Текст книги "It's So Easy And Other Lies (ЛП)"

Автор книги: Дафф Маккаган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Глава 32

Пора.

Давай начистоту. Сними этот груз.

Настало время, чтобы встретиться всей группой.

Все может получится некрасиво.

Не переживай. Слеш, Мэтт и Гилби будут там.

Но, все равно, все может выйти не лучшим образом.

Ты сможешь.

Как начать? Слушай, мы напиваемся до беспамятства…

Эти гримерки выглядят одинаково, очередная убогая раздевалка, которую реквизиторы задраперуют гобеленами, которые они возят с собой в багажнике. Комната для медитации. Вот как команда называет это. И тот же самый старый огромный телевизор. Чёрт, платим ли мы за это? Он всегда новый или они перевозят один и тот же телек от одного места выступления к другому?

Не уходи от главного.

Просто оставайся спокойным. ты сможешь это исправить.

Слушай, никто из нас не любит конфликты, но есть кое-какая фигня, о которой мы должны поговорить. Твои опоздания – большая проблема для нас. Лично для нас. Слышать скандирование толпы. Я имею в виду, смотри, я возьму на себя ответственность за то, что пью слишком много, но… и, ну, так же, я знаю, что мы точно не бизнесмены, но я не думаю, что ты представляешь, во сколько это обходится нам…

Ок, вот и Эксл.

Закрой глаза, сделай глубокий вдох, соберись с мыслями.

Темнеет в глазах.

Я открываю глаза и рефлекторно плюю на пол. А?

Я хватаю водку на ночном столике.

Нащупываю телефон.

Обслуживание номеров: льда.

Ок, когда это собрание?

Дерьмо.

Не будет никакого собрания.

Дерьмо.

Ты не мужик.

Ты – мусор.

Ручка.

Клочок бумаги.

Накатить.

Несколько строк:

Я часто спрашивал себя,

Что жизнь на самом деле значит для меня.

Разбитые мечты, растраченные дни

Пускай останутся навеки позади.

Зачем мечта так быстро испарилась?

Зачем ищу спасенья в прошлом я?

Плюю на пол.

Наполняю стакан водкой.

Пара строк.

Господи, как жжет.

Вот дерьмо, никакой встречи группой.

Никакого понимания.

Никаких перемен.

Плюю.

Выпиваю.

Затягиваю дорожку.

Глава 33

Трак и Эрл продолжали внимательно следить за мной. Поэтому в Сан-Франциско перед шоу в Окленде 24 сентября 1992 года я решил вызвать проститутку в свой номер роскошного отеля, в котором остановилась группа. В этом не было ничего плохого до тех пор, пока менеджмент, а также Трак и Эрл, были в курсе. Если что, проститутка сдерживала бы меня ночью, отвлекая от наркоторговцев.

Готов поспорить, они бы подумали именно так.

В тот вечер в городе был мой друг из Лос-Анджелеса Билли Нэсти, и я собирался развлечься. Мне было известно, что у любой проститутки есть связь с торговцем кокаином, вероятно, ее же сутенером. Я нашел номер эскорт-услуг и позвонил.

Когда женщина вошла и окинула взглядом меня и моего друга, было видно, как она пытается сосчитать, сколько будет стоить «парное катание», или как там это называется. Когда я объяснил ей, что мне нужны только наркотики, но я все равно оплачу ее услуги за целую ночь, то попал в точку. Её сутенер и вправду оказался торговцем кокаином и таблетками. Бинго!

В последний день гастролей с Металликой, 6 октября 1992 года, мы выступали на родине, по крайней мере, для меня – на стадионе Кингдом в Сиэтле. В то время мой брат Брюс как раз жил в Сиэтле. Он позвонил мне в отель в день шоу.

«Как ты смотришь на то, чтобы сыграть завтра партию в гольф – только братья МакКаган?»

«Вообще-то, я не особо умею играть», – ответил я, – «но потусуюсь с вами, ребята, проветрюсь и выпью пива».

«Окей», – сказал Брюс. «Я за тобой заеду».

В тот вечер Эксл появился вовремя. Он сделал это из уважения – знал, что выступление было для меня важным. На следующий день Брюс забрал меня из отеля, как и планировали.

«Мы заедем к маме и заберем Джона», сказал он, и я запрыгнул в машину. В этом был смысл. Я знал, что позже мы все поедем туда на ужин, а значит, мой брат Джон, наверное, помогал все подготовить.

Когда мы приехали, Брюс настоял, чтобы я зашел с ним вместе. Зайдя в дом, я обнаружил всю семью в сборе: всех семерых своих братьев и сестер, включая Мэтта, который жил в Лос-Анджелесе.

Вау, я подумал было, что они организовали для меня долбанную вечеринку-сюрприз.

Но никто не смотрел мне в глаза. А потом поднялась одна из собравшихся, которую я не припоминал. Все остальные сели. Она представилась Мэри. Оказалось, что она врач.

«Я из реабилитационного центра», – продолжала она. «Там на улице машина, которая отвезет тебя в учреждение, где тебе помогут бросить пить». Бла, бла, бла.

Это же, черт побери, вмешательство в личную жизнь!

«Извини, Мэри», – сказал я. «Но тебя это не касается».

По телу прокатилась волна ярости. Конечно, у меня была проблема с алкоголем, но так ее было не решить.

Это полный бред!

«Я всех вас люблю», – сказал я, – «но это не ваше дело. Нельзя выкидывать со мной такие штуки».

У группы был небольшой зазор времени перед поездкой в Венесуэлу на гастроли в Южной Америке, но я бы никогда не бросил своих ребят посреди тура, даже если и выдались бы несколько свободных недель. Этого не должно было произойти.

Мой брат Мэтт – который, как позже выяснилось, сразу не был согласен с всеобщей идеей – взял слово.

«Это не лучший способ решить проблему», – начал он, обращаясь больше к остальным присутствующим в комнате, чем ко мне. «Вы не знаете, с чем ему приходится иметь дело».

Я начал незаметно пробираться к выходу. Джон стоял возле входной двери, предвидя мою попытку слинять. Он перегородил мне дорогу. Я дал ему понять, что если он не уберется, церемониться не буду. Он стоял на своем.

«Чувак, мать твою, не делай этого», – сказал я.

Оттолкнув Джона, я выбежал из дома. Мэтт ушел за мной. Он подогнал свой автомобиль из проката, и мы помчались к отелю Four Seasons, в котором остановилась группа. Оттуда мы поехали в Международный аэропорт Сиэтла-Такомы и улетели в Лос-Анджелес.

Глава 34

Ещё из ЛА я обзвонил всю семью и каждому говорил приблизительно одно и то же.

“Слушайте, я вечно в дороге, и вы не можете знать наверняка, что я там делаю. Я сяду и поговорю с вами, но не на таких условиях»

Я уверял их, что собираюсь стать лучше.

Мы начали южноамериканскую часть тура в Венесуэлле опен-эйром 25-го ноября в Каракасе. На следующий день группа улетела в Колумбию на MGM 727. Грузовые самолёты с оборудованием и персоналом последовали за нами по завершении демонтажа.

Когда мы приехали в Боготу, Guns N’ Roses были главной темой всех местных газет. Когда мы попросили перевести заголовки, кто-то для нас перевёл: четырнадцатилетняя колумбийская девочка совершила самоубийство после того, как отец запретил ей посетить предстоящий концерт.

Боже. Ещё один человек, чью жизнь мы затронули… умер.

Той же ночью, ещё новости: в Венесуэлле начался переворот. Воздушному пилоту по имени Льюис Рейс Рейс и сообщникам удалось установить контроль над авиабазами страны 27-го ноября. Наши грузовые самолёты были вынуждены приземлиться. МакБоб и остальной персонал застряли.

Следующим утром недалеко от нашей гостиницы в Боготе взорвалась бомба.

Колумбийский наркобарон Пабло Эскобар сообщил прессе, что мы его друзья, и он отоваривал нас кучей героина. К тому времени он уже скрывался от американского преследования (мы его вообще не видели), и, я думаю, просто морочил правительство штатов, используя нас, чтобы поржать. Меня к тому времени уже достали политические вопросы, сыплющиеся на нас на пресс-конференциях – только то, что мы продали пару дисков, вовсе не означало, что людям вдруг должно быть интересно, что же я думаю о Билле Клинтоне или Борисе Ельцине. Теперь мы ненамеренно стали пешками в большой международной игре.

Отлично.

Как-то на следующий день я решил выйти из номера. Снаружи стоял солдат с автоматом. Он жестом указал мне зайти обратно. Я – мы, точнее, – были под домашним арестом.

Ой, бля.

Я не знал, что делать. Я томился взаперти весь день.

Что мы теперь будем делать?

По крайней мере, тут было бухло.

В тот же день вечером кто-то постучался в дверь. Я открыл. В коридоре было темно. Солдат исчез – вместо него был парень в костюме, тоже с автоматом.

– Yayo? – спросил он. Я знал, что это слэнговое название коки в Южной Америке. – Yayo?

Я захлопнул дверь и закрылся.

Хуйня.

Меня подставили

Я знал это.

Я поднял гостиничный телефон. Кого я знал, кто мог бы помочь? Кто мог кому надо позвонить? Я не хотел пугать маму. Потом меня осенило: папа.

Он был пожарником. У него должны быть знакомые в мэрии в Сиэтле.

Я набрал отца. Звонок прошел.

– Пап, я не знаю, куда ещё позвонить, – сказал я, – всё пошло совсем не так. Я в гостиничном номере в Боготе с вооружённым охранником на выходе. Я не знаю, собираются ли они нас выпускать. Не знаю, позволят ли они нам выступать – если наши самолеты вообще сюда доберутся. И я не знаю, что случится, если мы не выступим на этом концерте. Я серьёзно переживаю. Ты можешь куда-нибудь позвонить?

Не имею понятия, что папа сделал, но вскоре показался американский посол. Атмосфера разрядилась. Вооружённая охрана исчезла.

В итоге наши самолёты пропустили в Каракас, после того как бунт в Венесуэлле подавили. Прибыли работники и начали лихорадочно готовиться к задержанному концерту в Боготе. Потом, после сильнейшего ливня, скопившаяся на крыше вода разрушила сцену. Команде пришлось строить всё заново из того, что осталось.

День перенесённого концерта настал. Дождь лил и лил, и продолжал лить на протяжении концерта. Потом, когда Эксл сыграл вступительные аккорды “November Rain,” из-за туч пробилось солнце. Все зрители обнялись. После этой песни дождь опять пошёл. Начал формироваться новый этап тура.

У нас работал парень, который летал перед нами и позалачивал руки таможенным агентам. Я не помню, чтобы таможенники вообще заходили к нам в самолёт, хотя в наш отель в Чили они вломились. Не то чтобы среди нас были тупые уёбки – мы не перевозили наркотики из одной страны в другую. Мы всегда могли достать всё, что нужно на месте.

Эксл пытался связаться со мной несколько раз. Однажды в Сан-Пауло он позвонил из своего номера. Его навещала Стефани Сеймур; со мной была Линда.

– Эй, – говорит, – почему бы вам не зайти в нашу комнату и не поужинать с нами? Просто хорошо посидим.

Мы непринуждённо поели и вели себя как взрослые. Я думал, что мы сумеем подготовить почву для того, чтобы разрешить все наши противоречия. Если будет так продолжаться, думал я, может быть, я смогу вытащить себя из зависимости. У меня будут люди, на которых я смогу положиться.

Через полчаса после того как мы с Линдой ушли, Эксл швырял стулья в холле отеля и пытался побить какого-то парня.

Мы начали 1993 год в Азии, потом вернулись в Штаты с другой частью тура. К тому времени я употреблял так много кокаина, что мне требовалось все больше и больше нейтрализующих его веществ, когда наступало время выйти из кокаинового прихода. Как-то раз, когда я не мог достать никаких таблеток, и кто-то принёс белого китайца (порошковый героин), я вдохнул его вместо них. Хитрость помогла: опьянение уменьшилось. Я обнаружил, что курение коричневого вязкого героина через фольгу – как я однажды пробовал в Амстердаме со Слэшем и Иззи – тоже помогает. Я не переставал бояться всаживать героин в количествах, достаточных для вкалывания шприцем, но вскоре начал курить его столько, что появлялась ломка. Многого для этого было не надо, это точно. К счастью, я не получал удовольствия от героина самого по себе – просто уплывать на шёлковой подушке было бесконечно приятнее, чем скрипеть зубами в пьяном параноидальном ступоре после злоупотребления кокаином.

Сорум внезапно перестал употреблять наркотики. Не знаю, что случилось, но был момент, когда для него всё изменилось – что-то вроде прозрения. Таким образом, из нашей ядовитой троицы остались только мы со Слэшем. Потом мы с ним тоже разделились, каждый проводил больше времени в собственной небольшой компании. Мы задолбались звонить друг другу, что теперь, когда я тоже начал закидываться героином, означало удостовериться, что другой ещё дышит.

Во время американской части тура, я отправлялся искать приключений с Диззи или Гилби. Я помню посадку в Фарго перед концертом в конце марта 1993 в «Fargo Dome». Мы пошли в город, осмотрелись, и подумали: «о, Господи».

Мы с Диззи запрыгнули в лимузин и решили поднять шум. Мы поехали на местную рок-радиостанцию и без предупреждения вошли в студию. Мы вышли в эфир, и люди стали собираться у офиса радиостанции. Потом мы поехали в местный торговый центр в поисках наркотиков и каких-нибудь неприятностей.

Во время выступления в Сакраменто 3-го апреля, с верхнего яруса вылетела бутылка – я заметил её краем глаза. Она попала в бочку Мэтта и отскочила. Всё потемнело.

Бутылка прилетела прямо в висок и вырубила меня. Концерт сразу остановили. Меня увезли на скорой. Из больницы я вернулся в гостиницу на озере Тахо – следующим вечером у нас был концерт в Рено, и наши менеджеры считали, что «Four Seasons» около Тахо – единственная в регионе гостиница нашего уровня.

Мы с Гилби устроили нашим отцам посещение концерта в Рено. Несмотря на все отцовские заёбы, я всё же считал, что он мой папа. И к тому же он выручил наши задницы в Колумбии. Может быть, я ещё думал о том, что смертен, что стоит расставить все точки над “i”. Я организовал ему полёт в Тахо, где он увидел всех девчонок, толпившихся вокруг нас у шикарного отеля. Оттуда мы вместе поехали в Рено на концерт.

Отец Гилби тоже был пожарником в отставке, и он пытался завести с моим разговор о рабочей херне. Мой папа никогда не рассказывал историй о том, как спасал кого-то и на волоске от гибели избегал чего-то. Уверен, пожары было мучительно наблюдать, и он никогда о них не говорил.

Отец Гилби продолжал говорить, вспоминая героические дни, в надежде вовлечь моего отца в разговор.

В конце концов, он сказал: «знаешь, Мак, я всегда говорю, что если бы мог всё ещё раз повторить, делал бы всё то ж самое. А ты?»

Мой отец посмотрел на него. «Не, к чёрту, – говорит, – я бы лучше занимался тем, что делает этот малой здесь»

Он не поддерживал мои занятия музыкой, пока я не стал зарабатывать деньги. Таким образом, он высказывал одобрение, полагаю, хотя не извинялся за то, что не поддерживал ранее.

На апрельском концерте в Мехико мы устроили сбор группы. Слэш, Гилби и Мэтт согласились, что нам нужно поговорить с Экслом о его опозданиях.

Кому-то нужно было начать разговор.

– Слушай, – сказал я Экслу, когда все пришли, – мы напиваемся до беспамятства, ждём три часа, слушая, как фанаты скандируют ‘хуйня’. Мы приложили много усилий, чтобы поддерживать существование группы …

Я остановился и поискал глазами помощи. Остальные парни смотрели в сторону и немного съежились в своих креслах.

И всё.

Позже, на самом концерте, я был слишком объебан – и я знал это. Я сам слышал своё нечленораздельное бормотание за кулисами, булькающие звуки, вытекающие у меня изо рта между глотками водки с клюквой, едва ли были похожи на слова. Затем мы вышли на сцену. И наконец я преступил черту, которую всегда считал неприкосновенной – я начал отставать.

Держи ритм. Держи ритм.

Просто играй.

Ты всегда можешь играть.

Всегда.

Просто играй с Мэттом.

Я пытался сосредоточиться. Я ориентировался на мэттовскую ударку, пытался слушать его, концентрируясь. Он специально акцентировал удары, чтобы помочь мне.

Он кивал. Его плечи поднимались в ритм. «Давай, чувак»

По-прежнему не ставлю пальцы левой руки в нужные точки в нужное время.

По-прежнему двигаю медиатором недостаточно быстро.

Соберись.

Со-бе-рись.

У нас было несколько спрятанных за сценой комнат, так что я завалился в одну из них при первой возможности, чтобы принять ещё кокаина и протрезветь. Не помогает. Я едва мог наклониться, чтобы втянуть, не рассыпая. Я взял себя в руки. Времени нет. Назад на сцену.

Борись

Чтобы играть.

Синхронно.

С Сорумом.

Соберись

Немного не выходит.

Давай.

Уёбок, блядь.

Блядь.

Глава 35

К середине мая 1993 года, мы продолжили европейское турне.

На первые пять концертов – в Израиле, Турции, Греции и на 2 шоу в Англии Иззи снова присоединился к нам, чтобы временно заменить Гилби, который повредил руку, катаясь на мотоцикле, прямо перед нашим отъездом. Толпа на концертах приостанавливала шоу, выкрикивая имя Иззи. Это было великолепно. Казалось, что греческие подростки видели то, что мы упустили из виду в какой-то степени: в первую очередь, это была группа друзей, которая верила в нашу музыку и друг в друга.

Иззи и я были как соседи, которым приходилось садиться на городской автобус, чтобы добраться до концерта, где из четырех групп мы играли четвертыми по списку и были просто счастливы играть концерт с группой, в которую мы верили, и в которую мы вкладывались изо всех сил. И мы ясно видели это. Теперь же я смотрел на Иззи и осознавал в нем ясность, целеустремленность, стоявшую за его решениями. Мои ноги словно застряли в цементе. Или в зыбучем песке. Я хотел того же, что было у него, но я не знал, как добиться этого. Хотя я думаю, я не жаждал трезвости настолько сильно, чтобы подойти к Иззи и попросить его о помощи. Это поставило бы меня в такую ситуацию, когда мне пришлось бы либо пройти через все это, либо потерпеть неудачу.

Когда Гилби поправился, а Иззи ушел, мы продолжили наш путь, который проходил через футбольные стадионы в Скандинавии, Австрии, Швейцарии, Голландии, Бельгии, Италии, Испании и Франции. Уход Иззи приоткрыл глаза на действительность: возможно, самое простое объяснение того, что происходило с Guns n’ Roses заключалось в том, что мы перестали нуждаться друг в друге. Конечно, мы хотели бы продолжать зарабатывать на жизнь музыкой, потому что эти рекорды продаж не будут продолжаться вечно. Но мы больше не нужны были друг другу, чтобы выйти из нищеты с помощью наших песен. Когда Guns только начинали свой путь, у нас не было денег, но когда мы все купили себе дома и машины, мы стали нуждаться друг в друге меньше. Из-за кучи помощников, телохранителей и водителей мы могли позволить себе не работать напрямую друг с другом. Бесишься на меня? Нет проблем, у меня есть своя комната в отеле, свой дом. Не работаем над новыми песнями как группа? Нет проблем, я арендую себе студию на свои деньги. Черт, у нас была команда менеджеров: О, мы позаботимся о том, мы позаботимся об этом.

Во время последней части этого европейского тура, мы иногда даже не находились все вместе в одном городе, не считая тех моментов, когда мы должны были выступать. В ряде случаев, мы даже могли находиться в разных странах. Наш самолет мог высадить кого-то из нас здесь, а кого-то в другом месте.

5 июля 1993 года, мы давали большой концерт в Барселоне на Олимпийском стадионе. Эксл прибыл на концерт из Венеции. Мы с Линдой приехали туда после поездки на Ибицу. Слэш уже был в Барселоне.

После того, как Suicidal Tendencies и Брайан Мэй отыграли свои сеты, наш менеджер, Дуг Голштейн, попросил меня и Слэша увидеться с ним перед шоу. Это было необычно.

Когда Слэш и я зашли в комнату, один из тур менеджеров уже ждал нас. Парень держал стопку страниц. Он положил стопку страниц перед каждым из нас. Я пролистал их. Это был документ, который давал Экслу право использовать название Guns n’ Roses, даже если Слэш, я, или все мы не будем больше частью группы. Хотя это и не повлияло бы на наш статус в качестве акционеров в управлении группой, Эксл и только Эксл будет контролировать имя, если мы подпишем это.

“Какого хуя?” – сказал я.

“Послушай, чел. Суть в том, что вы, ребята, не в лучшей форме – ты знаешь, что так и есть. Если один из вас умрет, никто не захочет тратить годы, чтобы судиться с вашими семьями и тому подобное.” – сказал тур-менеджер.

Но речь была не об этом. В документах не было о смерти ни слова.

Толпа уже начала буянить, а Эксл отказывался выходить на сцену, пока мы не подпишем эти документы.

Я представил, как могут пострадать люди, если начнутся беспорядки – это были мои страхи. И я был так чертовски измучен – было такое чувство, будто я таскал дом на своём горбу последние два года. Кроме того, в то время я бы никогда не подумал, что Gn’R сможет существовать без нас. Идея казалась смешной. И в этом случае, возможно, в документы не надо вносить никаких поправок?

Нахер все это!

Я подписал. То же сделал и Слэш.

Guns N’ Roses – торговая марка, которой теперь распоряжался Эксл – вышли на сцену.

На следующий день я схватил Дуга Голштейна на взлетной полосе в аэропорту. Я проснулся очень расстроенным из-за того, что произошло прошлой ночью. Слэш и я не должны были подписывать эти бумаги. Но менеджмент в любом случае не позволил бы всему этому продолжаться. Верно? Я накричал на Дуга, сказал, что ему надо исправить всё.

“Послушай Дафф, ты же умный парень. Я управляю Guns n’ Roses,” – сказал он.

“Да, я знаю, Дуг. Да и поэтому мы должны…”

“Нет, ты не въезжаешь. Я управляю Guns n’ Roses.”

“Ты пытаешься сказать мне, что ты управляешь именем “Guns n’ Roses”?”

Я все еще был членом группы. Не наемным рабочим. У Слэша и меня все еще должны оставаться равные права, как и раньше. Мы только что отказались от контроля над именем.

Дуг посмотрел на меня без каких-либо эмоций.

“Ты управляешь парнем, который владеет именем Guns n’ Roses? Этим ты занят, Дуг?”

Он пожал плечами. Это он и собирался делать.

Я испытывал ярость. Я даже не мог говорить.

Мы сели в самолет.

Всего лишь пять концертов в Европе. Всего. Лишь. Пять.

Ты сделаешь это.

После 26 месяцев, финальные концерты тура Use Your Illusion уже приближались. Мы дали два концерта в Аргентине после того, как миновали европейскую часть, и теперь, все было кончено. Осталось всего 2 полета: из Парижа в Буэнос Айрес, из Буэнос Айреса в Лос-Анджелес. Посадочная линия стала как будто осязаемой – я практически мог видеть ее из окна самолета по мере того, как мы подлетали к Аргентине в середине июля 1993 года на эти последние 2 концерта.

С этого момента, члены группы перестали показываться на саундчеке вместе, так что техники играли на наших инструментах, тестировали оборудование, и настраивали звук без нас. Для этого команда собрала теневую группу и даже обзавелись коронной песней: «Crack Pipe», взятой у группы из Атланты под названием Coolies. Песня была из альбома “Doug”, пародийной рок-оперы о скинхеде, который избил повара-гея, украл его книгу с рецептами и стал богатым и знаменитым. Конечно, это был провал – это была опера, кроме того – и “Crack Pipe” звучала во время последнего акта.

В одну из последних концертных ночей, прошло уже 3 часа с того момента, когда разогревающая группа отыграла свой сет. Эксла не было.

Пожалуйста, может ли это все закончится без того, чтобы люди калечили друг друга?

Пожалуйста.

Публика в Южной Америке склонна к тому, чтобы кидаться камнями, и поскольку не было ни намека на Gn’R, ситуация становилась все хуже. Наш менеджер собрал парней, которые являлись нашими техниками.

«Выходите на сцену», сказал он. «Вы будете играть»

Толпа издала крик, когда команда техников поднялась на свои места, и сцена будто ожила. Команда стала играть. Появился свет. Затем включились видеоэкраны и показали МакБоба, а также остальную команду, которая отрывалась под песню “Crack Pipe.”

Внезапно, 50 000 человек начали выкрикивать нецензурные слова.

Затем появился Эксл. Беспорядков не случилось.

Когда мы, в конце концов, вышли на сцену на этот последний концерт в Аргентине, я взглянул на толпу.

Вот оно.

Запомни этот момент, запомни эту сцену, запомни этих фанатов.

Мы отправились в Лос-Анджелес, и быстро разошлись каждый своей дорогой. Обратно в свои жилища, зализывать раны. За исключением меня. Что касается меня, то я должен был сейчас же приступить к репетициям. Геффен издал мой альбом Believe in Me пока Guns путешествовали по Европе, и теперь, я должен был отправиться в свое первое сольное турне.

В тот момент мне позвонил Эксл, сказал, что я сумасшедший, раз снова возвращаюсь к этому.

“Это то, что я делаю,” – сказал я Экслу.

Кроме того, я не собирался сидеть сложа руки.

Продолжай двигаться, продолжай двигаться.

Я завязал с кокаином после инцидента с моим дилером и его беременной женой несколько месяцев назад. По большей части, это зашло слишком далеко. Будет легче справится с этим в туре. У меня было слишком много связей с наркоманами в Лос-Анджелесе, и моя жизнь была тесно переплетена с кокаином. Продолжай двигаться.

Тур начался с трех выступлений в клубах ЛА, Сан-Франциско, Нью-Йорке. И началось все плохо. Я перешел с водки на вино, и выпивал в день целый ящик вина. Вино, вино, вино. И кровь.

Кровь была в Сан-Франциско, когда моя жена Линда ввязалась в драку за кулисами и обменялась там парой ударов с другой женщиной, пока зубы не начали с грохотом падать на пол. Кровь была и в Нью-Йорке, когда в толпе вспыхнула драка. Затем мы вылетели а Европу, чтобы присоединиться к турне Scorpions. В аэропорту, между членами группы завязалась драка. Наш лид-гитарист достал нож и пырнул водителя автобуса в Англии. И снова кровь. Кровь, кровь, кровь. И вино. Мне часто приходилось путешествовать в одиночку, чтобы прибыть в следующий город пораньше и дать рекламу. Я появился на раздаче автографов в Швеции, жадно лакая вино из бутылки. Был осужден за это местной прессой – в очереди за автографами было много подростков.

Мы отыграли несколько вдохновенных концертов, но были времена, когда я не должен был играть там, времена, когда я позволил этому зайти слишком далеко, и мое выступление пострадало. Я был на больших площадках, играл со своей собственной группой, под своим собственным именем, не особо стараясь.

Какое у тебя оправдание теперь?

После того, как эта часть тура закончилась, мне понадобился другой гитарист. Не мог же я держать у нас того парня, который напал на нашего водителя. Я позвонил Полу Солджеру, моему старому коллеге по группе Ten Minute Warning. Я не разговаривал с ним 10 лет. Он был трезв. Хочешь присоединиться к моей группе? Он ответил “да”.

Мы двинулись в Японию. Бутыли вина каждый день. Мои внутренности были сожжены. Таблетки от изжоги, мне нужны таблетки от изжоги. Снова лажаю на сцене. Какого черта ты делаешь?

Домой, в Лос-Анджелес. Длинный перелет. Вот черт.

У нас был перерыв, прежде чем отправиться через Тихий океан в турне по Австралии.

Я не могу это больше переносить.

Я почувствовал себя плохо, это был худший грипп, которым я когда-либо болел.

Ты собираешься быть тем самым парнем – который пасует перед трудностями?

Я взял трубку и набрал номер тур-менеджера.

Я выхожу из игры. Я больше так не могу.

Теперь я был тем самым парнем.

Никакого тура, замечательно. Но я должен продолжать двигаться.

Сиэтл.

Сиэтл.

У меня там дом. Вот куда я направлюсь.

Тогда 31 марта 1994 года в аэропорту Лос Анджелеса я видел Курта Кобейна, который выглядел потерянным в своем одиночестве, запутавшийся, как и я, в самом себе. Затем его не стало. Мужик, я действительно попросил бы тебя прийти ко мне домой этой ночью, когда мы приземлились. Мне очень жаль.

10 мая. Парализующая боль. Невыносимая боль. Боль, боль, боль.

Я умру. Здесь. В одиночестве.

Энди.

Пожалуйста, пусть он поднимется наверх. Я не хочу умирать в одиночестве.

Доктор Томас.

Демерол. Ничего. Демерол. Ничего. Абсолютная паника

Отделение экстренной медицинской помощи.

“Убейте меня.”

Я умолял снова и снова.

“Пожалуйста, убейте меня. Просто убейте меня. Убейте. Пожалуйста.”