Текст книги "Мое кудрявое нечто (СИ)"
Автор книги: Дана Райт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)
– А это ты…
Офигеть! Я помню этот момент. Мне тут девять, или около того. Отец забрал меня с уроков. Сказал, что скоро снова улетит, и это единственная возможность повидаться. Но мы не пошли в кафе, как обычно. Поехали в больницу. Долго ждали на улице. Я возмущался, что замерз, а отец дал мне подзатыльник, потому что мужчины не мерзнут и не стонут. Я прыгал и бесился, обкидывая его снегом, пока один снежок не попал в мужчину, выходящего из больницы. На его руках был небольшой сверток, из которого послышалось протяжное "уууу" от попадания снежка. Это был Молодецкий. Он рассмеялся, но грустно. Спустился с крыльца и протянул мне сверток. "Ты разбудил, тебе и успокаивать" – сказал он. Тогда я увидел маленькое белоснежное лицо, словно ненастоящее. Просил лицо перестать ныть, пока отец с другом курили в стороне. Лицо меня не слушало и я стал расхаживать со свертком от машины и обратно к крыльцу, читая выученную к уроку литературы одну из басен Крылова. Лицо перестало издавать звуки, закрыло глаза и смешно засопело.
– Я всю дорогу хвастался отцам, что могу заговорить кого угодно, – заключаю свой рассказ. – Так что я встретил тебя из роддома, – до меня самого только доходит вся эта история, – и привил любовь к книженциям. Можешь не благодарить.
– Миш, – пухляш приближается ко мне и целует в щеку, – спасибо за то, что сделал сегодня. Я не решилась бы сделать это одна.
– Я ведь говорил, что ты не одна теперь, пухляш, – мне мало этого касания в щеку, но я не смею сейчас просить большего, – ты можешь обращаться ко мне со всем.
– Тогда расскажи все, что ты помнишь, – просит она.
Но больше я ничего не помню.
Мы сидим молча некоторое время, рассматривая фотографии. Мне стоит неимоверных усилий не портить этот момент болтовней. Грызу губы и иногда двигаю зубами, чтобы не выпустить голоса из своей головы на волю. И когда Рита убирает фотки обратно в коробку, и ложится на кровать, она просит меня полежать с ней. Ложусь, привлекая ее к себе. Это моя награда за молчание – возможность быть рядом, вдыхать запах ее волос и держать ладонь на ее спине. И моя расплата за бесконечные подкалывания Романова и Орловской в одиннадцатом классе, потому что двигать этой ладонью я не смею. Я рядом с этой девушкой, я обнимаю ее, но не могу приласкать, попросить чего-то большего, чем эти объятия, даже половины из того, чего мне хочется сейчас, иначе я могу снова спугнуть ее.
– О чем ты думаешь? – ее грудной голос отдается в паху болезненным томленьем, но я заставляю себя забыть о существовании телесных наслаждений.
– Что молчание – золото, – я ведь действительно думал об этом.
– Да ладно, – лемурьи глаза блестят, скрывая улыбку, – серьезно?
– Да нихрена! Я чуть зубы не стер, и у меня все тело чешется! Тот, кто придумал эту тупую пословицу, скорее всего вообще не имел языка!
По светлице моей невесты разносится ее смех, громкий и как будто кричащий. Мне нравится. Улыбаюсь сам и слегка поглаживаю ее спину. Мне даже не хочется заняться чем-нибудь. Оказывается, можно получать удовольствие, просто лежа рядом с девушкой, рассказывая о своих мыслях и интересуясь тем, что происходит в ее голове.
Не думаю, что смогу провести так остаток жизни, но такие моменты, определенно, стоит включить в список семейного времяпрепровождения.
Глава 10
***
Машина отца на месте. Отлично. Он решил вернуться домой. Его не было почти месяц, две недели из которого я дома тоже отсутствовал. Переживал за пухляша. Как она тут одна. Звонил ей всего раза три, но больше возможности не было. А вот товарищ генерал совсем позабыл про свою протеже. Сам же ее в дом привел, типа должен позаботиться о дочери погибшего друга. В итоге она тут одна проживает. Вроде, не жалуется. Все больше привыкаю к ее присутствию в моей жизни. А после совместной посиделки в бане она совсем не выходит из моей головы, заставляя возвращаться домой и ждать ее возвращения, как верного пса. Это капец как раздражает, но в то же время доставляет необъяснимое удовольствие.
Рита осталась в гараже, проверяет аптечку. Ее недавно на посту ГИБДД остановили, так она решила все проштудировать, чтобы они больше ни к чему подкопаться не смогли. Уж не знаю, как взаимосвязаны штрафы с чистотой в салоне, но она даже верхнюю стенку бардачка протерла. Вот на такой ответственной женюсь. Штраф то я уже, конечно, замял, только ей не сказал. Поржу потом, когда девчушка его оплачивать поедет. Оставил ее в гараже одну, а то напряженная она в последнее время какая-то. Странно, что приехала. Вечер же. У нее работа. Может, наконец-то бросила ее. Я бы от радости голым на снегу станцевал.
Хотя, чего ждать то? Выделываю парочку крутых па перед овчарками под бушующий в голове трек "Лабрадор Гибралтар" группы Наутилус Помпилиус, только что прослушанный в тачке. Круто киваю мохнатым, пусть знают, какой у них хозяин крутой танцор. Олег пискляво лает, а Леха ложится, упираясь мордой в снег. Да ну их! Нихрена они ни в танцах, ни в крутости не понимают.
Скидываю ботинки в коридоре. Странно, но арка в зал закрыта. Не помню, чтобы ее когда-нибудь закрывали. Интересно, что отец там делает. А ну ка щас выговор ему влеплю за долгое отсутствие. Надо только быстро сказать и свалить, а то нарвусь на реальный выговор. Распахиваю двойную дверь, увлеченный природным любопытством и…
– Да что б вас! Фуууу! Вашу ж мать! Вы омерзительны!
Прямо на диване, где я еще недавно беззаботно валялся, представляя пухляша, моющуюся в бане, с напором двигается голый зад моего отца! Голый! Зад! Моего! Отца! К горлу подкатывается тошнота…
Отец резко соскакивает, ища, чем бы прикрыть стоящий орган. А это еще что? Родинка? Всматриваюсь в стоящий орган, ничего, кстати, размерчик. Прыгает голый по комнате, но все его шмотки раскиданы по полу и ему требуется несколько секунд, чтобы поднять синюю рубашку и обвязать ее вокруг бедер. Меня пробирает от смеха, но я сдерживаюсь.
– Сын! – горлопанит генерал. – Немедленно покинь комнату!
Суровый военный, похожий сейчас на нашкодившего школьника, маленькими шажками, оставаясь ко мне лицом, проходит к дивану, закрывая широкой спиной свою пассию. И я невольно обращаю на нее внимание. Светлые волосы, завитые в широкие кудри, светлые карие глаза, полноватое лицо… я знаю эту женщину…
– Тетя Наташа?
Кто-нибудь, держите меня. Я сейчас упаду… Просто грохнусь… Потому что мой отец только что соскочил с матери Олега, моего друга. Женщина опасливо, покрывшись красной краской, поднимает повыше норковый диванный плед, прикрывая грудь и шею.
– Не может этого быть! Я что, вырубился где-то и мне это снится? – ору я.
– Миша…
– А ну пошел вон! – орет отец, перебивая свою любовницу.
Но я не могу пошевелиться. Мой отец трахает мать Самойлова, эту потрясающую женщину, кормившую меня вкуснейшими щами и стиравшую мои вещи, когда я ночевал у Олега. Это не укладывается в моей голове. Не может этого быть! Кто ударил меня по башке? А, это всего лишь подзатыльник отца – дело привычное. Рукоприкладство к ребенку в нашей семье распространено.
Что он орет? Я вижу лишь его двигающийся рот на искаженном злобой лице. Быстро же он справился с щекотливым положением и пришел в себя. Перевожу взгляд снова на маму Олега. Женщина уже смеется.
– Я сказал, пошел вон! Поговорим потом!
Ах да. Наверное, мне стоит выйти. Уф, какая же неловкая ситуация. А застуканным любовничкам, должно быть, еще менее комфортно, чем мне. А нефиг устраивать тут "стариковские скачки". Черт! Сколько им лет? Как они могут возбуждаться, смотря друг на друга?
Меня передергивает, потому что в моей голове отец и тетя Наташа сейчас выглядят какими-то странным существами с обвисшей кожей, покрытой мерзкой слизью, словно им лет по пятьсот. Не так, как на самом деле.
Мишель, хватит пялиться на мать своего друга, просто покинь комнату.
– И долго вы этим занимаетесь? – вылетает из меня. – Вы хоть видели себя? Господи! Вы…
– Сын, мы поговорим позже.
– Черт, вы же уже старые для секса!
Мне! Стоит! Выйти!
– Какого хера вы трахаетесь тут? Другого места не нашли? У меня психика, как у ребенка, и это не мое мнение, а заключение военного врача! Вы мне травму нанесли. Меня теперь из отряда выгонят, потому что я не…
– Воон! – гаркает генерал.
– Я теперь даже думать о сексе не смогу! Вы мне жизнь испортили! Хрен теперь встанет! – ору, не замечая игру слов, пока отец за шкварник вытаскивает меня из зала и закатывает дверь.
Остаюсь стоять в коридоре, не понимая, что мне теперь делать.
Мало того, что я запутался в своей жизни, куда ворвалась пухляш. Так еще и отец решил рассорить меня с другом. Позвонить Олегу? Он меня убьет. Просто за то, что я посмею сказать, что его мать занимается сексом. Даже не с моим отцом. А просто, занимается. Мы все склонны думать, что родителям чужды простые земные наслаждения, тем более такие, как похоть.
В коридоре появляется пухляш. Хочет пройти в зал, где оставила вчера книгу. Она ей нужна.
– Нет-нет-нет, – останавливаю ее, держа за плечи. – Туда лучше не входить.
– Миша, пусти, – пытается вырваться, но мои руки вцепились в нее намертво. – Почему нельзя? Что случилось?
– Там… там… понимаешь… они, – в моей голове шумит легкий бриз, и я не могу сообразить, как следует действовать.
– Миша!
По моей ноге прилетает пинок Риты, а затем она кусает меня за руку, которой я пытаюсь удержать ее. Поэтому я поднимаю ее за талию, прижимаю к себе и тащу наверх, уговаривая самого себя не поддаться желанию утащить ее в свою комнату. Девчушка вырывается, но успокаивается, когда я выпускаю ее у дверей ее же комнаты. Жаль выпускать, врезаться ладонями в мягкое тельце настолько приятно, что даже голый генеральский зад покидает мысли.
– Ты пока туда не ходи, ладно, – прошу я. – Тебе лучше этого не видеть.
– Миш, там что, кто-то умер? – карие лемурьи глаза смотрят теперь с беспокойством. – Ты убил кого-то? Туда забрался дикий зверь? Или… или… Боже мой! – девчушка охает, прикрыв рот беленькой ладошкой. – Там привидение?
Ее вопросы вызывают смех, от которого становится проще. Начиталась тоже. Привидения, смерти, дикие животные.
– Нет, просто наш генерал решил расслабиться.
– Миш, – Рита хихикает, – он что, напился и валяется там?
– Откуда такие мысли, пухляш? – щелкаю ее по носу, потому что этот носик самый потрясающий на свете, и Рита, чуть разрумянившись, хихикает громче.
Как бы мне хотелось сейчас поцеловать ее. Рот наполняется слюной. А еще прижать ее к себе, погладить по волосам. Я знаю, они мягкие и приятные на ощупь.
– Запомни, – опираюсь рукой о стену над ее головой, приближая лицо к ее губам, – мой отец никогда не напивается так, чтобы упасть. Стойкость к алкоголю повышается с каждым новым званием.
– Значит, ты все-таки можешь напиться и упасть? – улыбается девчушка.
Какая миленькая. Как из сказки. Добрые глаза светятся интересом и легкой игривостью. Зарозовевшие щечки приподняты и круглый подбородок заострился.
– Нет, – мотаю головой, понижая голос, и приближаюсь к ней еще ближе, – только если ты попросишь меня.
Свободную руку просовываю между стеной и спиной девушки, к которой меня тянет так сильно, что я больше не могу противостоять этому. Привлекаю к себе, ощущая, как ее грудь вжимается в меня. Касаюсь губами гордого носика, не отводя взгляда от карих глаз. Спускаюсь к губам. Рука опускается ниже, к ее бедрам и я сжимаю ладонью приятную мягкость ее попки. Удивительно, как быстро улетучиваются мысли об отце и матери Олега из головы и как спокойно становится. Как приятно прикасаться к ней и чувствовать ее дыхание. Как хочется почувствовать ее прикосновение к себе. Но ее руки безвольно устремились вниз, словно она не знает, что нужно делать ими. Пусть. Я научу ее потом. Позже. Когда смогу свободно изучать ее тело, без ее напускной смелости, когда она будет лежать на моей кровати, в прекрасной наготе, и не сможет мне противиться. Вбираю ее губы в свой рот, и девчушка закрывает глаза. «Открой» – рычу я, «смотри на меня!» – и два ореховых пятна снова пронизывают меня непонимающим взглядом. Я напряжен, во всех своих частях. И я хочу ее до темноты в глазах, до боли в животе. Она ведь и сама не понимает, насколько привлекательна и как сильно тянет меня к себе. Играю с неподатливыми губами, сдерживая усмешку от ее неловких движений. Но она все же пытается целовать меня, и у нее начинает получаться.
Черт! Нет! Заставляю себя оторваться от ее губ, и разжать ладонь, сжимающую ее попку. Это слишком сложно – быть так близко к ней, целовать и не иметь права на большее.
Я мог бы просто затащить ее в комнату и уложить в кровать. Но делать этого не стану. Ее позиция оглашена четко. И меня бесит внезапно проснувшееся благородство, которого раньше во мне особо не наблюдалось. Девки вечно говорят, что сейчас не готовы, и им надо сначала поближе познакомиться. А через час скачут на тебе, выделывая виражи, которые не в каждой порнушке увидеть можно. Последний раз я парился, чтобы затащить в постель Ирку Гуся, свою одноклассницу. Но было это в одиннадцатом классе. И понадобился мне всего месяц.
Но пухляш не моя одноклассница и я уже не подросток. Мое решение жениться на этой девушке, и колечко, поблескивающее на ее пальчике, отводит кроватные утехи на второй план. Все будет, только позже. Я даже начинаю наслаждаться этой игрой в ожидание, представляя, какой испытаю кайф, получив наконец девчушку в полное свое распоряжение.
А сейчас я унимаю дрожащее в возбуждении тело, прижимаю к себе Риту, аккуратно укладывая подбородок на ее макушку, удачно расположенную прямо под ним и делаю несколько глубоких вдохов. По какому-то волшебству, которого я раньше за собой не наблюдал, возбуждение утихает, стояк не причиняет острой боли, а по телу разливается приятная истома. Эта девушка странно на меня действует, провоцируя эмоции, о которых я раньше понятия не имел. И то, что сейчас, когда мне так хорошо, она не двигается в моих руках, вводит меня в двойственное состояние экстаза и раздражения. Мне хочется ощутить на себе ее руки. Мне кажется, я могу кончить от одного ее прикосновения к себе. Я еще никогда не хотел ощутить на себе чьи-то руки так сильно, как теперь. Но то, как несмело она стоит, медленно вдыхая воздух и обжигая мою шею на выдохе, не зная, куда деть лицо и не понимая, как вести себя, притягивает еще сильнее.
– Миша, – тихий, но сильный голос вибрирует в ямке под кадыком, – зачем ты это делаешь?
Спрашивает, вызывая широкую улыбку. Сама ведь понимает, не маленькая, что я не могу пройти мимо нее и не притронуться.
– Хватит держать меня на расстоянии, пухляш, – бубню в ее волосы. – Ты разве еще не поняла, что никуда от меня не денешься? Ты уже надела чертово кольцо. Дала это мне. Теперь дай мне немного свободы в отношении себя. Я хочу только быть ближе.
– Пусти, пожалуйста.
Вот ее прикосновение. Ее ладони на моей груди. Отталкивают меня. Это не то, что мне надо. Но мое изголодавшееся тело радуется уже и этому. Никогда не подумал бы, что окажусь в такой дурацкой, унизительной ситуации. Стою тут и выпрашиваю внимания, как голодный мальчишка. А ведь мне стоит всего лишь позвонить по одному из десятков номеров, забитых в мобильнике и уже через полчаса я окажусь в окружении девок, готовых ублажать меня часами.
И я понимаю, что в полной заднице, раз желание набирать один из имеющихся номеров, отсутствует напрочь.
– Сын, – раскатистый голос отца разносится по дому, нарушая наше с пухляшом уединение, – спустись, нам надо поговорить.
И все. Перед глазами снова голый генеральский зад… бррр. Меня передергивает и я отпускаю облегченно выдыхающую девчушку, легко касаясь пальцами носика, так привлекающего меня. Ох уж этот нос.
– Давай сходим куда-нибудь сегодня, – предлагаю тихо, не хочу, чтобы отец нас услышал.
– Уже поздно, Миша, – пухляш открывает дверь своей комнаты, делая шаг назад, чтобы оказаться в ней. – А мне еще нужно подготовиться к семинару по психологии.
Какая хорошая девочка. К семинару готовится, книжки читает, грамматику повторяет. Что б ее! Ладно, сама виновата.
– Тогда после разговора с отцом я приду помогать тебе готовиться.
– Не надо, я и сама справлюсь.
– Это было не предложение, пухляш, – улыбаюсь, томно растягивая слова и наблюдаю, как рот девчушки открывается, оставляя заманчивую щелочку, куда я с удовольствием поместил бы свой палец. – Я хочу провести с тобой время. Тебе осталось выбрать, или мы выберемся из дома вместе, или мы будем готовиться к семинару вместе.
– Миш…
– И не надо благодарности за право выбора, пухляш, – нахально перебиваю ее, посмеиваясь, не собираюсь слушать ее отговорки. – Я скоро буду. Кстати, ты можешь на примере меня целую докторскую написать. Я же находка для любого психолога!
Сбегаю вниз по лестнице, все еще ухмыляясь. "Я собираюсь стать учителем, а не психологом!" – доносится до меня ее крик. Блин, я же знал… а, ладно, для преподов я тоже интересный экземпляр. В школе вот все радовались, что я у них есть. Да и не об этом сейчас. Хочет сидеть дома, что ж, я посижу с ней. Не хочет сделать шаг мне навстречу – я сделаю к ней несколько шагов. Я проложу к ней целую дорогу. Не сможет же она отшивать меня постоянно, скоро наша свадьба.
Товарищ генерал, а так же его белокурая пассия в лице матери Самойлова, уже несколько лет как разведенная со своим гуленой-мужем, восседают за кухонным столом в напряженных позах. Вваливаюсь в кухню широкими шагами и вальяжно валюсь на диван, удобно вытягивая ноги. Наблюдать на их лицах легкое замешательство и смущение слишком смешно, так что я заставляю себя сделать грозное выражение. Оглядываю их, задерживаясь на каждом несколько секунд. Скрываю удивление от того, что отец колеблется начать разговор. Круто, сам начну.
– Во-первых, – говорю довольно громко и сурово, – вы отвратительны!
Тетя Наташа опускает глаза, а отец, напротив, пялится на меня хмурым взглядом, так что пока он не отошел от ступора, продолжаю.
– Вы хотя бы предохранялись? – только бы не заржать. – Вы подумали о том, что в вашем возрасте опасно заводить детей? Какие вам дети, если вы не подумали даже о том, что вас могут застукать?
На лице матери моего друга проступает смущенная улыбка, а генеральские ноздри раздуваются. Тетя Наташа поправляет растрепавшиеся светлые кудри, затем воротник бежевой шелковой блузы, пытаясь скрыть смущение. Скоро отец рявкнет, а пока этого не случилось, я продолжаю свой монолог. Поржу потом.
– Во-вторых, вы еще раз отвратительны! – размахиваю руками, рассуждая на тему стариковского секса, откинувшись на спинку. – Как вы посмели опошлить мой диван? Это же место моей силы! Моего дневного сна! Я только там сны вижу! Теперь его придется менять. И я требую, чтобы на новом диване вы своих мерзких дел не делали. Кстати, тетя Наташа, – обращаюсь к женщине, на лице которой уже заиграла красивая, но все еще смущенная улыбка, – примите мой комплимент, вы потрясающе выглядите. А ты, бать, – разочарованно мотаю головой, – тебе же миллион лет! Я думал, у тебя стоять перестал лет двадцать назад! Уважуха!
– Сын, прекрати, – суровость во взгляде отца пропадает, он лишь бессильно мотает головой.
– Теперь давайте поговорим о серьезности ваших намерений. Я не позволю превратить это священное место, – обвожу ладонями помещение, – в ваше развратное логово!
– Все! Хватит!
Товарищ генерал, вместо ожидаемой мной взбучки, складывает голову на ладони и трясется в тихом смехе "Сын, иногда мне тяжело понять, что происходит в твоей голове". Тетя Наташа садится рядом с ним, гладит по спине моего отца, с легкой улыбкой и… тут я понимаю, что между ними все достаточно серьезно. Похоже, это не первый раз, когда они встретились для "близкого" времяпрепровождения. Так вот куда постоянно отлучался отец в последнее время – доходит до меня. Вот почему изменился. Он что, счастлив?
Мужчина выпрямляется на стуле, обнимая белокурую женщину, и целует ее в висок. Тетя Наташа откидывает голову назад, посмеиваясь, и теперь гладит плечо отца. Да, они оба выглядят счастливыми.
– Мы улетим сегодня на нашу дачу в Сочи, – отец старается не смеяться, но его плечи потрясываются, как и плечи матери Олега.
– Миша, раз уж ты все узнал, – отец замолкает, когда раздается приятный голос его любовницы. – Не мог бы ты… м-м-м, рассказать Олегу о наших с Алексеем отношениях?
– То есть, вы хотите, чтобы я принял удар на себя?
– Именно, – отец резко поднимается, протягивая ладонь к блондинке. – А теперь счастливо оставаться.
Они выходят из кухни, держась за ручки, как счастливые, мать их, подростки.
– Моя смерть будет на вашей совести! – ору им вдогонку.
– Сын! Ты же майор армии! Ты справишься! – доносится отцовский ответ.
Ага! Справлюсь. Подумаешь, пара синяков и переломов. И у Самойлова, кстати тоже. Будет. Потому что если он взбесится и кинется на меня, я буду защищаться.
***
Алексей Витальевич уехал. Сказал, на пару недель. И судя по тому, что из дома вышел с женщиной, кажется, он решил наладить личную жизнь. Раньше я никогда не видела его с женщинами. Это здорово. Для него. Что же касается меня, я, конечно очень рада, но мне придется остаться в этом доме наедине с его сыном. И это не здорово, ведь недавно генеральский сын вернулся из очередной командировки, а значит, в ближайшее время он никуда не уедет и даже на службу ходить не будет.
Наши с Мишей отношения изменились. Он фактически не дает мне прохода. И это лестно. Но вот как реагировать на него я до сих пор не поняла. Он слишком напорист. И хоть на моем пальце его кольцо, и мы, вроде как пара, я все никак не могу устаканить эту мысль в голове. Не поторопилась ли я с принятием решения?
С другой стороны я уже привыкла к мысли, что этот парень с телом аполлона станет моим мужем, и мне до безумия нравятся его прикосновения, о которых мое тело мечтает, не считаясь с головой.
– Ну, что учим?
Дверь моей комнаты распахивается. На пороге появляется внушительная фигура моего жениха. Вздыхаю, понимая, что отвадить его сегодня не удастся, тем более, он, похоже, полон сил и разминает руки, словно я собираюсь учиться какому-то ремеслу.
– Не учим, – улыбаюсь, решая, что долго Коршун все равно не выдержит, – а читаем "Палату №6".
– Что? – Миша валится в кресло рядом с моим столом и вытягивает длинные ноги так, что они касаются моих, но я не двигаюсь, ведь от этого прикосновения вверх устремляются сотни мурашек. – Почему ты проходишь это на первом курсе? – стонет он. – В школе что ли не читала? У вас же была школа в детском доме?
– Миша, какая школа в детском доме? – округляю глаза, смотря на него как на придурка. – Нас научили только писать и читать, на этом образование закончилось!
– Охренееть! – протягивает парень серьезно. – А как ты в универ поступила?
– Ты совсем что ли не умный? – ору я. – Естественно у нас была школа! Чем мы от других отличаемся? Мне надо освежить знания, чтобы написать психологический анализ героев к семинару! Я читала миллион лет назад Чехова!
Миша откидывается на спинку кресла и заливается смехом.
– Да я понял, пухляш, – он одним быстрым движением снимает через голову светло-синий свитер, оголяя на секунду темную волосяную дорожку, возбуждающе уходящую вниз по загорелому торсу, поправляет номерной воинский брелок и белую майку, чуть подергивает плечами и с мальчишеской улыбкой смотрит на меня. – Но я ценю твою попытку ввести меня в заблуждение. Не такой уж я тупой, как ты обо мне думаешь. Давай, читай вслух свою палату.
– Не буду я вслух читать!
– Тогда я почитаю, – парень резво вскакивает с кресла, снимает массивные часы, и пока кладет их на стол, останавливает взгляд на мне. – Если, конечно, ты не решила провести время с большим весельем и сходить со мной куда-нибудь.
Ждет ответа все с такой же улыбкой, но я мотаю головой, и он берет книгу со стола, валится на мою кровать, подбивает подушку под головой, удобно устраиваясь. Хлопает на место рядом с собой, с хитрым прищуром проходит языком по уголкам губ "Иди сюда, невестушка, сейчас я научу тебя анализировать все, что угодно".
– Спасибо, я тут посижу.
Вот он вроде про анализ книги говорит, а кажется, что книги этот анализ совсем не коснется. Иногда мне кажется, что бы ни происходило вокруг, мысли Миши сосредоточены только на наслаждениях, преимущественно телесных.
– Как хочешь, но психологи доказали, что литературные чтения проходят с большим результатом в лежачем положении.
– Ты только что это сам придумал, – смеюсь, он снова говорит глупости.
– Не проверишь, не узнаешь. Итак, "В больничном дворе стоит небольшой флигель, окруженный целым лесом репейника", – начинает он чтение. – Я, кстати, однажды так в тот репейник залетел, пришлось волосы остригать, я очень расстроился и испугался, когда себя почти лысым увидел… еще парни ржали, негодяи…
И слушать его невозможно! Миша не просто читает, но комментирует каждое предложение и каждого персонажа. Иван Громов страдает манией преследования, как и Романов, у которого по всему дому камеры натыканы. Никиту, следящего за больными и вечно обижающего их, они могли уже втихушку так отоварить, что ему самому уход бы потребовался. Андрею Ефимычу, для такой работенки, не хватает чувства юмора. И вообще, лучше бы мы почитали "Тихий Дон", там присутствуют интимные сцены, ему нравится Аксинья и непонятные смешные словечки и теперь он, Мишель, будет "гутарить", вместо того, чтобы "говорить".
Боже! Этот человек никогда не станет взрослым…
Но он все же продолжает читать, и где-то на середине повести, поддавшись желанию смены позы, я перебираюсь на кровать и устраиваюсь рядом с Мишей, мысленно умоляя его никак не реагировать на это мое передвижение. То ли увлекшись обсуждением героев, то ли уловив мой смущенный взгляд, Миша не останавливает чтения. Зато просовывает руку под моей головой, приминая меня поближе к себе. И сопротивляться ему мне не хочется. Губы дергаются в улыбке, которую я пытаюсь скрыть, надеясь, что он не увидит, вдыхаю поглубже его запах, терпкий, отдающий чем-то свежим, заставляющий млеть, и закрываю на секунду глаза.
***
Ну вот чем я занимаюсь? Читаю Чехова. Вслух. Нафига? Докатился, блин, в школе нифига не читал, в академии тоже, а теперь вот… С другой стороны, мне самому интересно, чем там дело кончится, в палате. И Рита рядом. Хорошенькая, румяная и веселая, уселась на стуле, подсунув одну ногу под замечательную попку, теребит серую штанину, вытягивая ее и скручивая в жгут. Все похихикивает над каждым моим словом, провоцируя болтать дальше. А потом вообще ложится рядом, пробуждая внутри меня бурю неведомых ранее эмоций. Живот сжимается в узел от ее добровольного приближения, и мне приходится сделать над собой усилие, чтобы продолжить чтение и никак не выдать разгоревшееся желание. Прижимаю ее к себе, пусть привыкает. Скоро она станет моей женой и от этой мысли мне хочется подпрыгнуть и заорать что-нибудь из репертуара Шнура. Но я лишь делаю глубокий вдох, откашливаюсь и читаю дальше.
Замолкаю, когда дыхание Риты становится ровным и глубоким. Девчушка спит. Максимально тихо откладываю книгу, хочется дотронуться, но я не решаюсь спугнуть ее сон, даже не двигаю рукой, на которой покоится круглая головка. Разглядываю ее некоторое время и сам закрываю глаза. Раздумываю о правильности принятого решения насчет свадьбы. Девчушка действительно слишком неопытна, чтобы лишать ее всех прелестей юности. С другой стороны, я же не собираюсь запрещать ей что-то. Не стану противодействовать университетским вечеринкам, походам в клубы и посиделкам с друзьями. Я не имею права этого делать, ведь сам я насладился всем сполна. Я позволю делать все, что ей захочется, с внесением небольших корректировок в ее планы. Рита умная девочка и прекрасно понимает, что за определенные рамки выходить не стоит. Я не сомневаюсь в том, что она будет верной женой, а это самое для меня важное.
– Вот же.., – слышу шепот рядом с собой, – тяжелый какой, – она пытается скинуть обвившую ее руку. – В первую брачную ночь он меня раздавит…
Мне приходится сделать усилие, чтобы не заржать. Открываю резко глаза, хочу увидеть ее стыдливое личико.
– И часто ты об этом думаешь?
Вот теперь можно и посмеяться над тем, как наливаются щечки-яблочки, а стыдливая краснота разносится по шее вниз, к великолепному декольте. Спасибо треугольному вырезу ее черной футболки, так удачно съехавшему набок и глубоко вниз, за открывшийся мне вид.
– Прости, я думала, ты спишь.
Пытается скинуть с себя мою руку, но я напрягаю ее, придвигая пухляша так близко, что ее лицо оказывается рядом.
– Не вырывайся, полежи так еще немного. Обещаю, я не раздавлю тебя, ни сейчас, ни в первую брачную ночь. Я давно научился управлять всей этой мощью, – хлопаю себя по груди. – Да не такой уж я и огромный.
Провожу кончиком языка между липкими от сна губами, наблюдая, как бегают от неловкости ореховые глазки. Любуюсь ей, пока она не дергается снова.
– Ш-ш, попросил же, не вырывайся. Я имею право немного почувствовать тебя. У меня, знаешь, есть потребности, удовлетворения которых я лишен. Если так пойдет дальше, к нашей первой ночи я забуду, как членом пользоваться. Ты меня вряд ли научить обратно сможешь. Так что тебе не понравится, и у меня упадет самооценка, – привычно болтаю чепуху, наслаждаясь хихиканьем невесты, – и вот тогда мне ничего не останется, только как раздавить тебя, чтобы ты не разнесла по миру весть о моем позоре.
– Ты всегда понимаешь, что говоришь, или анализируешь слова уже после того, как они выпрыгивают из твоего рта? – смеется пухляш.
– А нафига вообще анализировать? Язык нам дан для удовольствий. Скоро ты это поймешь.
– Миша, ты пошлый, – коричневые бровки приподнимаются в смущенном удивлении, а ее лицо утыкается в мою грудь.
– Ты привыкнешь.
Прохожусь ладонью по ее голове, зарываясь пальцами в макушку. Мне давно хотелось это сделать. Волосы мягкие и густые. От них пахнет вишней, словно рядом стоит открытая банка компота. Откуда этот запах? Чем она пользуется? Я должен это выяснить.
– Кстати, я готов читать тебе каждый вечер, если после этого смогу оставаться на ночь в твоей кровати, как сегодня.
Да-да, уже утро. Я впервые в жизни провел всю ночь в кровати с девушкой и не трахал ее. Ночевки с Тиной не считаются, она жена моего друга, а значит не совсем женского пола.
– Ты сможешь.., – она говорит что-то, но я не понимаю, чувствую только жар от ее рта, упирающегося в мои ребра.
– Пухляш, что с твоей дикцией? Думаешь, я по вибрации понимать могу?
– Я позволю тебе почитать мне сегодня, – девчушка поднимает лицо, опираясь подбородком на мою грудь, – если ты будешь делать это в своей комнате, – говорит довольно уверенно. – Вот только я не могу находиться в помещении, где вместо мебели горы тряпья и пыли.
