Текст книги "It's So Easy And Other Lies (ЛП)"

Автор книги: Дафф Маккаган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Глава 43

Когда мне было двадцать, я никогда не осознавал, что мне придется быть ответственным за свои поступки, я никогда не думал, чем еще смогу заниматься кроме музыки. Я и представить не мог, что мне придется иметь дело со всем этим дерьмом. В то же время мне пришлось в нем разбираться. Из оригинального состава Ганзов остались только Эксл, Слэш и я, работа над новым альбомом зашла в тупик, что если группа распадется, ведь именно к этому все и шло?

Я все еще изо всех сил старался занять свое свободное время, и однажды, когда я копался в своем подвале, я нашел ящик, заполненный документами с финансовой отчетностью Guns N’ Roses. Я открыл ящик и вытащил один из него. Затем другой. И еще один. Я понял, что не врубаюсь, о чем там написано. Я знал только, что меня могли обворовывать в течение всех этих лет гастролей и рекордных продаж альбомов.

Мои товарищи по группе и я, мы все были с улицы, хотя мы знали, как выглядит мошенник. До сих пор помню, как я требовал у бухгалтеров их домашние адреса. Затем я очень быстро перестал вести учет своих денег. Дерьмо, мы неделями находились в дороге, а я с трудом мог вспомнить свое собственное имя, не говоря уже о том, куда уходят все наши деньги.

Один из моих старших братьев, Марк, был финансистом в компании Boing, он действительно знал все тонкости капиталовложения. Я попросил его заглянуть в мои бумаги. «Здесь даже мне сложно все отследить», сказал он, «а ведь у меня есть степень магистра бизнес-администрирования (MBA). Меня еще ничто так не ставило в тупик».

Это было нехорошо. Мне нужно было сразу обращать на это внимание. Еще мне нужно было найти место, куда бы вложить часть денег, которых я заработал. Я не мог вот так взять и оставить все на своем счету в банке.

Впервые я попытался разобраться в делах, мы с Марком все обсудили, он помог мне найти специалиста по инвестициям в Сиэтле. Мы начали просматривать доступную открытую информацию о компаниях, чьи акции нас интересовали, их годовую отчетность. Вы можете увидеть, как компания себя зарекомендовала, и чем – на начальном этапе – она собирается заниматься. Все это может показаться простыми вещами, на самом деле, оказалось, что просто просматривать подобные документы, пытаться разобраться в них, давало нам преимущество перед многими людьми.

Я купил несколько перспективных акций. Все в Сиэтле покупали акции Starbucks (американская компания по продаже кофе), поскольку этот бренд быстро развивался. Тогда их магазинов еще не было так много как сейчас, но продукция компании пользовалась большим спросом в Лос-Анджелесе и Сан-Франциско, и вроде парочка магазинчиков открылась еще и в Нью-Йорке. В их кофейни выстраивались целые очереди. Люди шли туда. Мы думали, что это были краткосрочные инвестиции, Starbucks пока еще не настолько быстро развивались. Также я купил акции Microsoft. Чуть позже я приобрел Amazon. Было классно начать инвестировать в 1990-х, это связывало меня с Сиэтлом. Я загорелся идеей инвестирования нескольких компаний, и так получилось, что они были в моем родном городе. Кроме того, это оказались самые прибыльные акции следующего десятилетия или что-то в этом роде.

В конце 1994 мне позвонил Эксл, и мы говорили о планах насчет группы, пытаясь выяснить, что делать. Беседа продолжалась больше часа. Мы начали обсуждать достижения GN’R – то, о чем все прежде молчали. Мы говорили о наших творческих успехах, о том, как мы видим нашу группу, и почему наши видения так расходятся. Мы говорили о том, как группа превратилась в семью, как эта семья начала свой бизнес, и как этот бизнес достиг глобальных масштабов. Мы проделали долгий путь со времен Gardner Street.

Мы никогда не садились и не говорили: «Смотри, что мы сделали». Я сказал: «Я знаю, нас нельзя назвать самой сплоченной группой или что-то типа того, ведь мы никогда даже не обедали вместе и не пожимали друг другу руки».

«Ты знаешь», сказал Эксл, «а ведь ты прав, но мы могли бы попробовать».

Нужно было трезво взглянуть на сложившуюся ситуацию, но теперь мне было настолько грустно, что мы не поддерживали друг друга и не поздравляли – наедине, без руководства или других членов нашей команды. На данный момент были только Эксл, Слэш и я, но все равно это имело бы большое значение. Это могло бы привести к чему-то еще, что мы могли бы сделать вместе: подвести итоги тому, как сейчас обстоят дела, оглянуться назад и вспомнить, что, несмотря на центробежные силы, которые все больше и больше отделяли нас друг от друга, в начале нашего пути мы были друзьями.

«Мы никогда не должны это забывать», сказал я.

Эксл определенно поддерживал меня, но я так и не собрал нас вместе для разговора. Так или иначе, было уже слишком поздно. Нужно было это сделать, когда вышел фильм Interview with the Vampire (Интервью с вампиром), саундтреком к которому была песня Rolling Stones “Sympathy for the Devil”. Guns N’ Roses делали на нее кавер-версию. К треку было добавлено гитарное соло Пола Хьюджа, друга детства Эксла, что сильно взбесило Слеша.

Но было что-то еще, что мешало мне исправить ситуацию. Мои панические атаки, наконец-то, прекратились, мне нравилось быть самим собой, появилась уверенность в себе, я становился взрослым; Я скинул лишний вес, у меня появилось чувство спокойствия, я был сосредоточенным; Я уже долго не пил. Мне нравился тот человек, которым я стал. Мне удалось это сделать – или мне так казалось. Меня осенило, что, возможно, я определял себя через восприятие других людей. Другими словами, я верил в обман. Я больше не был Даффом – королем пива. Был ли я все еще Даффом – из – GN’ R или Даффом – панк–рокером? Мне больше им не придется быть. Эти определения подходили для подростка. Может быть я, наконец, повзрослел; я был рад, что годы моей нестабильной юности были позади. Несмотря на то, что я защищал Ганзов, меня осенило: группа больше не была такой важной частью моей жизни.

Новый год я решил отпраздновать в дали от всех на Гавайях. Я не взял с собой велосипед, но хотел продолжать заниматься, поэтому начал бегать по пляжу. В какой-то момент я заметил, что цепочка и замок – которые я носил на шее, с тех пор как Ганзы подписали свой контракт – брякают у меня на груди.

Бряк, бряк, бряк.

Черт, это сильно раздражало.

Кстати, почему я ношу эту вещь? Как дань уважения Сиду Вишесу? Чтобы нести его крест и защищать панк? Вот кем мне нужно было считать себя?

Чушь собачья.

Я нашел человека, который подстригал газон на территории гостиницы, где я остановился.

«Эй, мужик, у тебя есть резак?»

«Конечно», сказал он. И жестом показал, чтобы я шел за ним.

Он отвел меня в ремонтную мастерскую, пошарился внутри и вытащил набор резаков.

«Ты можешь это срезать?», спросил я, показывая цепочку на шее.

Он пожал плечами. С ухмылкой на лице, он зажал цепочку между лезвиями резака. Я отклонился в другую сторону, и он разрезал цепь на две части, с силой надавив на ручки.

Я бы хотел сказать, что выбросил цепочку в Тихий океан и смотрел, как часть меня плавно погружается на дно, но все было иначе. Я бросил ее в мусорный контейнер за ремонтной мастерской, сказал спасибо и на этом закончил свою пробежку.

Глава 44

В ЛА Дом Чемпионов находился в постоянном движении из-за профессионалов по кикбоксингу, готовящимся к боям в штатах и за рубежом. Когда они увидели, что я был целиком посвящен тренировкам и что я не был какой-нибудь избалованной рок-звездой, они начали помогать мне с моими тренировками с Бенни. Я начал проводить технические спарринги с некоторыми из этих парней и увидел скорость, с которой я, как ожидалось, должен быть состязаться. Окей, взял это на заметку.

Сенсей Бенни стал для меня как отец, и я никогда не называл его иначе как по титулу, будь мы в додзё или за его пределами. Не потому, что он этого требовал – он даже специально говорил, что я мог обращаться к нему менее формально вне зала – а потому, что я почувствовал, какую важную роль он играет в моей жизни. Он был учителем; он заслуживал другого уровня уважения. И по сей день, я называю его «сенсей». После нескольких месяцев тренировок один на один с Бенни, мы начали работать вместе с другим парнем в зале по имени Майкл Мортео. Майкл, как и Бенни, был поразительно спокоен. Он начал обучаться боевым искусствам с пяти лет. Майкл также был сенсеем, и когда он проходил по додзё, то ученики поворачивались и поклонялись ему в знак уважения. Но Майкл был моего возраста, и чем дольше мы работали вместе, тем больше я воспринимал его как друга. Тем не менее, я редко делился личным с Майклом, поскольку всё, что ему было важно – это работа. Все разговоры были о том дне, том моменте, том ударе.

Иногда Бенни велел нам с Майклом спарринговать наверху, при этом моя нога была привязана к ноге Майкла. В то время я имел устойчивый инстинкт “бей или беги”, но связанный со своим противником, убегать я уже не мог. Таким образом, мне приходилось драться на близком расстоянии. Я уставал, я получал удары, я хотел упасть. Майкл провел несколько хороших выпадов – хоть это и был технический спарринг, где удары наносятся не в полную силу, это было больно. Тем не менее, пропущенные удары составляли уроки, которые я пытался освоить. После того, как я пропустил несколько пощечин по лицу, я подумал, что будет проще, если помнить про необходимость держать правую руку поднятой в защитное положение, когда не наношу ей удары.

Спарринг раскрывает любые недостатки внимания; у меня было много синяков под глазами.

Разбитый и выдохшийся после таких серий, я лучше фокусировался во время медитации. С моим тихим и чистым, после тренировок, разумом, моё мысленное убежище начало обретать форму. В моей голове это был действительно дом. Главная комната представляла собой додзё, одна стена которого была полностью покрыта огромными зеркалами в полный рост. Я начал обставлять дом вещами, которые, как я считал, были мне нужны: доспехи, склянки с очищающими зельями, амфоры с чистой водой и арсенал оружия – эй, жизнь была суровой, так что да, в моём убежище были и клинки.

Как сказал Бенни, надежда была на то, что я достигну той точки, когда мне уже не нужно быть физически истощенным, чтобы найти это состояние. Я смог бы пойти туда при необходимости – например, если бы меня охватила паника или пришлось иметь дело с людьми, угрожающими мне, и напряженными ситуациями, когда чувствуешь себя небезопасно.

Бенни придает большое значение честности. «Начинай каждый день с чистой совестью», говорил он. «Ты должен быть способным проснуться, подойти к зеркалу в ванной, посмотреть себе прямо в глаза и сказать “Я не врал никому, с кем вчера столкнулся”. “Я не обходил стороной спорные ситуации”. Если ты ведешь честную жизнь, то в ней нет места сожалениям».

Поначалу я действительно так делал – смотрел в зеркало. Я начал хорошо спать. Затем, сосредотачиваясь глубоко внутри моего мысленного убежища, я начал поднимать свой взор к огромным зеркалам и смотреть в свои глаза в своём сознании. Возможно, моя загруженность всё это время была лишь способом избегать неприятной правды о самом себе, способом убежать от последствий честных разговоров и честного поведения, способом притупить тяжелое бремя нечестной жизни?

Я смотрел на себя в зеркало: Будем считать, что ты проверил себя, МакКэган.

«Сегодня отличный день, чтобы умереть» – услышал я слова Бенни.

Хм? Я всё еще не понимал этого.

Следующим большим шагом для меня стал бы бой на ринге, которого у меня еще не было. Бой соединяет воедино все те навыки, которые я начал развивать – физические, технические, духовные. Мне пришлось бы объединять работу моих ног с другими движениями и одновременно играть партию в шахматы – передвигать противника, предвидеть его действия, заставлять его сменить направление. И в добавок было ещё испытание для моей сердечно сосудистой системы в форме поединка на ринге. И совсем неважно, сколько повторений ты сделал на груше, безостановочные удары в течение трех минут на ринге – это совершенно другая игра.

Однажды Бенни без предупреждения взял два спортивных шлема и одел один на мою голову. Я начал паниковать в этом шлеме – моя клаустрофобия дала знать – и Бенни увидел это в моих глазах. Или скорее в том, что мои глаза шныряют повсюду, глядя по сторонам, глядя вниз. Он помог мне успокоиться, сосредоточиться и преодолеть это.

Мне пришлось преодолеть эти вещи, ведь теперь я знал, что я был близок к бою с кем-нибудь на ринге – других причин носить шлем нет. Я видел людей, выходящих из себя после того, как они пропускали свой первый настоящий удар на ринге. Один огромный парень впал в шок и начал плакать. Множество эмоций высвобождаются в зале. Я не был уверен, чего ожидать от себя.

Сенсей взял банку с вазелином и помазал мне немного под глазами. Затем проделал то же самое себе. Нее. Не может быть. Он что, собирается стать моим первым спарринг партнером? Чемпион мира? Я узнал это выражение лица из видеозаписей его боёв, просмотренных мной.

После того, как прозвучал гонг, означающий начало первого раунда, вся моя техника исчезла в приступе страха, и я начал дико раскачиваться. Я, вероятно, нанёс несколько самых ужаснейших ударов, которые когда-либо были нанесены в этом додзё. Через несколько минут второго раунда, я, на мгновение, увидел затылок моего сенсея в воздухе надо мной, и вдруг проснулся на полу, а мою голову поддерживал Бенни.

Я был нокаутирован ударом ногой с разворота в прыжке в печень. Определенно, внезапный удар по органам может накаутировать вас и нокаутирует. Это был коронный удар Бенни. Воздушный удар. Как реактивный истребитель. А, ну да. Точно. Его ведь зовут Реактивный Бенни (Benny the Jet).

Сенсей сделал мне выговор, за то, что я не использовал защиту. Я был всё еще на полу, всё еще пытаясь прийти в себя. Он сказал, что мне следовало парировать удар и провести контратаку.

«Да, сенсей».

Он спросил меня, как я себя чувствую. К своему собственному удивлению, я чувствовал себя хорошо. Нокаут не был таким ужасным после всего пройденного. Это было, как падение со стула на мягкий коврик. Ничего особенного.

Глава 45

Спустя год после того как у меня обнаружили панкреатит, я вернулся в Сиэтл. У меня был назначен медосмотр у доктора Томаса. Он просто не мог поверить в то, что я изменился. Причем не только по внешним признакам, а что более важно и внутренне – состояние моих органов и крови улучшилось. Он не увидел заметных повреждений, за исключением отверстия в моей прожжённой стенке кишечника. В конце осмотра, по лицу доктора я понял, что он крайне удивлен.

«Сказать, что я и не надеялся, что вы поправитесь – ничего не сказать» – сообщил мне доктор Томас.

Хм.

Он продолжил – «Я не ожидал, что вы проживете более шести месяцев»

Не приукрашивайте Док, ну или вроде того. Я думаю, алкоголики, которые дошли до стадии острого панкреатита, частенько даже и не задумываются о том, чтобы изменить свою жизнь. Я решился. И это дало мне прилив адреналина.

Возможно, еще более поразительными были те изменения, что доктор Томас не имел возможности увидеть – перемены в моем сознании.

Однако, у меня был один вопрос для доктора Томаса.

«Почему у меня все еще текут сопли из носа, ведь я перестал нюхать кокс?»

«Отказ – это только начало пути к полному выздоровлению. Ваш организм все еще пытается избавиться от некротических масс», – сказал он ( прим. переводчика: некроз носовой перегородки – следствие употребление кокаина).

Другими словами мое тело стало настолько приспособленным к избавлению моих носовых пазух от всякого дерьма, что еще не осознало, когда же нужно остановиться. И это заняло намного больше времени, чем я ожидал, гораздо больше.

Вскоре после того, как я возвратился в Лос-Анджелес, Калли перенес пересадку сердечного клапана, о которой мечтал с момента нашей первой встречи. После операции, он взял шесть дней перерыва, затем возобновил тренировки чтобы вернуться к профессиональным гонкам. Я был на его первой гонке после возвращения – это был чемпионат мира. Реабилитироваться и участвовать в соревнованиях такого уровня уже равносильно победе.

Как-то Мэтт Сорум позвонил мне и спросил, хотел бы я сыграть партию ритм-гитариста в понедельник вечером в Viper Room с гитаристом Стивом Джонсом из оригинального состава Sex Pistols и Джоном Тэйлором из Duran Duran. Это было заманчиво. Слэш был на гастролях с Snakepit, так что мне нечем было себя занять. И, черт побери, Стив был моим героем. Это был бы большой шаг для меня, потому что до этого момента я не играл в живую, будучи абсолютно трезвым. На самом деле, насколько я знаю, я никогда за всю свою жизнь не играл трезвым. Я всегда делал пару глотков из бутылки перед шоу, даже во времена наших первых выступлений. Все мои идолы проходили через это, не так ли? Кит Ричардс, Игги Поп, Джонни Сандерс и Стив Джонс – все они отказались от алкоголя. Однако, я был в ужасе от перспективы играть трезвым.

Конечно, несколько лет назад я был свидетелем того, как Игги еще может выпить в студии или на сцене, даже после того как он стал трезвенником. Он поражал меня своей способностью достигать этого особого состояния, при этом ничего не принимая. И Стив Джонс был трезвенником. Мэтт Сорум и Джон Тейлор, тоже, так что я буду в хорошей компании. Я решил пойти на несколько репетиций. Прежде, чем я осознал это, пришел вечер выступления, о чем гласила афиша перед Viper Room.

Это было в июне 1995 года, и тогда за зданием Viper Room был самый центр Голливуда, заполонённый самыми стильными и субъективными людьми на планете. К счастью, со мной в ту ночь были Калли, Адам Дэй, и MCBob. Но все же!

Могу ли я это сделать?

Я не мог избавиться от чувства, что все эти люди будут пялиться на меня. Обычно алкоголь помогал мне. Единственное, в чем я был уверен на протяжении всей моей карьеры, это то, что я точно облажаюсь, если буду чересчур обладать собой во время выступления. Я мог просто отказаться, но я хотел попробовать, не смотря на все свои опасения.

Все сводилось к этой банальной дилемме: борись или беги.

Когда мы добрались до площадки, внезапно мной что-то овладело. Я почувствовал гнев, прилив ярости. Я хотел разнести это место, напасть на людей, причинить вред самому себе.

Само шоу я помню смутно, однако все прошло хорошо. Я все еще не был уверен в своем выступлении. Несомненно, я знал, что играл аккорды верно. Но не знал, был ли я так же хорош? Как только я смог, я вышел, чтобы найти Калли.

«Калли, ну как я тебе?» – спросил я его.

«Что? Как ты мне? Ты шутишь? Вы, ребята, просто сразили всех наповал»

Он смотрел на меня, и я мог точно сказать то, о чем он думал: мы вернулись. Калли и я часто, казалось, знали то, что другой думал, таким образом, я вполне уверен, что он услышал, как я тихо добавил: Вместе.

Глава 46

К моменту того шоу в Viper Room я был вне общественного внимания больше года, и никто в действительности ничего не знал о том, как я проводил свои дни. Все то время, пока я восстанавливался и тренировал свое тело, моя жизнь была скрыта от посторонних взглядов. Думаю, что я и не замечал, что со мной произошли значительные физические изменения. Конечно, и Эксл, и мой доктор, мои братья и сестры и мама заметили перемены, и не обошлось без ободрительных комментариев. Но я не был подготовлен к реакции людей после того первого концерта в Viper Room.

Мэтт Сорум позвонил мне на следующий день после шоу.

“Ходит слух что ты сделал липосакцию и подтяжку лица!”

“Что? Ни в коем случае!”

“Да, так все говорят.”

Судя по тем слухам, разница с которой мой путь отличался от типичного «голливудского», никогда не была настолько очевидна. На самом деле, я принял их за комплимент.

Еще кое-что произошло той ночью, чего некоторое время не было в моей жизни: я общался с женщинами. Некоторые из них даже проявляли интерес ко мне, и я изо всех сил старался облегчить для себя разговор с ними. Но теперь я смотрел на все это совершенно иначе и пока что не был готов к чему-то подобному. Мне предстояло еще многое сделать. Кроме того, что бы я делал с пьяной девчонкой, ну или с одной из этих клубных малолеток и тусовщиц? У меня не было абсолютно ничего общего с этими людьми. Меня волновала лишь литература, боевые искусства, здоровая еда, и мой велик. Я был холодным как лед кретином. Я находился в Лос-Анджелесе, только потому что все еще пытался работать с GN’R. Этика ночной жизни там была чем-то, что я теперь рассматривал как нечто незначительное.

Той ночью домой я пошел один.

Теперь, осознание того, что я могу продолжать играть музыку, возродило во мне невероятно сильное желание как можно скорее снова взяться за гитару. Я с нетерпением ждал серию концертов, которую Мэтт назначил на сентябрь-октябрь 1995 года. Мне очень понравились ребята в группе, кстати, Стив Джонс даже начал кататься вместе со мной на горном велике.

Viper Room был забит красавицами каждый раз, когда мы играли. Как оказалось, Джон Тейлор был настоящим магнитом для телочек. Через некоторое время я решил, что возможно готов попробовать еще раз. Первая девочка, с которой я начал тусоваться, была тоже трезвенницей. Она начала много говорить о какой-то “программе.” Сначала я и понятия не имел, что она имеет в виду, хотя она подумала иначе. Оказалось, она говорила об обществе «Анонимных алкоголиков».

«Я ничего не знаю об этом» – сказал я ей.

Она начала оставлять одежду у меня дома. Я хотел бы собрать ее и положить в кучу. Стоп, стоп, хватит! Будь честен. Через несколько недель я вернул ей ее обратно.

«Я все еще пытаюсь разобраться в себе», сказал я. «Но есть вещь в которой я точно уверен – я не готов иметь подружку».

В это время мой старый друг Уэст Аркин начал звонить мне чаще. Он боролся с зависимостью от крэка и героина с того дня, как я встретил его в Голливуде в 1985 году. Много лет я чувствовал себя настолько беспомощным, чтобы сделать хоть что-то, что помогло бы ему – несмотря на просьбы его подруг. Сам я был настолько обдолбан, что просто не мог играть какую-либо роль в борьбе с зависимостью у других людей. Я понял насколько ему, должно быть, плохо если из всех людей вокруг него он решил позвонить именно мне. Из всех людей!

Я постоянно подвергал себя опасности, употребляя наркоту, и пил пока не образовалась опухоль поджелудочной железы. Я сравнивал себя с Уэстом, ведь я пережил и то, и другое дерьмо. Действительно? Ничего себе.

Когда я говорил с ним теперь, казалось, что Уэст серьезно относится к тому, что бы завязать. И я чувствовал, что теперь знаю некоторые вещи, которые могли бы помочь ему – даже если я и не был в состоянии сам сделать из кого-либо трезвенника. Так что я предложил ему заниматься со мной самбо. Один из учителей из Академии боевых искусств, Сенсей Энтони – чемпион мира по eskrima (прим.пер.: Эскрима – древнее боевое искусство южных Филлипинн, бои на палках) – заинтересовался случаем Уэста и скоро согласился обучать его.

Энтони, казалось совсем не испугался, увидев следы от игл и нарывы. Энтони изучил все аспекты отказа от наркотиков. Это была война; Энтони взял это на себя, чтобы помочь Уэсту покончить с зависимостью. Уэст показал, что он прилежный ученик и направил все свои силы на это обучение. После нескольких месяцев, самое трудное осталось позади. Я подумал, что он нашел то, в чем так нуждался. А именно – в боевых искусствах, впрочем, как и я.

Но наркотики и зависимость от них всегда прячутся в тени и подкрадываются именно тогда, когда меньше всего ожидаешь. В момент, когда ты думаешь, что теперь все позади и можно расслабиться, как раз и нужно удвоить свою бдительность. Я знал это по своему опыту. Позже я узнал, что то же самое происходит с моим другом Эдди. Эд снова медленно погружался в это болото, но я был в Лос-Анджелесе, слишком далеко, чтобы помочь. Он прошел весь этот путь, и в конце концов оказался в тупике. К счастью, Эдди вовремя понял что с ним происходит, и позвонил мне. Мы нашли для него реабилитационную клинику, и он согласился отправиться туда той же ночью.

Если я решил и дальше избегать эти ловушки, я должен был продолжать укреплять свой дух. Единственный способ, о котором я знал – это развивать себя физически. Я начал спарринговать так часто, как только мог, при этом не забывал о тренировках и поездках на велике. Конечно, я тренировал удары и захваты, но как только я поднимался на ринг, и получал удар по голове – то частенько забывал все, чему научился. Это было самым большим шоком – получить удар по голове, особенно в нос.

Я слышал кого-то вопящего в моем углу:

“Уклонись! Удар!”

Но это не помогало. А если я пропускал удар, то становился напряженным и резко останавливался.

И тогда я уже не был мысленно сосредоточен, и моя башка становилась боксерской грушей, которая качается взад и вперед, принимая удар за ударом. Но стоило мне привыкнуть к этому, и это уже ничем не отличалось от удара в плечо. Я мог расслабиться несмотря на удар в голову. Вскоре от удара по морде я начал получать странное удовлетворение.

Боль это хорошо.

И тогда мне начало нравиться получать удары по голове, ну или пинок. Что угодно. Я начал принимать удары, видеть их приближение, и даже иногда парировать.

Боль это приятно.

Бенни огрызался на меня, когда понимал, что я пропускаю простые удары.

«Я не учил тебя быть таким. Удар– это то, чего мы пытаемся избежать. Начни играть в шахматы, а не в шашки. Это – игра в шахматы. Жизнь – игра в шахматы».

Я должен был учиться различать хорошую боль и плохую. Конечно, та боль, что я испытывал, когда занимался в зале отличалась от боли в моих пазухах, из-за того что кокс сжег мою перегородку. Но боль от ударов не была тем же самым, что и боль от тяжелой работы. Позвольте хорошей боли уйти. Честной боли.

Никогда не отходи назад по прямой линии.

Никогда не замирай на месте.

Парируй удар.

Дерись со своим противником так, как он дерется с тобой.

Размещай противника там, где тебе нужно.

Как-то Сенсей Бенни сказал мне, что я снова готов выйти на ринг.

«Пришло твое время», – сказал он.

На тот момент я доверял Сенсею Бенни свою жизнь, и если он сказал, что я готов, то значит так и есть. Я и глазом не моргнул.

Не знаю, помнит ли Пити Каннингем те три раунда, что мы провели на ринге, но я точно их не забыл. Пити был чемпионом мира в среднем весе и готовился к защите своего титула. Для него я был лишь спарринг-партнером, куском мяса. Но я был быстр.

Однако Пити был быстрее. Намного быстрее.

В первом раунде я заметил, что он выкладывается по полной. Он был известен ударами с ноги в голову и молниеносными ударами сверху по плечам. Я уже научился достаточно хорошо защищать свою голову, но эти удары по плечам были настолько быстры, что я почти не мог уклониться. К концу второго раунда, и на всем протяжении третьего, мои руки были бесполезны. Я никогда не чувствовал подобной боли в плечах. Но он не смог послать меня в нокдаун, тем более в нокаут. Я не паниковал и не нервничал. Я знал, что мой сенсей организовал этот бой, чтобы я понял и раз и навсегда доказал, что я могу постоять за себя.

Когда последний гонг огласил окончание боя, Пити подошел ко мне и сказал: «Ты можешь вернуться домой и сказать своим друзьям, что ты провел три раунда с чемпионом мира!»

Я не знал, хвастался ли он, или был просто удивлен, что я выстоял. Это не имеет значения.

Вскоре после этого мы с Экслом пошли на концерт Red Hot Chili Peppers. Когда я вышел на улицу, два парня начали кричать мне:

«Чертов педик! Короткостриженый пидарас!»

Раньше, если бы я услышал что-то подобное, то почувствовал бы себя беспомощным щенком. Два года назад я бы сказал “Пошел ты, ну щас ты получишь!” Теперь я с трудом понимаю, почему я чувствовал себя оскорблённым. Если кто-то думает, что ты гей, или настолько глуп, что ожидает, что это заденет тебя, то какое тебе до этого дело? Он просто не воспитан и пьян, раз думает, что это нормально – сказать такое публично. Я лишь рассмеялся про себя, и пошел дальше. Мне просто насрать.

Бенни рассказывал мне об умении уйти с достоинством. Я видел парней из школы самбо, знал, что они могут буквально убить кого-нибудь. Они просто уходят и улыбаются, когда кто-то пытается противостоять им. Какое им было дело?

То, как я отреагировал на поведение тех парней, орущих на меня, подтвердило, что уроки Бенни действиельно были усвоены: я удалился в воображаемый безопасный дом и осознал, что не нуждался в оружии. Уверенность стала моим оружием.

Оказалось, что все те навыки, что дал мне сенсей Бенни, нужны были для того, чтобы я не дрался.