Текст книги "Астральный гамбит (СИ)"

Автор книги: Денис Кащеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Глава 8

в которой я настаиваю на своем

Простившись с Миланой, по дороге на полигон я устроил Фу допрос с пристрастием – намереваясь выяснить, как именно тот сумел, якобы беспалевно, организовать утечку информации о случившемся в спортзале. И к немалому своему удивлению, ничего толком не добился. Сперва фамильяр пытался юлить, всячески уходить от прямого ответа, а будучи наконец приперт к стене, заявил, что открыться не вправе – не его сие, мол, тайна. Не помогла даже угроза вышвырнуть его без выходного пособия в Пустоту – должно быть, дух не почувствовал во мне на это решимости, и потому осмелел.

«Воля ваша, сударь, – вздохнул Фу, – но все, что мог – и даже чуть больше – я рассказал. Смею лишь снова заверить, что действовал и действую исключительно в ваших интересах».

Из по крупицам вытащенных у «паука» клещами полуобмолвок картина складывалась приблизительно следующая. Один из «жандармов» тщательно хранит некий секрет – сугубо личного характера. И настолько им дорожит, что, узнав правду, Фу не побоялся к этому кадету заявиться. Разумеется, не в качестве моего фамильяра, а как обычный «злыдень бестелесный». Разоблачения дух не страшится: оно неизбежно окажется взаимным – и фатальным для той, так и не названной мне стороны. И если здесь кто-то чем-то все же рискует, то только сам Фу, и ни коим образом не я.

Вот этого-то кадета – я даже не понял, о парне шла речь или о девице – тщательно проинструктировав, «паук» и подослал к Воронцовой.

Назвать же имя «агента» мне, своему хозяину, фамильяру, типа, мешает некая «астральная солидарность» – духи разберут, что это такое. То есть духи-то как раз, небось, понимают, о чем тут речь – в отличие от меня.

Ну и до кучи шла пирамида заверений, что ежели, паче чаяния, тайна сия начнет представлять для меня даже не угрозу – малейшую тень угрозы – то Фу непременно, сразу же, во всей полноте, не взирая ни на какой астрал… В общем, «агента» мне сдаст. Но не теперь.

Ни в какую Пустоту фамильяра я, конечно, гнать не стал, но как смог, дал ему понять, что очень и очень им недоволен. «Паук» кротко заверил, что все понимает, и пристыженно – а может, и наоборот, подспудно посмеиваясь – затих.

Ясное дело, на полигон я пришел далеко не в самом умиротворенном настроении. А вот поработали мы там с Терезой на славу. Поначалу, правда, никак не могли друг под друга подладиться, и в результате я нечаянно приложил фон Ливен Зеркалом – столь крепко, что думал уже тащить ее к тетеньке-целительнице. Но обошлось.

А потом как пошло-поехало!.. Только зал ходуном ходил! Дважды молодая баронесса разряжалась в ноль, несмотря на свой вполне солидный Окольничий уровень по мане – приходилось ее подпитывать. Причем, если в первый раз предложение «подзаправиться» от моих запасов было воспринято Терезой спокойно и по-деловому, то во второй – почему-то смутило, аж до багряного румянца на щеках. Заметного, хотя она и так была здорово раскрасневшейся от интенсивной тренировки.

Я было подумал, что ей сделалось стыдно за столь стремительный слив в ноль – тогда как я еще полон. Но когда, принимая ману, в какой-то момент фон Ливен вдруг стиснула пальцами мою ладонь словно клещами и тихо охнула – заподозрил, что дело тут, возможно, в чем-то ином.

Впрочем, контроль над собой молодая баронесса потеряла разве что на миг, и буквально через пару секунд я уже не был уверен, что сбой мне не почудился – тем более, что сам я при этом не ощутил внутри ничего, кроме собственно расхода магии.

– Вот ведь как… – пробормотала Тереза, когда наши руки расцепились. – Еще днем, в спорткомплексе, собиралась предложить вам свою ману – но подумала, что обстановка не располагает. А теперь вместо этого взахлеб пью вашу…

– Хм… Бывает… – несколько невпопад пробормотал я, гадая, что же все-таки такое сейчас между нами случилось.

– Надо было сразу, конечно, – по-своему поняла мою реплику фон Ливен. – Но лучше поздно, чем никогда. Молодой князь, я бы почла за честь предложить вам свою ману! – решившись, выговорила она ритуальную формулу.

– Это честь для меня, сударыня! – заявил я в ответ, снова протягивая Терезе руку. – В ознаменование чего охотно приму у вас мерлин! – сказал, и вдруг оробел: а ну как, перестав отдавать и начав забирать, тоже буду вынужден судорожно сцеплять пальцы и сдерживать блаженные хрипы? Морально ни к чему подобному я по-прежнему готов не был…

Ничего и не случилось. Запрошенный мерлин капнул в мою копилку, не задев по пути ни единой душевной струнки, ни одной эмоциональной клавиши.

Ну, вот и ладушки!

После этого мы с Терезой проработали в зале еще около полутора часов – почти до самого ужина – весьма эффективно и без каких бы то ни было эксцессов.

В столовую я возвращался уже совсем в ином, приподнятом расположении духа, и еще по дороге заметил, что в Иванкином окружении произошли изменения. Востряков, Вастрякова и фон Функ все так же липли к новенькой, а вот Гурьев теперь держался от них в стороне, снова прибившись к Муравьевой. Не знаю, что там у них произошло в мое отсутствие: Иванова ненароком отшила молодого графа или Маша включила режим «Комната 333!», но соседи по второй парте воссоединились. За ужином они тоже сидели рядом – как и в прошлые дни было – и робкие попытки Гурьева покоситься-таки на противоположный от меня край стола как в стену упирались в выступающий бюст Муравьевой.

А после ужина состоялось вечернее построение курса, из-за таки начавшегося дождя (а вдали и погромыхивало) организованное в вестибюле первого этажа здания казарм. Поклонская, по слухам, ушла в дозор вместе со своими старшими подопечными, и подвести итоги первого учебного дня к нам явился сам есаул Корнилов. Задержал он нас ненадолго: только чтобы озвучить текущие результаты по отделениям. Лидировали «жандармы» – 132 очка. Остальные сильно отстали: «воронцовцы» набрали всего 60 баллов, «ясухаровцы» и вовсе пока довольствовались 48-ю. Впрочем, это ни у тех, ни у других еще физподготовки не было – с гарантированными 72-мя очками только на отборочных упражнениях, так что почивать на лаврах нам было рано.

Так или иначе, пока командные результаты не могли не радовать. Ну а что касается внутреннего зачета – здесь мне еще, конечно, предстояло поработать. Но это уже было проблемой дня завтрашнего, а нынче ночью меня еще ждали пресловутые гонки.

* * *

В комнату Воронцовой, выбранную местом сбора нашей команды, я явился за пять минут до назначенного времени – полуночи. Казарменные правила у кадетов были несколько мягче, чем у абитуриентов, и для того, чтобы войти внутрь, мне хватило приглашения молодой графини – формального согласия ее отсутствовавшей соседки не требовалось.

Внутри я застал Тоётоми, понятно, Милану и, нежданно, еще одну девицу – невысокого росточка, коротко стриженную шатенку, стоявшую у окна, спиной к входу в комнату, из-за чего узнал я ее не сразу. Одета она была не по форме, а в простое, но вполне приличное платье – должно быть, и сбившее меня с толку своим видом. И только когда молодая графиня окликнула ее не то по имени, не то по прозвищу: «Пири!» – девица обернулась, и я узрел у нее на лбу холопское клеймо, а на руках разглядел по четыре пальца. Ну и вспомнил ее саму – когда-то нас вместе продавал Воронцовым покойный купченок Ефрем, чтоб ему в Пустоте было тесно. Шатенку приобрела Милана, спалив ей в ходе жестокого испытания еще один палец (сейчас тот уже был на месте – исцелили, должно быть), а меня выручило Зеркало…

Холопы-«бурдюки» в Федоровке содержались на отшибе, в отдельном здании – чертоге номер восемнадцать. По мере необходимости хозяева могли их оттуда забирать и… использовать. Я однажды заставил себя туда заглянуть – рассудил, что, раз уж здесь это данность, которую не перебороть, нужно как-то с ней свыкаться, что ли… Ну и зашел.

Вышел разве что не в шоке.

Нет, условия, в которых жили при корпусе заклейменные, казалось бы, нельзя было назвать скотскими. Просторные светлые комнаты, мягкие чистые кровати. Еда, как мне сказали – та же, что и у кадетов в столовой, разве что без спиртного… Но сами обитатели восемнадцатого чертога производили то еще впечатление. Пара дюжин холопов обоего пола сидели или лежали недвижимо, невидяще пялясь в никуда. Скажешь такому встать – встанет, скажешь идти вперед – пойдет, пока не упрется во что-нибудь. Там настойчивости не проявит, лоб о стену разбивать не станет – просто остановится и будет стоять, пока не получит новой команды. Посадишь его за стол и велишь есть – поест. Не дашь команды – так и будет голодать прямо над разносолами. С туалетом наоборот: не отведешь вовремя – сделает свои дела на месте.

И все это спокойно так, часто даже с улыбочкой…

Приглядывала за холопами бабулька-мастеровая в чине вахмистра, она их как юниты в компьютерной игре переставляла.

Жутко. Мерзко. Горько.

А ведь что-то подобное по умолчанию ждало и меня! И, вероятно, стало с моими товарищами по несчастью, захваченными проклятым Адамовым в мире-доноре! Огинский, помнится, обещал их разыскать, но, даже будучи при власти, не особо рассчитывал успеть прежде, чем холопские печати поглотят личности ребят… Но а теперь-то воскресшему покойнику и неудачливому заговорщику наверняка не до того. Да и поздно уже дергаться…

Или еще нет?

«Поздно, сударь, – влез тогда с пояснениями Фу. – Раз их не нашли сразу, по горячим следам, пока сим занимался лично Сергей Казимирович – значит, концы были спрятаны тщательно. Смиритесь: в здравом уме вы своих друзей уже не застанете. Разве что…»

«Разве что – что?» – быстро спросил я.

«Я вижу два альтернативных варианта – увы, оба достаточно маловероятные. Первый: у кого-то из холопов могла проявиться интуитивная магия – как у вас с Зеркалом, хотя не исключена и какая-то иная непроизвольная техника. Сие, как мы теперь знаем, способно привести к снятию печати. Либо новый хозяин, заинтересовавшись случившимся, сам мог освободить холопа. Ну и второй вариант: Сергей Казимирович всех или некоторых похищенных благополучно отыскал, но скрыл сию информацию и от вас, и от меня».

«От вас-то он как мог скрыть?» – нахмурился я.

«Сие ему было по силам, сударь».

– То есть снова все замыкается на Огинского, – невольно сжав кулаки, пробормотал я вслух.

«На вашем месте я бы не тешил себя надеждой – даже такого рода, – заметил дух. – Шансы – минимальны…»

* * *

Повторюсь, условия для проживания холопов в корпусе были созданы нормальные (ну, если слово «нормально» в принципе может стоять по соседству со словом «холоп»), а вот одеждой свои «бурдюки» снабжали уже сами хозяева – кто во что горазд. И чаще всего это почему-то оказывались какие-то бесцветные и бесформенные хламиды или балахоны – нелепые и неприглядные. Именно поэтому меня в первый момент и сбило с толку надетое на девушке Пири неплохое платье.

– Зачем? – замерев на пороге, выговорил я.

– Что зачем? – непонимающе переспросила Милана, поднимаясь мне навстречу с кровати, на которой до того сидела.

– Зачем тебе сейчас «бурдюк»? – несколько придя в себя, хмуро уточнил я. – И вообще, разве разрешено брать на гонки холопов?

– Это не на гонки, – сообразила наконец, о чем я, Воронцова. – Это для портала – отсюда к точке старта. Открывать буду через перстень, – приподняла она руку с фамильным кольцом, – так что Пириных семьдесят пять мерлинов как раз хватит.

Ну да, помнится, Надя рассказывала, что существуют специальные артефакты – для снижения затрат маны на порталы. Значит, Слепок духа, что носит на пальце Милана, и на это годится.

Ладно, не в Слепке дело!

– У тебя же Окольничий уровень, – скривился я. – Почти Боярыня – сама как-то говорила! И что, пожалела семьдесят пять мерлинов?

– Мы не цветочки на лужок собирать идем, – пожала плечами молодая графиня. – Моя мана мне еще понадобится.

– Тогда воспользуйся моей, – с готовностью протянул я руку Воронцовой. – У меня хватит, ты знаешь. Только давай без «бурдюков»!

– Прошу прощения, я, наверное, что-то пропустил: а в чем проблема воспользоваться «бурдюком»? – подал голос Ясухару.

– Вообще никаких проблем, – развела руками Милана. – Кроме тараканов в голове у нашего чухонца, – уже раздраженно добавила она.

– Сэнсэй? – вопросительно посмотрел на меня Тоётоми.

– Пользоваться «бурдюком» гнусно, – отрезал я. – А пользоваться без крайней необходимости – подло втройне!

– Легко говорить – тому, у кого мана через край плещет, – хмыкнула Воронцова.

– Ну так и зачерпни через этот край, – моя рука все еще оставалась протянута к ней. – Сам же предлагаю!

– Я не пойму, по-твоему, от Пири что, убудет, если я ее выкачаю? – не уступала, однако, молодая графиня.

– Если ты вдруг не заметила, от нее уже убыло!

– Так ведь убыло же уже! Что ж теперь-то?! – взорвалась Милана. – И не надо на меня так смотреть, это не я ее клеймила!

– Скажи еще, что ту, первую девицу тогда не ты сожгла! – заорал в ответ уже я.

Да, я вовсе не забыл, при каких обстоятельствах произошло наше знакомство с Воронцовой! Может, и старался лишний раз не вспоминать – особенно теперь, после императорского дворца, схватки с Огинским, ну и поезда, конечно – но что было, то было! И глупо думать, будто Милана всерьез изменилась за эти неполные пару месяцев!

Глупо, но, по-своему, удобно, кончено…

– При чем здесь это?! – возопила между тем молодая графиня.

– При всем!

– Друзья мои, возможность выяснить отношения у вас еще будет! – поспешил вклиниться между нами, кажется, уже начавшими складывать из пальцев угрожающие фигуры, Ясухару. – А сейчас – время открывать портал!

– Пусть воспользуется моей маной – или отправляйтесь на гонки без меня! – отрезал я.

– Пожалуй, так и сделаю! – хмуро бросила Воронцова.

– Возьмешь ману сэнсэя? – уточнил Тоётоми.

– Пойдем без него!

– Нет, так не годится, – решительно замотал головой японец. – Мы – команда. И нас трое. Идти нужно только вместе!

Пару секунд Милана словно размышляла.

– Ладно, духи с тобой, давай сюда руку! – потребовала она у меня затем. – Пири, два шага вперед! Сядь на кровать! – бросила через плечо клейменой девушке.

Та послушно, механически выполнила приказ.

– Ты что, просто оставишь ее тут? – уже спокойнее уточил я.

– А куда ее сейчас девать? Пусть сидит, никуда не денется!

– А если она вдруг, извиняюсь за натурализм, в туалет захочет?

На миг Воронцова снова задумалась.

– Да, ты прав, – кивнула затем. – Пири, пересядь на пол!

Шатенка подчинилась.

– В смысле? – не понял я.

– В смысле, чтобы, если что, кровать мне не запачкала.

– Слушай, ты вообще нормальная? – снова начал заводиться я. – Нужно ее отвезти в восемнадцатый чертог – и все дела!

– Некогда, – отмахнулась молодая графиня. – Пока туда, пока сюда – сколько времени потеряем!

– Давай попросим кого-нибудь!

– Кого?

– Да кого угодно из соседей!

– Так спят, небось, уже все!

– Разбудим!

– О духи! Да делай, что хочешь! – сдалась наконец Воронцова, устало плюхаясь на подвернувшийся стул. – Только сам все устраивай, меня не трогай! Понял? Пири, выполни, что он скажет!..

– Договорились, – кивнул я. – Пири, встань, пожалуйста, – обратился к девушке на полу.

Та безропотно поднялась на ноги.

– В соседней комнате живет Мария Муравьева из твоего отделения, – подсказал мне Тоётоми. – Можно к ней постучаться – может, не спит еще.

– Пири, иди к двери, – дал команду я.

– Муравьеву не трогай, – бросила мне уже в спину Милана. – Она там сегодня… ну, в общем, не одна. Лучше к Зиновьевой толкнись, ее комната через одну. Алина вроде поздно ложится!

– Разберусь, – буркнул я, переступая порог.

Пири я в итоге отвел не к Алине Зиновьевой, которую почти не знал, а двумя дверьми далее – к Терезе фон Ливен. На стук моя манница открыла почти сразу – должно быть, не спала. Выслушала просьбу, и, не задав никаких вопросов, кивнула:

– Сделаю.

– Спасибо, – поблагодарил я молодую баронессу и вернулся в комнату Воронцовой.

Через три минуты я, Милана и Тоётоми уже выходили из портала под холодные струи ночного дождя где-то на окраине Москвы.

Глава 9

в которой мне объясняют правила

Судя по обступавшей нас стене из кряжистых дубов и затесавшихся средь них редких стройных березок, оказались мы на лесной полянке. Ни «манамобилей», в гонках на которых нам, вроде как, предстояло соревноваться, ни сколько-нибудь проезжей дороги здесь не было и в помине. Зато стоял большой открытый шатер, под кровом которого в голубоватом свете факелов виднелись какие-то столы и группки людей возле них.

Несколько секунд, переминаясь с ноги на ногу в мокрой от дождя траве, мы трое неуверенно озирались по сторонам – судя по лицу Воронцовой, она тоже ожидала на выходе из портала чего-то иного – а затем из-под сени купола вынырнул и быстрым шагом направился в нашу сторону невысокий парнишка, с виду – чуть постарше нас. Одет он был в униформу, покроем весьма схожую с привычной нам кадетской, только китель у него был не черным, а темно-зеленым, тогда как брюки – синими, а фуражка – с зеленой тульей и синим околышем.

«Новосибирское юнкерское училище, второй курс», – впервые после нашей послеобеденной размолвки выполз в эфир с подсказкой мой всезнающий «паук».

– Молодая графиня, молодой князь, сударь, – приветствовал нас оный юнкер, приблизившись. – Я Иван Григорьев, ваш сегодняшний посредник, – поднес парнишка два пальца к козырьку.

Мы отсалютовали в ответ, затем обменялись с пареньком рукопожатиями.

– Прошу за мной, – сделал Иван приглашающий жест в сторону шатра. – Все остальные команды уже прибыли, вы – последние.

Коротко переглянувшись, мы послушно двинулись вслед за посредником на свет факелов.

«Остальных команд» оказалось четыре – как, собственно, и анонсировала днем Милана. Столов, считая предназначенный нам – соответственно, пять, установленных по кругу. По пути к нашему Григорьев специально прошел мимо всех прочих, у каждого задерживаясь для формального знакомства:

– Молодая графиня Воронцова, молодой князь Огинский-Зотов, господин Ясухару, Федоровский кадетский корпус, – представил Иван нас прежде всего троице в белоснежных мундирах Императорской Борисовской Академии. – Молодой князь Вяземский, молодой князь Гагарин, молодой граф Суходольский, – назвал он в ответ по титулам и фамилиям столичных курсантов.

Дежурно козырнув, я по очереди пожал юношам протянутые мне руки.

– Рад познакомиться с вами, молодой князь, – заметил мне Гагарин – дюжий богатырь на голову выше меня ростом. – И позвольте высказать мои соболезнования по поводу недавней трагической гибели госпожи Морозовой. Ее покойный отец, Александр Юрьевич, действительный статский советник, в свое время был вхож в наш дом в Петрополисе. Помню я и Надежду Александровну – ребенком она как-то у нас гостила…

– Благодарю вас, молодой князь, – учтиво поклонился я в ответ.

Два других борисовца жали мне руку молча. С Воронцовой, кстати, коротко о чем-то переговорили все трое, с Ясухару – никто.

От первого стола мы перешли ко второму, возле которого были представлены воспитанникам Ростовской-на-Дону казачьей кадетской школы, одетым в черные папахи и синие мундиры с широкими красными лампасами на брюках, а затем – к третьему, где познакомились с курсантами Казанского военного университета. Ну и напоследок обменялись приветствиями с командой Амурского института полевого целительства, в составе которой оказались исключительно девушки. Их светло-зеленые, почти салатовые кители украшали серебристые значки с двуглавым орлом, змеями и кубком – такие же, как носила тетушка, лечившая сегодня нас с Иванкой. Правда, у одной из девиц в силу особо выдающегося бюста эмблема так сильно съехала в сторону и вниз, что была почти незаметна. На головах будущие целительницы носили стильные пилотки.

К слову, помимо этой дальневосточной тройки и нашей Миланы, больше среди участников соревнований девушек не оказалось.

Начиная со второй, ростовской команды, фамилии представленных соперников начали у меня в голове путаться, и с какого-то момента сохранить их в памяти, тем более с разбивкой, кто есть кто, я уже даже не пытался. А вот юных целительниц почему-то запомнил: громких титулов за ними не стояло, а звались они Измайловой, Цой (с виду и впрямь азиатка – должно быть, кореянка) и Хохловой (та самая, у который корпоративный значок в глаза не бросался).

Завершив наконец этот «круг почета», Григорьев подвел нас к нашему столу. Как и все прочие, тот был застелен белой скатертью, на которой ждали три бокала с уже разлитым по ним красным вином. За ними стояли две бутыли – одна полупустая, другая непочатая. Справа и слева, на плоских блюдах, громоздились какие-то бутербродики.

– Серьезно? – почти само собой вырвалось у меня. – Алкоголь за рулем?

– За чем алкоголь? – рассеянно нахмурившись, переспросил Тоётоми. – Вот же вино, открыто стоит!

А, ну да, как такового рулевого колеса у здешних «манамобилей» не предусмотрено – нет, значит, и соответствующего выражения…

– Я имею в виду – разве можно управлять экипажем подшофе? – пояснил я – тут же, правда, подумав, что снова могу оказаться не понят, но на этот раз никаких проблем у японца не возникло.

– Кому как, а у меня после сакэ работа с артефактами даже бойчее идет, – заметил он. – Чакры раскрываются – легче мана течет. Важно, конечно, меру знать…

Тем временем Милана подошла к столу и взяла в руку крайний бокал. Приподняв, посмотрела сквозь него на свет ближайшего факела, коротко кивнула каким-то своим мыслям.

– Ну, давайте, что ли, за удачу, – повернулась она к нам с японцем. – И чтобы все разногласия остались за стартовой чертой и не возвращались как минимум до финиша, – это, как я понял, было уже сказано персонально мне.

Мы с Ясухару дружно шагнули к угощению.

– За удачу! – в свою очередь провозгласил Тоётоми, салютуя бокалом.

– Ага, и за мир во всем мире, – пробормотал я, забирая со стола свою порцию вина. – В смысле, за слаженность команды, – поправился, впрочем, тут же под прищуренным взглядом молодой графини.

С тихим стеклянным звоном соприкоснулись, сойдясь, бокалы. Я пригубил вино: на мой вкус, оно было отменным.

– Недурственно, – подтвердила мою дилетантскую оценку Милана.

В три глотка я осушил бокал и покосился на бутыль на столе: может, повторить? Ясухару потянулся за бутербродом.

– Прошу внимания! – раздалось в этот момент под шатром.

Я обернулся на усиленный магией голос: на невысокое возвышение в окружении столов взошел парень в такой же, как у нашего Григорьева, форме Новосибирского юнкерского училища, но с нашивками третьего, выпускного курса на рукаве кителя. К борисовцам он стоял лицом, к нам и ростовчанам – полубоком, к казанцам и девушкам-целительницам – практически спиной.

– Просьба ко всем участникам соревнований подойти сюда, – указал оратор на пятачок перед собой, внутри круга столов.

– Ну вот, даже и выпить толком не успели, – пробормотал я, разочарованно отставляя пустой бокал.

– Не нужно было так с выходом тянуть, – хмыкнула на это Воронцова.

– Оно того стоило, – буркнул я.

– Мир и согласие, друзья, мир и согласие! – поспешил напомнить нам Ясухару наш недавний тост.

– Это у нас такой мир, – повернулся я к нему. – Ты войны не видел.

– Кое-что видел, – заметил японец.

Тем временем команды понемногу собрались в указанном третьекурсником месте.

– Милостивые государи и милостивые государыни! – снова заговорил тот. – Как старший посредник от имени организационного комитета приветствую вас на шестьдесят восьмых ежегодных ночных гонках! Наша с вами сегодняшняя встреча посвящена памяти Надежды Александровны Морозовой, воспитанницы Федоровского кадетского корпуса, трагически погибшей этим летом в схватке с врагами престола, – из-за спины третьекурсника выплыла и опустилась у его ног на пол горящая свеча. Сам же он сделал два шага в сторону. – Прошу каждого пожертвовать мерлин маны, – обратился он оттуда к собравшимся.

В толпе возникло слабое шевеление.

«Что нужно сделать?» – недопоняв, уточнил я у Фу.

«Слейте мерлин, как он сказал».

«Какой техникой?»

«Никакой, сударь – просто направьте ману на свечу!»

Так я и сделал – вместе с остальными. В следующий миг пламя свечи начало стремительно расти вверх и в стороны, за считанные секунды сделалось высотой в пару аршин, а затем резко раскрылось гигантским ало-голубым цветком. Его огненные лепестки опали, и на их месте появилась… Надя! Ну, то есть, что-то вроде голограммы, наверное – в кадетской форме, в полный рост, сотканная из тонких полыхающих нитей…

Не сдержав вскрика, я невольно подался вперед. Стоявший чуть позади меня Ясухару поспешно положил мне на плечо ладонь, удерживая на месте.

– Смирно! – скомандовал старший посредник, вскидывая руку к козырьку фуражки.

Мы все последовали его примеру. На четверть минуты под сводами шатра установилась нерушимая, звенящая в ушах тишина, а затем огненная фигура Нади ответила на наш салют своим. Так она простояла еще с полдюжины секунд, после чего медленно растаяла в воздухе.

– Вольно, – распорядился третьекурсник.

Наши руки опустились.

В глазах у меня защипало – должно быть, занесло что-то едкое шальным потоком магии.

Не мне одному – стоявшая рядом со мной Измайлова из команды целительниц отчетливо всхлипнула.

– Вечная память и вечная слава госпоже Морозовой! – торжественно провозгласил старший посредник, возвращаясь в центр возвышения. – Ну, а теперь, – продолжил он уже гораздо более сухим, деловым тоном, – прошу выслушать условия сегодняшних гонок. Экипажи всем выделены стандартные – в этом году, из уважения к хозяевам трассы, используется модель «Москвич-спорт». Старт раздельный, его точки отнесены одна от другой не менее чем на версту. Кому какая достанется, будет определено жребием. Точка финиша у каждой команды также своя. На картах, которые вы получите, все это будет обозначено. Также вам выдадут специальные перстни участников. Их роль двояка. Во-первых, это сигнальные маячки, при помощи которых в случае необходимости оргкомитет легко сможет найти в городе заплутавшего участника. Заряд в артефактах невелик и уже к полудню сойдет на нет. С этого момента перстни превратятся просто в почетный отличительный знак. Одну неделю в году – во время и после проведения очередной гонки – их разрешается носить с формой, подобно фамильным реликвиям – полуофициально, конечно. Обычно ветераны не упускают такой возможности, – третьекурсник приподнял левую руку, продемонстрировав нам кисть: там, на среднем пальце, у него серебрилась прямоугольная печатка.

«У Сергея Казимировича тоже был такой» – неожиданно заметил Фу.

«Да? – удивился я. – Я не замечал».

«Вы слушаете, что вам рассказывают, сударь? Перстень гонщика носится одну неделю в году – в первый осенний месяц. Естественно, летом вы у Сергея Казимировича его видеть не могли».

«А, ну да», – сообразил я.

– Теперь о порядке прохождении трассы, – продолжил между тем старший посредник. – Базовые правила просты. Первое: экипаж должен ехать. На колесах. Прибегать к технике левитации не разрешается – под угрозой немедленного снятия с гонок. Второе: в случае встречи на трассе двух экипажей, прямое магическое воздействие на транспортное средство и команду противника находится под строгим запретом. За нарушение – также автоматическая дисквалификация. Ну и третье, с учетом раздельных старта и финиша: учет потраченного вами времени запускается с первым оборотом колеса. Моментом завершения вами гонки считается пересечение финишной линии передней осью экипажа.

– Действительно, все просто, – прошептал неподалеку от меня кто-то из ростовчан на ухо товарищу. – А пугали: накручено – дух в мане захлебнется…

– А теперь – самое интересное, – словно отвечая на это, заявил, выразительно вознеся к своду шатра указующий перст, третьекурсник. – Помимо базовых существуют дополнительные правила. Их каждая команда вправе предложить по ходу гонки – в порядке очередности – в специально выделенное для этого временное окно. Ваш посредник оперативно передаст заявку в оргкомитет, а тот уже ее либо согласует, либо отклонит. Дополнительные правила действуют с момента их утверждения и в части ограничений не имеют обратной силы. Кроме того, они не должны носить заведомо дискриминационный характер. Скажем, нельзя потребовать, чтобы в команде остались исключительно юноши, а все девицы немедленно сошли.

В толпе слушателей послышались одинокие смешки.

– А вот ввести правило, что из каждого экипажа должен быть высажен один человек – уже допустимо. И если по какой-то причине к этому моменту вы последний в вашей коляске – а остальных растеряли где-то по дороге – это уже ваша проблема.

Пара человек снова захихикали. Я, признаться, не понял: что тут смешного-то?

– Еще пример. Нельзя установить правило, что те, у кого четный стартовый номер, обязаны снизить скорость, а нечетных это не касается, – продолжил старший посредник. – Но можно ввести ограничение для всех – допустим, езда не быстрее пяти верст в час. Ну и так далее. И последнее: вместо изобретения нового правила можно, наоборот, отменить одно из вступивших в силу ранее. Базовые правила, понятно, пересмотру не подлежат… Да, вот еще о чем не сказал, – добавил он после короткой паузы. – У каждой команды будет всего одна возможность предложить дополнительное правило. Так что относитесь к своей попытке бережно… На этом все, – переведя дух, заключил третьекурсник. – Если у кого-то появятся вопросы – зададите их вашим посредникам. А сейчас первых пилотов команд прошу подойти ко мне для проведения жеребьевки, а также получения дорожных карт и перстней! Все остальные могут пока вернуться к своим столам! Благодарю за внимание – и желаю всем захватывающей гонки!

* * *

Мы с Ясухару только-только успели выпить по бокалу, как с жеребьевки пришла Воронцова.

– Вы даже не представляете, что нам выдали! – возбужденно заявила она, потрясая каким-то свернутым трубку пергаментом.

– Карту же должны были? – припомнил Тоётоми.

– Это не просто карта! – воскликнула Милана и начала было разворачивать добычу, но не закончив, снова по-быстрому туго ее скрутила – мельком я все же успел заметить на листе какие-то мигающие разноцветные огоньки. – Это артефакт из лаборатории Генштаба! В Москве таких даже у земской полиции нет! Эх, снять бы копию…

– Это категорически запрещено – вас же предупредили! – как из-под земли вырос тут же у нее за спиной юнкер Григорьев.

– Да помню я, – недовольно вздохнула Воронцова. – Да и не получилось бы вручную… – свободной рукой схватив со стола заранее наполненный для нее японцем бокал, она жадно отпила вино.

– Будьте так любезны, молодая графиня, раздайте команде маячки, и пойдемте уже к порталу, – проговорил между тем посредник.