Текст книги "Нестандартный ход 2. Реванш (СИ)"
Автор книги: De ojos verdes
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
Это как, вообще, адекватно?..
Под нещадным давлением её пальцев, темная ягода лопнула, обдав кожу соком. Градус ярости в Элизе взметнулся до небес. И, скрипнув зубами от бестактности Раи, она процедила:
– Прости, не с чем сравнить, так что, тебе виднее.
После чего выдернула белоснежную салфетку и обтерла липкую ладонь под весьма говорящее потрясенное молчание.
– Так он, что, твой единственный мужчина?
– Ну всё, с меня хватит этого бреда, – вылетело свистом. – Ты больная, если думаешь, что я буду обсуждать с тобой такое.
Швырнув испачканную ткань на стол, Элиза молниеносно развернулась, стремясь поскорее покинуть общество этой девушки. Вечно с ней получаются какие-то до дикости странные диалоги…
Развернулась и тут же врезалась в чью-то твердую грудную клетку.
В чью – ощутила сразу. По отклику своего тела.
Миллиметр за миллиметром подняла гневно-настороженный взгляд, не веря в такой сценарий, достигший пика абсурдности своей нереальностью, и застыла.
Он точно всё слышал. По глазам видно.
– Только не обольщайся, – прошипела еле слышно, – это не значит, что я не пыталась!
Вскинув руки, она грубо толкнула его в диафрагму, высвобождая себе путь и совершенно не заботясь о том, как это выглядит со стороны. А потом выверенной походкой прошла мимо, дыша огнем.
Сегодня, атакуемся со всех сторон триггерами, в Элизе пробудилась долго спящая и давно позабытая ипостась импульсивной девочки-беды.
Ведь от своего характера никуда не убежишь. И от судьбы, как водится, тоже. Ибо строится она посредством этого самого характера…
Глава 22
«...я к тебе над пропастью без страховки будто самый спятивший скалолаз ты целуешь так, что броня в осколки я целую так, как в последний раз...» Саша Мисанова
Элиза с мрачным безразличием рассматривала раскинувшийся перед ней бескрайний участок земли, никоим образом не разделяя энтузиазма собравшихся впереди мужчин. На повестке дня – оценка территории, геологические изыскания для определения особенностей рельефа и строения грунта, а также ряд других необходимых процедур перед началом проектирования.
Если бы знала, что обе команды «дочек» поедут разведывать обстановку одновременно, ни за что бы не увязалась за Алексом. Когда он, отметив, что девушка уже несколько дней подозрительно подавлена чем-то, предложил развеяться, прокатившись с ним до объекта, она согласилась не раздумывая. Помимо того, что документацию данной заявки на участие и так готовить ей, было еще и интересно побывать хотя бы раз на предварительных работах, понаблюдать за нюансами. Когда еще выпадет такой случай, если твердо решила уйти из компании? И навсегда забыть дорогу в строительную отрасль, а также отойти от корпоративного права, которое не привлекало ее никогда.
Но сейчас, стоя немного позади основной толпы, Элиза жалела, что не отказалась. Ну, на кой черт ей сдался этот голый пейзаж? Развеяться, видите ли, вздумала. Жила бы себе спокойно, сидя в кабинете за бумажками, а не ежилась на пустоши, замуровываясь в свою колючую броню, изредка ловя на себе тяжелые сканирующие взгляды Разумовского.
Немного хмурого и... гладковыбритого Разумовского. Дождалась, боги! Такого Рому она не видела почти четыре года. Такой Рома был настоящим и до щемящего трепета родным. Такому Роме хотелось огладить щеки и прижаться к ним губами, а не противиться и противостоять ему, ощущая еще плещущиеся в груди отголоски той самой злости, вспыхнувшей бесконтрольным огнем.
– Ну что, как я и говорил, масштабы впечатляют? – Алекс направлялся к ней, без преувеличения сияя медным тазом на солнце – так был счастлив. Будто он уже победил вне всяких сомнений, став членом Совета директоров.
Хотя, откуда ей знать, как он будет выглядеть в этот момент? Элиза к тому времени собиралась уволиться. Продержаться максимум до конца октября и уйти, ноябрь посвятить подготовке к защите диплома, а потом... потом думать, как же жить дальше и где себя реализовать.
– У меня не такая богатая фантазия, я ничего грандиозного пока не вижу. Кроме горизонта вдали. – Как же ты книжки читала с такой-то фантазией? – Нормально читала. И без картинок, между прочим.
Шутливую перепалку прервал звонок. Дашков выудил из кармана пиджака телефон, на миг поморщившись, словно от зубной боли. Прежде чем он отвернулся, отходя в сторону, девушка успела увидеть экран. Имя и фотография звонящего ей вновь показались знакомыми, как и тогда в кафетерии. Это был один и тот же человек. И её ужасно раздражало, что никак не удается вспомнить, кто это. Словно что-то важное вертится на краю сознания и ускользает от неё…
Мужчина вернулся буквально через десять секунд дерганый и недовольный.
– Мне надо уехать. Извини, я не могу подбросить тебя в город, и самому вряд ли удастся вернуться туда в ближайшие несколько часов. Давай поступим так. Либо сейчас вызову такси, либо наши…
– Не переживай, я поеду с ними, когда они закончат, – перебила она, успокоив его. – Всё в порядке, езжай.
Алекс коротко кивнул и, быстро предупредив сотрудников, спешно уселся за руль.
Наблюдая за тем, как на утрамбованной земле шины оставляют за собой длинную узорчатую полосу и слегка пускают пыль, Элиза прищурилась, усиленно размышляя. Откуда ей знать контактов Дашкова? Это явно что-то другое…
– Поехали, я отвезу, – раздалось уверенно сзади, вынуждая её прервать мысль и развернуться. – Нечего тебе здесь делать, тем более в такой легкой одежде. Остальные провозятся еще около часа, смысла ждать их нет.
– Вот ещё, – фыркнула, вздернув бровь, пока Рома красноречиво прошелся по ее бордовому костюму, состоящему из юбки-карандаша ниже колен и удлиненного приталенного пиджака, под которым была бежевая блузка. – Не собираюсь я с тобой никуда ехать.
Ну, да, она не рассчитывала побывать сегодня на такой ветреной местности, вот и одета неподобающе. Но это не его забота.
– Нам надо поговорить, – бросает спокойно.
– Я польщена, но вынуждена отклонить Ваше предложение, Роман Аристархович. И вообще… мужчина – человек дела. А не слова.
– И что это значит?
– Это – простой категорический силлогизм, – картинно вздыхает девушка и медленно бредет к фирменному фургону, намереваясь все-таки укрыться в нем от ветра. – Мужчину красят поступки, а не разговоры. И значит он то, что с тобой я говорить не хочу, потому что спишь ты с одной, а разговоры говорить приходишь к другой.
Она уже успела схватиться за ручку двери, когда ей в спину прилетел шумный вздох Разумовского:
– Понял. По-хорошему с тобой никак не получится…
А Элиза и рта не успела раскрыть, как оказалась прижатой к нему и почувствовала горячие пальцы на своей шее.
Которые сдавливали кожу не с целью страстной ласки, а что-то там очень умело перенастраивали… Потому что за считанные мгновения изумленная и обескураженная девушка… уплыла в сон, моментально обессилев.
* * *
Неужели выспалась? Это была первая мысль после томительного сладкого пробуждения. Элиза протерла закрытые веки, словив под ними цветные танцы фосфенов, а потом все-таки открыла глаза. Как это она докатилась до такой жизни, что не помнит, где находится?.. А вот вторая мысль заставила возвратиться в действительность уже пободрее.
Девушка приподнялась на локтях и оглядела комнату. Изучать в ней было… нечего. Единственным предметом был матрас. Собственно, на нем и лежало её бренное тело, бережно укрытое одеялом.
Пока Элиза проверяла сохранность одежды на себе, память услужливо подкинула нужные флешбэки, и картина странной телепортации в незнакомое место стала в разы яснее.
Ну, Разумовский! Ну, сволочь! Что за пугающие навыки, Господи! Как можно вырубить человека на раз-два?!
Встав, девушка потянулась и зевнула, окончательно приходя в себя. Ноги окутало теплом, исходящим от пола, что было весьма и весьма приятно. Она прошлась по периметру помещения, дотрагиваясь до стен, окрашенных в красивый цвет кокосового молока. Сама комната была достаточно большой, и в пустоте каждый шорох отдавал эхом. Чувствовалось, что ремонт в ней делали совсем недавно, но обставить не успели. А в углу обнаружилась дверь в роскошную ванную, которая не в пример была уже полностью пригодна к использованию. И невероятно похожа на ту, что в квартире Ромы.
Оценив мастер-спальню, Элиза подошла к окну.
Моргнула несколько раз и замерла.
И внезапно с ней приключилось неладное. Или, наоборот, ладное. Но она вдруг совершенно невообразимым образом в неизвестной обстановке отчетливо почувствовала себя… дома. Как если бы была скитальцем всю сознательную жизнь, а теперь получила благословение, прийдя к своему истинному пристанищу. Словно это всё – создали специально для неё.
Завороженная, девушка буквально рухнула коленями на приземистый широкий подоконник и во все глаза уставилась на раскинувшийся вдали лес. Он пестрел осенней палитрой – от зеленого до багряного, и кроны деревьев под лучи уходящего солнца сверкали живым светом, напоминающим языки пламени.
Наверное, это какой-то новостроящийся поселок, потому что все жилища, расположенные дальше по мягкому склону, были в процессе возведения. И Элиза с большим удовольствием несколько минут наблюдала за стройками. Через считанные месяцы, когда будут готовы все фасады и наверняка сады в дворах, вид из окна станет еще прекраснее.
Девушка вздохнула и встала, направившись в ванную. Очень хотелось избавиться от сковывающей облегающей одежды и почувствовать свободу не только духом, но и телом. Что она и проделала, приняв душ и смыв с себя косметику. На выходе из кабинки пришлось озадачиться, во что облачиться. Выбор, конечно, невелик… но обратно в свой костюм лезть… не то. И, когда её взгляд остановился на рубашке Ромы, висящей на крючке, руки Элизы сами потянулись к ней… Широкая и легкая, она к тому же отлично прикрыла ягодицы.
Немного подсушив волосы полотенцем, девушка наконец-то вышла из своей «темницы», внимательно осматриваясь. Дом был не просто не обставлен, а еще и не отделан. Ненавязчиво, но пахло чем-то химическим, а в коридоре на этаже аккуратными обособленными кучками лежали стройматериалы для отделки. Обойдя их, она медленно спустилась по простой деревянной лестнице и попала в гостиную. Тоже пустую. Но зато обрадовавшую наличием камина – настоящего, а не декоративного. Когда он будет в действии, атмосфера станет совсем волшебной…
Но для кого – это уже другой вопрос.
Ноги сами понесли её в направлении доносящихся звуков. И через несколько десятков шагов Элиза остановилась на пороге кухни. И уперлась плечом в косяк, с неудержимой улыбкой наблюдая открывшуюся картину.
Разумовский в одних классических брюках от своего костюма, босой и обнаженный по пояс… кашеварил. Методично нарезал овощи, пока на плите что-то задорно шкворчало в сковороде. Массивные часы модели премиум-класса на его запястье при каждом движении подрагивали и… вообще… делали весь образ до безумия сексуальным.
Он явно почувствовал её пристальный взгляд, потому что медленно повернулся. Начал путешествие по ней снизу вверх, будто оглаживая неспешным взором каждый ничтожный миллиметр тела, и добрался до лица, наконец-то наладив зрительный контакт.
И тут… девушка могла поклясться, что обоих унесло волной единого воспоминания.
День его рождения четыре года назад. Когда она бессовестно увела Рому с организованного по этому поводу банкета, а он… сыграл для неё на рояле «К Элизе» Бетховена, повергнув в шок еще одним своим умением. А потом они оказались в спальне, сплетшись на кровати – как обычно, мужчина не признавал других поверхностей, предназначенных для секса. И уже после, уставшие, но неимоверно проголодавшиеся, решили совершить нападение на холодильник. Элиза тогда недовольно буркнула, что зря не носит халаты, сейчас что-то такое было бы кстати – встать, накинуть и пойти. – Накинь мою рубашку, – предложил Разумовский, натягивая боксеры, душ отменялся по уважительным причинам до утоления более базовых потребностей. – Нет уж, твою рубашку я точно не надену. – Дело в брезгливости? – он удивился, стрельнув глазами в эту саму рубашку на краю постели. – Вот еще! – она коротко рассмеялась данному умозаключению. – В таком случае ты ко мне вообще не прикоснулся бы. – Тогда что? – Дело в принципах. Это просто пóшло в моем понимании, Роман Аристархович. Не находишь, что женщина в мужской рубашке после того, как отдалась ему, выглядит поверженной крепостью с белым флагом? Какой-то примитивный киношный трюк, бьющий по достоинству слабой половины человечества… Рома тогда лишь иронично усмехнулся, не споря с ней.
И вот… спустя столько лет она стоит перед ним в его рубашке. Пусть и не отдавшись, но всё же…
Еще одно её с треском разорвавшееся «никогда».
Стоит и упивается тем, как в глубине мужского взгляда вспыхивает и горит теплый зазывающий огонек. Крохотная, но яркая эмоция. Которую он не скрыл.
Уголок его рта насмешливо дернулся, и Разумовский, напоследок почти незаметно качнув головой, вернулся к своему занятию, ловко перемешав содержимое сковороды. А Элиза, очнувшись, оторвалась от дверного проема и приблизилась к нему. Уперлась ладонями в столешницу, подпрыгнула и устроилась на гранитной поверхности, холодившей кожу первые несколько секунд.
– Я уверена, ты мне тут что-то пережал, – коснулась пальцами шеи и усмехнулась над собой. – Иначе не могу объяснить, почему вместо того, чтобы после пробуждения кинуться на тебя с кулаками за эту выходку и потребовать вернуть в город, я обдолбанной идиоткой восхищаюсь твоим домом, надеваю твою рубашку и собираюсь попробовать твою стряпню…
Ну по всем показателям – покоренная крепость. Чего уж теперь.
Девушка тянется через него к сковороде, чтобы утащить аппетитную румяную креветку, но, вздрагивает и обжигает пальцы, услышав:
– Участок для дома я купил, когда мы узнали, что ты беременна, – Рома не смотрел на неё, продолжая готовить, и будто не замечал её реакции, но Элиза знала, что он чувствует вмиг разлившуюся в воздухе тоску. – А строительство начал только в этом году. Закончу, думаю, к весне. Рад, что тебе нравится.
Чему тут радоваться?..
Отдернув вытянутую руку обратно к себе, она повернула голову в другую сторону, пытаясь отогнать тени прошлого.
– Не видела раньше, чтобы ты готовил… Значит, и это умеешь? – снова взглянула на него, внимательно следя за тем, как мужчина отправляет ингредиенты салата в миску.
– Не видела, потому что не было необходимости. А уметь – что здесь уметь? Я же говорил, что, когда ушел из дома, несколько лет практически жил на стройках. Приходилось как-то выкручиваться на месте, чтобы не травиться уличной гадостью.
Ну, что на это можно было ответить? На языке вертелся только один вопрос: а есть то, чего ты не умеешь?
Но девушка предпочла промолчать и предаться созерцанию интерьера. Удивительно, но она не заметила ни одной панорамный стены. Весь дом был какой-то до умиления простой. Она вспомнила, что когда-то Разумовский даже показывал ей проект, который делал сам, исходя из предпочтений. Очень уютный, трогательно лаконичный. Нетипичный для строителя и архитектора. По-настоящему пригодный для жизни. И в кухне, пусть и оборудованной по-современному, мебель соответствовала общему антуражу. Теплые оттенки дерева, большой круглый стол посреди помещения. И снова габаритное окно с приземистым подоконником, на который так и хочется взобраться, чтобы проводить уходящее солнце.
Парадокс. Элиза бывала в самых роскошных домах Европы, жила в центре Москвы в невероятно дорогой квартире, сотни раз наблюдала подобные пейзажи на родине – её не могли удивить шикарным лесом и красочным закатом… но… именно здесь и сейчас она ощутила умиротворение, граничащее с счастьем.
Омрачающимся тем, что ничего в этой ситуации не имеет определенности. Кроме впечатлений. Но они не играют абсолютно никакой роли.
– Объяснишь, чем вызвана твоя инсталляция «Похищение Прозерпины»?[1]
– А утверждала, что не разбираешься в искусстве… – улыбается в ответ, добавляя к морепродуктам доведенные до нужной кондиции спагетти.
– И не разбираюсь. Это так, позерство.
– Твоя самокритичность восхищает. Мы еще поговорим. Давай сначала поедим. Расставь приборы и тарелки, пожалуйста.
Элиза спрыгнула, выполняя просьбу. Через несколько минут они уселись за стол и принялись за вкусно пахнущую еду.
– Почему я так долго спала? – поинтересовалась она, мысленно изумляясь его кулинарным способностям.
– Не знаю. Наверное, стресс. Я, конечно, был рад, что ты не проснулась в машине и не сбежала, пока ходил в супермаркет. Последние несколько недель ты умело меня избегаешь.
Она подавила в себе желание съязвить. Напомнив причины.
И старалась не смотреть на его обнаженную разработанную грудную клетку. Ей тогда не показалось. Рома действительно стал рельефнее, несмотря на то что аристократическая худоба сохранилась. Просто разлет широких плеч – выраженнее, мышцы – выпуклее.
За окном окончательно стемнело. Они трапезничали в молчании, и в какой-то момент Элиза словила дзен. Поймав на себе взгляд Разумовского с новыми оттенками, похожими на открытость, живой интерес, трепет, девушка забыла о неприглядной реальности и позволила себе слабость просто наслаждаться его обществом.
Оба растянули губы в улыбке, поймав друг друга на подглядывании исподтишка. И воздух моментально стал практически осязаемо тягучим, когда зрительный контакт затянулся. Притяжение не поддавалось контролю. Каждый взмах ресниц казался действием из замедленной съемки. Непреодолимое влечение было столь очевидным, что девушка неосознанно сглотнула образовавшуюся вязкую слюну, хотя, есть закончила уже как несколько минут.
Рома встал, чтобы убрать грязные тарелки. На мгновение перед ее лицом мелькнула его рука, увитая паутинками вен, ярко выраженными жилками. Крепкая, красивая, с длинными ровными пальцами. Эта рука забрала лежащие перед ней приборы таким обыденным жестом… так по-домашнему легко и заботливо… словно в этом нет ничего особенного, и данный ритуал проделывался каждый день. Элиза затаила дыхание, наблюдая, как он кладет всё в раковину.
Видеть его в ипостаси простого смертного – что-то нереальное. Этот потрясающий мужчина так умело сочетает в себе столько всего…
Ну как его можно не любить?..
Девушка бесшумно поднялась. Обогнула стол. Приблизилась к нему со спины. Обняла за талию. Легла щекой на область между лопатками и блаженно выдохнула.
– Я люблю тебя, – призналась свободно, честно, обнаженно.
Ты даже не представляешь, как сильно я тебя люблю. До колючей боли в груди. Я не знаю, как можно любить так.
Он замер. А она услышала, как сильнее забилось его сердце за грудиной. Мощно и гулко.
А потом Рома обернулся, высвобождаясь. И блестящими глазами прошелся по её лицу, следом нежно пленяя и дотрагиваясь большими пальцами до скул.
– Я хотел поговорить… Но, видимо, нам всё-таки надо кое-что исправить. Для начала…
Элиза молча согласилась. Позволила отнести себя в спальню, зная, что та не осквернена присутствием другой женщины, как в его квартире. А когда он поставил её на ноги у матраса, принялась завороженно наблюдать за тем, как Разумовский пуговка за пуговкой расстегивает на ней свою рубашку.
Запредельное зрелище.
Можно было стянуть её через голову… Быстро, без заморочек.
Но нет, мужчина получал удовольствие от неспешного процесса, пуская по венам разгорающееся предвкушение.
Закончив, Разумовский поддел ткань у воротника обеими ладонями и медленно развел в стороны, достигнув плеч. Огладив их, дал рубашке съехать назад, а затем и сползти по её спине к ногам.
Рома наклонился, продолжая опалять кожу своими прикосновениями, и уткнулся носом в изгиб шеи, то уязвимое место, где она изящной линией переходит в плечо. Медленно втянул воздух и с нескрываемым наслаждением произнес:
– Ты снова пахнешь мной, Элиза…
А она закрыла глаза и поняла, что у неё подогнулись коленки…
[1] «Похищение Прозерпины», или «Плутон и Прозерпина» – мраморная скульптурная группа, созданная художником итальянского барокко Джованни Лоренцо Бернини.
Глава 23
«…Выбиваясь из сил, дремала В пальцах Господа. Слог дробя, Я прошу у небес так мало… Да, тебя». Вера Полозкова
Но он поймал. Не дав ей упасть, поймал в свои объятия. Поймал – в себя.
Как только их тела соприкоснулись – долгожданно по-настоящему, Элизе показалось, что померкло само бытие. Ничего больше не имело ни цвета, ни плотности, сделалось бесформенным и безымянным. А вечность уступила им этот момент. Распорядившись сдаться друг другу в полной безоговорочной капитуляции.
Девушка обратилась в сверхчувствительный радар – и ловила любой пущенный в неё сигнал, отзываясь мелкой рассыпавшейся по коже дрожью.
После жестокой случки, после той боли на двоих, что они пережили этим летом, родившийся в данную минуту трепет казался божественной – единственно верной – нотой между мужчиной и женщиной. Шанс исправить чудовищную ошибку, допущенную ранее.
Поцелуи Ромы были размеренными и глубокими, нежными и крепкими. И пока он целовал её, пленив податливые губы, его руки оглаживали каждый изгиб. Так бережно и неторопливо, задерживаясь и смакуя то тут, то там, словно он знакомился с ней, изучал, впервые сжимая в своих объятиях.
Разумовский оторвался от неё на считанные мгновения, лишь чтобы снять оставшуюся одежду, и снова приковал к стальному торсу, медленно опуская на матрас. Его пальцы порхали по ней невесомо и чутко, но их касания казались горячими ударами, оставлявшими за собой ожоги.
Когда мужчина вобрал её грудь в свои ладони, Элиза, не ожидая от себя такой несдержанности, всхлипнула. А ведь он пока еще ничего не сделал с ней. Но сегодня всё действительно воспринималось иначе, и реакции – соответствовали. В разы острее, откровеннее, честнее. Без барьеров между ними.
Подушечками больших пальцев Рома очертил соски, немного дразня, заставляя девушку напрячься в предвкушении, а потом добил финальным аккордом, заменив свои пальцы ртом.
Поцелуи спускались ниже, руки становились настойчивее, и её рефлексы – ярче. Нет, совсем не получалось сдержать вырывающиеся наружу громкие выдохи, надрывные вздохи.
Что-то особенное происходило с Элизой в этот миг. Ставшая за годы без него обезвоженной землей, пошедшей трещинами, она чувствовала себя так, словно измученная твердь внутри неё орошается живительной водой, затягивая каждый шов, скол, зазор.
Излечивая, наполняя собой.
Его губы блуждали по её бедрам, степенно переходя к внутренней стороне. Она знала, что за этим всем последует самая смелая волнительно-будоражащая ласка, пьянящая и смущающая своей оголенностью.
Низ живота стянуло тугим узлом, и как только он приник к её плоти, девушку обдало необратимым огнем. И совсем скоро тот превратился в жаркий взрыв, выбив из неё низкий бесстыдный звук, напоминающий ни то хныканье, ни то скулеж. Что снова удивляло её саму.
Разумовский вернулся к ней дорожками мокрых сладких поцелуев по телу, которым вторили ползущие змейками пальцы. Вернулся и навис над ней, взглянув своими невозможными черными глазами-ониксами навылет.
Такой он… невероятный. Действительно до колючей боли в груди любимый. Единственный.
Рома практически лег на неё, снова и снова вынуждая вздрогнуть от этих манипуляций, воспринимающихся буквально шаровой молнией по телу – стоит только наложиться коже на кожу. А потом вдруг перекатился на спину, увлекая Элизу за собой, устраивая её сверху. И подобрался, приняв полусидячее положение, упираясь лопатками в стену.
Девушка растерянно ойкнула, оседлав мужские бедра и почувствовав, как в живот ей упирается его эрекция. Будто её мир резко перевернули. Потому что никогда… никогда ей еще не доводилось быть выше него во время секса. Она привыкла смотреть на него снизу вверх. А теперь… наоборот.
Элиза моргнула, уставившись на него во все глаза и не веря в очевидную вещь.
Ты, что, ты… отпускаешь себя? Свой контроль? Отдаешь его мне?
В ответ на беззвучный вопрос мужчина, сохраняя их дикий зрительный контакт, просто взял девушку за талию, слегка приподнял, чтобы затем осторожно… тягуче, миллиметр за миллиметром опустить на член.
Новые и невообразимо острые ощущения стали такой неожиданностью, прошив её насквозь раскаленными иглами удовольствия, что Элиза неосознанно откинулась назад корпусом, выгнувшись дугой, прикрывая веки. И при этом перекрестила руки на груди, непроизвольно закрывшись, не зная, куда себя деть. Что делать в этой незнакомой позе.
А потом она испугалась, услышав вытянутый стон… Ромы. Бесхитростный, чувственный, граничащий с импульсивным рыком.
Такого тоже раньше никогда не было.
Девушка резко открыла глаза и взглянула на него.
Тебе настолько хорошо? Правда?..
Разумовский улыбнулся этой её шальной потерянности. Потянулся к девичьим запястьям и раскрыл крестовидную конструкцию, отрывая руки Элизы от груди и помещая на своих плечах, чтобы дать ей опору. Затем слегка качнул снизу бедрами, задавая начальный ритм.
«Теперь давай сама, – вот что она читала в его темном взгляде, – а я помогу».
Она включилась. Немного неумело, медленно. Но повиновалась такому сценарию, пытаясь распробовать позу наездницы. Двигалась, направляемая его ладонями на своих ягодицах. Млела, опаляемая пламенем глаз напротив. И чувствовала… чувствовала… как нарастает, набухает внутри неотвратимый жар, пожирающий рассудок.
Смотрела на плотоядную полуулыбку Ромы, который наслаждался её бессознательными действиями – откинутой слегка назад головой, вонзающимися в его плечи ногтями, тяжелым участившимся дыханием.
И как же ей хотелось поймать его улыбку своими губами и никогда никому не отдавать…
Элиза так и поступила – молниеносно подалась вперед, прижавшись к его рту в надрывном хаотичном поцелуе – катастрофически не хватало воздуха. И меняя угол проникновения вместе с амплитудой. Внезапно слишком отчетливо и ярко ощутив, как сжимает его внутренними мышцами, отчего безудержный жалобный стон горячим порывом прошелся прямо по губам Разумовского.
Желание налитой напряженной спиралью сжималось и вспыхивало в паху. Требуя выхода. Девушку уже вело какой-то внутренней силой, заставляющей ускориться. Ритмично приподнимаясь и опускаясь, будучи поддерживаемой всё теми же надежными руками, которые время от времени то стискивали её ягодицы, то нежно оглаживали по всей округлости.
Еще немного старательных колебаний – и Элиза падает на Рому, обняв его за плечи и протяжно выдыхая в ухо сладкое звучание экстаза. Будто отдавая ему всю дрожь своего удовольствия через мелкие подергивания тела. Которые удивительно долго не стихали…
А когда она, обессиленная и практически обесточенная, успокоилась, мужчина опустил её на матрас животом вниз, облекая собой сзади. Затем, целуя шейные позвонки, вошел в девушку, снова вызвав знойные бархатные мурашки.
И взял такой уверенный темп, врезаясь в неё размашисто и длинно, что совершенно неожиданно именно под таким градусом, в этой его любимой позе, когда он укрывает её собой, Элиза абсолютно отчетливо осознала, насколько Рома больше – в силе, в опыте, в знании, в стати, да во всем. Крепче, необъятнее, могущественнее. И это состояние – правильно! Это – то, как должно быть! И то, чего она испугалась, поняв, что любит его… тогда. А сейчас, наоборот, жаждала: раствориться, исчезнуть, забыться в нем. Быть частичкой этой несокрушимой сути.
И не стыдиться того, как из неё вылетают приглушенные подушкой крики, когда любимый человек неистово врезается в её плоть пронзительными властными толчками, накаливая безумие между ними. И выпустить на свободу сиплое отчаянное завывание, когда его зубы алчно вонзаются в плечо. И снова вскрикнуть, когда он плотно прижмет девушку к себе, после нескольких необузданных движений доведя обоих до одновременного пика.
Вот оно. Теперь всё так, как и положено. Влажные и сплетшиеся. Со сбитым дыханием. Но одним на двоих, потому что, повернув слегка голову, она вновь нашла его губы. Хриплыми выдохами. Жадным вдохами. Тотальным умиротворением.
– Ты снова удовлетворил меня на неделю вперед, – на этот раз фраза звучит по-другому: утомленно, благодарно и нежно.
Но мужчина предупреждающе одаривает её еще одним смачным укусом в плечо, оставляя след от зубов.
Элиза смеется и, разворачиваясь к нему всем корпусом и моментально попадая в плен, возмущенно выдает:
– Что за новые трюки в твоем арсенале, Разумовский?!
– Дурной пример заразителен, – шепчет, накрывая губы девушки, сладко и неспешно, продлевая их негу.
А потом запускает пальцы ей в волосы, немного оттягивая у корней, заставляя смотреть себе в глаза, и тихо спрашивает:
– Почему ты подстриглась?..
– А зачем мне эта длина где-то там далеко от тебя, когда твои руки не зарываются в неё?..
Рома внимательно блуждает по её лицу, прекрасно понимая, что, пусть это и основная причина, но не единственная.
Девушка поднимает руки и проводит ими по его гладким щекам. Чистый кайф забытых ощущений. Ей хочется продлить это мгновение их покоя и единения. Всё потом. Они поговорят. Она расскажет, что и как… Чуть позже. А сейчас – только сытые чувственные прикосновения. Это гораздо нужнее.
Оба молча смотрели друг другу в глаза. Последний час не требовал от них слов. Только зеркальное отражение мерцающих взглядов в проникновенном безмолвии.
Пока тишина не нарушилась настойчивой вибрацией забытого на полу мобильного…
Глава 24
«я здесь утопаю в делах монотонных дней, не скучаю, ни о чём не жалею, сердце стало, как металл. но если ты улыбнёшься кому-то, как улыбалась мне,
я пропал, моя девочка, я пропал». Аня Захарова «Фатальность»
Она рассерженной, но молчаливой фурией метнулась в ванную, чтобы одеться. Он проводил её прямую изящную спину сожалеющим взглядом. Признавая свою косвенную вину. Но это тот случай, когда иначе Рома поступить не мог.
Конечно, ему было тяжело и неприятно от того, что происходит. Еще пять минут назад оба вглядывались друг другу в глаза, веря, что самый главный и страшный прыжок над пропастью сделан, теперь на этой стороне их ждет только счастье. А сейчас, облачаясь в свои измятые вещи, мужчина с несвойственной ему тревожностью думал, что убедить Элизу в чем-либо будет практически невозможно. Девушка ничего не сказала, лишь поджала губы, но посмотрела с такой обидой и горечью, что сомнений не оставалось – выводы для себя она сделала неутешительные.
Так же безмолвно они уселись в машину. Проехали какой-то отрезок пути. И Разумовский заметил, что её немного знобит. Возможно, это колотит нервной дрожью. А, возможно, она успела замерзнуть на объекте. Тут же включив обогрев, он вздохнул и снова уставился в лобовое стекло.
За полтора часа до дома Элизы не было произнесено ни слова. Лишь напряжение – колючее, злое, темное – нарастало в геометрической прогрессии. Рома не хотел отпускать её в таком состоянии, поэтому, остановившись во дворе, повернул ключ в замке зажигания и потянулся к девушке. Она предсказуемо отшатнулась и ровно попросила:
