Текст книги "Операция "Волчье сердце" (СИ)"
Автор книги: Дарья Снежная
Соавторы: Любовь Ремезова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
– Прошу, капитан, – чиновник сделал широкий взмах рукой. – Описывайте.
Он повернулся и чуть не упал, запнувшись о ногу Ивонны.
– Тайберг, – негромко позвал Вольфгер криминалиста. – Вы закончили?
Адам кивнул, и вервольф сделал знак сержанту.
– Тело можно увозить. Когда доставишь, передай Вильфу, что результаты нужны срочно.
– Угу, он скажет – вам всем всегда все срочно, хорошо хоть покойники никуда не торопятся! – буркнул Руперт, который недолюбливал абсолютно всех работников городского морга, но в особенности старого Вильфа. Наверное, потому, что приходился ему родным сыном.
Господин Корвин воспринял вынос тела с каменной невозмутимостью. И это не очень понравилось Вольфгеру, потому что, несмотря на выдержку и внешнее самообладание, от чиновника тянуло страхом. На самом деле – потом, и этот усилившийся запах мог уловить разве что волчий нюх. Но означал он именно страх, нервное волнение. И напускное равнодушие Вольфгера не обманывало.
Что же волновало Корвина? Смерть горничной? Содержимое сейфа? Что-то еще, о чем он, капитан Лейт, не имеет ни малейшего представления?
Вольфгер одернул себя, чтобы не сверлить чиновника тяжелым подозрительным взглядом, и шагнул к сейфу.
Там все оказалось, как и говорила госпожа Корвин.
Первыми капитан увидел несколько темных кожаных папок с документами, исключительно важных даже просто на вид. Вольфгер не стал их открывать пока – не его солдафонское дело совать нос в бумаги высших чинов города и королевства. Будет распоряжение от Валлоу – тогда и! Но Валлоу молчал, поэтому вервольф только спросил у хозяина, могли ли они представлять интерес для вора. Николас неопределенно пожал плечами – документы важные, государственной секретности, но не настолько, чтобы ради них идти на такие сложности. По его словам, все остальное представляло куда большую ценность.
Все остальное включало несколько футляров с драгоценностями, солидную пачку ассигнаций и увесистый мешочек с золотом. Вольфгер убедился, что футляры не пустуют, спросил, какая сумма хранилась в сейфе и тщательно пересчитал деньги. Все сошлось.
Кража и впрямь не состоялась.
Но глядя на пустой сейчас сейф, из которого было извлечено все содержимое, Вольфгер не мог отделаться от мысли, что что-то в происходящем ему все же не нравится. И не потому, что мало кому в принципе нравятся убийства с применением запрещенных артефактов. А просто…
Слишком нервничал Корвин. Слишком.
– Благодарю за содействие, – капитан бросил на сейф прощальный взгляд и кивнул хозяину дома. – Желаете ли вы, чтобы стража предоставила вам патрульного на ближайшие несколько дней, пока вы не позаботитесь о безопасности ваших ценностей?
Отрывать от сердца подчиненного Вольфгеру было жалко почти до скупых мужских слез, но присутствие Валлоу напоминало, что когда в дело вовлечены семьи уровня Корвинов, стража становилась не исполнительным органом власти, а сервисом всевозможных услуг.
– Благодарю, – сухо отозвался Корвин. – Как вы, возможно, заметили, я умею позаботиться о сохранности собственных вещей. У вас есть еще вопросы ко мне, капитан?
– Возможно, нам придется вызвать некоторых ваших слуг в участок для дачи показаний. А если вдруг, позже, вам придут в голову какие-то подозрения или соображения, или всплывет новая информация, не медлите сообщить мне об этом, прошу вас.
Чиновник пожал плечами.
– Сомневаюсь, что смогу чем-то помочь вашему расследованию, капитан. Впрочем, уверяю, с моей стороны вы не будете иметь никаких претензий. В конце концов, это всего лишь несостоявшаяся кража.
Вольфгера слегка передернуло, но глядя владельцу дома в глаза, он произнес со всем почтением:
– При всем моем уважении, господин Корвин… в данной ситуации мы расследуем убийство.
Лейт стоял на крыльце дома Корвинов и наблюдал, как его люди размещаются в служебном экипаже.
– Все не влезем, капитан, – доложил рядовой Тревор Драу. – Разрешите отправиться на место службы пешком?
– Езжай, – бросил Вольфгер, покосившись на серое небо и прикидывая, грозит ему вымокнуть или нет. – Я все равно домой. Отсюда ближе, чем от участка. Это приказ, – добавил он для весомости.
– Так точно!
Тревор вытянулся, щелкнул каблуками и взлетел в экипаж, который почти сразу тронулся. Вольфгер покосился недовольно на карету содружественного управления, на дверце которой красовалось схематическое изображение драгоценного камня на фоне многолучевой звезды – магические проявления контролировались совместными усилиями Гильдий артефакторов и магов. Раз карета все еще тут, значит, мастер Алмия так и распивает чаи в компании своей драгоценной кузины.
Внутри поднялась знакомая волна раздражения в адрес платиновой гадюки, которую впору было назвать еще и акулой. И которая, словно почуяв, что добыча осталась одна, выплыла из дверей резиденции в облаке своего неизменного аромата. Рот вервольфа почему-то наполнился слюной. Он сглотнул и, не оборачиваясь, сделал решительный шаг прочь, но хрустально-холодный голос его окликнул:
– Капитан Лейт!
Мысленно воззвав к богам с просьбой отмерить ему еще терпения, ну хоть капельку, Вольфгер обернулся.
Мастер Алмия, держащая под мышкой давешний конверт с артефактом, но почему-то без своего неизменного портфеля, спустилась по ступенькам. И к ней тут же подскочил кучер, которому она сделала знак приблизиться.
– Доставишь в управление, передашь дежурному. Отвечаешь головой, – отчеканила артефакторша, и парень активно закивал, глядя на нее влюбленными глазами.
«Идиот какой-то», – философски подумал Вольфгер, не в силах представить, как можно испытывать к этой стерве даже хотя бы симпатию, не говоря уже о куда более теплых чувствах.
– Хотите, он подбросит вас, капитан? Раз уж ваши подчиненные оставили вас на произвол судьбы, – жемчужно-серые глаза лукаво сверкнули, глядя на вервольфа.
– Мои подчиненные, мастер Алмия, оставили меня не на произвол, а в покое. И благодарю, в услугах вашего кучера я не нуждаюсь.
– Слышал? Свободен.
Парень птичкой упорхнул к своей карете, но сама артефакторша почему-то не торопилась возвращаться в дом, где, очевидно, планировала задержаться.
«Моя кузина!». Тьфу.
– Пожалуйста, разберитесь с этим делом, капитан, – пропела Алмия с улыбкой. – Диана ужасно переживает из-за случившегося. Просто не находит себе места. Мы очень на вас рассчитываем! Сделайте все возможное.
– Мы всегда делаем все возможное, – холодно отозвался Вольфгер.
– Хотите задержаться на ужин, капитан? – серые глаза мастера лукаво сверкнули. – Уверена, кузина будет рада вас принять.
«Я пока еще в своем уме, чтобы соглашаться на подобное предложение», – подумал вервольф, а вслух ответил:
– Благодарю, у меня еще есть дела. Передайте госпоже Корвин мое почтение.
То ли стерва исчерпала свой дневной запас яда в пикировках с Валлоу, то ли сегодня звезды сошлись под каким-то феноменальным углом, но мастер Алмия только улыбнулась уголками губ и, бросив: «Как знаете!» – покоцала каблуками обратно вверх по лестнице.
Вольфгер передернул плечами и зашагал к себе домой, оставляя мысли об убийстве и прочих делах у порога дома Корвинов и размышляя теперь о сугубо бытовых вещах. Например, остались ли дома еще сосиски, или он, как это бывало, в легком помутнении зажевал их ночью сырыми. И можно ли будет наконец-то нормально пройти по лестнице на родной второй этаж, или она по-прежнему загромождена, как утром, огромным количеством вещей под белыми простынями – потому что кто-то уже третий день въезжал и никак не мог въехать в пустую квартиру на этаже третьем.
Выпив перед сном эликсир с пафосным названием «Лунное затмение», блокирующий спонтанную полнолунную трансформацию, Вольфгер долго не могу заснуть. А когда все же провалился в неверный сон, ему снова приснился кошмар – до боли знакомая дробь каблуков по потолку.
Глава 2. Светская хроника, или немного о живописи
Шантей женился, так думала я, вваливаясь полупьяная к себе домой в два часа ночи.
Мерзавец, как он мог?!
Женился-то он уже давно, только официального объявления по этому поводу не было, и свету он жену не представлял до недавнего времени. Вернее, до сих пор не представил. Просто в списке приглашенных на ежегодный бал в Ратуше значился «Максимилиан Шантей с супругой».
Об этом мне по большому секрету сообщила Диана, едва лишь окончательно пришла в себя после чудовищных страстей, случившихся в ее доме. И стало ясно, что это известие однозначно нельзя игнорировать. Мгновенно были созваны еще две подружки, и Николас мог сколько угодно ворчать о разорении семейного винного погреба, но у нас был повод – Шантей женился!
Две из четверых собравшихся в особняке Корвинов дам рыдали. Бес их подери, они действительно рыдали! Да, две из трех моих приятельниц – уже матери, включая одну из рыдавших. Третья Диана. Четвертая – я.
Не исключено, что Диана рыдала от нервного напряжения, но я-то знала наверняка, что она была влюблена в Макса на протяжении, как минимум, пары лет. Впрочем, кто в него не был влюблен?
Оставляя за собой след из предметов гардероба – от строгого пиджачка до шаловливых шелковых чулок – я на неверных ногах, оббив все тело о непривычные углы и стоящую не на своих местах мебель, доплелась до постели и рухнула в нее, не разбирая.
Не было ни пышного празднества, ни даже ходивших по городу слухов. Мои дорогие подружки предположили, что, видно, невеста до того страшна, что ее и людям-то предъявить грех.
Я хорошо помнила миниатюрную девицу, хозяйку маски кваккиутль, класса опасности А1, и мстительно поспешила их разочаровать. У девицы была богатейшая шевелюра, скромные, но весьма приятные округлости. Сокрушительно молоденькая и сокрушительно хорошенькая, о чем я и сообщила злорадно подруженькам.
Я хмыкнула и перевернулась на спину. Макс трясся над девицей, как припадочный. Вспомнить приятно.
Но как он мог жениться, а?
Вот ведь подлец. Он же всего на пару-тройку лет старше. И вот – женился! Теперь меня дома совсем съедят. Живьем.
В ближайшее время мне в родовом особняке семейства Алмия лучше не появляться. Там будет стоять вой и нудеж. «Даже Шантей женился, а ты-ы-ы!». И мои вялые огрызания на тему того, что жениться я не могу при всем желании, ни на кого не произведут ни малейшего впечатления…
На этой мысли я провалилась в глухой сон и спала беспробудно до самого трезвона будильника в семь часов утра.
Пробуждение вышло тяжелым. Кто говорит – пить надо меньше, тот однозначно прав. Я перевернулась на постели, разглядывая новый потолок. Нет, на самом деле потолок был старым, старинным даже, с красивой узорной лепниной и изящной люстрой с хрустальными подвесками. Потолок мне достался от прежнего владельца квартиры, а люстра была моя. Я отхватила ее за бесценок на блошином рынке и в глубине души даже подозревала, что она краденая, ибо где еще чумазый худосочный орчонок мог взять такую люстру – тот еще вопрос. Но я здраво рассудила, что, если не я, так кто-нибудь другой ее купит, так что уж лучше буду я!
Переезд нагрянул в мою жизнь внезапно. Меня вполне устраивала уютная квартирка на углу улиц Цветочниц и Синих колпаков, которую я снимала уже столько, что привыкла считать ее своей. Вот только у хозяйки женился сын, и та решила подарить квартирку молодоженам и грядущему пополнению в семействе, а потому попросила съехать. Я стоптала пять пар каблуков, разыскивая новое место жительства, но не находила ничего подходящего. А потом, когда я возвращалась со встречи с очередной квартировладелицей, на меня упало сверху полотно с аккуратно отрисованной надписью: «Продается». Сверху ойкнули и прибежали приносить извинения – девушка как раз вывешивала этот плакат на балкон, но не удержала.
Я бросила раздраженный взгляд на подъезд, из которого девица ко мне выкатилась… и попросила показать квартиру.
В общем, плакат ей так и не пригодился.
Переезд был мучительным испытанием. Да что у меня тех вещей, подумалось мне, я в свою первую квартиру въехала с тремя чемоданами и сумочкой! Она ведь даже уже меблированная была!
И как-то внезапно выяснилось, что за десяток с лишним лет три чемодана и сумочка превратились в бессчетное количество ящиков и коробок, а хозяйская мебель незаметно перекочевала в подвал, уступив место моей собственной. Я посмотрела на все это и умыла руки, отдав чудовищное по своему размаху мероприятие в руки профессионалов.
Профессионалы дважды поднимали цену (либо поднимаете, либо ваш комод прошлого столетия весом в три тонны вы перетаскиваете на своем горбу) и провозились три дня вместо одного, прокляв меня, узкие лестницы и все на свете.
Когда они попробовали задрать цену в третий раз, я сказала, что еще хоть слово и через месяц я решу, что эта квартира мне не подходит и буду переезжать еще раз. И обязательно воспользуюсь их услугами!
Всех денег не заработаешь, а здоровье важнее, – рассудили профессионалы и все закончили вчера.
По-хорошему, надо было бы после работы сразу отправиться домой, принять доставку, начать распаковываться… хорошо, что никто никогда не узнает, как нетрезвая мастер Алмия спала среди коробок на голом матрасе под грубой простыней, защищающей мебель от повреждения при перевозе! И отлично ведь спала…
– Хорошего понемножку, Эва! – сказала я сама себе вслух и села на кровати. – Работа не ждет!
Свою работу я любила. В основном потому, что любила артефакты. Злые языки поговаривали, что куда больше людей. В принципе, злые языки в кои-то веки были правы, и я даже не планировала с этим спорить – в конце концов, видели вы когда-нибудь артефакт, который лжет, ворует, сплетничает или просто раздражает своей невыносимой тупостью? Нет. А человека? Вот то-то же.
Поэтому артефакты я любила. Вот только в создании их была не сильна. Зато любила, чтобы с ними правильно обращались, относились бережно и с уважением и всяческими другими способами соблюдали условия хранения и эксплуатации. Так что, можно сказать, на своем рабочем месте я нашла себя. Моя работа как раз и заключалась в том, чтобы контролировать – соблюдают ли владельцы артефактов условия хранения и использования. Ну, и законы. Хотя законы меня интересовали в меньшей степени.
Вторым пунктом в моей личной системе ценностей шли коллеги-артефакторы. Как правило, это оказывались интересные, адекватные люди, умные и приятные. Все остальные разумные существа в этом перечне стояли ниже. Ниже утреннего кофе с корицей и гвоздикой, ниже осеннего беспокойного моря, грызущего камни у побережья Лидия, и ниже ночных дежурств.
Гораздо ниже.
Поэтому соседи при выборе квартиры имели очень важное значение. И хоть девушка, продававшая жилье, сама жила даже не в Лидии, а недвижимость получила по наследству от скончавшейся матушки, она смогла заверить меня, что в этом плане мне несказанно повезло. Этажом ниже, по ее словам, обитал какой-то молчун, который и дома практически не появлялся. За месяц, потраченный на утрясание всяческих дел, она его видела всего раз, поздоровалась, получила ответное «здрасте» и даже не слышала шагов, когда он поднимался по лестнице. А на первом обитала старушка божий одуванчик, одинокая, самодостаточная и без кошек. Насчет кошек, правда, бабуля сетовала – мол и хотела бы завести, да без толку, не приживаются, сбегают!
Кошки мне все равно не нравились, а вот соседы-молчуны, которых не видно и не слышно, наоборот – полностью устраивали.
Я торопливо приняла душ, отыскала прилично выглядевший, а не будто пожеванный костюм, по привычке заглянула в холодильник и философски рассудила, что голодание полезно для фигуры. И с легким сердцем и пустым желудком отправилась на работу.
Управление по контролю магических проявлений встретило меня суетой и беготней, высокими мраморными колоннами и бдительно наблюдающими за всем свысока портретами лучших сотрудников.
Проходя мимо своего, я каждый раз испытывала весьма противоречивую гамму чувств.
У девицы на портрете было такое выражение лица, словно она только что проглотила огромный кол и, несмотря на перенесенные неудобства, этим достижением была чрезвычайно горда и теперь имела право смотреть на окружающих, как на грязь. Следует признать, что она все равно была хороша. Светлые волосы сияли в короткой стрижке волосок к волоску, обрамляя правильный овал лица, ровный породистый нос и губы рисунка не имели изъянов, царственная осанка и поворот головы были безупречны. Все портило только выражение лица.
Нет, определенно мой портрет, висящий в холле управления среди портретов прочих сотрудников, мне не нравился.
У меня такого выражения не бывало никогда. Я очень тщательно за этим следила. И если бы я знала, чем обернется для меня вся ситуация, то ни за что не рекомендовала бы для контракта с управлением этого художника, а по совместительству друга детства!
Увидев портрет впервые, я попыталась вызвать приятеля на разговор:
– Нико, она безнадежная стерва!
– Ты стерва.
– Да, но я надежная!
– Эва, если ты хочешь, чтобы я переписал портрет – плати. Ты знаешь мои расценки. А если ты хочешь, чтобы я тебе польстил – припиши к цене нолик, – проникновенно выдал он, пряча улыбку в углах губ.
Я облила его взглядом, полным презрения, и больше мы к теме портрета не возвращались. А самое обидное, что возможности столь же элегантно и с размахом отомстить мне все никак не представлялось!
Вчерашний артефакт ждал меня на рабочем столе. И не успела я сесть, как в кабинет просунулась огненно-рыжая голова Гидеона Равада, бестолкового начальника всея управления. Нет, на самом деле управленцем он был гениальным, и мы все его нежно любили. А бестолковым он считался только потому, что какой толковый начальник мог вот так сунуть голову в дверь подчиненного и, не заходя, почти шепотом поинтересоваться:
– Эва! Правда?
– Если вы про то, что я назвала начальника отдела по борьбе с магическими злоупотреблениями толстым удавом, то врут, – невозмутимо отозвалась я. – Я употребила термин «гад ползучий», а остальное додумали уже его собственные подчиненные. Так что пусть лучше размышляет о том, какую диету выбрать, и не пудрит мне мозги по поводу месячных очередей на эликсирные экспертизы.
Гидеон тяжко вздохнул и зашел, прикрыв за собой дверь.
– Это я, конечно, учту, но вообще меня больше интересовала твоя вчерашняя находка. Амулет подчинения? Правда?
– Да. На крови.
Глава управления вздохнул еще тяжелее и протяжнее.
– Эва, а Эва, давай ты с ним сама разберешься, а? У меня сейчас бюрократических проблем – во! – он выразительно чиркнул большим пальцем по горлу. – Мне нарушения Конвенции по праву на свободу воли вот совершенно не надо. А ты умеешь – тихонько, эффективненько и чтобы мы все в белом, а виноваты вот те, и те, и те, а не мы с нашим очередным фиаско взять под контроль контрабандные артефакты.
– Он, может, еще наш, – возразила я.
– Фиаско с контролем собственных артефакторов нам нужно еще меньше! – сурово отрезало начальство и чихнуло.
– Будьте здоровы. Ромашечки?
– Артефакт возьми.
– Возьму.
– Ну и ромашечки.
– У секретаря попросите.
– Стерва ты, Эва.
И ушел. Ну вот, а сейчас-то почему?!
Я покачала головой вслед начальству, удалившемуся алкать сочувствия, понимания и горячего чая в другом месте, и опустилась за свой рабочий стол. Стол был когда-то моей премией. Вообще-то весь кабинет был когда-то моей премией.
На тот момент я проработала в управлении уже три года, на правах младшего эксперта. И несмотря на то, что уже год тащила все дела ныне благополучно отчалившего, наконец, на пенсию, а тогда страдавшего глубоким маразмом мастера Клива, не пользовалась ни особой любовью, ни расположением более высокого начальства. Пусть Лидий и был городом Мастеров, и многое здесь было не так, как за белыми столичными стенами – к девице, да еще и знатного рода, поступившей на службу с самых низов, относились с недоверием и подозрением. И в какой-то момент я поняла, что либо сейчас, вот прямо сейчас, я что-то сделаю – либо так и останусь в младших экспертах, пока не надоест. А потом останется только вернуться под крылышко к папеньке и оставить попытка что-то кому-то доказать.
Я пришла к Гидеону, вывалила ему на голову информацию обо всех своих достижениях, о всей той работе, которую я проделала за двоих, и потребовала звание старшего эксперта и собственный кабинет.
– Может, премию? – с интересом поинтересовался глава управления, пока я сверлила его непреклонным взглядом, внутренне готовясь к тому, что мне укажут на дверь.
– И премию давайте, – не моргнув, согласилась я.
Должность и кабинет – дал. Премию зажал, скупердяй.
Я бережно распечатала вчерашнюю находку.
Булавка пряталась в складках длинной форменной юбки и нашла я ее только благодаря собственной целеустремленной педантичности. А еще благодаря тому, что я знала руку Макса, и знала, что Макс никогда не возьмется за заказ со смертельными охранными заклинаниями. А значит, это не только сейф сработал, а имело место столкновение сил, а значит… Значит, артефактов не один, а два.
Правда, я искала что-нибудь вроде амулета-антимагии или еще какого обезвреживающего приспособления, которые часто давали всевозможные сбои в работе артефактов и приводили к неприятным, пусть и в большинстве случаев не смертельным, результатам. А нашла…
Кто бы что ни искал в доме Николаса, он явно готов был заплатить за это головой. А пока вор и случайный убийца не найден, головы рубить будут нам – да как же вы допустили!
Как допустили, как допустили… Всех самовыродков вовремя не отловишь! Чуть отвернешься – глядь, уже новые лезут.
Я аккуратно подцепила артефактную булавку пинцетом, уложила в футляр-гаситель и прошла в смежную с кабинетом комнату, где и располагалась знаменитая лаборатория артефактной экспертизы Управления по контролю магических проявлений.
Лаборатория представляла собой анфиладу из нескольких смежных комнат, которую замыкал, с одной стороны, мой кабинет, а с другой – управленческое хранилище. Комнаты разного размера, оснастки и назначения, в центре каждой – каменный стол, выставленный по уровню с величайшей точностью, расчерченный строгой, выверенной вязью символов. Вдоль стен – верстаки, стеллажи, шкафы. И сами стены, покрытые руническими письменами. Вот эта настенная роспись и сориентированная на нее разметка рабочего стола и определяли назначение помещения.
Сегодня мне был нужен малый ритуальный зал для исследования артефактных воздействий на разумных от четвертого до второго порядка, а, сиречь, лаборатория номер три.
Тесная комнатушка за металлическими дверями с зачарованными замками, почти полностью занятая рабочим столом. Между ним и шкафами вдоль стен – проход не шире полуметра. Освещение только искусственное, от одной старой тускловатой лампы прямо над столом и восьми источников дневного света направленного действия (но мне милее старая лампа, чем эти прожекторы).
В этом месте у кого-то мог бы начаться приступ клаустрофобии. Я его обожала.
Артефакт – на тестовый стол, в центр стабилизирующей звезды. Халат, повязка на волосы, защитный состав на руки, маска на лицо.
Инструменты – в кармашках рабочего пояса, любимого, «счастливого», подаренного на удачу когда-то старым наставником.
Что ж, начнем.
Я хмыкнула. Возможно, практик из меня так себе, но вот теоретик я – на зависть многим.
Пробы. Замеры – физические, магические. Соскобы. Снятие базовых параметров.
Считывание остаточного фона.
Кропотливая, скрупулезная работа. Возможно, и не требующая сияющего гения, но точно так же не чуждая божественного вдохновения!
Экспертиза шла привычным порядком, и черная писчая доска, висящая поверх самого ненужного на текущий момент шкафа, заполнялась закорючками условных знаков. Потом, окончив работу, я перенесу эти значения в отчет, припишу выводы, заверю подписью, личной печатью и печатью управления, и со служебной почтой отправлю в отделение стражи, капитану Лейту, столь трепетно и нежно любимому мной, на радость всем общим знакомым.
Сказать, с чего началась эта неприязнь, я бы не сумела. Как-то попыталась вспомнить – и не смогла. На сегодняшний день весь конфликт держался на отсутствии у капитана чувства юмора и моем любопытстве – мне было интересно узнать, когда он-таки сорвется?
Не слишком красиво, согласна. Ну да я и не гонюсь за титулом ходячей добродетели.
Ребячество, конечно. Но отказать себе в этом маленьком удовольствии я не могла, да и смысла не видела. В конце концов, помех в работе капитану я всерьез не создавала (хотя могла бы!), а от пары уколов никто еще не умер.
К обеду я поняла, что сидеть на месте больше не могу. Три экспертизы подряд, включая кровную булавку из особняка Дианы и чрезвычайно неприятную штучку, сплавленную в нашу лабораторию столичными коллегами, а также центнер исписанной в связи с этими экспертизами бумаги – и я поняла: либо вырвусь на воздух, либо озверею. И выбрала первое.
Гнедой конек, трудолюбивый и смирный, честно отрабатывал свою порцию овса и теплый денник, служебная карета, закрепленная персонально за старшим экспертом управления, катилась по брусчатой мостовой Лидия – мастер-артефактор Эва Алмия ехала на обед.
Летний ветер, крепко пахнущий морем – йодом, водорослями и солью – трепал мои волосы, выдувал усталость из головы, а я перебирала в мыслях недоделанные дела, ранжируя их по важности и срочности, как вдруг заметила в потоке снующих туда-сюда людей знакомую макушку, возвышающуюся над спешащими пешеходами.
Кучер, повинуясь указаниям, натянул поводья, и я высунулась в окно:
– Капитан! Не составите ли мне компанию за обедом?
Я невольно поежилась, когда светло-ячменные глаза вперились в меня досадливым взглядом, и почти уверилась, что вот сейчас-то мне откажут в грубой форме, но капитан в последний миг передумал и развернулся в направлении моей кареты.
– В «Корону», Дуг, – предупредила я кучера и склонила голову, приветствуя вервольфа, устроившегося на противоположном сидении. – Доброго дня, мастер.
– Капитан, – поправил меня Лейт, и голос оказался хрипловатым, как будто мужчина передо мной долго молчал и отвык говорить.
Я позволила себе легкое извинение в голосе, повторяя за ним служебное обращение:
– Капитан!
– Чего вы хотели, мастер Алмия?
– Пригласить вас пообедать, – я взглянула в окно, и волосы привычно мазнули концами по шее. – Обсудить рабочие дела. Официальный отчет будет в конце дня, но кое-какие результаты у меня уже есть, и я готова ими поделиться…
Лейт сидел беззвучно – ни шороха, ни звука, и я даже оглянулась на него, чтобы убедиться, что капитан еще здесь, а не выскочил из кареты на ходу, лишь бы не оказаться один на один с главной гадюкой всея управления, как мне на миг показалось. И впрямь показалось – вервольф бесстрастно смотрел туда же, куда и я. На непогоду, зарождающуюся за окном. Крупный мужчина, когда хотел, мог занимать удивительно мало места в пространстве. Вроде бы и специально не зажимался, а вот стоило мне сейчас от него отвернуться – и я начинала сомневаться, что он в принципе присутствует.
Я тайком взглянула на капитана, пытаясь понять, как это у него выходит?
Крупный. Не просто рослый, а массивный, широкий в кости. Из костей вервольфов, кстати, интересные защитные артефакты получаются… Хотя это, конечно, запрещено.
Но приходилось сталкиваться, приходилось.
Лобастый, с широкими скулами и переносицей, и мощная нижняя челюсть прямо-таки вопиет о тяжелом характере. Волосы темные, остриженные до неприлично короткой длины – и, боги, неужели некому сказать ему, что с такой стрижкой он больше похож на собственных клиентов, чем на стража порядка в звании капитана и сыщика в ранге Мастера?!
Кожа смуглая, но не от природы, а от солнца, огрубевшая. А вот глаза – неожиданно светлые. Желтые, прозрачные, как цветочный мед. А взгляд – непроницаемый и тяжелый.
И будучи застигнутой им за разглядыванием, я и не подумала смутиться – а наоборот, откровенно оглядела его от макушки (нет, определено, уродство!) до ботинок и только затем отвернулась к окну.
Боги-боги. Ботинки на нем еще куда ни шло – и капитану стражи, пожалуй, надеть не стыдно. Но вот этот серый мешковатый свитер – вообще ни о чем.
И заслуги заслугами, но с таким выбранным образом, да еще и без поддержки влиятельных покровителей ему никогда не взобраться выше по служебной лестнице.
И я, пожалуй, по доброте душевной, могла бы дать ему пару советов – но, увы, капитан существо грубое, нечуткое и склонен ставить под сомнение наличие у меня не то что доброты, а даже и души.
Честно признать, «Корону», самый шикарный ресторан в центре Лидия, я выбрала из мелочного желания еще разок поставить волка в неловкую ситуацию. Вряд ли капитану доводилась бывать в заведениях такого уровня – и сомневаюсь, что он представляет себе тамошние расценки. Откуда бы – на оклад капитана?
А вот я в средствах не ограничена и могу себе позволить…
Когда карета остановилась у парадного входа в «Корону», лицо вервольфа никак не переменилось – то ли он хорошо владел собой, то ли просто слышал, какие указания я давала кучеру, и был морально готов. Но невинного удовольствия полюбоваться его смятением капитан меня лишил. Благовоспитанно подал мне руку, помогая выбраться из экипажа, и я не преминула ее принять. Рука оказалась крепкой и мозолистой – трупы он по ночам закапывает, что ли?
– Капитан Лейт! Счастливы видеть вас и вашу спутницу в нашем скромном заведении! – расцвел улыбкой навстречу вервольфу кобольд-управляющий, и я поняла, что в мой коварный план вкралась ошибка. – Какие будут пожелания?
– Нам отдельный кабинет, – мрачно буркнул мой спутник. – И официанта. Молчаливого.
Управляющий, невысокий, смуглый и темноволосый, как все кобольды, понимающе заулыбался и рассыпался в заверениях, что все будет сделано в лучшем виде.
Мое недоумение превысило все допустимые границы и обратилось в глубокую задумчивость.
Возможно, я что-то упустила, но когда я в последний раз была в «Короне», на капитанское жалованье здесь можно было без разорения разве что воды заказать да хлебушка кусочек. А столь непрезентабельно одетого гостя могли и на порог не пустить.
Отдельный кабинет, к которому провел нас управляющий, оказался одним из лучших, и я испытала легкий укол совести. Если я хоть немного знала капитана, оплатить счет он мне не даст – хоть это и было бы справедливо, и любой, самый строгий знаток этикета скажет: платит приглашающая сторона. Но мужскому самолюбию этикет не указ, и разорительный счет он примет с той же невозмутимостью, что и выбор заведения.
Кобольд, явно вознамерившийся обслуживать нас, не доверяя этой чести всяким сомнительным официантам, принял мой заказ (весьма скромный – не такая уж я и стерва, и совесть уже подняла голову) и испарился, не дожидаясь решения Вольфгера.
