Текст книги "Город Змей"

Автор книги: Даррен Шэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Борясь с желанием броситься к двери и начать колотить в нее, я остаюсь на месте, с ужасом ожидая, что будет дальше. Глядя на фигуру, поднимающуюся по ступенькам, я первым делом понимаю, что это женщина, высокая, с темной кожей и длинными черными волосами. Потом до меня доходит, что она обнажена.

Когда все это вместе вторгается в мое сознание, его пронзает еще более невероятная догадка.

– Ама? – хрипло говорю я.

Ее голова поднимается вверх, взгляд устремляется на меня, но она молчит.

– Ама, – умоляюще повторяю я и, шатаясь, делаю шаг вперед.

Ама Ситува была любовью всей моей жизни, женщиной, которую Кардинал создал для меня. Мы могли быть вместе много лет, но я принес ее в жертву. Часть цены я заплатил, согласившись на эту демоническую сделку.

Ама подносит палец к губам и произносит «шшш». Я стою как вкопанный и смотрю на нее. Мне хочется плакать, но я забыл, как это делать. Она протягивает мне руку ладонью вверх. В страхе я отрицательно трясу головой. Она складывает пальцы лодочкой и жестом зовет меня, ободряюще улыбаясь. Я дрожу, боясь того, что может случиться, если я возьму ее руку, и в ужасе оттого, что будет, если я этого не сделаю. Наконец дотрагиваюсь пальцами до ее руки. Она сжимает их, потом поворачивается и начинает спускаться по ступенькам. Я колеблюсь, стоя наверху – внизу совсем темно и ничего не видно, – но она снова сжимает мою руку и кивает, как бы говоря, что никакой опасности нет. Я знаю, что мне не следует идти за ней. Это безумие – отдавать свою жизнь в руки обнаженного привидения, но я ничего не могу с собой поделать. Разум покинул меня. Духи прошлого предъявили на меня права.

Держась за Аму, я следую за ней по лестнице в неизведанное, лишь смутно сознавая, что гроб, скользя, встал обратно на свое место над моей головой, погрузив нас в полную и всеохватывающую темноту.

Часть вторая
Наемный убийца

Глава первая
ВО ИМЯ ОТЦА

Мой отец был демон. Он убил тысячи людей, порочных и праведных, невинных и виновных – для него это не имело значения. Паукар Вами был высок, черен, как сердце дьявола, с бритой головой, невероятными зелеными глазами и цветными татуировками в виде змей, спускающихся по щекам и встречающихся под нижней губой. Он убивал людей из удовольствия и ради наживы. Он жил лишь с одной целью – уничтожать. Десять лет назад он был стерт с лица земли, и его уникальная порочность ушла вместе с ним.

В перерывах между убийствами Вами произвел на свет целую кучу детей. Я был его первенцем. Последние десять лет я провел в попытках возродить извращенное наследие своего отца. Я стал его живой тенью. Тенью убийцы, смертью для всех, кто вставал у меня на пути.

Меня зовут Эл Джири.

Зовите меня Паукар Вами.

Пятница, 23:00. Я следую по пятам Бэзила Коллинсона с раннего вечера. Если этот подонок не отклонится от своего расписания, он должен выкатиться из казино мадам Лак вскоре после полуночи и отправиться в клуб. Там-то он и умрет.

Бэзил плохой игрок, но он никогда не спускает больше тысячи за один раз. В этом он осторожен. Любит поддерживать порядок в своей жизни. Постоянно одет в один и тот же элегантный костюм. Заботится о жене и детях, скрывает от них истинную природу своего бизнеса. Отрезает кусок от своих прибылей всем нужным людям. Выпивает с влиятельными полицейскими чинами и судьями. Даже платит налоги вовремя и в полном объеме.

Единственная слабость Бэзила – это неистовое влечение к женщинам, которые у него работают. В любое время в его списке имеются от пятнадцати до двадцати леди. Он заботится, чтобы им хорошо платили, и время от времени приглашает одну из них на уикэнд. Там он сбрасывает с себя маску, напивается и подвергает свою жертву всевозможным мучениям и насилию. Чаще всего они уползают еле живые залечивать раны и ушибы, но иногда ему приходится отвозить их в больницу, и я помню по крайней мере два случая, когда нанесенные побои оказались смертельны.

Сутенеры не задевают моих чувств – живи сам и дай жить другим, – но убийцы – совсем другое дело. Мой мотоцикл припаркован наготове у черного хода в казино, если он мне вдруг понадобится, хотя я в этом сильно сомневаюсь. Обычно Коллинсон, когда хочет играть, идет в ближайший клуб. Я жду его появления в квартире на четвертом этаже здания, расположенного напротив казино. Она принадлежит парню по имени Джордж Адамс. Он работает по ночам и живет один. Он никогда не узнает, что я бываю там. Выслеживая жертву, я предпочитаю не пользоваться съемной квартирой.

Полночь наступает и проходит. Воздух пропитан злыми ритмами музыки типа «пошло оно все на хер!», порочным смехом, пьяными приветствиями и насмешками, ревом такси и случайными перестрелками. Город отрывается. С недавних пор участились беспорядки. Стычки между бандами, уличный разгул, нападения на полицию. Дело в том, что Кардинал Мк II исчез. Если это правда, то это плохая новость. Я не испытываю никакой симпатии к преемнику Дорака, но он, по крайней мере, объединял всех. Если он убит или похищен, в городе начнутся беспорядки и улицы зальют потоки крови.

Бэзил Коллинсон выходит через сводчатые сверкающие двери заведения мадам Лак. Я смотрю на часы. 1:23. Позже, чем обычно. Вероятно, попал в полосу везения. Я выхожу из комнаты осторожно, заботясь о том, чтобы не оставить следов, бесшумно спускаюсь по лестнице и иду за Бэзилом, который поворачивает за угол в конце улицы. Он один, что уже является удачей. Попутчик осложнил бы задачу. Теперь остается всего лишь выбрать подходящий момент для удара. Прижимаясь к стенам, переступая через осколки битого стекла, я следую по пятам за Коллинсоном, невидимый и неслышимый сын сумерек. Бредущая впереди добыча мурлыкает что-то и щелкает пальцами в такт мелодии. Скорее всего, он не услышал бы меня, даже если бы не был так погружен в себя. Все-таки девять лет практики. Только очень редкая жертва видит или слышит мое приближение. Для остальных я материализуюсь из ночного воздуха, как некое чудище из детских кошмаров.

Бэзил поворачивает на Ходжсон-стрит и устремляется к клубу «Трудный случай» – ретро в стиле 90-х. Ему придется сделать крюк по Стайн-авеню. Она всегда плохо освещена. За несколько последних ночей вандалы разбили два фонаря. Здесь я его и прикончу.

Я достаточно близко подбираюсь к Бэзилу, чтобы разобрать, какой мотивчик он мурлычет. Песня Дилана «Как катящийся камень». Хорошая песня, и он очень мило напевает ее, но я не слушаю. Не могу позволить себе думать о нем, как о человеке. Он сутенер, убийца – короче, добыча. Я – Паукар Вами, сам себя назначивший палачом. У меня нет милосердия. И на хрен мне сдалось его пение.

Коллинсон повернул на темную Стайн-авеню. Я набираю скорость, поглаживаю покрытый лаком человеческий палец, висящий на цепочке у меня на шее, и бесшумно подкрадываюсь к нему, вытащив из-за пояса длинный кривой нож. Он остро заточен. Я не дам ему шансов. Убийство стремно, если вы не укладываете вашу жертву с одного удара.

В последний момент Бэзил что-то чувствует. Он начинает поворачиваться, но уже слишком поздно. Я взмахиваю ножом и, шипя, как камышовый кот, которым я становлюсь в мгновения убийства, молниеносно провожу по его горлу от уха до уха, используя инерцию дернувшейся головы, чтобы глубже всадить лезвие в плоть.

Бэзил умирает раньше, чем ударяется о землю, хотя ему нужно время, чтобы понять это. Он дергается в конвульсиях, кровь фонтаном бьет из перерезанного горла. Я отстраняюсь от струи, позволив стене принять этот теплый фонтан, и бесстрастно наблюдаю, как постепенно замирают его руки и ноги. Когда он затихает и поток крови становится спокойной струйкой, я делаю шаг вперед и приседаю. Я действую быстро. На мне одноразовые пластиковые перчатки. Я погружаю указательный палец в лужу крови, которая растекается вокруг его головы, расстегиваю ему рубашку на груди и наскоро пишу на ней, несколько раз обмакивая палец в кровь: «Вот что случается с сутенерами, которые плохо обращаются со своими женщинами. П.В.».

Закончив, я закрываю глаза Бэзила Коллинсона и произношу над ним молчаливую молитву: «Этот сукин сын – твой, Господи. Делай с ним все, что захочешь. Только не присылай его обратно». Я делаю это непроизвольно. Бормочу подобные слова над многими из тех, кого убил. Сила привычки, которую я никогда не старался побороть, хотя следовало бы это сделать – теряются секунды.

Встав, проверяю, не видел ли кто меня, потом растворяюсь в тени домов и деревьев. Как обычно, они принимают меня, и вскоре я становлюсь невидимкой для всех, кроме самого города.

Я просыпаюсь рано, еще нет семи. Я бы с удовольствием придавил еще пару часиков, но, раз уж проснулся, нет смысла снова пытаться заснуть. Лучше встать и заняться ежедневными делами, чем лежать и думать о Коллинсоне и других жизнях, которые я отнял. Я могу примириться с жизнью, которую веду, когда я активен (когда я Паукар Вами), но если я расслабляюсь и предаюсь размышлениям, на меня находят сомнения, и эти сомнения могут прикончить, если дать им волю. Я должен постоянно действовать. От этого зависит мое душевное равновесие.

Погода стоит более жаркая, чем обычно в это время года, но сегодня утром меня пробирает холод, и я начинаю с нескольких отжиманий из упора, чтобы согреться. Отжимаюсь не менее трех сотен раз, и только тогда появляются первые капельки пота. В последние десять лет я постоянно тренируюсь. Приблизительно шесть часов сна каждый день, пара часов – на еду, умывание, уборку и хождение по магазинам, остальное – разработка планов и прочесывание улиц. Никакого свободного времени. Я не читаю, не смотрю телевизор, не слушаю радио. Иногда сую нос в газеты, хожу в библиотеки для исследований и просматриваю компьютерные файлы в поисках нужных сведений. В остальное время нахожусь в постоянном движении, в бесконечном действии, думаю только о сложных задачах, которые должен решить.

Я заканчиваю отжиматься и перехожу к упражнениям на пресс. Я нахожусь в прекрасной форме для человека, которому скоро стукнет пятьдесят. Иначе нельзя. Улицы расправляются со слабыми. Я должен быть сильнее тех, за кем охочусь и кого убиваю.

Мои глаза останавливаются на фото, висящем на стене около моей кровати. Моя квартирка невелика – спальня, гостиная, кухонька и ванная. Старые обои – они были такими еще во времена моей молодости. В жаркую погоду от запаха из переулка можно задохнуться. Но это мой дом. Значит, я не заслужил ничего лучшего и не стремлюсь к этому.

На фото полицейский в увольнении отечески обнимает за плечи молодую начинающую актрису. Они лучезарно улыбаются в объектив. Я любил их обоих, правда, по-разному, и возненавидел больше, чем любил. Женщина умерла прежде, чем я стал Паукаром Вами. Мужчина пропал без вести, считается мертвым, но я полагаю, что он все еще жив. Моя единственная цель в жизни – найти его, приставить дуло к его виску и вышибить мозги. Этот день положит конец убийствам и, вероятно, мне самому. Но до того я буду играть роль своего отца и без отдыха бродить по этим улицам – охотясь, убивая, выслеживая.

Начинаю повороты головы. Каждый раз, как подбородок касается груди, я шепчу слово или короткое предложение:

– Я – Паукар Вами. Сейчас – вечер. Он – мой. Никакого отдыха. Пока он не. Умрет.

Он – Билл Кейси. Коп, который погубил меня, отнял все, что я имел, сделав бледной тенью моего жестокого отца. У меня есть левый мизинец Билла – талисман, который я ношу на шее. В один прекрасный день, если он все еще жив, я получу и все остальное.

Я думаю о Билле и Паукаре Вами каждый день и каждый час. Даже когда я выслеживаю жертву, они на первом месте в моих мыслях. Всем, что у меня есть, я обязан им. Все, что я делаю, – это мой ответ преисподней, сотворившей их.

Вами был моим отцом – легендарным серийным киллером, любимцем Кардинала. Животным, которое мучило и убивало, чтобы приятно провести время. Где-то на дороге жизни пути отца и Билла Кейси пересеклись. Я не знаю, что именно Вами сделал Биллу, но предполагаю, что он жестоко расправился с кем-то, близким ему. И это сорвало Биллу крышу. Он поклялся отомстить и проводил месяцы, замышляя какое-нибудь необыкновенное возмездие. Подружившись со мной, когда я был еще ребенком, он руководил мною большую часть моей жизни, постоянно держал рядом с собой только для того, чтобы, когда придет время, избавить меня от всего, чем я дорожил, безжалостно убив тех, кто близок мне, и возложив всю вину на Вами в безумной вере, что я подниму оружие против своего отца и убью его.

Но пришло время, я разоблачил Билла и выступил против него. Когда я спросил, почему он не убил Вами сам, он заговорил об идеальной справедливости. Тогда это не имело для меня смысла и с течением времени не стало понятнее. Если я не найду Билла и не вытрясу из него правду, я сомневаюсь, что когда-либо узнаю об этой идеальной справедливости.

Я заканчиваю повороты головы, делаю несколько глубоких вдохов, потом иду в кухоньку, чтобы приготовить завтрак. Простая еда – подсушенный зерновой хлеб, тост, кусок холодного мяса. Пища меня не интересует. Я ем, чтобы поддержать свое тело. Это топливо. Без него я остановлюсь. А остановка – это то, чего я не могу себе позволить до тех пор, пока голова Кейси не очутится передо мной на блюде.

Но если он действительно погиб от взрыва, который сам подстроил, взрыва, который обезобразил шрамами и опалил мое тело и разнес его в пыль? Тогда я буду заниматься этим делом до тех пор, пока не стану старым и сморщенным и не погибну на этих кровавых улицах, с которыми сроднился. В любом случае, отдыха не будет. Для грешников, во всяком случае.

Когда-то я был алкоголиком. В месяцы, полные кошмаров, после ужасного разоблачения Билла я практически посвятил себя бутылке. Это казалось мне самым простым выходом. Я часто жалею, что не пошел дальше по этому пути. Но я не сдавался, и постепенно у меня возник этот план.

Мой отец не был смертным человеком. Первый Кардинал, Фердинанд Дорак, говорил, что он создал Паукара Вами из ничего с помощью слепых инкских священников, которые веками управляли этим городом. Он утверждал, что создал и других Аюмарканов. Если же он уничтожал одно из своих творений, зеленый туман незаметно окутывал город, проникал в мозги его жителей и стирал память об уже не существующем человеке.

Не знаю, говорил ли Кардинал правду, но в Вами и остальных было что-то сверхъестественное. Я – единственный, кто помнит Аюмарканов. Когда Кардинал умер, те, которые оставались, исчезли вместе с памятью о себе, за исключением Вами, легенда о котором смутно продолжала жить.

Мой план состоял в том, чтобы воссоздать серийного убийцу и таким образом выманить Билла из его убежища. Поскольку Билл посвятил большую часть своей жизни уничтожению ненавистного Паукара Вами, я полагал, что он не сможет остановиться и станет продолжать свое неотступное преследование, даже если больше не уверен, за кем именно охотится. После смерти Кардинала и исчезновения Вами Биллу некого стало преследовать, поэтому не было поводов выходить из укрытия.

И я предоставил ему этот повод.

Запив еду полпинтой молока, я иду в маленькую ванную комнату. Мою руки и разглядываю свое отражение в зеркале. У меня темная кожа, как у моего отца, я вообще очень похож на него внешне. Главные различия – Вами был бритым, с зелеными глазами и яркими многоцветными тату с изображением извивающихся змей, по одной на каждой щеке, причем их головы смыкались под нижней губой.

Я начал с волос. С помощью ножниц и бритвы избавился от них. Для глаз – зеленые контактные линзы. Затем тату (которые очень кстати скрыли шрамы на лице). Потребовалось время, чтобы найти мастера тату, способного воспроизвести соответствующий змеиный дизайн, и несколько длительных, болезненных сеансов, чтобы нанести чернилами мельчайшие спирали и завитки, но наконец все было сделано, и я стал выглядеть точь-в-точь как Паукар Вами, вплоть до кожаной куртки и мотоцикла, без которых его нельзя было представить.

Осталось лишь начать убивать.

Я вынимал контактные линзы каждую ночь, перед тем как лечь спать, но теперь я оставляю их, не заботясь о том вреде, который это может нанести глазам. Они помогают мне поддерживать себя в тонусе. Эти маленькие детали стали моей второй натурой. Так и должно быть, если маскировка сработает, если я действительно стану киллером, которого стремлюсь имитировать, и выманю своего мучителя из укрытия.

Я понял, что недостаточно выглядеть как Паукар Вами. Надо было стать им, действовать так, как он. Надо было убивать. Сначала, когда это сумасшествие только овладело мною, я решил убивать без разбора. Мир был жесток ко мне, и я решил отвечать ему тем же. Я воображал, как устраиваю жестокую резню. Я дошел до того, что однажды тайно последовал за выбранной наугад женщиной до ее дома, пробрался туда ночью, когда она спала, и приставил нож к нежной коже ее горла.

Дальше я не пошел. После долгих колебаний я убрался из ее дома, не пролив крови, в изумлении, как близок был к реальному злу. Если бы я убил ее, то действительно стал бы моим отцом и со временем наверняка оставил бы мысли о мести и полностью увяз в пороке.

Вместо этого я бросился домой, стеная, и плача, и моля о смерти. Я едва не покончил с собой в те тяжелые часы, но лезвие, которое дрогнуло у женского горла, не могло посягнуть на мое собственное.

Через несколько дней, между приступами гнева и угрызений совести, я изменил свой план. Я не мог заставить себя убить невиновного, однако по опыту знал, что в состоянии расправиться с виновным. Я убивал в годы службы у Кардинала, в качестве одного из его гвардейцев, и когда был предан женщиной в союзе с Биллом и виллаками. Этот город полон преступников, заслуживших смерть. Я оставлю невинных в покое и обращу свои взоры на негодяев…

Выйдя из ванной, я насухо вытираю руки, ложусь на пол и в наказание начинаю активно отжиматься, думая: «Робот, робот, робот». Эл Джири устало скалится, когда я делаю сто отжиманий. Паукар Вами облизывает губы и просит еще. Его желание удовлетворяется. Двести. Триста. Четы…

«Новый Мунстер Отель». 14:00. Три комнаты на первом этаже, забитые торговцами книг и покупателями. Длинные столы, переполненные первыми изданиями и редкими книгами. Очень мало популярной и бульварной литературы – это ярмарка для серьезных коллекционеров. Большая часть клиентуры – мужчины средних лет в официальных костюмах. Очень мало покупок наличными. В эти дни все делается с помощью кредитных карт.

Я незаметно смешиваюсь с богатыми покупателями, когда они виляют хвостом над книгами, обсуждая тиражи, состояние книг и цены. Они также достаточно много говорят о других ярмарках. Безусловно, Париж – место, которое стоит посетить, удивительные находки поджидают на пыльных полках тех, кто готов их увидеть. Они вообще не замечают меня, думая – если они вообще что-то думают на эту тему, – что я один из охранников.

Я снял контактные линзы, замазал тату жидкой пудрой и надел густой курчавый черный парик. Поношенный, но вполне приличный пиджак. Начищенные ботинки. Иногда лучше ездить за границу под именем Эла Джири. Эти люди разбежались бы в ужасе при виде моего ночного лица.

Я был на множестве ярмарок за эти годы и регулярно посещаю все книжные магазины в городе. Больше всего на свете Билл любил книги. У него имелась обширная коллекция первых изданий, коллекция, которую многие из присутствующих с удовольствием бы украли или бы даже убили за нее. Когда десять лет назад он исчез, то забрал с собой книги. Вот почему я решил, что он, скорее всего, жив. Билл часто говорил, что ему все равно, что станет с его книгами после его смерти. Поскольку он нашел время тайно их вынести прежде, чем взорвал свой дом, я сделал вывод, что это произошло потому, что его жизнь еще не закончилась.

На самом деле я не ожидаю, что Билл покажет свою физиономию на такой ярмарке, как эта. Однако все равно сюда прихожу, чтобы общаться, наблюдать, ожидать. Эти люди много ездят, некоторые прибыли из отдаленных городов и стран только для того, чтобы несколько часов расхаживать здесь в поисках нужной книги, они стремятся узнать или знают всех внутри своего узкого круга для избранных. Может, кто-то из них сталкивался с Биллом или знает кого-нибудь, кто с ним знаком, и я случайно услышу об этом из их разговоров. Тоненькая соломинка, но если вы находитесь в таком безвыходном положении, как я, вы ухватитесь за что угодно.

Я провожу четыре часа в душных, гудящих, как улей, комнатах, медленно прохаживаясь, подслушивая, изучая лица. Я не задаю вопросов сотрудникам ярмарки – в самом начале я пытался это делать, но только вызывал подозрения, – хотя иногда останавливаюсь у скучных столов, заваленных книгами, которым Билл отдавал предпочтение (Стейнбек, Хемингуэй, Диккенс), и медлю несколько минут, побуждая скучающего владельца начать разговор. В подобных случаях я как бы между прочим завожу разговор о своем старом друге: «Билл Кейси. Полицейское управление. Имеет полное собрание первых изданий Хемингуэя» – и смотрю на их реакцию. Некоторые его припоминают, но все считают, что он умер при взрыве. Никто не слышал о нем за последние десять лет.

Когда ярмарка подходит к концу, я удаляюсь. Я не чувствую разочарования, скорее уныние. Именно в такие моменты я понимаю, как слепо тычусь повсюду в поисках старого друга. У него есть целый мир, чтобы спрятаться, а у меня нет никаких зацепок, где его искать. Вероятность, что я найду его, ничтожно мала. Если бы я находился под властью своих чувств, то прекратил бы все попытки. Но я не нахожусь. Во всяком случае, последние десять лет. Так что буду продолжать, как бесчувственное, упрямое, упертое животное, которым я и являюсь.

Город – старый, неряшливый, встревоженный зверюга. Основанный индейцами, он строился веками инкскими священниками, бежавшими от конкистадоров. Они правят тайно, из темноты, что, возможно, объясняет, почему город производит такое мрачное впечатление. Здесь процветает хаос, над созданием которого потрудились виллаки, которые распределяют власть между различными бандами, натравливая черных на белых, итальянцев на испанцев, ирландцев – на всех, кто попался под руку. Бандами правят законы улицы, но эти законы могут внезапно резко измениться по воле священников.

Последний уик-энд был особенно бурным. Главные стычки происходили на северо-западе между клуксерами и гвардейцами. Клуксеры – это последователи Ку-клукс-клана, предводительствуемые Эженом Даверном, парнем, который является владельцем клуба «Крутые Кошечки». Пять лет назад я бы сказал, что Даверн рехнулся, если думает, что сможет победить гвардейцев. Но власть утекает сквозь пальцы нового Кардинала. Индивидуалы открыто ему не повинуются, а он не собирается закручивать гайки. На улицах сложилось мнение, что Капак Райми слаб, не держит руку на пульсе города. Восстания можно было ждать уже давно.

Даверн и его клуксеры – это только начало. Я ненавижу этих ку-клукс-клановских сукиных детей и немало уничтожил их за эти десять лет, но они могущественная сила, а Даверн сильный лидер. Я сомневаюсь, что они могут в одиночку победить гвардейцев, но если взбунтуются другие банды и войска Райми будут расколоты, они смогут с ними справиться.

За уик-энд противостояние усилилось. Теперь, похоже, Райми больше не командует парадом. Кто-то говорит, что его убили, другие – что он ушел в отставку, тем более что исчез он при загадочных обстоятельствах. Что бы ни случилось на самом деле, он больше не находится во Дворце. Не знаю, кто теперь всем заправляет, но я ему не завидую. Город переживает свой самый сильный взрыв беспорядков со времен расовых волнений, происходивших несколько десятилетий назад. И мне жаль того глупца, который попытается навести здесь порядок.

Уже наступает утро понедельника, а я – на ногах с вечера субботы, не считая нескольких часов сна. Хотя большая часть проблем сосредоточена на северо-западе, их отголоски расходятся повсюду. Эжен Даверн смог убедить клуксеров избавиться от многих символов – например, от белых капюшонов и пылающих крестов, – но леопарды не могут поменять свои пятна. Если они одержат победу над гвардейцами и захватят северо-запад, следующей их целью может стать восток, который сейчас находится в подчинении черных.

Люди в этой части города сильно раздражены, и эта раздраженность во время уик-энда вылилась в уличные беспорядки. Банды борются за расширение границ своего влияния и вербуют новых людей, готовясь к войне, которая, по их мнению, должна скоро разразиться. Уличные бандиты безнаказанно нападают сзади, под шумок стараясь сделать свои делишки до того, как начнется самосуд. Когда один из офицеров брякнул в интервью по радио, что захват власти клуксерами стал бы судьбоносным событием, полицейский участок был захвачен. Город не взорвался – гвардейцы все еще обладают властью, которая сдерживает остальных, и много делают, чтобы сохранить мирное сосуществование, – но взрыв не за горами. Если Даверн сможет выбить гвардейцев с северо-запада, надо ждать взрыва.

Я провел уик-энд, делая все возможное, чтобы не дать разрастись этому локальному конфликту. Меня знают и боятся во всей восточной части города. Я – Черный Ангел… Мистер Фантазия… Акула. Я убиваю без жалости (очень немногие знают, что я только казню виновных и мщу за смерть невинных). Я – творение ночи, сын теней. Жестокий. Непреклонный.

Пользуясь своей репутацией, я неотрывно патрулировал улицы, разгоняя стычки и сборища, иногда вмешиваясь в них, а чаще просто показывая свою татуированную физиономию и угрожающе кашляя. Я знаю, мне не следовало во все это вмешиваться, поскольку моему отцу никогда не было никакого дела до благополучия остальных. Чтобы действительно стать им, я должен сосредоточиться только на убийствах. Паукар Вами просто тащился от запаха крови. Глупо позиционировать себя как члена «комитета бдительности». Надо просто оставить восток бандам и отойти в сторону.

Но я здесь вырос. Этот народ мой. Несмотря на то что у меня мало друзей и пересекаюсь я с местными как можно реже, я чувствую с ними некую общность. Во мне мало осталось от прежнего Эла Джири, но еще достаточно, чтобы между казнями стараться сделать все, что в моих силах, чтобы помочь людям.

Понедельник, 22:00. Мне удалось урвать несколько часов для сна, и я чувствую себя гораздо свежее. Я изменил свою внешность и стал Элом Джири на время хождения по магазинам. Я всегда гримируюсь, когда собираюсь побродить по улицам. Снимаю контактные линзы, надеваю парик, наношу на щеки грим телесного цвета и вешаю в шкаф кожаную куртку. Теперь я неузнаваем.

Наскоро пообедав, я снова снял парик, стер грим со щек, вставил контактные линзы на прежнее место и отправился на улицы, выскользнув в темный переулок через пожарный выход, как всегда делаю в образе Паукара Вами, чтобы меня не заметили соседи. Я прошелся по самым проблемным местам – там все тихо, хотя я не уверен, что это спокойствие продлится долго, – увидел, что в моем присутствии нет необходимости, и вернулся к своему прежнему занятию – наводить ужас.

Я ищу гомосексуала-насильника. За три месяца он совершил четыре нападения. Жестоко насиловал свои жертвы – молоденьких юношей, потом убивал их ударом в сердце ножом для колки льда. Жестокий изувер. Более чем достойный медленной смерти, которая ему предстоит, когда я доберусь до него.

Но, несмотря на весь этот ужас, слабый остаток человечности внутри меня нашептывает, что оправданий убийству нет. Несмотря на то что люди, которых я убиваю, гнусные подонки, у них есть право быть судимыми по закону. Я делаю свое дело, не имея никаких иллюзий, то, что я совершаю, неправильно, несправедливо, аморально. Если существует загробная жизнь и Господня кара, меня ждет суровое наказание. В цивилизованном обществе не должно быть места для подобных членов «комитета бдительности». Ведь я сам не лучше тех, кого убиваю. Если уж на то пошло, я хуже их, поскольку понимаю, что творю неправедный суд.

Я сворачиваю на улицу Циклонов, держась в тени, поглядываю вокруг, выжидаю, сливаюсь с ночью. Большинство зданий в восточной части города построено в 1950-е. Старые, потрепанные, уродливые, многие находятся в состоянии медленного разрушения. Весь этот нищий и убогий район надо давно снести. Но во мраке ночи крошащаяся кирпичная кладка, заколоченные и разбитые окна и заваленные мусором улицы кажутся милыми и уютными. Темнота идет этому городу.

Насильник каждый раз нападает в другом месте и не имеет определенного почерка. Но все преступления происходят в восточной части города между десятью вечера и полночью. Я охочусь за ним с тех пор, как была обнаружена его вторая жертва, совмещая охоту с другими делами, прочесывая подходящие переулки, пустынные и плохо освещенные. Удача обязательно улыбнется мне, однако, исходя из опыта, я знаю, что удача приходит к тем, кто прикладывает для этого усилия. Я не всегда добираюсь до своей жертвы – мешают конные полицейские, – но немногие ускользают от меня, когда я иду по их следу.

Улицы в основном пустынны. По понедельникам, как правило, бывает тихо, особенно после такого уик-энда. Я уже начинаю думать, что пора отправляться домой, но, зайдя в глухой переулок, замечаю впереди две фигуры, причем одна лежит на земле, пытается сопротивляться и издает тихие стоны, а вторая сидит сверху, движется толчками и пыхтит.

Я прижимаюсь к сырой, покрытой мхом стене и бесшумно крадусь к ним. Я не делаю поспешных выводов – хотя это очень похоже на изнасилование, – поскольку иногда наталкивался на парочки, слившиеся в яростном, но вполне согласованном сношении. Тем не менее я вытаскиваю нож, чтобы быть готовым к худшему.

Наконец я приближаюсь к ним. Фигура на земле – это парнишка лет четырнадцати или пятнадцати с кляпом во рту и окровавленной головой. Брюки порваны и спущены до лодыжек. Мужчина, который лежит у него на спине, жестоко бьет его, шипит и тычет в него свой пенис. Не думаю, что он уже достиг цели, а также больше не предполагаю, что это происходит по взаимному согласию. Я видел мазохистов и в худшем положении, но никогда не наблюдал такого откровенного ужаса в их глазах, какой я вижу в глазах этого парня.

– Заканчивай, – говорю я тихо и отступаю от стены, прижимая нож к боку так, что насильник его не видит.

Он замирает в испуге, потом отскакивает от парня и поворачивается ко мне лицом. На нем темная шерстяная шапка, надвинутая на уши и лоб. Большая нескладная куртка распахнута. Ширинка брюк расстегнута. Затвердевший пенис направлен на меня, как кинжал.

– Ублюдок! – рычит насильник. Он шарит за спиной парня и хватает короткий, остро заточенный нож для колки льда – что ж, теперь он мой!