Текст книги "Нестандартный ход 2. Реванш (СИ)"
Автор книги: De ojos verdes
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
– Разблокируй двери.
– Элиза… Ты не понимаешь, речь о матери, я должен помочь.
Но она снова лишь поджала губы, обдав его яростным непринятием в своих нереальных глазах. Точно так же, как после звонка Лены, которая, захлебываясь в истерике, попросила приехать и поддержать, поскольку испугалась – в очередной раз её маме стало плохо, и «скорая» увезла женщину в больницу, но уже в реанимацию.
– Элиза… – мужчина позвал почти с мольбой. – Я должен…
– Да! – неожиданно громко выкрикнула она и резко отвела взгляд, вперившись в темноту за окном. – Ты должен! Ты всем должен, Рома! И ты прав, я не пойму этого. Как и не пойму и не поверю, что Лене больше не к кому обратиться. Ты, ты, только ты! И ты должен, черт возьми, должен! Поехать, быть с ней рядом. Поэтому поезжай.
Девушка с диким неистовством выпустила из себя воздух и дернула ручку. Разумовский наблюдал за этим свирепством и вновь признавал, что в чем-то она права. Но договориться со своей совестью и отказать Лене сейчас не мог.
– Ты дождешься меня? – тихо спросил, привлекая её внимание. И тут же получил хлесткий изумленный взор, направленный ему в лицо: – А должна? Вряд ли так быстро удастся утешить бедняжку. Так что, нет, я тебя не дождусь. Ни сегодня, ни завтра… – Прекрати, – попросил он устало. – Прекратила, – вдруг послушно согласилась Элиза. – А теперь разблокируй.
Звенящие нотки в её голосе заставили его повиноваться. Наверное, так будет лучше. Пусть остынет, а потом он вернется, и они всё спокойно обсудят.
Щелкнула сигнализация. Девушка, было, дернулась к двери, но почему-то передумала и развернулась к нему. Внезапно вскинула вперед руку, выдвинув вертикально свою ладонь.
– Примитивный вопрос. Что ты видишь, Рома? Внутреннюю сторону, да? А я – тыльную. Но ведь мы оба смотрим на ладонь, правда? Так и у нас: я вижу, что между двумя женщинами здесь и сейчас ты сделал выбор не в мою пользу, а ты твердишь обратное. Мы друг друга не услышим. И каждый будет прав по-своему. Я ведь поверила… зная тебя, даже без твоих слов поверила, что ты закончил прошлую историю, чтобы мы попытались снова. Но… завтра Лене понадобится пересадка селезенки, послезавтра – еще что-нибудь, и, конечно, ты должен будешь помочь, потому что это важнее, чем будущее наших отношений. Вот и поговорили, Разумовский. Вот и поговорили…
Да уж… поговорили.
Этот день должен был завершиться не так.
Дождавшись, пока её силуэт исчезнет в подъезде, Рома тронулся с места. Еще через полтора часа, принявший душ и переодевшийся, он был в клинике у Лены. Потерянная, бледная, с опухшими красными глазами, девушка выглядела невероятно напуганной и беззащитной. Она обняла его с отчаянием и надрывно всхлипнула, а мужчина прижал хрупкое тело к себе и поморщился, учуяв характерный больничный запах, который не переносил.
Разумовский очень хорошо понимал страх Лены. Более того – непроизвольно перед глазами возникали сцены из его собственный прошлой жизни, где в течение почти трех лет они пытались спасти маму, прибегая ко всем возможным вмешательствам.
К счастью, Элиза не понимает. И дай Бог, чтобы еще очень долго не понимала, что это за эмоции. Он не винил её за такую реакцию, она закономерна. Но и сам поступить иначе не мог.
Точку в истории с Леной Разумовский поставил чуть больше недели назад, честно признавшись девушке, что их взаимоотношения себя исчерпали. Поблагодарил за теплоту на протяжении всего времени и предложил ей два варианта: остаться и попробовать работать, как раньше, поскольку в качестве помощницы она его устраивала, либо дать ей хорошие рекомендации и поспособствовать устройству в другую престижную фирму. Та на удивление спокойно и без романтических излияний приняла его позицию, но выбрала первое, то есть, ничего не менялось, кроме прерывания их связи. И несмотря на это, мужчина не считал правильным в трудную минуту отвернуться от неё и сказать, что больше не обязан возиться с её личными проблемами, к которым и относится здоровье матери. Для него такой исход был дикостью, и всё естество противилось этому. Нельзя взять и перечеркнуть совместные годы – вот так по щелчку.
Даже в ситуации, когда разговор с Элизой стоит в приоритете.
С валькирией будет сложно. Но Рома верил, что найдет правильные слова для неё. Чуть позже, когда она немного отойдет от губительной волны обиды. Быть может, даже поймет и примет его позицию. Девушка ведь верно почувствовала, что в прошлой истории поставлена точка, в противном случае он не осмелился бы сегодня прикоснуться к ней. Хотелось надеяться, что и всё остальное она почувствует и не станет противиться, как в последние две недели, избегая его после той ночи, когда он остался у неё.
К сожалению, эти надежды не оправдались.
На следующий день Элиза ушла с работы раньше. Разумовский не застал её, а на звонок она не ответила. Через день – девушка, наоборот, покинула здание в числе последних поздним вечером и снова проигнорировала его приглашение уехать вместе и поговорить.
Откладывать дальше Рома не видел смысла. Да и желания были противоположными – вжать в себя строптивицу, привязать крепко-накрепко и объясниться. За всё, что произошло в эти годы с ними. Поэтому он нашел простое решение: увезти её в тот же дом в пятницу вечером и не выпускать все выходные, чтобы оба получили ответы на накопившиеся вопросы и… насытились друг другом. Если понадобится, даже прикует наручниками. Но они должны поговорить как можно скорее.
* * *
Элиза вышла из здания, беседуя с Дашковым. И, когда он с лукавым любопытством о чем-то ее спросил, девушка рассмеялась, покачав головой. Оба побрели в сторону парковки. А Рома, стоявший у машины, удостоился лишь убийственно равнодушного взгляда, когда она проходила рядом с ним.
Разумовский поймал её запястье и вынудил остановиться, за что получил еще один взгляд, но уже – просто убийственный.
– Пожалуйста, перестань упрямиться. Нам обоим это нужно. Поехали.
Он говорил тихо, чтобы никто их больше не слышал. Заглядывая в её искрящие негодованием глаза. Элиза же прищурилась и вырвала руку, ядовито бросая:
– Увы, наши графики не совпадают. Ты свободен от своих «я должен» перед другими, а у меня как раз сегодня грандиозные планы. Пошли, Лёш, разграбим твой домашний бар, как и собирались, – она с широкой улыбкой обернулась к Дашкову, самодовольно ухмыляющемуся себе под нос.
И действительно исчезла с ним за углом.
Когда спустя минуту мимо Ромы проехал их автомобиль, он выдохнул с дичайшим раздражением, пытаясь взять себя в руки. И помнить, что она имеет основания обижаться. Но… неужели обязательно делать это всё ему назло? Уезжать с мерзким типом к нему домой? И объявлять об этом с таким упоением.
Если Элиза таким образом стремилась вызвать ревность и отомстить, то у неё явно получилось.
Всегда рассудительный и уравновешенный, последующий час Разумовский на бешеной скорости бесцельно колесил по улицам, собирая всевозможные штрафы. В нем клокотала злость. Лезла наружу, отравляла мысли, заставляла скрипеть зубами.
Его приводила в ярость мысль, что они снова теряют время. Снова идут по порочному кругу. И снова не находят точку соприкосновения.
Какого черта?..
На одном из перекрестков мужчина вжал ногу в педаль газа и развернулся в обратную сторону с оглушающим визгом шин. На ходу набрал нужному человеку и узнал адрес Дашкова. А через двадцать минут парковался в его дворе.
Алекс с нескрываем удивлением открыл дверь и скривился, увидев Рому. Но он, наплевав на хозяина квартиры, оттеснил того и прошел вглубь, найдя Элизу сидящей на диване в гостиной. Девушка полулежала, прикрыв веки. И эта поза сразу показалась неестественной. Слишком странной.
Подойдя ближе, мужчина коснулся её щеки, наблюдая, как затрепетали черные ресницы, а затем медленно приподнялись веки. Она в немом удивлении уставилась на него, вздернув брови. А Рома, опешив, изучал стеклянные глаза перед собой.
– Ты, кажется, переходишь границы, – довольно угрожающе послышалось сзади.
Разумовский развернулся и оглядел журнальный стол, на котором действительно была бутылка вина и полупустые бокалы.
– Что ты ей подсыпал? – спросил жестко, двинувшись на Дашкова и хватая его за грудки.
– Подсыпал? Ты ох*ел, бл*ть?! – он агрессивно сжал челюсть и толкнул Рому в ответ. – Пошел вон отсюда, если не хочешь последствий!
Поняв, что тратить время на выяснение причин состояния Элизы бессмысленно, мужчина просто подошел к девушке и взял её на руки, намереваясь покинуть квартиру. Она слабо запротестовала, заторможенно выдав:
– Ты с ума сошел, Разумовский?
– Помолчи, пожалуйста.
Алекс преградил ему путь, практически зарычав:
– Оставь её и катись отсюда! Девушка немного опьянела от вина, а тебе надо подлечить нервы, параноик!
– Эта девушка не могла опьянеть от бокала вина, ты её явно не знаешь. Неужели не видно, что ей плохо?! – рявкнул Рома так громко и грозно, что тот опешил и внимательно уставился на его драгоценную ношу.
Воспользовавшись замешательством Дашкова, мужчина оттолкнул его и кинулся к выходу.
– Он ничего не делал, Рома, – тихо прошептала ему в ухо Элиза, а потом легла щекой на плечо, застонав. – Просто усталость, голова болит.
– Да, я так и понял.
Дальше он уже не слушал её вялых причитаний и пресек все протесты, устраивая на переднем сидении. Ближайшая частная клиника находилась в десяти минутах езды. Весь путь девушка шумно дышала, явно борясь с тошнотой.
А Рома сжимал руль, злясь на себя за то, что позволил ей уйти с этим ублюдком…
В медцентре Элизу оперативно приняли и увезли.
Разумовский предупредил врача, что, скорее всего, ей подмешали какие-то препараты в вино, и у неё интоксикация. Тот заверил, что они разберутся и примут меры, после чего мужчина отправился к стойке ресепшна, чтобы оформить девушку.
Долгий час Рома не находил себе места, постоянно меняя локацию – то вышагивал по коридору, то выходил покурить, то садился в кресло для посетителей, бессодержательным взором уставившись на настенные часы. Пока к нему не подошла медсестра, объяснив, что Элизе сделали промывание желудка, теперь нужно прокапать, а потом можно забрать.
Причиной состояния они посчитали возможную индивидуальную непереносимость обезболивающего, которое девушка приняла без приема пищи за короткое время до распития алкоголя. Одно наложилось на другое, поэтому организм дал такой сбой.
Эта версия казалась какой-то нереальной, но не верить ей не было оснований.
Где-то через полчаса та же женщина в медицинской форме привела Элизу и, дав рекомендации, проводила до дверей. Рома обеспокоенно разглядывал девушку, поддерживая её за локоть. По крайней мере, взгляд у неё был осмысленный, но вид всё еще оставался уставшим.
На улице она остановилась перед ступеньками и вдохнула свежий воздух полной грудью. А потом внезапно качнулась в сторону мужчины и уткнулась носом ему в шею, спрятав лицо.
– Почему ты всё время меня спасаешь, Разумовский? – послышалось приглушенное бурчание. – Чтобы ты потом была мне должна. Очевидно же. – А долги отдавала натурой? – хмыканье. – Разумеется.
Рома подхватил её на руки, позволив безвольно откинуться себе на грудь. В которой воронка испуга за неё еще вертелась, отдаваясь тревожной пульсацией. Он думал, что Элиза уснет, как только устроится на сидении, но девушка удивила довольно бодрым духом, вертя головой и разглядывая ночной город. Пусть молчит, но и не противится.
А когда его телефон на панели завибрировал, оба резко взглянули на экран. И наверняка выдохнули с облегчением, боясь повторения сценария трехдневной давности. Но звонившим оказался Руслан.
Мужчина принял вызов и активировал громкую связь.
– Привет, дважды дядя Рома.
– Ева родила? – тут же догадался он.
– Да, – в голосе брата прорезались нотки неудержимой радости. – Еще днем. Мы не захотели никому говорить. Чтобы зря не волновались. Решили, пусть отдохнет, потом позовем вас знакомиться.
Рома готов был спорить, что дело было в другом. Рождение первой дочери Руслан пропустил, будучи в колонии, а со второй решил наверстать в уединении. Вдвоем с женой, как и положено в таких особенных для родителей случаях.
– Я не могу дождаться утра, хочу похвастаться всем. Так что, семьям позвонил, они подтянутся, поляну накрыл, с персоналом договорился, на полчаса нам сабантуй одобрили. Только Элизу найти не могу.
Разумовский обернулся к шокированной девушке, которая не мигая уставилась на телефон. И никак не отреагировала на реплику о своей пропаже. И только в данную секунду сообразил, что её вещи остались в квартире Дашкова. Вместе со смартфоном. И кто бы ей дозвонился, естественно?..
– Я привезу, – коротко пообещал брату, ничего не объясняя. – Скинь адрес, скоро подъедем.
И снова они ехали в молчании, пока мужчина не остановился перед цветочным павильоном.
– Цветы же нельзя, это аллерген, – дезориентировано прокомментировала Элиза.
– В частных клиниках допускают.
Букет был куплен и помещен сзади. В придачу к нему игрушка для Богданы, которая непременно будет там же.
Руслан встретил их во дворе – счастливый, светящийся, довольный жизнью человек. Все крепко обнялись, поздравляя друг другу. Но боковым зрением Рома продолжал обеспокоенно следить за девушкой, отмечая, что та еще не пришла в себя.
Родители и друзья уже ждали их в просторной палате у накрытого стола. А дальше был настоящий маленький праздник, тосты, бесконечные поцелуи, слезы радости… И ворчание на то, что никому не сообщили вовремя.
Во всей этой суете Разумовский не переставал держать Элизу в поле зрения. Её поведение озадачивало всё больше и больше. Во-первых, она практически не говорила. Во-вторых, когда ей дали подержать новорожденную Беллу, девушка смотрела на ребенка без единой реакции. Просто в упор. Забывая моргать. А потом… Рома замер, когда она сама подошла к Богдане, опустилась на корточки и… обняла племянницу с неподдельным отчаянием. Почему никто этого не замечал, кроме него?..
И даже того, что, поцеловав Бодю в лоб, девушка бесшумно вышла из помещения под общий гул и веселье. Унылой подавленной тенью.
Мужчина выждал пять минут, если вдруг ей понадобилось в туалет, но интуиция подсказывала, что она ушла не туда.
Ноги понесли его на улицу. Он обогнул здание, словно чувствуя, куда нужно идти. И через пару шагов остолбенел, найдя Элизу глазами.
Она уперлась коленями в землю и, словно в трансе, вырывала пожухлую траву. В свете яркого холодного освещения в ночи это зрелище некой мистичностью пускало мурашки по телу. Когда же она вонзила пальцы в почву, начав рыхлить её, словно граблями, стало жутко.
Рома не мог заставить себя сдвинуться с места, завороженно наблюдая за этими манипуляциями. Покрываясь мерзким ледяным потом от предчувствия неотвратимой катастрофы…
И она наступила почти мгновенно.
Элиза поднесла грязные руки к лицу и, пройдясь по нему снизу вверх, схватилась за волосы. А затем относительную тишину двора разорвал чудовищный, нестерпимо страшный вопль. Про такой говорят – нечеловеческий. Поистине этот звук таким и был, будто вырвался не из обычной девушки, а из недр самого ада. Мужчине показалось, что этот вопль острыми безжалостными осколками вонзился в его душу, обездвижив.
Но сзади вдруг послышались шаги, возвратив Разумовского к действительности. Он обернулся и жестом попросил подоспевшую охрану не приближаться. А сам тут же в считанные секунды оказался рядом с Элизой.
Присел перед ней и приподнял пальцами подбородок, чтобы впервые за все годы, что знает эту валькирию, увидеть в её бездонных глазах… слезы.
А потом почувствовать, как сердце пропускает удар и сжимается в тисках от мучительно тоскливого тихого признания, прозвучавшего покаянием:
– Я хотела этого ребенка… нашего ребенка.
Глава 25
«Жизнь ломает людей без шума, без криков, без слез, незаметно». М. Горький «Мещане»
– Но испугалась, что он тебе не нужен, Рома, – прошептала Элиза, выпуская наружу свою самую глубокую боль, замурованную внутри на протяжении всего этого времени. – Я думала, что для такого мужчины незапланированная беременность расценивается как попытка навязать себя. Ты ведь не хотел семьи, а аборт не предложил бы из благородства…
Пальцы Разумовского на её подбородке дрогнули, взгляд сделался непроницаемо темным. Она дернула голову в сторону и вырвалась из его рук.
– А потом дилемма разрешилась… этого ребенка не стало… – выдохнула девушка, уронив голову на грудь.
Закрыла глаза и моментально вспомнила каждый пережитый миг того дня. Ужас, панику, дичайший страх…
Эмоции захлестнули её, вышибая дыхание, ломая выстроенное за столько лет сопротивление, круша выдержку подчистую. И Элиза сдалась им.
Рухнула ничком на траву, а потом повернулась на бок, обняла себя за плечи и зарыдала. В голос. По-детски безутешно. Горько и надрывно. Как никогда в жизни.
Мысль о давней утрате вывернула её наизнанку. Эта боль… она другая, ей нет равных, когда знаешь, как сильно ты виноват. И гнетущая вина окончательно взорвалась в ней здесь и сейчас, мгновенной вспышкой выжигая нутро. Заполнив собой всё и вся.
И девушка плакала, обездвиженная, обезволенная, прикованная неведомой силой к холодной мокрой земле. Исторгая из себя крики и вопли, от которых саднило и схватывало горло. Оголяя свою рану и не замечая ничего вокруг. Мир просто исчез, оставив Элизу наедине с собой, и она всё больше и больше проваливалась в черноту.
Проваливалась и видела события четырёхлетней давности со стороны.
Как во время одной из тренировок незадолго до игры её отправили на скамейку запасных, потому что нельзя быть в защите настолько рассеянной и неповоротливой. Тренер был очень недоволен ею. Наверное, оно к лучшему. Тогда девушка так и подумала и не стала возражать. Не хотелось подводить команду. Ведь она знала, что её невнимательность никуда не денется, потому что Элиза мыслями была в Роме, в новости о том, что беременна. Как спустя несколько дней сам Разумовский предложил ей не играть, потому что это может навредить. А она почему-то огрызнулась и не сказала, что её уже поставили на щадящий режим. Как во время этой злополучной игры сидела и болела за девочек, забыв обо всем. А дискомфорт в животе скинула на волнение за результат соревнований. Как с улыбкой вошла в раздевалку, чтобы поздравить победителей, и внезапно поняла – что-то не так… И как зажимала руками пах, сведя ноги вместе, будто это помогло бы, и молила, чтобы беда миновала. Пока ехала скорая, которую ей вызвали, девушка впервые осознанно обратилась к крохотному существу внутри и попросила выжить.
Только в ту секунду Элиза поняла, что не просто приняла своё положение, а непроизвольно уже жила, размышляя обо всём не только за себя, но и за маленького человека, ответственность за которого ощущала в полной мере, сама того не замечая.
Одна из самых близких ей в команде девчонок без слов сопроводила в больницу, предложив позвонить родным. Но девушка отказалась, всё еще веря в счастливый конец этой истории. И обрадовалась, когда в акушер-гинекологе узнала приятельницу мамы – почему-то этот факт обнадеживал. Значит, ей точно помогут должным образом…
Но случилось так, что уже нечему было помогать. Женщина с сожалением объяснила, что процесс начался задолго до того, как Элиза его почувствовала. Предположительно – стресс. Для точного определения причин необходимо было собрать анамнез. Но уже после того… как закончится выкидыш. Врач честно ей призналась, что в данном случае выступает против чистки, то есть, выскабливания. И настоятельно посоветовала продержаться, но пусть плодное яйцо полностью выйдет из неё самостоятельно.
Девушке было всё равно…
Она никак не прокомментировала, лишь молча соблюла все указания. И не произнесла ни слова, когда её проводили в палату, помогли переодеться и воспользоваться гигиеническими средствами.
Подруга из Любительской баскетбольной академии была рядом, но Элиза попросила её уйти. Заверила, что в порядке, и родные скоро придут. Соврала, лишь бы остаться одной.
А потом во время очередного раздирающего спазма упала на колени возле кровати, сжав бортик напряженными пальцами до бескровия. Она ни разу не закричала. Не застонала. Но погибала безмолвно. Физическую боль можно было бы выстоять… она не так страшна. Но гораздо сильнее была боль душевная, и в тандеме с физической, секунда за секундой методично приканчивала девушку до победного.
В ушах стоял собственный крик: «Я не хочу этого ребенка!».
И осознание – твоё желание исполнено, дорогая. Получи и распишись.
Чувствуй, как из тебя в прямом и переносном смысле вытекает жизнь.
Эта мысль была так чудовищна в своем циничном проявлении, что от неё у Элизы закололо сердце. От отчаяния, от страха, от признания громадной вины.
Ей дано было нечто священное и прекрасное, а она своим поведением, упрямством и стремлением задеть Рому упустила это.
Девушка мучилась несколько часов в агонии, покрываясь липким холодным потом, и думала о том, что наказание за её гордыню вполне справедливо. Угрызения совести не оставят еще очень долгое время…
А еще… она боялась реакции мужа.
Наверное, именно поэтому оттягивала момент, чтобы позвонить ему.
Только когда всё закончилось, и ей снова помогли переодеться и лечь, Элиза попросила сообщить Разумовскому, у самой на это не осталось никаких сил.
И да… он оправдал все её страхи, как только она открыла глаза и услышала вопрос:
– Твоя команда победила?..
Этот его разочарованный взгляд, прошедшийся по коже лезвием. И звонкая пустота, образовавшаяся внутри моментально. Рома просто добил её окончательно. Ничего кроме «да» выдавить у неё не получилось. Наверное, так ей и надо, она заслужила. Не следовало надеяться на понимание и поддержку в ситуации, где являлась без вины виноватой.
С тех пор эта незаживающая рана кровоточила. И пульсировала сильнее, когда Элиза смотрела на Бодю, так похожую на Разумовских. А сегодня ей, этой застарелой ране, суждено было болезненно открыться.
Выплывая из воспоминаний, девушка распахнула глаза, продолжая всхлипывать, но уже тише, и сквозь пелену слёз попыталась разглядеть силуэт сидящего рядом с ней мужчины. Который терпеливо дожидался окончания этой истерики. Сколько она длилась?
– Знаешь, что ты сделал, когда пришел в палату и застал меня после нескольких часов мучительного выкидыша? – полностью севшим голосом безэмоционально спросила девушка, силясь сфокусироваться и рассмотреть его лицо. – Ты растоптал меня, Рома. Своим отношением. Заблаговременно вынесенным вердиктом.
Элиза, продрогшая, откинулась на спину и взглянула в ночное небо над головой. Легче было говорить, не видя его глаз.
– А ведь я не участвовала в игре. И потеряла ребенка не из-за физических увечий, как ты решил для себя. Удивительно, Разумовский, но ты настолько был уверен в этой версии, что даже не услышал, как врач, давая рекомендации, упомянула про последствия стресса. Будто тебе не нужна была эта правда.
– Почему ты не сказала? Почему позволила заблуждаться? – она не различала оттенков, с которыми он произносил слова.
– А зачем? Если ты изначально выбрал быть в заблуждении? Я должна была… что? Оправдаться и умолять простить? А ты? Вместо того, чтобы обнять меня и помочь пережить потерю, ты провел черту между нами, и я не посмела её пересечь. Кто я такая в сравнении с Вами, Роман Аристархович…
Неожиданно он схватил её за запястья и рывком поднял, вынуждая сесть. Затем встряхнул, будто стремясь привести в чувство, и гневно процедил:
– Хотя бы теперь ты понимаешь, насколько это было глупо с твоей стороны? До жестокости глупо! Чего ты этим добивалась?! Зачем надо было выносить всё в одиночку? Что ты хотела этим доказать?!
Девушка сморгнула влагу и уставилась ему в глаза. Они метали праведные молнии, но почему-то сейчас, излив свою горечь, Элиза осталась равнодушной к такому проявлению его ярости.
– Ты злишься, потому что в этой истории стал отрицательным персонажем?
Он выпустил её так же резко. Отшатнулся и уставился с неверием. Затем чертыхнулся и провел пятерней по волосам.
– Господи, Элиза, ты же ищешь во мне подтверждение каждому своему страху!
Она печально усмехнулась.
– Как и ты, Рома, как и ты…
Девушка потерла ноющие веки, забыв о том, что у неё испачканные пальцы. И как только крупицы грязи попали на слизистую, зажмурилась от жуткого зуда.
А в следующее мгновение бережными движениями ей стали оттирать тканевым платком последствия этой беспечности.
И Элиза снова бесконтрольно всхлипнула, почувствовав себя жалкой и никчемной. Не такая забота ей сейчас была нужна, не такая…
– Отвези меня, пожалуйста, домой, – попросила жалобно и закашлялась.
Разумовский встал на ноги и протянул руки к её предплечьям, чтобы помочь.
– Не трогай! Не хочу…
Под его осуждающе-грозный взор девушка отряхнула одежду и поднялась.
Мужчина молча развернулся и пошел вперед. Она – ковыляла сзади. Никто из них не вспомнил о том, что надо попрощаться. Да и показываться перед родными в таком виде – не лучшая идея.
Рома был зол. Элиза понимала, что такой неприглядный ракурс стал для него своего рода обвинением. И он явно считал, что незаслуженно. А у неё на этот счет были свои видения.
Девушка просто устала. Устала доказывать, что чего-то достойна. Любви, уважения, справедливого отношения… И того же чертового понимания от других!
Пока Разумовский, непривычно нервными рваными движениями вел машину, сжимая руль до побелевших костяшек, Элиза бесшумно лила слёзы, расклеившись до снования.
Смотрела перед собой в темноту ночи и, словно только теперь ясно и четко видела неприглядную правду, честно признаваясь себе в этом. Что всё шло из детства. И, быть может, судьба у неё такая – строптивая, зараза. Требует бороться за право быть тем, кто она, Элиза, есть.
А по факту… кому это нужно?..
С малых лет приходилось доказывать всем вокруг, что не оболочка делает из неё человека, а её внутреннее содержание. Сначала это особенно ярко проявлялось, когда она попадала на родину во время каникул. Сестры и братья хихикали над ней, мол, можешь особо ничего не делать, тебя и так любят и всё разрешают из-за смазливой мордашки. А Элиза из дикого упрямства спешила доказать им обратное. Поэтому, пока те бегали во дворе и играли в задорные игры, она возилась то с дедушкой, то с бабушкой, охотно выполняя мелкие поручения. И глупо гордилась собой, решив, что таким образом честно заслужила любовь.
Так и сформировалась пресловутая детская травма.
Потом, чем старше девушка становилась, тем сильнее этот стереотип проявлялся в её окружении. Всем почему-то казалось, что безупречная внешность сама по себе уже обеспечила Элизе успех по жизни. И можно не прикладывать усилий. Это откровение задевало за живое и заставляло стараться рьянее. Учиться – только на отлично. Заниматься творчеством – только с высоким результатом. Пойти в спорт – только за победами.
Но её продолжали задевать однотипными и берущими корни из зависти намеками. Что всё это получено в большей мере за красивые глаза. И под конец вышло так, что, обладая исключительной красотой, девушка при этом чувствовала себя поистине ущербной и ненавидела свою внешность. Стремилась исправить этот раздрай всевозможными достижениями. Даже выбор профессии продиктован её внутренним непринятием такого положения. Она хотела бороться за справедливость, чтобы восстановить баланс.
Но её рвений не понимали. Людям почему-то свойственно обесценивать переживания другого человека, если сами они переживают о других вещах – более важных, на их взгляд. И со временем в компаниях Элиза научилась попросту не говорить о себе вообще.
– У меня осталось одно выигранное желание, Рома, – прохрипела девушка, вытирая щеки. – Выполни его, пожалуйста, так же, как и я в свое время – беспрекословно.
Она повернула к нему голову, взглянув на любимый острый профиль, который сейчас напрягся еще сильнее в ожидании того, что она скажет, и твердо произнесла:
– Разведешься со мной.
От неожиданности Разумовский кинул в неё быстрый короткий взгляд, выдавая свой шок выражением растерянности в глазах. Но вернулся к дороге и немного погодя выжал из себя:
– Зачем ты это делаешь? Почему ты избрала такой неправильный способ избавляться от боли – всегда убегать? А не устранять её? – Я устала разочаровывать и разочаровываться. – Это не ответ. В тебе говорят эмоции. – Во мне сейчас нет никаких эмоций, – парировала сухо. – Элиза… – Как интересно, да? – перебила она, фальшиво рассмеявшись. – Ты победил – мы поженились. Я победила – мы разводимся. – Это не выход, мы ничего не выяснили. – Просто сдержи слово, – выкрикнула со злостью, теряя терпение. – Я больше не хочу так, почему ты не понимаешь?!
Он не ответил. Сжал челюсть еще сильнее, играя желваками, и тяжело дышал весь остаток пути.
И, когда, остановившись во дворе, обернулся к ней, Элиза поймала его прямой пронзительный взгляд, тот самый – фирменный, в самую душу, и честно призналась:
– Я замучалась оправдывать чьи-то ожидания. Особенно – твои. Оказывается, мне тоже необходимо, чтобы меня любили просто так. Без причин и оснований. Думаю, без особого труда у тебя получится к понедельнику подготовить все документы. Давай поставим точку в этой истории.
– Ты уверена в своем решении, Элиза? – сокрушенно выдохнул Разумовский.
– Да. Всё.
Она вышла тихо. Не прощаясь. С каждым шагом всё больше и больше чувствуя потребность кинуться обратно к нему. Но заставляла себя идти.
Он её снова не обнял. Даже после отчаянного откровения. Он ей снова не сказал нужных слов. Даже зная, что они бы остановили её. Он её снова отпустил. Когда она так нуждалась в нём…
Глава 26
ты там, чуть дальше линии плеча, по шейным позвонкам губами – на полторы октавы вниз... ты там, где изначально был намечен богом, но до конца не воплощён крыла эскиз... где тонким светлым пухом для тебя так беззащитно выстлана дорожка к приоткрытой дверце, ты – под лопаткой... слева... ты – вместо сердца... Вет Лавиртум
Сил хватило только на то, чтобы наскоро принять горячий душ и упасть на кровать. Моментально провалившись в поглотившую её вязкую темноту. Наверное, если бы не настойчивая трель дверного звонка следующим утром, Элиза так и не встала бы с кровати. Её сон был поистине беспробудным. Циферблат оповещал, что уже одиннадцать, а это означало, что девушка проспала почти двенадцать часов. Как в коматозе.
Нежданным гостем оказался Алекс, привезший забытую сумочку. Он отказался от кофе и прочих любезностей, сославшись на дела. И прямо на пороге выведал причину её вчерашнего плачевного самочувствия.
– Я позволил ему тебя увезти именно потому, что сам понял по твоему лицу – дела плохи. Рад, что обстоятельства выяснились. Не хотел бы, чтобы ты думала, будто я способен на… – Лёш, прекрати, – перебила она его устало. – Я бы так не подумала. Ты откупорил бутылку при мне. И тоже пил. – Ладно, потом поговорим ещё, отдыхай. Тебе явно надо набраться сил.
