Текст книги "Мое кудрявое нечто (СИ)"
Автор книги: Дана Райт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)
– Все?
– Что? – бубню в его грудь, от которой теперь не хочется отрываться.
– Прооралась?
– Ты понимаешь, как опозорил меня?
– Опозорил? Пухляш, – он приподнимает мое лицо, аккуратно сунув палец под подбородок, и я могу видеть его улыбку, на которую не влияют никакие внешние факторы, – да ты теперь звезда универа. Ну вот кому еще стихи в кафе читают?
– Надо было выучить нормально, прежде чем читать, – у меня нет сил возмущаться и спорить, я просто сую руки в рукава шубы, чтобы поскорее сойти с тротуара.
– Нафига? Его и так все знают.
Не сговариваясь, мы направляемся к стоянке. Я сажусь в его Патриот без лишних слов. В свою машину я все равно не смогу попасть, пока он не отгонит Патриота. А мне хочется уехать с территории универа и никогда больше тут не появляться, и для этого лучше не спорить с гигантом.
– Держи, поешь, ты перенервничала, тебе сахар нужен.
Да, нужен. Беру из его рук большой сникерс, все еще трясущимися руками разрываю упаковку и кусаю.
– Какая там культурная программа? – спрашиваю обреченно, бежать из машины нет смысла, тем более мы уже куда-то едем.
– Вот, смотри, – на мои колени приземляются два помятых билета на спектакль.
«Идеальный муж». Ну конечно. У нас ведь теперь ни о чем другом и не говорят.
***
Она хорошенькая. Круглая белая щечка то и дело приподнимается, когда пухляш посмеивается действию на сцене, куда я почти не смотрю. Я не могу заставить себя перестать рассматривать ее. Длинная юбка в коричневую клетку натянулась на ее бедрах и меня подмывает положить на них ладонь, но я держусь. Ей и так сегодня стресса хватило. Хохотнул, вспомнив чтение стихов в кафешке.
– Прости, – тут же заткнулся от строгого взгляда повернувшейся Риты.
Мы встретились глазами лишь на долю секунды. Рита снова отвернулась к сцене, и я опять принимаюсь разглядывать ее. Челка отросла с момента нашей первой встречи и теперь полностью зацепляется за миниатюрное ушко. Вместо хвоста волосы убраны в ровную култышку на самой макушке. Наверное, если расплести ее, на волосах останется волна. Мне хотелось бы посмотреть. На сцене происходит что-то смешное, так как по залу прокатываются смешки, а грудь пухляша подрагивает. Сквозь тонкую шерсть свитера видна линия лифчика, по которой хочется пройтись пальцами. Сглатываю желание, опуская глаза на ее руки. Она сделала маникюр. Ничего яркого. Аккуратно обрезанная кутикула и спокойный бежевый лак. Мне нравится. А еще на ее руке пара мелких царапин, наверное, играла с котом. Касаюсь царапин пальцами. Мне необходимо притронуться к ним, иначе я не смогу унять возникший внутри зуд. Рита поворачивается ко мне. Мы смотрим друг другу в глаза теперь уже несколько секунд, она не сердится, не улыбается, и не дышит эти секунды. Молча возвращает внимание к сцене, позволяя мне оставить пальцы на своей ладони и я выдыхаю, поняв, что тоже не мог дышать. Аккуратно, насколько могу, просовываю большой палец под ее ладонь, накрывая ее своей, и чуть сжимаю. Дыхание Риты снова замирает, но она не хочет выдавать себя, продолжая наблюдать за действием на сцене, а я наконец могу расслабиться, откинувшись на спинку кресла и вытянув ноги. Закрываю глаза, наслаждаясь ее близостью и прикосновением своей руки к ее, то и дело сжимая и поглаживая нежную кожу. Пусть спектакль не заканчивается, я хочу делать это как можно дольше.
– Миш.., Миша…
– А?
Открываю глаза и тут же закрываю их, пряча от непривычного яркого света. Похоже, спектакль все же закончился, и я проспал его часть. Посетители расходятся, в зале стоит гомон голосов, а сцена опустела.
– Блин, я не хотел дрыхнуть, просто мне сегодня хорошенько по башке прилетело, – оправдываюсь, садясь в кресле ровно.
– Правда? Не болит? Куда прилетело?
Ее ладонь касается моей щеки и тут же отстраняется, а белые щечки покрываются краской.
– Вот сюда, – ловлю ладонь и прижимаю обратно к щеке, хорошо, что побрился.
– Больно? Синяк будет?
Сдерживаюсь, чтобы не ухмыльнуться ее потрясающе невинной заботе, прячущейся под неловким стыдом. Мотаю головой. Нет, синяков не будет.
– Я проголодалась, – грудной голос тих, как будто она сообщает мне тайну, я хочу слушать его так часто, как могу.
– Ужин был запланирован до театра, но ты променяла его на стихи.
– Тогда ужин с меня, – улыбается, отрывает ладонь от моего лица и поднимается.
Поднимаюсь за ней, повинуясь внутреннему зуду, тяну ее за руку и легко прижимаю к себе. Ее голова сантиметров на пять ниже моего подбородка, и я упираюсь им в высокую култышку. А нос Риты упирается в мою грудь. Хочу спросить, подумала ли она над предложением, но молчу. И девчушка помалкивает. Ей Богу, как дети, как будто мне снова шестнадцать. Да и не был я в таких вот ситуациях даже в шестнадцать. Вообще никогда не был.
– Ужин тоже с меня, – говорю просто, улыбнуться даже не могу, внутри сжалось все.
– А я хотела пироги напечь, – бубнит в мою футболку. – Ты просил.
– Успеешь еще, – выпускаю ее и веду за руку к выходу.
Ни черта не понимаю. Стихи, пироги, театр… а мне нравится. Чудеса, блин.
***
Ворочаюсь. Я теперь не могу спать. Эта роскошь для спокойных и счастливых людей, каким я был еще летом. А теперь, прежде чем заснуть, я должен прокрутить в башке прошедший день, подумать над завтрашним днем, увидеть спящую Риту Молодецкую, девушку, забравшую мое спокойствие, и подрочить.
А вот раньше засыпал, только матрац придавив. Правда, чаще всего рядом лежала какая-нибудь новая знакомая.
Ворочаюсь. Левая сторона тела затекла.
За ужином пухляш заказала хинкали. Она их раньше никогда не ела. Странно. Это ж почти национальное блюдо. Ну, не то, чтобы русское, но на территории бывшего СССР вся кухня смешалась. Так что, считай, и наше тоже. В любом мало-мальски приличном месте имеется. Хотела ножом разрезать. Остановил ее, чтобы самое вкусное на тарелку не вытекло. Маленькие пухлые губки присосались к мешочку теста, втягивая бульон, и мне пришлось отвести глаза, чтобы не порвать джинсы стояком. Нашла тоже блюдо. Заставил себя не пялиться на нее все два часа, проведенные в ресторане. Понял, что заставляю ее нервничать по зашедшимся в тряске ручкам. Почувствовал себя извращенцем и завел разговор о ее учебе. Теперь знаю всех ее профессоров поименно. Жизненная несправедливость – нужное стихотворение память не воспроизводит в необходимый момент, а вот стариковские имена сохранить – это вам пожалуйста.
Ворочаюсь. Правой ноге жарко под одеялом.
«Спишь?» На экране мобильного высвечивается сообщение от Олега. Освобождаю прикроватную тумбу от гаджета, покручивая его в руках. Ответить? Он, наверняка, тусит где-нибудь. Позовет. Тусовка мне не интересна, но с другом я бы повидался. Или сделать вид, что сплю? Нехорошо как-то обманывать. Вытягиваю руки вверх, потягиваясь. Сон не идет. Ворочанья не помогают. «Я вижу, как светится мобильник. Выходи!» Ого! Он что, приехал? Подхожу к застекленной стене, в которую друг, вероятно и увидел свет мобильника. Надо же, я так задумался, что не услышал, как к дому подъехала машина. Надо научиться шторы закрывать. Но мне нравится просыпаться, когда солнце покрывает всю комнату. Так радостнее. «Член прикрой» приходит новое сообщение. Ну да, еще мне нравится голышом спать, да и ходить тоже.
Осматриваю валяющиеся на полу горы одежды, разобрать которые все руки не доходят. Нет, в этом хаосе я не смогу найти ни домашние штаны, которых у меня точно было пары три, ни тем более халат. Натягиваю джинсы, скинутые вечером. В сенках хватаю куртку, которую надеваю, уже пожав руку друга.
– Катался просто. Не спится что-то, – объясняет приезд Самойлов, ежась от холода.
На улице похолодало. Мне нравится бодрящий морозец, закуриваю, прощаясь со сном окончательно.
Мы опираемся на белый высокий Мерседес Олега – подарок его порно-бабули на день Рождения, и, не сговариваясь, поднимаем головы к небу, прояснившемуся к ночи. Теперь можно разглядеть яркие созвездия. Курим молча.
– В баню пойдешь? – интересуюсь я.
– Пойду.
Мой друг слишком спокойный, даже грустный. Мы не слишком часто видимся в последнее время, и я почти ничего не знаю о происходящем в его жизни прямо сейчас. Надеюсь, у него простая меланхолия, или, может, он переосмысливает свою жизнь, как и я. Не задаю вопросов, он расскажет, если захочет.
– Дров надо наколоть, – решаю разбавить тягучую атмосферу.
– Капец ты, Мих, гостеприимный, – фыркает блондин, снимает короткую дутую кожанку с меховым воротником и скрывается в гараже, оставляя меня стоять одного.
Ухмыляюсь. Какие дрова? Олежек нежен до хрупкости. Его мягкие руки не приучены к труду. Да что там руки, я как то пятку его увидел – не у каждой девушки такие гладкие. Интересно, ему ходить не больно? Реагирую на шевеление в окне второго этажа. В окнах пухляша отодвигается портьера. Проснулась. Жаль, я не хотел будить ее. Круглое личико появляется в просвете стекла лишь на мгновение, я не успеваю даже кивнуть ей. Вхожу в дом, озяб немного.
Самойлова нахожу в бане, закидывающего дрова в печку. Открываю две бутылки темного «Старого мельника» и одну протягиваю другу.
– Я тут с ночевкой, – сообщает блондин, плюхается в кресло, протягивая ноги в узких офисных брюках, светло-серых, в тонкую темную полоску…
Ну и франт…
– Без проблем.
– У меня баба какая-то дома, уже третий день, – ржу над жалобным голосом друга. – Выгнать не могу. Каждое утро сваливаю в офис, деньги на такси оставляю на тумбе, ну, все, как обычно. А она меня вечером с ужином встречает. Алла вроде.
– Попадос, – веселюсь я. – У меня такого не было, вроде сразу уходят.
– Я уже в лоб сказал, мол, потрахались, спасибо, ты была великолепна, пора бы и честь знать. А она мне вчера рубашки постирала. Домработницу уволила, говорит, незачем платить, она сама со всем справится. Сегодня уборку в квартире сделала, теперь носки найти не могу, ни одной пары, вот, смотри, – наманикюренный палец друга указывает на голые отпедикюренные ноги, вызывая мой хохот. – Да не смешно.., – но Самойлов и сам уже посмеивается. – Я вот думаю, маман вызвать на подмогу или продать квартиру нахрен, вместе с девахой.
– Ага, уже вижу это объявление, – веселюсь я.
– Ну а че делать то? Не вытаскивать же ее?
Олежек допивает пиво одним глубоким глотком и вытаскивает из маленького холодильника еще бутылку.
– Я вот думаю, может Орловскую позвать? – обдумывает варианты. – А че, она придет, типа как жена моя, ну… типа уезжала отдыхать, а тут телка… выгонит ее.
Вариант. Тина несколько раз выгоняла девчонок, которых я притаскивал на квартиру Романова. Он тогда был в армии с Самойловым, и Орловская жила в Москве одна, а я приходил проведать ее. Зеленоглазая каждый раз придумывала новые способы изгнания моих ночных приключений, а затем мучительно долго таскала меня по бутикам, где я оплачивал какую-нибудь ее покупку в знак признательности.
Опа! Замечаю странный взгляд друга, прожигающий темное стекло бутылки. Он как будто сквозь нее смотрит. Неужели он все же влюблен в Тину? Он хотя бы понимает, что Романов ему бошку свернет, если узнает? Никто не сможет остановить этого психа. Ни я, ни Леха, ни мы вместе. Никто! Да и не хочется становиться свидетелем разборок друга.
Я знаю, после того, что Юран сотворил со своей женой, их отношения с Олегом разладились, ведь невозможно предсказать, на что еще способен наш железный друг. Но… Черт… влюбиться в жену друга – такого и врагу не пожелаешь.
Олег зажмуривает глаза, передергивая носом, а когда открывает их, мне становится страшно от их серой грусти.
– Братан, ты же понимаешь, что она его жена…
– Не говори ничего, – тихо просит он.
Но я просто не могу молчать я должен убедить его в отсутствии чувств. Он не должен чувствовать к нашей подруге ничего, кроме братской любви. Ничего больше. Она наша подруга, наша сестренка, с которой можно уснуть в одной кровати, и не думать ни о чем, кроме как о желании защитить ее.
– Олег, она носит его фамилию, он…
– Он ее в землю закопал! Живьем закопал! – орет блондин, сжимая ладонь в кулак. – Он смотрел, как ее покрывает земля, Мих! И знаешь, что было в его взгляде? – в серых глазах сейчас ярость, которой мой друг никогда не страдал. – В нем ничего не было, – он делает глубокий вдох, успокаиваясь. – Ничего… он был спокоен! Спокоен, мать его! Откуда мне знать, что сейчас она жива?
– С ней все в порядке, – я четко верю в это, иначе ездил бы во дворец Романовых каждый день. – Юран ходит к психиатру, он сам сказал. И, я видел Тину, с ней все в порядке. Она улыбается, и смеется, и потрясно выглядит. Она сказала бы, будь ей нужна помощь. И, она любит его, я знаю, я видел это в ее глазах, тогда, на острове…
– Забудь, что я сказал, я не должен был.., – Олег залпом допивает бутылку, кидает золотой перстень, снятый с пальца, на стол и откидывается на кресле. Я заставляю себя молчать, пока он борется с желанием излить душу. – Я знаю, Тина не видит никого, кроме него. И я знаю, что он любит ее, правда, знаю. И, Мих, я не люблю ее… в смысле… так, как ты подумал. Просто, я слишком испугался, когда не нашел ее в том лесу, понимаешь? Мы могли ее потерять. Просто представь, что ее нет… И он тоже не смог бы без нее… так что Юрки тоже не было бы… То есть, их бы просто не стало… Обоих.
Нет, я не могу этого представить. В моей жизни нет никого ближе моих друзей. Юран тогда слетел с катушек. После смерти его отца воспоминания навалились с новой силой и он не смог сдержать гнева, преследующего его всю жизнь. Теперь он знает, что может сорваться, и не прекратит терапию, пока не будет уверен, что опасность миновала. Я уверен в этом. Тине ничего не грозит. Он больше не сорвется.
В предбаннике становится жарковато и я снимаю футболку, а Самойлов скидывает свою дорогущую белоснежную шелковую рубашку, аккуратно складывая на столик золотые, с голубыми камнями, запонки. У меня нет таких вещей, сшитых на заказ, из лучших тканей и по стоимости превышающих ежемесячный доход среднего жителя страны в несколько раз. Единственная моя одежда, сшитая по мне – военная форма, и то, не сшитая, а подогнанная, одеваемая раз в пару месяцев для поездок в управление. Я не смог бы ходить целый день, затянутый в галстук и пиджак, лишающие свободы движения.
Хочу подбодрить друга хлопком по плечу. Типа, такой мужской жест участия, но за дверью раздается преследующий меня во снах голос.
– Ребят, – я тут же подрываюсь, чтобы открыть дверь, – я вот, напекла немного…
Рита протягивает широкую тарелку с целой горой свернутых трубочками блинчиков, которую я перехватываю, сглатывая слюну от потрясающего аромата.
– Это не пирожки, но с мясом, – бодро хвалится она, помня, видимо, мою пьяную просьбу о выпечке. – Вам перекусить.
Мне не хватает времени рассмотреть улыбку на причудливых губах, так как девчушка разворачивается и направляется обратно к дому.
– Подожди! – останавливаем ее, проорав одно слово вместе с Самойловым.
– Пошли, посидишь с нами, – прошу я, мне правда хочется ее рядом.
– Айда, – Олег натягивает обратно рубашку, чтобы, видимо, не смущать мою невесту, – давно не виделись, я соскучился.
– Мне вставать завтра рано, так что я лучше пойду, – но девушка уже смущена.
– Да я тебя разбужу, и отвезу, куда надо, – уговаривает блондин.
– Нет, ребят, спасибо, но мне, действительно, надо поспать. День был тяжелый, – эти слова обращены ко мне, как к утяжелителю ее дня, – и очень меня утомил.
Хочу извиниться, но тут на румяном личике проступает загадочная улыбка, какую я еще не видел. Девчушка сжимает губы, пытаясь скрыть ее, но глаза уже выдали трепет, который я почему-то ощутил всем телом. Она бурчит «хорошо посидеть», плотнее заматывает шерстяной плед, накинутый на плечи, и убегает к крыльцу, где скрывается. А я стою в открытых дверях, пытаясь уловить слишком быстро рассеявшийся на морозном воздухе аромат, исходящий от нее.
– Миленькая она у тебя, – с легкой завистью протягивает Самойлов за спиной.
– Еще какая, – прикрываю дверь, не в состоянии убрать с лица широченную улыбку.
– Не слишком мелкая для брака? Сколько ей? Восемнадцать? Может, хоть пару лет так поживете?
– Не-а, братан, – мотаю головой, – так с ней не поживешь. Да и че ждать то? Такие на дороге не валяются, надо брать, пока не опередили.
Олежек усмехается моему рвению. Да что он понимает то? Телку выгнать из собственной квартиры не может. А я не хочу никого выгонять. И искать никого не хочу. Нашел. Осталось только подождать, когда пухляш прекратит попытки сопротивления и сдастся, поддавшись моему обаятельному натиску.
Глава 9
***
Примеряю кольцо. Каждый вечер так делаю. Жаль, пальцы пухловаты. Но смотрится все равно изящно и романтично. Представляю, как во времена золотого века аристократы дарили такие же кольца своим музам. Тянет сфотографировать это великолепие на свой новенький телефончик, с которым мне уже удалось разобраться, и скинуть фотографию Тине. Последнее время мы с ней стали чаще общаться. Интересно, что она скажет? У меня такое чувство, что эта девушка разбирается в украшениях. А как иначе? Она увешана камнями.
Завтракаем вдвоем с хозяином дома. Миша убежал в лес с собаками. Мне тоже хотелось, но живот разболелся из-за женских дней. Решаю не тревожить свой организм в такой ответственный период.
– Маргарита, ты как всегда накормила меня до отвала. Спасибо.
Алексей Витальевич складывает посуду в посудомоечную машину. Откатывает длинные рукава зеленой служебной рубашки и поправляет воротник. Мне приятна его похвала, хоть он и говорит это в каждый прием пищи, приготовленный мной. Улыбаюсь мужчине, и он целует меня в щеку. Он стал делать это недавно. Не знаю, что на него нашло, но мне жутко нравится. Думается, так бывает в настоящих семьях. Пусть мы и не настоящая семья, но другой у меня нет, так что я начинаю воспринимать эту нежность, как принятие меня в семью.
Когда у меня будут дети, я обязательно буду целовать их в щечки как можно чаще, не упуская ни одной возможности. Ну вот, захотелось повидать Джессику. Может, заехать к Романовым после учебы? Их малышка настоящее чудо. Порой шебутная, любит поважничать, но всегда заставляем меня смеяться. Да, дети – это здорово.
В комнате складываю в сумку тетрадь, предварительно убирая из нее половину блока с исписанными страничками. Зачем таскать с собой все? Да и лекции так целей окажутся. Выключаю ноут, утром я смотрела видео с рецептом пышных оладий, за которые и была удостоена генеральской похвалы. Заплетаю высокий хвост и делаю култышку, наматывая его на бублик. Очень удобная штука, быстро, выглядит опрятно и волосы не мешают. Целый день держится. Прохожусь валиком по брюкам горчичного цвета из нежной шерстяной ткани, за которые благодарна Тине, волосы ее мохнатой тезки остаются на клейкой поверхности, а я остаюсь чистенькой. Новенький белый свитер тоже приходится чистить. Вообще, надо всю комнату почистить, что-то слишком сильно начала линять моя ночная подружка. А ведь я делаю уборку каждые выходные.
Беру сумку, собираясь выходить из комнаты, и взгляд снова останавливается на коричневой бархатной коробочке, валяющейся на столе уже несколько недель. Примеряю колечко опять, не могу от него оторваться. Похоже, ежевечерних его примерок мне становится мало. Опять любуюсь блестящим камнем. Как это, интересно, быть замужней женщиной? Показываю себе отражение кольца в зеркале, шевеля пальчиками. Чудная вещица, Тина сказала бы, что она дополняет мой образ. Но носить его я не могу. Не имею права, пока не дала ответ Мише. Он начинает все чаще спрашивать меня об этом – ожидание не его сильная сторона.
Хихикаю, потому как после быстрых шагов по коридору и хлопка двери комнаты Миши, по дому разносится «Доброе-доброе-доброе утро, планета! Я возвращаюсь с того-о света» группы Мумий Тролль. Голос Лагутенко перекрывает басистое подвывание капитана Коршуна. Быстро фоткаю свою руку, потопывая в такт музыке, отсылаю это чудо Тине и наблюдаю в зеркало, как покрываются пунцовой краской щеки. Мне стыдно за то, что примеряю эту красоту, к ношению которой еще не готова, и за то, что делюсь с Тиной фото. Хочется ополоснуть лицо прохладной водой, однако тогда придется смывать тушь и помаду, которыми все та же Романова заставила меня пользоваться.
«О Боже! О Боже! Ты согласилась? Ты согласилась! Я немедленно залезу в каталог свадебных платьев… ты будешь самой красивой невестой. Я уже придумала прическу… Боже, Коршун бегает голышом по снегу от счастья? З.Ы. ты меня разбудила» – приходит в ответ на мое фото. Смеюсь… а потом представляю Коршуна, бегающего голым по снегу и внизу живота чувствуется томительное ожидание чего-то… ладно, его рук. Пишу Тине, чтобы пока ничего не говорила ему, потому как я еще не приняла окончательное решение. Отговорить ее не искать пока платье мне не удается. Пусть. Чем ей еще заняться? Вообще не понимаю, как она проводит дни. Не учится и не работает, как можно дома сидеть целый день?
В окне вижу, как отъезжает от дома генеральский мерседес, а это значит, что и мне тоже пора.
В коридоре музыка слышна громче. Теперь не попадающий в ноты и такт голос вещает о том, что его «Фантом теряет высоту», опять же перекрикивая Чижа. Становится интересно, что делает товарищ капитан в момент, когда его горло выпускает звуки, не заслуженные этим миром. Может, танцует? Это должно быть интересно. Думаю, Миша не будет против, если я спрошу. В последнее время третирование друг друга было оставлено. Мы вроде как мирно общаемся. К тому же нечестно получается, он в моей комнате был, даже мое постельное белье пачкал, а я у него ни разу не появилась. Решаю исправить ситуацию и по пути к его комнате, которая находится через две от моей, удивляюсь собственной смелости. Не такой уж и страшный этот огромный человек.
Стучу.
– Да-да! – тут же отвечают мне.
Открываю дверь… кто там только представлял Коршуна, бегающего голым по снегу? Вот вам – пожалуйста. Правильно говорят, что мысль материальна.
Передо мной предстает гора мышц. Гора голых мышц, бродящих по комнате в поисках чего-то.
– Привет, пухляш, – парень останавливается на секунду, чтобы поздороваться со мной, оголяя зубы в широченной улыбке, и продолжает дальше ходить по комнате, то и дело перебирая наваленные на креслах и стульях вещи.
Ужас! Нет, не голый Миша – он прекрасен, как величественный Посейдон, а бардак, устроенный в его комнате. Прыгаю глазами от его идеального тела к разбросанной по комнате одежде, забывая, что мне следует закрыть их. Мои женские чувства берут верх и я останавливаюсь на нем, но он, к сожалению, успевает намотать на бедра полотенце. Прикусываю губу. Больно. Вздрагиваю.
– Пухляш, давай позавтракаем вместе, – предлагает он.
– Нннееет, – доносится до меня собственный стон похожий на звук овчарки, которой на лапу наступили, не спрашивайте, откуда я знаю это.
– А че с голосом?
– Ничего… ничего с голосом! – ору я и выскакиваю из комнаты.
Голый Коршун слишком большое потрясение для моей психики. Как могут люди быть такими? На его спине перекатывались мышцы, когда он нагнулся к кровати за полотенцем. А его… его… ладно уж, его член – уши начинает щипать от стыда – большой и твердый… стоящий ровно перпендикулярно телу… немного темный. Мне удалось рассмотреть его лучше, чем в бане в прошлый раз, когда в его роте объявили тревогу. Тогда я не заметила, что волос вокруг этого органа нет. И выглядит это все словно вкусный леденец.
Рита Молодецкая! Ты не станешь думать о члене этого гиганта! Не должна! Не могу отдышаться, поэтому все еще стою у дверей Миши, переставляя ноги.
– Пухляш, какого хрена ты вечно удираешь? – кудрявая голова высовывается из комнаты. – Айда, я оделся. Че хотела?
– Не хотела я ничего! – тараторю я, опять срывающимся на крик голосом.
– Ты это так на голых людей что-ли реагируешь? – интересуется Коршун с самым серьезным видом. – Так я ж не знал, что это ты. Думал, папа, он то уже привык. Мне, знаешь, нравятся воздушные процедуры. И вообще, это полезно. Сама попробуй.
– Ты огромный! – вырывается из меня и по всему телу тут же разносится жар стыда за эту фразу.
Да что я говорю?
– Ну да, мне постоянно так говорят, – Миша распахивает дверь, приглашая меня кивком головы. – Правда, при других обстоятельствах. Но мне приятно слышать это от тебя, – на его лице снова играет довольная улыбочка. – Так что ты хотела?
– Забыла.
– Тут вспоминать будешь, или зайдешь?
– Нет, мне надо на учебу, я уже опаздываю. К тому же в твоей комнате такой бардак, что мне страшно там находиться.
– Да, я сам от этого страдаю, – грустит кудрявый. – Эта комната знавала и лучшие времена. Правда, это было давно. Раньше к нам приходила тетя Лариса. Прибиралась тут, готовила, – меня смешит его мечтательный вздох и обращенный к небу взгляд. – Но потом я накосячил и отец лишил меня этого счастья, – он проходит в комнату, и я, почему-то иду за ним, слушая дальнейшие рассуждения. – Я хотел перебраться в квартиру и завести там домработницу, раз уж отец решил, что тут я сам все должен делать. А я к этому не приспособлен! Вещи сами не ложатся на места, понимаешь?
Он снимает полотенце с бедер, предоставляя мне любоваться ямочками на его попке. Я знаю, он делает это специально. Возможно, посмеивается про себя. Но я все равно не могу отвести взгляд от этих ямочек и мощных накачанных ног, покрытых порослью коричневых волос. Поднимаю глаза выше, но на спину уже опускается голубая футболка, закрывая привлекательное место.
– Только пожив в квартире месяц понял, не мое это. Не могу я находиться в четырех стенах. Мне нужен простор. Воздух. Полигон рядом, опять же. И тут вся моя живность. Как я их в квартиру жить потащу? Им же свобода нужна!
Он выключает музыку, натягивает на себя джинсы, подпрыгивает, вытягивая ноги. А что, мужчинам белье носить не обязательно? Не трет ли, интересно? Хихикаю. Даже если и трет – такое достоинство совсем не сотрешь.
– Так что ты должна мне помочь, – Коршун подходит ближе. – Мы должны объединиться и уговорить генерала вернуть тетю Ларису, – его заговорческий тон и приподнятые густые брови делают его похожим на ребенка, – ну… или любую другую тетку, плевать, лишь бы она убрала все это, – длинные руки охватывают комнату. – Я вообще нихрена тут найти не могу! Не помню даже, где кресло, а где просто гора шмоток! Мне приходится постоянно покупать новое! А еще я хочу свои любимые джинсы… они где-то тут…
Два метра моего его «великолепия» в растерянности обводят руками горы раскиданных по комнате шмоток, что выводит меня из романтичного возбуждения.
– Миша! Прекрати!
Я больше не могу слушать его спокойно. Этому детине двадцать семь! Он капитан Российской армии! Правительство доверяет ему военные тайны и безопасность нашего государства! А он рассуждает опять как маленький мальчик. Няню ему подавай!
– Возьми и убери все сам! Что в этом такого? Почему кто-то должен прибираться за тебя? Тебе должно быть стыдно.
– Стыд? Это что еще такое? – на его лице выражение непонимания.
Ну как можно быть таким? Начинаю хохотать, потому что этот парень – нечто.
– Ладно, пошли, я проголодался.
Он за руку тянет меня из комнаты, и я не сопротивляюсь. Первая пара – мировая литература. Мне поставили зачет экстерном, за небольшое фантазийное эссе, где я описала поход по магазинам с Тиной. Преподавателю понравилось описание нервной девушки-шопоголички с глазами-фонарями, которые включаются зеленым при виде дорогих вещей, и чем дороже вещь, тем ярче светят эти фонари. Тина смеялась, когда я прочла ей эссе, чтобы попросить разрешения сдать его в качестве семинарского задания.
– Эй, пухляш, а это что?
Миша останавливается посередине лестницы так резко, что я врезаюсь в него ногой, делая шаг. Парень не обращает на это внимания. Поворачивается, его пальцы прощупывают мою руку, останавливаясь на кольце, а небесно-голубые глаза всматриваются в мое лицо. Несмело улыбаюсь, пытаясь вытянуть свою руку из его. Он стоит на одну лестницу ниже меня, но его голова с влажными кудряшками, все равно нависает надо мной.
– Когда ты его надела? Вчера его не было. Ночью? Ты спала с ним? Тебе идет, дай посмотрю…
Он хочет вытянуть мою руку, чтобы рассмотреть ее, но я тяну ее обратно, стараясь не рассмеяться от его болтологии, прижимаюсь лбом к его оголенной в вырезе футболки коже, заставляя себя сдерживать дрожь тела.
– Ты можешь ничего не говорить? Пожалуйста, – выдыхаю в его футболку.
Он выпускает мою руку и обнимает. Это слишком приятно. Слишком. Мне хочется закричать, завизжать! Этот парень, с потрясающим телом и глазами небесного цвета, парень, не замолкающий ни на секунду, отвечающий сам на свои вопросы… обнимает меня. Мне жарко и душно. И мне не хватает воздуха. Вдыхаю поглубже, наслаждаясь ароматом свежести, исходящим от его тела. Миша молчит и по лестнице разносится звук моего тяжелого дыхания. Как я могла забыть снять кольцо? Воля случая? Я не думала серьезно отвечать ему на предложение, но постоянно думаю о нем, как о мужчине. А теперь он обнимает меня, не принимая попыток к чему-то более близкому, и я думаю о том, что боялась признаться себе в том, что хочу за него.
Боже! Я буду невестой!
Я выхожу замуж!
Обалдеть! Сейчас завизжу…
– Уже можно? – необычайно тихий голос ласкает у самого ушка, и я чуть дергаюсь от непривычного ощущения его близости без тисканий.
– Что? – не понимаю я.
– Говорить. Я не могу так долго молчать, пухляш, – виновато шепчет он. – Мне приходится затыкаться на службе, поэтому дома я должен выговариваться по полной.
Нет, это невозможно. Смеюсь, и мне в рот попадает его футболка, отчего становится еще смешнее. Словестный понос в нем неискореним.
– Пошли, я хочу позавтракать со своей невестой, – снова тянет меня вниз, но я останавливаю его, мне обязательно нужно что-то спросить, прямо сейчас, я не могу ждать.
– Миш, – на меня смотрят смеющиеся глаза, – ты… ты действительно хочешь этого?
Мне неловко. Внутренний голос требует опасаться.
– Конечно хочу, малышка, – он поддергивает мой нос, подмигивает и продолжает спускаться, крепче сжимая мою руку.
– Значит, я буду замужней дамой?
– Ага, – просто говорит он.
– А если мне страшно?
– Почему? – Миша останавливается у подножья лестницы, его руки ложатся на мою талию. – Ты меня, что ли, боишься?
Это редкий случай, потому как Коршун серьезен. Ненадолго. Всего на мгновение. Он тут же улыбается, чуть кривовато и притягательно, и не дожидаясь моего ответа, стаскивает с лестницы, приподнимая за талию, отчего я чувствую себя пушинкой.
– Пухляш, я ж не страшный совсем, – кончики его пальцев проходятся по раковине моего уха, спускаются на шею и останавливаются на ключице. – Я не обижу тебя. Тебе понравится, обещаю.
