Текст книги "Мое кудрявое нечто (СИ)"

Автор книги: Дана Райт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

Тетя Наташа, белокурая полноватая женщина с красивым молодым лицом встречает меня. Они расписались с генералом через день после нашей с Мишей свадьбы. И будут жить тут, пока я не определюсь. Это здорово. Оставаться одной мне не хочется. Да и тетя Наташа оказалась веселой болтушкой, умеющей готовить блюда кухонь народов мира, так что мой больничный большей частью проходит на кухне, где она передает мне свои навыки.

Стараюсь не думать о случившемся, всеми силами отгоняя от себя мерзкие воспоминания. Теряюсь, когда в голову закрадывается мысль о том, что дом, который я полюбила и к которому успела привыкнуть, не мой, и семья эта не моя. Я должна уйти? Или… Я должна уйти! Но я не могу этого сделать. Дважды собирала вещи, и каждый раз останавливалась у дверей комнаты, так и не сумев собраться с силами и оставить случившееся в прошлом.

Плачу ночью, уперевшись носом в подушку и успокаиваюсь, только листая фотоальбом Коршуна. Веселится! Он на каждой фотографии веселится. Даже измазанный какой-то черной краской, или сажей, увешанный толстенными цепями он… смеется. И когда за окном рассветает, и ветер заносит в приоткрытое окно трели вернувшихся с зимовки птиц, я думаю о том, что тоже смогла бы улыбнуться, будь рядом этот веселый, громкоголосый и идеально ужасный человек, рядом.

По утрам мы гуляем по лесу с собаками и кошкой Тиной. Даже кот Юра пристрастился к этим прогулкам, и преследует нас издалека, осторожно ступая по тающему снегу, старательно делая вид, что гуляет сам по себе, и ни в коем случае не заинтересован в нашей компании. Зима отступает, давая новую жизнь и новую радость.

Боль проходит постепенно. Упускаю момент, когда именно тело перестало реагировать на каждое движение, просто в один день я вдруг поймала себя на мысли, что могу нагнуться, открыть духовой шкаф и не почувствовать при этом пронзающей все тело колкой стрелы.

Алексей Витальевич теперь дома каждый вечер. Возвращается иногда поздно, но всегда целует свою жену и меня в щеки, и мы садимся ужинать. Он решил уйти в отставку и ему необходимо привести в порядок свои дела для передачи преемнику.

Опять стараюсь не вспоминать о мужчине, который подарил мне надежду, а потом забрал ее грубым и мерзким способом. Злости уже нет. Да и злиться мне некогда. Заниматься приходится с двойным усердием, нагоняя пропущенный за больничный материал. Тут помогает Хомякова. Ей и бабе Кате я соврала, что простыла, и лежала в больнице с воспалением легких, после которого необходим карантин. Не хочу рассказывать им правду. А вот Тине рассказала все, как было. Хотела соврать и ей, но не вышло. Слова как-то сами вылились. Девушка ревела вместе со мной, когда ее маленькие ласковые ладошки обнимали меня, а розовый аромат укутывал пространство, окружающее нас. "Мужчины бывают иногда несправедливы к нам, не понимая, как легко ранить. Им кажется, что мы такие же, как они. Миша скоро вернется, и вы поговорите. Скажи ему все, что чувствуешь, не скрывай ничего. Уверена, решение найдется" – произнес ее нежный голос, а потом добавил «Они слишком примитивны, чтобы понять наш организм, Рита. Мы должны учить их жить рядом с нами. А иногда и сами должны учиться быть рядом с ними. Ты можешь уйти, если Мишель позволит тебе сделать это. А можешь остаться и попробовать еще раз».

Ее слова заставляют задуматься. Возможно, она права, и мне не стоит убегать. Мечусь, не понимая, как следует поступить. Я знаю только, что подпустить к себе кого-то другого теперь будет еще сложнее, и, по правде говоря, не думаю, что вообще смогу сделать это.

Миша звонит каждый день, несколько раз. Не могу заставить себя взять трубку. И не могу поставить его номер в черный список, чтобы не видеть этих звонков. Смотрю на поставленную на его вызов нашу свадебную фотографию, где его губы остановились на моей щеке и кутаюсь в легкий плед на его кровати. Да, вечерами я читаю в его комнате, на его кровати, где сохранился запах его лосьона и туалетной воды, отдающей терпкостью. Все чаще засыпаю там же. И чаще моюсь в его ванной, растирая тело его жесткой вихоткой, представляя, что он со мной. И не знаю, что скажу ему, когда он действительно окажется рядом. После ванной привычно смотрю его фотографии и смеюсь над каждой. Это, наверное, единственный в мире человек, у которого нет ни одного серьезного фото. Он то корчит рожицы в кадр, то фотограф сам фиксирует смешной момент. Даже фото в паспорте ознаменовано его кривоватой, но обаятельной улыбкой. Интересно, на служебном удостоверении он тоже лыбится?

И чем дальше идет время, тем сильнее мне хочется, чтобы его руки коснулись меня, ведь при одном воспоминании о проведенных с ним моментах, внизу живота, там, где уже все поджило, начинает оголяться томная пустота. И мне хочется его рядом с собой, рядом с нами. Потому что я уже не одна. Нас двое.

Мне сказали об этом при выписке из больницы. Кровь проверяли на всевозможные отклонения и болезни, а нашли ребенка. Он уже живет во мне. Я еще никому не говорила. Но тетя Наташа, кажется, догадывается. Она несколько раз заставала меня за утренней тошнотой. Да и от завтраков мне приходится отказываться. А как то мы встретились в самой близкой к даче аптеке, где она покупала лекарство для Алексея Витальевича, а я витамины для беременных. Она не задала вопросов, а я не стала ничего рассказывать. Но с того дня она не допускает меня к уборке и растопке бани.

Она пыталась так же отвадить меня от грядок, взявшись сама облагораживать дачный двор. Но тут я воевала насмерть, не в силах смотреть на ее одиночные попытки воздвигнуть розарий, тем более, что это именно я просила генерала позволить оживить эту мертвую землю, работа с которой самое лучшее отвлечение от мыслей, роящихся в голове.

Беременность не утаить, как бы я не хотела этого. Первой взорвалась Тина. От нее не укрылись пополневшие щеки, отекшие ноги и раздавшийся уже на третьем месяце живот. Девушка начала ругать меня. Ссора с Мишей не повод запускать себя. А потом она что-то увидела в моих глазах, вскочила со стула в ресторане, где мы обедали, и принялась целовать и обнимать меня. Теперь вот кидает мне фотки детской одежды и колясок. Затем состоялся разговор с Алексеем Витальевичем, который выразил полную поддержку и в этот же день перевел мне в три раза больше денег, чем обычно. Теперь он каждый день интересуется моим самочувствием, а я умоляю его не говорить ничего сыну. Я расскажу об этом сама. Но мне нужно собраться с силами.

Принимаю вызов от Миши. Мы молчим. Я не знаю, что сказать, а Миша, скорее всего, не рассчитывал на ответ, и замешкался.

– Пухляш, – раздается в трубке после полуминутного молчания, – ты в порядке?

– Алексей Витальевич говорит, ты в Крыму, – зачем-то произношу я.

– Да.

– Там красиво?

– Очень.

– Я никогда там не была.

– Я свожу тебя.

– Думаешь, я поеду с тобой куда-то? Я в жизни не останусь с тобой наедине. Ты не тот, за кого выдаешь себя, – я не хотела говорить этого, хотела только сказать, что беременна, но в груди поднялась целая буча, и вот я реву в трубку срывающимся голосом и сжимаю свободной рукой подушку на его кровати. – Я поверила, что нравлюсь! А ты хотел всего лишь сделать то, чего ждал от тебя отец! И тебе было мало этого обмана! Ты решил еще и поиздеваться надо мной… но зачем ты сделал это так жестоко? Я не виновата, что твой отец решил поженить нас, я не навязывалась. Я не заслужила такой боли! За что ты мне отомстил? Я не хочу видеть тебя, не хочу слышать! Я не расстроюсь, если ты не вернешься! Кто-то же не возвращается… Такие, как ты, не должны возвращаться…

– Малышка, прости меня, – замираю от боли в его голосе и длинного выдоха, отдающегося шипеньем в трубке. – Я не хотел. Я люблю тебя. Ты самое лучшее, что есть в моей жизни. В тебе все самое хорошее… Прости. Я вернусь через месяц. Мы поговорим.

– Не смей приближаться ко мне!

И этого выкрикивать я тоже не хотела. А то, что хотела сказать, произнести не могу. И не могу сбросить вызов. Его голос, так редко слышимый мной из динамика, низкий и глубокий, только что выдал признание в любви. Снова хочет обмануть меня? Или это я хочу обманываться?

Представляю, как при этом признании, длинные пальцы со смешными круглыми ногтями массируют кудрявую голову. Он постоянно так делает, когда говорит что-то серьезное.

– Пухляш…

– Не называй меня так!

– Рита, мы можем поговорить при отце. Пусть он будет рядом с тобой, раз ты боишься оказаться со мной один на один. Я не притронусь к тебе, обещаю… тебе нечего бояться. Я люблю тебя, девочка, я не представляю без тебя своей жизни. Только дай мне шанс. Я…

Я не могу больше слышать это. Не просто скидываю звонок, а выключаю телефон и тыкаюсь лицом в его подушку, изрядно помятую, и мну ее еще больше. Любит меня. Он меня любит! Как можно любить человека и причинить такую боль? Принимаю несколько таблеток валерьянки, чтобы поскорее уснуть. Не хочу нервничать. Это гормоны. Я должна успокоиться, чтобы не навредить ребенку, о котором так и не сказала Мише.

Утром, подкармливая мохнатых питомцев, все еще думаю о своей жизни. Как я буду жить без них? Успела привыкнуть. Ко всему, чего касается взгляд. Успела составить план жизни в этом месте, как только подумала о книгах и фотографиях, которые составлю на полку, впервые увидев свою комнату. Себе только в этом признаться все не хотела. А после поцелуя с Мишей на темной зимней дороге все отталкивала от себя мысли о притяжении к нему, о том, каким это может быть счастьем – растить детей с таким мужчиной, как он, сильным, уверенным, четко знающим, чего хочет, умеющим посмеяться над любой проблемой перед тем, как решить ее. Как он мог так поступить со мной, и разрушить все, во что было вложено столько сил, эмоций, слов…

«Можем встретиться?» – пишу Тине сообщение, она обязательно сможет помочь мне. А может быть, мне просто нужно поговорить с человеком, который знает о случившемся. Хомякова и баба Катя не должны быть посвящены в мерзость произошедшего.

Эта девушка, как всегда, цветет и погружает меня в невероятно притягательный розовый аромат. Немного не по себе от присутствия в ресторане ее мужа, но как только он обнимает меня, целует в щеку и улыбается обворожительной и бескомпромиссно располагающей к себе улыбкой, я расслабляюсь.

– Выглядишь великолепно. Малыш Коршун тебе идет.

От этих слов Юры я совсем таю и утаскиваю с тарелки Тины кусочек говядины пальцами, плевать, что этикет думает об этом. Я твердо убеждена, беременным можно все, кроме убийства. А еще я голодна, хоть и ела перед выходом из дома, и выгляжу, как сказал муж Тины, великолепно в новой шелковой блузе-разлетайке яркого голубого цвета. Не смогла пройти мимо нее, этот цвет – цвет глаз отца моего ребенка – самый потрясающий из всех цветов планеты.

– Ты, правда, выглядишь круто, – девушка пододвигает тарелку ко мне и даже отдает свою вилку, пока я пытаюсь выделить из меню одно блюдо, хотя слюни бегут по всем. – Уже перестала поливать желчью унитаз?

Смеюсь грубоватой фразе, потому что ну никак не ожидала услышать ее от идеальной девушки, завернутой сейчас в мягкий палантин из светло сиреневой пашмины.

– Это уже прошло. Теперь я каждую минуту мечтаю о том, как бы поесть, – жалуюсь, снова глотая слюну от съедобного аромата, царящего в ресторане.

– Это все Коршуновский ген, – Юра красиво улыбается, подкладывая в мою тарелку свой нетронутый ростбиф. – Он тоже ест без остановки.

– А.., – теряюсь, не хочу задавать возникший вопрос, но должна сделать это, – вы не говорили ему обо мне?

– А не надо было? – теперь сжимаюсь от пронзительного взгляда зеленых глаз Романова, от которого по спине пробегает холодок.

– Я… понимаешь, я хотела бы сама ему сказать, так что, не могли бы вы не говорить ему ничего.

– Без проблем, – изучающие меня глаза сужаются, вызывая желание поскорее удрать из ресторана, Юра застегивает пуговицу на воротничке белой рубашки, затягивает темный галстук и медленно растягивает губы в улыбке, позволяя мне снова расслабиться. Интересно, его поведение действует так на всех, или только на меня? – Я могила, а вот за ней советую следить, – кивает на свою жену, – они болтают с твои мужем часами.

– Это не правда!

– Правда-правда, я слышал, вчера ты хвасталась ему путешествием во Францию, – Юра смеется, целует ее в щеку и выходит из-за стола. – Девчата, я вынужден вас оставить, у меня встреча через полчаса, – перед носом мелькает циферблат часов и пиджак, Юра легко касается губами и моей щеки на прощанье и покидает ресторан.

Наблюдаю, как у дверей его встречает интересная миниатюрная темная шатенка в обтягивающем кожаном плаще отделанным мехом. Смотрю на Тину с удивлением. Она же спокойно тащит с нашей, теперь уже общей тарелки, кусочек все той же говядины.

– А, это его личный помощник, – пренебрежительно машет маленькой ладошкой, – она знает о Романове все, даже когда и где мы трахаемся. У нее блокнот, где записаны размеры его одежды и предпочтения в еде. Прежде чем пообедать сегодня со своим мужем, я позвонила ей, уточнила, свободен ли он и только потом написала ему.

А так бывает? Общаться с мужем через его помощника, которая, к тому же, довольно симпатичная, это, как-то… странно. Ревность за Тину берет.

– Да не смотри ты так, – Тина посмеивается, – в этом есть и плюсы. Я говорю ей, какой подарок хочу получить, и получаю его, даже если такого во всей Москве не найти. Лиза может достать все, что угодно. А еще я сообщаю ей, когда и куда хочу поехать с Юрой, и она находит для этого время, просто впихивая все в его расписание. Мы летали во Францию в прошлые выходные, так вот Юра узнал о поездке только когда увидел собранные чемоданы. Лиза, конечно, полетела с нами, но поверь, это проще, чем просить его найти время самому. Он жуткий трудоголик, может спать на работе.

– А ты не боишься, что он уж слишком близок с этой Лизой?

– О, – девушка снова отмахивается, – Романов не из тех, кто будет трахать секретаршу. Он слишком много времени потратил, чтобы выдрессировать ее. Найти шлюху гораздо проще и дешевле, чем хорошего помощника.

Она действительно только что произнесла слово на «ш» в связке со своим мужем?

Еще раз…

– Это как-то… странно…

– Не бери в голову. Лучше расскажи, как ты?

Мне наконец-то приносят заказанную порцию «Цезаря». Прыгаю глазами со своей тарелки к принесенному Тине блюду с эклерами. Мне хочется закусить ими салат, но я делаю над собой усилие и оставляю десерт на потом.

Девушка напротив меня терпеливо ждет, пока я съем хотя бы половину порции, при этом так сексуально поедая свое пирожное, что на наш столик обращаются несколько заинтересованных мужских взглядов.

– Как считаешь, – рассматриваю маленьких помидор черри на своей тарелке, потому что не хочу увидеть в глазах Тины разочарование от своего вопроса, – это плохо, что я больше не чувствую ненависти к нему?

– Ох, Рита, – она отвечает немного скучающим голосом, словно даже раздраженным, – почему тебя волнует чье-то мнение? То, что мы чувствуем, никого не касается. Чувства возникают независимо от нашего желания, мы не можем контролировать это. Ты не можешь заставить себя любить, если чувствуешь ненависть. И наоборот…

– Но, знаешь, Миша сделал ужасную вещь… я ведь должна была давно уже собрать вещи и уйти из его дома. Разве нет?

– А ты этого хочешь?

Мы молчим, и чтобы сократить неловкость этого молчания и понять, как ответить на ее вопрос, я разжевываю тот самый черри, который рассмотрела довольно четко – он маленький, красный и круглый.

– Рит, – тонкие пальчики легко отталкивают мою тарелку, и я заставляю себя поднять глаза, – это все не важно, понимаешь, какие чувства возникают в тебе, правильные или нет. И какая разница, правильно ли ты ведешь себя? Кто может говорить тебе, что ты должна?

Мы снова молчим немного. Тина, видимо, ждет чего-то от меня, но я все еще не понимаю, что ей ответить. Мой вопрос не разрешен.

– Знаешь, я обожаю Коршуна, – заговаривает она, поняв, что ответа от меня не последует. – С ним можно отрываться, не думая вообще ни о чем. Он никогда не станет высмеивать тебя, и никогда не подставит. Когда мне сообщили о смерти родителей, он был рядом. Только он. У меня никого не было в Москве тогда, Юра с Олегом были в армии, Леша в училище. Миша купил мне билет до Лос-Анджелеса и отвез в аэропорт. И он не попросил назад потраченных денег. Вместо этого он позвонил моему парню и рассказал, что произошло. Юра нашел возможность прилететь ко мне, и только благодаря этому я пережила тот момент. Не позвони тогда Миша Романову, я сошла бы с ума. А когда я вернулась в Москву, Миша проводил со мной все свое свободное время, оберегал, веселил, следил, чтобы я ела, потому мне даже жить тогда не хотелось. Коршун, он, настоящий, понимаешь? Да, он может бегать голышом перед незнакомыми людьми и болтать глупости без умолку, но он просто такой. Зато он не предаст никогда.

– Но…

– Да, – она не дает мне сказать, – он поступил как полный урод. Ты вправе ненавидеть его. Но, Рита, я уверена, он не хотел. Он не такой человек, я знаю его много лет и могу с уверенностью сказать, что в Коршуне нет жестокости. Он не хотел. Так бывает. Не рассчитал силу, неверно выбрал угол проникновения. Это не было насилие в привычном смысле слова.

– Я просила его остановиться, – четко проговариваю я.

– И он знает, что виноват. Я не защищаю его, Рит. Я люблю его, он мой друг, но если ты скажешь сейчас, что решила уйти от него, я помогу тебе собрать вещи и найти жилье. Потому что решение должна принять ты. Жить тебе. Не важно, что ты должна чувствовать, или что считается правильным чувствовать в такие моменты, и кто что думает обо всем этом. Ты должна решить. И если ты считаешь, что хочешь попробовать еще раз, то, я уверена, Коршун приложит все усилия к тому, чтобы оправдать твое доверие. Кроме того, ты носишь его ребенка, и если ты думаешь, что можешь просто уйти, и он никогда не появится в твоей жизни, ты сильно ошибаешься.

Мне кажется безумно глубоким и важным все, произнесенное ей. Ведь правда, кто определяет наши чувства? Где эта шкала? Что плохого в том, что я больше не ненавижу мужа? Что хочу быть с ним? Или хотя бы попробовать быть с ним.

А еще мне кажется, Тине самой не раз приходилось принимать тяжелые решения.

Когда мы просим счет, официантка сообщает, что он уже оплачен. Со мной такого не случалось, а вот Тина весело подмигивает мне, а потом посылает воздушный поцелуй светловолосому мужчине, наблюдавшему за нами, и уверенной походкой направляется к выходу. Вот что за несправедливость? Есть люди, у которых нет денег, чтобы просто зайти в такой ресторан, а есть те, у кого денег полные карманы, но и платить за обед им не нужно. «Я когда без Юры хожу, могу вообще деньги не брать» – хвалится девушка, вызывая теперь уже легкую зависть.

***

Она взяла трубку! Взяла! Трубку! Трубку она взяла!

Кто поговорил со своей женой? Я!

Кто рад этому так сильно, что может и обосрат… ну ладно, это уж я перегнул. Я владею своим кишечником на все сто. В общем, я рад!

Это можно считать первым шагом к нашему примирению? Вообще, можно считать, что примирение возможно? Или мне даже думать об этом не стоит? Потому что я кроме, как об этом и не думаю. В моей голове только девчушка, обиженная мной и растерзанная. Бледная, сжавшаяся, заплаканная, несчастная, как я видел ее в последний раз. Громко хохочущая, с зарозовевшими щечками и карими лемурьими глазами, с застывшим в них интересом к жизни и ко мне – какой я сохранил ее в своей голове. Я теперь не знаю, какая она. Но очень, очень… очень надеюсь, что сейчас она в своем лучшем образе, пусть и не для меня.

Пусть, когда я вернусь в Москву, она будет счастлива, ну, или хотя бы на пути к этому состоянию. Даже если не со мной, не для меня. Просто пусть в ее душе зарастет рана, причиненная мной, чтобы она смогла жить дальше, не оборачиваясь, не вспоминая то дерьмо, которое я сотворил с ней.

Хотя нет, со мной, для меня. Я не выживу без нее, просто не смогу. Она мне нужна. Я сделаю все, что смогу, только чтобы она простила. Если потребуется, буду жить в палатке рядом с домом, и лягу под колеса ее тачки, чтобы она поговорила со мной. Выучу кучу извинительных песен и стихов, буду ходить за ней по пятам и орать их, скупая все полевые цветы, встреченные по дороге, только бы она выслушала меня. Буду убираться в комнате ежедневно, да даже весь дом буду драить, сам займусь стиркой и готовкой, чтобы… Ну ладно, с уборкой переборщил… но, черт! Что я могу сделать, чтобы она простила меня?

Сидеть в казарме и думать о ней невыносимо. Я знаю, что с ее здоровьем уже все в порядке. Швы давно сняли, пухляш ходит и живет нормальной жизнью. Разрывы не причиняют ей неудобств. Тина рассказала мне об этом. Но… как же она кричала на меня! И я не могу винить ее за это.

И как ревела в трубку. Мое сердце чуть не разорвалось от ее надрывающегося голоса. Она не желает даже видеть меня. Не представляю, с чего начну разговор с ней, когда вернусь… Когда вернусь… Когда я вернусь… Что я сделаю? Буду наблюдать за ней издалека, выжидая удобного случая для разговора?

– Коршун, пошли уже, хватит валяться и жалеть себя, – Леха пинает по моей койке, выдергивая из мыслей, и я с радостью вскакиваю, потому что за последние несколько месяцев это его пятая фраза, обращенная ко мне.

– Куда идем?

– Пива выпьем. Че в казарме сидеть? Надоело.

Вот и мне надоело. Мгновенно стаскиваю с себя провонявшую потом футболку, которую не удосужился сменить после тренировки, бегаю глазами по казарме, ища свежую, но нигде не могу найти ее. Блин, у меня что, свежие футболки закончились?

– Может тебе в душ сходить? – Леха разглядывает в зеркало свою франтовскую рубашку в светло-серый огурец, которую я бы в жизни не одел.

– А может тебе одеть что-то мужское? – язвлю, потому что мне сейчас не до… ого! судя по исходящему от меня аромату, мне, действительно, душ не помешает. Убираю нос от собственной подмышки. – Подождешь?

– Десять минут, время пошло, – констатирует Кобарь.

– А ты пока найди мне футболку, – ору налету.

Блин, я так увлекся поиском верного разрешения семейной ситуации, что даже про душ забыл. И как, интересно, парни терпят меня?

Когда мы выходим из казармы, с моих волос капает вода. Не страшно. В Крыму больше тридцати градусов тепла, так что я высохну минут за пятнадцать. Спасибо Лехе, и про душ напомнил, и футболкой поделился. Хотел рубашку мне свою всучить, но, спасибо, огурцов на теле мы не носим. Да и в плечах я пошире буду. И в шее. В общем, я пошире буду. А вот белая футболка с парочкой жеребцов вполне сойдет.

Идем вдоль набережной. Молчим. Видом наслаждаемся. Море сегодня спокойное, только волны слегка бьются о большие гладкие камни. И небо такое же мирное, яркое, без единого облачка. Надо домик тут найти, уверен, пухляшу понравится. Она сможет ездить сюда на каникулы. Пожалуйста, поговори со мной! Мне нужен шанс! Я не просру его! Начинает вечереть, но фонари вдоль берега еще не зажглись. Мне нравится это время. Оно длится не более получаса, но именно в эти минуты можно проследить, как день отдает привилегию вечеру и позволяет тьме опуститься на землю. Мои глаза четко отслеживают именно эти моменты. Не знаю почему. Просто мне нравится, как происходит эта световая уступка. Именно поэтому я люблю и предрассветные часы. Мы могли бы гулять с Ритой в это время, уверен, она заохала бы от восторга, стоя тут, на возвышенности, смотря на переливы морской воды, слушая ее шепот, наблюдая, как зажигаются вдалеке огни ресторанчиков. Мы могли бы даже прокатиться на катере. Я мог бы часами читать ей вслух под равномерный шепот волн. Пожалуйста, поговори со мной! Один шанс! Посмотреть в твои глаза и сказать, что я люблю тебя!

– Ты говорил с ней?

Леха спрашивает с осторожностью. Он не заикался о случившемся с самого начала командировки. И я тоже не говорил об этом. Молчание мне не свойственно, но говорить о Рите язык не поворачивался. Возможно, я только и ждал этого вопроса, потому что тут же рассказываю ему о разговоре с женой, в который сам еще не верю. Она была спокойна, спросила про Крым так, словно между нами ничего не случилось. А потом дала волю чувствам и заорала на меня. И этот ее истеричный крик, смешанный с болью и слезами, до сих пор стоит у меня в ушах. Мне хотелось быть рядом с ней в этот момент выплеска гнева, чтобы заглушить его своим телом. Возможно, она даже ударила бы меня. Я не был бы против. Просто прижал бы к себе, чтобы хоть как-то показать готовность исправить все, если это еще возможно. Звонил потом, но Рита выключила телефон, а когда появилась в сети, снова перестала брать трубку.

– Я не думал никогда, что это возможно, – говорю тихо, словно себе, а не другу, даже не замечая, с каким интересом смотрят на нас проходящие мимо две миловидные блондинки. Мне больше не интересна ни одна блондинка мира, и брюнетка, никто не интересен. – Понимаешь, быть рядом с кем-то. С ней. Мне казалось всегда, что быть с кем-то одним скучно, ну, типа как можно быть с одной девушкой, когда их на свете так много, – в подтверждение моих слов мимо снова проходят девчонки, завлекая веселым хихиканьем. – А вот они идут сейчас, и мне даже не хочется смотреть на них. Не знаю, что могу сделать, чтобы она простила меня. Я ей всю жизнь испортил.

– То есть, реально, все случайно вышло?

– Да психанул я. Не выдержал. Да и откуда вообще можно знать, что там порвать что-то можно? Там же вроде как все подстраивается под тебя. Ну вот подумай, ты просто входишь, и там тебя уже ждут…

Смех Кобаря разносится по всей набережной, и проходящие мимо девчонки оборачиваются.

– Да че ты ржешь то? – мне и самому смешно, опять дурость сказал «ты заходишь, и тебя там ждут»! Ну вот что со мной не так? Легко врезаю по плечу друга, усмехаясь, и тут же делаю серьезное лицо, тема разговора не смешная.

– Мих, ты как ребенок, ей Богу, – Леха поворачивает, и я иду за ним к пирсу, где можно прислониться к белым бортикам и наблюдать, как мелкие волны накатывают на песчаный берег и отступают обратно. – Тебя с твоим размером мало где ждут.

– Да не было ж никогда такого. Секс как секс, возбудил там.., – пожимаю плечами, всматриваясь в темнеющую даль, – вошел, дальше как по маслу. А тут, – вспоминаю слова хирурга, оперировавшего Риту, – позу неправильно выбрал. Не было у меня раньше проблем с позами! Я все позы знаю! – получается довольно громко и Леха смеется чуть тише заметив, как пялятся на нас примостившиеся рядом парень с девчонкой. – Еще гондон этот позвонил, ее тренер! Вот нафига звонить в первую брачную ночь? Вот я и психанул. Подумал, у них что-то было, и взбесился.

– По-моему, мы живем как-то неправильно, – произносит Леха после минутного молчания.

– В смысле?

– Думаешь, этот гондон, ее тренер, поступил бы с ней так же? Может, ей было бы лучше с ним? А Тине было бы лучше с кем-то другим…

– Нет, – уверенно останавливаю его. – Романов чертов псих, но никто кроме него Орловскую не потянет. Подумай сам, ты бы с ней справился? – смотрю, как задумывается друг и понимаю его ответ. – Вот и я не уверен, что смог бы, она была настоящим ураганом, и станет им снова, когда отойдет от всей этой истории. Я не понимал тогда Юрана, и не говорю, что смог бы закопать кого-то в лесу, но, братан, она валялась на кровати с каким-то мудаком. Положа руку на сердце, скажи, как бы ты поступил?

Кобарь пожимает плечами, и мне хочется повторить это движение, потому что сам я теперь точно уверен, что не смог бы сохранить спокойствие. И пусть Романов сама рассудительность, надо отдать ему должное, что не пристрелил обоих прямо там.

– И моей жене не будет лучше с кем-то, кроме меня. Я люблю ее, понимаешь, по-настоящему. Ну, типа, это не просто встал и побежал, как раньше. Я со службы домой бегу, чтобы ее увидеть. Мне постоянно интересно, во что она одета, что им на лекциях рассказали. Чем она целый день занималась. Я ей, прикинь, книги вслух читаю, – Леха ржет в полную силу, но я не могу остановиться, хоть и посмеиваюсь сам. – А потом мы обсуждает героев, чтобы она могла написать их анализ, она даже иногда мои мысли записывает.

– Коршун, ты не борщи с мыслями, а то ее из универа выгонят, – хохочет Кобарь.

– Да пошел ты! – ворчу, но остановить вылетающие изо рта слова все равно не могу. – Я с ней по лесу гуляю, вот просто так. Мы типа, идем такие, вдвоем, молчим, природой наслаждаемся. Потом на кухне зависаем, пока она готовит, я ей про службу рассказываю, она мне про впечатления от какой-нибудь новой книги. Я, считай, типа сам прочитал. Я даже от вас трубку не беру, когда мы с ней болтаем. Я вот у нее в комнате усну, а когда просыпаюсь, хочу, чтобы снова ночь наступила, чтобы снова с ней рядом быть. Мне даже трахаться ни с кем больше не хочется, да и не встает у меня ни на кого больше…

– Да замолчи ты! – Леха колотит кулаком парапет, но мне не обидно, он просто еще не понял, что это такое, когда не можешь без человека, ничего не можешь и не хочешь, ни есть, ни спать, и все твое существование становится бессмысленным. – Блин, Мих, ты как из тупого романтичного сериала.

– Да-да, поговорим, когда найдешь своего пухляша, – многозначительно киваю, потому что… ну, что с него взять, он и правда, еще не понял.

Меня отвлекает звонок. Тина. Мы с ней каждый вечер созваниваемся. После длинной, приправленной матом и наставлениями, тирады на тему самого моего отвратительного момента в жизни, она ведет себя со мной снова, как подруга. Да и мне надо знать, как она. Это важно, знать, что с ней все в порядке, что она уже может переносить приступы страха без таблеток, что не пытается закрыться в комнате и спрятаться в любом углу, когда мой друг возвращается домой. А еще она мой источник информации о жене. «У Риты все хорошо, жорит за двоих» – по телу от этих слов разливается теплая благодать. У нее все хорошо – это главное. «Ей и надо сейчас есть за двоих, Мишель, она ж не одна» Не понял. Как не одна? Убью долбанного тренера, пусть только попробует к ней подойти. Черт! В смысле за двоих есть надо? «Будешь папочкой, пернатый» Руки отказываются держать мобильник. Он выпадает и с треском приземляется на плитку асфальта. Судорожно пытаюсь собрать развалившиеся части, но… плевать на телефон. Вытаскиваю торчащий из кармана ничего не понимающего Кобаря аппарат, и набираю номер Орловской. «Кто будет папой?» – ору в трубку. «Милый, ты только не нервничай, ладно? Ты будешь. А если скажешь Рите, что я тебе все растрепала, я обрею тебя наголо, пока ты будешь спать!»

Вот же Божья радость! Я буду папой! Рита ест за двоих!