Текст книги "Нестандартный ход 2. Реванш (СИ)"

Автор книги: De ojos verdes

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

В этом плане её взгляды на жизнь ни капли не изменились. Элиза по-прежнему не понимала необходимости тратить баснословные суммы на развлечения, когда возможно этими деньгами покрыть расходы на лечение хотя бы нескольких сотен детей.

Юбилей Коршунова был в самом разгаре и кишел несчетным количеством людей. Специально для праздника был подготовлен один из его шикарных особняков. Помнится, Алекс как-то обмолвился, что этот человек побогаче самого Креза. И пошутил, что за день после всех оборотов на его счетах появляется целое состояние, которым свободно можно месяц-другой кормить любое государство в Африке.

Только вот девушке эта шутка казалась далеко не смешной.

– Я календарь переверну, и снова… – Дашков подошел сзади и наклонился к её уху, напевая известную песню, юбиляра угораздило родиться третьего сентября, а потом протянул бокал, встав рядом. – Какая-то ты кислая, выпей, расслабься.

Сам мужчина уже порядком был расслаблен. И без стеснения заигрывал с красивыми девушками, которые отвечали ему взаимным интересом. Вечер для Лёши явно удался.

А вот Элиза напряженно ждала момента испариться. Черт её дернул согласиться поехать с Алексом. Он рьяно уговаривал её и как-то туманно выразился, что сотрудники тоже приглашены, а оказалось – только руководители с парами, никаких низших звеньев. Чувство потерянности в огромной толпе незнакомцев не оставляло ни на секунду. А еще… взгляд Коршунова, который буквально на входе сцапал руку девушки и произнес елейным голосом:

– Если бы ты не пришла, я бы очень расстроился.

Жуткий человек. От его слов по позвоночнику холодной стрелой прокатилось омерзение.

К счастью, он о ней тут же забыл, когда очередная партия прибывших подошла с поздравлениями. Вот уже битый час Элиза скиталась по темным углам, чтобы не попасться ему на пути. Дашков обещал отвезти её домой, но сначала должен был как следует помозолить глаза своим присутствием. Учитывая, что находились они далеко от города, она сочла неправильным на ночь глядя уезжать одной на такси.

– Извините, – поймав одного из работников кейтеринга за локоть, приостановила его девушка. – Не подскажете, где туалет?

– За лестницей коридор, по нему до конца и налево.

Поблагодарив, она отложила нетронутый бокал и пошла в нужном направлении. Потерявшись в чертовой туче дверей. Ни за одной из них не было и намека на уборную. Сдается, парень что-то перепутал, потому что даже коридор был подозрительно пуст. Неужели никому не надо было попудрить носик?..

Элиза развернулась, чтобы вернуться в зал, когда увидела, что ей навстречу идет… Коршунов.

– Как неожиданно… – почти пропел. – Потерялась, красавица? – Нет, разминаю ноги. – Вижу, тебе тоже скучно. Пойдем, покажу кое-что интересное.

Как-то некстати вспомнился Маяковский со своим «Я достаю из широких штанин…». И одолело тревожное подозрение, что это всё неспроста.

– Меня там ждут…

– Никто тебя не ждет. Алёшка развлекается. Не бойся, разве я давал тебе повод себя опасаться?..

И не один, дяденька. Не сомневайтесь.

– Мне, правда, надо… – девушка обернулась, указывая на спасительный поворот, но не договорила.

Он внезапно схватил её за руку и заставил взглянуть в глаза, чтобы в следующее мгновение обдать скрытой угрозой в нарочито спокойном голосе:

– Это непозволительно легкомысленно – недостаточно подобострастно относиться к мужчине, с которым осталась наедине. Его может разозлить показное пренебрежение женщины. Ты же не хочешь этого?

Не дожидаясь ответа, Федор Алексеевич мягко, но настойчиво потянул опешившую Элизу за собой. Его прикосновение жгло кожу, а пальцы были до противного ледяными. Чуждыми.

Через десяток шагов он отворил одну из дверей и пропустил её вперед. А если быть точнее – практически протолкнул.

Зажегся свет, и перед ними предстал великолепный кабинет, стены которого от пола до потолка были забиты книгами.

Пока она переводила дух, благодарная Святым угодникам, что это хотя бы не спальня, Коршунов вошел следом и встал у одной из полок, стукнув по потрепанному корешку.

– Стоимость этой библиотеки варьируется от четырех до пяти миллионов долларов. Каждый экземпляр – уникален в своем роде и представляет особую ценность. Как ты относишься к древним рукописям?

Элиза молча уставилась на него, всё еще не понимая, зачем её приволокли в эту комнату.

– Кстати, парочка древнегреческих текстов в моей коллекции представлена в родном тебе армянском переводе. Твои предки умели обращаться с реликвиями. Жаль, история у них была плачевной. Любишь историю? – Нет. – Что так? Она ведь тесно переплетается с выбранной тобой профессией. – История – псевдонаука, угождающая вкусу тех, кто её писал и пишет.

Он слегка наклонил голову, немного подумал, сузив свои прозрачные глаза, и причмокнул, подходя ближе к ней.

– Смелые женщины, не боящиеся высказывать свое мнение, прекрасны. Но эта смелость должна быть оправдана. И рядом нужно иметь сильного человека, который подстрахует.

– Предлагаете самому меня подстраховать? – надоело играть в кошки-мышки, и хотелось поскорее поставить точку в этой затянувшейся ситуации.

Мужчина вдруг рассмеялся и цокнул языком, затем отошел к столу, на котором стоял стеклянный графин с коньяком. Налил неспеша в приземистый стакан, пригубил и отставил в сторону.

– А тебе интересно такое предложение? – Нет, Федор Алексеевич. – Вот видишь. Поэтому и не предлагаю, – его левая бровь изогнулась. – А, знаешь, ты стала ещё красивее.

Его поведение вгоняло в ступор, и от этого раздражало ещё больше.

– Не люблю пустые комплименты. – Вот как? Пустые? Так это выглядит в твоих глазах? – Да. Как если бы Вы сказали: какая симпатичная конфета. – И в чем проблема? – Вы не сказали, что она вкусная. Вы сказали – симпатичная. Каждый предмет имеет своё качественное определение. Остальные эпитеты бессмысленны. – Любопытная философия.

Она пожала плечами, не находя в этом ничего особенного. И с вожделением взглянула на выход в паре метров от себя.

– Но курьез в том, что тебя умной еще не назовешь. Раз уж ты стремишься к тому, чтобы оценили твои способности, а не внешность, я тебя огорчу, – усмехнулся этот дьявол, оскалившись. – Для умной ты совершаешь донельзя глупые ошибки. Не замечая того, что творится под носом. Поэтому, увы, пока что я могу сказать о тебе только так: красивая, темпераментная, неразумная. При этом, наверное, я верю, что ты сможешь достичь калокагатии[1]. Когда-нибудь.

– Если Вы закончили разбор моей личности, я пойду. Хорошего вечера.

Элиза успела взяться за ручку и даже приоткрыть дверь, когда вдогонку ей прилетело:

– И самая твоя глупая ошибка – это уход от достойного мужчины. Я имею в виду, если вдруг ты не поняла, твоего мужа.

Девушка скрипнула зубами, поражаясь наглости Коршунова, и покинула кабинет. Рваными злыми вдохами-выдохами пытаясь вернуть самообладание. Интриган! Нравится играть, забавляться, мнить себя всемогущим…

Вылетев на улицу, она целенаправленно высмотрела самый темный закуток, в котором легче спрятаться от посторонних, и достала из сумочки сигареты. Зажигалка никак не хотела поддаваться. И, уже заметно нервничая, Элиза раз за разом пыталась привести механизм в действие, порождая пустые щелчки.

Когда черноту осветило чужое огниво, тут же любезно предложенное ей, она вздрогнула в испуге и выронила содержимое рук. Но вздохнула с облегчением, когда в нежданном «спасителе» узнала Рому.

– Не планировала умирать от инфаркта в неполные двадцать восемь. – Тогда лучше не курить, чтобы его избежать. – Кто бы говорил, – красноречиво фыркнула, позволяя ему поджечь её сигарету, и наконец-то затянулась, прикрыв веки.

Судя по звукам, он тоже закурил.

Они не проронили ни слова, увлеченные процессом.

Девушка в очередной раз поразилась тому, как рядом с ним спокойно. Безопасно, надежно, защищенно. Это чувство, окутавшее плотным коконом, резко диссонирует с тем, что она испытывала еще пятью минутами ранее. И поэтому всё внутри дрожит от контраста. Но постепенно стихает в неожиданной компании.

– Ты не куришь, – вдруг произносит Разумовский твердо, вынуждая Элизу раскрыть глаза и посмотреть на него, чтобы в скудном подсвечивании тлеющего табака смутно рассмотреть, как длинные ровные пальцы вертят поднятую продолговатую коробочку. – Ты, скорее, играешься. – Ничего подобного, – девушка забирает сигареты и прячет их в сумку, забыв о неисправной зажигалке. – Это та же пачка, что и три месяца назад. Там на крышке скошенный угол. И в ней не хватает всего лишь четырех сигарет.

Элиза нисколько не удивлена его внимательностью к деталям. Давно привыкла. Поэтому нет смысла спорить.

– Я не играюсь, я – медитирую. Меня Ася научила. Представлять, как с едким облаком выходит негатив и злость. И прибегать к такой практике только при крайней необходимости. – Хорошая попытка самообмана. – Ты советуешь что-то более действенное? – Да. Не загонять себя в такие ситуации, требующие сторонних симуляторов.

Она рассмеялась прагматичности высказывания и сделала глубокую затяжку.

– Меня не покидает ощущение, что ты притворяешься кем-то другим, – звучит внезапное признание. – Примеряешь чужую роль. – Ты так думаешь? Может, наоборот, теперь я – настоящая? Пришедшая к своему истинному «я»?.. И тебе просто это не нравится?.. – Это бравада, Элиза. – Психологи говорят, принимать себя – тоже подвиг. Я теперь придерживаюсь этой версии. Поэтому, твои слова меня не трогают, Разумовский. Чужое мнение – пустой звук. – Хотелось бы в это верить. – Знаешь, – меняет она тему, позволяя горчащему дыму заполнять легкие, – в Восемнадцатом веке в Англии можно было продать свою жену на ярмарке. Представляешь, сколько бы ты заработал на мне? – Или сам доплатил бы, чтобы больше не видеть.

Девушка расхохоталась, под конец слегка закашлявшись.

– Оказывается, в тебе живет еще и скрытая сволочь. И я никак не могу определиться, – она нашла в темноте его грудную клетку и постучала по ней указательным пальцем свободной ладони, – кто живет под этой броней: агрессивный педант или ранимый мальчик? Какой ты на самом деле, Разумовский? Почему маскируешь свою боль, не подпускаешь никого? Живешь так… так ровно! Вся жизнь построена на интонациях, но на чем построена твоя жизнь, если ты не обладаешь никакими интонациями?..

Элиза резко одернула свою руку и потушила сигарету, не зная, куда деть окурок.

За каким-то чертом в паре метров от них вдруг зажглась уличная лампа, привинченная к углу здания. Это вынудило её зажмуриться, чтобы затем постепенно привыкнуть к свету. Само собой, никакой откровенности от своего собеседника она не ждала, но стоять во тьме было приятнее. Создавалось ложное впечатление, что у них доверительная атмосфера. Уединение среди сотен гостей. Но теперь оно было нарушено, и их свободно могли заметить снующие туда-сюда люди. Другой вопрос, что подвыпившим и увлеченным общением господам было не до них…

Девушке даже показалось, что она заметила вдалеке силуэт Алекса в компании стройной блондинки.

– В любом случае, – продолжила свою мысль Элиза, сжав бычок в кулаке и взглянув в глаза невозмутимому Роме, которого будто не волновало, что по его душу предприняли попытку диверсии, – ты слишком благороден для этого бизнеса, Разумовский. Я, может, не до конца понимаю, что творится под крышей вашей мутной корпорации, но одно точно: в объявленной холодной войне между «дочками» у Алекса больше шансов победить, потому что он не ограничен ни совестью, ни средствами. Хотя ты достойнее, способнее и гораздо умнее него. Кривая правда.

– А ты всё еще веришь в культ справедливости?

– Я тебе больше скажу – я её ярая почитательница, – протянула весело, заговорщически подмигнув ему.

Он улыбнулся. Так искренне и задорно, что у неё запекло в груди. Как часто Элизе хотелось вернуться в прошлое хотя бы ради одной такой его улыбки… Как отчаянно хотелось, чтобы они были посвящены исключительно ей…

Но это невозможно.

– Ты забыла мое имя? – огорошил странным вопросом. – Почему так много отсылок к фамилии?

Девушка задумалась на секунду и признала, что Рома прав. За последние несколько минут она обращалась к нему исключительно так.

– Всё просто, Роман Аристархович, мне нравится Ваша фамилия.

– Тогда ты могла бы сменить свою, когда мы поженились.

Под ребрами кольнуло. Уныло. Тоскливо.

И зарождающееся шутливое настроение вмиг стерло нестерпимой горечью.

– Боюсь, я не потянула бы её величия.

Проницательный мужской взор прожег блеснувшей в нем искрой, но она тут же исчезла в глубине этой завлекающей тьмы. Он склонился ближе к ней, не отпуская, не позволяя нарушить зрительный контакт. Словно пространство между ними перетянуто веревочкой, к которой привязана Элиза, и Рома дергает за один конец, приближая её к себе.

– Поехали. – К тебе? – усмехнулась, не скрывая разочарования. – Или ко мне? А, может, лучше сразу в отель? Это будет идеальный сценарий. – Мы оба понимаем, чем закончится сегодняшний вечер, – неожиданно цинично отсекает он, не разделяя сочащейся из неё иронии. – Когда в глазах женщины горит согласие, мужчина обязан оправдать её ожидания. – А в моих глазах ты видишь только это? Согласие на секс? – начала злиться девушка. – Я разучился читать тебя, Элиза. Вижу только то, что ты позволяешь. – Странно, когда человек не распознает свой собственный почерк, которым исписан взгляд напротив.

Разумовский свел брови на переносице и резко подался назад. Еле заметно качнул головой и сокрушенно выдохнул.

– Извини. Я не должен был…

– Да, не должен был, – перебила девушка, шагнув в сторону выхода из закутка. – Удивительное дело, Роман Аристархович. Ты забыл о том, что несвободен. Уже в который раз инициатива исходит не от меня. Знаешь, что поражает? Когда я была твоей и смело считалась хорошей домашней девочкой, вывести тебя на эмоции и выбить из равновесия оказалось нереальной задачей. Но стоило войти в амплуа распутной девки, готовой на всё и везде, и ты вдруг поддался, тебя прорвало на истинные желания. И кто из нас примеряет чужую роль?..

Удар пришелся в яблочко. Мужчина моментально окаменел и уставился на неё, гневно сверкая глазами. Но Элиза не впечатлилась. Ей самой было больно это говорить.

Развернувшись, она ретировалась, ища в толпе Алекса.

Он не подвел, действительно отвез её домой, как и обещал.

Девушка вошла в здание и окатила ледяным взглядом чересчур приветливого продажного консьержа, который протянул ей почту. Она молча приняла её, тут же последовав к лифту.

Включив свет в коридоре и заперев дверь, Элиза пролистала конверты, выудив один непривычно красочный. Открыла его и на какое-то время застыла в недоумении.

Это была пригласительная открытка. С занимательным текстом, написанным от руки:

«Официальное приглашение для официальной жены на празднование дня рождения Романа Разумовского двадцать пятого сентября в девятнадцать часов...».

Дальше шел адрес ресторана. А в правом нижнем углу гордая подпись: А. И. Разумовская.

Еще одна интриганка, решившая напитаться чужими страданиями? Думает, щелкнула по носу, и вызов принят не будет?..

Что ж.

Ровно три недели спустя Элиза твердой походкой вошла в упомянутое заведение, лучезарно улыбаясь. Поприветствовала присутствующих и приблизилась к имениннику, сидящему между бессменной Еленой и своей достопочтенной бабушкой.

Девушка положила ладонь на плечо Ромы и обратилась к гостям:

– Извините, украду его на минутку. По ошибке мне тоже было прислано приглашение, – здесь она с издевкой взглянула на Анастасию Ильиничну, сохраняющую лицо, – и я как воспитанный человек была обязана вручить подарок.

Разумовский встал и отошел вместе с ней на небольшое расстояние от стола под заинтригованные взоры собравшихся. Элиза отдала ему коробку и повела бровями, указывая на ленточку, чтобы он развязал её:

– Говорят, принято дарить то, чего у человека нет.

На атласной подложке лежало стеклянное сердце, повторяющее анатомию настоящего и инкрустированное цветами.

Рома несколько секунд внимательно разглядывал его, затем потянулся к маленькой открытке сбоку, дернул её за край и раскрыл, тихо прочитав:

– «У Вас нет сердца, а я чуть было не вручила Вам своё»[2].

Очень медленно поднял на неё совершенно особенный грустный взгляд, полный сожаления, и мягко улыбнулся.

– С днем рождения, Бог Тот, – почти прошелестела Элиза, убитая этим его взглядом.

– Спасибо, Покахонтас…

Она дернулась. Нервно сделала шаг назад и резко развернулась, покидая мероприятие.

Роскошная сломленная валькирия с высоко поднятой головой…

[1] Калокагатия – гармоничное сочетание внешних и внутренних достоинств в древнегреческой философии.

[2] Цитата из книги Вашингтона Ирвинга «Легенда о Сонной лощине».

Глава 19

«Я ревности не знал. Ты пробудила её во мне, всю душу раскровя. Теперь я твой навек. Ты победила. Ты победила тем, что не моя». Евгений Евтушенко

«…когда я была твоей…».

Эта фраза стала его лингвистическим нейротриггером.

Элиза столько всего сказала ему в тот вечер, но сознание зацепилось лишь за этот крохотный фрагмент.

Три недели Рома засыпал и просыпался с тяжестью в груди от повторяющегося воспоминания. Даже когда рядом была Лена, прижимавшаяся к нему во сне. А теперь несравненная валькирия пришла на день рождения и добила своим прощальным жестом. Поставила точку в войне. И вышла из неё неоспоримым победителем.

Он не смог вернуться домой. Уехал после банкета на работу и целенаправленно глушил любые мысли алкоголем добрую половину ночи.

Еще никогда в жизни Разумовский не напивался до состояния полного ничтожества. Не сходил с ума, в бреду раз за разом притягивая к себе мерещившуюся Элизу, целуя её податливые губы, врываясь в неё жадными властными толчками.

Она почему-то снова была с длинными густыми волосами, которые с удовлетворенным рычанием мужчина наматывал на кулак, развернув её к себе спиной, и вдавливал… вдавливал в свою грудную клетку, стремясь запереть строптивицу глубоко внутри, не отпускать, не делиться ни с кем. Слиться, раствориться, исчезнуть как отдельной единице, стать чем-то целым, неделимым…

Рома сметал всё со стола, раскладывал красивое тело, любовался им, ласкал, наслаждался ответными реакциями, улыбался полоумным психопатом. А девушка смеялась гортанно, сама тянулась к нему, снова царапала своими ногтями, кусала, дразнилась. И дышала отрывисто, постепенно переходя к стонам. Жаркая, отзывчивая, страстная…

И её глаза… бесподобные… огромные… сверкающие пьянящим вызовом…

А потом он снова подтягивал к себе, целовал до боли, брал и брал пронзительными алчными вторжениями, неосознанно стараясь подчинить, выбить из неё признания… Признания? Какие признания?..

Мужчина распахнул веки. С большим трудом и болезненной пульсацией в висках. Медленными заторможенными движениями принял сидячее положение, пытаясь сориентироваться, где находится.

Это действительно был его кабинет. А сам он завалился на диван и, судя по состоянию одежды, проспал на нем несколько часов. И все фантазии, все горячие сцены… тоже оказались лишь сном. В помещении царил привычный идеальный порядок. Только пара початых и высушенных до донышка «Torres Jaime I» со стаканом на столешнице свидетельствовали о том, что Рома налакался на славу.

Его на какой-то миг ужаснуло, что он не помнит событий позднего вечера и ночи, и это абсолютно ненормально, но мужчина быстро отмахнулся от этой назойливой сентенции. Стало до непривычного... плевать. На всё.

Часы на запястье показывали начало седьмого. Скоро по обыкновению сюда должны заглянуть уборщицы. И лучше поскорее исчезнуть, чтобы не создавать неловких ситуаций.

Чувствуя ломоту во всем теле и неуклюже руководя собственными конечностями, Разумовский заставил себя встать и ради приличия выкинуть пустые бутылки. Схватив нещадно измятый пиджак со спинки злосчастного дивана, изрядно попортившего ему позвоночник, Рома вытащил телефон, смахнул все оповещения и вызвал такси. Оказавшись в квартире, прямиком последовал в ванную, где долго… очень долго пытался смыть все картинки из головы.

И подавлял отчаянное сожаление о том, что это были лишь фантазии...

Рухнув на вожделенную кровать, Рома написал Лене короткое сообщение о том, что его не будет, с просьбой всё проконтролировать. Без зазрения совести отключил смартфон и откинулся на подушку, впервые на своем веку «прогуливая» рабочий день.

Однако. Слишком много «впервые» стало в жизни за короткий период… Как когда-то давно. И оба раза – после появления Элизы…

Это была последняя ускользающая мысль на ближайшие часы.

* * *

А проснулся он от озноба. Это было не физическое явление. Его колотило на нервной почве. Не было и намека на то, что сон принес облегчение или отдых. Тело оставалось чужим и непослушным, голова – тяжелой. Подсознание упорно возвращало его к горькому принятию потери чего-то очень важного. Упущенного. Добровольно, причем.

Ни две чашки кофе, ни контрастный душ, ни попытка отвлечься проектом хотя бы из дома… ничего не помогло заткнуть внутренний голос, сводящий с ума своими настойчивыми инсайтами.

И ближе к девяти вечера Разумовский сдался. Принес к компьютеру бутылку рома, бокал и вооружился пачкой сигарет. А затем вошел в мессенджер и нажал на видеовызов, мрачно разглядывая экран. Настал тот самый исключительный момент, когда ему нужно выговориться и всё рассказать. А не наоборот – быть чьим-то верным слушателем.

– Я таки дожил… Стой! – Андрей принял звонок и сразу понял суть происходящего.

Друг внезапно исчез из поля зрения, оставив после себя крутиться геймерское кресло, вызвавшее своими вращениями раздражение Ромы. И появился через минуту. Подготовленный к грядущей исповеди. С коньяком и нарезанным лимоном. И это с учетом того, что на том конце земного шара раннее утро.

С трудом подавляя улыбку, он налил себе щедрую порцию, приговорил её залпом и театрально выдохнул.

– Я готов. Вещай, сын мой.

– А теперь молчи и слушай…

Тот изобразил популярный жест закрытия рта на замок.

Несмотря на паясничество, глаза Андрея были серьезными.

– Во время нашей первой встречи она избила меня сумкой и посоветовала держаться от неё подальше... Через несколько месяцев пришла устраиваться на практику и заявила, что снималась в групповом порно в Кейптауне... Потом я стал свидетелем её драки с бомжем... Позже ей надо было скрыться от сталкера, она переехала ко мне и вечером… приготовила суп с фрикадельками. А через месяц послала меня к чертям и просто ушла... Через полгода я выиграл спор и потребовал, чтобы она вышла за меня замуж. В загсе она попросила у регистратора карандаш. В первое же знакомство с бабушкой отправила её в нокаут своей дерзостью и окрестила ту Круэллой. Категорически отказалась зависеть от меня финансово… да и вообще… как-либо. Не разрешала помогать, направлять. Никто не знал, что мы живем фиктивным браком, создавая видимость семьи. Она раздражала меня своей категоричностью и непринятием кругов, в которых я вращался. При этом терпела все истории с бывшими… и нынешней любовницей. Своеобразно, но терпела. А потом…

Разумовский отпил рома, смачивая горло.

И продолжил, опуская самые интимные моменты. О том, как лизнула ему шею на глазах у всех. Как этот поступок в дальнейшем стал роковой точкой невозврата. Как он отпустил тормоза и лишил её девственности, упиваясь девушкой в своих руках. А позже – воплотил в реальность когда-то спонтанно возникшее желание взять Элизу сзади, натянув роскошные волосы на руку.

Чем больше говорил – тем ярче в груди разгоралось тепло. Тем отчетливее было осознание… что по-настоящему он жил именно рядом с ней. Эта валькирия ворвалась в его черно-белую жизнь и раскрасила её во все цвета радуги. С ней он смеялся, забывал о сдержанности, оживал.

– …пришла и спровоцировала… заставив бегать за ней голым по лестничной площадке… – на этой истории Андрей всё же не выдержал и расхохотался в голос. – А в следующий раз накинула мне на шею гирлянду из презервативов…

Рому прорвало. Он никак не мог замолчать. В нем дрожала, требуя выхода, потребность рассказывать о ней. Все её выходки, бесподобные реплики, каждая шалость…

И ведь сам улыбался, пока описывал тот или иной случай.

Элиза... она уникальна в своем роде. Как и прежде, Разумовский считал, что девушка – ходячий разрыв шаблонов. Не похожа ни на одну из прошлых его женщин, такую он встретил впервые. Она стала диковинкой в его сером размеренном существовании. И поначалу, наверное, из-за своей чужеродности отвергалась его сознанием, но бесконечно импонировала подсознанию... А оно, как известно, мощнее. И правит балом при любом раскладе.

С ней ему было одинаково хорошо и в постели, и вне её, а также нравилось просто наблюдать за девушкой, особенно – когда сама об этом не догадывалась. Интересно было предугадывать шаги валькирии, которая умудрялась быть одновременно предсказуемой и при этом учудить нечто такое, чего мужчина и вообразить не мог.

– А потом... всё летит к черту. Внезапная беременность Элизы стала началом череды сложностей между нами. Она почему-то не хотела ребенка. Но я не имею права винить её в этом... Дальше – выкидыш, замкнутость, расставание.

Андрей по ту сторону экрана удрученно жевал лимон. И действительно ни разу не перебил, как и было заявлено в самом начале. Рома взглянул на циферблат. Оказалось, он вещает уже четвертый час.

– Проходит три года, она возвращается. Я ничего не знаю о ее жизни в этот период, меня будто не подпускают за черту, где много темного. Да и с какой стати ей подпускать чужого человека, правда? Кто мы теперь друг другу? И когда я смиряюсь с её желанием держаться отстраненно... Элиза ураганом врывается в мою повседневность и рушит до основания. Не оставляя камня на камне.

Разумовский замолчал. Перематывая события с конца мая. И опуская подробности того, что и как делал с девушкой... тихо обобщил:

– Она вынула из меня душу.

После минутного молчания друг выдал с ухмылкой:

– Сдается мне, ты не слышал глубокую мысль, что мешать женщине любить тебя противозаконно – какую бы дичь она ни вытворяла.

– Разве так можно любить, Кистяев? И поступать жестоко по отношению к тому, кого любишь?.. Якобы из любви?

– Дурак ты, Ромка. Только из любви так и поступают. И ненавидеть порой – норма. И желать убить собственными руками. И вытр*хать дурь. Любовь, может, не должна быть такой. И в глазах других – преступна, если причиняет боль. Но это не отменяет факта, что она есть. Во-первых. А, во-вторых, кто сказал, что любовь у всех должна быть одинаково прекрасной?.. Ну, теперь... тебе досталась именно такая разновидность – жёсткая. И дальше решай сам: надо оно тебе или нет...

– Значит, тогда с Асей ты решил, что тебе не надо?

– А ты не сравнивай себя со мной, Роман Аристархович. Ты умнее – чего не отнять. И сделай скидку на мой возраст в те годы. Я был молод и глуп, мои ошибки остались на моей совести. А ты твори свои, если хочешь. А лучше поступи правильно.

Если бы он знал, как это – правильно. Все ориентиры спутались. Когда Элиза уходила, Рома знал, что не держать её – правильно. Когда Элиза вернулась, Рома знал, что не лезть – правильно. А когда Элиза пошла в атаку, Рома знал, что правильно – не отвечать, но ведь ответил. Ответил, черт возьми! И с тех пор все получается с приставкой НЕ. Неправильно, нехорошо, некрасиво и... не по-мужски.

Догадывался ли Разумовский, что у нее могли проснуться к нему чувства, когда они были женаты? Безусловно. Вряд ли девушка подпустила бы его к себе, расставшись с невинностью, если бы не испытывала эти самые чувства. Но в дальнейшем, когда она так категорично отнеслась к своей беременности, а потом решилась уйти, мужчина усомнился в этом.

И сейчас... после всех её жестов... затруднялся с выводами.

– Вижу, ты ушел в загруз, и мои услуги тебе больше не нужны, – подал голос Андрей, которого, кажется, сморил алкоголь. Но он держался молодцом и даже не забывал улыбаться. – Рад был стараться. Очень рад. Жаль, такие акции проводятся раз в тридцать шесть лет. Ну и крепкий же ты орешек, бл*ть. Встретимся на повторной исповеди, когда тебе стукнет семьдесят два.

Рома иронично усмехнулся, благодарный другу за поддержку. Ему поистине необходимо было выговорить бездну внутри.

– Эй. Ромыч, – привлек Кистяев его внимание. – Ты не можешь сделать так, чтобы всем вокруг было хорошо, это не твоя забота или обязанность – помни. И... пожалуйста, прими, что ты не виноват в том, что случилось между твоими родителями. Отпусти их опыт. Он – ни разу не твой.

Вот что значит дружба, прошедшая огонь и воду. Она все знает, понимает и молчит до нужного момента.

Андрей попал в самое сердце всех бед.

Но именно об этом Рома не был готов говорить даже с ним. И ни с кем. Вообще.

Они кивнули друг другу и отключились.

Следом ему прилетело сообщение в чате:

«И главное! Хотя бы иногда отключай голову!».

Мужчина вздохнул. Кажется, в последние полгода именно по этому совету он и живет. Потому что таким импульсивным никогда не был. Никогда не обращался с женщинами грубо. Никогда не позволял эмоциям взять верх. Есть стойкое ощущение, что c Элизой они поменялись местами. Вот она – наоборот, просчитывала свои шаги, имела план и была на порядок сдержаннее самого Ромы.

Телефон завибрировал, на экране появилось оповещение. Лена спрашивала, как он себя чувствует.

Устроив локти на столе, Разумовский уронил голову в раскрытые ладони и потер веки. Еще одно обстоятельство, тяготившее его с некоторых пор, – связь со своей помощницей.

Вчера после короткого визита Элизы, к нему подошел Руслан и, крепко сжав плечо, выдал, не скрывая разочарования:

– Когда-то ты позвонил и позвал меня на знакомство со Светой, заманив тем, что хочешь представить любимую девушку. Знаешь, почему я пришел? Не мог поверить, что мой старший брат способен на такие чувства. И оказался прав. Она всего лишь была удобным вариантом, чтобы создавать видимость личной жизни. Просто, потому что тебе захотелось побывать в шкуре нормального мужика, имеющего отношения, а не секс-партнершу на какие-то периоды. Я уверен, теперь ты понимаешь, что такое любовь. По-настоящему. И знаешь, что боль – её обратная сторона. Но я удивлен, что ты повторяешь ту же ошибку, пусть и с другой…

С тоской пройдясь по беседующей с гостями Лене, он напоследок вздохнул и отошел.

А Рома… Роме нечего было возразить. Более точного определения и не подберешь. Лена была удобным вариантом. И связь их закрутилась как-то непримечательно. Начавшись с его мысленного вопроса: почему бы и нет?

Это произошло примерно спустя год после отъезда Элизы. За тот период секс в его жизни случился пару-тройку раз. Не от сильного желания. А от потребности выплеснуть скопившуюся внутри мужскую энергию. Ему было совершенно плевать – с кем. Он даже не помнил лиц тех девушек, с которыми знакомился в рандомных барах.