Текст книги "Мой чужой король (СИ)"

Автор книги: Дарья Вознесенская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА 20

– Ваша еда, кюна.

В голосе воина нет ни презрения, ни неприязни – только лишь усталость.

Я очнулась, огляделась, осознавая, что все еще ночь, я все еще посреди разгромленного лагеря. Как долго я дремала? Не больше часа. Но этого хватило, чтобы мыслями унестись очень далеко… и расстроиться, вернувшись в реальность.

Кивнула благодарно и приняла железное блюдо с какими-то тушеными клубнями – я еще не привыкла к тому, как готовят северяне, но последний раз ела утром и не отказалась бы сейчас ни от чего.

Меня оставили одну.

Прежде так получалось, что отдыхала я возле общего костра, там же ела вместе со всеми, но сегодня моим спутником стало не только душевное одиночество, но и физическое. Пусть их. Я сама не доверяла этим людям и не готова была принять их, потому и их отношение не должно было меня трогать.

Они считали, что не заслужили такую кюну – ну так и я так считала. Только в противном смысле.

Я знала свою стоимость. И это не две коровы.

В лагере было почти светло от погребальных костров, что собрали на кромке леса, и я невольно отвела взгляд, а потом замерла, осознав, что чуть в стороне построили новую клеть – не клеть даже, частокол, воткнутый в сырую землю кругом, внутри которого то ли сидели, то ли лежали двое. Воины не сдаются в плен, но этих, похоже, удалось захватить живыми. Не надолго… Король, верно, пытался добиться от них сведений – и казнит поутру.

Я доела и снова закрыла глаза.

Но спасительное беспамятство не приходило. Мыслями я то и дело обращалась к плененным нападавшим, а когда с той стороны раздался стон, особенно слышимый в затихающей ночи, встала направилась туда.

Их и верно пытали. И в бою они пострадали немало. Без должного ухода они не доживут до утра – с такими ранами вообще не живут, если не получить помощь богов и целителей.

Я вздрогнула, когда поймала полный боли взгляд. И шепот краем сознания:

– Добей.

Рука привычно дернулась к поясу, но моих ножей не было. Я все еще безоружна и даже лук оставила там же, где стреляла. Да и не верно это…

– О’дин дождется тебя, – сказала негромко.

В изнеможении глаза прикрыл. Казнь от рук врага провожает на пир богов столь же верно, как и смерть в бою, но ведь и правда не доживут…

Решилась. Опустилась на колени, зачерпнула землю и просунула руку через прутья, расчерчивая его лоб четким символом.

О вижу я и мать и сестер с братьями

О вижу я как наяву предков моих всех до единого

Они призывают меня

И зовут мое место занять рядом с ними

В чертогах Валгаллы

Где вечно живут храбрецы

Кончики пальцев закололо и воин задышал глубже, а я сосредоточилась, даря успокоение и капли жизни. То, от чего отказалось воронье все еще требовало выхода…

Какое-то движение неподалеку заставило меня вздрогнуть и отвлечься. Быстро глянула в ту сторону и увидела бледное лицо, искаженное страхом. Знакомый мальчишка, что прятался за мирно стоящими лошадьми… ах да, именно он плеснул тогда в меня помоями. Трусоватый и незрелый, хотя по возрасту мы, скорее всего, отличались года на два, не больше.

Он понял, что я его приметила и отскочил, создавая еще больше шума, бросился назад в густоту темноты. Я лишь покачала головой и перебралась ко второму воину, повторяя ритуал.

И снова едва успела довести его до конца – мою руку перехватили. Даже вырываться не стала – опустила взгляд на крепкие мужские пальцы с въевшейся в них грязью и копотью, надеясь прижечь их гневом.

– Что ты делаешь? – прошипел Эгиль-Ворон, резко дергая меня и заставляя встать. Легкая боль в заломленном запястье заставила меня невольно поморщиться, а его, как ни странно, ослабить захват. Но внутри меня уже поднималась со дна души муть.

– Помогаю им не уйти другой дорогой, – ответила спокойно, стараясь не дать мутной волне окатить себя с головой.

– А может просто помогаешь? Может ты и позвала их? Из-за тебя они напали?

– А тебе, похоже, не удалось ни слова с них добиться? Так обними их своей тьмой и загони лед в сердце, может тогда и поймешь, что все это – лишь твои домыслы. Никого я не звала. Я давала обеты – а мое слово значит.

Мне подумалось вдруг, что это первый наш разговор с момента свадьбы. И пусть даже злость питает его потребность высказаться, но с ней он выглядит не льдиной где-то во главе колонны, не духом Севера, высасывающим жизнь, а обычным мужчиной. Все же лучше быть замужем за существом из плоти, крови и эмоций…

– Ты достаточно изворотлива, чтобы обойти эти обеты даже в глазах богов, что уж говорить о смертных, – сплевывает, хорошо что в сторону – с него станется плюнуть мне в лицо, и даже в этом он будет в своем праве мужа. Не убивать, не бить, не насиловать, не принуждать к неугодным богам делам – вот что обещано в каждом браке, но и сам Эгиль-Ворон достаточно изворотлив, чтобы повернуть обстоятельства и правила на пользу себе.

‍

На пользу той ненависти, что он таит в своем ледяном сердце.

– Что ты сделала? Каким колдовством осквернила эту ночь?

– Колдовство – дитя ночи, как же оно может осквернить что-то? – задрала подбородок, – Я ответила тебе уже… мой король, всего лишь не позволила им умереть, чтобы ты убил их, как должно.

Нахмурился.

Не верит.

Ну а мне то что? Слова легко проверить – если эти двое доживут до утра, то он сам в этом убедится. Или он подумал, что я специально облегчила их страдания, которые они переживали с истинным мужеством воинов? То тихое «добей» было лишь отчаянным криком тела, но душа знает правильный путь.

– Не ошибись… моя королева, – всматривается в меня, будто рассчитывает найти что-то кроме безмятежности и уверенности в своих силах.

– Я ошиблась лишь однажды.

Мы оба знаем, когда.

Эгиль-Ворон уходит, и его черный короткий плащ, которым он укрывается, когда снимает доспехи, укрывает свои раны и ушибы – о да, я чувствую каждую, когда позволяю себе почувствовать – а я снова возвращаюсь к поклаже, которую уже вернули на телегу, вместе с прочими вещами, и устраиваюсь подле них, без всякого удобства, не желая больше искать места среди тех, кого я пугаю и злю.

Не сегодня.

Устала…

А утром выяснилось, что я все-таки совершила. Ледяной король так и подумал – и снова сплюнул от вспыхнувшей ярости в мою сторону, что не осталось незамеченным.

Пленные умерли… но только не потому, что я им помогла. Я поняла это, когда подошла к ним и обнаружила свежие раны, настолько свежие, что их запах все еще таил в себе дыхание мужчин.

Что ж, так или иначе Один их примет – ведь пронзивший клинок был в руках врага.

Я не стала объясняться – не поверит. Только внимательно оглядела тех, кто был поблизости, в надежде распознать того, кто мог это сделать.

Кто мог подслушать наш разговор и следить за нами.

Кто мог захотеть выставить меня в еще худшем свете перед мужем.

И кто ненавидел меня больше, чем все прочие?

ГЛАВА 21

С каждой высотой становилось все холоднее.

К Перевалу мы подходили в том месте, что на карте отца было обозначено непонятной мне завитком. И только сейчас я поняла, что это. Каскады горных троп, поднимающиеся все выше, чтобы скрыться в глубоком ущелье между пиков Двух Безымянных.

Говорили, что когда-то на вершине жил король, имя которого так долго было запрещено упоминать, что оно и верно позабылось. И не зря запрещено – он возомнил себя настолько великим, что вознамерился построить лестницу до божественного Асгарда и заявиться к богам в гости, как равный.

И заявился ведь… мертвым.

Развеселившиеся от его притязаний боги предложили, раз он равен им, принять и равный дар. Молнию. Та ударила точно в замок, уничтожив и короля, и его домочадцев, расколов гору с позабытым теперь именем на две.

В эту огромную трещину и лежал наш путь.

Мы подходили ближе и ближе к началу горной тропы, а мне становилось все неуютней и страшнее – горы подавляли своим величием. И я никогда и представить себе не могла, что буду забираться на свою высоту. Одна.

С каждым днем становилось всё более пусто.

И вокруг меня, и в моей душе.

Уже не ненависть руководила людьми – страх. Страх перед неизведанным, колдовским. Я догадывалась, что причиной тому – мой поступок и рассказы трусоватого поганца, который не только полюбил подсматривать – как он считал, присматривать – за мной, но и делиться своими впечатлениями с прочими. И, порой, хотела закричать всем, кто шарахался от меня в сторону, как от заразного больного, что им стоило бы присмотреться к собственному королю, чья мощь и удача не могут быть человеческими. Чья кровь кипела столь бурно, что я чувствовала её аромат, не чувствуя запаха.

Эгиль-Ворон был порождением льда, и пламя внутри меня болезненно шипело каждый раз, когда он обращал на меня свой взгляд.

Чернокнижница, – утверждал он.

А ты кто, муж мой? Может быть саам? Столь коварный и злобный, что если рассердишься, то земля проваливается по твоему желанию, а попадется тебе в твоей силе на глаза что-либо живое, то сразу же падает мертвым? Может ты можешь заговаривать оружие? Или создавать живых мертвецов? Почему так неуютно от твоего дурного взора? Ты вознамерился заставить меня заболеть или сгинуть только лишь по мысленному приказу?

Вот и снова.

Взгляд Ворона неторопливо прошелся по моей фигуре. Сверху вниз. В обратную сторону. Остановился на лице – скривился даже. Да, я выглядела не лучшим образом – путешествие не давалось мне легко. Я не была приучена к столь дальним переходам. К тому, что в лицо постоянно дует холодный ветер, к тому, что больше двух осьмиц мы не останавливаемся в чужих жилищах или возле реки, и привычная мне свежесть после горячей ванны или купания не доступна. Я видела в маленьком полированном зеркале, что лицо мое обветрилось и осунулось, нос заострился, волосы стали тусклыми и спутанными, а губы покрылись мелкими ранками. А сегодня еще и испытывала боли, связанные с женским циклом и каждый раз, когда лошадь спотыкалась о тот или иной камень, щедро рассыпанный по тропе, морщилась.

Меня утешало только то, что нам были обещаны больше суток отдыха перед восхождением. Я намеревалась добраться до талой воды и пусть даже одним котелком и тряпицами, но хоть как-то обтереться. А сейчас – хотя бы оказаться на земле, забраться под шкуры и забыться сном. И ужинать не буду – мне кажется сегодня я не способна даже жевать.

Но и это у меня отняли.

Ворон, против обыкновения, опустился рядом со мной, и приказал подать нам обоим еды и подогретого вина, которое слили из одного из тех бочонков, что был частью королевского добра. Вроде бы и моего тоже, по праву… только я еще ни разу не прикасалась к тем припасам. Ни к вину с юга, ни к шерсти, ни к серебряным кубкам и блюдам, резным шкатулкам. Я была дочерью воина и знала, сколько владельцев могло быть прежде у того или иного предмета. И сама пользовалась подобным в своей родовой крепости… Но отпечатки на этих казались мне слишком свежими.

– Пей, – хмуро сказал мужчина и первым же подал пример. Его что-то беспокоило и выводило из себя – это было на удивление довольно частое чувство у того, кто представлялся мне глыбой льда.

Не стала спорить, хоть глаза и слипались, и мне хотелось только одного, улечься…

… положив голову ему на колени.

Вздрогнула и встрепенулась.

Что за странная мысль?

Или это… не моя мысль?

Щеки опалило жаром и я сделала большой глоток терпкого и горячего… божественного напитка, а потом сунула в рот старую лепешку.

Почему он здесь? Что ему надо? Как правило, я ела одна, а он – среди ближайших воинов, с ними же и разговаривал. И вот нет же, сидим рядом, как будто мы по-настоящему муж и жена. Как-будто даже в удовольствие.

Но это напускное.

Я всем нутром, пламенем, опалявшим изнутри, колкой изморозью, ползущей по рукам, ощущала опасность. Словно находилась рядом с тем, кто в любой мгновение может напасть и не делает это только потому, что ждет чего-то.

Чего?

С трудом прожевала и проглотила первый кусок, а дальше отложила лепешку – не лезло.

– Ешь.

– Не хочу, – возразила вяло, – Или ты хочешь и в этом меня заставить?

Сверкнул взглядом.

Мы так и сидели – он хмуро ел, я пила – до тех пор, пока он не спросил тоном, не предвещавшим ничего хорошего:

– Прошел почти полный лунный цикл с момента нашей свадьбы.

Я глянула на него с удивлением – вот с чего вспомнил об этом? – и кивнула.

– Ты не понесла?

Вот тут уже едва не поперхнулась. Смеху-то было бы в Асгарде среди богов – захлебнуться вином, пройдя столько испытаний.

– Нет, – ответила настороженно, чувствуя неловкость. Новое для меня чувство. И тут же вспыхнула сжигающая её досада, – Ты же сам отказался от этого, а дети… невозможны без того, чтобы супруги делили совместное ложе.

– Мы были с тобой накануне свадьбы, – почти рычит.

– Вряд ли я когда-либо забуду это… действо, – отвечаю с не меньшим раздражением.

– Достаточно и раза, если я… – его голос пресекается, а потом он обхватывает своими длинными пальцами подбородок и насильно поворачивает лицо ко мне, всматриваясь будто бы внутрь меня, – Ты что-то сделала, колдунья?

– Я видь… – растерялась, – я выпила траву, это же…

Отбрасывает брезгливо и срывается с места, будто дикий волк – только и видели.

А у меня горло перехватывает спазмом от невысказанных слов.

Конечно, я подготовилась, прежде чем идти к нему. Родить от мертвого короля – в случае успеха задуманного – было бы глупостью. И я выпила нужный отвар, не позволяющий зачать несколько дней как… Неужто он думал, что я не озабочусь этим заранее?

Или…

Прикусила губу.

Подумал, что я успела избавиться от ребенка?

– Ты хочешь верить в худшее, если речь идет обо мне, – прошептала в сгущающиеся сумерки.

Почему-то внутри распространялась боль, и это не имело отношения к моему физическому самочувствию.

Не пойду.

Не пойду и не буду рассказывать ему что-то – не заслуживает.

Назло всем и каждому допила вино, закуталась в шкуры и провалилась в сон.

Я так и провела почти все время, выделенное на отдых – закукленная, словно бабочка из долин. Вот только дано ли мне взлететь?

Сомнений было все больше.

Лишь бы не рухнуть вниз… в прямом смысле. Путь через Перевал, по узким тропам, где в некоторых местах копыта лошадей оскальзывались и срывали маленький камнепад на головокружительной высоте, оказался жутким, удушающе страшным. Я так вцеплялась в поводья, что пальцы сводило судорогой, и шептала про себя молитвы всем богам – тогда как неокторые воины даже шутили.

Меня мутило и тяжело было дышать, и больше всего я боялась, что от паники и нехватки воздуха потеряю сознание – и полечу вниз, и никто меня не подхватит.

Так и случилось – хоть и не потому, что я позволила себе расслабиться и потерять опору.

ГЛАВА 22

Это случилось на третий день пути в горах.

Позади осталась узкая тропинка, постоянный страх, сон стоя, а потом мы вышли на беспорядочную сеть каскадов из плато, изрытых рвами, вспененных одинокими скалами, ущельями, как шрамами, украшенных необычными деревьями и изогнутыми нагромождениями камней.

Я почему-то представила себе двух исполинов, бьющихся между собой за власть – вот здесь молот одного пролетел мимо врага и оставил после себя огромную воронку. А там второго швырнули прочь, он ударился о скалу и обрушил на себя тысячи и тысячи каменистых осколков.

Величественный, но страшный пейзаж, создать который могли только боги. Но все лучше, чем поминутно бояться сорваться в пропасть. Мне так и казалось, что никто не погиб из-за исключительно слаженных действий и беспрекословного подчинения тому, кто старше – Ворону, например.

Я и прежде понимала, что он великий правитель.

Ненавистный и жестокий.

Но великий.

И в этом тяжелейшем походе именно его острый взгляд и звучный голос, его четкие указания и распределение ролей позволили каждому преодолеть крайне опасный участок. А на плато мы все почти расслабились. Разошлись, да так, что, порой, я могла никого не видеть – кто уезжал вперед, скрываясь за скалой и поворотом, кто оказывался на уровне ниже.

И воздух – прозрачный, чуть морозный, напитанный высокогорным солнцем – тоже дарил ощущение беспечности. Пусть рядом все еще темнела провалом гигантская пропасть, да и ущелья казались жутковатыми – двадцать, а то и тридцать фат вниз – я, наконец, расслабилась.

Зря.

Разве не учил меня отец, что самую большую опасность всегда представляют люди?

Это случилось ближе к сумеркам.

Несмотря на кажущуюся легкость в пути мы все устали, да и постоянные головокружения давали о себе знать – я слышала, что высоко в горах такое не редкость, но не знала как с этим справляться.

Я ехала как раз неподалеку от довольно широкой прорехи в плоти скалы, изнутри которой поднимался сизый туман, когда раздался какой-то неуместный звук. Моя лошадь встала на дыбы, а дальше… скачками понеслась как-будто сразу во все стороны одновременно. Как и мое сердце.

Наверное, самым верным было бы тут же спрыгнуть на землю, пусть и рискуя оказаться под копытами или сломать себе что-то. Но все произошло так быстро…

Да и не в моем характере было сбегать. Глупо… Всегда всё брать в свои руки.

Опасно для жизни.

Вот и в этот раз я старалась удержать и успокоить, не потерять то, что считала принадлежащим себе уже по праву – лошадь несла меня на Север, я кормила и обтирала её, и мы были вполне довольны друг другом.

Перед глазами все кружилось, я слышала ржание, отдаленные крики – боги, зачем я держалась подальше от всех?

Мы лишь на мгновение задержались на краю ущелья. Чтобы рухнуть вниз…

В последний момент удалось изогнуться и схватиться за торчащий камень, но утягивающий меня круговорот был слишком силен, пальцы соскользнули и…

Меня перехватывают за запястье чьи-то жесткие пальцы.

Резкий рывок наверх… И спаситель не удерживается, падает на землю, утягивая меня за собой, роняя на себя и теряя при этом капюшон…

– Даг? – может на меня спустили морок? Откуда здесь может быть мой охранитель?

Боги…

Он измученно и облегченно выдыхает мое имя, садится вместе со мной на руках, и я уже не могу сдержаться. Всхлипываю:

– Даг…

От шока, от того, что меня спасли от неминуемой, казалось бы, смерти, от приглушенной дальностью боли умирающего живого существа, с которой я должна была оказаться рядом – лежать там, внизу, мертвой – от дикой радости, что рядом со мной тот, кто был рядом всю мою сознательную жизнь, я разражаюсь целым потоком слез. Вжимаюсь в мужчину, прячу лицо на его плече и малодушно молю богов, чтобы все, наконец, закончилось и оказалось сном… И я проснулась снова в отчем доме.

Из этого состояния меня вырывает понимание, что мы уже не одни. Лязг оружия, крики и слишком знакомый голос… слишком знакомо пропитанный бешенством.

Рыдания прекращаются сразу, будто кто-то захлопнул дверь к моей боли и повернул ключ.

Я отрываюсь от охранителя делаю несколько глубоких вдохов и рукой стираю слезы с лица. И вздрагиваю, когда осознаю, что вокруг целая толпа спешившихся воинов и впереди – Ворон, видимо вернувшийся обратно.

Крики услышал и отправился посмотреть…

Он подходит к краю ущелья, смотрит вниз, затем на меня, уже встающую с колен, на моего спасителя и спрашивает:

– Что произошло, кюна?

Его голос странно-спокоен.

Я ловлю себя на мысли, что будь у нас нормальные… достойные отношения, то я бы приникла к нему, а он меня обнял, рыча на всех прочих, что не усмотрели. Но вместо этого получаю лишь бесстрастность и две пропасти на месте глаз, сходные с той, в которую я чуть не упала.

И вместо беспокойства его воронья – враждебное удовлетворение. Может они и не желали моей смерти, но были бы вовсе не против.

‍

Хотя нет, кто-то из них желал.

– Мою лошадь понесло, – сказала я с определенной сдержанностью, хотя и меня, и мой голос пробивало на дрожь, – И не просто так…

– О чем ты?

– В нее стреляли, – я вспомнила звук, что услышала как раз перед тем, как все произошло, – Камень или стрела – сейчас и не поймешь ведь… Она встала на дыбы и понесла.

– Вы утверждаете, что кто-то намеренно хотел навредить вам, кюна? – вперед выступил хмурый ярл Биргир. Если я верно разобралась, именно он отвечал за воинское построение и дисциплину и производил впечатление человека верного и вполне разумного.

– Да, это так, – задрала подбородок.

Группа воинов, собравшаяся вокруг нас, зароптала. Для них обидеть тех, кого они считали вторыми своими родителями значило прогневить богов. Но многим ли из них я могла бы стать матерью и хозяйкой?

– Это серьезное обвинение, – лицо Ворона сделалось будто темнее.

– Это серьезное происшествие, – я постаралась удержать истерические нотки. Наказание за нападение на кюну – смерть. Я не желала невинным зла, но оставлять врага за своей спиной?

– Кто и что видел? – Ворон обвел взглядом всех, кто стоял поблизости.

Воины заговорили разом. Искренне.

И, судя по их словам, никто ничего не видел… ничего не было. Это я будто бы не справилась со своей лошадью, а теперь пытаюсь убедить в чем-то другом. Со стороны может все так и было, но я – то знала… Свист, дыбы, безумие… Ни одна прирученная лошадь не будет так нестись, если ей не сделать больно.

Я прикусила изнутри щеку, чтобы не заорать и не разразиться ругательствами. Вот значит как…И не докажешь. А слова кюны и моих страхов явно не достаточно – не на хорошем я здесь счету. Прежде всего у своего короля.

– А ты что скажешь? И почему я не помню твоего лица? – обратился вдруг Ворон к тому, кто стоял у меня за спиной.

Сердце обмерло… Даг. Он ведь не имел права здесь находиться. Не в одежде королевского воина. Без позволения…

– Кюна с детства умела обращаться с животными, – полным достоинства голосом заявил мой охранитель, отвечая сразу на все вопросы.

Нас накрыло тишиной… а потом и звуком вытаскиваемых мечей из ножен.

Два вороньих глаза будто стали больше, вовлекая меня и Дага в водоворот тьмы, а потом король вдруг бросил своим ярлам:

– Прочь. Все.

Не посмели ослушаться. Отодвинулись подальше, чтобы только не слышать нас. Но не ушли совсем – кажется, стоило мне или Дагу дернуться, в нас вонзится сразу множество стрел.

– Кто таков? – подступился король.

– Охранитель. С детства я рядом с Эсме… и сейчас не посмел оставить.

– И как долго следуешь за нами?

– С самого начала.

– Ты знала? – это уже мне.

– Нет, – скривилась, – Но в жизнь не пожалею об этом – потому что и жизни без него не было бы. Меня пытались убить или напугать… разве не должен ты что-то сделать с этим?

– А сделал ли я что-то с тобой, когда ты пыталась меня убить? – он приблизился так, что между нами и ворон не пролетел.

– Я была готова к этому, – прищурилась, – К любому справедливому наказанию. А вот ты почему не готов поступить справедливо? Или тебе также выгодно мое падение в пропасть?

Неужто ударит?

Он был близок к этому.

Но я не могла молчать. Мне сделалось страшно… слишком страшно оставлять это происшествие только в воспоминаниях. Впереди еще много пропастей, и я не могу каждый раз бояться поворачиваться спиной к тем, кто должен меня защищать.

– Обвиняешь меня?

– Нет, – нехотя. Вот не чувствовала я в нем движения смерти, – Но одного из твоих людей.

– Знаешь кого именно?

– Нет. Но когда в нашей крепости было совершено покушение на одного из сыновей ярла, и виновен оказался кто-то из целой группы воинов, мой отец вытащил первого же и отправил на плаху, и пригрозил убивать по одному каждый день, если не проявится настоящий виновник.

В глазах Эгиля-Ворона что-то мелькнуло. Непонятное… но его губы выплюнули лишь.

– Я не буду губить верных мне людей ради твоих предположений.

Вздрогнула.

Правду говорят – слова, бывает, ранят сильнее ножа…

– Хочешь сказать… не будешь губить своих людей ради чужой королевы? – прошипела презрительно и отметила удовлетворенно, что он чуть дернулся, будто пощечину получил.

Но потом снова потемнел лицом.

– Хочу сказать, – Эгиль – Ворон всматривался в меня, пытаясь разобрать по косточкам, – что ты все это могла подстроить. Твои козни и жуткие деяния… даже для меня не осталось сомнений, что только с виду ты дочь Рассвета. На самом же деле – дитя тьмы. Слишком уж все удачно складывается – и охранитель этот твой, и якобы покушение, падение, которое не произошло… Может ты пытаешься рассорить меня с моими людьми? Или ожидаешь, что я, в страхе за твою жизнь, стану лучше к тебе относиться? Не бывать этому! Ну а с тобой, – небрежно кивнул на Дага, – я поступлю так, как и должно поступать с бесправно проникшим в чужой дом.

Чем дальше он говорил, тем сильнее раскрывались мои глаза.

Деревенело тело.

Леденели руки.

Несправедливо, как же все несправедливо… но я не буду собой, если поддамся его давлению и начну туманом стелиться по земле, лишь бы не вызвать неудовольствие короля или же удовлетворенное спокойствие его подданных.

Я сама разберусь, кто это сделал. Швырну ублюдка перед королем, чтобы он понял, что ошибся. А пока…

Ворон уже уходил к своим воинам, но резко остановился и обернулся, заслышав мой громкий голос.

– Я, кюна Севера, – кажется никогда еще он не возносился так высоко, – обращаюсь к богам и справедливости. И говорю тебе, мой король, что ты не следуешь своим клятвам и не защищаешь меня. И потому по данному мне праву королевы, беру защиту в свои руки. И назначаю своим охранителем Дага, который становится теперь неприкосновенен… в том числе и для королевской руки.

И снова я вижу Тьму, взметнувшуюся крыльями за спиной Ворона. И чувствую, как его сердце затапливает лед и чернота… столь сильные, что я сама начинаю задыхаться. Но я выдерживаю его взгляд.

И возмущенные крики его людей.

И брошенное с отвращением:

– Да будет так… слово короля.

Я лишь киваю с не меньшей неприязнью.

Ну и сколько слов ты говорил уже, не мой король? И что из них стало не только словом?

– Вы рискуете, кюна, с таким отношением к мужу, – глухо произносит Даг рядом со мной, – Если он соберет достаточно причин, чтобы отказаться от вас или привести к плахе, даже я ничего не смогу поделать.

– Все может быть, – пожимаю плечами с кажущимся спокойствием, – Кто знает степень его хитрости – быть может он именно этим и занят. Но зато ты теперь со мной… пусть и столь жестоким путем.

Я не могу сдержать счастливой улыбки, несмотря на золу, покрывшую будто все мои внутренности.

– Расскажи, как тебе удалось.