Текст книги "Город Змей"

Автор книги: Даррен Шэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Часть третья
Нечестивые союзы

Глава первая
ЗМЕИ

Несколько минут я лежу с открытыми глазами, не осознавая этого. Темнота такая, что я принимаю ее за темноту моих видений. Со стоном я сажусь и начинаю растирать распухшую шею. Я сам душил людей до потери сознания, но в первый раз оказался в роли удушаемого. Глотать больно, но я заставляю себя сделать это несколько раз, и боль уменьшается, давая возможность дышать, испытывая минимальный дискомфорт. Эх, чего бы я сейчас не отдал за стакан воды!

Встав на ноги, я медленно поворачиваюсь, расставив руки, и стараюсь нащупать что-нибудь пальцами, но вокруг пустота. Нагнувшись, начинаю ощупывать пол, чтобы понять, где я нахожусь. Твердая земля, влажно, пахнет мускусом. Я тыкаю руками в стороны, вокруг – пустое пространство. Я ощупываю себя в поисках пояса с ножами, но он исчез. И трость тоже.

Я снова сажусь и позволяю своим мыслям вернуться назад к моей встрече с прошлым в статуе Манко Капака. Стараюсь убедить себя, что то, что я видел, не было – не могло быть – реальностью. Просто некое мысленное подобие событий. Другого логического ответа у меня нет.

А что насчет двойника Амы Ситувы? И других, которых Капак Райми, по его словам, видел за неделю до своего исчезновения? Найти человека, который выглядит полным двойником другого, очень трудно. Найти множество двойников для группы людей… Я даже не собираюсь вычислять шансы. Происходит нечто, чего я не могу объяснить, и самое лучшее в данной ситуации – не вмешиваться в ход событий. Но надо выделить самое важное. Здесь наверняка имеется выход, и я, во что бы то ни стало, должен его найти.

Поднявшись, я принюхиваюсь, не обнаружится ли какой-нибудь запах из внешнего мира. Может, есть тяга?

– Эй! – хрипло каркаю я, гримасничая от резкой боли в горле. – Эй! – с трудом повторяю, едва владея голосом.

Меня как будто рвет толченым стеклом. Не обращая внимания на боль, я слушаю эхо. Оно очень тихое, идет слева. Вглядываясь в ту сторону, кричу снова, теперь уже нечто без слов, и эхо слышится яснее. Ничего подобного не происходит, когда я ору в других направлениях, поэтому, протянув руки вперед, я направляюсь влево. Про себя считаю шаги, чтобы не ошибиться, если придется возвращаться. Пять… восемь… четырнадцать…

На тридцать четвертом шаге моя рука касается кирпичной стены, влажной от конденсата. Я ощупываю ее пальцами, потом ощупываю землю, чтобы узнать, нет ли здесь луж. Нахожу несколько, погружаю палец в воду и пробую ее на вкус. Вода немного горчит, но в остальном вполне сносная. Я встаю на четвереньки и пью из самой большой лужи, наконец-то утоляя жажду.

Напившись, встаю, вытираю губы, наудачу выбираю направление и иду, прикасаясь к стене кончиками пальцев в поисках бреши или щели. И не думаю ни о чем, кроме этой стены, безжалостно выбросив из головы остальные мысли.

Я понятия не имею, какой сейчас день и сколько времени – мои часы кто-то снял с запястья, сотовый телефон тоже исчез. Вместо того чтобы огорчаться по этому поводу или раздумывать, куда же меня забросили, я опять считаю шаги, сузив свой мир до стены, темноты и звука шагов.

Насчитав сорок семь шагов, натыкаюсь на другую стену. Здесь дорога прерывается. Повернув на девяносто градусов, продолжаю идти вперед и считать.

Через сто семнадцать шагов рука внезапно нащупывает пустоту. Я поворачиваюсь и делаю два шага вперед. Протягиваю в сторону правую руку и натыкаюсь на стену. Левой рукой тянусь в противоположную сторону… еще немного… стена. Передо мной проход.

Стоя посередине, я могу коснуться обеих стен. Стараясь держаться в центре, начинаю двигаться вперед, ощупывая стены в поисках бокового ответвления. Через шестьсот пятьдесят девять шагов снова нащупываю пустоту. Исследуя пространство, убеждаюсь, что добрался до перекрестка, от которого расходятся четыре дороги. По очереди исследую каждый туннель, внимательно прислушиваюсь, всматриваюсь во мрак в поисках малейшего проблеска света. Но вокруг полная темнота. И никаких звуков, кроме капанья воды. Потом, когда я исследую туннели по второму разу, внезапно слабый шум – возможно, человеческий крик, а может, просто крысиный писк – доходит до моего слуха из одного туннеля. Осторожно начинаю двигаться в ту сторону. Этот туннель такой же ширины, как и предыдущий. Я продвигаюсь так же, как и раньше, раскинув руки в стороны. Внезапно опора под ногами заканчивается, и я падаю. Подавляя вопль, цепляюсь ногтями за кирпичную стену. Потом ноги натыкаются на землю, и я перевожу дух. Это было короткое падение. Наклонившись, дотрагиваюсь до пола. Это бетон. Протягиваю руки перед собой и натыкаюсь на воздух, а подо мной, скорее всего, бетонная ступень, похоже, первая ступень лестницы, идущей вниз. Я нащупываю ногой следующую ступеньку и делаю шаг глубже под землю в поисках источника этого иллюзорного звука.

Пятьдесят ступенек… сто… сто пятьдесят… Я уже в четырех шагах от двухсотой ступени, когда они наконец заканчиваются, и я достигаю уровня земли. Я нахожусь в туннеле с арочной крышей. Могу сказать это с уверенностью, потому что его освещает самый замечательный в мире светильник, слабо мерцающий впереди. Желание рвануться к свету очень велико, но я подавляю его и внимательно изучаю местность. Туннель идет в обоих направлениях и кажется бесконечным, но освещает его только один светильник. Повернув направо, я иду к нему. Он вделан в камень, внутри имеется сменный фитиль, спускающийся в специальный контейнер. Унести его нельзя. Мне придется продолжать свой путь без него в надежде найти впереди другие светильники.

Сосредоточившись на единственной задаче – выбраться отсюда – и стараясь не думать об отце, Аме Ситуве и виллаках, я двигаюсь вперед, больше не ощупывая рукой стену, а кое-как различая дорогу в лучах светильника, постепенно становящихся слабее. И снова я окружен почти полной темнотой, но внезапно впереди раздаются какие-то звуки. На этот раз шум определенно производят человеческие существа – громко спорят мужские голоса. Я поспешно направляюсь к входу в другой туннель. В нем нет светильников, но ощущается поток свежего воздуха, и голоса мужчин раздаются громче.

Это длинный туннель. Я прекращаю считать шаги, поскольку теперь продвигаюсь не вслепую, но голоса затихают, когда я приближаюсь к ним. К тому времени, когда я дохожу до конца, спорящие голоса совсем замолкают, а вместо них раздаются какое-то бормотание и звуки потасовки. Я останавливаюсь и напряженно прислушиваюсь. Сначала мне кажется, что впереди лишь двое, однако, прислушавшись к голосам, я увеличиваю эту цифру. Поскольку ничего другого не остается, делаю еще несколько шагов, гадая, что меня ждет впереди.

Я оказываюсь в большой искусственной пещере с высоким потолком, девяносто футов в ширину и, возможно, сто пятьдесят в длину. На стенах ничего нет, кроме свечей. Пол покрыт толстым зеленым ковром.

Внутри помещения находятся три женщины и пятнадцать мужчин. Все молоды – младшему на вид тринадцать или четырнадцать, остальным не больше двадцати пяти, – и почти все они чернокожие. Их головы выбриты, на щеках у каждого вытатуированы такие же змеи, как и у меня, но однотонные: синие, красные, желтые и т. д. Все восемнадцать одеты в джинсы и темные футболки. Они босиком.

Похоже, я нашел Змей.

Молодые люди разбиваются на двойки и тройки. Они наносят друг другу удары с необыкновенным проворством. Их руки и ноги не защищены, на них остаются ушибы и кровоподтеки от слишком сильных ударов, но никто не обращает внимания на раны – каждый встает, когда его сбивают с ног, и продолжает драться дальше, делая паузу только для того, чтобы вытереть кровь. Они дерутся молча, но время от времени один из старших резко критикует младших за ошибки. Девушки и молодые люди сражаются на равных, принимая свою долю критики и наказания без всяких поблажек.

Не обнаруженный никем, я молча наблюдаю несколько минут за состязаниями. Наконец меня замечает одна молодая женщина, отошедшая в сторону, чтобы снять свою порванную футболку. Она стягивает ее через голову, обнажая грудь – никто из мужчин не поводит и глазом в ее сторону, – потом снова подходит к своему партнеру, чтобы продолжить состязания, и тут ее взгляд натыкается на меня. Она останавливается, руки падают вниз, и она стоит, уставившись на меня без всякого выражения. Ее партнер поворачивается, чтобы взглянуть, на что она смотрит, и через минуту все стоят и смотрят на меня лишенными выражения взглядами.

Я выхожу вперед и останавливаюсь в пяти футах от ближайшего члена группы – высокого, гибкого темнокожего парня, которому немного за двадцать. Я хриплю:

– Где я?

Парень ничего не отвечает, только поднимает руку и поглаживает красную змею на щеке, с подозрением рассматривая меня.

– У тебя есть имя? – Мне трудно говорить.

В ответ парень обходит меня, оценивающе оглядывая, и замечает отметины на моем горле. Поигрывая мускулами, он смотрит на меня, но в нем чувствуется неуверенность – слишком уж он хочет казаться крутым. По тому, как он движется, я понимаю, что парень еще не проверен в настоящем бою.

Он останавливается позади меня. Я чувствую его дыхание на своей шее, но не поворачиваюсь. Женщина с голыми грудями выступает вперед, ее левая рука касается моего паха, черные глаза жестко глядят прямо мне в лицо, стараясь заметить, выбит ли я из колеи ее неприличным жестом и наготой. Но я смотрю на нее совершенно равнодушно, ожидая, когда она закончит свои игры.

– Как ты попал сюда? – спрашивает она, убирая руку.

– Зашел.

– Кто ты?

– Я первый спросил его имя.

Женщина поднимает руку и дает сигнал большим и указательным пальцами. Сейчас же восемь человек из группы становятся веером позади нее – четверо слева, четверо справа. Они окружают меня, не скрывая воинственных намерений.

– Имя? – произносит женщина.

Сначала я хочу солгать, но потом решаю, что в этом нет смысла.

– Эл Джири.

На лице женщины я читаю облегчение, как и на лицах всех остальных.

– Тебя ждут, – говорит она, потом поворачивается ко мне спиной, ища своего спарринг-партнера, и они продолжают бой.

Через несколько мгновений остальные шестнадцать присоединяются к ним.

Слегка ошарашенный, я смотрю на дерущихся.

– Кто меня ждет? – спрашиваю я. Нет ответа. Я сгребаю одного юнца и начинаю трясти его: – Кто, черт возьми?!

Он стремительно подносит к моему лицу руку со скрюченными пальцами. Мне приходится так же быстро дернуть головой, чтобы не быть ослепленным. Отбив его руку в сторону, я отпрыгиваю, чтобы контратаковать. Но он снова возвращается к своему учебному бою. Мне хочется врезать ему как следует, но это не имеет смысла. У них я не найду ответов. Лучше отправиться дальше и поискать в другом месте.

Обогнув дерущихся, я подхожу к двери в противоположном конце помещения. Ручка легко поворачивается. Бросив на группу парней и девушек последний озадаченный взгляд, я вхожу в ярко освещенный коридор и поспешно продвигаюсь вперед.

В стенах коридора я замечаю несколько дверей и по очереди захожу в каждую. Кладовые, снова коридоры, темные и пустые. Никаких признаков жизни. Наконец я подхожу к вращающимся дверям. Пройдя сквозь них, попадаю в кухню, где вижу нескольких мужчин и одну женщину, одетых, побритых наголо и татуированных точно так, как те, которые дерутся в тренировочном зале. Они в молчании трудятся около старинных печей, выпекая хлеб. Один из мужчин замечает меня и хмурится:

– Сюда нельзя входить!

Я игнорирую его слова и иду вперед. Мой взгляд замечает микроволновые печи, стоящие в углу, старую посуду, перемешанную с новой, три огромных холодильника вдоль стены и пару холодильников, стоящих отдельно. Мужчина с хмурым выражением лица направляется, чтобы остановить меня.

– Нельзя сюда входить, – повторяет он, на этот раз тихо, что предвещает драку.

Критически оценив повара, я понимаю, что он не менее опасен, чем те в пещере, если не более. Надо быть осторожным.

– Меня зовут Эл Джири, – негромко говорю я.

Он расслабляется:

– Мы вас ждем.

– Вы знаете, кто я?

– Эл Джири, – смеется он.

– Это все, что вы знаете?

Он кивает:

– Нам сказали, что вы придете.

– Кто сказал?

Он делает такое лицо, словно уверен, что я знаю ответ и просто проверяю его:

– Вероятно, тот же человек, который доставил вас сюда.

– И это?..

– Сами знаете, – усмехается он и возвращается к своему тесту, которое мешает довольно неловко. Мне кажется, что он больше похож на воина, чем на повара.

Некоторое время я наблюдаю за работой мужчин и женщин, потом спрашиваю повара, как его зовут.

– Рей, – говорит он.

– Рей, а дальше?

– Мы здесь пользуемся только именами.

Я захожу с другого бока:

– На сколько человек вы готовите еду?

– На восемнадцать человек фаланги 5С.

Это, вероятно, та группа, с которой я повстречался раньше.

– А сколько всего фалангистов?

– Не знаю.

– Вы к какой фаланге принадлежите?

– К 4А.

– Сколько человек в вашей группе?

– Восемнадцать – столько же, сколько и в остальных.

– А всего вас здесь сколько?

Он улыбается:

– Вы уже задавали мне похожий вопрос. Я по-прежнему этого не знаю.

– А кто знает?

Он пожимает плечами:

– Кобры.

– Кобры?

– Капитаны триумвиратов. В одном триумвирате три фаланги.

Он смешивает греческую и римскую терминологию, но я, не обращая на это внимания, делаю подсчеты. Восемнадцать умножить на три будет пятьдесят четыре. Если здесь имеется по крайней мере пять триумвиратов, тогда получается двести семьдесят, не считая Кобр.

– Откуда вы здесь появились? – спрашиваю я Рея.

Он качает головой:

– Мы не задаем подобные вопросы.

– Кто контролирует Кобр?

Тень раздражения падает на его лицо.

– У меня нет времени.

– С кем я должен говорить?

– Не знаю.

– Кто велел послать за мной?

– Никто. Нам просто сказали, что вы скоро придете, чтобы мы вам не мешали.

– Где я могу найти Кобр?

– У них есть собственные квартиры. Я не знаю где. Они приходят к нам, а не наоборот.

– Есть здесь какое-нибудь главное место для собраний?

Рей ведет меня к вращающимся дверям и указывает на дверь слева:

– Идите по этому коридору. Когда дойдете до третьей двери справа, сверните туда. Вы доберетесь до главного холла, хотя сомневаюсь, что сегодня там кто-то есть.

– Который час? – спрашиваю я.

– Без десяти четыре. Все или тренируются до шести, или на задании.

В последний раз я смотрел на свои часы в статуе Манко Капака, и они показывали без нескольких минут полдень. Прошло меньше времени, чем я думал. Я благодарю Рея за помощь. Он улыбается мне и возвращается в кухню. Я направляюсь к двери, потом разворачиваюсь, иду за Реем и прошу у него стакан воды. Пока он ходит за водой, я незаметно краду со стола нож и отправляюсь искать главный зал.

Рей правильно указал мне дорогу. Через несколько минут я уже стою у входа в огромную пещеру, которая мне знакома. Я был здесь десять лет назад по приглашению виллаков. Мало что изменилось с тех пор – стены украшены символами, много кроваво-красных изображений солнца. Огромный золотой медальон в виде солнца свисает с потолка над круглым каменным помостом, как в солярии Манко Капака, только больше. Должно быть, он футов сто пятьдесят в диаметре. В центре помоста расположены три трона. По окружности стоят стулья, на которых сидят привязанные к ним мумии. Между ними есть пустые пространства. Должно быть, священники поместили некоторых своих умерших предков в отделения солярия.

Я осторожно подхожу к платформе, внимательно изучаю тени в освещенной свечами пещере на наличие виллаков и Змей. Кроме меня, здесь никого нет. Я огибаю помост и, прижимая нож к боку, медленно продвигаюсь вперед, чувствуя свое одиночество и незащищенность.

– Вы нашли сюда дорогу раньше, чем я ожидал, – раздается голос сверху. Я поднимаю нож и безуспешно вглядываюсь в темноту, скрывающую потолок.

– Бросьте нож, – говорит голос, и я вижу падающую вниз веревку, – он вам не понадобится.

Какой-то человек быстро спускается вниз по веревке и по-кошачьи приземляется на помост, потом поворачивается ко мне и улыбается. Он старше всех остальных, кого я сегодня встретил здесь, – ему около тридцати. Бритая голова, на щеках вытатуированы голубые змеи, а на футболку надета кожаная куртка.

– Вы – Кобра? – спрашиваю я, не опуская ножа.

Он поднимает бровь:

– Быстро схватываете. Да. Я командую вторым триумвиратом. Знаете про них?

– Кое-что узнал. Сколько всего триумвиратов?

– Семь. Сейчас мы формируем восьмой.

Значит, у них почти четыреста человек в подчинении. Неудивительно, что Даверна так беспокоят Змеи.

– Кто руководит вами и финансирует вас?

Кобра улыбается:

– Не задавайте вопросов – не получите лжи в ответ. Пойдемте, мистер Джири, хозяин ждет.

Он протягивает мне конец веревки.

– Я не стану никуда подниматься, пока мне не скажут, что происходит, – говорю я.

Он пожимает плечами:

– Значит, будете сидеть здесь, пока не испортитесь.

– К кому вы меня ведете?

– Увидите, когда подниметесь туда.

– Это?.. – Я не могу заставить себя произнести имя.

Улыбка Кобры гаснет, и он дергает за канат. Поскольку у меня нет выбора, я начинаю подниматься вверх по канату, сопровождаемый Коброй, пока не оказываюсь на балконе. Оказавшись там, я поворачиваюсь и приставляю нож к горлу Кобры.

– Мне нужны ответы на мои вопросы, и немедленно, – рычу я, но он смеется в ответ:

– Убейте меня, если хотите, мистер Джири, но вы не узнаете от меня ничего. Здесь никто не боится смерти. Мы научены ее принимать.

Мне очень хочется перерезать ему горло, но это вряд ли приблизит меня к разгадке. Отступив, я даю ему возможность забраться, и он, пройдя платформу, направляется в другой туннель.

– Сколько здесь туннелей? – спрашиваю я, когда мы миновали еще несколько проходов.

– На этот вопрос я не мог бы ответить, даже если бы захотел, – говорит Кобра. – Я здесь уже шесть лет, и все еще нахожу новые лабиринты.

– Шесть лет – долгий срок, если проводить его под землей, – замечаю я.

– Да, – соглашается он, и в его голосе слышится нотка горечи.

– Эти туннели построили виллаки?

Он некоторое время думает, потом кивает.

– Они все еще их контролируют?

Щелкнув языком, он грозит мне пальцем. Мы минуем один туннель за другим, поворачивая под разными углами. Наконец подходим к двери, и Кобра останавливается:

– Мы пришли. Я вас покидаю. Дальше можете идти сами.

– Подождите, – останавливаю его я, – как вас зовут?

– У Кобр нет имен. В общепринятом смысле.

Он уходит.

Несколько мгновений я стою в растерянности, потом распахиваю дверь. Вхожу в короткий коридор, по обеим сторонам которого рядами лежат человеческие черепа, некоторые с клочьями мяса и кожи. Со всех срезаны макушки, а в отверстия вставлены свечи. Я не подвержен суеверным страхам, но даже у меня начинают трястись поджилки, пока я прохожу этот короткий промежуток до двери в противоположном конце коридора.

Стараясь избавиться от страха, я сосредоточиваю все внимание на двери. Открыв ее, делаю шаг вперед и оглядываюсь. Я нахожусь в комнате больших размеров, в одном углу которой стоит односпальная кровать, а в другом навалены ножи, различное оружие и цепи. Третий угол пуст. В четвертом стоит стол, украшенный человеческими костями – десятки их приколоты к ножкам и краю столешницы. За столом, повернувшись ко мне спиной, сидит человек. Он чем-то занят. Подойдя ближе, я заглядываю через его плечо – и вижу, что он выковыривает глаза из глазниц мертвой детской головы.

– Ты когда-нибудь убивал ребенка? – спрашивает он, не оборачиваясь.

– Нет, – выдыхаю я.

– Отличная забава.

На подобное заявление нет ответа. Глядя в сторону, я жду, чтобы он заговорил снова, что он тут же и делает:

– Знаешь, кто я?

– Я знаю, за кого вы себя выдаете.

Я чувствую, что он улыбается.

– Не доверяешь собственным глазам и ушам?

– Я знаю, как просто подделать человека. Сам делал это десять лет.

– Внешность – да. Но не голос, – возражает он. – Я много раз подслушивал, как ты говоришь. Ты никогда не мог овладеть моими приятными обертонами.

Он поворачивается и смотрит на меня. Так близко его нельзя не узнать. Лицо, глаза, даже змей можно скопировать, но это выражение абсолютного, ликующего, нечеловеческого зла – единственное в своем роде. Я никогда даже близко не повторял его и не верю, что кто-нибудь может это сделать.

– Мои приветствия, Эл, мой мальчик, – говорит Паукар Вами, потом протягивает руку и улыбается своей самой очаровательной улыбкой: – Не обнимешь своего доброго старого папочку?

Глава вторая
ПАПАША

– Но ты же мертв.

Обращенные к живому человеку, эти слова звучат смехотворно. Я сижу на краю кровати напротив своего отца, умершего десять лет назад.

– Нет, – говорит он, задумчиво вертя в руках детскую голову, – я был мертв и скоро снова умру, я это знаю, но в настоящее время я жив. – Он издает сдавленный смешок. – И возможно, это один из моих лучших дней.

– Где ты был? – спрашиваю я.

– В основном я был покойником. А последнее время нахожусь здесь, обучая моих мальчиков и девочек, как стать хорошими маленькими киллерами.

– Вербовал Змей?

– Некоторое количество, но большинство было доставлено священниками. Я – номинальный лидер, наемный убийца, который возвращается из могилы. Время от времени священники жестоко убивают меня на площади перед всеми Змеями, а потом снова воскрешают. Это производит сильнейшее впечатление на моих учеников. Кроме того, я произношу страстные речи и участвую в обучении. Время от времени сопровождаю какую-нибудь фалангу в набеге на верхний мир и снова упиваюсь дивными объятиями смерти.

– Ты убил людей Даверна и Тассо?

– Кое-кого из них. Об остальных позаботились Змеи.

Значит, Даверн был прав. Паукар Вами действительно убивал его людей. Просто это был не тот Вами, которого он подозревал.

– Этого я не понимаю. Ты же был Аюмарканом. Ты должен был умереть вместе с Кардиналом. Черт возьми, так оно и было! Каким образом ты вернулся обратно?

– Я не вернулся, – отвечает он, и глаза его темнеют, – меня вернули. – Он отбрасывает в сторону детскую голову, встает и потягивается.

Точно такой, каким я его помню. Не постарел ни на день. Он должен быть уже стариком, но время не легло тяжким бременем на его плечи. Он выглядит моложе, чем я.

– Здесь темнота. – Он дотрагивается пальцем до головы. – Память очень ослабла. Я знаю, что ты мой сын, мой первенец, но не могу вспомнить твою мать или то, как ты рос. Я смутно припоминаю, что десять лет назад мы работали вместе, но, хоть убей, не помню, почему пересеклись наши дороги и какую общую цель мы преследовали.

– Не помнишь Билла Кейси? – тихо спрашиваю я.

Он хмурится:

– Во сне иногда мне приходит это имя, не знаю почему. Кто он такой?

– Офицер полиции.

– Мой враг? Человек, которого я убил или который пытался убить меня?

Я молча качаю головой. Мне хочется думать, что он играет со мной, но по его глазам я вижу, что это не так. Он действительно не знает.

– Мы вернемся к Биллу, – бормочу я, стараясь успокоиться. От столь сюрреалистической встречи нетрудно и рехнуться. Но я должен оставаться в твердом уме и не торопить события. – Расскажи мне о себе… за последние десять лет… что произошло?

– Это долгая история.

– У нас есть время.

– Да. Больше, чем ты можешь представить. По крайней мере, у меня. – Он поглаживает змею на щеке точно так же, как я поглаживаю свою с тех пор, как сделал тату. – Десять лет назад я умер. Свои последние минуты я помню отчетливо. Ты был вместе со мной во Дворце. Я хотел остановить Кардинала, который намеревался покончить с собой, поскольку знал, что его жизнь связана с моей. Он создал меня. Мне было предопределено умереть вместе с ним. Я попытался остановить его, когда он собрался прыгнуть вниз, но не смог. Он прыгнул. Меня окутал зеленый туман. Мир стал меркнуть, потом наступила пустота. Я умер.

В его глазах гнев и замешательство.

– Это ты похитил Райми? – Я понимаю, что забегаю вперед, но мне безумно хочется узнать это.

Киллер качает головой:

– Здесь священники чисты – я не должен был причинять вред новому Кардиналу. Если бы я ослушался, наказанием стала бы смерть.

– Я думал, что ты можешь возрождаться после смерти.

– Как я уже сказал, я могу возродиться, но только с помощью виллаков. Если они решат не воскрешать, меня постигнет реальная смерть, без всяких камбэков. Я не боюсь конца – всегда считал смерть любовницей, а не врагом, – но не спешу попадать в ее объятия.

– Расскажи мне о процессе воскрешения. Как они вернули тебя? Это больно? Что ты помнишь о прошлом?

В его глазах я вижу холод.

– Прошло семь или восемь лет с того времени, когда меня оживили в первый раз. Я ничего не помню о предшествовавших месяцах, ведь смерть – это небытие. Я очнулся в темноте. В тот момент я ничего не мог вспомнить о своей предыдущей жизни. Я кричал, как новорожденный, инстинктивно понимая, что меня могло бы и не быть. В мой мир вошел свет. Я увидел людей в белых одеждах, с белыми глазами. Они ощупывали мое лицо своими пальцами. Я был связан, но вырывался изо всех сил и смог освободиться. Я убил трех из них. Когда я преследовал четвертого, мое зрение заволокло зеленым туманом, и я вернулся в небытие.

Через несколько месяцев они снова вернули меня. На этот раз память у меня сохранилась. Кроме того, я был более крепко закован. Через переводчика один священник сказал, что они освободят меня, но, если я не буду подчиняться их приказам, они снова меня уничтожат.

Я дал им слово, что буду вести себя хорошо. Священник и его компаньоны взяли меня на ознакомительное посещение в эти туннели. Они сказали, что собирают армию и бойцы этой армии станут моими подчиненными. Виллаки хотели, чтобы я стал их номинальным лидером. Священник сулил несметное богатство и невероятные возможности, если я соглашусь. Будучи рассудительным человеком, я дал ему высказаться до конца. Когда он закончил, я задушил его и кое-кого из присутствующих, взял одного заложника и пошел искать путь наверх. Но через несколько минут зеленая мгла снова окутала меня. Я мог только вопить от боли, когда мое тело расползалось на части и пустота забирала меня к себе.

Вами замолкает. Его левая рука крепко сжата. Костяшки пальцев побелели от напряжения.

– Существование – тюрьма, так думают священники. – Он усмехается. – Я живу по их правилам, подчиняюсь их прихотям. Можешь представить, как это унизительно?

– Просто сердце кровью обливается, – усмехаюсь я, думая о всех невинных душах, которые он загубил, и не нахожу в себе ни капли жалости.

Он пристально смотрит на меня, его губы приподнимаются, обнажая оскал зубов.

– Вероятно, ты считаешь это подходящим концом для твоего старого доброго папочки.

– Вообще-то – да.

Он скалит зубы в усмешке.

– Рано радуешься, это не конец, это только начало. Я вернулся в третий раз, твердо усвоив, что нельзя воевать против священников. Я делал то, что они приказывают, говорил с их наемниками, обещая им город. Я позволил им убить себя перед молодыми мужчинами и женщинами, чтобы зажечь благоговейный страх в их сердцах.

Надолго меня не оставляли в живых. Бывали долгие месяцы, когда они не нуждались во мне. В это время я оставался гнить в чистилище. Я боялся таких периодов, боялся, что они не вернут меня назад, но спорить не имело смысла. Поэтому я смирился со своей судьбой и стал ждать лучших времен. И теперь они уже почти настали.

Он пересекает комнату и, присев рядом, стискивает мое колено. В тусклом свете его зеленые глаза злобно сверкают.

– Они обещали мне свободу! Еще несколько месяцев, и я смогу бродить по миру, как делал раньше. Я снова стану смертным – больше не будет воскрешений из мертвых, и я смогу свободно жить и убивать в оставшийся мне срок.

– Ты веришь виллакам?

– Разумеется нет, – раздраженно бросает он, – но в данном случае они сдержат свое слово. Они поклялись на крови, а это для них священно. Если все пойдет хорошо и ты будешь делать то, что тебе говорят, то я…

– Минуточку, – останавливаю я его. – Какое я имею к этому отношение? У меня нет ни малейшего желания снова видеть тебя на улицах города. К чертовой матери семейные узы! Лично мне ты милее мертвый, чем живой, но без разбора отбирающий чужие жизни.

– Эл, мальчик мой, – он издает театральный стон, – зачем ты говоришь эти ужасные вещи? Разве не знаешь, как я люблю тебя? Ты разбиваешь мое сердце.

– Чушь собачья, – хмыкаю я. – Лучше скажи, что надо делать, чтобы помочь тебе выйти на свободу?

Глаза Вами сужаются.

– Я не помню, чтобы ты раньше вел себя так неуважительно.

– Десять лет назад я нуждался в тебе, но никогда не испытывал к тебе ничего, кроме отвращения. Ты это отлично знал, да и сейчас, я уверен, прекрасно помнишь. Так что перестань играть в свои игры и выкладывай все начистоту.

– Очень хорошо, – хмыкает Вами, – виллаки хотят, чтобы ты…

Входная дверь открывается, и входит виллак, прижимая к груди кривой кинжал. Внутри меня поднимается волна ненависти, и я бросаюсь к нему, чтобы вырвать нож и выпустить ему кишки. Мой отец с силой отталкивает меня, потом качает головой:

– Сядь, Эл, мой мальчик, или я отдеру тебя ремнем.

– Можешь пресмыкаться перед этими ублюдками, – ору я, – но я не стану этого делать. Дай мне уйти, или я…

– Я уже душил тебя сегодня, – говорит он спокойно, – если надо будет, задушу до конца.

Тихая угроза в его голосе заставляет меня остановиться. Последние десять лет я никого не боялся. Но, очутившись лицом к лицу с человеком, которого так долго копировал, я получаю напоминание, что он гораздо более жесток и неумолим. Я неплохо его изображал, но сейчас все происходит в реальности. Он гораздо более бессердечен, чем я смогу когда-либо стать. Противоречить ему глупо. Снова опускаясь на кровать, я молча наблюдаю за тем, как мой отец разговаривает со священником, и не вмешиваюсь.

– Добро пожаловать, о, мудрое и слепое, как крот, святейшество, – приветствует Вами своего посетителя. В его насмешливом голосе чувствуется напряженность. Смерть действительно ужасная штука, и ее угроза заставляет голос Паукара Вами дрожать. Виллак ничего не говорит, он молча протягивает нож. Киллер послушно берет его. – Кого вы повелите мне убить, о, не следящий за модой господин? – Священник слабо улыбается и указывает на грудь киллера. Губы Вами сжимаются. – Нет!

Виллак что-то резко произносит на своем непонятном языке и снова указывает на грудь Вами. Наемный убийца делает гримасу и смотрит на меня.

– Видишь, что мне приходится терпеть? – вздыхает он, потом приставляет острие кинжала к точке под сердцем и вонзает его по самую рукоятку. Искривленный клинок идет вверх по мере погружения. Вами хрипит от боли, падает на пол, бьется в конвульсиях и… умирает.

Когда грудь моего отца опускается и свет уходит из его глаз, виллак делает шаг вперед и ногой поворачивает голову трупа набок, чтобы глаза его смотрели в сторону.