Текст книги "Операция "Волчье сердце" (СИ)"
Автор книги: Дарья Снежная
Соавторы: Любовь Ремезова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
Глава 7. Прикладная оборотнелогия, или о девичьих разговорчиках
Вольфгер Лейт подарил мне духи.
Вот уж к чему я в жизни была не готова, так к этому! Несомненно, принимать подарки от самых разных мужчин мне не внове. Но вот от этого конкретного я ничего подобного точно не ожидала.
Да и…
Не тот это был подарок.
Просто подарок. Без подоплеки, без намеков, без ожиданий. Не подкрепленный никакими задними соображениями жест.
А уж с учетом контекста, в котором он был подарен…
Нет, получать подарки за мелкие пакости мне еще определенно не доводилось!
Удивительный аромат. Искристый и нежный, ощутимый и ненавязчивый. Я совершенно не улавливала его в рутинных делах, но стоило подумать, вспомнить – и он расцветал в воздухе, тут же снова исчезая…
О том, что мастер Алмия сменила духи, судачило все управление. Портрет в коридоре неодобрительно поджимал губы – ему категорически не нравились ни пересуды, ни, собственно, сама мастер, пребывающая в какой-то глубокой задумчивости.
Впрочем, портрет был неправ. Моя глубокая задумчивость была связана исключительно с завалом на работе. А то, что спустя два дня я оказалась на улице Фонарщиков возле парфюмерии «Цветочная радуга», так и вовсе было чистой случайностью!
Ладно, не случайностью. Но имею я право на любопытство?
Я окинула взглядом витрину, уставленную изящными флаконами самых разных форм, и толкнула дверь с большим цветочным витражом.
Надо головой мелодично пропел колокольчик.
Внутри лавки пахло необычно – свежими цветами. Обычно в парфюмериях висел характерный, слегка приторный запах – не неприятный, но ощутимый. А здесь пахло, как в цветочной лавке – свежими листьями и розами. На звук колокольчика из подсобного помещения вышла женщина – русоволосая, статная, с темно-серыми глазами, которые, я могла поклясться, с приближением полнолуния нальются золотом. Оказывается, за время соседства и сотрудничества с Вольфгером я внезапно стала выделять оборотней из толпы.
Были они с этой женщиной неуловимо похожи.
– Добрый день, – она приветливо улыбнулась. – Чем я могу вам помочь?
Я сделала несколько шагов к прилавку.
– Мне очень нравятся одни духи и даритель упомянул, что приобрел их здесь. Только я не знаю названия…
Имя капитана, хоть он и говорил назвать, я не упомянула. Сама не знаю, почему. Интуитивно мне чувствовалось здесь что-то любопытное.
– Вы хотя бы можете описать аромат? – вполне любезно уточнила хозяйка.
– Вот, – я протянула ей запястье.
Женщина с хищной грацией, исполненной внутренней сдерживаемой силы, склонилась над моей рукой. Дрогнули ноздри, и приятное лицо озарилось яркой солнечной улыбкой. Она выпрямилась и смерила меня странным взглядом, в котором плясали смешинки. Я начала подозревать, что господин капитан-таки растрепал, кому вознамерился дарить духи, а главное – за что! Значит, скорее всего, она родственница. Сестра? Кузина?
– Что ж, я прекрасно знаю, что это за духи. А еще я знаю, что изготовила их буквально три дня назад. Что-то случилось? Разлили? – в голосе звучало самое искреннее сочувствие, но глаза продолжали смеяться.
Это была откровенная издевка, но какая-то совершенно… беззлобная. Я бы даже сказала больше – весьма… одобрительная издевка!
Я начала подозревать, что не я одна привыкла оттачивать зубы на гранитной скале под названием «Вольфгер Лейт». Вот! Значит, меня можно понять! Такой ведь прекрасный образчик породы.
Гранитной! А не…
– К счастью, нет, – лучезарно улыбнулась я. – Просто подруги интересуются названием, а я даже не могу ответить на этот простой вопрос.
– Это духи индивидуальной сборки, – сообщила мне хозяйка. – По детальному описанию вашего… дарителя. Он был очень точен в своих запросах. Вплоть до флакона!
– И флакон описывал? – удивилась я.
– Конечно, – кивнула женщина и с невозмутимым лицом добавила, – Как сейчас помню: «Мне нужен самый тяжелый».
Мне стоило огромных усилий не кривить губы в усмешке. Сестрица! Однозначно!
– Название… – напомнила я, ловко пропустив укол мимо ушей.
– Ах да. Название в таких случаях дает заказчик. Я могу подсказать ему, если нет идей, но часто подобные ароматы в принципе остаются безымянными. Ведь чаще всего один-единственный человек их и носит. Кроме того, я не имею права без разрешения заказчика изготавливать их для розничной продажи. Так что, к сожалению, я не смогла бы помочь вашим подругам, даже будь у вас название.
Я кивнула – вот и славно. Потому что у меня не было ни малейшего желания с подругами этим названием делиться!
– И все же, – теперь мне было вдвойне любопытно. – Я люблю, когда аромат поименован. Что бы вы посоветовали? Как профессионал?
– «Волчье сердце», – легко и не раздумывая отозвалась хозяйка лавки.
Паническое удивление – как? Откуда? Неужели он ей и это рассказал? Что она знает? – сменилось облегчением. Тьфу ты, Эва! Заработалась, везде заговор мерещится.
Совпадение, конечно! Но – странное. При чем тут сердце? Да еще и волчье?
Я задумчиво поднесла запястье к лицу и снова вдохнула.
– Думаете? – с сомнением уточнила я. – Как-то у меня ни малейших волчьих ассоциаций.
Мастерица пожала плечами, но хитрое выражение из ее глаз так и не пропало.
– Вы просили мой совет. Все же духи – это очень индивидуально, как и их восприятие…
И только когда за мной закрылась, снова звякнув, дверь парфюмерии, до меня что-то дошло. Не о запахе ведь она, а о дарителе.
На что это намекает язвительная хозяюшка?
На ухаживание подарок похож не был. В конце концов, ухаживания мне приходилось принимать не раз и не два. И отнести Вольфгера Лейта к числу своих ухажеров я могла бы разве что во сне.
Память любезно напомнила, что во сне я его и не только к ухажерам отнесла, и я досадливо от нее отмахнулась – брысь, нашла, что подсовывать. Это было только раз и неправда!
Нет, если бы капитан за мной ухаживал, я бы это все же узнала от него, а не от его языкастой сестрицы!
Но, с другой стороны, если бы один из моих братьев пришел ко мне за артефактным подарком весьма, признаем, личного свойства для некой девицы, я бы тоже решила… словом, решила бы!
Впрочем, то, что себе там воображает госпожа Лейт (или уже не Лейт?), меня совершенно не интересует. Мне просто любопытно было, где и как Вольфгер добыл духи, и этот вопрос теперь прекрасно прояснился, а что до…
– Эва! Привет, дорогая! – веселый голос Эльзы Ривердер, старинной подруги, прервал мои путаные размышления, остановив на полпути к экипажу. А потом и она сама подпорхнула ко мне, символически расцеловав. – Как ты? М! Новые духи! Здесь купила? Тебе невероятно идет! Только не говори, что у тебя срочная работа – раз уж мы встретились, я намерена утащить тебя на кофе. А то после того страшного случая у Дианы вас обеих не видно и не слышно! А нам с Лили, знаешь ли, хотелось бы вас видеть не только, когда надо оплакать гибель горничной и крушение всеобщих мечтаний о Максе Шантее! А то горничные, к счастью, трагически умирают очень редко, а Макс Шантей у нас и того один!
Я согласилась, так и не успев пикнуть и звука. Эльза была, пожалуй, одним из немногих людей, которые в разговоре со мной оставляли за собой последнее слово. Просто у нее их было столько, что ни в жизнь не переговоришь.
Вот только тот, кто принимал хорошенькую русоволосую девицу, выглядящую в тридцать пять и после трех родов лет на десять моложе меня, за пустоголовую болтушку – очень глубоко ошибался. Болтушкой Эльза была. Пустоголовой – отнюдь. Мало кто знал, что за успешным делом ее супруга стоит острый аналитический ум его жены. Эльза все подмечала, все замечала и умела делать выводы, большей частью – правильные.
– Духи сама купила или подарили? – кажется, этот самый ум вознамерился сделать выводы и на мой счет, но я от анализа ловко увернулась.
– По милости коллеги своих любимых лишилась, так что это компенсация ущерба.
И ведь не соврала же почти!
Подруга посмотрела на меня почти скорбно – что это за женщина, которой духи дарят в качестве компенсации ущерба? О боги, донесите до неразумной счастье быть женой и матерью!
Мы устроились на увитой диким виноградом террасе маленького кафе на углу, и теперь я размешивала сахар в своей крохотной кофейной чашечке, тогда как Эльза дожидалась, пока ей принесут неприлично огромную порцию мороженого.
– Ты не знаешь, у Дианы все в порядке? – будто невзначай спросила она и, признаться, эмоции мне удалось сдержать с трудом.
– Насколько мне известно, – сделав усилие, я все же изобразила недоумение. – А почему ты спрашиваешь?
– Я вчера проходила мимо порта, хотела поздороваться, а мне сказали, что она ушла с верфей два дня назад.
– Ушла? – на этот раз мое изумление было абсолютно искренним и вырвалось само собой: верфи Диана обожала.
– Вот и я на них так же посмотрела, как ты сейчас на меня. Сама понимаешь, поехала к ней домой за разъяснениями, а она там сидит в компании какой-то незнакомой тетки – сказала, что родственница приехала погостить – а сама… как тебе сказать. Вроде, улыбается, но в глаза почти не смотрит. И жесты какие-то суетливые… Я про верфи – она отмахнулась, мол, надоело. Хочу больше времени посвящать дорогому супругу, да и, мол, не ты ли мне говорила, что уже пора и о детях подумать?
Я молчала, уставившись в кофе.
Эльзе принесли мороженое. Глядя на эту холодную гору, я подумала, что почти наверняка скоро мне снова придется ломать голову над подарком для новорожденного.
– О детях подумать, конечно, пора, – продолжила подруга, с удовольствием поглощая десерт, – но одно ж другому не мешает! Да и… нет, странно она выглядела, очень странно. Нервная какая-то…
– Да станешь тут нервной, когда в доме – убийство, у мужа на работе – проблемы, а стража приходит чуть ли не каждый день и без приглашения, – хмыкнула я. – А верфи… может, поругалась с кем. Вспылила. Или устала, плюс нервы опять же…
Может, я и не одобряла действий кузины, но сплетничать за ее спиной даже с общей подругой мне совесть не позволяла. Сочтет нужным – сама расскажет. Не сочтет… ничего, скрывала же она от нас ото всех Кевина весь год. И разлад в семье скроет, дай только срок.
– Возможно, ты и права… – задумчиво протянула Эльза. – А мысль про детей все же правильная! Эва! Эва-а-а, ну ты-то когда? Ну неужели вокруг нет ни одного достойного мужика? Ну ты приглядись хорошенечко – вдруг он совсем-совсем рядышком, прям ближе некуда, а ты просто заработалась и дальше носа своего не видишь!
Я одарила болтушку традиционным надменным взглядом «мне и так хорошо».
Мы поболтали еще о том, о сем. Эльза смела свое мороженое до последней капельки, окончательно убедив меня в случайной догадке, и упорхнула по своим делам. А я решила еще немного посидеть в пляшущей тени винограда и заказала еще один кофе.
Значит, развода не будет. И громкого скандала не будет. А будет только женщина, внезапно решившая бросить любимое дело и безраздельно посвятить себя семье под присмотром дальней родственницы.
Я подозревала, что Николас все же предложил ей выбор. Или так – или уходи. А Диана просто выбрала, как и в прошлый раз – пойти по пути наименьшего сопротивления.
Нет, я не желала подруге – скорее всего, бывшей – скандала, который вокруг развода, несомненно бы, возник. Но то, что она выбрала, казалось мне неимоверно унизительным. Мастером хотела быть? Начертателем? Сиди дома и рожай!
…Николас ведь даже и с детьми ее не торопил, чтобы она без помех занималась любимым делом. Хотя ему давно уже хотелось, я знаю.
Интересно, что теперь Диана думает по поводу своей «великой любви»? Стоило ли оно того?
Ветер, дующий с моря, ерошил волосы и тревожил аромат моих духов. Я рассеянно принюхивалась к ним, наслаждаясь, и пила свой горячий, крепкий, сладкий кофе.
***
Для повторного допроса Тобиаса Корнеса капитан предпочел пригласить его к себе, в управление. Доктор прибыл, как и положено добропорядочному горожанину, но счастливым не выглядел. Вольфгера Лейта трудно было смутить чьим-либо кислым выражением лица, он привык игнорировать и более весомые проявления недовольства – и потому допрашивал целителя без всякой жалости.
– Расскажите еще раз подробнее, чем именно болела госпожа Аморелия Ревенбрандт?
И под занудное перечисление хворей, кстати, достаточно близко совпадающее с выводами патологоанатома, в очередной раз попытался прикинуть, могла ли гибель пациентки быть выгодна ее лечащему врачу.
После того, как старый Кост назвал причину смерти, Вольфгер распорядился отработать кандидатуру доктора подробнее – как живет, чем дышит – и по всему выходило, что смерть госпожи Ревенбрандт весомой материальной выгоды ему не сулила. Согласно собранным данным, связей с криминальным миром у доктора не было, подозрительной активности вокруг его персоны ребята тоже не обнаружили. Можно было бы предположить, что кто-то из наследников торопился отправить престарелую и состоятельную родственницу на тот свет и компенсировал нервному доктору репутационные потери – но эта версия не выглядела убедительной. Ни у кого из наследников, насколько это было известно страже, в последнее время не случалось финансовых затруднений, ради которых стоило бы идти на подобное преступление.
Кстати, приснопамятный Кевин Ревенбрандт был упомянут в тетушкином завещании, и доля ему причиталась весьма щедрая. Не зря старался с визитами.
Фигурировало в том завещании и имя доктора Тобиаса – досточтимая госпожа расщедрилась на вполне приличную сумму, упомянув также, что предыдущему своему лекарю не оставляет ничего… Но, увы, отписанная целителю сумма на приличный мотив все же не тянула.
– Благодарю вас, мне все понятно, – вклинился он в речь допрашиваемого, когда тот ударился в совсем уж малозначительные подробности, вроде аллергии на молоко, от которого пациентка испытывала зуд, а на руках появлялась сыпь.
– Скажите, чем вы лечили госпожу Ревенбрандт от сердечных хворей?
На этот раз список был более коротким. Целитель Корнес практиковал умеренное потребление лекарств с куда более активным магическим воздействием – которое, как верно заметил Кост, удавалось ему особенно хорошо.
– Скажите, какие из этих препаратов содержат коргликон? – вполне доброжелательно осведомился Вольфгер.
Допрашиваемый растерянно моргнул.
– Настойка ландыша майского. Это, собственно, коргликон. Показан при сердечной недостаточности.
– Это она? – Вольфгер выдвинул ящик стола и достал из него большой синий пузырек, на котором, собственно, и было написано произнесенное целителем.
– Да, – подтвердил он.
– А это? – Капитан снова сунул руку в ящик и достал еще один пузырек. На этот раз – темно-зеленый, без каких-либо опознавательных знаков.
Повторный обыск в доме Ревенбрандтов они провели на следующий же день после того, как капитан пообщался с Вильфом. Еще раз побеседовали с горничной, камеристкой и экономкой, изъяли все лекарства и назначения.
И действительно кое-что обнаружили.
Корнес посмотрел на пузырек с удивлением.
– Откуда же мне знать? На нем ничего не написано.
– То есть, вы утверждаете, что видите этот флакон впервые?
– Да.
– А ведь он стоял на прикроватном столике госпожи Ревенбрандт вместе с остальными лекарствами.
– И что? – на этот раз в голосе доктора прорезалось раздражение. – Госпожа Ревенбрандт вольна ставить к себе на столик все, что угодно. Я прописываю… прописывал ей лекарства, а не следил за их наличием и приемом.
– Камеристка утверждает, что покойная принимала вот это лекарство, – палец вервольфа коснулся синего горлышка. – По утрам. А это, – палец ткнул в зеленое, – по вечерам.
– Я по-прежнему не понимаю, к чему вы клоните. – Тобиас Корнес смотрел на капитана прямо, хоть и хмуро. – Я могу повторить, что понятия не имею, что в этом флаконе.
– В нем – настойка ландыша майского. Только с добавками для улучшения вкусовых ощущений, – поделился вервольф.
– Вы хотите сказать, что госпожа Ревенбрандт принимала двойную дозу коргликона? – изумился целитель. Вольфгер всматривался внимательно в его лицо, вслушивался в голос, но не мог различить признаков фальши. Что в равной степени могло означать как невиновность допрашиваемого, как и то, что он просто хорошо умеет врать. – Но ведь это смертельно опасно!
Капитан хмыкнул. О да! Смертельно!
Целитель и сам спохватился, что последняя фраза прозвучала довольно глупо, и досадливо поморщился. А потом его лицо вдруг медленно изменилось – вытянулось и побледнело.
– Постойте… вы считаете, что это я отравил пациентку?!
– А вы отравили? – невозмутимо уточнил Вольфгер.
– Конечно же, нет!!!
– Тогда вам совершенно не о чем беспокоиться.
– Простите, капитан, но мне есть, о чем беспокоиться, – отрезал господин Корнес. – Вы не представляете, насколько в частной практике важна репутация! И уже то, что смерть моей пациентки расследует стража, бросает на меня тень. А если я еще и значусь подозреваемым! Это может разрушить всю мою карьеру! Все, к чему я шел эти долгие годы!
Он все больше распалялся. Теперь лицо покраснело и тонкие губы гневно кривились.
Вервольф молчал, ожидая, пока допрашиваемый перебесится. Не впервой.
Целитель кашлянул, передернул плечами, поправил чемоданчик на коленях и, поджав губы, отрывисто произнес:
– Аморелия была ужасной пациенткой. Своенравна, необязательна. Но она была для меня отличным шансом себя проявить. Благодаря тому, что среди моих пациентов значилась эта фамилия, мне открылись двери в респектабельные дома. Поэтому я относился к ней с уважением. И срывался на каждый вызов, которые случались только потому, что она не выполняла предписания – не соблюдала диету, переоценивала свои физические силы… С предыдущим своим лекарем она без конца спорила на тему лекарственных назначений, поэтому я сократил препараты до сурово необходимого минимума. Так что я понятия не имею, откуда у нее могла взяться еще одна настойка ландыша.
Вольфгер продолжал молчать, изучая собеседника тяжелым взглядом исподлобья. И доктор, как и многие на этом стуле до него, занервничал.
– Если вы хотите услышать мое предположение, как врача, то меня совершенно не удивило бы, если бы госпожа Ревенбрандт приобрела ее по чьему-нибудь совету и принимала самовольно. Она не была особенно высокого мнения о целителях…
Капитан отмер и убрал оба пузырька обратно в ящик.
– Благодарю, господин Корнес. Вы можете быть свободны. Сержант Кост и рядовой Драу проводят вас до дома, где в вашем присутствии произведут обыск.
– Как вам будет угодно, – надменно и оскорбленно бросил целитель, поднялся и стремительно покинул капитанский кабинет.
Вольфгер задумчиво вздохнул. Вот уж к кому он бы не обратился за лечением, несмотря на наилучшие рекомендации от Вильфа Коста, так это к Тобиасу Корнесу. Целитель вервольфу категорически не нравился. Не любил он таких лощеных напыщенных типов, для которых целительство – это в первую очередь заработок. Есть все же профессии, в которых во главе угла должны стоять более значимые вещи.
Впрочем, возможно, он просто смотрит со своей колокольни. Вот уж куда-куда, а в стражу точно не из любви к материальным ценностям идут!
Ладно, на сегодня с делами Корвинов-Ревенбрандтов, волчьими сердцами и прочей головной болью из той же области пока все. И пусть там все еще беспросветно, зато на других фронтах имеются подвижки. Схваченный торговец фальшивыми драгоценностями, наконец, раскололся, и в связи с этим…
Капитан размял шею, достал из ящика стола лист с золоченым гербом для особо важных бумаг и принялся писать.
***
– Мастер Алмия, – внутренний курьер управления перехватил меня на выходе из кабинета. – Вам письмо из управления стражи.
Обычно в таких случаях я принимала конверт, забрасывала его в кабинет на стол и шла по тем делам, по которым собиралась идти. Раз нет пометки срочно, значит управление стражи за то время, пока я занимаюсь собственными проблемами, не рухнет. А раз не рухнет, значит, дождется.
Но сейчас…
Я посмотрела на собственное имя, написанное размашистым, сильно наклоненным, резким почерком, пару раз задумчиво стукнула конвертом по раскрытой ладони и, вернувшись в кабинет, вскрыла.
Коварный тип все же этот ваш Вольфгер Лейт! Он великодушие в ответ на подлость проявляет, а я теперь чувствуй себя обязанной!
Ладно, может быть, там еще что-то связанное с нашей кражей-пропажей.
Я развернула официальный бланк, пробежалась глазами по составленному безупречным казенным языком посланию и скрипнула зубами…
…а через два дня, ближе к вечеру, я тряслась в казенной карете стражи напротив капитана Лейта и убеждала себя, что подобное случается первый и последний раз. Ладно. Второй – и последний!
Кольцо на пальце фантомно сжалось – кому вы врете, мастер Алмия?
– Капитан, вы раньше не позволяли себе дергать меня с кольцом истины по всяким мелким служебным надобностям, – заявила я, когда Вольфгер подъехал к управлению, чтобы забрать меня.
– Раньше я не знал, что оно у вас есть, – любезно ответил на это волк.
Наглость оборотневая, подвид – феерическая!
– …тот продавец фальшивых камней, которые вы любезно согласились осмотреть, назвал нам производителя, – рассказывал капитан, пока я терзалась на тему его невероятного коварства. – Но это имя уважаемого в городе человека, который ведет торговлю уже почти десять лет, тогда как фальшивки появились на рынке совсем недавно. После нескольких неприятных инцидентов, если речь идет об уважаемых гражданах, начальство настаивает на том, чтобы мы сначала тщательно проверяли донос и только потом являлись с арестом.
– Он ведь мог назвать кого-то и наугад, только чтобы выхватить себе передышку, – кивнула я.
– Мог. Поэтому мы едем не с арестом и даже не с допросом, а с плановой проверкой, которую проводят сейчас повсеместно в связи с тем, что преступники так и не пойманы. Вы – осмотрите товар, я – задам несколько дежурных вопросов. Вы со своим артефактом послушаете ответы, и мы спокойно и мирно уйдем.
– А как зовут?..
– Владельца? Господин Иллодей Калламэ, эльф. Знакомы?
Я отрицательно качнула головой. Нет, может, конечно, мы с ним и пересекались, но я по работе пересекаюсь с таким количеством народа, который работает в околоартефактной сфере, что всех и не упомнишь.
Магазин ювелирного дела «Скань» – так гласила надпись на вывеске – встретил нас вполне приветливо. Он был весьма приличных размеров и, судя по беглому взгляду на ассортимент, специализировался именно на поставке материалов и инструментов, а не на производстве украшений.
Продавец расторопно провел нас на второй этаж в кабинет владельца магазина, и высокий, беловолосый, с вытянутым слегка лошадиным лицом эльф поднялся нам навстречу.
– Капитан Лейт! – он вышел, чтобы пожать вервольфу руку, перевел взгляд на меня. – Госпожа Алмия…
Его голос прозвучал чуть растерянно, и я мысленным импульсом активировала артефакт.
– Мы знакомы? Простите, если я…
– Нет, что вы, что вы. Лишь косвенно, нет ничего удивительного, если вы меня не запомнили. Проходите, крайне вам рад.
И на этих словах кольцо предупреждающе сжалось.
Вольфгер Лейт приступил к допросу – и чем больше вопросов задавал капитан, тем меньше мне нравился господин эльф. Несмотря на то, что вопросы были один невиннее другого, и вервольф ничем не выдал, что испытывает какие бы то ни было подозрения.
Эльф юлил, фальшивил, и мой палец уже практически онемел – я была даже рада, когда в кольце закончился заряд. Впрочем, почти сразу же закончились и вопросы капитана.
– Благодарю вас, господин Калламэ, теперь, если позволите, мастер проведет штатную выборочную проверку товара, и мы вас покинем.
– Конечно-конечно, – закивал эльф. – Прошу вас за мной. Госпожа Алмия, позвольте ручку, у нас тут ступеньки опасные…
Я не успела вложить пальцы в протянутую ладонь, как меня дернуло назад, отшвырнуло к стене – мимо пролетело что-то голубовато-искристое. На мгновение перед носом мелькнула спина, обтянутая серым свитером, а потом – звук удара, яркая вспышка, и под мой вопль Вольфгера снесло прямо на лестницу.
Грохот.
И тишина.
– Ступеньки опасные, – повторил господин Калламэ, вновь протягивая руку, но теперь его голос отнюдь не был дружелюбно-лебезящим, а в другой руке не пойми откуда взялся длинный узкий клинок.
И направлен он был на меня.
Мне было страшно.
Но осознала я это не сразу.
Сразу – было оцепенение. Взгляд выхватил недвижимо лежащее у основания лестницы тело Вольфгера, застыл на нем, и все, о чем я могла в тот момент думать – это «только бы он был жив». Мысль, что при существующем раскладе мне самой оставалось жить недолго, меня посетила уже позже.
Эльф грубо ухватил меня под локоть и потащил вниз. Второй, нападавший, крикнул кого-то, и вдвоем они подхватили бессознательного (пожалуйста, бессознательного!) капитана.
Нас стащили в подвал, а потом… в подвал под подвалом. Великолепно замаскированное убежище. Я успела разглядеть рабочие столы и приборы, в том числе стеклодувные…
Прижав меня к стене, а нож – к моему горлу, эльф торопливо и грубо обшарил мое тело – вытащил серьги, кольцо, цепочку с кулоном, потом еще и срезал пуговицы с жакета. Тем временем двое пыхтящих задохликов проделывали то же самое с вервольфом.
Проводив отчаянным взглядом стражевский браслет-переговорник, я окончательно убедилась в том, что эти остроухие настроены серьезно.
Потом меня впихнули в какую-то подсобку, откуда предварительно выгребли хлам, следом закинули Вольфгера.
Захлопнулась дверь, провернулся ключ, раздались удаляющиеся шаги.
И вот тогда мне стало страшно.
Я опустилась рядом с волком на колени и с максимальной осторожностью (и максимальным же усилием) перевернула тяжелое тело. Голова безвольно мотнулась, а в свете, падающем сквозь зарешеченное окошко двери, маслянисто блеснула кровь…
…Я не знала, сколько прошло часов.
Нас бросили сюда и словно забыли. Вернее, нет, не забыли, я несколько раз слышала громкие, срывающиеся голоса, кто-то орал на кого-то, называл всех идиотами. И, кажется, они просто не знали, что с нами теперь делать. И отпустить никак – и мараться с убийством, видимо, тоже не хотелось.
Трусы.
Но пока они там мялись, как нежные вьюноши перед входом в бордель, у меня на руках, вполне возможно, и без того умирал капитан шестого отделения Лидийской стражи. Я ничего не смыслила в медицине, но…
Мне было страшно.
Вольфгер так и не пришел в себя после того удара. Кровь, которую я, как смогла, вытерла-размазала своей юбкой, сначала спеклась коркой, но теперь снова влажно поблескивала в тусклом свете – ее размывал выступивший пот. И жар, исходивший от лежащего у меня на коленях тела, я чувствовала даже сквозь слои ткани. Дыхание, поначалу почти незаметное, становилось все громче, и чаще, и тяжелее.
Я ничего не смыслила в медицине, но кажется, это зовется лихорадкой.
– Вольфгер, – позвала я, в сотый раз облизнув без конца сохнущие, уже потрескавшиеся от этого губы, и неуверенно тронула массивное плечо.
Вервольф втянул воздух со свистом, а выдохнул с хрипом, и я погладила колючую щеку, провела по лбу, будто хотела унять ледяными пальцами хоть часть сжигающего его жара.
– Ты держись, ладно?
Я снова и снова гладила его, не зная, что еще сделать, с трудом давя подступавшую к горлу панику.
А Лейт дышал все тяжелее.
Горячий. Какой же он горячий.
Закусив губу, я шумно выдохнула носом и, осторожно переложив тяжелую голову с коленей на пол, принялась стаскивать серый свитер. Тот с трудом, но поддавался. Свернув шерсть в рулон, я подложила ее волку под голову и взялась за рубашку, почти насквозь мокрую от пота.
Ну вот. Так чуть легче дышится, верно?
«Неверно», – наверняка ответил бы мне Вольфгер, если бы был в сознании.
Теперь его потряхивало. И я бы решила, что от холода, если бы не обжигающий жар, исходящий от кожи. Веки закрытых глаз подрагивали, из-под них виднелся белок.
Я не выдержала, метнулась к двери, шандарахнула по ней кулаком со всей силы.
– Хоть воды принесите, ублюдки! Или вы ждете, пока мы тут сами подохнем, чтобы руки не марать?!
– Заткнись! – несколько истерично прозвучало в ответ.
Я бессильно стукнула по гладкому дереву еще раз и привалилась к нему лбом. Страх подступал к горлу, и почему-то прямо сейчас меня почти до тошноты, до трясучего озноба пугало не то, что с нами сделают эти идиоты за стеной, а паническая мысль, что Вольфгер в его состоянии может не дожить до того, что они с нами сделают.
Позади раздался еще более громкий хрип, я резко обернулась, готовая броситься оказывать непонятно какую помощь и застыла, а потом и вовсе подалась назад, прижимаясь лопатками к доскам.
Полуобнаженное тело вервольфа выгнуло дугой, причем как-то совершенно немыслимо, будто переломило пополам. Голова запрокинулась, пальцы вскинутых рук скрючились, глаза распахнулись – желтые, бессмысленные…
И я смотрела, как вытягивается массивная челюсть, превращая лицо в длинную хищную морду, как на загорелой коже, блестящей от пота, проступает серая шерсть, как и без того крупное тело словно еще слегка увеличивается в размерах…
Но только когда оглушительную тишину в каморке громом нарушил треск рвущейся ткани брюк, я сумела осознать происходящее и стремительно зажала себе рот руками, чтобы не завизжать.
Огромный волк рыкнул и стремительным движением перекатился со спины разом на все четыре лапы. Он тряхнул лобастой башкой, низко опустил ее, глядя на меня исподлобья – вздернулась черная губа, прикрывающая клыки, и каморку наполнил тягучий грудной рык.
Сердце рухнуло в пятки, воздух застрял в горле. В голове панически метались обрывки каких-то мыслей, воспоминаний, знаний. Да каких там знаний! Что я знала об оборотнях?! Ничего! Кроме общеизвестного факта.
После оборота это зверь. Не разумное существо.
Все мои фырчания, вроде «собака страшная», обрели сейчас совершенно иной, куда более глубокий смысл.
Страшная.
До жути.
Я ме-е-едленно отвела руки от лица, развернув их ладонями к волку в безотчетном жесте слабого, и с трудом разомкнув ссохшиеся губы, тихо произнесла:
– Вольфгер.
Зверь зверем, но и у зверей клички есть.
Клыки обнажились еще сильнее, под серой шкурой перекатились мышцы – волк переступил лапами.
– Вольфгер, это я, – я даже не слышала собственного голоса, полностью сосредоточившись на немигающем взгляде желтых глаз. – Это я, Эва.
Волк зарычал.
Вроде негромко, но я успела подумать, что пора бы хлопнуться в обморок, и вообще хорошая выдержка – это не всегда хорошо.
Лохматая башка мотнулась. Я попробовала сделать крохотный шаг вперед (назад просто все равно некуда), и рык сделался чуть громче. Обратно – еще громче. И снова качнулась морда.
Эм? В сторону?
Шаг. Еще шаг. Еще.
Я чуть выдохнула… и все-таки завизжала, когда массивное тело стремительно сорвалось в прыжок.
Чтобы грудью обрушиться на несчастную дверь.
