Текст книги "It's So Easy And Other Lies (ЛП)"

Автор книги: Дафф Маккаган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

Глава 9

Прошло не так много времени с тех пор, как меня сократили в Блэк Ангусе, и я вновь нашел постоянную работу, в конторе, находившейся на одной из боковых улочек в районе пересечения Голливудского бульвара и скоростного шоссе. Эта компания якобы торговала канцелярскими принадлежностями, но особенности моей работы заставляли задуматься. Типичный рабочий день состоял из того, что вооруженный пистолетом парень в тренировочном костюме, с не поддающимся точному определению восточноевропейским акцентом, давал мне задание доставить грузовик или фургон без окон и опознавательных знаков с одного случайного, безымянного адреса, на другой. Впрочем, даже не так – называть те потайные переулки, заброшенные участки и глухие путепроводы, где я находил и оставлял грузовики, “адресами” было бы большой натяжкой. Я никогда не спрашивал, что именно там перевозилось. Пожалуй, задавать такой вопрос не казалось мне безопасным.

Разъезжая по городу, я начал понимать, насколько разобщенным городом был Лос-Анджелес. Многие мои сослуживцы отказывались выполнять “доставки” в район Уоттс [район, населенный исключительно чернокожими и иммигрантами из Латинской Америки – прим. пер.]. Я был просто поражен. В Сиэттле не было мест, куда люди прямо-таки отказывались заходить. В Сиэттле был “черный район” – Центральный район – но не было таких четких разграничений, как в Лос-Анджелесе. Школа, в которой я учился, находилась в Центральном районе. В Лос-Анджелесе же люди, жившие в Голливуде, не покидали пределов Голливуда, жители еврейского анклава в Фэйрфаксе не покидали Фэйрфакс, жители Уоттса не покидали Уоттс, и, по-видимому, даже не знали, где находится Голливуд. Весь город был охвачен страхом.

В один из февральских дней 1985 года я возвращался с работы и наткнулся на Иззи. Он рассказал мне, что собирает новую группу с парой ребят из L.A. Guns, группы, на концерт которой Слэш водил меня в октябре. Эксл Роуз, вокалист в том составе L.A. Guns, который я видел, вырос вместе с Иззи в штате Индиана, и последовал за ним в Лос-Анджелес. Эксл как раз перебрался в квартиру в нашем квартале на Оркид-стрит, с дешевыми ценами на жилье и крайне неблагоприятной криминальной обстановкой – в этот жужжащий улей проституции и торговли наркотиками. В новой группе Иззи также принимал участие Трэйси Ганз в качестве лидер-гитариста. Они собирались назвать новую группу Guns N’ Roses.

Практически мгновенно новая группа рассталась со своим первым бас-гитаристом. На этом этапе Иззи обратился ко мне.

“Ты же вроде играешь на бас-гитаре?” – спросил он меня.

“У меня есть бас-гитара” – отвечал я. На тот момент я уже мог свободно играть на четырех струнах, но еще даже не приблизился к тому, чтобы сформировать собственный стиль игры. К счастью, одним из преимуществ молодости – а мне едва исполнился 21 год – является бесстрашие и неукротимая уверенность в себе. Нечего и говорить о том, что у меня уже не было гитары. На тот момент приходилось выбирать – бас-гитара или ничего.

Когда я явился на свою первую репетицию GN’R в конце марта 1985 года, мы с Экслом обменялись приветствиями и начали шутить о том и сем. Он мне сразу понравился. Затем человек, отвечавший за звук, попросил Эксла проверить микрофон. Эксл выдал один из своих криков, и это было нечто, чего мне прежде не доводилось слышать. Там было два голоса, звучавших одновременно! У этого есть свое название в музыковедении, а я в тот миг понял лишь то, что этот чувак – необыкновенный, мощный и охренительно серьезный. Он на тот момент еще не полностью владел своим голосом – на том этапе он был скорее необычным, а не великим – но было ясно, что он приехал из Индианы в Голливуд не за хорошей погодой. Он приехал сюда, чтобы заявить о себе, и показать свои способности всему миру.

Что касается Иззи, он был не бог весть каким гитаристом, но мне это нравилось – и в нем лично, и вообще. Я тоже был не бог весть каким гитаристом. Это было по-панковски. Однажды вечером, когда мы разговаривали после репетиции, Иззи упомянул группу под названием Naughty Women [Непристойные женщины – прим. пер.]. Название показалось мне знакомым.

“Я знаю эту группу” – сказал я, пытаясь сопоставить название, “кажется, я выступал с ними в одном концерте как-то раз. А ну-ка подожди… это случайно не трансвеститы?”

“Ага” – сказал Иззи. Он сделал паузу и добавил: “Я был их барабанщиком”.

Круто, подумал я, этот парень – натуральный ветеран панк-роковой клубной сцены, самый что ни на есть настоящий.

У Иззи и Эксла уже было несколько песен, и другие парни их знали: “Think about you”, “Anything goes”, “Move to the city”, “Shadow of your love” и “Don’t cry”. Еще мы играли ускоренные панковские версии “Jumpin’ Jack Flash” Роллинг Стоунз и “Heartbreak hotel” Элвиса Пресли.

Роб Гарднер, барабанщик, играл на установке с двумя “бочками” – типичный “металлист”. Трэйси был потрясающим гитаристом, но его звучание тоже было очень “металлическим”. По моему изначальному впечатлению, у него не было того чувства, которое я подметил у Слэша. В очередной раз я осознал, с упавшим сердцем, что это не та группа, которую я искал, не та группа, которая способна на настоящий прорыв в музыке.

У них, однако, были назначены выступления, и поскольку у нас с Иззи было много общего, и Эксл казался мне таким необыкновенным, я решил остаться с ними на некоторое время. После того, как мы отыграли в клубе Dancing Waters и еще где-то – концерт был настолько незапоминающимся, что я уже не помню название площадки – остатки моего энтузиазма по поводу группы испарились. Я пропустил следующую репетицию. Эксл позвонил мне после этого. Он понял, что я собираюсь отчалить, и попросил меня – пожалуйста, приходи на следующую репетицию. Я неохотно согласился.

Эксл встретил меня возле репетиционной, чтобы обсудить причины моего недовольства.

“Ты должен быть с нами”, сказал он. “Дай группе еще шанс”.

Мне предстояло вскоре убедиться в этом качестве Эксла: если он видел что-то стоящее в человеке, он был готов сделать все, что только возможно, чтобы этот человек принял участие в его планах.

Одной из причин моего недовольства группой было то, что я не верил в серьезность намерений Трэйси и Роба – у них обоих была вполне обеспеченная жизнь в пригородах Лос-Анджелеса. Я уже распознал к тому времени различие между уроженцами Лос-Анджелеса, и теми, кто туда приехал. Эксл и Иззи отличались даже от других приезжих – им была присуща серьезность совершенно другого уровня. Эксл в те времена иногда спал на улице. Так же было ясно, что Иззи готов на все, даже невзирая на его зависимость от героина. Они как бы говорили мне – “можешь идти с нами, можешь не идти, но мы найдем свой путь и воплотим в жизнь нашу мечту”. Мне это нравилось. В то же время, я не знал, как лучше всего донести это до Эксла. Я сказал ему, что просто-напросто не считаю Роба и Трэйси готовыми к тому, чтобы посвятить себя целиком группе и пожертвовать ради этого всем. Эксл не стал спорить. Мы пошли внутрь.

На репетиции у меня возникла идея. Я уже прошел через горнило панк-рока; я привык спать на полу и делать все что угодно ради продвижения своей группы в массы. По моему опыту, такие условия заодно давали возможность посмотреть, из какого теста слеплены твои товарищи по группе. Такая встряска в дороге может быть как раз тем, что необходимо Guns N’ Roses.

Я подошел к Экслу и Иззи.

“Послушайте, как вы смотрите на то, чтобы поиграть в других местах, помимо этого долбаного Dancing Waters в Сан-Педро?”

Они кивнули.

“Если уж играем ради троих человек”, сказал я, “давайте хотя бы играть в других местах”.

“Идея первый сорт”, сказал Иззи.

Мне сразу стало ясно, что Иззи понял, к чему я клоню – он через это уже проходил. Он знал, что это способ проверить все звенья группы и выявить слабые.

В панк-группах первой волны, в которых я играл, мы сами назначали выступления, сами были администраторами в туре, сами распределяли наличку, сами делали себе концертные майки. Императив “сделай сам” был весьма силен, и благодаря этому я разбирался в основах этого бизнеса. У нас было некоторое количество отрепетированных песен, был опыт выступлений в округе, и я знал, что смогу использовать накопившиеся за эти годы знакомства, чтобы назначить несколько выступлений для начинающей группы Guns N’ Roses – панк-роковый тур по Западному Побережью.

“Я думаю, что могу организовать для нас тур”, сказал я. “Обстановка будет спартанская, но зато мы будем выступать”.

Им очень понравилась эта идея.

“Да, поехали!”

Теперь и у меня появился энтузиазм: к концу этой поездки мы будем знать, насколько серьезна вся эта затея с GN’R. Панк-роковые туры в те дни работали на чистом авантюризме и адреналине. Если удавалось заработать достаточно, чтобы оплатить бензин, и еще оставалось немного денег на макароны быстрого приготовления, это можно было считать удачей. Спать приходилось у случайных знакомых, если пустят, или на полу в клубе, если ты пришелся по душе хозяину. Но все это было несущественно. Главным было то, что это давало возможность доказать всем, чего ты стоишь, возможность заставить себя выйти за пределы “благоприятной зоны”, донести музыку, в которую ты веришь, до жителей других городов, и выкинуть любую осторожность к чертям. Хотя если задуматься, то и не было ее вовсе в ту пору, этой осторожности.

Мне удалось назначить для нас серию концертов, в основном на площадках, где я уже играл с предыдущими группами или бывал в ту пору, когда короткое время работал техником у Fastbacks. Первое выступление должно было стать для меня возвращением в родные места – 12 июня на разогреве у Fastbacks в тогда только появившемся Сиэттлском клубе Gorilla Gardens. Остальные выступления были в маленьких панковских клубах, общинных домах и сквотах вдоль побережья, по дороге обратно в Лос-Анджелес. Мы должны были выступить в 13th Precinct в Портленде; в подвале дома, где жила община панков, в Юджине; в еще одном доме в Сакраменто и в клубе под названием Mabuhay Gardens в Сан-Франциско. Таков был наш план целиком. Все остальные вопросы, в том числе – где мы будем спать, и на какие шиши будем питаться – мы собирались решать по ходу пьесы.

Роб и Трэйси с самого начала отнеслись к этой затее скептически. По-видимому, они не были уверены, совершить ли им этот “подвиг во имя веры” – уехать из дома, взяв с собой лишь товарищей по группе и собственную смекалку. Буквально за пару недель до запланированного выезда, они объявили нам, что не готовы на поездку с нулевым бюджетом. У них не укладывалось в голове, как это мы не знаем, где будем ночевать в течение всего тура. Я заверил их, что мы найдем, к кому завалиться на ночь, да и вообще – какая разница? Главное что мы будем в туре, сама мысль об этом меня просто завораживала.

Но это не имело значения. Сначала Роб, а затем и Трэйси отказались ехать. У нас оставалось десять дней до запланированного выезда в тур.

“Не беспокойтесь”, сказал я Иззи и Экслу, которые были преданы группе и для которых поездка в тур имела такое же магическое притяжение, как и для меня. “Я знаю пару ребят, которых мы можем взять в группу”.

Глава 10

К 1984 году, моя группа Ten Minute Warning была моим самым большим панковским творением в Нортвесте. В те времена, получив двести баксов за концерт, ты оказывался на вершине. Иногда мы получали по 250 и даже 300 долларов. Еженедельная альтернативная газета The Rocket, поместила нас на обложку, а the Seattle Times, одно из крупнейших изданий, немного написало о нас. Мы были хедлайнерами на концертах в Сиэтле и отыгрывали крутые шоу где угодно, с любой хорошей группой – у нас был совместный тур с Dead Kennedys, D.O.A., и нашими героями – Black Flag. Мы разрушали ту “стену”, которая всегда стояла между панком и металлом, когда выступали на катке, где играли все провинциальные металл-команды, с группой Culprit. Наши песни были изданы на некоторых панк-сборниках. В начале 1984 года мы подписали договор с рекорд-лейблом Alternative Tentacles, которым управлял Джелло Биафра из Dead Kennedys. Они помогли записать нам дэмо для альбома.

Наша группа произошла из другой – Fartz. Я играл там один раз в качестве ударника, и был близко знаком с их гитаристом, парнем по имени Пол Солджер. Пол и Я отправились на его Мустанге 65 года – подарке его родителей, чтобы увидеть Джонни Тандерса в Портленде и Ванкувере. В итоге, Пол и Я начали писать песни вместе – оба на гитарах – и мы определенно решили создать новую группу. Я стал ритм-гитаристом, на ударные мы взяли Грега Гилмора, который продолжал играть в Mother Love Bone, а на басу был Дэвид Гарригес, местная легенда скейтборда. Осталось выбрать вокалиста. Наш выбор пал на парня по имени Стив Вервульф, чувак, которого мы все знали по панк-окружению. Стиви был безусловно выдумщик. У него были длинные волосы, он носил стильные черные кожаные штаны и что-то еще. На сцене он был ненормальным, сочетая нелепые движения Игги Попа с обреченностью и унынием Баухаус Питера Мёрфи и шаманской энергией Джима Моррисона. До этого я собирал сам и играл во многих коллективах, но тогда между людьми в группах были слабые отношения. Ten Minute Warning были чем-то другим.

Мы создали новый звук. Тогда многие из нас на панк-сцене были сыты по горло шаблонным хардкором. Наша группа приняла решение снизить скорость исполнения, характерную для хардкора, до более медленной, с добавлением сладжа и тяжелых психоделических элементов. Вокалист группы Black Flag, Генри Роллинс, сказал нам, что мы звучим как панк-рок версия Hawkwind – британская группа, с которой началась карьера Лемми Килместера, который позже основал Motorhead. Мы приняли это как высокую похвалу. Наша группа была по-настоящему особенной и имела значение. Мы начали делить сцену с другими группами, которые вышли из хардкор-сцены и старались создать что-нибудь новое, как the Replacements, группа из Миниаполиса, с которой мы играли, когда они приехали в Сиэтл. Мы становились все лучше и лучше.

Пол, который всегда чем-нибудь баловался, прошел через несколько стадий употребления героина. Но каждый раз он сам отказывался от этого, чтобы не подсесть на наркотики на слишком долгое время. Вообще-то говоря, я считал, что ему больше не угрожает опасность. Но я отчетливо помню первый раз, когда он, опоздав, появился на репетиции в подвале на нашей Бэллстрит в пригороде в дремотном состоянии, выдающем то, что он под кайфом. Я вроде как проигнорировал это в первый раз, но чем чаще я видел его под кайфом, тем более я осознавал, что он будет возвращаться к привычному состоянию. Я не уверен, местная дурная слава ли дала ему более легкий доступ к наркотикам, но Пол подсаживался все больше, а как только наркоман, наконец, открывает ворота, то вступает на темный и ужасающий путь и уже не возвращается назад.

К середине 1984 года героин отнял у меня девушку, с которой у меня были длительные отношения, лучшего друга и мою основную группу. Многие мои друзья и наставники, такие как Ким из Fastbacks, были расслаблены. На самом деле, почти все, с кем я познавал музыку, сидели на наркотиках.

У меня все еще продолжались панические атаки, я волновался о том, что у меня может быть серьезная болезнь: в прошлом году мне удалили из груди опухоль, и хотя она была доброкачественная, я был уверен, что она может увеличиться. Подытоживая, будущее – с наркотиками, вторгающимися со всех сторон, не выглядело таким уж светлым. Я стал больше пить, используя это как спасение. Я пил столько, что мой босс в Union Lake Cafe поговорил со мной об этом. Это не касалось того, что я пил на работе, он заметил, что я пью каждую ночь. Догадываюсь, что от меня разило выпивкой, когда я вышел на работу.

Я работал в Lake Union Cafe почти два года. Две вещи делали эту работу замечательной: мы слушали музыку в подсобке, и была возможность продвижения по работе. Первые несколько месяцев я работал мойщиком посуды, выскребая остатки кексов и пирогов, как и в Пекарне Шумахера. Однажды я зарекомендовал себя как надежный работник, и один из начальников взял меня под свое крыло, научил простым вещам – нарезать хлеб, окунать клубнику в шоколад. Босс наблюдал за моей готовностью, и начал тестировать меня. В один день он предложил мне не приходить днем, но прийти в ночную смену. Но это же время, в которое приходят пекари! Я вышел в следующую ночь, и они сообщили мне, что теперь я ученик пекаря. И босс дал мне повышение!

Я готовил пирожные Black Forest и различные муссы. Я мог работать с марципанами и тестом. Мои пироги с малиной, покрытые миндальной решеткой, становились произведениями искусства. У меня даже был собственный бейдж: Дафф МакКэган, повар по кондитерским изделиям.

Одним из моих приятелей был Брюс Пэввит, который приехал из Олимпии год назад. Он вел колонку под названием “Sub Pop” в еженедельном журнале Rocket. Он сказал мне, что этим летом он принял решение основать рекорд-лейбл и выпустить сингл, следуя за своей мечтой. Он уже успел придумать имя своему лейблу: он решил назвать его “Sub Pop”, как и свою колонку. И неприятная мысль начала вертеться в моем возбужденном сознании: рискую ли я отказаться от своей мечты? Несмотря на то, что я увлекался выпечкой, я не стремился делать потенциальную карьеру в Lake Union Cafe. Чтобы сделать карьеру шеф-повара и зарабатывать реальные деньги, нужно иметь свои собственные рецепты. Я не собирал своих собственных рецептов, я просто обслуживал людей. Но с основанием моих групп и друзьями, подсевшими на героин, что еще мне оставалось делать?

У меня все еще была мечта, найти одинаково мыслящих музыкантов, которые хотели бы выйти за границы возможностей в плане музыки, и с усердием включились бы в работу, готовые это сделать. И, конечно, в итоге, я бы возлюбил тот день, когда смог бы создавать живую играющую музыку. Ко мне пришло понимание, что настало время подумать о том, как мне освежиться музыкально и личностно.

Я обдумывал новые пути – пути, которые еще не полностью были отрезаны темной стороной героина, и начал расширять свой круг общения. Однажды ночью, я тусовался с парнем по имени Доннер. Я знал его отчасти, по панк-сцене, но этой ночью мы поняли, что между нами было много всего общего – самое важное – героин, растущая дистанция между друзьями, дружба, которую он убивал. Доннер открыл свой клуб, который назывался Grey Door in Pioneer Square. Его клуб быстро стал моим любимым местом для тусовок. Аудитория там была всех возрастов. Пиво подавалось тайком из подвала.

Доннер и я даже сколотили группу, и я снова начал играть на ударных. Это была не серьезная попытка, а попойка. Как и Я, он был большим алкашом, и у него всегда рядом была бутылка с чем-нибудь. Сиэтл оставался Сиэтлом, мы могли смешать все, что у нас было вместе с крепчайшим кофе – наша версия спидболла, я предполагаю.

The Grey Door стал тем местом, где Я встретил вокалиста Энди Вуда. Его группа Malfunkshun прибыла с Баинбриджского Острова, и оставалась неделю в клубе – он так же служил как пристанище. И даже если в клубе было около десяти человек, Энди указывал поверх толпы и выкрикивал: “Я хочу, чтобы все люди с левой стороны прокричали ‘hell’, а люди справа прокричали ‘yeah’,” – так же, как и его герой Пол Стэнли из KISS делал это на больших аренах. Несколько лет спустя, его (Энди) следующая группа Mother Love Bone заключила контракт с крупным лейблом и выпустила стандартный EP. Чуть позже Энди умер от передозировки героина – всего за несколько дней до предполагаемого релиза их полноформатного альбома. Оставшиеся парни не стали отступать, нашли нового вокалиста, и назвались Pearl Jam.

Энди и Я часами говорили о музыке в общем, и Принсе в частности. Альбом Purple Rain вышел летом 1984 года, и я купил его в день выхода. Я полюбил «1999», и слушал записи Принса постоянно: дома на проигрывателе или на кассете на паршивом маленьком бумбоксе. Моя подружка стала приносить мне крутые сборники с записями Parliament, Lakeside, Gap Band, Cameo, и других R&B исполнителей. Следующие альбомы: Black Flag My War, Proof Through the Night T-Bone Burnett, Only Rock and Roll the Rolling Stones, Hanoi Rocks Two Steps from the Move стали саундтреками моей текущей жизни, когда я находился в душевном поиске.

Записи Принса открыли для меня то, что для мульти-инструменталистов открываются многие двери. Принс был не столько сольным исполнителем, сколько группа из одного человека. Может быть, однажды я выпущу запись, сделанную полностью мной. У меня были спровоцированные коктейлями из виски и кофе мечты о переезде куда-нибудь вроде Голливуда, записи клевого альбома вроде Принца, который сам играл на всех инструментах во время записи, покупки дома и переезда туда Доннера и всех моих друзей, чтобы жить-поживать пиздатой панк-рок коммуной…

Эти фантазии приобрели дополнительный вес, когда один мой друг Joe Toutonghi посоветовал мне покинуть Сиэтл. Я всегда восторгался Джо. Он ухватил новые виды музыки. Он был среди первых, из-за кого я стал играть Bauhaus по просьбе, и британский ска, как Madness и the Specials. Он входил в состав скейтбордной команды Jaks, участники которой располагались вверх и вниз по Западному побережью. Джо запрыгивал на товарные поезда как старомодный бродяга – со скейтбордом в руке вместо связанного узелка с вещами через плечо – просто чтобы уехать куда-нибудь и увидеть новые места.

Джо торчал в тот момент, он оттащил меня всторону и сказал заговорщически.“Тебе нужно выбираться отсюда”, – сказал он. “Я упустил свой шанс. Но у тебя он все еще есть – ты и есть наш шанс”.

Даже не смотря на это, Я и Доннер стали закадычными друзьями, к концу лета 1984 года я стал думать, что если Я не выберусь из Сиэтла сейчас, то, возможно, никогда не выберусь. Многие мои расчеты о том, куда пойти, были основаны на практических соображениях: шестицилиндровый двигатель моего старого Форда был ультра-надежен, на этой машине было преодолено 200 000 миль. Моя сумка была туго набита, у меня были знакомые и пристанища вдоль всего маршрута по Западному побережью. И также мой брат Мэтт учился в Лос-Анджелесе. Так что обстоятельства складывались не в пользу Нью-Йорка, как я предполагал вначале.

Последним музыкальным пристрастием Джо стала лос-анджелесская группа Red Hot Chili Peppers, которая экспериментировала с фанковым звучанием. Хмм, я могу доехать до Лос-Анджелеса на своей машине, кочуя от одного пристанища до другого, возможно остановлюсь на пару ночей в доме брата. Кроме этого, у меня не было иных оснований выбрать Лос-Анджелес. Это было всего лишь место – большое место, и оно не было Сиэтлом, и более безопасное место, чем этот зараженный героином тихий Нортвест.

Для многих людей, путешествующих на мили, это может показаться большим испытанием. Для меня, в конце концов, это был всего лишь способ обойти преграды. Однажды ночью я напился, и сказал кучке людей, что собираюсь ехать в Лос-Анджелес. Так что решение было принято, я должен был сделать это.

Моя поездка в Лос-Анджелес преподнесла немедленные трудности. Моя ударная установка была куском дерьма и разваливалась по частям. Ударные всегда было трудно разместить, собрать и разобрать. Эй, я же был мульти-инструменталистом – нет ударных, нет проблем. Окей, тогда решено: я продам свою установку. Когда я ее продал, я получил за нее 80 баксов.

Я решил, что возьму с собой свою гитару – моего черного убийцу, выпущенного в конце 1970х B.C. Rich Seagull. Но я продал свой усилок “Marshall”, чтобы накопить денег на поездку. Новый комбик будет легче купить, когда я приеду туда, осяду, найду работу. В любом случае, я сомневался, что гитара – это лучший способ ворваться на лос-анджелесскую сцену: 1984 год стал успешным для Van Halen, и город был наводнен гитаристами, которые были вдохновлены техникой Эдди ванн Халена, его изощренным, быстрым шреддингом. Я сомневался, что люди в Лос-Анджелесе поймут кого-то, кто приехал из другого места, и играет на гитаре как Джонни Тандерс или Стиви Джонс из Sex Pistols – грубо и испорченно, где в центре стоит песня, а не соло. Конечно, я бы хотел так, как у Джонни Тандерса, но я подумал, что для начала мне нужно найти правильных людей. И я понял, что лучший способ сделать это – и дать концерт, в конце концов – это сделать бас-гитару моим основным инструментом. Даже если бы не получилось, я бы в любом случае примелькался и познакомился с людьми.

Несколькими годами ранее, я играл на басу в группе Vains, но меня нельзя было назвать великолепным музыкантом. Недавно я снова вернулся к бас-гитаре, купил себе черный бас фирмы Yamaha и замечательную басовую голову Peavey с кабинетом 2x15. Для любого, кто в этом разбирается, может показаться странным такое сочетание, но это стало началом поиска фирменного звука. Я начал искать свой собственный звук, и этот инструмент с аппаратом стали хорошим стартом.

В семье МакКэганов было столько детей, что ни для кого не стало трагедией, когда я сказал своей семье насчет моей идеи свалить из города. Владелец Lake Union Cafe с пониманием отнесся к моему выбору. Он знал, что музыка была тем, чем я собираюсь заниматься. Он также уважал ту работу, которую я проделал, работая в кафе. Главный шеф-повар написал для меня милую рекомендацию, которую я взял с собой, и которая сослужит мне добрую службу.