Текст книги "Огненный шторм"

Автор книги: Дэвид Класс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

4

Какой там отдых. Бросаю якорь у причала. Везде суда, большие и маленькие. Яхты. Трехмачтовая шхуна. Плавучие дома. Скорлупки и посудинки. В общем, сами разбирайтесь, как они называются. Вот он, Манхэттен. Верховный плавильный котел. Сижу на палубе и гляжу на освещенные окна домов.

Думаю о папе и маме. Они всегда были рядом. Мама возится в садике. Свежие овощи и травы. Такой я ее и помню. Идет из садика в дом со свежесобранными помидорами и базиликом. Линялые джинсы. Старая футболка. Рабочие ботинки. Я бросаю мяч в баскетбольное кольцо на лужайке. Мама проходит мимо. «Обед через двадцать минут, – объявляет она. – Эх, вот попробуешь эти помидоры… Ну-ка, интересно, попадешь в кольцо?»

Я разбегаюсь с двадцати футов. Прыгаю. На пике прыжка – в двадцати пяти дюймах над лужайкой – бросаю мяч в кольцо так, что только сетка зашуршала. «Неплохо, – улыбается мама. – Спорим, второй раз так не получится?»

Ее улыбка. Не самая теплая в мире – моя мама не из тех мам, которые любят телячьи нежности, зато она всегда была рядом.

Так ли это? Ее улыбкам недоставало теплоты, а поцелуям – убедительности, потому что она тебе не мама, чучело. Она трудилась за кого-то. И никогда тебе не говорила. Восемнадцать лет молчания – это та же ложь.

Видимо, у мамы были свои причины.

Все равно это предательство.

Папа. Гоняет мяч со своим малышом в Хедли-парке, спускаются сумерки, начинают мерцать светлячки. Белые полосы на мяче крутятся в полумгле. Над рекой восходит луна. Беги-ка туда, говорит папа.

Ладно тебе, пап, тебе дотуда не добросить!

Шутишь? У меня удар как из пушки! Беги!

Я и бегу. И папа запускает мяч своим пушечным ударом. Мяч описывает высоченную дугу. Очень далеко. Но я бегу вслед. Мяч падает мне в руки. Молодчина, сынок. Отлично бегаешь. А теперь давай-ка бросай обратно. Закрути как следует. Бросай прямо мне – бегун я уже не тот, что прежде.

Спасибо за тренировки, папа, но ты забыл рассказать кое о чем важном. Каким же бегуном ты был прежде, а? Точнее, далеко ли ты бегал? От кого мы убегали? Кто нас преследовал? Совершил ли ты какую-то оплошность? Или мама? Почему вы мне никогда ничего не рассказывали? Потому что вы мне не доверяли? Похоже на то. Очень неприятная мысль, но похоже на то. Зря ты мне не доверял, папа. Я бы тебе чем-нибудь помог. А теперь тебя, наверное, больше нет. Тебя поймали. И у меня есть все основания подозревать, что и мамы больше нет. Она знала, что за ней придут. Именно поэтому она обняла меня на прощание. И даже заплакала.

И вот я сижу в катере – с пустыми руками. Ничего не знаю. Есть нечего. Денег нет. Идти некуда. И не к кому.

Обыскиваю катер. От носа до кормы. Кое-что нашел. Фонарик. Теперь обыскивать удобнее. Внизу каюта. Ничего лишнего. Койка. Похоже, в ней ни разу еще не спали. Ложусь на секунду. Даже не пытаюсь закрыть глаза. Сон – слишком простой выход, стоит мне заснуть, и я попался.

Встаю. Смотрю дальше. Набор инструментов. Бутылки с водой. Зубная щетка в пластиковом футляре. Туалетная бумага – нераспечатанная полиэтиленовая упаковка. Один крошечный шкафчик. Запертый. Ключа нет. Мириться с этим я не в настроении. Ударяю в дверцу кулаком. Она крепче, чем кажется на первый взгляд. Нахожу в инструментах отвертку. Отжимаю дверцу.

Внутри не так уж много. Коричневый конверт. Пачка бумаг. Надеюсь, что в них объясняется, кто я такой и что происходит. Как же, как же. Документы. Технический паспорт на судно. На мое имя. Ух ты, катер-то мой.

За бумагами лежит еще что-то. Коробочка. Внутри часы. На вид старомодные. Крупные черные цифры на белом циферблате. Короткая толстая часовая стрелка и минутная, гораздо тоньше, обе сапфирово-голубые. Массивный темный металлический браслет – когда на него падает луч фонарика, он блестит. Застегиваю браслет на левом запястье. Сидит как влитой.

Обратно на палубу.

Небо на востоке светлеет. К причалу подгребает человек на байдарке. За пятьдесят. Седые волосы окаймляют лысину. Косматые седые брови.

– Доброе утро, – говорит он. – А я думал, только я встаю рано, как ненормальный.

– Доброе утро, – отвечаю.

– Отличный катер. На вид быстроходный.

– Да, очень. Спасибо. Хотите, продам?

– Шутите?

– Нет. Скидку сделаю.

Огибает катер на байдарке.

– Вообще-то катер у меня уже есть, – говорит.

– Катер лишним не бывает.

– Ничего подобного, – говорит он. – Одного уже многовато. Сплошные хлопоты, ремонт и расходы. Геморрой. А два – сразу инфаркт. Сколько просите?

– А сколько не жалко?

– Две штуки.

– Четыре.

– Три, – предлагает он. – Это еще не предложение. Так, гипотеза.

– Встречная гипотеза – три с половиной. Наличными.

Седые брови сходятся на переносице.

– Вы его что, угнали?

– Он мой. Бумаги в порядке. Три с половиной наличными – и он ваш по закону. Хотите, пригласите юриста.

– Я сам юрист, – улыбается он. – Можно осмотреть судно?

Через три часа открываются банки, и еще через полтора часа я схожу на пристань с тридцатью пятью сотенными купюрами в бумажнике. Прощай, катерок. Прощай, последняя память о папе. Ты был моим домом одну ночь, всего-то часов десять, но я к тебе привязался.

Теперь я бездомный. Щепка в водовороте Манхэттена. Люди проезжают мимо на велосипедах. Пробегают трусцой. Слишком много народу. Все незнакомые. Да, но именно этого тебе и надо – ты же хочешь замести следы. Куда же я иду и что я делаю?

Детская площадка неподалеку от причала. Дети смеются. Меня туда тянет. Дети – это как-то безопасно. А их родители кажутся более благонадежными, чем прочие незнакомцы. Сажусь на скамейку у песочницы.

Идет время. Минуты. Часы. Прокручиваю в голове события минувшей ночи. Снова и снова. Не верится. Иду купить себе хот-дог в киоске. Лимонад. Когда я открываю бумажник, чтобы заплатить, продавец замечает пачку сотенных. Наблюдательный. Осторожнее, Джек. Это большой город.

Иду обратно на площадку. Ем хот-дог. Полуденное солнце бьет в глаза. Не спал целую ночь. Веки набухают и весят тонну. Откидываюсь. Несколько минут клюю носом. Потом какой-то малыш падает с качелей и вопит, и я просыпаюсь.

Кто-то на меня смотрит. С соседней скамейки. Девушка. Миленькая. Очень. Когда я смотрю на нее, сразу отводит глаза. Блондинка, длинные волосы. Открытая тетрадка. Ручка. Что-то вроде школьной формы. Юбка. Блузка. Гольфы. Видно голые бедра. Сексуально.

Смотрю в сторону. Через несколько секунд чувствую, что она опять на меня смотрит. Поворачиваю голову. Глаза встречаются. Разом отводим взгляд. Разом смотрим снова. Оба смущенно хихикаем.

– Привет, – говорит. Заговаривает первая. Вот они, нью-йоркские девушки. Не стесняются.

– Добрый день, – отвечаю.

– Ты так крепко заснул. Даже храпел.

– Ночь не спал, – говорю я ей.

– Вечеринка?

– Хуже.

– А что тогда?

Отвечаю вопросом на вопрос:

– А что это за форма?

– Ой, представляешь, нас в «Дрерли» заставляют это носить. Кошмар, правда?

– Это твоя школа?

Она смеется. Чудесный смех. Красивые зубки. Светлые волосы блестят на солнце.

– Ты откуда приехал?

– Что? Почему ты спрашиваешь?

– «Дрерли» – одна из самых известных школ в городе. Я думала, все о ней слышали.

– Я турист.

Глядит на меня. Испытующе. С любопытством. Немного опасливо. С большим интересом.

– Ты тут с родителями? Или с друзьями?

– Нет, один.

– Круто, – говорит она. А потом, после секундного размышления: – Ты случайно не сексуальный маньяк?

– Что?

– Это я так, проверяю. Девушка должна быть осторожной. Вдруг ты пристукнул родителей, спалил дом и подался в бега?

– Нет.

– Но ты же в бегах, да?

– Не люблю, когда меня расспрашивают.

– И я не люблю, – говорит она. – Можно, я сяду на твою скамейку?

Киваю. Она подходит. Плюхается на скамейку рядом со мной. Пахнет приятно.

– Меня зовут Райли, – говорит она. – Для друзей – Рай.

– В смысле не ад?

– Это с какой стороны посмотреть, – смеется она. – А у тебя имя есть?

– Джек.

– Джек, а ты часто гуляешь на детских площадках?

– Я не знаю города. Решил, что тут спокойнее, – дети же.

Лицо у нее светлеет.

– Здесь действительно спокойнее. Только крысы водятся. Вылезают, когда темнеет. Дети уходят, крысы приходят.

– А ты что тут делаешь, Рай?

– Уроки. – Она показывает тетрадку. – Сочинение по английскому. Описать сценку из жизни. Не больше двухсот слов. Попробуй-ка опиши хаос, когда у тебя не больше двухсот слов.

Оглядываем площадку. Маленький мальчик плачет, потому что натолкнулся на маленькую девочку и упал. Девочка тоже плачет. Вопит младенец – мама меняет ему подгузник. В песочнице двое мальчишек швыряют друг другу песок в лицо. Чей-то папа у горки кричит что-то в мобильник, абсолютно не замечая, что его ребенок примеривается нырнуть за бортик горки и сломать себе шею.

– Понимаю, – говорю. – Кажется, у тебя на уроках английского приветствуется творчество. Мы в школе только и делаем, что читаем «Дэвида Копперфилда».

– Обожаю Диккенса.

– Я тоже, но читать по книжке в полугодие… Я за первые же выходные ее проглотил.

– Ничего себе, – говорит Райли. – Длинные были выходные, наверное. А у тебя там вечеринок не устраивают?

– Бывает.

– Обожаю вечеринки, – лукаво признается она. – Такое совпадение – одна моя подружка как раз сегодня устраивает вечеринку. Хочешь сходить, Джек?

Райли, пойми меня правильно. Есть вещи, которых ты не знаешь, а я не могу рассказать. Во-первых, я спасаю свою шкуру. Во-вторых, у меня осталось всего два чувства – потрясение и горе. Я утратил отца и мать. Детство. И наконец, на свете есть Пи-Джей.

– Спасибо. Очень мило с твоей стороны, но я не могу. В другой раз.

Она надувает губки. Действенный ход.

– Почему?

– Мне сейчас не потянуть шикарную манхэттенскую вечеринку.

– Брось, будет совсем не скучно. Повеселимся. Сходи, сам увидишь!

– Рай, у меня сейчас тяжелые времена.

– Знаешь, Джек, я это, в общем-то, поняла. Именно поэтому тебе и нужна вечеринка.

Я пускаюсь в объяснения:

– Понимаешь, я утром не мылся. Мне не во что переодеться. И вообще я не в форме.

– Помыться можешь у меня. Одежду мы постираем. Что-то мне подсказывает, что после ванны ты очень даже ничего.

– А что скажут твои родители, когда ты приведешь в дом такого бродягу?

Райли пожимает плечами. Удобный случай тряхнуть головой, чтобы откинуть волосы. Что-то у нее с родителями не то.

– Они в Париже, – говорит она, как будто все родители на свете регулярно там пропадают. – Папа по делам. Мама за покупками. Так что в большой старой квартире сейчас живу только я. И мне ужасно одиноко. – Она поднимается. – Ну что, Джек, идешь или нет? Я редко приглашаю дважды и никогда – трижды.

Я тоже поднимаюсь. Прости меня, Пи-Джей. Но у меня в Нью-Йорке только один друг. И мне до зарезу нужен горячий душ.

5

Улица Сентрал-парк-уэст. Роскошные на вид дома с привратниками у дверей. Бегуны в стодолларовых кедах. Мальчишки на роликах и в дизайнерских очках. Няни с колясками-паровозиками. Парк совсем рядом, буквально у порога. Недешево, конечно. Зато удобно и безопасно.

– Вот мой дом, – объявляет Райли. – Здравствуйте, Чарлз.

Швейцар вежливо кивает:

– Добрый день.

Окидывает меня беглым взглядом и отводит глаза. Открывает дверь.

Темный вестибюль. Бархатный ковер до самого горизонта. На стенах живопись. Пейзажи, море. Что это – жилой дом или музей? Садимся в лифт. Пятнадцать кнопок с цифрами и «П» на самом верху. Райли нажимает «П».

– Я так понимаю, это не парковка, – говорю. – Разве что вертолетная.

– Пентхаус, – отзывается Райли. – Ничего особенного.

– Тебе легко говорить. А для такой деревенщины, как я…

– Может, ты и из провинции, но не деревенщина, – отвечает она. Протягивает руку и гладит меня по щеке. Откидывает волосы у меня со лба. – У тебя хорошее лицо, – говорит она. – Я в людях разбираюсь. Развитая интуиция. Ты ведь не маньяк, правда?

– Ты уже спрашивала, с тех пор ничего не изменилось.

– Потому что если ты маньяк, то берегись, – продолжает она. – У меня черный пояс по карате. И собака. И дом охраняется.

– За меня можешь не беспокоиться, – отвечаю.

Лифт останавливается. На площадке «П» всего одна дверь. Ничего себе – у них целый этаж!

Мы стоим на коврике с надписью «Добро пожаловать», и Райли ищет ключи.

Что-то мне подсказывает, что пентхаус в таком доме – штука недешевая.

– А чем занимается твой отец?

– Знаешь, что такое фондовые опционы?

– Так, не очень.

– Вот и я не знаю, – признается она. – А он знает. По крайней мере, так думают его клиенты.

Она усмехается. Понятно. Богатый папочка. Райли открывает дверь. Впускает меня.

Райли, я не сомневаюсь, что в моих советах насчет безопасной жизни на Манхэттене ты не нуждаешься, но даже если у тебя фантастическая интуиция и черный пояс по карате в придачу, все равно не стоит приглашать домой незнакомых парней, когда родители в отъезде.

– Я тебе доверяю, – говорит она, показывая мне дорогу в длинной передней. – Не знаю почему, но доверяю.

Ты читаешь мои мысли, да, Райли?

– Ты что, мысли читаешь? – спрашиваю.

Райли хихикает.

– Ты именно об этом и думал? Да, понимаю, наверное, со стороны кажется, будто я веду себя как дура. Но я выросла в этом городе и здорово разбираюсь в людях. Джек, от тебя так и веет уверенностью в себе. К тому же плохие мальчики не читают «Дэвида Копперфилда» за одни выходные. Вуаля!

Боже мой, Райли! Что бы там ни делал твой папа ради своих клиентов, судя по всему, это приносит доход. Мы входим из передней в гостиную – размером с баскетбольное поле и с окнами от пола до потолка.

Через эти окна в квартиру льется Манхэттен. Центральный парк – изумрудные лужайки и синие пруды. Жилые кварталы до самого Гарлема. Эмпайр-стейт-билдинг указывает направление на деловой центр. За парком вздымаются здания Ист-Энда, а дальше блестит Ист-Ривер.

– Ух ты, – говорю. – Вид на миллион долларов.

– Через некоторое время привыкаешь и перестаешь замечать, – вздыхает Райли. – Тут внизу Земляничные Поля. Памятник Джону Леннону. Обожаю его музыку. Его застрелили прямо рядом с «Дакотой». [3]3
  « Дакота» – название здания, где жил и возле которого был убит Джон Леннон.


[Закрыть]Смотри, какая вокруг бассейна беговая дорожка. Лучшее в мире место для бега – в сумерки, когда огни только загораются. Хочешь перекусить?

Где-то лает пес. Это не веселое игривое тявканье. Скорее низкий сердитый рык. Надеюсь, этого бобика держат на цепи. Может, я и деревенский мальчик, но собак не люблю. У меня их и не было никогда. Да и в голову не приходило завести. Слишком хлопотно. А та псина, которая рычит в квартире Райли, кажется мне особенно неприятной.

– Потом. Вот от душа я бы не отказался.

Через несколько минут я смываю грязь и страх.

Струи горячие и колючие. Шампунь и мыло дорогущие. Из окна сбоку открывается вид на парк. Что я здесь делаю? Прячусь? В таком месте и прятаться приятно. Но что мне делать дальше? Не навлекаю ли я опасность на Райли тем, что общаюсь с ней? Если я пытаюсь снять с себя метку, имею ли я право ставить метку на других – одним своим присутствием?

Не думай слишком много. Ты побывал в такой передряге. Все контролировать нельзя, но на данный момент обстоятельства складываются неплохо.

Расслабься, Джек. Радуйся жизни. Ты это заслужил.

Выключаю душ. Моя одежда – в Райлиной стиральной машине. Надеваю халат, который она мне дала. Синий шелк. Все тело покалывает после душа. Шелк на распаренной коже – это чертовски приятно.

Иду по квартире.

– Райли! Ты где?

– Тут! В спальне.

Ничего себе! В спальне!

Играет джаз. Комната Райли. Вид на парк. Уютная терраска. Плюшевые мишки на просторной кровати с пологом.

– Ой, какой ты хорошенький, когда чистенький, – говорит Райли. – Даже пахнуть стал приятно.

– Догадываюсь, спасибо. На какую вечеринку мы собираемся? Надеюсь, на званый обед?

Она смеется:

– К сожалению, Мередит никогда гостей не кормит. Но я тебе кое-что раздобуду прямо здесь. Хочешь, Джек, я тебе спину помассирую?

Спрашивает она так, словно на свете нет более невинного занятия.

Вспоминаю Пи-Джей.

– Вообще-то, наверное, не стоит…

– Я классно умею делать массаж. Ходила на курсы в «Рибок-клуб». Это фитнес-клуб, туда мои предки записаны. Ну давай, ложись.

Красивая девушка предлагает сделать профессиональный массаж. Таким искушениям противиться трудно. Ложусь. Райли забирается на кровать. Садится на колени рядом со мной. Чувствую прикосновение теплых маленьких рук к спине через шелк. Проворные, неожиданно сильные пальцы.

– Постарайся расслабиться, Джек… Ух, ну у тебя и мышцы! Наверное, с утра до ночи качаешься.

– В перерывах между Диккенсом.

– А каким спортом ты занимаешься?

– Так, иногда в футбол играю.

– Слушай, у тебя такие мышцы, что мне и не докопаться… Халат мешает. Давай-ка его снимем.

Я останавливаю ее руки.

– У меня под ним ничего нет.

– Ах, какие мы стеснительные! Знаешь, мне уже приходилось видеть голых мальчиков со спины. Устраивайся поудобнее, Джек!

Она откидывается назад и стягивает с себя блузку. Теперь на ней только лифчик.

У меня перехватывает дух. Ну и ну. Все происходит слишком быстро, а педаль тормоза что-то не нащупывается.

Райли снимает с меня шелковый хитон. Если захотите, приятель, посмотрите в словаре, только потом, не сейчас. Сейчас обстановка слишком пикантная для того, чтобы отвлекаться на словарь. Райлины руки скользят у меня по спине. Она мажет ладошки массажным маслом. Кругами растирает мне лопатки. Склонилась надо мной. Светлые пряди щекочут спину. Пульсирует джаз.

– Отпусти, – шепчет Райли.

– Что?

– Напряжение. Постарайся расслабиться. Слушай музыку. Вытяни руки над головой.

Вытягиваю руки.

– Хорошо. А теперь закрой глаза и расслабься.

Закрываю глаза. Позади безумные, трагические, немыслимые двенадцать часов. Мне нужно человеческое участие. Может быть, не такое горячее, но, в конце концов…

– Так-то лучше, – хвалит меня Райли. – Глаза закрыл? Послушный мальчик. Выдам тебе маленький секрет. Когда ты задремал на площадке, я подошла и как следует тебя рассмотрела. Ты был такой красивый. И во сне выглядел так невинно. Поэтому я тебе поверила.

Слезает с кровати. Делает джаз погромче. Глаза у меня закрыты. Слушаю музыку. Стараюсь особенно не думать.

Ты это заслужил, твержу я себе.

– Вытяни руки еще немножко, – просит Райли. – Это специальный прием, чтобы расслабить плечи.

Она сидит в изголовье и тянет меня за запястья. Внезапно я чувствую прикосновение металла.

Клац!

Глаза открываются сами собой. Пытаюсь вырвать руки. Райли приковала меня наручниками к спинке.

Она издает утробный рык. Такого как-то не ожидаешь от благовоспитанной ученицы «Дрерли», живущей на улице Сентрал-парк-уэст. Триумфальный рев. Словно хищник, поймавший отличную добычу.

Выворачиваю шею, чтобы поглядеть на нее.

Это уже не Райли. Она во что-то превращается. Кожа зеленеет. Глаза сужаются. Растут клыки.

Я слышу собственный умоляющий голос:

– Ты кто? Я тебе ничего не сделал! Отпусти меня!

Она обдумывает мое заявление. Клыки поблескивают. Язык свисает изо рта на четыре дюйма. Райлиподобная тварь склоняется ко мне. Шипит:

– А говорят, я никчемный горм. Говорят, иди охоться в одиночку. Теперь поглядим, кто тут никчемный. Самого принца поймала. И никто мне не помогал. Вот он. Связанный, полный кровушки, совсем готовенький, приходите-берите.

Наклоняется над кроватью. Кусает меня за ногу. Острая колющая боль. Кричу. Меня еще никогда не ели заживо. Изо всех сил стараюсь вырвать руки из наручников. Руки немного подаются, но не сильно. Спинку не сломать. Я сильный, но стальная труба сильнее.

Райли смотрит на меня и ухмыляется.

– Никуда ты не денешься. Просто хотела сама попробовать королевской крови. Сладенько. Ну что, дать тебе последний шанс? Говори. Где он?

Я тоже смотрю на нее. Заставляю себя сосредоточиться. «Последний шанс» – это звучит зловеще. Выдавливаю:

– Кто? «Он» – это кто? Или что?

Тварь наклоняется. Когти у нее – как кинжалы. Полосует мне спину. Опять кричу. Джаз все заглушает.

– Скажи мне, – шипит она. – Тебе все равно конец. Весь вопрос в количестве боли перед вечной тьмой. Я могу выдать тебя им, получить награду и пойти своей дорогой. Но я хочу большего, а что хорошо для меня, хорошо и для тебя. Так что я спрашиваю во второй раз: где он?

Гляжу в желтые глаза. Бессердечные. Бездушные. Думай, Джек. Время уходит.

– Я хочу тебе помочь. Но не могу сказать тебе, где он, если не знаю, что это за «он». Честное слово, я представления не имею, что происходит. Так что если ты мне объяснишь…

Замолкаю. Райли этим не купишь. Опять дергаю наручники. Руки почти удается освободить. «Почти» не считается.

Мне бы какой-нибудь смазки… Возможность только одна.

Моя кровь. На спине ее полно. И на ноге. Никакого толку. Вдавливаю темный металлический браслет от часов в кожу правого запястья. Грубые кромки металлических звеньев врезаются в гладкую кожу. Больно. Нельзя показать этой твари, что я делаю.

– Проваливай ко всем чертям, – говорю. – Я тебя не боюсь.

– Все черти сами к тебе придут, – заверяет она меня. Наклоняется еще ближе. Не самое душистое дыхание на свете. – Знаешь, что с тобой сделают, чтобы разговорить? Свежевание нервов. Такого даже я не делаю. Но я это видела. Люди визжат, будто их пожирают заживо. Длится часами. Все-все расскажешь, как миленький. Расскажи сначала мне. Я убью тебя прямо сейчас. Скажу, что ты пытался сбежать. Избавлю тебя от нескольких часов пыток. Это твой единственный шанс. Где он? Где Пламенник?

Кровь на запястьях. Медленно высвобождаю правую руку из наручника. Получилось.

– Нагнись поближе, я скажу на ухо.

Она нагибается. Шипит от нетерпения:

– Скажи. Даю честное слово, что убью тебя быстро.

– Спасибочки, – отвечаю и хватаю ее. Рывком сажусь. Хук справа. Тварь спиной врезается в стену. Впервые в жизни бью девушку. Впрочем, ее никак не назовешь маленькой принцессой.

Отскакивает от стены. Не падает. Скалит клыки. Ударяет меня ногой. Кунг-фу, что ли? Попадает в грудь. Лечу с кровати.

Приходить в себя некогда. Тварь сидит на мне верхом. Хлещет когтями по лицу. Бьет ногами в живот и в пах. Для меня она слишком быстрая. Слишком умелая. Мне против нее не продержаться.

Джек, задействуй свои активы. Вес. Силу. Хватаю ее за бока и швыряю на кровать, словно мешок с футбольными доспехами. Набрасываю одеяло ей на голову, чтобы она ничего не видела. Тварь дико выгибается. Закатываю ее в одеяло и простыни. Туго увязываю в узел поясом от халата и электрическим шнуром.

Тащу этот кокон из одеяла и простыней в массивный платяной шкаф. Засовываю внутрь. Закрываю дверцу. Ставлю перед шкафом тяжелый комод. Подпираю комод кроватью. Кровать – письменным столом. Баррикада весом пятьсот фунтов. Даже если эта тварь сумеет выбраться из кокона, наружу ей не пробиться.

Выключаю джаз. Мажу левое запястье кровью и сдираю наручники – они падают на пол. Стою. Сердце колотится. Грудь ходит ходуном. Гляжу в зеркало на себя голого. Кровавое месиво.

Первая мысль – схватить одежду и бежать. Пока Райли не выбралась из шкафа. Или пока не вернулся ее папа. Если у нее есть папа. Если у нее когда-нибудь был папа. Если она вообще она. Я не знаю, с чем дрался, но понимаю, что под известные классификации оно не подпадает.

Промываю раны, заклеиваю пластырем. Ищу одежду. Райли не положила ее в стиральную машину. Свалила на пол в кухне. Стирать ее было ни к чему. Райли знала, что одежда мне не понадобится.

Одеваюсь. Приятно снова быть одетым. Теперь бежать? Нет. Потому что она из их мира. Кто бы они ни были. Поэтому здесь может найтись объяснение происходящему.

Долго я здесь не пробуду. Не исключено, что каждая секунда в этом пентхаусе чревата опасностью. Но я хочу осмотреться. Жажда знаний перевешивает желание свалить отсюда куда подальше.