Текст книги "Мое кудрявое нечто (СИ)"
Автор книги: Дана Райт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)
Молчание, Коршун, только молчание!
– Я буду папой!
Нет, молчание не мое, определенно.
– Что? – выпученные глаза друга не могут даже моргнуть от моих слов.
– У меня будет птенец!
Моя рука дрожит и я долго пытаюсь засунуть мобильник друга обратно в его карман, но не могу взять себя в руки и роняю его на асфальт. Аппарат приземляется в аккурат рядом с моим, уже развалившимся. Леха даже бровью не ведет, выжигая во мне дыру. Странным, осипшим голосом, передаю ему слова Тины.
Минут на пять замолкаем, пялимся на море. Я желаю руками сжать парапет так, чтобы забрать с собой его кусочек, пусть он мне напоминает об этом моменте, но друг бьет меня по рукам и тоже странно, немного запыхавшись произносит «Вот знал же, что тебе нельзя давать мобилу».
В общем, мы с Кобарем пока без связи.
Глава 12
***
"Миша вернулся" – стучит в голове голос тети Наташи. Я знала, что это скоро должно случиться, но все отталкивала эти мысли от себя. После телефонного разговора, в котором я выплеснула всю боль, накопившуюся во мне, стало легче. И я жду его возвращения. Хочу увидеть. Рассмеяться от его слов. Хочу, чтобы обнял. Хочу верить, что любит меня, как говорил. Хочу, чтобы у ребенка, который уже проявляет себя в моем животе, был отец и настоящая семья. Какое право я имею лишать его этого?
Коршун приезжал на дачу, когда я была в больнице. Должна была сделать узи, но отложила. Мне хочется, чтобы это случилось, когда Миша будет рядом. У них состоялся сложный разговор с товарищем генералом, и Миша уехал взбешенный. Они ссорятся из-за меня. И хоть я на стороне генерала, вставшего на мою защиту, мысль о том, что их отношения с отцом расстроились из-за меня, мне неприятна. Я не желала развала этой семьи, когда ехала на их дачу с нехитрыми пожитками, собранными в детском доме.
Телефон Миши выключен. А мне необходимо поговорить с ним. Я должна сказать ему одну очень важную вещь. Что-то, что может наладить все, пройти любые преграды, сделать лучше этот мир и принести счастливое и такое желанное спокойствие в этот дом.
Сажусь в машину и еду к генеральскому дому. У Коршунов там квартира. Миша показывал, какая. Мне не открывают. Ищу на стоянке синий Патриот с люстрой на крыше, но не нахожу. Значит, Миши тут нет. Где мне искать его? Он мог уехать куда угодно. Звонить всем его друзьям, выискивая возможность увидеться?
Сажусь на лавку возле своего старого подъезда, прогоняя чувство голода, последнее время преследующее меня. Поднимаю голову к небу, и вытягиваю отекшие ноги. Тело согревается от ярких солнечных лучей летнего солнца. На улице жара и мне очень хочется пить. Живот бурчит и выгибается небольшим бугорком в левом нижнем углу. Улыбаюсь и глажу место пинка. "Сейчас, найдем мы твоего папочку, птенчик". Щурю глаза от попавшего в них играющего лучика и хихикаю, принимая игру, пытаюсь взглянуть, но проигрываю природе. Оборачиваюсь на открывающуюся с писком домофона дверь подъезда и встречаюсь со знакомым лицом.
– Что ты тут делаешь? Снова пришла запугивать меня? Учти, я заявление напишу, – ощетинивается Милана Васильевна.
– Да не нужно мне ничего. Греюсь я, – весело отвечаю, делить мне с ней нечего.
– Другого места не нашла?
– Страна у нас общая, – говорю еще веселее, – греюсь, где вздумается.
– Надеюсь, ты не рассчитываешь забраться в мою квартиру? – женщина прячет ключ подальше в сумку, решив, видимо, что я наброшусь на нее и отберу его. – А то, смотрю, обрюхатил тебя твой генеральский сын. Что, выгнало тебя великое семейство?
Женщина удовлетворенно улыбается, мол, так тебе и надо, никому не нужная дурочка. Но ее слова не задевают меня. Да, генеральский сын меня, действительно, обрюхатил. Но большего счастья со мной не случалось.
– Это и моя квартира тоже, – уверено парирую я. – Но нет, я не собираюсь выгонять вас оттуда. Живите и наслаждайтесь. Спасибо, что выгнали меня тогда. Останься я с вами, стала бы такой же вечно недовольной, никому не нужной стареющей особой. А теперь я самая счастливая.
Встаю с удобного местечка и иду к машине. Женщина что-то говорит мне в след, но мне не интересно. Мне безразлично, что она живет там, где должна жить я. Что выкинула меня как безродного плешивого котенка. Что издевалась над моей полнотой, уничтожая самооценку несформировавшегося маленького человека. Не сделай она всего этого, в моем животе не пиналась бы сейчас малюсенькая ножка, а может быть и ручка. А еще я горжусь тем, что не почувствовала страха, увидев мачеху, и гнева не почувствовала. Ничего не почувствовала. То, что она сделала, больше не мое горе, это моя радость, мое везение. Такое тоже бывает.
В машине делаю несколько глотков колы, без которой не могу жить уже как месяц. Утоляю жажду, и звоню Тине. Через десять минут она скидывает мне адрес части Коршуна и я еду туда, отвергая ее предложение сопроводить меня.
Часть огорожена высоким забором, закрыта, и проход гражданским сюда запрещен, как и на расположенную рядом с дачей. Я прошу солдата пропустить меня, так как дело у меня важное. Я не могу перестать улыбаться. Солдат вызывает капитана. Ему говорю тоже самое. Наверное, они думают, я сумасшедшая. А я просто Маргарита Владимировна Молодецкая, хочу увидеть своего мужа. "Стой, Молодецкая? Дочь?" – интересуется капитан. Киваю. Удивляюсь. Не мог он знать моего отца. Молодой для этого. Может, просто знает героев страны? Зато открывает ворота и позволяет проехать три метра до следующего пункта, где проверяют документы. "Коршун?" – теперь капитан тоже улыбается. А я опять киваю. "Ну вы даете, генеральские дети. Садись, вызову сейчас Мишку"
Жду в машине. Там климат-контроль от жары спасает. Выхожу только, когда Миша подходит. Теперь не могу улыбаться. Как он воспримет меня? Еще пополнела, да и отеками мучаюсь. Он даже не разглядывает меня. Смотрит прямо в глаза, задумчиво и сосредоточенно. А мне хочется, чтобы на его через чур загорелом лице появилась кривоватая улыбка и он сказал что-нибудь эдакое, после чего не нужны станут объяснения. Но Миша напряжен и серьезен.
– Можно обнять тебя?
Делаю шаг ему навстречу и прижимаюсь всем телом, обхватываю руками его торс и завожу ладони под белую майку, чтобы почувствовать его влажную от жары кожу. От его прикосновений внутри все переворачивается, а в животе снова оживляется будущий человек. Огромная ладонь накрывает двигающееся место, и движение замирает на несколько секунд, словно изучая новое прикосновение, а затем разражается тирадой толчков и бурчанья. Хихикаю.
– Я ему понравился, – теперь Миша улыбается, но не самодовольно, как часто бывало раньше, а умиротворенно. – Я мечтал прикоснуться к вам обоим.
– Откуда ты узнал?
– На будущее, – от его ладони, поглаживающей живот, становится жарко, – мы с Тиной болтливые и не умеем хранить секретов.
– А как же тебе доверяют военные тайны?
– В моей голове что-то щелкает и они запираются там на замок.
Смеюсь. Вот, он сказал глупость. Мне не хватало этого.
– Мы можем поговорить? – он спрашивает умоляющим тоном, сводя брови на переносице, но не отводит ладонь от новой жизни.
– Неет, – умоляюще же протягиваю я, решив вспомнить тираду, которую он выдал однажды по дороге из банка, где решил вопрос с моим кредитом. – Пожалуйста, давай ты не будешь говорить сейчас. Это же затянется часа на три! Я слишком голодна сейчас, чтобы ты говорил! Поговорим потом, когда я поем и у меня будут силы медленно попивать колу и слушать тебя!
– У тебя шикарная память, – смеется Коршун.
– Миш, серьезно, я очень голодная.
– Могу предложить нашу скромную столовую, или подожди пять минут, я заберу вещи и мы посидим где-нибудь.
Я отказываюсь есть в столовой военной части, потому как там сейчас обед, и Миша выносит мне первое, второе, третье и компот. Мы едим недалеко от машины, расположившись прямо на траве. А что, это почти пикник в лесу у дачи, на который я так и не сходила. Едим молча. Но не смотреть друг на друга не получается.
– Ты боишься остаться со мной наедине, поэтому мы сидим тут, напротив КПП?
Мотаю головой.
– Я не боюсь. Твои друзья подарили мне электрошокер. Ты научишь меня им пользоваться, и я буду всегда носить его с собой, когда ты рядом.
Кудрявая голова откидывается назад, издавая громкое "Ха! Никаких проблем!" и я снова смеюсь.
– Миша, – беру его ладонь в две свои, и смотрю в глаза, теперь идеально подходящие небу, – я поверю тебе, если ты поверишь мне. У меня не было никого.
– Думаешь, я не понял этого? Рита…
– Назови меня, как раньше.
– Пухляш…
– Коршун! Мать твою! Че, место для свиданий нашел что ли? – доносится ор справа. Ниче, что у нас часть закрытая?
– Виноват, товарищ полковник, – смеется Миша, – жена приехала.
– Так вали домой! У тебя же отпуск! – мужчина в такой же белой майке, как у Миши и таких же коричневых шортах на резинке, приближается к нам. Я узнаю в нем командира Миши, который был на свадьбе. – Маргарита, рад видеть, – киваю, не поднимаясь с травы. – Забери его уже. Всех тут достал. Вот где сидит! – полковник сжимает ладонью шею и мой муж гогочет. – Третий день слоняется без дела.
– Заберу, товарищ полковник, – радостно сообщаю я и решаю все же подняться, и правда, хватит сидеть тут, на зависть служащим. – Дома просто ремонт не успели закончить к приезду мужа, вот и попросили его не приезжать пока, чтобы он, грешным делом, сам ремонтировать не начал.
Вру. Не называть же настоящую причину пребывания моего мужа в части в период отпуска.
– Это правильно. Это правильно! Ну, давайте, молодые, ступайте… совет вам, да любовь.
Полковник удаляется, махая руками в нашу сторону, мол, сваливайте поскорее.
***
Эта девушка подарена мне небом. Правда. Она попросила меня сесть за руль и теперь сидит рядом со мной на пассажирском сиденье и позволяет держать себя за руку. И вот, что я скажу – держаться за руки, это гораздо более интимно, чем все, чем я занимался раньше. Поворачиваю направо и она чуть сжимает мою ладонь, и я кайфую от этого доверительного жеста. Сжимаю ее руку дважды, выглаживая круги по ее ладони и наслаждаюсь налившимися румянцем округлившимися щечками. Она теперь вся округлилась, словно спелое яблочко. Выглядит до безумия привлекательно, поглаживая надувшийся живот. Мне тоже хочется к нему прикоснуться, и я позволяю себе положить на него руку, не спросив разрешения. Там мое дитя. Охренеть! Маленький Коршун!
– Ты уже ходила на узи?
– Сегодня.
– И… кто это?
Задерживаю дыхание в ожидании ответа и выдыхаю, когда пухляш сообщает, что решила без меня не узнавать пол ребенка. А ведь могла бы, после того, что я вытворил, узнать пол и мучить меня незнанием. Обожаю эту девчушку.
Я всегда хотел сына. Ну, как – всегда, я редко думал о детях, но когда задумывался представлял сына. У нас в роду все военные, да и растить парней проще. Девочки слишком нежные и хрупкие, и я не знаю, что с ними делать. Но теперь это становится не важным. Как-то же у меня получается водиться с Джессикой, значит я научусь растить девочку, если в животе моей жены растет дочь. Я просто буду наносить на все ее вещи свою фотку со злобным оскалом, чтобы ни один говнюк с членом не подошел к ней. Буду ходить рядом с устрашающим видом, пусть все поймут, что папка моей птички разорвет любого. Можно научить ее боевым искусствам, и футболка не понадобится, она сама будет врезать по яйцам всем, кто посмеет подойти к ней. А когда она подрастет, я научу ее стрелять, и вот тогда все озабоченные подростки будут обходить ее стороной. Можно назвать ее Валера, ну, или Славик… а что, эти имена можно же интерпретировать (я это слово недавно вычитал в отчете своего подопечного, и запомнил, оно мне понравилось, теперь козыряю, помаленьку) под женские, типа Лера и Славяна. Но звать то я ее буду, конечно, Валерой или Славиком. Надо как-то аккуратно подвести пухляша к этим именам, что-то мне подсказывает, ей не понравится. О, надо будет еще с детства приучить ее носить брюки. Только брюки! Нет, лучше вообще комбезы и такое белье, типа как купальник, в них не пролезешь, мне Романов говорил. Мне, слава Богу, такие не попадались.
– Если будет девочка, мы не станем называть ее мужским именем! – даже вздрогнул, откуда пухляш поняла, о чем я думаю?
– Что? Почему?
– И не отдадим в спорт!
– Я и не собирался, – ухмыляюсь, думает, мысли мои читать научилась, но я не так то прост…
– И ты не станешь учить ее драться и стрелять!
– Да ладно тебе!
Протягиваю разочарованно, всю малину сбила, я тут уже почти Лару Крофт вырастил. О, можно Лара назвать, типа Лариса, только Лара.
– Ты же не думаешь, что будешь растить из нее Зену – королеву воинов? – с надеждой спрашивает пухляш и поднимает на меня эти свои лемурьи глаза, от которых мне хочется отдать ей все свое имущество, медали, яйца, и даже краповый берет.
Но про Зену то я и забыл. Где-то у нас с парнями были катаны. Я даже на парочку уроков к мастеру сходил, чтобы всех победить. Ухмыляюсь шире.
Зена… ну, в России с таким имечком, положим, не ахти как весело будет житься, так что можно его интерпретировать – ура! снова это слово получилось вставить! – как Зина. Хотя… Зена то – королева воинов, а вот Зина резиновая, и купили ее в магазине…
– Господи, – девчушка поднимает глаза к потолку тачки, откидываясь в кресле сильнее, – пусть это будет мальчик!
– Поддерживаю, – соглашаюсь с женой.
Не дорос я еще до дочки. Но мысль о Ларе не оставил. Кто сказал, что у нас будет один ребенок?
Паркуюсь в гараже дачи, где появилась еще одна машина. Полагаю, белый мерс принадлежит тете Наташе. Самойловы обожают эти тачки, как только выходит новая модель, она обязательно появляется в их гараже, даже не успев появиться на мировом рынке. Пухляш выпрыгивает из машины и несется в дом. Что это с ней? Иду следом. Но у лестницы меня ловит отец.
– Что ты снова вытворил? – тяжелая ладонь сжимает мой локоть.
– Бать, мы помирились, все в порядке. Привет, теть Наташ, – здороваюсь с женщиной, показавшейся из кухни, откуда тянет чем-то съестным.
Мать Олега, по совместительству моя мачеха, напряженно кивает. Интересно, она уже привыкла к тяжелому характеру своего нового мужа?
– Тогда какого черта Рита только что пронеслась по лестнице вся в слезах?
Что? Она ревела? Да только что в машине все было спокойно и так круто, что я до сих пор лыблюсь во весь рот. Что я сделал?
– Ей нужен покой сейчас, – рычит отец, – не вздумай третировать ее, или я тебя на год в Сирию отправлю.
– Ты можешь отправить меня хоть в Уганду, – рычу в ответ, разжимая его руку, стиснувшую меня. – Но я буду тут, когда мой ребенок появится на свет. Я не сделал ничего, что могло бы вызвать ее слезы. Я не причиню ей больше боли. Она самое ценное, что у меня есть, как ты не можешь понять этого? А теперь дай мне пройти, я хочу знать, что с ней.
Откидываю отцовскую руку и взлетаю по лестнице, умалчивая, что значение слова "третировать" мне не известно.
Стучусь к Рите. Ответа не следует, и я вхожу. Ее тут нет. Открываю двери следующих двух комнат, но они пусты, как и всегда. Из моей комнаты доносится странный звук, вхожу. Дверь в ванную открыта, а Рита склонилась над унитазом, старательно выкашливая свой обед. Сажусь рядом с ней, опираясь о стену, и убираю прилипшие к ее лицу пряди челки. Похоже, она ее подстригла. Ей идет.
– Не смотри на меня, – просит девушка, – уйди, пожалуйста, – и снова принимается заполнять унитаз.
– Ага, щас, – посмеиваюсь. – У меня отпуск всего две недели, я проведу с тобой каждую его секунду.
– Я отвратительно выгляжу сейчас.
Она вытирает рот туалетной бумагой, смывает ее и закрывает крышку унитаза. А я не могу на нее наглядеться. Лицо покраснело от напряжения, а грудь еще вздымается от неутихшихся спазмов. Да, знаю, ситуация не слишком романтичная, но все происходящее для меня вновинку, я хочу видеть все, что происходит с ней, ведь скоро должен буду вернуться на службу. Привлекаю ее к себе, усаживая на колени, глажу круглое пузико и прижимаюсь губами к мягкой щечке.
– Ты потрясающе выглядишь сейчас, – улыбаюсь, похоже, это и есть счастье. – Не думаю, что была когда-нибудь так хороша. Я думал, токсикоз бывает в первые месяцы.
– Это я на обеде слишком много съела, – стыдливо поясняет она, – вот меня и укачало. А еще, по-моему, житель в моем животе ненавидит капусту, вечно выталкивает ее из меня.
– Что я могу сделать, чтобы тебе стало легче?
– Оставишь меня на пару минут?
– Блин, – возмущаюсь, – я же только что видел, как тебя тошнило, какие еще секреты могут быть между нами?
– Миша, мне надо в туалет.
– Ладно, понял.
Оставляю малышку в интимном помещении, перемещаясь в комнату. Приятно поваляться на своей кровати.
– Выйди из комнаты совсем! – кричит пухляш.
– Ну что еще?
– Я не могу сосредоточиться, когда ты тут!
Покидаю комнату, не в состоянии сдержать ржача. Да, нам над многим придется поработать. Кажется, мы не готовы к семейной жизни, раз она не может сходить в туалет через стенку от меня.
***
Миша не отходит от меня ни на минуту уже три дня. Вчера устроил пикник у шалаша. Оказалось, они с друзьями построили его еще в пятом классе. Внутри, по его словам, уже не так круто, как было раньше, потому как теперь ему сложно там помещаться. Но мы влезли. Деваться было некуда – пошел дождь. Я жалась к мужу как могла, намекая на близость, но Коршун дальше поцелуев не зашел. Говорит, не видит в сексе ничего особенного и его вполне утроят платонические отношения. Спросила, знает ли он значение слова «платонические». И да, мой муж знает. Гордость за него взяла. Но потом он спросил, что такое «третировать» и я вновь подумала о глупых кудрявых детях. Испугалась. Надеюсь, доминантным будет только его внешний ген. Но на всякий случай, заранее извинилась перед жителем своего живота.
Гуляли по ожившему лесу. Кормили белок и собирали ягоды. Коршун приговаривал «одну ягоду беру, на вторую смотрю, третью собираю, а четвертая мерещится» – говорит, тренируется, потом так с мелким будет ходить. От смеха у меня началась икота, а от моей икоты у Коршуна начался смех. Пыталась возбудить его, вальяжно наклоняясь за ягодами, но заболела спина. Миша пытался сделать вид, что ему жаль меня, но все же согнал хохотом птиц, усевшихся на соседних деревьях.
Похоже, так и буду с ним жить. Надо привыкать смеяться над всем. Прохохотавшись, он сделал мне расслабляющий массаж и боль в спине поутихла.
Дома все вместе ели ягоды с молоком. Миша благородно отдал мне половину своей порции, потому как мой «живот выглядел голодным», а во время моего дневного сна слопал все оставшиеся ягоды. Проснувшись, я увидела над собой его загорелое счастливое лицо.
Поцеловал. Приятно. Ждала продолжения, но он спросил, не надо ли мне чего-нибудь почитать. Предложила почитать «Эммануэль» Э. Арсана. «Фи, пухляш, какая ты пошлая и поверхностная» – получила мужнин ответ. Удивилась, что он читал эту книгу. Оказалось, это его первый порнографический фильм. Да уж, могла бы и сама догадаться. «И вообще, малышка, ты думаешь о чем-нибудь, кроме плотских утех? Я начинаю думать, что ты вышла за меня только из-за этого потрясающего тела!» Его широкие ладони проходятся вверх по кубикам пресса, и пока он убирает волосы в пучок на макушку, голубые глаза закатываются.
Да, ошибки быть не может, гигант издевается надо мной.
Только мне не до смеха. Внутри меня настоящее пламя. Мне хочется его близости. Его рук на себе. Его рта в том месте, где, уже побывав однажды, он доставил мне массу приятных ощущений.
Невзначай кладу руку на его бедро, когда он везет нас на осмотр в больницу. Поднимаю ладонь вверх, касаясь выпирающего органа. Уже начала было думать, что не возбуждаю его из-за беременности, но нет, твердость Коршуна говорит об обратном. Встречаемся с ним глазами.
– Расстегни ширинку, возьми его в руку и подрочи мне, – без улыбки произносит он.
Я так не могу. Не знаю, как это делать. Не будет ли мешать руль? И как он будет управлять машиной? И вообще, это пошло. Убираю ладонь.
– Не начинай того, чего не сможешь закончить, – Миша возвращает внимание на дорогу, и только теперь улыбается.
В больнице решаем, что не хотим знать пол ребенка. Вернее, решает Коршун. Он еще не готов расстаться с идеей о «Зене – королеве воинов».
На обратном пути заезжаем в ресторан, где я съедаю две порции рыбы под винным соусом, которую полюбила, но готовить пока не научилась.
А дома натягиваю на себя кружевную белую сорочку, купленную для медового месяца, который мы планировали провести на острове Самойлова. Правда, теперь она плотно обтягивает пузо, а грудь из нее просто вываливается. Другого сексуального белья у меня нет, а расставаться с мыслью о соблазнении мужа я не желаю.
– Пухляш, ты совсем из всего выросла, – сетует Мишель, не желая сдаваться. – Надо бы нам завтра по магзам проехаться. Не нравится мне, что моя жена в обносках ходит.
Говнюк! Кидаю в него подушкой, рыча от негодования. Но Миша делает вид, что и этого не понимает, щелкает меня по носу, просит не расстраиваться, обещает накупить мне сотню нормальных маек и, мотая головой, скрывается в душе.
Смотрю на себя в зеркало. Ну да, я бы тоже не подумала, что это сорочка, если бы не знала.
Выходит из душа Коршун подозрительно довольный. Кидает взгляд на меня, улыбается и сбегает играть с овчарками.
Разваливаюсь на кровати, оставив надежду.
Гинеколог предупреждала меня об игре гормонов в этот период беременности. Но я не могла и представить, что буду возбуждена ежеминутно! Это невыносимо. Наглаживаю живот, и ладонь сама спускается к трусикам. Мне приходится подложить под спину подушки, чтобы было удобнее, иначе из-за пуза, рука просто не дотягивалась до нужного места. Поглаживаю намокшие складочки, стараясь не думать о стыде. Напряжение нарастает. Закрываю глаза, сосредотачиваясь на ощущениях. Дыхание сбивается, закусываю губу и разочарованно стону. Ничего не получилось. Ощущение развязки было так близко и куда-то ушло.
– Так ничего не получится, – вздрагиваю от голоса мужа и открываю глаза. – Ты напряглась слишком рано.
Он стоит в приоткрытых дверях, опершись на раму, со сложенными на груди руками.
– Ты все видел?
Меня кидает в жар. Понимаю, что раньше о стыде ничего не знала. Накрываю себя покрывалом с головой. Желаю, чтобы меня больше никто никогда не видел.
Несколько шагов, сопровождаемых смехом, и тяжелое тело моего мужа опускается на кровать рядом со мной. Он сдергивает покрывало.
– Да брось ты, Ритуль, все этим занимаются, – говорит просто, без издевки, как будто так и должно быть.
– Почему ты не хочешь меня?
Решаюсь задать ужасный, мучающий вопрос. Мне стыдно и горько. Быть нежеланной собственным мужем, ребенка которого носишь под сердцем – опуститься ниже просто невозможно.
– Хочу, – так же просто отвечает он, поднимает ладонью сорочку, освобождая живот, – так хочу, что в глазах темнеет.
– Что тогда?
– А ты сама не понимаешь?
Мотаю головой. Сейчас разревусь. А еще и пульсация внизу становится невыносимой от его близости.
– Пухляш, я не хочу снова причинять тебе боль. Ненавижу себя за то, что сделал. Я не могу больше так рисковать…
Он серьезно это говорит? Похоже, что да. На его лице впервые за наше знакомство нет ни намека на улыбку.
– Не можешь больше так рисковать? – шепчу я, а потом даю волю гормонам и ору. – Не можешь рисковать?!
Вскакиваю с кровати, придерживая пузо и ищу взглядом что-нибудь потяжелее, чем можно запустить в кудрявую голову. Но на счастье ничего не попадается, потому как сейчас я уж точно бы в него попала.
– То есть у нас вообще секса теперь никогда не будет?
– А что в этом такого? Половина семей в мире так живут! И вообще, секс сильно переоценивают…
– Ты издеваешься надо мной, что ли? Сам, значит, набегался, нагулялся, а я о сексе ничего хорошего узнать не должна? Ты дождешься, я разведусь с тобой и уйду в такой загул, какой тебе не снился!
Подпрыгиваю на месте от громкого стука в дверь.
– Молодежь, – подпрыгиваю снова от командного голоса за дверью, – что у вас там случилось? Военные действия?
Хватаю халат, удобно висящий на крючке двери, злобно тычу пальцем в сторону развалившегося на кровати Миши и взбешенно цежу сквозь зубы:
– Тебе капец.
Распахиваю дверь, впускаю генерала и только после этого завязываю халат.
– Видите это? – теперь снова ору, указывая на живот, я не могу держать себя в руках, гормоны просто выпрыгивают из меня. – Это ваш единственный внук! Больше их не будет! Да-да, – трясу головой с такой силой, что в глазах мутнеет. – Только! Один! Внук! – вожу перед носом Алексея Витальевича одним пальцем, словно он не в курсе, что значит это число. – Нет секса, нет детей, не так ли?
Впервые вижу, как из орбит моего благодетеля, а теперь и свекра, потихоньку вываливаются глаза. Это он так смущается, или я его пугаю?
– А секса тут больше не будет! Ваш сынок отказывается работать своим членом. Сам то он с ним уже наигрался, а…
О Боже! Да что я говорю такое? И, главное, кому говорю? Подпрыгиваю третий раз от раскатистого хохота с кровати, который от моего гневного взгляда пропадет в подушке, которой Коршун благородно соизволил прикрыть лицо.
Хочу извиниться перед товарищем генералом, но после своей неприличной тирады не могу посмотреть ему в глаза. Вылетаю из комнаты, чуть не снеся еле успевшего отскочить мужчину. По дороге врезаюсь в тетю Наташу, мирно шествующую по направлению к залу, вылетаю из дома, глубоко вдыхаю теплый летний воздух и прячусь от людей в самом дальнем углу огромного двора, где начала устраивать цветник, окружив его молодыми кустиками смородины. Жаль, они не успели вырасти и скрыть меня от всех, дав возможность поплакать в одиночестве.
Да, Миша причинил мне боль. И не просто боль. Это было мерзко, противно… его руки, притягивающие меня за ноги… его ухмылка, называющая меня лгуньей… его глаза, рассматривающие меня, словно я не живая, и не могу чувствовать… И его резкие движения, рвущие меня изнутри. Все, что он сделал страшно и отвратительно…
Но ведь я решила все забыть и начать сначала. Ради ребенка. Ради самой себя, потому как не могу и дня провести, не думая о Коршуне. Да ради него самого, в конце концов!
Мой организм восстановился! Он жаждет выплеска гормонов и удовлетворения.
Так почему Миша не может взять себя в руки и сделать то, о чем болтал все время нашего знакомства?
Слышу звук отъезжающей от дома машины. Мне не видно, кто это. Из дома никто не выходил, значит, прошли по коридору, ведущему в гараж. По звуку машина не похожа на Патриот моего мужа. Полагаю, уехал Алексей Витальевич, и тетя Наташа должна быть с ним. Жаль, мне стыдно, я должна извиниться. Но я просто не в состоянии усмирить бушующие внутри злобу, негодование и разочарование.
Зарываю пальцы ног в землю, наслаждаясь тем, как она охлаждает нагревшееся от солнца тело. Шевелю пальчиками, наблюдая, как иссохшая рыхлая почва просачивается между ними, словно маленькие водопадики. Мне хочется пить и шляпу. А вот в дом заходить не хочется. Не желаю видеть Коршуна. Увижу – снова разорусь, как какая-то хабалка.
Ну и плевать. Буду жить, как живу. Не хочет спать со мной – пожалуйста! Прожила без этих утех восемнадцать лет, скоро, кстати, девятнадцать будет, и дальше проживу! Куплю себе фалоэмитатор. Позову с собой в магазин Хомякову, у нее такой прибор имеется. Вернусь в свою спальню. А Миша… пусть живет, как ему вздумается…
Склоняю голову на руки, оперевшись ими о колени. Подставляю спину пекущему солнцу, пусть греется.
И вообще, заберу малыша, когда он родится, и уеду жить к бабе Кате. Она обязательно меня пустит. Разведусь с кудрявой головой и найду себе нового мужа. Ну, или не найду. Ничего, одна проживу. На первых парах будет сложно, но…
Отвлекаюсь на лай собак и поднимаю голову. Это Миша всполошил питомцев. Выходит из дома и направляется ко мне. Между нами метров двадцать, но мне видна кривоватая улыбка на его лице. Негодяй! Еще и улыбается. Ну вот сейчас то что смешного? Возмущенно отворачиваюсь от него, упираясь взглядом в небольшой розовый куст, еще не успевший разрастись.
– Мне можно подойти?
Хмыкаю от просящего выражения его потерянного лица. Он опять на малыша похож, который после ссоры с родителями пытается к ним подмазаться.
– Нельзя! – почему я гаркаю? И почему глаза Миши вдруг расширяются, когда он, не смотря на отказ, все же приближается? – Вообще ко мне больше не подходи. Я хотела начать все заново, раз сразу не получилось. Думала, мы должны забыть ту ночь, раз у нас будет ребенок! Но с тобой невозможно серьезно разговаривать, Миша, ты сам как ребенок!
Громоздкое тело приземляется рядом. Близко. Вытягивает длинные ноги и привлекает меня к себе. Приятно. Тепло, близко, возбуждающе… невозможно… невообразимо… мое, то, без чего сложно представить следующий день.
– Пухляш, – длинные пальцы смыкаются на моих плечах, массажируя затекшую плоть, – я не ребенок, – большие губы прижимаются к шее, оставляя влажную полосу, – и я могу быть серьезным, – мягкие подушечки его пятерни массируют кожу головы, и я наклоняюсь ближе к нему. – Я молился о прощении, когда летел в Москву. Я благодарю Бога, что послал мне тебя, – непривычно тихий голос у самого уха, разносит теплую волну по всему телу. Мне больше не хочется кричать. Я уже не злюсь. Я хочу слушать и чувствовать. – Не знаю, как бы жил, не приедь ты в часть. Наверное, конючил бы у дома, умолял… родная моя, драгоценная.
Кладу голову на его плечо, расслабляясь. Его глаза цвета неба, я не знаю, смотрю в них или на небо. Не могу говорить, не могу двигаться, даже моргнуть не могу. Его губы на моей шее – это слишком приятно, я разливаюсь лужицей, прямо тут. Возможно, поливать кусты не придется.
– Ты самое важное… вы самое важное, – широкая ладонь накрывает выпирающий живот, движение в котором тут же оживает. – Я не хочу без вас… ни жить, ни дышать… все не имеет смысла, если вас нет. И я не выживу, если снова причиню боль.
Он замолкает. Наше тяжелое дыхание не прерывает даже ветер. Удивительно тихо. Вообще ни звука. Ни одного дуновения ветра. И овчарки прекратили легкий игровой лай. Его ладонь на новой жизни. Его губы на моей шее. И жестокий недостаток воздуха, которого мне мало, когда Миша рядом. Закрываю глаза, наслаждаясь мгновением. Губы сами растягиваются. Мне хорошо. Правда, хорошо. Если так будет всегда, я согласна.
– Может, тогда, свободные отношения? – произношу тихо, затаив дыхание в ожидании Коршуновкого всплеска.
Ну не сможет он долго оставаться серьезным.
– Ну и кто из нас ребенок? – громыхает низкий голос.
Хохочу. Правда, надолго Миши не хватило. Выбираюсь из его рук, аккуратно поднимаясь с земли. Отряхиваю коленки и попу, вертя ей перед его лицом. Если он и сейчас не поведется, я точно разведусь.
