией того, что он сделал в предыдущий раз. Разумеется, он взбесит массу людей, если своим ударом загонит экономику в рецессию. Однако он с самого начала был нацелен на то, чтобы злить людей. И как бы ни были люди злы на него, он рассчитывает, что они будут не менее злы на вас, на меня и на всю остальную администрацию за то, что мы позволили ему сотворить это. Этот человек готов пойти на смерть ради своего дела… вы действительно думаете, что он потеряет сон из-за того, что кто-то может подумать о нём что-то недоброе?

Саттлз чувствовал, что его зубы вот-вот раскрошатся, но понимал, что на этот раз как минимум две трети раздражения было направлено на Вестмана, а не на Баннистера. Ну, может быть чуть меньше, чем две трети.

– Ладно, главный маршал. Если вы уверены, что он серьёзен, и если также уверены, что он каким-то образом заложил заряды взрывчатки в служебных туннелях банка, почему бы нам не послать туда кого-нибудь, чтобы их обезвредить?

– В основном потому, что Стив явно тоже подумал об этом. Он предупредил нас не делать этого, и я вполне уверен, что если мы всё-таки попробуем сделать что-то подобное, это приведёт только к преждевременному взрыву.

– Разве у нас нет специалистов по обезвреживанию бомб и взрывчатки?

– Есть. И во флоте есть. Я с ними говорил. Они сказали, что есть не меньше десятка способов сделать так, чтобы заряды сработали в тот момент, когда кто-либо войдёт в эти туннели. Подразумевая, что бомбы расположены именно там.

– Они не готовы даже попытаться?

– Разумеется, готовы. Вопрос в том, готовы ли мы послать их туда?

– Разумеется, готовы! Как можно хотя бы подумать о том, чтобы не послать их?

– Прежде всего потому, что мне бы не хотелось, чтобы они погибли, – невозмутимо ответил Баннистер. – И ещё потому, что если они погибнут из-за того, что мы послали их туда после того, как Вестман приложил все усилия, чтобы предостеречь нас от этого – прямо предупредив, что в таком случае заряды сработают – будет несколько проблематично убедить публику, что в их смерти виновен он.

– Разумеется, в их смерти будет виновен он! Прежде всего, именно он заложил туда эти проклятые бомбы!

– Не говорю, что это не так. Всё, что я хочу сказать, это что в глазах публики всё будет выглядеть так, словно ваша администрация послала туда сапёров зная, что бомбы сработают – и убьют их – если они войдут. Они будут обвинять Вестмана, всё верно. Но вас они будут обвинять в игнорировании его предупреждения не меньше, чем его. Вы действительно хотите, чтобы избиратели подумали, что мы действительно настолько неуклюжие, глупые и неэффективные, как заявлял с самого начала Вестман?

Саттлз уже было открыл рот для резкого ответа, но остановился. Какая-то его часть не могла не задаваться вопросом, не было ли возможно, чтобы Тревор Баннистер втайне был согласен с Вестманом. Было ли возможно, чтобы главный маршал, при всей его знаменитой преданности долгу, на самом деле хотел, чтобы Вестман победил? Возможно даже достаточно сильно, чтобы позаботиться об успехе атаки Вестмана?

Но не эта мысль заставила его притормозить. Остановился он отчасти потому, что, как бы ни был раздражён, понимал, что сама эта идея смехотворна. Не то, чтобы было невозможно, чтобы Баннистер был согласен с Вестманом, но это согласие не заставило бы его и на миллиметр отклониться от своих обязанностей. В основном же он замер потому, что внезапно понял, что главный маршал может быть прав.

– Вы обсуждали это с министром финансов, главный маршал? – спросил он вместо того, чтобы сказать, что собирался.

– Обсуждал.

– Какова его оценка последствий взрыва бомбы?

– Я так понимаю, что он готов её вам официально предоставить на экстренном заседании кабинета, господин президент.

– Уверен, что так и есть. Уверен, также, что вы ожидаете, что я приму решение только после того, как у каждого члена кабинета будет шанс изложить мне его или её мнение относительно того, как мне следует поступить.

В голосе президента была едва уловимая едкая нотка, и Саттлза заметно порадовала слабая вспышка изумления в тёмных глазах Баннистера.

– Тем не менее, – продолжил Саттлз, – давайте не будем терять время, делая вид, что кто-либо из них может сказать что-либо, что будет иметь такой же вес, как ваша рекомендация, главный маршал. Так что просто расскажите, что вам сказал министр Стайлз.

– По его оценке в наихудшем случае мы потеряем электронные записи примерно за две недели. Любая запись немедленно дублируется в резервной компьютерной сети банка, а дважды в месяц генерируется полный бэкап, который отправляется в отдельное хранилище в Нью-Свонз. К сожалению, Вестман выбрал для своего удара время непосредственно перед очередным бэкапом. А компьютеры резервной сети находятся в подвальных помещениях банка… то есть они даже ближе к бомбам – предполагая, что она в служебных тоннелях – чем основные. Похоже, он также сумел перерезать наземную линию связи с Нью-Свонз, чтобы предотвратить и любые попытки произвести аварийный дамп. Кроме того, служба безопасности банка уже произвела эвакуацию – по моему приказу, господин президент – так что, даже если бы на это было время, у нас нет и физического доступа, чтобы скопировать данные.

– Разумеется, потеря записей представляет собой только часть проблемы. Когда бомбы сработают, они уничтожат мэйнфреймы банка, все три. По словам министра, мы скорее всего сможем восстановить порядка восьмидесяти процентов записей по бумажным документам и электронным записям в филиалах, но на эту работу уйдут недели – в лучшем случае. Подозреваю, что он в этом отношении слишком оптимистичен, господин президент, поскольку одна только замена центральной сети банка будет той ещё проблемой. Но именно это он собирается вам сказать.

– А он случайно не упоминал, какого он ожидает эффекта для экономики?

– Не думаю, что у него есть хотя бы малейшая идея, господин президент. И не думаю, что у кого-либо есть. Такого никогда раньше не случалось. Я не жду ничего хорошего, не ждёт и он, но по его ощущениям, если только не разразится откровенная паника – что на мой взгляд маловероятно – эффект не должен дойти до степени панической рецессии, о которой вы упоминали ранее.

– Что вовсе не говорит о том, что это не будет нам стоить миллионов, возможно даже миллиардов.

– Нет, господин президент. Не говорит.

– И вы по-прежнему рекомендуете, чтобы мы смирились с ущербом и не посылали сапёров в попытке его предотвратить?

– Господин президент, если бы я думал, что есть хотя бы один чёртов шанс обезвредить эти бомбы не дав им сработать, я бы лично повёл сапёров в туннели. Я так не думаю. Поэтому и рекомендую не добавлять погибших людей к тому ущербу, который мы всё равно понесём. Бомбы сработают, сэр. Мы на самом деле хотим погубить своих людей и принять политические последствия того, что в глазах электората мы поступили так потому, что были слишком глупы, чтобы прислушаться к предупреждению Вестмана?

Саттлз несколько секунд в молчании смотрел на него. Затем системный президент глубоко вдохнул, опёрся ладонями на стол и поднялся.

– Ладно, главный маршал, – вздохнул он. – Пойдёмте на заседание кабинета. И, если не возражаете, – он выдавил улыбку, – позвольте мне по крайней мере притвориться, что я выслушал всех остальных, прежде чем решить, что мы поступим по вашему.

– Разумеется, господин президент, – произнёс Тревор Баннистер и встал, демонстрируя гораздо более искреннее, чем обычно, уважение президенту.

"Чёрт подери, – подумал он, выходя из кабинета вслед за Саттлзом, – может он, в конце концов, нашёл в себе силу воли. Было бы неплохо, если бы вдобавок он нашёл и мозги, но кто знает? Может, и они найдутся, если он когда-нибудь решится встать и использовать их".