Текст книги "Город Змей"

Автор книги: Даррен Шэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

– Билл когда-нибудь говорил о некоем Паукаре Вами? – спрашиваю я, понимая бессмысленность этого вопроса. Лео не торчал бы здесь так безропотно, если бы знал имя убийцы своей сестры.

– Говорил, – отвечает Лео, повергая меня в замешательство. – Как странно, что вы знаете об этом. Он часто произносил это имя во сне, а однажды я застал его царапающим его на стене в нашем гараже. Он делал это с помощью ногтей. Его пальцы были стерты и кровоточили, но он упорно продолжал свое занятие, даже когда я попытался оттащить его от стены.

– Это было во времена вашего детства?

– Да.

На мгновение я замираю в растерянности – почему Лео не забыл об этом Аюмаркане? Внезапно меня осеняет догадка. Таинственный зеленый туман, посланный священниками, стер память лишь у обитателей города. На тех, кто жил за его чертой, туман не повлиял.

– Вы когда-нибудь спрашивали Билла о Вами? – говорю я.

– Однажды. Он сказал, что Паукар Вами – дьявол и что если он когда-нибудь услышит от меня это имя, то отрежет мне язык. – Он смотрит на меня. Его глаза покраснели и налились слезами. – А вы знаете, кто такой этот Паукар Вами?

– Киллер. Думаю, именно он убил вашу сестру.

Лео слабо кивает:

– Я догадался. Это он – тот человек, которого убил Билл?

– Да, – лгу я, произнося, возможно, самые гуманные слова.

– Я рад, – искренне говорит Лео. – Этот киллер заслужил смерть.

Я массирую сзади свою шею и издаю стон усталости и удовлетворения.

– Надеюсь, я разбудил не слишком много неприятных воспоминаний?

– Нет. – Лео улыбается. – Я рад вашему посещению. Я почувствовал себя лучше, узнав правду. Как будто вы вернули мне Билла, после того как другие люди пытались отобрать его у меня с помощью лжи.

Я смотрю в глаза Лео и вижу в них умиротворенность, которой не было, когда я приехал сюда. Его жизнь никогда больше не будет счастливой, это невозможно после тех страданий, которые он перенес, но она больше не будет такой мрачной. Часть меня завидует ему, но радость сильнее.

– Мне надо уезжать, – говорю я, вставая и потягиваясь. Потом вспоминаю историю, которую сочинил для него, и быстро довожу все до логического завершения: – Эти ублюдки больше не будут рассказывать свой бред про Билла. Я положу этому конец.

– Не беспокойтесь об этом, – говорит Лео, – пусть врут, что хотят. Теперь, когда я знаю правду, мне все равно. – Он прислоняется к деревцу и вздыхает. – Ничего, если я не пойду вас провожать? Я лучше посижу здесь, отдыхая и думая о Билле.

– Конечно. Рад был познакомиться с вами, Лео.

– Я тоже, Эл, – бормочет он, закрывает глаза и прислоняется к дереву.

Несколько секунд я смотрю на несчастного старика и думаю о Билле, Паукаре Вами и темных тайнах прошлого. Потом, обогнув центральное здание – сейчас я не в состоянии беседовать с Норой, – разыскиваю своего шофера и велю ему как можно быстрее отвезти меня на станцию. Мне не терпится вернуться в свою убогую, тесную, но такую уютную городскую квартирку.

Глава шестая
К К К

Какое облегчение вернуться домой! Вчера вечером, сойдя с поезда, я отправился пешком, хотя это должно было занять уйму времени. Я чувствовал себя как в раю, впитывая шум и тяжелые запахи большого города, наслаждаясь ощущением городской мостовой под ногами, толчеей толпы, выливающейся на улицу из кино, скоплением людей на площадях, гирляндами огней, группами массивных зданий, закрывающих небо и рождающих ощущение, как будто ты находишься под куполом огромного собора. Страсти вообще опасны, а страсть к большому городу – особенно к этому, обладающему такой грязной душой, – просто порочна. Но я ничего не могу с собой поделать. Последние десять лет я посвятил мраку и безумию, и в глазах мира я просто чудовище. И мне нужно место, где можно спрятаться от осуждающих глаз, – мое логово.

Когда я вернулся в него, было уже поздно, я устал, поэтому, оставшись дома, занялся составлением отчета о своей встрече с Лео. Я перечитал его несколько раз, прежде чем отложить в сторону, надеясь, что он вызовет какие-нибудь новые мысли. Потом я сжег его. В моей квартире дважды совершали кражу со взломом и могли запросто залезть еще, поскольку район этот не самый безопасный. А мне бы не хотелось, чтобы столь секретный документ попал в чужие руки.

Если следовать методам Билла, мне надо похитить Лео и пустить слух, что он находится у меня и я не освобожу его до тех пор, пока Билл не покажет свое личико. Но я не могу рисковать, раздражая Форда Тассо. Если он узнает, что я разыскиваю Билла, а не Кардинала, то может обрушить на меня весь гнев Дворца.

Поэтому, отложив в сторону тайну Билла и Паукара Вами, я возвращаюсь к головоломке Капака Райми. Я провожу вторник в поисках друзей Амы Ситувы. Большинство из них отыскать нетрудно. Я связываюсь с ними по телефону и спрашиваю о ней, представляясь страховым агентом, который хочет ее найти, чтобы выплатить страховую премию. Но лишь одна из них – Шелли Одон может вспомнить временную дочь Кафрана Рида.

– Мы с Амой были неразлучными подругами. Обожали устраивать дикие ночи в городе. – Она хихикает, предаваясь нахлынувшим воспоминаниям.

Шелли живет за границей с мужчиной, за которого вышла замуж восемь лет назад. Она покинула город незадолго до смерти Фердинанда Дорака. Ее не было здесь, когда на город спускался туман, промывающий мозги. Вот почему она помнит Аму.

– Вы слышали о ней после отъезда за границу?

– Нет. Я несколько раз звонила в ресторан, но она, вероятно, сильно поссорилась с отцом, потому что он даже отрицал, что у него есть дочь. Вы можете дать мне знать, когда найдете ее? Мне хотелось бы узнать, что с ней случилось.

Не везет мне и в любимых ресторанах Ситува, а также в барах, салонах красоты, магазинах и спортивных клубах. Я обхожу их все в среду и четверг, в обличье Эла Джири, снова притворяясь страховым агентом.

Я делаю передышку в своих поисках в четверг вечером, чтобы посетить книжный аукцион. Самая большая ярмарка за шесть или семь лет, много редких первых изданий. Я сную в толпе возбужденных профессионалов в своей одежде охранника, изучаю лица немолодых мужчин в поисках Билла. Я ухожу за час до закрытия, пораженный безумными торгами и невероятно взвинченными ценами на романы.

Позже, в обличье Паукара Вами, я посещаю пару баров и клубов, в которых побывал раньше, и убеждаю менеджеров передать мне копии дисков с камер наблюдения, чтобы посмотреть, не появлялась ли Ама там и не попала ли в объектив. Почти что пальцем в небо, но попытка не пытка. Я просмотрю также колонки светской хроники в газетах и журналах, изучу фото. Я могу сделать это во Дворце – у них есть файлы всей городской периодики. Это не самое большое удовольствие, и я сомневаюсь, найду ли я там что-нибудь, но все это является частью рутинной работы детектива.

В пятницу утром я покупаю пару телевизоров и DVD-плееров, используя кредитную карту, которую Мэгс прислала мне на следующий день после того, как я согласился на расследование. Я прошу сотрудников магазина – мужчину средних лет и его сына-подростка – установить оборудование. Они говорят, что ничего в этом не понимают, что они простые носильщики. После щедрого денежного вознаграждения они сразу становятся экспертами своего дела, и вскоре я могу приступать к просмотру.

Я открываю банку пива, откидываюсь на спинку кресла и ставлю два диска одновременно. Глаза, как у ящерицы, порхают с одного ТВ на другое, жадно впитывают лица, автоматически сравнивая их с Амой Ситувой. Несколько раз приходится останавливать пленку, но при более внимательном рассмотрении той, кого я ищу, там не оказывается, и я снова пускаюсь в интенсивный просмотр, стараясь моргать как можно реже.

Один из дисков заканчивается раньше, чем другой. Я жду, пока завершится второй, потом вынимаю оба и вставляю другую пару. Небольшой перерыв, чтобы дать отдых глазам, потом опять внимательный просмотр и тишина, прерываемая только моим дыханием и тихим жужжанием DVD-плееров.

Я запускаю четвертую пару дисков, когда мой сотовый телефон звонит. Уже пора отвлечься. Я привык к долгим одиноким бдениям, выслеживая своих жертв, но живое наблюдение дает ни с чем не сравнимые эмоции, особенно после длительных часов пассивности. Это как наркотик.

Я смотрю на входящий номер, но не узнаю его. Эти незнакомые абоненты уже меня достали.

– Алло? – говорю я неопределенно, готовый быть Элом Джири или Паукаром Вами, в зависимости от того, кто нужен звонящему.

– Эл? Это Фло. Я нашла ваш номер в записной книжке Фабио. Надеюсь, вы не возражаете, что я звоню?

– Конечно нет. Он что, умер?

– Нет, – вздыхает она, – но недалек от этого. Я подумала, может, вы захотите побыть с ним в последние минуты. Но если нет…

– Я приеду, – прерываю я. – Он дома?

– Да. Он взял с нас обещание, что мы не отправим его в больницу. Хочет умереть в своей постели.

– Уже еду.

Выключив телевизоры, я вынимаю диски и прячу их позади пустых панелей в задней части платяного шкафа – не самое лучшее место, но там они будут в сохранности от воров-любителей. Потом натягиваю парик, наношу грим Эла Джири, удаляю зеленые контактные линзы, а также лакированный палец, висящий на шее, и спешу вниз к своему мотоциклу.

Дом полон друзей и родственников Фабио, которые пришли проститься со старым сводником, как он того и хотел. Пиво и виски текут рекой. Настроение уже приподнятое. Из CD-плеера доносится ритмичная музыка – в конце жизни он пристрастился к ар-н-би. Пространство вокруг выступающих заполнено скорбящей молодежью с прическами в стиле бибоп. Родственники и друзья старшего поколения заняли комнаты ближе к задней части дома, где жалуются друг другу на шум. Фло и Дрейк исполняют роль хозяев, им помогают несколько знакомых, которые присматривали за Фабио в последние годы. Они разносят еду и напитки, убирают грязную посуду, поддерживают мир между молодым и пожилым поколениями и охраняют вход в комнату Фабио, чтобы там не толпилось слишком много народу.

– Могу я посидеть с ним немного? – выбрав момент, спрашиваю я Фло.

– Конечно. – Она устало улыбается. – Мы даем всем несколько минут, чтобы попрощаться с ним, но вы можете оставаться столько, сколько хотите. Вы один из его фаворитов.

– Хорошо иметь друзей в высшем обществе, – усмехаюсь я, направляясь к комнате Фабио.

Я нахожу его без сознания. В таком состоянии он пребывает последние двадцать четыре часа. Зеба – одна из женщин Фабио – говорит, что они не надеются на то, что он придет в себя.

– Пока он был в сознании, мы несколько раз спрашивали, хочет ли он, чтобы мы вас позвали, – тихо говорит Зеба, вытирая пот с его лба. – Он сказал, что не стоит вас беспокоить. Сказал, что вы знакомы слишком долго, чтобы тратить время на такую сентиментальную чушь.

– Вздорный старик не изменил себе до самого конца, – хмыкаю я, прикладывая тыльную сторону ладони к его щеке и чувствуя холод смерти. – Как давно это произошло?

– Несколько часов назад. Он уже коченеет. Мне кажется, что он ждет, когда закончится музыка. Как только эти молодцы перестанут играть свои песни, он уйдет.

– Может, стоит разрешить им играть бесконечно? – предлагаю я.

– Нет, – улыбается она, – надо отпустить старого пердуна. Жестоко удерживать его насильно. Он отправится в более приятные места.

Я сижу с Фабио до самого конца. Публика входит к нему и выходит под бдительным наблюдением Зебы. Иногда я беру его за руку, вытираю ему лоб, но в основном просто сижу и смотрю на людей, которые подходят, чтобы проститься с ним. Я молчу. Он был прав – нет ничего нового, что каждый из нас мог бы сказать. Фабио мой самый старый друг – даже более старый, чем Билл Кейси, – единственный, отношений с которым я никогда не прекращал с тех пор, как стал Паукаром Вами. Иногда я опасался, что виллаки могут использовать его, чтобы причинить мне вред, но, слава богу, они этого не сделали.

Входит еще один старый друг, Али, и мы обмениваемся несколькими негромкими словами. Он держит булочную около дома, где я раньше жил. Я иногда и теперь к нему захожу в обличье Эла Джири.

– Как дела, дружище? – спрашивает Али.

– Неплохо. А у тебя?

– Не жалуюсь.

– Не знал, что ты знаком с Фабио.

– Я не знаком с ним, – говорит он, – просто увидел толпу и вошел. – Он смеется своей шутке, потом застенчиво улыбается Зебе, которая пронзает его взглядом. – Фабио был моим хорошим клиентом. А я – его. Мы обменивались… услугами.

– Ты менял бублики на женщин? – ухмыляюсь я.

– Да, – смущается он, – я всегда считал, что мне этот обмен более выгоден. Однако Фабио говорил, что многие сутенеры имеют лучших женщин, чем он, но никто в этом городе не умеет печь такие вкусные бублики, как я.

– Он был прав.

– Мне будет его не хватать.

– Мне тоже.

– И женщин.

Я сдерживаю смех:

– Думаю, такого добра ты можешь найти сколько угодно.

– Да, – вздыхает Али, – но это не одно и то же. Обнимая красивую женщину, я всегда буду думать о Фабио. – Он озорно смотрит на меня: – Ну, возможно, и не всегда…

Наконец Фабио уходит. Нет никакого величественного финала или драматического последнего вздоха. Его дыхание становится тише, и кажется, что грудь уже перестала подниматься и опускаться. Через час Фло сменяет Зебу. Она проверяет его пульс каждые пять минут, прикладывая зеркальце к губам и носу. Наконец, она качает головой, и слезы выступают у нее на глазах.

– Он умер, – говорит она ровным голосом.

* * *

Я хочу незаметно выскользнуть из дома, но Фло просит меня остаться. Было бы невежливо отказать ей. Так что я остаюсь и смотрю, как она и Зеба начинают готовить тело к похоронам: раздевают, обмывают в последний раз, прежде чем облачить в его лучшую одежду – Фабио всегда придавал большое значение внешности. Гробовщик завтра приведет его в порядок, но дамы полны решимости сделать это прямо сейчас. Его нужно скоро кремировать – возможно, в этот уик-энд или в начале следующей недели. В крематории длинная очередь, но там работает один из многочисленных внуков Фабио.

Я оставляю женщин за отправлением их обязанностей – вернее, они сами выставляют меня из комнаты – и вынужденно иду общаться с другими гостями. Я знаком с большинством из них (Паукар Вами по роду своей работы обязан знать людей), но очень мало кто из них знает меня. Многие уверены, что я близкий друг Фабио, несколько более старших по возрасту гостей знают меня с детства, но никто из них все равно не представляет, в кого я превращаюсь по ночам.

После получаса неловкого и вымученного разговора один из правнуков Фабио отводит меня в сторону. Фабио никогда не был женат, но произвел на свет много незаконнорожденных детей, которые, в свою очередь, плодились как кролики. Понятия не имею, сколько у него внуков и правнуков, думаю, что старый греховодник сам этого не знал, но, возможно, их число перевалило за сотню.

Я знаком с ним – это Курт Джонс, также известный под именем Боунс Джонс. Маленькая рыбешка в одной из самых незначительных банд. Фабио любил его. Большинство потомков старого сводника стали честными людьми. Он радовался этому, но имел с ними мало точек соприкосновения. Боунс был одним из немногих, с кем он мог общаться на равных.

– Как дела, Боунс?

– Неплохо, парень. Бизнес в порядке. Могло быть и лучше, да ладно! Не интересуешься цифровыми камерами? Мне доставили партию очень дешево.

– Возможно, я возьму одну, если цена подходящая.

– Нет, парень, я торгую оптом.

– Ну, извини.

– Да ладно. – Он оглядывается, отводит меня в сторону и говорит, понижая голос: – Не знаю, почему он велел мне сказать тебе об этом. На прошлой неделе я болтал о том о сем с Фабио, и он велел мне передать тебе одну вещь. В понедельник я был в твоем районе и заскочил к тебе, но никого дома не было, а с тех пор я был занят.

– Что за вещь?

Голос Боунса становится еще тише:

– Ты слышал когда-нибудь о типе по имени Паукар Вами?

Я цепенею:

– А что с ним такое?

– Да, всякая хрень. Слухи. Может, ты этого не знаешь, но кто-то устраняет людей, близких к Форду Тассо и Эжену Даверну.

– И что?

– Говорят, что это делает Паукар Вами.

– Ты считаешь, что он убивает доверенных лиц Тассо и Даверна?

– Не я, парень. Мне на это наплевать. Это то, что я слышал. Я рассказал это Фабио – ему всегда было интересно послушать про Вами, – и он велел мне сообщить об этом тебе.

– Спасибо, Боунс. Я твой должник.

Не могу сказать, что мне впервой слышать обвинения в убийствах, к которым я не имею отношения. Обычно я оставляю эти слухи без внимания, пусть себе циркулируют (это даже полезно для дела), но здесь это может помешать мне, и я не могу не принять мер. Когда Тассо сообщат подобный слух, он захочет узнать, правда ли это. Я не сомневаюсь, что смогу убедить его в своей невиновности, но, если семена недоверия брошены, отношение уже никогда не будет прежним. Надо прекратить эти слухи, и как можно скорее.

Я приношу свои извинения Фло, прошу ее звонить мне, если нужна будет помощь с похоронами, и, ускользнув с вечера, который сейчас в самом разгаре, возвращаюсь домой. Там снимаю парик и смываю грим, становлюсь Паукаром Вами и отправляюсь на улицы, чтобы разрулить эту хрень.

* * *

Все оказывается хуже, чем я думал. Эти слухи распространяются уже недели две. Я бы узнал о них раньше, если бы не был так погружен в расследование. По словам городских сплетников, я не только ответствен за ликвидацию нескольких ключевых людей Даверна и Тассо, но и собрал собственную банду с помощью таинственного покровителя с целью натравить друг на друга гвардейцев и клуксеров, а потом захватить власть.

Мне требуется время, чтобы найти некоторые источники этих сплетен, и я провожу предрассветные часы субботы, с пристрастием допрашивая нескольких людей, ливших воду на мельницу слухов. Они признаются довольно быстро, после небольшого нажима (побудка среди ночи с помощью кулаков легендарного киллера развяжет даже самый неподатливый язык). Их подкупили, и они распространяли эту ложь, но не знают, кто и зачем заплатил им. Они получали приказания и деньги в обычных конвертах. Я проверяю эти сведения, все рассказы похожи друг на друга. «Вот эти новости. Надо, чтобы их услышали. Потом последуют деньги».

И ниже – слухи для распространения: Паукар Вами убивает людей Форда Тассо и Эжена Даверна… Он сколотил собственную банду… Он похитил Кардинала… и т. д.

Сначала я сбит с толку – не понимаю, кому это надо. Но потом слабый проблеск догадки осеняет меня. Обвинив меня в исчезновении Кардинала, возможно, похитители Райми надеются настроить против меня Форда Тассо. Если дело в этом, возникают некоторые вопросы. Я исследовал предположение, что Райми похитили виллаки, чтобы втянуть меня в свои грязные игры. Но если они это сделали, то наверняка им надо, чтобы я продолжал свою активность. Они вряд ли стали бы распускать слухи, которые могут побудить Тассо отстранить меня от этого дела.

Значит, здесь замешан кто-то другой? Может быть, Райми был похищен третьей стороной? Может быть, священники тоже охотятся за ним и втянули меня потому, что я могу помочь найти его, а подлинные похитители сейчас стараются дискредитировать меня?

На часах почти восемь, когда я ложусь спать, раздумывая о слухах, виллаках и других возможных врагах. Через десять – пятнадцать минут я засыпаю тревожным сном…

…который внезапно и грубо прерывается в 9:16, когда моя входная дверь распахивается и в помещение врываются трое молодчиков с винтовками.

В одно мгновение я скатываюсь с кровати, выхватываю из-под подушки свой кольт сорок пятого калибра и прицеливаюсь в мужчин, которые рассредоточились по комнате. Мой палец на прицеле твердеет, и я готовлюсь убрать того, кто находится справа от меня. Но они не стреляют. Они держат меня на мушке, но больше ничего не предпринимают. И выглядят весьма испуганными.

Пока я прихожу в себя от неожиданности, появляется четвертый. Одетый в белое меховое пальто, кайма которого колышется вокруг лодыжек, он неторопливо проходит мимо трех мужчин с ружьями. У него белокурые волосы и голубые глаза – прямо как у модели. Он источает уверенность и благополучие. Улыбается мне так, словно мы закадычные друзья, потом оглядывается и вздыхает:

– Как вы все можете жить в такой нищете и таком убожестве, мне совершенно непонятно. Разве у ниггеров нет чувства собственного достоинства?

Я мог бы засадить ему очередь в живот. Но если я открою огонь, его охрана немедленно ответит тем же. В этой перестрелке мне не уцелеть.

Человек в меховом пальто пододвигает к себе стул и садится. Наманикюренными пальцами подбирает полы пальто и усмехается.

– Хайд Уорнтон, – представляется он. – Я бы мог сказать, что рад тебя видеть, но это было бы ложью. Единственные ниггеры, которые мне нравятся, это те, у которых веревка на шее и ничего, кроме пустоты под ногами.

Хайд Уорнтон. Заместитель Эжена Даверна, которого я считал своим сторонником в надежде найти следы Капака Райми. Это плохо. Уорнтон имеет грязную репутацию. Один из наиболее ревностных клуксеров, он сохраняет дух Клана, несмотря на то что Даверн старается его изжить. Очень опасный человек.

– Что надо? – рычу я.

– Надо добавлять «сэр» или «масса», ниггер, – любезно улыбаясь, говорит он.

– Еще раз назовешь меня так, и ты покойник.

– Это вряд ли, – смеется он. – Ты не так глуп. Не выбросишь свою жизнь на помойку только потому, что кто-то назвал тебя ниггером или черножопым.

– Ты покойник, – шепчу я, – не сегодня, так скоро. Обещаю.

– Никогда не встречал негра, который держал бы свое слово, – усмехается он, потом становится серьезным: – Ты знаешь, на кого я работаю. Эжен – для тебя мистер Даверн – хотел бы насладиться твоим обществом. Пронто.

– Эжен Даверн может идти в задницу, – отвечаю я, наслаждаясь тем, что наглая улыбка на лице Уорнтона сменяется мрачной миной.

– Полегче, – шипит он, – еще раз такое скажешь, и я могу сделать с тобой что-нибудь очень нехорошее, и плевать мне на последствия.

– Так скажи мне, что тебе надо, и закончим представление, – спокойно говорю я.

– Чтобы ты перенес свою задницу в мою машину.

– А если я откажусь?

Уорнтон пожимает плечами:

– Мне, конечно, не хочется начинать соревнования по стрельбе. Если ты откажешься, мы уйдем. Но выслеживание тебя заняло много времени и денег, поскольку надо было связать жестокого Паукара Вами с кротким Элом Джири. Теперь, когда мы это сделали, ты в полной заднице, парень. Если будешь кочевряжиться, мы расскажем всем то, что знаем, и тогда прощай твое альтер эго, до свидания, тайное убежище. Ты будешь разоблачен, тебе некуда будет скрыться, и твои враги набросятся на тебя, как туча саранчи, и избавят твои чистые белые косточки от скрывающей их дегенеративной черной кожи.

– Я слышал, что ты являешься фанатичным проповедником, – презрительно усмехаюсь я, но про себя изрыгаю проклятия.

Они поймали меня за яйца. Я бы никогда не просуществовал так долго, если бы не имел возможности скрываться от безумия городских улиц в свое укрытие, когда было необходимо. Даже Паукар Вами должен иметь место, где может восстанавливать силы.

– Мы не собираемся раскрывать твои секреты, – говорит Уорнтон, – их знает только небольшая группа людей, и мы поклялись Эжену, что будем хранить эту тайну. – Он морщит нос. – Лично я бы разоблачил тебя немедленно, но Эжен – наш босс, и мы знаем цену преданности, в отличие от некоторых рас, о которых мне противно говорить.

Я игнорирую этот оскорбительный намек и обдумываю его предложение.

– Чего хочет Даверн?

– Откуда я знаю? Может, ему понадобился новый чистильщик обуви.

– Почему я должен тебе верить?

– Конечно не должен, ниггер! – смеется Уорнтон. – Я могу дать тебе слово, но мое слово священно, только когда я даю его равному себе. Ниггеру я могу врать без угрызений совести. Хотя, впрочем, если это поможет тебе почувствовать себя в большей безопасности…

– Да пошел ты… – огрызаюсь я, потом откладываю пушку в сторону. – Мне надо несколько минут, чтобы одеться. Ждите меня у входа.

Уорнтон кивает своей охране. Они, пятясь, удаляются из помещения, не опуская оружия. Последним к двери направляется Уорнтон.

– Хайд, – останавливаю я его, – я знаю, что вы, белые парни, неравнодушны к черным парням, так что, если хочешь остаться и помастурбировать, пока я одеваюсь, я не возражаю.

Его отвалившаяся челюсть почти примиряет меня с тем, что с меня сорвали маску.

В машине Уорнтон не снимает свое меховое пальто, хотя жара такая, что моя футболка от пота промокла насквозь. Он сидит на переднем сиденье рядом с шофером, а два других громилы – по обе стороны от меня на заднем сиденье. Все молчат. Мы останавливаемся около клуба «Крутые Кошечки», ресторана Даверна, который открылся в 1980-х и тогда назывался «Ку-Клукс-Клуб». Он и остался таким, как прежде, хотя пылающие кресты в окнах и официанты в капюшонах стали реликвиями прошлого.

Меня проводят через боковой вход мимо нескольких ошеломленных сотрудников в комнату в задней части здания, где уже ожидает Эжен Даверн. К моему удивлению, у меня не отбирают оружие. Уорнтон делает мне ручкой, бормочет: «В добрый час, ниггер!» – и закрывает за мной дверь. Даверн стоит перед витриной, заваленной проспектами ресторана. Ему немного за сорок, он высокий, не меньше шести с половиной футов, и в хорошей форме. Приглаженные назад темные волосы, щегольские усики и эспаньолка, безупречный кремовый костюм. Руки держит в карманах брюк. Он молча смотрит на меня, не двигаясь и не вынимая рук из карманов, чтобы поприветствовать меня.

– Удивлены, почему у вас не отобрали оружие? – говорит он, пронзая меня взглядом холодных серых глаз.

– Да, – отвечаю я, хмуро и недоверчиво глядя на этого умного и очень опасного человека.

– Я оставил вам оружие, потому что не боюсь вас. Здесь моя территория, и на ней я не боюсь никого. Кроме того, вы ведь не тупица. Мои люди знают, где вы живете. Вы десять лет ведете двойную жизнь. Я обладаю властью позволить вам продолжать такую жизнь или разоблачить вас. Власть надо уважать. Убить меня будет для вас саморазрушительно.

– Как вы узнали обо мне?

– Неважно, – хмыкает он. – Лучше давайте поговорим, почему вы здесь. Я хочу заключить сделку.

Я моргаю в замешательстве:

– Сделку какого рода?

Даверн отходит от витрины. Делает шаг ко мне и изучает мое лицо – свернувшиеся в кольца змеи, неестественно зеленые глаза. Он не похож на злобного Хайда Уорнтона, но у меня создается впечатление, что он еще более нагл и бесцеремонен и думает обо мне не больше, чем о муравье.

– Вы убили моих людей, – тихо говорит он, – тех, с кем я работал много лет. Моего друга Дэна Керрина. Мы с ним выросли вместе. Были ближе, чем братья. А вы жестоко зарезали его в ванной и оставили обнаженное и окровавленное тело, чтобы на него наткнулась жена.

Он произносит свои обвинения бесстрастно. И это впечатляет сильнее, чем если бы он орал и оскорблял меня.

– Я не убивал Дэна Керрина, – говорю я спокойно, – и остальных тоже.

– Вы это отрицаете? – Он поднимает левую бровь. – А я думал, что Паукар Вами любил хвастаться своими убийствами. Но ведь вы приписываете себе другие дела, не так ли?

– Если людям нравится приписывать их мне, ради бога – это может пригодиться для дела. Но я не лгу. Я не убивал ваших людей.

Даверн поглаживает свою эспаньолку большим пальцем.

– Вы не голодны? Не хотите ли разделить со мной трапезу?

Я несколько сбит с толку резким изменением его тона, но не показываю этого.

– С удовольствием, – говорю я, – но только если вы будете пробовать еду первым.

Даверн усмехается и ведет меня через зал мимо ранних посетителей – их злобное бормотание при виде меня звучит музыкой в моих ушах – в одно из частных помещений, где стол накрыт на двоих. Там множество круассанов, хлебобулочных изделий, фруктов, серебряные блюдца с маслом и консервами, пять кувшинов с молоком и фруктовыми соками, различные виды свежей выпечки.

– Не похоже на то, к чему вы привыкли, я думаю, – говорит Даверн, садясь и разламывая свежий рогалик зернового хлеба. Он передает половинку мне, разрезает свой кусок пополам и намазывает его толстым слоем масла. Я жду, пока он откусит, потом намазываю тонкий слой масла на свой кусок.

– Чего вы хотите? – говорю я, запивая рогалик пурпурным соком, но только после того, как его выпил Даверн.

Владелец клуба «Крутые Кошечки» и предводитель клуксеров, не отвечая, продолжает жевать смородиновое пирожное. Потом говорит:

– Вы лжете насчет Дэна, но это не имеет значения. Придет день, когда я задумаюсь о мести, но сейчас давайте поговорим мирно.

Он делает паузу. Я готовлюсь к тому, чтобы отрицать новые обвинения, но меня не особенно беспокоит, станет ли он обвинять меня в смерти своих друзей или нет. Интереснее то, зачем он меня позвал.

– Я знаю про Змей, – говорит он тихо.

– Змей? – не понимаю я.

– Змей, – шипящим шепотом повторяет он. – Я в восхищении, как вам удалось завербовать и вдохновить их, так долго держа это в секрете. Подобная инициатива довольно редка. Уверен, что вы не один над этим трудитесь. Армия требует средств, а вы небогаты – но, в отсутствие другого реального лидера, я готов иметь дело с вами.

Я знаю по опыту, что лучше хранить молчание, если вы ничего не знаете о предмете разговора. Дайте другой стороне выговориться, и тогда есть шанс что-то узнать. Но я настолько удивлен тем, что услышал, что невольно бормочу:

– Понятия не имею, о чем вы говорите.

Даверн тонко улыбается:

– Не смешите меня. Не знаю, сколько людей вы завербовали и как собираетесь их использовать, но знаю, что они существуют и содержатся в туннелях, подальше от света и пересудов. Я уверен, что вы планируете вскоре бросить их в бой, иначе зачем было похищать Капака Райми и нацеливаться на Форда Тассо и меня?

– Честно говоря, я понятия не имею…

– He лгите мне! – кричит он, и лицо его наливается кровью. – Сидеть здесь, чтобы выслушивать ложь какого-то… – Он останавливается.

– …ниггера? – договариваю я за него.

– Раз вы сами сказали, то да. – Он внезапно успокаивается. – Бессмысленно скрывать свои взгляды. Вообще-то, сейчас уже не имеется четкого разделения на расы. Черные и белые давно вступают в отношения, и, хотя я не одобряю такой мешанины, только дурак или романтик вроде Хайда приходит от этого в ярость. Городом больше никогда не будет править одна раса. Пришло время примириться с этим и начать создавать новые, взаимовыгодные отношения друг с другом.

– Трогательная речь, – усмехаюсь я.

– Просто констатация факта, – возражает он. – Я не стану притворяться, что мне нравятся ваши чернокожие собратья, но допускаю тот факт, что должен буду разделить с ними бразды правления. Я готов к этому. Я хочу начать партнерство с вами и вашими последователями. Места в этом городе хватит нам обоим. Когда Тассо и его гвардейцы будут устранены с дороги, мы сможем обсудить условия договора. Север и запад – мне, восток и юг – вам. А доки разделим пополам. Идет?