Текст книги "Нестандартный ход 2. Реванш (СИ)"
Автор книги: De ojos verdes
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
Руки холодные, сердце сковано льдом, но по венам, кажется, еще бежит немного огня...
Она расплакалась.
Так плохо в последний раз ей было во время заражения раны, полученной тогда на крыше.
Потрогала свой шрам, вновь вспомнила, как Ася уговаривала ее избавиться от него, чтобы вернуться в модели, но Элиза отказалась наотрез, потому как этот шрам стал ее естественной частью, определив день, когда она поняла, что Рома для нее – всё.
Как жаль, что снова не вышло стать для него значимее остальных... Как жаль, что они сделали друг другу больно, чтобы впоследствии потерять... Как жаль.
Кусая соленые губы и растирая воспаленные от нескончаемых слез глаза, девушка зарывалась в одеяло, повторно теряясь между явью и сном...
[1] Букер – агент, менеджер в модельном бизнесе, занимающийся продвижением.
[2] ВОЗ – Всемирная организация здравоохранения.
[3] Филофобия – боязнь влюбиться, иметь привязанность к другому человеку.
Глава 27
«– Не исчезайте, – крикнул он ей, – мне будет пусто без Вас! Но, в последний раз качнув своим пламенем, Гордая Свеча в Маленьком Каменном Подсвечнике, еле слышно шепнула: – Какой Вы, однако, смешной… Я ведь только для Вас и горела…» Евгений Клюев «Сказки на всякий случай»
– Звонили проектировщики, просили передать, что скинули файл. Секретарь Федора Алексеевича оповестила, что совещание переносится на час. Шведы прислали обновленный каталог с пометкой, что нам полагаются скидки...
Рома внимательно выслушал Лену, зачитывающую свои записи, затем распорядился:
– Шведам отошли письмо с благодарностью и обозначь, что в ближайшее время новых заказов мы не планируем. Завтра после обеда меня не будет, всё важное смести либо на первую половину дня, либо перенеси на следующий день. Позвони в проектный и попроси Никиту подняться через полчаса.
Она молча кивнула и выжидательно взглянула на небольшую стопку бумаг, принесенных на подпись.
Разумовский закончил и передал их ей. Девушка вышла, больше не проронив ни слова. Лена и раньше не отличалась говорливостью и всегда знала рамки, но после расставания с ним будто снизила вдвое свой вербальный лимит. С одной стороны, это говорило о ее профессионализме. С другой же, немного напрягало. Было бы лучше, если бы она согласилась перейти в предложенную им фирму, но настаивать мужчина не хотел по нескольким причинам. Во-первых, Лена действительно прекрасный помощник. Во-вторых, он не уверен, что им дальше придется вместе работать.
Плановое совещание вышло за рамки тайминга и длилось практически час. Но касалось больше фирм-производителей среди «дочек», которые отчитывались по введению в процесс производства нового оборудования.
Рома откровенно скучал. Даже не делал вид, что слушает. Повернув голову к панорамному окну, вглядывался в октябрьскую хмарь и чувствовал усталость каждой клеткой тела. Сомневаясь во всем, что его окружает. Некогда нерушимый в своих целях и стремлениях, сейчас мужчина основательно подорвался во всех ориентирах.
Причиной тому – Элиза.
И теперь у него было много вопросов к себе.
Неужели это всё – ему, правда, нужно? Неужели почти двадцать лет своей жизни он потратил на совершенствование в строительном сегменте, чтобы прийти к сотрудничеству с людьми, чьи стратегии роста и развития не внушают доверия? И неужели сам Разумовский внушает доверие им?..
Если даже женщина – и судя по всем исходным данным, его, черт возьми, женщина – ему не доверят!
Настолько, что Рома только спустя четыре года узнает истинные обстоятельства её выкидыша… И это дробит его изнутри на куски. Выжигает такой ядовитой виной, что впору стонать раненым зверем.
Даже в детстве он не подвергался физическим наказаниям, в том числе и пощечинам, и никогда в жизни ни одна женщина не осмеливалась замахнуться на него, у них к тому не было поводов. Но сейчас у мужчины сложилось стойкое впечатление, что ему надавали оплеух, от которых никак не получается отойти.
Сначала была лютая злость. Той ночью Разумовский несколько раз порывался развернуть машину и, вопреки просьбе Элизы оставить её, ворваться в квартиру, вытряхнув из неё внятные объяснения, зачем она так поступила, мучая себя столько времени, а теперь – еще и его. Но он обуздал это желание.
Потом напало оцепенение. Рома всю ночь просидел в кабинете в кромешной темноте, пытаясь самостоятельно найти ответы. Как такая умная девушка умудряется творить подобные глупости? Что еще утаивает в глубине? У неё однозначно должны быть веские основания, чтобы так поступать. Чтобы зарываться в себе, отгородившись от него. Значит, всё-таки чем-то он её задел. Иначе… как возможно, чтобы любящая его девушка была настолько жестока? Это ведь была их общая потеря. И её точно можно было пережить в разы легче! Поговорили бы, успокоили друг друга! Но нет! На деле получается, Элиза четыре года варилась в своей доведенной до апогея боли, а сам мужчина… был, наоборот, уверен, что тогда это для неё практически ничего не значило. «Я не хочу этого ребенка». «Давай никому не скажем». «А что-то было?». Как после этих слов можно думать иначе?..
Затем одолело опустошение. Сознание поднимало белый флаг, отчаявшись найти какие-то оправдания. Разумовский старался не осуждать. И проследить цепочку её мотивов. Но не выходило. Эта девушка горазда на взаимоисключающие поступки. Признаться в любви и попросить развод. Переспать, расставшись с невинностью, и собрать вещи, чтобы уйти. Хотеть ребенка, утверждая, что он ей не нужен… Один шаг вперед, два – назад.
Что творится в твоей голове, нарисованная девочка-воительница?.. Как подкопаться к сути, не раня еще больше?.. И как понять свою собственную суть во всей этой истории?
Чтобы не поддаться импульсивности, с некоторых пор одолевающей его всё чаще и чаще, мужчина прямо под утро сорвался в загородный дом. И провел в нем все выходные. Но бороться с полярно противоположными оттенками настроения было неимоверно тяжело. Рому бросало из крайности в крайность. То хотелось сию секунду возвратиться в город, сгрести непоследовательную валькирию в охапку и утащить в берлогу на долгие-долгие бесчестные часы… то махнуть на всё и действительно окончательно отпустить её, раз она сама не знает, чего желает.
Правда, последнее вызывало ярый протест в нем. Но Рома понимал, что никогда не станет давить на Элизу. Это не в его характере. Не в его правилах навязывать кому-то своё общество. Нечестно – влиять на решение другого человека. К сожалению, он слишком хорошо знает, к каким плачевным последствиям это приводит…
У этой исключительной девушки всё же мастерски получается вгонять Разумовского в состояние ненависти к собственной персоне. И искать источник бед в себе же.
Он промучился до сегодняшнего дня, маятником качаясь от одного выхода к другому… и так и не нашел верного пути. На работе каждую секунду провел в ожидании, что Элиза ворвется и накинется с претензией, где подготовленные бумаги. Но её всё не было. Позже мужчина узнал, что она не пришла. Скорее всего, думалось ему, девушка у Евы. Хотя, выписка назначена на завтра. А после обеда, поговорив с Русланом и ничего не услышав о младшей Мамиконян, Рома озадачился еще больше.
И именно во время совещания, пока он всматривался в окно, его внезапно посетила мысль, а, что, если всё это – очередная игра Элизы?.. Потребовать развод и водить за нос… добивая контрастами?.. Вполне в её духе. И логично.
Зачем?..
Это уже было второстепенным, ибо Разумовского накрыло волной ярости, напрочь лишив способности трезво рассуждать. И всё, что он надумал за выходные, якобы стараясь понять её, оправдать и простить – да, именно простить! – за содеянное, испарилось втуне.
Мужчина буквально скрипел от гнева.
И, не дожидаясь окончания рабочего дня, поехал к ней. Прихватив с собой документы о разводе.
Консьерж был не тот, что прежде. На вопрос, дома ли девушка из нужной ему квартиры, ответить не смог.
Один черт, иначе её и не достанешь – номер недоступен, придется только напролом. Именно эта мысль и подстегивала мужчину несколько минут неотрывно держать указательный палец на кнопке звонка. Но дверь не открывали.
Рому отпустило так же неожиданно, как и накрыло. Он уперся ладонью в стену и ужаснулся тому, что собирался сделать. В чем обвинить?.. Господи, да что с ним такое происходит?!
И вдруг щелкнул замок. А по ту сторону послышался чудовищный кашель. Который всё не прекращался и не прекращался.
Мужчина чертыхнулся, стряхивая ступор, и резко толкнул полотно.
Ровно к тому моменту, как обессиленная Элиза, закутанная в одеяло, задыхаясь, осела на пол прямо перед ним…
* * *
Родители Элизы спешно направлялись к Роме через длинный светлый коридор. На лицах – дичайшее беспокойство, но держались они достойно и без истерик поинтересовались, что произошло. Разумовский обрисовал ситуацию: нашел почти в бессознательности, привез в больницу, ждет заключение врачей. Обстоятельства их «встречи» у нее в квартире деликатно промолчал.
– Я склоняюсь к тому, что она запустила свое состояние и дошла до воспаления легких, – подытожил, скрывая раздражение от безалаберности девушки.
Явно же, что она простыла во время поездки на объект. В день родов Евы, когда мужчина забрал ее из квартиры Дашкова, думая, что тот чем-то опоил Элизу, всё оказалось прозаичнее. Ей уже было плохо, раз она пыталась одолеть головную боль таблетками, и теперь версия с реакцией на смешение алкоголя с лекарствами не представлялась такой уж нереальной.
А потом девушка в своем взрыве эмоций, лишивших его тогда дара речи, очень долгое время пролежала на холодной сырой земле. Нынешнее ее состояние – вполне естественный исход.
И как же Рома зол на нее! Хоть кому-то могла сказать о своем состоянии! И не доводить себя до истощения...
– Сколько уже ее обследуют? – Римма Александровна, заламывала руки и бросала взгляд на вход в отделение интенсивной терапии.
Туда-сюда с протяженностью в несколько минут сновал медперсонал, который на них не обращал никакого внимания. Они привыкшие.
– Чуть больше часа.
– Значит, скоро скажут.
Никто из родителей не пожелал присесть, оба мерили нервными шагами кафельный пол и оборачивались каждый раз, когда массивные двери распахивались.
Около получаса спустя оттуда всё же вышел дежурный врач, которого Рома сразу узнал. Тот, перебирая листы, приблизился:
– Вы же муж Мамиконян? – именно так Разумовский и представился, привезя ее.
– Да.
Спартак Арсенович и Римма Александровна почти бесшумно оказались рядом.
Мужчина окинул их безразличным мимолетным взглядом и посмотрел Роме в глаза:
– КТ выявило поражение легких более семидесяти пяти процентов. У пациентки дыхательная недостаточность и сопутствующая лихорадка. Ее уже перевели в реанимацию. Необходимы противовирусная, антибактериальная и респираторная поддержка. Уверяю, что помощь оказывается на высшем уровне. Посещения, само собой, запрещены на этом этапе, поэтому нет смысла здесь оставаться.
– Но Вы оцениваете ее состояние как стабильно тяжелое или... – вмешалась мать Элизы, растерянная новостью.
– Да, сейчас ситуация такова, но я не могу ничего гарантировать, вы же понимаете, что поражение колоссальное. Хотя, меня, безусловно, радует отсутствие хронических заболеваний. Плюс молодой организм. Это увеличивает шансы на положительный исход.
– Хотите сказать, есть вариант отрицательного? – подался вперед Разумовский.
– Такой вариант есть всегда.
Сказано было легко, равнодушно и даже небрежно.
Перед глазами Ромы пронеслись сотни подобных этому «лекарей», чьи схожие бесстрастные слова он из раза в раз слышал в годы лечения мамы. Чертовски ровные и до чудовищности безликие, эти слова задевали градусом бесчувственности. Умом-то понимаешь, что доктор не обязан сопереживать тебе, у него на людское горе иммунитет, но внутри набатом бьет горячий протест, и в голову ударяет мысль: ведь можно же хотя бы немного вовлечённее! И дело даже не в деньгах, черт возьми, которые они за это получают, а в каких-то очень простых примитивных человеческих качествах!
Всегда хочется знать, что близкие находятся в надежных руках. Но когда об их состоянии говорят с нескрываемой безучастностью, в этом начинаешь сильно сомневаться. И неосознанно вешать долю вины за тот самый отрицательный исход...
Что им двигало, Разумовский не смог бы объяснить внятно – такое случилось впервые, просто в какой-то момент красной пеленой застлало глаза, и в следующую секунду он резко притянул мужчину к себе, схватив за грудки так, что тот вынужденно встал на носочки, вытянувшись, и с арктической интонацией прочеканил ему прямо в лицо:
– Такой вариант исключается. Вы всей командой доблестных эскулапов поставите эту девушку на ноги, имея прекрасный стимул: в противном случае я клянусь не только лишить каждого из вас права практиковать, но и сделать так, чтобы вы вообще не смогли найти работу... никакую!
– Рома, – твердая рука Спартака Арсеновича легла ему на плечо. – Остынь.
Он ослабил хватку и постепенно выпустил врача, который отвечал ему молчаливым презрением. Мол, «представление-угроза» не возымело эффекта. Это подстегивало снова добраться до него, но отец Элизы мягко задвинул зятя за спину и сам продолжил разговор:
– Извините нас за наши эмоции. Подскажите, может, что-то нужно купить, передать?..
– Всё необходимое этот товарищ уже оплатил, – стрельнув недовольным взором в своего недоброжелателя, поправил халат мужчина. – Сохраняйте спокойствие, не забывайте, где находитесь. Остальные сведения – по мере изменений состояния пациентки.
Появилось желание кинуться ему вслед и все-таки... врезать. Господи, Роме нестерпимо, до зуда в пальцах хотелось выместить свою ярость на враче. Остановил только шок, с которым на него посмотрела Римма Александровна. Да уж. Когда сам себя не узнаешь, что же делать окружающим, знающим тебя в прошлом уравновешенным и адекватным?
Как-то ладно, не сговариваясь, все трое опустились на привинченные к полу сидения и уставились перед собой. Но немного погодя Спартак Арсенович негромко и задумчиво протянул:
– Ром, давай домой. Ты слишком остро реагируешь, я тебе позвоню, обещаю.
Разумовский опешил. В смысле, домой, там бездыханная Элиза в одном из этих ужасных стерильных боксов, а он – домой?..
– Нет, – отрезал и прикрыл веки.
Надо отдать должное ее родителям, они не стали пререкаться в этой ситуации. Теперь каждый в своем безмолвии надеялся на лучшее. Время от времени Рома интересовался состоянием Элизы, найдя сговорчивую медсестру, охотно принявшую вознаграждение.
Стабильно тяжелое. Ничего не меняется.
В этом он не разбирался, разбиралась мать девушки, будучи кардиологом и ориентируясь в терминах. Но разговаривать с ней Разумовский не стремился, отчетливо понимая, что сдержанность и безмятежность женщины – напускные. Лишние расспросы способны расшатать их.
Когда время перевалило за полночь, было выпито несколько стаканчиков кофе и с одним и тем же вопросом десяток раз остановлена та самая медсестра, мужчина привлек внимание четы Мамиконян, встав перед ними:
– Послушайте, завтра выписка Евы. Надеюсь, вы поймете и примете то, что я предложу. Она и так в прошлый раз обошлась без радости и праздника, когда мы забирали Богдану. Давайте не будем портить такое событие снова. Пусть выписка пройдет с улыбкой, а потом сразу скажем им об Элизе. Но сейчас езжайте домой, я останусь на ночь, буду контролировать. А вам нужно выспаться.
Оба потрясенно уставились на него. Переглянулись. Долго-долго. Так, как могут только понимающие друг друга без слов люди. Обсудили на своем «беззвучном». И Спартак Арсенович тоже поднялся по весь свой исполинский рост, обдав густым басом:
– Доля правды в твоих словах есть. Ева заслуживает праздника. Но не за твой же счет! Ты не обязан...
– Она – моя жена, и я обязан, – пресек бессмысленные уговоры Рома.
Супруги переглянулись повторно. Глубже. Многозначительнее. Тема отношений этих двоих так и осталась загадкой для окружения. Но, кажется, в неё отныне внесена ясность.
– А наша – дочь, – устало выдала Римма Александровна, и в этом выражении отразилась вся борьба, которую мать может вести с собой в спорных моментах относительно своих детей. – Договоримся так. Сразу после выписки я еду сюда, и дальше буду уже с ней, когда её переведут в терапию.
Как же хорошо, что в её голосе нет ни капли сомнения. Это отозвалось теплом у него в груди. Сильная женщина, не дающая себе негативных установок.
– Еве скажу, что Элиза приболела, поэтому отсутствует. А ты уже сам придумай что-нибудь для Руслана. И позже расскажем правду.
На этом они и сошлись.
В рукопожатии отца Элизы – крепком, мужском и молчаливом – без труда можно было прочувствовать признательность. К счастью, несмотря ни на что, с ними у Разумовского всегда была дружественная связь.
Когда Мамиконяны ушли, Рома присел на то же место, сцепив руки в замок. И, устроив локти на коленях, вперил глаза в пол.
Кто бы знал, как он ненавидел медучреждения, и в эту секунду буквально варился в потрошащем его страхе за эту беспечную валькирию. Лавиной с него смело присущие ему стойкость, хладнокровие и невозмутимость.
Впереди у него была долгая ночь, в течение которой обязательно «порадуют» своими визитами флешбэки из далекого прошлого.
Но сначала мужчина усмехнулся своим мыслям, вспомнив совсем недавнее событие. Точнее, страстный монолог девушки.
Элиза хотела, чтобы его предохранители сжигало дотла? Чтобы скручивало пополам? Чтобы разрушала до основания нужда в ней?..
Сегодня она победила окончательно. Во всём.
Глава 28
«Мы все сломаны. И именно в местах надломов мы часто сильнее всего». Эрнест Хемингуэй
Элиза снова и снова медленно поднималась по винтовой лестнице до самого чердака, чтобы попасть в квартиру Аси. Она снимала её у старого французского художника за вполне приемлемую плату и была счастлива, что удалось найти такое жилище.
– Ни в одном дорогущем отеле не прочувствуешь этот колорит, – улыбаясь, рассказывала подруга, в первый раз показывая дом, – здание тысяча семьсот шестидесятого года, дышит стариной и открывает такой вид на город!
Это правда. Стеклянные окна, являющиеся частью крыши, можно было откидывать и вылезать наружу, чтобы с восторгом наблюдать панораму Парижа. Лувр был виден, словно на ладони.
Часто Элиза, когда уже не трудилась моделью, карабкалась наверх и сидела там, купаясь в лучах солнца и думая о своем, пока Авелин в школе, а Ася – в студии. Следя за мельтешением туристов, девушка завидовала им белой завистью, и нечто трепетное, горячее поднималось в ней в такие минуты, когда понимала, что они увидели свой город любви, а она, живя в нем столько времени, так и не смогла его разглядеть.
Тоска просачивалась в каждую клетку тела и не отпускала… не отпускала. Сознание наполнялось маревом, затягивая в отчаяние… Картины прошлого стояли на бесконечном репите.
А потом девушка сквозь пелену чувствовала руки. Мамины руки. Они гладили её с той же нежностью, что и раньше. И так грустно становилось оттого, сколько в этих прикосновениях сдержанной печали. Переживаний, бессонных ночей, абсолютной любви…
В уголках глаз собиралась предательская влага. Но открыть веки, чтобы проморгаться, никак не получалось. Налитые свинцом конечности не поддавались командам мозга. И Элиза просто лежала, растворяясь в ощущениях. Спокойствии и умиротворении от давно забытых чувств – ты в безопасности, ты защищен, ты дома.
Затем кадры сменялись яркими вспышками камер. Громкими быстрыми командами фотографа. Зудящей от нанесенных кремов и масел кожей. Кружащейся головой из-за неимоверной натянутости волос в высоком хвосте. И четкой мыслью – нет, не моё, это всё не моё.
Моё – осталось там, откуда я сбежала, побоявшись быть откровенной с человеком, который больше всех заслуживал этой откровенности…
– Элиза… – дуновением летнего ветерка через вату в ушах доносился мягкий шепот. – Элиза…
И вправду… мамин голос.
С большим усилием девушка заставила себя сосредоточиться. Ресницы затрепетали и взметнулись вверх. Словно слепой котенок, она старалась сфокусироваться, чтобы вернуть нормальное зрение.
И увидеть сидящую рядом с ней на стуле маму. Измученную и счастливую. Та поднесла ладонь Элизы к губам и со вздохом поцеловала.
А саму Элизу пронзило дрожью от этого жеста и… догадки, что именно происходит.
Дежавю. Больничные стены. Провал в памяти. Бессилие. Беспомощность.
– Нет-нет, сначала придешь в себя, потом будешь задавать вопросы! – строго наказала мама, стоило девушке нахмуриться и открыть рот.
Дальше было полное погружение в детство – тотальная забота и много напускных причитаний. Только после того, как она смогла проглотить половину порции бесцветного супа без вкуса и запаха, и принять лекарства, над ней сжалились и отстали.
И поведали наконец-то, как Элиза вновь оказалась в роли Спящей Красавицы. Какая-то нехорошая тенденция раз в три года впадать в это состояние.
Но, в общем-то, не всё так плохо, как в прошлый раз. Она была в бессознательности всего два дня. Эта новость приободрила, хотя, судя по тому, как тяжело дышалось и не отпускал чудовищный кашель, не исключено повторное забытье.
Впрочем, так оно и случилось. Слабость брала своё. Оставаться в трезвом уме получалось очень недолго, и это время бдящая родительница тратила на то, чтобы накормить её и проследить за приемом таблеток.
Безумно хотелось в душ, а не обтираний, смыть с себя не только будто въевшиеся пот и грязь, но и непроходящую немощность. Дико раздражала недееспособность, которую порождала болезнь…
После недели лежания в прон-позиции и соблюдения всех предписаний повторное КТ показало заметное снижение поражения легких, и лечение пошло как-то живее. Но все подробности своего перемещения в больницу Элиза узнала только, когда из палаты интенсивной терапии её определили в круглосуточный стационар.
Она уже не спала двадцать три часа в сутки и вполне четко могла вести разговоры. В ней накопилось много вопросов. Но когда она попала в новое помещение и откинулась на спину, в ней превалировал один.
Разве можно достать тюльпаны осенью?..
Девушка во все глаза уставилась на охапку ало-винных тюльпанов, аккуратно водруженных в срезанную пятилитровую тару, стоявшую на прикроватной тумбочке.
– Это твой муж передавал привет.
Элиза и так знала, что эти цветы мог принести только Рома. Но от комментария мамы не просто ёкнуло сердце, а еще и опалило щеки несвойственным жаром.
Твой муж.
Господи, как же звучит…
А почему, кстати, звучит?.. Так твердо и уверенно…
– Всех переполошил, ей-богу, – ворчит с улыбкой, расставляя вещи внутрь тумбы, – в первый день чуть врача не избил… Потом поднял на уши руководство, но добился того, чтобы меня впустили к тебе на постоянной основе. И теперь организовал отдельную палату.
– Кто? Рома? Врача избил? – пересохшими губами глупо повторила девушка, застыв в неверии.
– Не избил. Папа вмешался. Но всё к этому шло.
Она встала и направилась к небольшому холодильнику, чтобы поместить продукты. Элиза заторможенно наблюдала за её действиями и всё еще не могла поверить в услышанное. Разумовский не мог сделать ничего подобного! Он самый спокойный, невозмутимый и безэмоциональный человек из всех ей известных!
– Как ты нас напугала. Вся семья переживает и грозится нагрянуть в гости. Сдерживаю их, как могу. Я попросила никого не навещать тебя, организм еще слабый, а они с улицы в сезон вирусов… В общем, еще неделю побудем с тобой вдвоем, а потом заберем тебя домой.
Мама закончила свои манипуляции и грозно сощурилась, взглянув на Элизу. Стало понятно, что домой – это реально домой, в отчий дом.
И совершенно внезапно девушка увидела печать усталости на красивом и еще достаточно молодом лице. Сеточки новых морщинок вокруг глаз. В глубине которых до сих пор заметен страх за её, Элизы, жизнь. Этот страх всегда был там, но раньше носил, скорее, общий характер – любая мать переживает за своего ребенка. Но теперь… всё стало глубже. Девушка и так с детства умела отличиться проделками, доводя родителей до исступления, а потом, когда подросла, своеволием и упрямством усугубляла положение. Но истинную боязнь за неё они прочувствовали уже после истории с Самвелом. Мама – та женщина, которая не понаслышке знает, что такое страдать из-за внешности и быть под ударом, не осознавая того. Замужество Элизы немного успокоило её, а когда дочь уехала и возвратилась уже в другом статусе, видимо, испуг тоже вернулся.
Только сейчас девушка отчетливо осознала, как отражаются на близких все её обдуманные и необдуманные решения. А также неизвестность, установившаяся с некоторых пор, как она категорически отказалась говорить о своей личной жизни. Родители уважали позицию дочери, но оттого опасения усиливались.
И Элизе вдруг стало до жути стыдно. Погрязнув в своих терзаниях, она практически не думала о родных. И вот результат – мама буквально постарела на её глазах. И из-за неё же.
Сглотнув ком в горле, девушка в ответ лишь кивнула ей, соглашаясь на такой сценарий. И прикрыла веки, чтобы хоть как-то сохранить спокойствие. Надо было хорошенько взвесить все дальнейшие шаги. Особенно те, что касались этой самой личной жизни.
* * *
Еще никогда Элиза не спешила на работу с таким энтузиазмом. Она отсутствовала целый месяц до полного выздоровления, и считала дни до выхода из дома. Но не желание трудиться подстегивало её на подвиги, а жгучая потребность увидеть Рому, поблагодарить его… поговорить, быть может.
После всех рассказов мамы о том, что натворил муж, а никак иначе родители не называли его, хотелось… много чего хотелось, черт! А для начала – просто взглянуть в глаза. И спросить, неужели, из-за неё его лед дал трещины?!
За период, что девушка была на амбулаторном лечении в стенах родного дома, гостей практически не было. Родители тоже старались особо не навещать новорождённую внучку, чтобы не принести никакой заразы, пока та немного не подрастет, чтобы окреп иммунитет. Именно поэтому и Руслан пришел с Бодей всего один раз, вскользь упомянув, что брат в длительной командировке совместно с Гордеевым, владельцем «Эстет Констракшн».
Мысль, что Разумовский обязательно явился бы, если бы был в городе, грела душу и заставляла глупо улыбаться. Несколько раз Элиза порывалась написать ему, но одергивала себя. Раз Рома не пишет сам, значит, понимает, что им нужно именно живое общение. А о её самочувствии и так осведомлен.
И вот этот долгожданный день настал – она вышла на работу, что удачно совпало с его возвращением в Москву. Зная трудоголизм мужчины, не было сомнений в том, что он приедет в офис.
Выполняя поручения Алекса, который очень тепло её встретил, крепко обняв, и расправляясь с накопившейся текучкой, Элиза отсчитывала минуты до обеда. Нагрянув к кадровикам, чтобы закончить историю с больничным, девушка вышла оттуда и твердо направилась на этаж «топов».
Звезды благоволили ей, ибо в приемной Разумовского никого не оказалось. Она без препятствий прошмыгнула в незапертый кабинет и расстроилась, не застав владельца. Оглядев пустое пространство, вдохнула пропитанный его парфюмом воздух и приблизилась к столу, пальцем водя по срезу до самой середины. Тронула наполовину пустой стакан с водой, который тоже свидетельствовал о том, что мужчина еще недавно был здесь. Закусила губу, представив, что он может вот-вот войти, и это приводило её в новое совершенно девчачье волнение…
А потом взглядом наткнулась на листы, которые предназначались совсем не для её глаз. Замерла с пропустившим удар сердцем, почувствовав, как нутро сковывает холодом, и простояла так несколько долгих секунд, вчитываясь в строчки. Когда те стали расплываться перед ней, Элиза резко дернулась, случайно опрокинув на себя стакан. Поймала его, уберегши от падения на пол, и положила на место.
После чего блеклой тенью вышла из кабинета, по счастливой случайности вновь не встретив никого на своем пути.
Глава 29
«Не убил, не проклял, не предал. Только больше не смотрит в глаза…». Анна Ахматова
За прошедшие после выздоровления три недели жизнь вошла в свое привычное русло. Элиза вернулась в квартиру Аси, считая своим долгом сдержать обещание присматривать за домом, пока у неё есть такая возможность. Родители, конечно, были крайне недовольны, но девушка стояла на своем – подруга так много для неё сделала, что такая мелочь не может быть не исполнена с её стороны. Пусть семейное гнездышко и манило своими теплом и уютом, шутками с отцом на одной волне, их совместными добрыми подтруниваниями над мамой, заботой… это всё не изменило изначального решения Элизы.
Был защищен диплом в конце ноября. И принято окончательное решение уходить из корпорации. Поэтому девушка потихоньку подчищала все хвосты, чтобы поговорить с Алексом и сразу уволиться. Вряд ли он будет настаивать на отработке еще пары недель. И ей хотелось исчезнуть до Новогодней суеты, тем более – корпоратива, с которого символично всё в прошлом году и началось.
Элиза практически не выходила из отдела, утром старалась поскорее пройти в него, вечером – бросалась опрометью из него. И из здания. Пару раз Дашков звал с собой на обед, но она отказывалась, ссылаясь на загруженность. Лукавила, естественно. Просто не хотела пересекаться с Ромой.
К счастью, у Разумовского был какой-то нереальный период, он буквально уезжал из командировки в командировку. То на строительный форум в Сибири, где они углублялись в сферу производства стройматериалов, а также около недели изучали функционирование одной из «дочек» на территории. То на международную бизнес-конференцию. То ещё куда-то. Обязательно с тем же Гордеевым. Над их нерушимым тандемом, кажется, уже шутили. Но это было как-то мимо самой девушки.
За всё время она видела его дважды. Мимоходом. И когда понимала, что он хочет подойти, неестественно резко кивала в знак приветствия и меняла направление под обескураженный взгляд мужчины. Нелепо, безусловно. Ведь всё равно надо будет поговорить, поблагодарить за очередное спасение.
Но не сейчас. Элиза еще не в состоянии после всех неожиданных новостей.
* * *
– У себя? – девушка обратилась к секретарю Алекса, войдя в помещение. – Да, проходи, у него никого нет, – махнула та рукой с добродушной улыбкой.
Приятная блондинка с мечтательным взглядом очень импонировала ей, но Элиза почему-то задумывалась о том, что с ней будет, когда шеф наиграется и перестанет питать интерес? Всё же… отношения на работе – очень тяжелая тема, состоящая из дилемм.
Но… некоторые прекрасно справляются. Не в пример другим годами сохраняя связь…
– Можно? – постучав, приоткрыла дверь. – Конечно, входи.
Мужчина сосредоточенно перещелкивал мышкой, что-то внимательно изучая в мониторе. Его светлые брови были сведены на переносице, а глаза быстро-быстро бегали из стороны в сторону.
