Текст книги "Операция "Волчье сердце" (СИ)"
Автор книги: Дарья Снежная
Соавторы: Любовь Ремезова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
Старина Вильф протянул руку и аккуратно, одним пальчиком, нажал на горлышко бутыли. Хмель послушно забулькал в рюмки.
Спохватившись, капитан торопливо отвел руку, но поздно – старый пройдоха успел «набулькать» в рюмки до краев. Укоризненно взглянув на провокатора, вервольф предположил:
– То есть наша старушка спала, начался приступ, она проснулась от боли, попыталась принять лекарство и не рассчитала дозу?
– Э, нет! – Кост одним глотком опорожнил свою стопку. – Препаратик-то накопительного действия! Если бы почтенная дама разом из горла махнула или вот, как мы с тобой, рюмку в себя опрокинула, была бы совсем другая картина при вскрытии. А так – вещество успело отложиться в сердечной мышце, что повлекло ее истончение, спровоцировавшее в результате инфаркт.
Капитан Лейт опрокинул в себя алкоголь, не забыв сделать недовольное лицо, долженствующее показать коллеге, как он, Лейт, не одобряет подобные провокации.
– То есть принимала она это лекарство не один день?
Ладно, боги с ним – обед на носу, метаболизм у вервольфов ускоренный, глядишь, пока доберется, пока обед, алкоголь и выветрится…
– Определенно. Причем не просто принимала – она принимала избыточную дозу. Точно тебе скажу, когда закончу, но от недели до четырех – в зависимости от состава препарата и наличия либо отсутствия магической составляющей. В этом смысле я очень рассчитываю на анализ содержимого желудка – если удастся установить, что именно из десятка аналогов она принимала, это здорово ускорит процесс…
Ну что ж, суицид можно исключить – убивают себя совершенно иначе. Что остается? Неосторожное обращение с лекарствами? Отравление? Некомпетентность целителя?
– То есть, – задумчиво произнес Вольфгер, ненавязчиво отодвигая от увлекшегося (либо попросту охамевшего) коллеги свою рюмку, – Либо госпожа Ревенбрандт игнорировала назначения, либо ее целитель попросту коновал?
– Не сказал бы, – отозвался Вильф. – Помимо медикаментозного лечения, имеются также и следы магических манипуляций целительского характера. Вполне грамотная работа, на коновала отнюдь не похоже.
– Госпожа Ревенбрандт год тому, как сменила домашнего доктора, – задумчиво оповестил патологоанатома капитан.
– У, за год следы развеялись бы! – заверил коллега, вкушая бутерброд. – Это точно новый целитель. Кстати, как зовут?
– А тебе зачем?
– Да парень-то весьма хорош! У меня в последнее время сердечко что-то пошаливать стало, к кому попало идти не хочется – а результаты работы этого доктора я, по крайней мере, видел…
– Угу, на прозекторском столе, – буркнул вервольф.
– Так все там будем, – философски отозвался старый товарищ.
– И то так. Только на этого доктора нашего с тобой жалованья не хватит, – капитан припомнил дорогую оправу, костюм от хорошего портного, сидящий на докторе, как влитой.
– На здоровье, Волле, экономить нельзя! – назидательно изрек Вильф и негромко пробормотал, – Нет, но парень мне определенно нравится. Аккуратист! Тонкое воздействие, очень точное! Талант!
Вервольф обреченно вгрызся в свой бутерброд.
Для ребят, стукнутых кадуцеем, вообще были характерны специфический взгляд на жизнь, цинизм и чернушный юмор…
– Вильф, – попросил капитан, когда все рабочие темы вроде как были исчерпаны, а с нерабочими не позволял грядущий допрос Кевина Ревенбрандта.
– Что? – отозвался Кроста.
И глаза широко открыл. И брови приподнял. Удивление изобразил, значит.
– Давай, Вильф, – хмыкнул вервольф.
Кост изобразил недоумение – брови свел домиком, губы собрал гузкой. В глазах – работа мысли. Мол, что же вы можете от меня хотеть, дорогой коллега?!
Лицедей доморощенный!
– Вильф, мне сейчас допрашивать сложную персону, из старых семейств. Он явится со сворой адвокатов, и они повиснут на мне, как собаки на медведе. Не хватало мне еще алкогольного запаха, чтобы они потом в жалобах строчили, что капитан стражи находился в непотребном состоянии, валялся на полу и пил эргерское из горла прямо во время допроса.
Патологоанатом сдался и начал расстегивать рукава рубашки, чтобы не мешали.
– Стул переставь от стола и садись спиной ко мне.
Вильф Кост, целитель милостью богов, двадцать лет проработал в Лидийском градском госпитале, и таких хирургов нужно было еще поискать. И даже после того, как его целительский дар выгорел – а такое бывает порой с врачами, которые отдают больным больше, чем могут отдать, и бывает чаще, чем думается то обывателям – не ушел из больницы, а перебрался с верхних этажей госпиталя в подвальные, где и по сей день обретался, сменив пациентов с больных на покойных.
Остатков магических способностей на это хватало. Как и на то, чтобы иной раз подлечить кого из коллег по мелочи. Чаще всего, по странному стечению обстоятельств, справляться приходилось с легкой алкогольной интоксикацией, и достиг Вильф Кост в этом немалых высот, как и, считай, во всем, за что брался, справляясь с «отравлением» меньше, чем за пару минут.
– Я все лишнее через почки вывел, – вторгся в мысли волка ворчливый голос патологоанатома. – Где туалет – знаешь!
Домой капитан Лейт возвращался поздно, уставший и голодный.
Рабочий день изрядно затянулся. Кевин Ревенбрандт действительно прибыл на допрос в сопровождении адвоката, и хоть был этот адвокат всего один, зато такой, что упомянутая в разговоре с Костом свора ему в подметки не годилась. В результате допрос затянулся и превратился в пытку – причем отнюдь не для этого холеного засранца, а для представителей стражи. И каждое слово приходилось тянуть из него клещами. К сожалению, не в прямом смысле, а в переносном.
При мысли о клещах капитан мечтательно зажмурился – ах, как бы они ему нынче пригодились! Он даже согласен был бы не драть этому хлыщу ими ногти, а просто и бесхитростно засунуть… Куда придется, словом.
Вервольф сморгнул кровожадные мечтания и откинулся на сиденье экипажа.
Карету пришлось брать наемную – потому что, пока капитан сидел, зарывшись в гору бумаг, пытаясь уменьшить ее до приемлемых размеров и разобрать хотя бы самые срочные, служебная карета уехала по служебным делам, не имея больше возможности дожидаться капитанского окончания рабочего дня.
А когда капитан все-таки сбежал с работы, с трудом подавив желание поджечь и кабинет, и все управление вместе с ним, пришлось заехать еще в одно место – эти дела уже были не рабочие, а личные. И в другой день капитан наплевал бы на всё, и поехал бы домой – но сегодня там его ждали. Заказ был сделан днем, перед визитом к Косту, к тому же он сам всё это затеял – и пришлось ехать через силу.
Визит получился целиком приятный и прошел к обоюдному удовольствию – хотя Лейта и утыкали колкостями, как подушечку для иголок, но это дело привычное и обычное. Зато теперь в руках у капитана покоился небольшой, но вполне увесистый сверток, и это – как, в общем-то, и воспоминания о визите и остротах – заставляло вервольфа улыбаться.
Бросив монету извозчику, капитан Лейт вошел в подъезд.
Время, конечно, уже не слишком приличествующее визитам, но спать мастер вроде бы еще не должна. Ладно, он поднимется, но звонить не будет, а негромко постучит – и если Алмия не откроет, значит она отдыхает или занята, и тогда он тревожить ее не будет, а просто тихо уйдет.
Придя к такому компромиссу с собственным воспитанием, вервольф пропустил свою площадку (слава богам, сегодня ее никто не поливал, и, кстати, надо бы купить новый коврик) и поднялся на этаж выше.
Извинится за поздний визит, сделает, что собирался, и уйдет.
Мастер открыла, стоило ему только коснуться двери костяшками пальцев. С трудом удержав порыв отшатнуться, капитан собрался было привести в исполнение свой нехитрый план, но госпожа старший эксперт сердито перебила его.
– Сколько можно ждать? Я уже сама собиралась к вам идти. Заходите.
Несколько опешивший от такого заявления капитан проглотил заготовленные слова и послушно вошел.
Алмия выглядела… Раздраженной.
Браслеты печатницы на тонких запястьях, домашний свитер со странными рукавами – слишком широкими у основания плеча и плавно сужающимися до нормального размера к манжетам, хмурые серые глаза, недовольный рот и слегка встрепанное платиновое каре...
И отдельной статьей – брюки. Отчетливо дамские брюки, обрисовывающие что надо и что надо подчеркивающие.
Смерть рассудку, а не брюки.
– Нет, не разувайтесь, у меня вашего размера тапочек нет, – вклинился в его мысли голос гостеприимной хозяйки, которая, к счастью, не подозревала, о чем сейчас думает ее гость.
Гость покорно вздохнул и прошел в квартиру вслед за госпожой старшим экспертом в обуви – раз уж не разуваться и тапочек у нее нет.
Неизвестно, куда Алмия собиралась вести его изначально – но, сделав пару шагов, она вдруг остановилась и, развернувшись, смерила капитана подозрительным взглядом.
– Вы что, со службы?
Прикинув, что крюк с заездом к одной колючей особе, чтобы забрать заказ, не считается, Вольфгер честно ответил:
– Практически...
Смерив недоумевающего вервольфа взглядом, мастер круто сменила курс и повела гостя в столовую.
– Присаживайтесь! – и с этими словами она исчезла в направлении кухни, стукая каблуками домашних туфель. А вернулась с подносом. Салфетки, приборы и – выбивающаяся из образа деталь – этническая керамика вместо белоснежного фарфора. Стол, сервированный на двоих – и снова отступление от правил. Ведь, следуя им, Эве нужно было посадить гостя строго напротив себя, с противоположного края длинного стола – а она расставила их приборы пусть и друг против друга, но по короткой стороне.
Ехидная реплика так и не сорвалась у капитана с языка – грешно пинать подранков. А она, Элисавифа, именно такой и выглядела. Раненой. Глупо, конечно, но кажется, эта ситуация засела у нее внутри осколком ножевого лезвия – жизни не угрожает, но доставляет изрядный дискомфорт…
Капитан неловко отвел взгляд и перевел его в тарелку. В глубокой тарелке для супа находилось нечто зеленоватое и слушком густое, чтобы считаться супом – но слишком жидкое для пюре. Сверху нечто было украшено сухариками и фигурными ломтиками моркови.
– Это крем-суп из брокколи, – пояснила Алмия, заметив, с каким подозрением ее гость из дикого леса изучает предложенное блюдо. – Очень полезно, питательно и легко усваивается… – и неожиданно созналась: – Терпеть его не могу!
Вервольф усмехнулся – кажется, кухарка старшего эксперта на самом деле приступила к работе! И, похоже, мнение старшего эксперта по поводу меню волновало её еще меньше, чем Вольфгерову собственную кухарку мнение работодателя по аналогичному вопросу.
Вот так и узнаешь ненароком, что надменная гордячка, держащая в трепете свое управление и пару смежных, не в силах справиться с произволом домашней прислуги и покорно ест ненавистный, но полезный и питательный супчик!
Пахло из тарелки, впрочем, вполне вкусно, и капитан вдруг понял, насколько голоден. Вот с работы возвращался, в дверь стучал, даже смотрел, как мастер Алмия стол к ужину накрывает – не понимал, а сейчас вдруг понял. К сожалению, крем-суп из брокколи и впрямь оказался легким – по крайней мере, провалился в волчий желудок совершенно невесомо. К счастью, кухарка Элисавифы им одним не ограничилась. Запеченное с овощами мясо оказалось потяжелее – и на вопрос мастера, не желает ли он, капитан Лейт, добавки, Вольфгер уже сумел ответить отказом.
Во-первых, у него дома трудится точно такой же тиран и энтузиаст, а значит, дома капитана совершенно точно ждет горячий ужин. Ну… как горячий… Едва теплый!
А во-вторых, чисто по-человечески не хотелось бы травмировать достойную кухарку мастера Алмии, сожрав за один вечер то, что она приготовила на пару дней.
Капитан знал, чего от него хотят, и понимал, что молчать с его стороны не слишком красиво, но не мог отказать себе в мелком удовольствии – и делал вид, что куда более голоден, чем на самом деле, гадая, насколько мастеру хватит выдержки.
Выдержки (или совести) хватило до чая.
– Итак, – требовательно начала Эва, – что сказал Ревенбрандт?
– Ни-че-го, – с чувством отозвался вервольф. – Явился с адвокатом и согласовывал с ним каждое слово. Факт связи с Дианой Корвин подтвердил.
«Мы оба взрослые люди», – сказал он. Как-то это разительно отличалось от мнения его любовницы. – «Я ее, конечно, люблю – но у нее своя жизнь, а у меня своя».
Эва что-то пробормотала себе под нос.
– Что? – не понял капитан.
– Я сказала, что Диана – идиотка, – четко и раздельно повторила мастер.
Лейт промолчал. Чужая семья, как и чужая душа – потемки. Просто это осложняло и без того запутанное дело. Мог ли Николас Корвин знать о том, что жена изменяет ему с общим приятелем? Мог. Мог ли он инсценировать кражу «Волчьего сердца», чтобы подставить Кевина Ревенбрандта? Сомнительно – репутационные потери у хранителя, прошляпившего вверенную реликвию таковы, что вряд ли окупятся моральным удовлетворением от свершившейся мести. И это – не говоря о двух смертях сопровождавших исчезновение…
Эва мазнула капитана быстрым взглядом и снова опустила глаза в чашку с чаем. Вервольф на всякий случай тоже заглянул в свою – там в медленном вальсе кружилось несколько чаинок.
– Николас связывался со мной, – неожиданно сообщила мастер.
Капитан поднял голову, внимательно глядя на госпожу старшего эксперта.
– Диана призналась ему. Николас спрашивал, знала ли я… Я ответила, что узнала, как и остальные члены следственной группы, сегодня утром, из розыскных мероприятий. И честно добавила: если бы не признание Дианы, я бы все равно молчала – пока ведется следствие, такие решения остаются за старшим следователем.
Она помолчала и устало добавила:
– Кажется, сегодня я потеряла сразу двоих друзей…
– Троих, – бессердечно указал ей на ошибку в расчетах толстокожий вервольф.
– С Кевином мы никогда и не дружили, – отмахнулась она, как от мухи. – Даже и не приятельствовали, в общем-то.
Мастер внезапно с громким стуком поставила на стол чашку и вспылила.
– Чем он думал? Вот скажите мне, как мужчина – чем он думал?! Я могу понять Диану… Хотя нет, не могу! Но она просто романтическая дура, а Кевин?! Они с Николасом, помимо прочего – партнеры. Николас составил Кевину протекцию в нескольких важных деловых вопросах. Господи, да половиной своего успеха Кевин обязан умению находить общий язык с сильными мира сего, сам по себе он, простите, яйца выеденного не стоит, как делец. И зная это, он все равно ввязывается в связь с женой Николаса Корвина, который, если уж на то пошло, размажет его в пыль!
Она даже на месте усидеть не смогла – и теперь стояла, упираясь тонкими пальцами в стол, серые глаза налились цветом и глубиной, ноздри гневно трепетали, светлые волосы обрамляли яростное лицо...
Капитан смотрел на мастера и вынужден был признать, что гнев ей к лицу куда более, нежели романтическая грусть или же подавленность. А вот такая – она вполне могла бы позировать для картин древних мастеров. В роли какой-нибудь из мстительных богинь.
Поймав капитанский взгляд, мастер вдохнула, выдохнула и села на место. Молча, не спрашивая, долила в капитанскую чашку чая. И только когда он сделал глоток, призналась:
– Больше всего в жизни ненавижу подлость и тупость. А уж когда они сливаются в одно…
Она досадливо поморщилась. Вольфгер счел момент подходящим и задал один из двух заинтересовавших его еще утром вопросов.
– Как вышло, что вы были помолвлены с Кевином Ревенбрандтом?
– А вы откуда зна… – Эва оборвала вопрос, не договорив. – Подслушали?
– Упаси боги, – с каменным лицом соврал Лейт. – Просто двери при частных разговорах нужно плотнее закрывать!
– О да, – согласилась мастер, которую это открытие почему-то развеселило. – Или же не вести их, когда в соседней комнате затаился волк!
– Или так, – с той же каменной невозмутимостью согласился с ней этот самый волк. – Итак, как вышло, что вы были помолвлены с Кевином Ревенбрандтом, но разорвали помолвку, когда это произошло и почему?
– Погодите… Вы что, меня допрашиваете?!
И капитан, уже приготовившийся уворачиваться, если понадобится, от тяжелой сахарницы, тихонько хмыкнул – в голосе мастера, вместо хорошо знакомого всем, хоть немного общавшимся с Элисавифой Алмией, гневного надменного высокомерия и ледяного презрения, плескалось все то же изумление.
– Помилуйте! – вдруг развеселилась мастер. – Это было сто лет назад – нам с Кевином тогда едва исполнилось по восемнадцать, и его родители сочли, что мы будем чудесной парой. Мои же родители не были так однозначны – мама считала, что я достойна чего-то получше, отец отнесся к предложению, в принципе, достаточно благосклонно, но принуждать единственную дочь не собирался. Так что, когда я сказала «нет», все просто пожали друг другу руки и разошлись.
– А почему вы сказали «нет»? – нейтральным тоном, припасенным специально для допросов, задал вопрос капитан.
– Потому что Кевин – слизняк, – фыркнула Алмия. – Это сейчас он заматерел, приобрел внешний лоск и стал похож на мужчину. А тогда… Словом, я не горела желанием связывать свою жизнь со смазливым сопляком!
Капитан согласно хмыкнул и вернулся к своему чаю с чувством, подозрительно похожим на глубокое удовлетворение – все-таки с оценкой этого хлыща он не ошибся!
– А что по поводу наследства? – всё-таки задал он второй из имевшихся к мастеру вопросов. Хотя это уже было, в принципе, неважно…
– А вот это уже вопрос поинтереснее! – оживилась мастер-артефактор. – Капитан, скажите, вы знаете, что у старейших в Лидии семейств приняты особые порядки в воспитании отпрысков?
– Да, – с некоторым трудом припомнил капитан подробности первого вопроса Дианы. – Что-то подобное госпожа Корвин упоминала...
– О, не сомневаюсь! – откликнулась Эва, уже без прежней подавленности, а с прежней здоровой ядовитостью. – У Вардстонов принято не благословлять детей на брак, пока они не получат статус мастера в какой-либо из гильдий. Шантеи с восемнадцати лет отправляют чадо на вольные хлеба с жильем, но без содержания. У Ревенбрандтов нет прямой линии наследования главенства в роду – главой рода становится достойнейший. А у нас, чтобы получить свою долю семейного состояния, необходимо на момент исполнения двадцати пяти лет иметь доход, равный доходу лавочника средней руки. Исполнилось двадцать пять, а дохода нет? Семья тебя, конечно, не бросит, но на долю и наследство уже можно не рассчитывать. Как вам?
– Да уж, – от открывшихся известий Лейт даже несколько растерялся.
Нет, он слышал, конечно, что друг Макс во времена ученичества жил отдельно от родителей, но тогда считал это собственным его желанием, а не воспитательным приемом…
– И вы, выходит, тоже?..
Элисавифа усмехнулась.
– Ну, вы же слышали.
Она поболтала ложечкой в чашке, отложила ее в сторону, и неожиданно принялась рассказывать:
– В семье Алмия уже много поколений рождаются одни мальчики, и меня, единственную кровную представительницу рода мама вздумала оградить от жестоких семейных условий. Она даже деда почти уговорила, что мне достаточно приданого – и замуж… Я же тогда была уже достаточно взрослой, чтобы принимать решения самостоятельно, училась на четвертом курсе Лидийской школы на отделении артефактики, и когда узнала, что меня хотят поставить ниже братьев, а примерно тогда же случилась неудавшаяся помолвка, и дело явно одним женихом не ограничилось бы, словом – я собрала вещички и отбыла в направлении альма-матер. Альма-матер еще и не такие кунштюки видывала потому и не особо удивилась.
Она улыбнулась, тепло и грустно – не капитану, а себе, той бесстрашной девочке, которой была когда-то. Вервольф видел ее как наяву: нежные запястья, тонкий силуэт, твердый взгляд и решительно сжатые губы…
– У меня не было особого артефакторского таланта, да и магический дар мой ярким назвать было нельзя, но у меня было происхождение, подарившее мне знакомство со многими полезными людьми, прекрасное всестороннее образование и деловая хватка. У моей подруги же, приютившей меня в первую пору, не было ничего из столь полезного стартового капитала, зато у нее был та самая искра божия, которая отличает творца от ремесленника. Будучи прирожденным исследователем, она не имела ни денег, для того чтобы воплотить в жизнь свои идеи, ни пробивного характера, чтобы протолкнуть то, что уже было сделано.
– И вы помогли ей? – чуть заметно улыбнулся капитан.
– Я считаю, что мы помогли друг другу. Уверена, что рано или поздно, она бы пробилась и сама, пусть это и заняло бы у нее больше времени. Да и я бы не померла с голоду… Но случилось как случилось, так что у нее спустя семь лет был уже шестой ранг, репутация и предложение работы в столице. А у меня – стабильный и приличный доход с доли в ее патентах.
Вольфгер слушал с интересом, ловя себя на мысли, что ему интересно было бы взглянуть на мастера Алмию в юности. Интересно, какая она была тогда? Много лет назад? Ученица Лидийской школы артефактики… Носила ли все то же сумасшедшее каре? Или оно пришло уже с годами и абсолютной уверенностью в себе?
– Я принес вам кое-что, – мысленно встряхнувшись, вервольф напомнил сам себе, что он тут по делу и вообще.
Он взял со стула рядом сверток, который пристроил туда, усаживаясь, и положил его возле чашки мастера.
И снова на ее лице отразилось столь несвойственное ей изумление. Вольфгер вообще подозревал, что за сегодняшний день увидел на лице Алмии эмоций больше, чем за все время знакомства.
Она изогнула брови, отодвинула чашку в сторону и, протянув руку, потянула хвостик серенькой бечевки. Зашелестела, разворачиваясь, обыкновенная пергаментная бумага невзрачного серого цвета (Вольфгеру пытались навязать ленты и блестки, но он отверг их гневно и непреклонно), явив свету…
Флакон был массивный – и это тоже было требованием заказа. Толстое стекло, строгие высокие граненые стенки с искусным напылением, создающим эффект морозного узора. Тугая пробка – кусок льдинки, казалось, начнет таять под пальцами.
Эва ласкающим движением коснулась холодного стекла и подняла взгляд на Вольфгера.
– Капитан, что вы… правда, не стоило… – теперь она звучала растерянно. Но по глазам было видно – подарок произвел впечатление, да еще какое! Просто даже самим фактом.
– Я обещал, – хмыкнул Вольфгер. – Попробуйте.
Он не стал добавлять «мало ли, еще не понравится», потому что это было бы пустым кокетством. И в себе, и в том, кто делал эти духи, он был уверен.
Мастер выдернула пробку, и уже знакомый Вольфгеру аромат коснулся ноздрей. Морозная свежесть, переплавляющаяся в контрастный горячий, пряный запах.
Эва поманила тронутый ароматом воздух ладонью, вдыхая, прикрыла глаза – ресницы бросили тени на скулы. Замерла, а потом, будто решившись, коснулась смоченной в духах пробкой прозрачной кожи на запястье. Тряхнула им, поднесла к носу. Ее губы тронула легкая улыбка…
– Спасибо, капитан, прекрасные духи, как они называются?..
И тут Вольфгер понял, что должен кое-кого убить.
«Все, как ты заказывал», – вещала дорогая сестрица. – «Собрала в лучшем виде! Верхние ноты и ноты сердца передала в точности. А шлейф раскроется уже только на коже. И только тогда аромат по-настоящему заиграет».
Раскрылся. Заиграл.
В первые мгновения Вольфгер чувствовал себя так, будто его огрели по голове обмотанной тряпкой дубиной – вроде и не вырубило, но перед глазами поплыло, чуть ли не звездочки замерцали, полная дезориентированность в пространстве. Это первое впечатление быстро прошло, но вот плывущее, тягучее ощущение осталось. Отчаянно хотелось дернуть носом, вдохнуть всей грудью, уткнуться в так сладко, так невозможно притягательно пахнущую кожу…
Вольфгер потер глаза, как будто от усталости, а на деле – уткнувшись в ладони и пытаясь «занюхать» умопомрачительный аромат собственным и обрести хотя бы минимальную концентрацию.
– Никак не называются. Но если они у вас закончатся, и вам захочется еще (упасите боги!) – то вы можете заказать их в парфюмерии «Цветочная радуга», на улице Фонарщиков. Спросите хозяйку, скажете, что от меня.
«Если я, конечно, к тому времени не поеду крышей и не прикопаю дорогую родственницу по-родственному…».
– Сколько у вас полезных знакомств… – задумчиво протянула Эва, крутя флакон в пальцах.
– Это не знакомство, это наказание, – не удержался от шпильки в адрес, к сожалению, не присутствующих здесь капитан и поднялся. – Не смею больше вас тревожить, мастер.
– Да вы меня не… – машинально отозвалась хозяйка квартиры, а потом будто спохватилась. – Конечно, капитан.
Вольфгер шел, как в тумане. Пьянящий запах, завершивший и без того прекрасный образ, сделавший его просто неотразимым, плыл следом. Вернее, следом шла хозяйка квартиры, но от этого вервольф усиленно старался абстрагироваться. Лучше уж просто запах, чем запах помноженный на каре, брюки и… все прочее.
Это ж надо было, собственными руками…
Вольфгер прекрасно отдавал себе отчет в том, что все это означает.
Он хочет эту женщину. Хочет, несмотря на отвратительный характер, острый язык, заносчивость и надменность. А может быть, отчасти и благодаря всему этому. Она бросала вызов окружающим, она знала себе цену, а Вольфгера никогда не привлекали кроткие зайчики.
Только вот общего между ним и мастером чуть больше, чем ничего. И принесут эти отношения только проблемы.
Это он тоже прекрасно понимал.
– Спасибо, капитан, – произнесла Эва, уже стоя на пороге собственного дома, когда вервольф вырвался на лестничную площадку, как на свободу, но тут все же вынужден был обернуться. – Я тронута.
Она стояла, обхватив себя за плечи, и взгляд серых глаз сейчас был глубок и задумчив. Бездонный омут.
– Доброй ночи, мастер, – кивнул Вольфгер, надеясь, что его голос звучит так же, как и всегда.
А потом принялся спускаться по лестнице.
«Жениться тебе надо!» – сказала бы на все это почтенная матушка Лейт, вздумай сын все ей рассказать. И вполне возможно, была бы права
