Текст книги "Мой чужой король (СИ)"
Автор книги: Дарья Вознесенская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
ГЛАВА 7
– Ты хорошо поработала над покоями.
Спокойный голос Ворона прорвался сквозь гул крови в моих ушах.
Я будто вынырнула на поверхность и осмотрела комнаты уже другими глазами.
Здесь стало уютнее и теплее с тех пор, как я взялась за дело вместе со служанками. Ледяной король, прежде всего, воином был и не слишком задумывался о комфорте. Я же взялась за дело с рвением, которое и сама в себе не подозревала.
На выскобленные начисто камни легли шкуры и даже один, чудом уцелевший ковир, вызывавший восторг и удивление – уж не знаю, как его смогли сплести столь тонко и ярко, покрыть узорами, но он занял почетное место рядом с огромной кроватью.
На нее положили новый тюфяк, набитый не запревшей соломой, а шерстью и пухом, а еще – лучшие простыни и шерстяные покрывала.
В углу нашлось место для нашей одежды, голые стены спальни украсили гобелены, которые, ворча, выдал мне ярл, ведший учет разному добру, привезенному из походов. На деревянные, рассохшиеся кресла положили валики, также набитые шерстью. А в комнате, предварявшей спальню, поставили дополнительный жар с камнями и скобами по моей задумке, а также стол и удобные лавки и сундуки, куда переехали мои снадобья. Даже отхожее место мне удалось привести в порядок – деревщику я заказала плотную крышку, прикрывшую дыру в каменном полу, с которой поддувало и пахло, и ширму. А в угол поставили самую большую лохань из всех, мной найденных, да еще и по читанной в одной из книг традиции, настелила туда крепкий кусок ткани, чтобы телу было приятно.
Роскошь… которую я смогла позволить себе впервые в жизни. И теперь с интересом ждала слов своего мужа.
Не нахмурится ли на самоуправство? Не заявит ли, что Ледяному королю не пристало жить как изнеженной деве? Но он только кивнул.
– Мне нравится.
А затем стянул сапоги, жилет и кожаные доспехи и посмотрел на меня с искрой в глазах. И сказал несколько насмешливо и мягко:
– Омой меня.
Дрогнула, вспомнив ту ночь, когда впервые услышала эти слова. И губу прикусила, чтобы не расплыться в неуверенной улыбке.
И хорошо, что у меня была небольшая передышка, чтобы вспомнить снова… Как это быть женщиной, которая трогает своего мужчину.
Ворон разделся полностью, все также поглядывая на меня, а я сняла и накидку, и синее платье, оставшись только в нательной рубашке до колена, украшенной традиционной северной вышивкой – резкие копья веток, перемежавшиеся нежными завитками, в которых можно было угадать весенние листья.
Жарко сделалось… верно от того, что очаги в наших комнатах растопили на славу. Или тэо внутренний жар меня обуял?
С расслабленным выдохом Эгиль опустился в лохань, так что над водой с добавленными в нее травами остались только его плечи и колени – высок был мой король – ну а я взяла тряпицу и почти робко прикоснулась к его шее, отводя в сторону плотную косу.
Короны с нас были сняты прежде и отправлены в сокровищницы, и в комнатах теперь остались лишь мужчина и женщина…
Мужчина, недвусмысленно дающий понять, насколько ему нравится происходящее здесь.
И женщина, что только-только ступила на хрустальный мост, ведущий пока в неизвестность.
Я дотрагиваюсь влажной тканью до его щек, выпуклых губ, широкой переносицы, вынуждая закрыть глаза – пусть не смотрит! мне и так достаточно того, что здесь происходит… даже слишком.
Веду по шее, оставляя на ней небольшую пену, полученную от твердого мыла… Этот брусок, резко пахнущий, сваренный из неизвестного мне растения где-то на Перевале – настоящее сокровище, которое я по праву хозяйки забрала себе, согласная использовать его только на нас двоих, пока сама не научусь так делать. В долинах женщины очищали кожу с помощью масел и трав, которые покупались у южных торговцев – если вообще об этом задумывались, но до Севера эта традиция не добралась еще, да и я не догадалась взять с собой что-то подобное.
Так что и меня сегодня мыли перед коронацией, используя темный кусочек, но короля…
Короля я буду мыть сама.
Думаю ревниво и сама же посмеиваюсь про себя – да кто бы посмел перечить такому? Ворон чистоплотен, но вряд ли потребует ежедневных омовений со служанками.
Веду по плечам, рукам, длинным пальцам, которые чуть напрягаются, будто в намерении схватить, переплестись с моими, крепко сжимающими ткань, чуть затаиваю дыхание… И наклоняюсь, придерживаясь свободной рукой за край лохани, не глядя на него.
Чтобы почти наощупь провести по животу, ногам, минуя пах… но эти пальцы, несдержанные, уверенные, как и их владелец, перехватывают сначала мои запястья, а затем оплетают затылок, зарываясь в волосы и притягивая мою голову…
Глаза Ворона уже не закрыты.
Смотрят мне в душу, будто ищут что-то.
Но вот он моргает, один раз, другой, прогоняя непонятную остроту своего взгляда, опаляя мои щеки уже знакомым желанием, разделяя со мной воздух на двоих и требуя, требуя…
Его поцелуй больше похож на первый глоток, который утомленный путник делает из источника. Когда приникает к нему, широко открыв рот, чтобы напиться вдоволь, захлебываясь самой возможностью не ограничивать себя ничем. В голову ударяет запах, вкус, жар Эгиля, в котором так легко потеряться, а он уже прихватывает мою губу зубами, добавляя привкус сладкой стали, и хрипло выдыхает в удивлении, когда я мстительно кусаю его в ответ, смешивая нашу кровь.
– Воинственная колдунья, – шипит и как-то так ловко встает, что несколько мгновений спустя он уже на полу, прижимая меня к своему мокрому телу, и тут же – на кровати.
Нависает, подавляет, готовый не столько завоевывать, сколько порабощать…
Его скулы заостряются в тот момент, что он прижимается своими бедрами к моим, а мои ноги, совершенно непредсказуемо, расходятся в стороны, в самом древнем намерении…
– Ну уж нет, – шепчу хрипло, когда он хватается за мой ворот в явном намерении разорвать мешающую ему ткань, – Это моя лучшая рубашка.
Снова удивление и смешок.
– Хозяйственная колдунья…
Он стягивает её почти аккуратно, но потом отбрасывает как тряпку, приподнимается… любуясь моей наготой, от чего я начинаю дрожать, и снова накрывает своим телом, превращаясь в горную лавину, о которых с такой опаской говорят даже ярлы.
Сминает, поглощает, забирает от жадного вожделения даже воздух, которым я дышу, даже мои стоны, опрокидывая в темноту, из которой нет возврата…
Я чувствую и боль, и жажду, и что-то необычное, почти звериное, требующее рычать и вцепляться в ответ. Я старательно льну, прилипаю к мужскому телу, желая раствориться в нем – или растворить его в себе. Жажда признанать меня своей, наконец, утолена, но мне, вот что странно, хочется чего-то большего. Чего? Быть может заглянуть за предел той темноты, в которую меня погрузили с моего же позволения?
Я то открываю глаза, всматриваясь в пляшущие на стенах и потолке отблески пламени факелов, в бездонный взгляд мужчины, в капельки пота, стекающие по светлой коже, то зажмуриваюсь, стараясь сохранить в сокровищнице памяти эту ночь…
Движения Ворона все более резкие и весомые, а потом он почти вдавливает меня в тюфяк… и долго лежит, шумно дыша, укрытый лишь жаром своей распаленной кожи и моими хрупкими по сравнению с ним руками и ногами, оплетншими его сбруей… Согретый моим сонным дыханием и мыслями…
– Моя колдунья…
Он нехотя переворачивается, отчего я болезненно морщусь, а потом тушит факелы и накрывает нас сначала покрывалом, а потом и шкурами.
Вжимает меня в свое все еще влажное тело, по-хозяйски прихватывая грудь и талию.
И мы засыпаем под мерное гудение ветра за толстыми замковыми стенами.
ГЛАВА 8
– А это правда, что вы только рану лизнете – и сразу ясно становится, кто чем болен?
Любопытная мордашка среднего из детей ярла Мули просунулась в дверь.
Роженица шикнула и тут же зашипела от боли, вцепляясь в руку своей служанки, а я негромко засмеялась.
– Твоя мама не больна, так что в том нет необходимости.
– А если…
– Торн! – уже зарычала женщина, а мальчишка ойкнул и тут же скрылся.
– Простите, кюна, – вздохнула жена ярла, – Сладу с ними никакого…
– Я не обижаюсь, – покачала головой, продолжая улыбаться.
Такое отношение к кюне, как к доброй и разумной хозяйке и матери своего народа, меня только радовало. Пусть я его чувствовала не от всех, от немногих – прочие пока присматривались и ограничивались почтением. Лед треснул.
Но я удивилась, что Кирста меня позвала в помощь, а не повитух и целителей, которые жили в замке и пользовались должным уважением.
Беременная четвертым ребенком женщина была непреклонна.
– Тяжело хожу, – пояснила она мне, – и возраст уже… Муж обеспокоился, да и самой неуютно, впервые в жизни боюсь… А вы мне поможете, я знаю. Чувствую.
Я оценила это доверие и уверенность в моих навыках. И пообещала самой себе, что сделаю все, чтобы и ребенок, и Кирста выжили.
Может у меня и не было столько опыта… но колдунья я или нет? И руки ведь могу приложить, чтобы боль снять, и пошептать для успокоения, и богов призову, если понадобится… Да изрядно увеличившийся запас трав и прочих средств придавал мне уверенности. На Севере многое, как оказалось, росло по весне и лету. И было собрано должным образом и в должное время, высушено как положено – ни целители, ни старуха, живущая у стены и почти не говорящая уже, не отказали от того, чтобы поделиться. А я в свою очередь показала им несколько растений, неизвестных в этих местах.
Так что тканевые мешочки были полны.
Крапива, тысячелистник, подорожник, чистотел, рута, зверобой, белена, болиголов, волчий борец, можжевельник. Отваром из северного мха мы лечили кашель, любые болезни грудины; можжевельник применяли при болях в животе и костях, из дягиля варили отвары, чтобы воспаления снять. Чистотелом от наростов кожных избавлялись и чистили тело, если горечь желтая разливалась. Что в долинах, что на Севере все в дело шло. Отвары готовили, припарки. Скручивали листья, чтобы окуривать больных и помещение – и от хворей избавиться помогало, и от дурного глаза. Как обереги носили. Травами и семенами можно было прибавить здоровья, мощи мужской, женской плодовитости. А если кто из приспешников злых богов насылал на воина мороки или несчастья, то вязали на руки высушенные стебли и пропитывали их отваром зверобоя и полыни, лишая силы колдовские чары.
Боги тоже слышали запахи, а каких-то и боялись.
Вот и сейчас я подожгла девясил с мятой и прошептала несколько слов, отгоняя любопытствующую Хель.
Чувствовала, что подступилась ведь – вдруг будет кем поживиться и отправить в темноту подземного царства. И Криста чувствовала. Не колдунья она, но сила матери живородящей порой посильнее колдовской будет. Порой и божественной сильней. Потому и позвала меня темноволосая северянка, ну а я делала все зависящее от меня – уберегала от кровопотери и замирания, оберегами и словами гнала прочь даже саму мысль о возможной смерти.
Промокнула лоб бледной женщины и снова дала отвар, притупляющий боль и вызывающий силу схваток. Уж слишком долго мучалась жена ярла – служанки несколько раз постель перестилали, омывали её, а ребенок все никак не шел из-за слабости роженицы.
Опасно это.
Положила медный тонкий лист ей на живот, и как окаменел тот, застыл в причудливой форме, сыпанула на лист земли, а потом порошок особый и подожгла, да так, что полыхнуло. Криста, уже впавшая в полубессознательное состояние, даже не дернулась, только служанки взвизгнули и отшатнулись. Дурочки.
Это ведь приветствие для новорожденного и сжигание в пламени всех болезней – не буду я пренебрегать силами природы и помощью добрых богов.
– Очнись… Постараться надо, – затормошила я женщину, – Пора.
Тяжко ей было, измученной. Но дальше уже от нее многое зависело…
Поняла, собралась. И с моей помощью разродилась наконец. Даже не кричала от боли, не могла уже. И малышка не кричала… Но тут уж я точно знала, что делать, старая Нья научила. Перевернула, ротик прочистила, прохлопала всю и добилась возмущенного вопля.
– Хорошая моя…
На глаза слезы навернулись.
Невинность, пришедшая в этот мир спасет его… И глубокая ночь тому не помеха.
Пуповину я обрезала своим ножом, а потом уже передала малышку служанкам и Кристой занялась. Послед следовало сохранить, чтобы по весне она могла закопать его у священного дерева. Да живот плотно перепеленать и напоить костным бульоном, который я еще утром потребовала.
Уходила я из комнат ярла Мули под утро, довольная. На волнение мужчины, ожидавшего в соседней комнате, только кивнула, что все хорошо будет, пусть Кристе дадут отдохнуть побольше. И прошла на кухню, а там в укромном уголке и умылась, и поела, чтобы не разбудить уже собственного мужа. Только потом, раздевшись и устало выдыхая, забралась в супружескую постель.
Не проснулся, но почувствовал. Сграбастал что бьерн добычу, к себе покрепче прижал. Тянулся ко мне неосознанно, Эгиль-Ворон. Может не сердцем, не душой, что оставались для меня пока тайной – что там творится в темноте за закрытой дверью? – но мыслями и телом тянулся. И словами…
Все чаще мы разговаривали и обсуждали разное. Не наши чаяния или прошлое – опасно нам было прошлое обсуждать, пока настоящее еще зыбко – но дела замка и решения. А уж когда ко мне Ворон за советом обращался по тому или иному поводу, я так и вовсе таяла…
Но дверь внутри него чувствовала и без всякого колдовства.
И засовы.
И не была сама пока уверена, что знать желаю, что за ними прячется.
– Не торопитесь, кюна, – сказал мне Даг несколько дней назад. Он уже совсем оправился и даже расслабился – понимал, что угроз мне и нет почти, пока в замке только те, кто уже обосновался. А я радовалась, что жить начал чем-то, кроме моей жизни. К людям присматриваться не из опасения, что получит нож в спину, а из интереса, – Север слишком долго был покрыт льдом, чтобы тот оставался прозрачным.
– А если то, что там скрыто… плохим для меня окажется? – вздохнула.
– Но разве не вы всегда повторяли, что и темное можно сделать светлым, если приложить к этому достаточное количество усилий?
Засмеялась тогда.
Но сейчас поймала себя на мысли, что боюсь разочароваться. Потерять то, что чувствовать начала по отношению к Ворону.
С этим и уснула. А встала поздно, даже по воздуху ясно было – давно время утреннее миновало. Одна, конечно проснулась. Ледяной король был не только великим воином, но и хозяином своему замку и народу, и не прекращал ни на день мужских дел. Строительство, обучение воинским премудростям, укрепление и обустройство – это в его ведении было.
Я позавтракала тем, что на остывающем жаре стояло – служанки позаботились – и отправилась на этаж ниже, туда, где обустроила библиотеку. Там уже ничего не напоминало о захламленном и сыром помещении: угловая комната без окон, которой пока никто кроме меня и не интересовался, выглядела продолжением хозяйских покоев. Роскошно обставленная и уютная.
Села на низкую лавку и пододвинула деревянные дощечки с клинописью относительно строительства Сердца Ворона, развернула тонкий, пропитанный маслом пергаментный лист, который сама использовала для нанесения знаков и надписей.
Появление Дага меня не удивило, ждала его.
– Забрался, куда я поручила тебе?
– Да. Удалось дверь отпереть незаметно, за ней – длинный боковой коридор, который заканчивается резким спуском почти до самого дна замка. А там – пустующие, стылые помещения, ни окон нет, ни интереса к ним у живущих здесь…
Кивнула довольно и провела несколько линий, подписывая их.
Плана замка я не нашла, а на расспросы все только пожимали плечами – ну не принято было это. В долинах тоже строили по знакомым принципам, без всяких рисунков, вот только такой громадины, как Сердце Ворона, я прежде не видела, как тут обойтись без знаний? Тем более, после случая с нападением, когда оказалось, что кто-то знает замок и ходы тайные даже слишком хорошо, я решила, что для меня это важно. И с помощью Дага и разрозненных записей принялась за дело, составляя общий план.
Потому что мой охранитель не совсем верно сказал. Я не стремилась сделать темное – светлым. Но в моей сути с детства была потребность вытаскивать на свет темноту.
ГЛАВА 9
– Так обратись к кюне или целителям…
– Что вы. Стыдно как!
Молоденькие стряпухи хоть и тихо говорили, но я их услышала.
А теперь и прислушалась.
Место за средним очагом в углу огромного зала, отведенного под кухню, стало моим любимым – здесь для меня стол поставили и лавки. Мне интересно было и с блюдами пробовать, и с отварами что-то новое, да и вообще… уютней и спокойней как-то здесь было отдыхать, чем за рукоделием среди жен и дочерей ярлов.
Обязанностей много было, хозяйство в замке хоть и налажено, но за всем следовало присматривать – и за съестными припасами, и за чистотой, чтобы не ленились служанки, сделавшиеся сонными с морозами, и за скотиной, чтобы не перемерзла. За ремеслами. В замке шерсть пряли, выделывали шкуры, вышивали даже, ДА оружие равному которому я не видела даже ковали, щиты. Деревщики здесь были лучшие с разных краев тоже собраны, а потому и мебель, и воинские потребности, и всякие красивости выходили у них замечательными. Часто к ним заглядывала…
А сюда отдыхать приходила. И если надо было, готовила лечебные снадобья – но лечила только тех, кто лично ко мне обращался. Ведь во многом успех лечения определялся тем, насколько человек хочет быть излечен и готов обратиться за помощью – потому не навязывалась. И сейчас не стала показывать, что заинтересовалась разговором.
Узнала ведь говорившую – несколько дней назад эта девица вышла замуж за простого воина, по взаимному согласию, как мне показалось. Конечно, как и водится, король и кюна посетили свадьбу, что была проведена в нижнем зале, и я точно запомнила довольные лица молодых.
А сейчас – глянула мельком – жена выглядела бледной и осунувшейся.
– Нужно мазь взять, да отвар попросить, – продолжала наставать её подруга, – И боль уберет, и где перетерпеть надо, позволит это сделать.
Девушка что-то пробормотала, а потом объясняться начала, и я вдруг поняла, что речь шла о сокровенных отношениях между мужем и женой, которые для молодой оказались весьма болезненными.
Смутилась немного. Не пристало мне, конечно, смущаться, но прозвучало там что-то в речи, что и меня в краску вогнало, да различные мысли вызвало.
– Это чего вы перетерпеть собрались?
И этот голос я узнала. Помощница главной стряпухи. Стурла не оправдывала свое «беспокойное» имя, напротив, и выглядела крупно, сыто и добротно, и вела себя так, спокойно очень. Уже в возрасте, троих мужей – воинов, поговаривали, похоронила, и четверых сыновей воспитала – и уж точно считалась чуть ли не главной советчицей в отношениях.
– Глупые, долго терпеть собрались? Всю жизнь? Здесь по-другому надо – а то вы не поняли до сих пор, что лаской и хитростью можно многого добиться, уж доброты мужа в постели так точно. И тогда и отвары не понадобятся – сплошное удовольствие…
– Удовольствие? – пискнула одна из молоденьких стряпух.
– Эй, ты хоть скажи этим неразумным, как поступать надо, – засмеялась Стурла и позвала свою подругу, – Ладно, есть у меня время поделиться с вами…
Стыдного ничего в этих разговорах не было. В том, что делились старшие женщины и знаниями такими, и разными умениями. Но вот кто бы поймал меня за тем, что я слушаю все то с такой же жадностью, что и молоденькие служанки, так точно застыдилась бы.
Негоже кюне показывать, что ей что-то не по нраву или не хватает в супружеских делах. На самом деле все мне нравилось, отвары не нужны были… да и прежде я слышала о разном, что могли проявить мужчины и женщины. Но как-то не связывала это с собственными действиями и удовольствием. С тем, что томление может стать чем-то большим.
Так что с места не двинулась, пока не дослушала разговор.
А вечером… Мы уже привычно разделись с Эгилем и легли под тяжелое, добротное одеяло обнаженными – даже не пыталась больше наряжаться в пристойные рубашки и ночные одежды. С ним холод мне не грозил… зато я с легкостью могла лишиться тонких вышивок и хороших вещей.
Жадный был до моей кожи.
Вот и сейчас жадно потянулся, провел плотно-плотно ладонями по обнаженным бокам, пальцами в волосах запутался, пропустил пряди… Мои волосы его завораживали, потому больше всего нежности им доставалось.
И ушам.
То, как он шептал, рычал «Моя колдунья» я бы ни на что не променяла.
Притянул к себе, в губы впился, подмял под себя привычно…
– Погоди… – шепнула хрипло, чуть в плечи толкнула, заставив отпрянуть, а потом и вовсе откинуться, опереться на спинку кровати. И сама его оседлала.
Так, что мы теперь оба сидели напротив друг друга.
Щеки обожгло жаром, когда колено перекидывала, а потом и вовсе дышать забыла… Как он смотрел… как подался весь вперед в голодном стремлении… Но сдержался. Умел сдерживаться мой король, когда я об этом просила.
Я несмело вскинула руки к его голове и потянула за волосы, запрокидывая лицо. Поцеловала выступающие скулы, скользнула по губам, лизнула чуть соленую шею, зубами провела по ней, как мне всегда хотелось, но…
Задрожала в предвкушении.
А потом руки его взяла и к своей груди притянула, мягко направляя… Медленно. Очень медленно, позволяя своему внутреннему пламени и нашим пальцам стекать все ниже и ниже, туда, где соединялись наши тела.
Это было… сладко, вязко, гулко. Мои ладони поверх его, а его – поверх моего тела, самых сокровенных его мест.
Его тяжелое, замедленное дыхание. То громче, то тише моего, хриплого.
Глаза в глаза, кожа в коже, в объятиях друг друга, когда инициатива мне отдана. И я хоть сначала не понимала, как двигаться, но потом приноровилась, сама летела, все так же забывая дышать…
Это было мощно, вкусно… наши новые знания, что проявились этой ночью и следующими ночами. Возможности, желание теперь уже полно изучить друг друга и что, и кому нравится… от чего каждый из нас кричать готов.
Я полагала, что у мужчины это только раздражение вызовет – необходимость сдерживать себя, быть занятым чем-то, кроме собственной страсти. Но оказалось, что Эгиль-Ворон вовсе не против открыть новые грани колдовства. И с еще с большим желанием, смыслом и удовольствием он обрушивался теперь на меня, сам уже смакуя и продляя нашу близость, достигая вместе со мной новой глубины, изучая и приноравливаясь, подталкивая меня все ближе к той пропасти, в которой мне так хотелось оказаться…
Пока в одну из ночей, наконец, не улетели туда оба, ослепленные и оглушенные настолько сильной вспышкой, что я еще долго не могла прийти в себя – но едва ощутила свое тело снова на земле, захотела повторения.
Чтобы стон одного гасил крик другого. Чтобы наши тела растворились друг в друге. Наши мысли перестали существовать, а клеймо, обжегшее меня пониманием чего-то большего, чем была я сама, снова потоком отдало ему свет, забирая его тьму. И снова наша кровь запульсировала в едином танце, разгоняя зимнюю стужу, наполняя сердца, отдавая силу мощными толчками…
Я заснула как провалилась.
А когда открыла глаза – испугалась. Нет, меня не напугало то, что мы нырнули слишком глубоко. А то, что я осознала – многое из моих странных ощущений этой ночью уже происходило со мной. Тогда, когда я лишалась невинности и пела про себя свою клятву, в надежде уничтожить Ворона.
Так что же произошло в нашу первую ночь на самом деле?
Может не в том было дело, что я оказалась недостаточно сильна для проклятия?
И вовсе не проклятие нас связало?
