Текст книги "Мой чужой король (СИ)"
Автор книги: Дарья Вознесенская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
ГЛАВА 13
– Кажется я понял принцип, по которому разместили знаки.
Принцип?
Я подалась вперед.
На душе последние дни было тоскливо. Хотя…
Странно, но замок ожил с появлением хрустальных, будто не только их одежды, но и души отражали свет. Сердце Ворона сбросило свое сонное оцепенение. Ледяной пик должен был закончиться только через две седьмицы, а внутри становилось теплее. Девицы ярче одевались, громче звучал смех, стряпухи доставали из припасов самые вкусности, а воины оживленно обсуждали приемы и оружие, которыми с ними с удовольствием делилось племя.
Все их любили.
Вот что со мной не так? Может, мне просто не дали шанса полюбить?
Я не принимала…
– Вот здесь расположились первые, – Даг постучал пальцем. Вздохнула, потерла переносицу и снова посмотрела на рисунок, на котором были изображены очертания замка и точками – найденные знаки. Я все чаще пряталась в библиотеке, не имея возможности участвовать во всеобщем довольстве, а он, конечно, со мной – прилип. И теперь я уже его не отсылала к собственным делам… так было обоим спокойней, – В это месте я нашел пятый, шестой. Видите? Образовывают будто какую-то фигуру. Седьмой обнаружили вчера в этой башне… Если бы мы знали, сколько их всего, нашли и остальные и затем…
Если бы знали…
Знали.
– Десять, – сказала я так хрипло, что охранитель вздрогнул.
– Десять…знаков?
– Да.
Растерла плечи и встала, прошлась по помещению, в котором вдруг сделалось невообразимо холодно, несмотря на жар.
– Десять… рун. Причина хвори долгой…
– Вы…
– Уверена? – скривила губы, – Да. Только не знаю, в чем.
Даг и верно понял принцип.
И две следующих руны мы нашли быстро. Заниматься кроме того не хотелось ничем…
Я почти не появлялась в эти два дня перед гостями и жителями замка, впрочем, в этом не было странности – каждый из проживающих в Сердце Ворона был полон хлопот. Мы чаще всего и прежде встречались обитателями только по вечерам. В одном огромном зале, объединенные не только совместной трапезой и теплом, но и душевными разговорами, музыкой и возлияниями.
Так что никто не заметил моей отстраненности – я никогда не становилась средоточием. А Эгиль предпочитал не замечать. Или он и прежде был столь равнодушен?
Да что я знала о том, кого называла мужем?
Я знала, что он велик. Значит даже больше, чем всем казалось в долинах.
Я знала, как учащается его дыхание, когда он видит меня обнаженной.
Я помнила каждый его вздох, когда он добирался до пика удовольствия. И отмечала каждый его зовущий взгляд отпечатался в моей памяти.
Я знала, что он любит есть, сколько позволяет себе хмеля и как точны его удары, которые он наносит мечом.
Закрыв глаза я могла воспроизвести, как наяву, его горделивую посадку на коне или задумчивый перебор жил, когда он брал гигью.
Я даже могла вспомнить неуловимую улыбку…
Но то ли, что является сутью человека?
За прошедшее время, с тех пор как я сама приняла решение, что попробую составить с ним наше вопреки всему счастье, я уже вообразила одинокую фигуру, воина, который готов биться за то, чтобы просто чувствовать мои руки на своей шее. Который не ждет признания Одина, зато отбрасывает щит, чтобы шагнуть мне навстречу. Который стоит в крови и поту и готов биться за нас со всем миром…
Но мне ли не понимать… наше воображение что сон, который растворяется в свете, как только мы открываем глаза.
Мы с Дагом нашли каждый знак. И каждый сумели разгадать.
В той ли последовательности – не важно.
«Начало», «весна»
«Сведение», «вместе».
«Жизнь»
«Огонь»
«Жертва»
«Кровь»
«Переход», «смешение»
«Камень»
«Гибель», «тьма».
– Боги любят путать смертных, – ворчал Даг, коротко на меня поглядывая, когда мы пробираемся на самой высоте, там, где гуляет только лишь ледяной ветер… и двое сумасшедших, пожелавших разгадать все тайны на свою погибель. Он беспокоился за меня, мой охранитель…
То, что я чувствовала нутром, он чувствовал опытом.
Пришло время перемен, и они вовсе не связаны с будущим потеплением и обновлением.
– Боги или каменотесы, – продолжал мужчина, не дождавшись от меня ответа, – Вот и в самом деле, кому доверили столь странное дело? Может они и вовсе случайно…
Он замирает.
Увидел то, что я видела уже давно.
Стояла и молча смотрела на знак, «прячущийся» за выступом. Что-то, похожее на разорванный круг… почти.
– Десятый, – с некоторой опаской молвил охранитель, болтливый сегодня – видимо в противопоставление мне.
Он подошел, потрогал его, как и делал прежде, а затем предложил:
– Сходим к ремесленникам или в библиотеку? Разгадать, что значит…
– Нет необходимости, – сказала совершенно спокойным голосом.
Вот только об это спокойствие шагнувший ко мне охранитель разбился на осколки, как зеркало…
– Кюна… – его голос был пропитан густым страхом.
– Идем.
– Вы знаете, что это за руна?
– Идем.
Я развернулась и решительно отправилась прочь.
Я знала, конечно, этот знак.
Слишком часто видела… на своей груди.
Клеймо чернокнижницы.
ГЛАВА 14
Я отстегиваю пряжку шерстяного платья, скидываю его и протыкаю свой палец острым концом массивного украшения, чтобы окропить кровью старые, отполированные кости. И только потом бросаю их и шепчу заклинания.
В моих руках – ключ к загадкам и бедам. На голове – заплетенные косы, которые удержат тень на расстоянии, вокруг – только тишина закатного времени и жар.
Я обращаюсь сразу ко всем богам и ни к кому. Ищу ответы на все вопросы. И не могу ни одного задать, только лишь смотрю на образовавшийся рисунок в попытке распознать будущее.
Колдуньи используют кости, чтобы найти пропавший скот, понять причину смерти или болезни, приблизиться к тому, чтобы стать частью жизненных оборотов. Колдуньи используют… я – почти нет. Я даже не помню, откуда они мне достались?
То ли старая Нья передала, то ли в родовой крепости кто оставил, но я старалась как можно реже обращаться к такому способу запутать свою жизнь – тем более, что некому было научить.
Но не бесполезно… Кости и то, что они являли, может и не давали ответов, зато позволяли поразмыслить над вопросами.
А это уже оказалось немало.
Потому и спряталась снова в библиотеке, чтобы всмотреться в причудливые фигуры, никем не потревоженная.
Кости смешались в руны, воспоминания обрамили вспыхнувшие в моей голове образы, а точки на плане замка обрели новые значения, сходясь в одной. И, пока солнце за закрытыми ставнями садилось, пламя жара становилось все выше, а гул в моей голове все громче, придавливая тело и сердце к холодным каменным плитам, забирая все силы…
Даг чувствует. Несмотря на запрет, отпирает таки дверь и со вздохом поднимает меня с пола, усаживает в кресло и дает горячий хмель. Где только нашел? Даг… снова единственный, кому я могу доверять. Не мужу ведь верить?
Этой ночью он любил меня молчаливо и с мрачной решимостью… Любил ли? Странное слово, которое всегда так хочется примерить на свою собственную жизнь, и всегда она оказывается не по размеру, будто божественный кожевенних сшил сапожок из разных, никак не соединяющихся кусочков, и припорошил их стеклянными осколками.
Что мне уготовил мой… или чужой король? Что предназначено нам – подниматься все выше и выше, чтобы с вершины увидеть весь мир или же меня тащат наверх, чтобы сбросить?
Он изменился, мой чужой король. Из черного и непримиримого олицетворения Тьмы он стал для меня колючим, но теплым мехом, способным отогреть мою душу. И я верила, что он не притворялся.
Он изменил меня.
Север и лед. Ворон и его Сердце. Я сама превратилась из каменного изваяния в текущее пламя, готовое принять ту форму, которую захочет он. Но что Эгиль пытается создать из меня? И как мне пережить эту боль превращения в каменный монолит, который все больше сковывает мою суть?
Из горла вырвался стон, а я спрятала заплаканное лицо в ладонях. И когда меня осторожно обняли мужские руки, прошептала:
– Только ты и верен мне. Только в тебе уверена. Чем же я провинила богов, что единственный, на кого я могу положиться, это тот, кто получает за это плату?
Даг дернулся, но не отстранился.
Только пробурчал сердито:
– Я давно уже скопил достаточно, чтобы не брать серебром, кюна.
– Прости, – поежилась, – Мне тяжко. Порой я чувствую себя единственным злом в этом замке. Бросившая свои земли колдунья, которая никак не может обогреть чужие. Потому что не нуждаются они в обогреве. Смотри как все здесь хорошо… Хрустальные на его защите, все им рады. Весна грядет, кладовые ломятся от запасов и богатств. И только намеки и тень надо мной… Я здесь зачем?
– Может стоит спросить у короля?
– Я спрашивала. Молчанием и словами. Но он будто боится произносить то, что нужно, что правда, потому, что как только облечет это в слова, станет невозможно противиться судьбе.
– Когда это было невозможно, кюна? – усмехнулся охранитель и переместился так, чтобы встать передо мной на колени и взять заледеневшие пальцы в свои руки, – Вы обладаете собственной силой, способной изменить предначертанную судьбу – даже если начертал её кто другой. Если хотите, скажу так: ваша Судьба в том, чтобы изменить предначертанную судьбу.
Дрогнула.
– Милость мне положена, а не наказание, – заявила с хриплым смешком, – раз мне послали Защитника и Мудреца в одном лице.
Кивнула и встала. Еще раз посмотрела на то, что показали кости, а потом наклонилась и сгребла их с пола.
И уже не распрямилась.
Напротив, встала на колени и подлезла под один из сундуков со свитками, чтобы достать завалившийся. А когда развернула – выдохнула:
– Боги ответили все-таки.
Уж слишком явственно было то, что там написано.
– Что это?
– Ты и сам видишь.
Десять рун. Знакомых нам знаков, но расположенных в конкретном, определенном порядке.
Сердце застучало где-то в горле, пока глаза изучали последовательность начертания и незнакомые завитки рядом с каждой руной. Тоже что-то значащие, только не для меня пока.
Зато сами слова…
– «Чтобы не пришла смерть, ради жизни, принеси чернокнижницу в жертву»… – почти пропела я то, что увидела.
И пошла к выходу из библиотеки.
– Эсме! – Даг коснулся моей руки, а потом и вовсе схватил. – Кюна, не спешите! Легко сжечь все, не разбираясь, но…
Головой мотнула.
– Идем. Я знаю место, что должно стать алтарем…для меня.
– Но… – повторил охранитель, вот только я уже шагала вперед… чтобы остановиться, как вкопанная. К нам подбежала слегка запыхавшаяся служанка, одна из тех, что обслуживала королевские покои и стол:
– Кюна! Вас все уже заждались… Король отправил меня на ваши поиски…
Зубы стиснула.
Я не то что бы забыла об ужине, совместном со всеми обитателями, но среди важных и остро-колючих сведений этот ужин казался совсем лишним. Вот только и отказать я не могла. Королю… Пока – не могла.
Прошла в зал и села за стол, натянутая, как струна гигьи. А когда после сытной еды по традиции мне её передали, давно ведь не слышали моего пения, выплеснула на инструмент и окружающих все свои чувства, что бурлили во мне полноводным потоком, грозя затопить всё вокруг.
На тех выплеснула, кто понял… И, сославшись на усталость, удалилась, пока в воздухе все еще звенели мои слова.
И что же мне прикажешь делать
Если я хочу вести речь о мире и взаимопонимании
Но тебе ведом лишь язык меча?
Как заставить тебя понять, что путь избранный тобой к гибели ведет
Если тебе ведом лишь язык меча?
Как сказать, что бы ты оставил меня и родных моих в покое
Если тебе ведом лишь язык меча?
Клинку дам я слово…
Так язык мой станет железом
А слова мои великим кличем боевым
С которым стрела моего божественного гнева будет разить
Свою песнь меча пою я для тебя
Колыбельную гибели
Чтобы смог я просыпаться с улыбкой
И покоем в сердце
И покоем в сердце
И покоем в сердце
Все ради всеобщего блага
Мое отражение я вижу в глазах твоих
Но моя эра только началась
ГЛАВА 15
Там слишком мрачно даже для Сердца Ворона, в этой комнате.
Какая издевка – и в сердце Эгиля-Ворона тоже настолько мрачно, что я просто не могу найти ответов за темнотой.
Бегу, задыхаясь, – то ли от бега, то ли от того, как крутит внутри жернова душа. И Даг за мной бежит… ни о каком сне и речи нет. Не время спать, хоть и грядет самая темная часть ночи.
Мы легко находим эту комнату. Вверх-вниз, вправо – по паутине лестниц и ходов. За лунный месяц успели изучить замок досконально, так, как могут знать лишь убийцы – но я бегу, будто сама преследуемая этими убийцами. Или не «будто»?
Меня и верно привезли сюда убивать? Так отчего же до сих пор лишь любили? Надежду дарили, что меня можно любить – дочь короля и чернокнижницы, найденную на рассвете с самым черным камнем на груди?
Что там говорила колдунья? Что я начну чувствовать свой камень?
Я и правда чувствую, наконец.
С черным хрусталем не страшно умереть и отправиться в божественные чертоги – он и там защитит. Он не для наведения порчи, а для устранения. Чтобы от усталости избавлять и от тревоги. Защищать от слишком безрадостной Судьбы. И помогать пережить потери… хоть своих близких, хоть части души.
Ведь это был твой камень, да, мама? И как ты обошлась без него, оставив не только дочь, но и возможность защититься от боли?
Что там говорил охранитель – я вправе решать? Я и решила. Сделала шаг, много шагов навстречу правде, пусть даже и моей только, а уж что делать с ней…и это решу.
Что там говорил Ворон? Не время? Он ошибся, король. Время давно пришло – в тот момент, когда я ответила своему отцу согласием на то, чтобы убить тебя, мой чужой король. Ты не стал убивать в ответ, не сразу… но кто тебе сказал, что я все так же беспечна по отношению к жизни?
– Здесь, – охранитель закрепляет два наших факела.
– Я вижу.
И верно.
Слишком мрачное даже для Сердца Ворона место. Никаких алтарей и крови – только пустота и знакомые руны кругом на полу.
И голос сзади нас:
– Ты сама пришла, дочь Асвальдсона.
– А ты умеешь ходить бесшумно, а не звенеть, хрустальный.
Мы смотрим друг на друга.
Предводитель беловолосых так же серьезен, как и я. Но не пытается наброситься – он не для того здесь. И не для того вдруг сделался нарочито близким, перестав быть нарочито вежливым. Хотя когда он был вежлив?
Он один, но вряд ли я смогу побороть его своим колдовством, а Даг – оружием.
Хрустальный пришел за своими ответами… и кто получит их первым? Может, кто первым задаст вопрос?
– В чем было твое проклятье, дочь Асвальдсона?
– Откуда ты знаешь моего отца? Или всё это лишь к слову?
Кивает пригласительно. Вопрос за вопрос, ответ за ответ. Он первый спросил – я первой говорю. Но не могу удержаться от горечи:
– Король тебе все сообщает?
А потом слова льются легко.
– Я убить его хотела… чужого короля. Девственной кровью, проявленным знаком, забранным дыханием. Но вместо этого смешала нашу кровь и чувства, сбила стук наших сердец и не сама проникла в его суть – а будто больше открыла свою. Не знаю я до конца, что произошло. Полагала – неудачная попытка. А на самом деле…
Я только тогда смотрю на него. И вдруг понимаю, что лицо его сделалось бледнее, чем прежде, а глаза расширились, будто… Хель его забери, неужели догадка какая есть?
Но сейчас я хочу получить ответ на уже заданный вопрос. И хрустальный открывает рот…
– Скьельд, уходи.
Мы все вздрагиваем.
Что за место такое, что кто бы ни подобрался, остается незамеченным?
Я вздергиваю подбородок и смотрю на Эгиля, больше не собираясь не отступать ни на шаг. Но того не требуется – прогоняют не меня.
Зато я упрямлюсь.
– Я хочу услышать…
– Скьельд, уходи, – не смотрит на своего друга. На меня только смотрит, снова топит в черноте своего взгляда. И как вспышка в нем, – Я сам всё поведаю.
– Всё ли? – а сейчас возражает хрустальный. Но не из намерения мне помочь, – Ты забыл о своем долге, о своих клятвах, отравленный и беспомощный перед ней, и хотя она…
– Прочь. Или мне… не просить тебя надо? – голос Эгиля замораживает все вокруг. А глаза, обращенные теперь на предводителя хрустальных, из темных делаются, наоборот, светлыми. Ледяными.
И мне вдруг кажется, что это первый раз, когда король именно так обращается к беловолосому…
Тот резко разворачивается и уходит. За ним – Даг. Думает, что не надо защищать от короля? Зря думает… но и я точно знаю, что нам надо остаться наедине.
Король-Ворон уже шагает ко мне, но не обнимает, как прежде, не пытается слиться со мной, напротив – говорит слова, которые разводят нас по разные стороны мира:
– Твой отец убил мою мать. И мать Скьельда.
ГЛАВА 16
– Ты шел за моим отцом.
– Да.
– Мстить.
– Да.
– Он знал это…
Я не спрашиваю – утверждаю. Отшатываюсь от мужчины и, наткнувшись спиной на холодную каменную стену, радуюсь хоть такой опоре.
Пелена перед глазами… И вижу только прошлое. То, как стою в нашем родовом замке и соглашаюсь стать жертвой. То, как пробираюсь вместе с ярлами к лагерю Ворона. Нашу первую ночь…
– Он знал, что ты узнаешь меня как его дочь… – сиплю уже, до конца осознавая произошедшее, – И полагал, что в любом случае останется в выигрыше. Или я убью тебя, или ты, при моем провале, напоишь свой клинок моей кровью… Совершишь свою кровную месть и уйдешь прочь из долин.
В голове – мрак.
На сердце – тяжесть.
На мгновение мелькает мысль, что мой отец заслуживает смерти за такое, но тут же пропадает. Каждого сына и дочь в долинах воспитывали так, что они были готовы расплатиться собой за спокойствие отчего дома, Не важно, женившись ли, встав в щиты или безропотно пойти на плаху.
Меня тоже так воспитали.
Отчего же ворочается нож в нутре?
– Так ты потому не казнил меня? Чтобы он не получил, что хотел?
– Да.
Закрываю глаза. Хоть ненадолго спрятаться от прошлого… Не только моя смерть, но и моя жизнь была предрешена. Я – лишь фигурка, ведомая даже не богами, а желанием одного мужчины наказать другого как можно сильнее. Даже моя жизнь – наказание…
А потом меня осеняет еще одна мысль.
Я поднимаю голову и всматриваюсь в бесстрастное лицо Ворона:
– Жениться-то зачем было? Сделал бы девкой, рассказал бы всем, что под твоими воинами лежит каждую ночь дочь Асвальдсона… Такое унижение для моей родни. Или ты не хотел, чтобы они искали возможность смыть это унижение кровью? Не хотел, чтобы пошли за тобой? А может… все ради того, что тебе нужна была чернокнижница?
Я показываю рукой на круг из рун и понимаю окончательно – нужна.
В голове – звон, а на сердце делается пусто. И только последний воин, мой голос, что воронье карканье выдает:
– Расскажи мне. Расскажи что угодно… Не молчи больше, ты мне должен.
Не знаю, откуда взялись последние слова. И о каком долге я могла говорить. Но Король-Ворон и правда рассказывает… с трудом. Он вообще не многословен, чужой король, которого я так и не смогла разгадать до конца, потому выдавливает из себя по скупой фразе. Но и они и дают полное представление.
О том, как его понесшую бремя мать вышвырнули из этого замка, и она едва не замерзла, пробираясь к перевалу. И как её подобрало хрустальное племя, жившее в то время в горах.
О тяжких родах, переходе ближе к теплу и о том, как появились там чужаки с долин – молодые, слишком многочисленные и жадные не только до подвигов, но и до крови. Как напали они на племя, не щадя никого, и, каждый раз, когда наносили удары мечом, величили свое имя – будто в подвиге. Тогда он и Скьельд и лишились материнских рук.
Остатки племени снова ушли в горы, вместе со всеми спасенными детьми, а их с уже молочным братом выкормила одна женщина. И с тех пор они были не разлей вода – вместе учились драться и воевать, вместе воевали… И вместе давали клятву, что отомстят.
– Отец был ближе… – впервые за время рассказа я услышала эмоции в голосе Эгиля. Отвращение, – Я поднял его на меч первым. И захватил Сердце Ворона, которое он захватил у прежнего короля. Замку сотни и сотни лет… и обладание столь значительным успокоило меня на какое-то время. Но я не забывал. И когда почувствовал, что пора, отправился в путь. Сначала на Север, потом за Перевал. Вот только тогда я не знал одно…
Он поджал губы и вздохнул, отворачиваясь.
Я тоже молчала…
Мне и так было слишком много. Но кто сказал, что правду можно вынести, не сгибаясь под тяжестью? Поэтому я ждала. И Ворон продолжил.
– Каждый, кто входит в Сердце хозяином, делается проклят. Как и его дети. Хворь разъедает его суть и Тьмой укрывает его плечи – с каждым годом все больше. Подтачивает разум и тут же – каменные стены, обрушивая на них гнев природы. Так было и будет, если только… – он запнулся, но продолжил, – Существует предсказание, что проклятие можно снять.
Вот и последний кусочек разбитого зеркала становится на место. Я смотрю на себя в искаженное его отображение и киваю с горечью.
– Принести жертву.
