Текст книги "It's So Easy And Other Lies (ЛП)"

Автор книги: Дафф Маккаган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

Я пришел на квартиру к Экслу, и мы обсуждали наше беспокойство о товарищах по группе.

“Что нам делать?”, – спросил он.

У меня не было ответа. Мы разговаривали, но все, что мы могли сделать, это всего лишь надеяться, что они смогут найти в себе силы, чтобы вернуться в колею, то есть в группу. В те времена мы никогда не думали о реабилитации.

Мы хотели приступить к написанию нашего следующего полноформатного релиза. Для нас всех, мини-альбом Lies был всего лишь маленьким проходным шагом. Затем он также добрался до первой строчки, и песня “Patience” стала хитом весной 1989, как раз когда мы пытались вычислить наш следующий шаг. У Guns уже были идеи насчет новых песен: играясь с риффами и музыкальными идеями на саундчеках в 1988 году, мы создали раннюю версию “Civil War”, и теперь, Эксл и Я писали текст для нее. Воспоминания о прогулке с матерью в детстве вдохновили меня на написания строчек к одной из частей песни: “Did you wear the black armband When they shot the man Who said peace could last forever?” (Ты надел черную повязку, Когда они застрелили человека, Который сказал, что мир может длиться вечно?)

Летом 1989 года, было решено, что группа переместится в Чикаго, чтобы начать писать материал к нашему будущему альбому. Часть идеи заключалась в том, чтобы воссоздать ту атмосферу, что была в Гарднер, которая позволила песням с Appetite стать единым целым. Там мы всегда были вместе, в закрытом пространстве часами, а то и днями. Теперь же, когда у каждого из нас были свои дома, машины, свои личные жизни, эту ситуацию невозможно было воссоздать в Лос-Анджелесе. Переезд в Чикаго стал попыткой притворить эту идею в жизнь, но мне не понравилась идея того, что нужно переезжать. Однажды, мне уже пришлось порвать со своими корнями, когда Я уехал из Сиэтла несколькими годами ранее, и только что Я купил свой собственный дом и собаку, у меня было что-то, что напоминало мне домашнюю жизнь. Но Я не высказал никакого протеста. Идея переехать в Чикаго принадлежала Экслу. Он хотел быть поближе к своим корням в Лафайете, Индиана. Это была последняя частица его романтических намерений относительно возвращения в Индиану и нормальной жизни. И мы все единогласно приняли желание Эксла.

Я абсолютно не знал никого в Чикаго.

Эта могло оказаться интересным.

Глава 20

Слэш, Стивен и я прибыли в Чикаго первыми. Наша рабочая этика не позволяла нам сидеть сложа руки. Мы хотели удостовериться, что всё готово к предстоящей работе. Я думал, что Эксл вскоре последует за нами – в конце концов, мы были там по его настоянию. Вероятность участия Иззи в этом важном эксперименте была менее очевидной. Недавно он был арестован за, ммм, срыв перелёта. Обсыканием кухни. Так что он пытался вести трезвый образ жизни. Да, и ещё, в результате ареста он должен был сдавать мочу на анализ. Ясно, что в то время ему, возможно, не очень хотелось находиться среди нас.

Первое, что нам нужно было сделать – это подыскать место, где могла бы разместиться вся группа и часть нашего оборудования. Ещё у нас был охранник – в глазах нашего менеджмента скорей надо было защищать окружающую публику от наших шалостей, нежели наоборот. А затем нам необходимо было найти место для репетиций и написания музыки.

Мы нашли 2 квартиры выше итальянского ресторана напротив церкви в стороне от Кларк Стрит. В качестве места для репетиций мы сняли старый пустой театр – Top Note Theatre – выше рок клуба Метро. Тогда мне ещё не было известно, что некоторые завсегдатаи Метро были крепко завязаны в городской системе распространения наркотиков.

После двух недель в Чикаго Эксл по-прежнему не появился. Слэш, Стивен и я были несколько возмущены. Какого хуя? Мы были в городе, к которому у нас не было никакого интереса, где у нас не было друзей и не было вокалиста. Мы, блять, были вне себя. Я начал пить сильней.

В один вечер я так нажрался, что кто-то вытащил меня за шкирку и сказал: «Так, вмажь немного кокса и сразу протрезвеешь». Вот оно, секретное снадобье. Я плохо относился к кокаину. Я никогда не хотел быть тем парнем – кокаиновым мудаком. Но теперь я понял, что кокаин не был самоцелью сам по себе, или не обязательно должен ею быть; он был всего лишь средством, орудием для её достижения. Мне не было надобности становиться кокаино-зависимым, чтобы извлекать из него пользу. Кокаин позволял мне делать мою приоритетную диету для достижения измененного состояния сознания более интенсивной и долгоиграющей. Таким я бы мог стать. Я начал пить всё больше и больше, и теперь я уже тоже подключился к наркоманскому окружению, которое было нам доступно в клубе внизу.

В довершение к этому, чикагская газета напечатала статью о группе, проживающей в городе и пишущей песни для альбома, и даже разоблачила улицу, где мы жили, и место, где мы записывались. Пожалуй, одно-единственное преимущество Чикаго было анонимностью, но теперь дети выискивали нас в этих местах в надежде хоть мельком увидеть или вовсе потусить с группой, на которую навесили ярлык самой опасной в мире. Ничего хорошего в этом не было.

Мы выполнили часть работы. Мы завершили «Civil War» и написали несколько новых песен, таких как «Get in the Ring» и «Pretty Tied Up». В этом отношении мы всё ещё были плодотворными сочинителями в творческом расцвете, и даже втроём мы были силой.

К сожалению, это также послужило причиной, по которой Стивен действительно зашёл слишком далеко с приёмом кокаина и героина. Тогда я был далёк от трезвого образа жизни, однако же я всегда сохранял черту, за которую не переступил бы – что означало прежде всего то, что что бы я не делал, это не будет в ущерб работе. Подвергать свою жизнь опасности, подвергать чью бы то ни было жизнь опасности и подвергаться аресту также выходило за эти рамки. Слэш тоже соблюдал эти правила – особенно когда дело касалось репетиций и живых выступлений. У нас с ним был заключён неписаный пакт, согласно которому мы приглядывали друг за другом, чтобы убедиться, что эти границы остаются непересечёнными. В Чикаго Стивен начал пугать уже даже нас – парней, которые не привыкли бояться, когда дело касается одурманивающих веществ.

Уже с самого начала существования группы между Эксл и Стивеном возникла неуловимая враждебность. Такое происходит в группах. Всех группах. Я никогда не мог понять, что же у этих парней было друг против друга, но чем дольше Эксл не появлялся, тем больше Стивен высказывался нам со Слэшем в его адрес. Мне было понятно, из чего исходил Стивен, но я больше принадлежал к людям, руководствующимся разумными доводами. Выходить из себя и швыряться едой по комнате или во что-то ещё никогда не значило для меня ничего особого. В свете пристрастия Стивена к кокаину и его всё более едкими репликами, ситуация в Чикаго становилась беспокойной. Ещё один напиток, пожалуйста.

В дневное время я пытался компенсировать воздействие той ночной отравы, что я вливал себе в глотку, занимаясь чем-нибудь здоровым и нормальным. Я записался в спортивный зал, но помню, что посетил его всего лишь раз. Оздоровительные клубы в то время определённо были за пределами моей зоны комфорта. Нет, я просто выходил на пробежки время от времени или даже переходил на другую сторону улицы к церковной лужайке и играл в футбол с теми детьми, которые там тусовались. Я вырос в большой семье с кучей племянников и племянниц, поэтому пинание мяча с детьми было утешительной и знакомой мне попыткой передохнуть от наркотиков, выпивки и сложившейся ситуации.

В один день, когда я гонял мяч с детворой и их родителями, прилетели четыре немаркированные полицейские машины и с визгом остановились у тротуара напротив нас. Детективы повыпрыгивали из машин, крича мне лечь на пол лицом вниз. Я повиновался. Тогда у меня действительно была открытая банка пива, но всё же я думал, что такое шоу с применением силы было несколько преувеличенным для пресечения публичного распития спиртных напитков – даже если формально это происходило на церковной земле. Оу, в Чикаго так серьёзно подходят к этим вещам, подумал я.

Было душно и я не одел футболки. Копы продолжали смотреть на мою спину. У меня на спине было море старых шрамов от акне, и я подумал, что эти парни просто никогда не видели таких шрамов от сыпи, как у меня. И всё равно так пялиться на меня было некрасиво, не так ли?

Большой Эрл, наш новый охранник, выскочил из нашей квартиры и начал ссориться с копами, выясняя точную причину, по которой на меня нацепили наручники и швырнули на заднее сидение одного из их автомобилей.

«Сэр, отойдите, блять», – последовал ответ.

Эрл прокричал мне вслед, что он сейчас же подъедет к полицейском участку и вызволит меня. Я смирился с тем, что послеполуденное время проведу в тюрьме. Вот когда это начало становиться немного интересней.

Пока мы ехали, копы продолжали смотреть на мою спину. Они смотрели на меня полным презрения пристальным взглядом. В воздухе повисла угроза насилия. Вау! Публичное распитие спиртных напитков здесь действительно очень неодобряется, подумал я. Затем они внезапно остановились у обочины и сказали мне выметаться. Я осмотрел улицу в поисках тех, кто мог стать очевидцем избиения, к которому копы были уже близки. Но коп подошёл ко мне сзади и освободил от наручников.

Они извинились – схватили не того парня.

«Что значит не того?», – рявкнул я.

По-видимому, в том районе орудовал педофил, который подходил под моё описание, за исключением опознавательной татуировки на спине. Мои шрамы издалека показались этим ребятам татуировкой, и они подумали, что нашли нужного человека.

Я начал кричать на собравшихся офицеров: возможно дети на церковной поляне до смерти перепугались и подумали, что я был каким-нибудь плохим парнем. Я негодовал. Копы в одно мгновенье перестали извиняться и снова ощетинились на меня. Они сказали, что всё ещё могут посадить меня за решётку за открытое пиво и будут более чем счастливы сделать это. Я усмирил свою агрессию и закрыл рот. Меня отпустили, и я пошёл домой.

Эксл в конце концов появился в Чикаго. Но было уже поздно. Он приехал и ввязался в драку с девушкой, с которой мы подружились, и разнёс квартиру, в которой мы жили. Это произошло в тот день, когда объявился Иззи. И так раздражённый своей трезвостью, предписанной ему судом, Иззи поднялся наверх, взглянул на весь тот беспорядок, что учинил Эксл (если не учитывать ещё различные порошки, разбросанные повсюду), и умчался оттуда к чёрту. Он всё ещё будет присылать свои риффы и идеи для Use Your Illusion и официально будет состоять в группе до 1991 года, но его ежедневное участие в делах группы начало отмирать именно в этот день.

Когда суматоха улеглась, Слэш, Стивен и я серьёзно поговорили. Все трое из нас согласились, что с нас хватит. Мы сваливаем.

Я чувствовал себя использованным и облапошенным с этой поездкой в Чикаго на такой долгий срок, в конце которой Эксл ещё и устроил такой переполох. До того момента я не сомневался в своём видении нашей группы как группы, семьи и компании одновременно. Но эта поездка укрепила те хрупкие стены, которые начали возникать между различными участниками группы. Конечно, мы были молодыми, дикими и в некоторой степени глупыми, но эта непродуманная поездка нагнала тёмную тучу над группой – а дополнительные тучи на горизонте должны были вскоре сделать ситуацию ещё мрачней.

После тщетной срочной работы в Чикаго, мне пришлось пересмотреть мою непоколебимую веру в группу. Суровая реальность заключалась в том, что наше настроение мы-одни-против-всего-мира в этом году точно начало меркнуть. Стивен был постоянно обдолбан и всё время что-то бессвязно лопотал. Слэш уже одной ногой был вне группы из-за того, что чувствовал себя преданным. Иззи разве что только не умер. Техники, как я вскоре узнал, втайне искали другие концерты. Ну и в довершение всего, нам выставили гигантский счёт на оплату квартиры и места для репетиций, перелёта туда и обратно и погрома квартиры, учинённого Экслом. Да, у нас были песни, которые составят самые содержательные и быстрые части записи Illusion. Но ущерб был нанесён, и весь последующий прогресс приостановился на какое-то время.

Однако в Чикаго я прозрел: кокаин был прекрасным дополнением к выпивке. Под коксом я мог выпить вдвое больше чем раньше. Охуенно.

Глава 21

Вернувшись в ЛА, мы уединились в своих домах. Они обеспечили неприкосновенность частной жизни для каждого из нас, чтобы заниматься своей собственной разновидностью разврата. Хотя, когда я вернулся домой, отношения с Мэнди продолжали становиться омерзительнее и омерзительнее, я отстранился немного от крайностей Чикаго. Я ездил на горном велосипеде тут и там, прилагая усилия, чтобы быть здоровым. Я, бывало, брал нашу собаку Хлою на прогулку. Я старался не пить так много и изредка нюхал кокс или принимали таблетки.

Я, бывало, зависал со Слешем время от времени, но ситуация там, в его доме, в Laurel Canyon, становилась все мрачнее. Однажды он вытащил стопку фотографий Polaroid, которые он сделал около своего дома.

“Дафф, посмотри на них,” сказал он. “Это некоторые из тех марсианских подслушивающих устройств, о которых я тебе говорил. Они проникают в мой дом и наблюдают за мной все время. ”

На этих снимаках, конечно же, ничего не было. Но он продолжал листать стопку и указывать.

“Смотри, вон еще один, прямо там, в углу!”

Стивен тоже погружался в бездну. Он купил дом в трех кварталах от моего, и в результате я мог проверять его чаще, это практически означало, что я наблюдал беспомощно, как его зависимость от крека и героина обострялась. Зависимость была настолько сильной, и он казался неспособным обуздать ее, что в какой-то момент я узнал, где жил его дилер, и отправился с ружьем в дом этого парня. Заправившись бухлом, очевидно. Я поджидал его, намереваясь угрозами вытрести из этого чувака всё дерьмо, заставить его прекратить снабжать Стиви тем, что убивало его. Хорошо, что этот парень так и не появился, к счастью для него и, конечно, так же для меня.

Затем мы получили предложение сыграть четыре концерта в октябре 1989 года на разогреве у Rolling Stones, в LA Coliseum. Это стало хорошим допингом для нас на тот момент, хотя возможно “допинг” – не совсем удачное слово, учитывая ситуацию перед шоу.

Мик Джаггер договорился о сроках нашего выступления и взял на себя все детали. Мы не имели дело с юристами Stones или их агентами, или кем-то типа того. Мы ожидали, конечно. Нет. Это был Мик. Мы говорили “Мы хотим за выступление столько-то”. А Мик говорил “Нет, вы получите столько-то”.

Несмотря на работу, которую нам сейчас нужно было сделать, чтобы подготовиться к шоу со Stones, Слэш и Стивен не показывали никаких признаков выхода из зависимости, а также Иззи вернулся обратно к употреблению героина. Порой эти парни ставили наркотики выше репетиций. Тот или другой часто опаздывали или уходили раньше с репетиции – если приходили на нее вообще. Но мы никогда не говорили об этой проблеме. Мы вообще с неохотой общались, когда речь шла о конфронтации. Если бы мы развивали навыки общения тогда, история GnR могла бы быть совершенно иной.

Как только наметилось шоу, Los Angeles Times опубликовала большую статью о наших якобы притязаниях на рок-господство и желании свергнуть старую гвардию. Существует одна вещь, которую наша группа никогда не сможет сделать, и это, мать вашу, свергнуть Rolling Stones. Это было бы справедливо, независимо от состояния нашей группы. И я очень нервничал по поводу состояния группы, собираясь на шоу. Статья Times казалась мне дурным предзнаменованием. Позже, в жизни, я был более склонен прислушиваться к интуиции при совершении различных вещей, но ладно, это был шанс открыть шоу для лучшей в мире группы.

Ко времени того шоу все эти тревоги были оттеснены на задний план, потому что я был слишком взволнован. Мой брат Мэтт снова собрал духовую секцию, чтобы подыграть на нескольких песнях. Он был преподавателем-практикантом. Вечерами перед шоу, он приходил в отель, где мы остановились, переодевался, зависал в гостиной и уезжал в LA Coliseum в одном из фургонов группы, чтобы играть перед десятками тысяч людей; он сказал нам, что в течение дня видел детей в своей школе с вырезанными буквами GnR на руках. К этому моменту, величина нашего успеха была сверхъестественной не только для нас, но также и для окружающих нас людей.

Stones были прекрасными хозяевами, они позаботились обо всех наших гостях, и вся тусовка была устроена. Я попросил мою маму прилететь на шоу. Пока она была в городе, она стала невольным свидетелем проблем в отношениях между мной и Мэнди. Меня удручало, что отношения, к которым я серьезно относился и на которые я возлагал большие надежды, разваливались – и особенно досадно было, что это разочарование оформилось окончательно в присутсвии моей мамы. Но в тот момент, Ганзы играли со Stones, и этот факт мог сделать меня сильнее перед лицом любой личной неудачи. Ганзы, мать вашу, играли со Stones.

До первого шоу, Мик Джаггер подошел ко мне во время саунд-чека. было туманно и моросил дождь, я был в моих ковбойских сапогах, как обычно.

Он указал на мои сапоги и сказал: “Ты собираешься одеть это сегодня, приятель?”

Я пожал плечами и улыбнулся. Я не был уверен, что он высмеивает меня или что-то еще.

“Ты будешь скользить на нашей сцене”.

Это был Steel Wheels tour с цельнометаллическими декорациями.

“У меня есть несколько пар кроссовок,” сказал он. “Какой размер ты носишь?”

“Одиннадцать”, сказал я.

“Я тоже”, сказал он. “У нас должен быть одинаковый размер писек”.

Ничего себе, подумал я, Мик Джаггер говорит, что у нас один и тот же размер члена, и он собирается дать мне поносить свои кроссовки. Несмотря на его любезное предложение, тем не менее, я так и не надел их в конце концов: Мик был классным, но его запасные кроссовки, я боюсь, таковыми не были.

Когда приблизилось время начинать шоу, Эксла не было на месте, и все – мы и парни из Stones – обливались потом и были в ярости. Но он появился в последнюю минуту. Первый концерт прошел без сучка и задоринки, и я не поскользнулся на металлической сцене. Конечно, парни ловили кайф, но вокруг меня была семья и хорошие друзья, и я не обращал большого внимания на то, что происходит с этими парнями за кулисами. Я знал, что мы должны были сесть группой за стол переговоров перед шоу, чтобы все выяснить, но события сменялись слишком быстро в преддверии тех концертов.

Затем наступил второй вечер.

Перед тем как мы начали играть нашу первую песню, Эксл внезапно объявил перед 80 тысячами пришедших, что «если некоторые люди в Guns N ‘Roses не перестанут танцевать с мистером Brownstone», это будет наше последнее шоу.

Толпа стала абсолютно спокойной. Люди в зале смотрели друг на друга, они, казалось, были в недоумении, как и мы. Они действительно и понятия не имели, о чем говорил Эксл.

Я так и сжался. Я был так чертовски смущен. Я был так чертовски зол на то, что Эксл чувствовал, что может поступить так со мной. Я бы поддержал его, если бы он настолько обозлился на некоторых парней, чтобы перейти в открытую конфронтацию из-за того, что происходило – я был с ним, ситуация была скверной. Нам нужно было бы поговорить об этом дерьме наедине! Не на публике. Ни в коем случае не на публике.

Как только Эксл обнародовал свои опасения, время, когда мы были бандой – одни против всего мира – закончилось. Мы отыграли остаток шоу, но уже на половину своих возможностей в лучшем случае. Впоследствии, и на самом деле до конца нашей карьеры, мы просто разошлись в разные стороны. Этой ночью официально зазвонил колокол, возвещающий конец эры в GN’R.

Глава 22

Нам следовало устроить общее собрание группы после выступлений с the Rolling Stones. Но мы этого не сделали. Я даже так и не сказал Экслу как я был огорчён. Навалились новые дела, и когда мы не решали их, то удалялись каждый в свою отдельную жизнь.

К концу 1989 года уже невозможно было отрицать, что мой брак с Мэнди разваливался. Каким-то образом то, что мы узаконили наши отношения, привнесло в них новый уровень серьёзности, который оба мы не предвидели. До того, как мы поженились, мы никогда не ругались. Мы также не видели поводов обсуждать наши долгосрочные ожидания. Ни она, ни я не лгали и не изменяли друг-другу всё это время, но мы оба словно упали духом от того, что наша страсть почему-то угасала день ото дня. Она начала срываться на меня, а я в ответ на неё. Думаю, мы оба ненавидели себя за это, но, тем не менее, всё продолжалось в том же духе. Мы с Мэнди были слишком молоды – мне было двадцать пять в то время – наивны и заправлены водкой. Мы были идеальной парой… друзей, но никак не супругов, тем более с детьми.

Проблемы в наших отношениях стали казаться ещё реальней после того, как моя мама оценила весь их масштаб. Новых концертов на горизонте не предвиделось, а мы постоянно находились вдвоём дома на Лорел Террас, и ситуация окончательно зашла в тупик.

Стивен жил по соседству и у него была наилучшая точка для обзора наших отношений. Он знал, что мы с Мэнди уже обращались за парной психотерапией, и он видел, как сильно я страдал даже после этого. Он был тем, кто наконец поставил меня перед выбором – прямо в Рождественский Сочельник.

«Чувак, если ты не выставишь её вещи к завтрашнему дню, это сделаю я.» – сказал он мне – «И это будет отвратительно. Поверь, ты не хочешь, чтобы я это делал, а я ведь готов.»

Он был прав. Между нами всё было кончено. Я должен был это признать. И должен был действовать. В Рождественский день 1989 года я отдал Мэнди чемоданы Halliburton, которые мне подарили Aerosmith и попросил её убраться. Я был твёрд как сталь. И я оставил себе нашу собаку. Вот тебе блять и Рождество.

Я чувствовал себя совсем потерянным, и моё сердце было разбито. Думал о том, что подвёл маму и всю свою семью. Казалось, они раскусили, что я жил во лжи. Скорее жил множеством маленьких кусочков лжи, которые ты говоришь себе, чтобы казалось, что твоя жизнь лучше вписывается в идеальный образ. И тут вдруг покровы были сорваны. Для меня всё сводилось к одной простой вещи: Точь-в-точь как мой отец, – думал я, – тот, по чьим стопам я так не хотел пойти.

Я был настолько погружён в депрессию, что МакБоб, гитарный техник, тайком проник в мой дом и вынес оттуда мой пистолет. Позднее он признался, что не хотел оставлять его там, учитывая, как я вёл себя в то время. Он припрятал пистолет в гитарном кофре и отнёс на склад.

Многие из моего окружения надеялись, что когда боль вызванная распадом моего брака утихнет, я смогу понемногу начать отказываться от водки. Но вместо того чтобы завязать, я совсем расклеился. Я стал больше пить, когда семейная жизнь не задалась. А когда Мэнди ушла, я ещё и добавил к этому наркотики.

Первый раз за день я стал выпивать уже не в 4, как раньше, а где-то в час. Я также стал принимать больше кокаина, чтобы выпивать больше и дольше. Это оказалось дьявольским коктейлем для меня. Отныне я мог пить до тех пор, пока не усну – а на кокаине можно не спать по четверо суток, по крайней мере, мне удавалось. И только так я мог притормозить. Кроме этого, остановить меня мог только человек, которого я уважал – например, мой брат Мэтт – который бы сказал «Ты, блять, по-легче». Я также выяснил, что валиум и кодеин могли помочь мне уснуть, если мне наконец нужно было отоспаться после многодневного запоя. Я представлял себе эту ситуацию так, словно я просто использую современные научные способы справиться с непростым периодом, и я считал, что сокращу потребление алкоголя и наркотиков, как только сердечная боль отпустит.

Однажды в начале 1990 года в моём доме зазвонил телефон.

«Да…эээ…а Дафф дома?» – спросил голос на том конце.

«Это Дафф»

«Эээ…Привет, это Игги»

Я сразу понял, что это не розыгрыш одного из моих придурошных друзей. Это был сам Игги Поп, и он был в Лос Анджелесе, чтобы записать новый альбом. Он спросил меня, не хочу ли я поучаствовать в записи.

«Конечно!» – сказал я.

И затем, стараясь казаться более равнодушным, чем на самом деле, я добавил: «В смысле, почему бы и нет».

Вообще-то я познакомился с ним более чем годом ранее. Через два дня после окончания тура с Aerosmith в сентябре 1988, Guns выступали на чём-то типа фестиваля в Далласе, штат Техас. INXS были хэдлайнерами, а разогревали the Smithereens, Ziggy Marley, и Iggy. Мне так хотелось встретиться с ним. После шоу Игги и я оба оказались на вечеринке в гостиничном номере Майкла Хатченса, вокалиста INXS. Я чертовски нервничал от того, что находился в одной комнате с Игги, парнем, который вдохновил меня на мечту, с которой я прошёл всю жизнь – мечтой, которая во многом определила мой жизненный путь. Так что я начал ужираться. Майкл Хатченс в то время уже был популярен за счёт того, что встречался с моделями и попадал в объектив папарацци, не меньше чем за то, что исполнил “Need You Tonight,” и я думаю, что Игги чувствовал себя там не в своей тарелке так же как и я, так что присоединился ко мне. И мы нажрались вместе.

А теперь он просил меня играть с ним. Слэша тоже пригласили, и мы вошли в студию с охрененным барабанщиком Кенни Арнофф. Я пришёл туда с мыслью, что сессия звукозаписи будет просто одним большим фестивалем наркоты и бухла – идеальным способом скоротать пару недель, как мне казалось. Люди, небось, легенды будут рассказывать о том, как мы заново изобрели дебоширство. Но в первый же день, когда мы прибыли в студию Ocean Way в Голливуде, продюсер Дон Уэз предупредил нас, что Игги недавно завязал. Я словно почувствовал запах горящих тормозов, в момент, когда мои мечты о безумных днях этой сессии пошли прахом. Упс. У меня то была вполне сложившаяся зависимость от наркотиков и алкоголя, а теперь, из уважения, пришлось скрывать это во время записи альбома.

Но Игги был прошарен в таких вещах и скоро заметил, что Слэш и я то и дело прятались в уборной, чтобы сделать дорожку кокаина и глотнуть из припрятанной бутылки. Игги отнёсся к этому спокойно и ни разу не упрекал нас по этому поводу. В конце концов, выступление на вечеринке по поводу выхода альбома Brick by Brick стало одним из моих любимых шоу. Трезвенность не изменила одну вещь: в студии ли, или на сцене, Игги волшебным образом перевоплощался и становился раскалённой до бела, неконтролируемой и неудержимой рок-н-ролльной мощью, кружащейся, визжащей, дикой и охуенной. Дикой и охуенной.

Слэш и я начали вновь проводить много времени вместе. Но мне по-прежнему виделась невидимая граница между нами и я ожидал возможного разлада. Я ездил везде на велике, чтобы не приходилось садиться за руль, на тот случай если я обдолбаюсь. На мне были шорты и конверсы, а бутылка бухла была привязана к раме велика. Неподалёку от моего дома, в Уилакр Парке я обнаружил велосипедные дорожки и стал кататься по ним. Это был довольно дикий парк, и езда через его чащу создавала эффект подобный тому, словно ты сидишь на дне бассейна: внезапно город исчезал, его шум и оживлённость приглушались.

Гитарный техник Слэша, Эдам Дэй, жил недалеко от Стива в то время. Мне нравилось ездить через парк настолько, что я убедил Эдама кататься со мной время от времени. Я звонил ему и мы выезжали поразмяться на вело-тропинках Бэтти Диаринг.

Но по большей части безделье причиняло мне вред. Работа меня занимала. Разумеется, я мог и выпить к концу репетиции, но я всегда приходил на неё и оставался в форме. Стивен, в отличие от меня, начинал уходить в неадекват. Его участие в репетициях, написании и записи песен становилось всё более редким, и его способность играть сильно страдала.

Иззи к тому времени окончательно бросил употреблять, и отдалился от нас. В периоды сочинения материала он присылал записанные дома кассеты с идеями и песнями. Не было никакой враждебности в его нежелании приходить на репетиции, и его песни – такие как “Pretty Tied Up” и “Double Talkin’ Jive” – были классными.

Мы решили включить нашу первую законченную песню в благотворительный альбом Nobody’s Child, который составляли жёны музыкантов из the Beatles в пользу Румынских сирот. В начале 1990, мы собрались в студии, чтобы записать эту песню. До того дня, мы всегда записывали базовый трек вместе. Слэш, Иззи, Стивен и я играли в студии, чтобы положить на плёнку ритм. Первое, что нам нужно было – это полная версия ударной партии. Бас гитара и ударные всегда прежде записывались быстро. Мне редко приходилось перезаписывать свои куски, потому что мы со Стивеном так слаженно работали в качестве ритм-секции. Но когда мы попытались записать базовый трек для “Civil War”продюсеру Майку Клинку пришлось склеивать барабанные дорожки из дюжин неудачных дублей – причём вручную, поскольку это было ещё до того времени, когда цифровая запись намного упростила процесс редактирования.

Всё это совпало с падением того, что осталось от боевого духа группы. Эксл понял, что если он говорил, что не будет делать то или он хочет это, то десять человек немедленно начнут суетиться вокруг него. Люди из менеджмента компании, из лэйбла, промоутеры возможных концертов – не важно кто, главное, чтобы суетились вокруг него.

Эксл начал посещать психолога, которая, казалось, только подпитывала его манию величия. Мне думалось, что она просто хищна в своей манипуляции. В конце концов, она была натренирована распознавать уязвимые места людей. По моему убеждению, она использовала его и извлекала выгоду из всей ситуации.

Порой Эксл рассказывал мне о вещах, которые она ему говорила.

«Да брось, мужик, ты же не с кем-то говоришь, а со мной» – отвечал я. «Она ж тебе просто очки втирает»

«Да знаю, знаю» – отвечал он. «Но послушай…»

Конечно, кто я был, чтобы замечать соломинку в его глазу. Я справлялся со своими проблемами при помощи бухла. Эксл нашёл свой способ бороться.

Мой брак развалился, а теперь и вторая вещь, которую я любил, и которой дорожил, казалось, катилась к разладу. Группа обросла таким количеством человек, что как и любая бюрократическая или корпоративная единица приобрела собственную значимость. Возможности остановить эту машину уже не было. И вновь я не знал, как с этим справиться, как исправить. Вместо этого я сконцентрировался, что моё время на этом свете подходит к концу. Помирать – так с песней! – думал я.

И с 1990 по 1994 я не помню ни дня покоя.