Текст книги "Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина"

Автор книги: Чингиз Гусейнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)

(102) Бог, не терпевший тогда несправедливости [слово тогда подчёркнуто: выходит, с несправедливостями Он сегодня примирился?], пожалел Хаджар: придумал серьги ей – ведь Он Величайший из Величайших Поэтов, – чтоб не расстраивалась. И ангел во исполнение Божьей воли чудесно преобразовал продырявленные уши Хаджар, повесил на них серьги, придав тем самым её облику красоту, и личико Хаджар засияло.

Жаркая знойная пустыня. Мухаммед рядом, но Хаджар его не видит.

Но ведь знаешь, – говорит себе, – что спасены будут!

И вместе они здесь, в великом пространстве пустыни, и меж ними, разделяет их, время! Мечется она в поисках воды меж холмами аравийскими Сафа и Марва – семь раз пробежала меж ними. Вот и совершать паломникам, – подумал Мухаммед, – семикратный пробег меж холмами во время хаджа!

Дабы не видеть, как будет умирать сын, Хаджар оставляет плачущего Исмаила одного и уходит. Но как уйти?! Отойдёт и оглянется. Прислонилась к скале отдохнуть в тени*. Подождать чуток – и случится чудо? Ударил Исмаил в нетерпении ногой по тверди земной, забил чистый источник, вода льётся и льётся. И уже ничего не страшно. Спаслись! Не дал Бог погибнуть Хаджар и Исмаилу, которому заповедано было стать началом начал двенадцати колен арабских.

______________

* Названа впоследствии Скалой Хаджар.

...Ибрагим вернулся к себе домой, сокрушается, что не было сил возразить жене, определённой ему волею Бога, и обрёк первенца на мучительную смерть. Но в глубинах живёт у Ибрагима надежда, что коль скоро Он дал ему сына, не позволит, чтобы погублен был сын. И слышит вдруг: "Ты сына навестишь и в жертву принесёшь Мне!"

Идёт Мухаммед по следу отца, который должен исполнить волю Бога, и сына, который несет в руках верёвку и нож и не знает, что предназначены именно ему, и держат путь к горе Мина. Навстречу им старец, ведомо Мухаммеду, что это сатана, принявший облик старца.

– Куда путь держишь, Исмаил? – спрашивает.

– Жертву идём принести с отцом Богу, – отвечает.

– Но знаешь ли, что жертва эта – ты сам! Воротись назад!

– По чьей воле, – спрашивает Исмаил, – жертва, отца или Бога?

– Бога!

– Смею ли ослушаться Его?

Трижды тот подступал к Исмаилу, но он отгонял его камнями.

– Я никого не вижу, – сказал Ибрагим сыну, – в кого ты кидаешь камни?

– В сатану! – ответил Исмаил.

Осенило Мухаммеда: вот и кидать паломникам, совершающим хадж, камни в сатану у горы Мина!

Идёт, идёт Мухаммед по пустыне, отчётливые на песке следы расплылись, стёрлись, еле уловимы, а он идёт, нет конца пути, и... – вот свежие, только что оставлены, от очень маленьких ног!.. – следы Айши!

Айшу обуял ужас: одна! в пустыне! Вдруг мимо путник

случайный на верблюде. Заметил её, а она... Сначала был

испуг: друг или недруг? А он... – это ж Сафван ибн

Ал-Муаттал!.. Тотчас узнал Айшу, видел однажды, до хиджаба:

платок на голову не успела накинуть, на миг обнажила лицо,

тотчас платком накрылась. Посадил её на верблюда и помчался

догонять ушедший караван.

(103) Следовало бы пояснить, что "хиджаб" (накидка на голову, платок, чадра, паранджа), введённый первоначально лишь для жён пророка и впоследствии, в уподобление им, принятый всеми мусульманками, – это образ целомудрия, знак замужества, символ не унижения, как принято считать, а особой власти над мужчинами [сбоку – чужой рукой: Это что же: ирония? шутка?].

... В Йатрибе хватились: нет Айши.

103. Разверзлись облака

С кругов неба Мухаммед увидал себя на земле,

даже биение сердца коня от езды быстрой услышал под собой!

скачет к её паланкину – занавески задвинуты! спешит её

увидеть! Но ведь знаешь, её нет в паланкине!

Рабы стоят бледные: потерять жену Пророка! за такое

им грозит суровая кара. И знаешь ещё о том, что на

рассвете, когда солнце только-только появится на небосклоне

из-за высоких барханов, ступит на площадь бедуин, знакомый

тебе!

Статный молодой бедуин важно, как показалось, на

верблюде восседал, гордый – ведь спас жену пророка: за

спиной его, все видели, сидела Айша!

(104) Нашлись злопыхатели, наговорили немало непотребного об Айше, даже преданные Мухаммеду мухаджиры засомневались!* Среди них – двоюродный брат

______________

* С какой изобретательностью, достойной подражания, отвоёвывается для манёвров пространство. Но кем? Автором? Переводчиком?.. Пусть определят те, кто возьмётся от скуки исследовать проблему авторства в кораническом повествовании.

Айши Мистаг ибн Усасат; Абу-Бакр поклялся, что отныне не станет оказывать помощь ему – сыну любимой тёти со стороны матери; а Хамна, двоюродная сестра покойной жены Мухаммеда Зейнаб, распространяла слухи о неверности Айши, мстя любимице пророка за сестру, которую та невзлюбила. "Ничего нового добавлять не станем, – замечает Ибн Гасан, – достаточно сослаться на известные в мусульманском мире от Красного моря до Индостана три письма индийского принца из династии моголов, чья жизнь трагически оборвалась, явившись итогом его богохульства, своему другу персидскому принцу: "Вот Айша, молодая, красивая, выданная за старика, отстаёт от каравана, на целую ночь остаётся с молодым красивым парнем – как не подозревать любовной связи? Сафван якобы следовал за отрядом и, найдя Айшу в пустыне, на верблюде доставил в отряд. Пророк в порыве ревности выпросил у Бога заклинание для затворничества женщин. А какова Айша! Вышла-де из носилок, даже погонщик не заметил, пошла искать оторвавшееся от шеи ожерелье из сердоликов, подарок самого пророка! А ведь знала, что отряду дан приказ сняться!"*

______________

* Подлинность писем учёными оспаривается, но нашёлся грамотей, который поверил в их реальность, доказывая, что письма сочинены в подражание франкским фарисеям. "Как тут не подивиться, – спрашивает грамотей, фортелям фортуны? Оспорить фатумных фанатиков? Фимиамы как облачко, фуфф!"

104. Перо птицы Симург

Айша заболела и, заметив в глазах Мухаммеда замешательство,

замкнулась, а вечером, оскорблённая недоверием к ней,

попросилась к родителям. Мухаммед впал в уныние: не ест, не

пьёт, – с кем посоветоваться? С Абу-Бакром, её отцом? С

Омаром? Строг, посоветует из сердца выкинуть! Али

согласился с Омаром: "Стоит ли убиваться? Столько женщин

мечтают стать женами пророка!" И вдруг Мухаммед услышал

голос: – Эй, Мухаммед! Услышь аяты, светом озарённые!

В них – ясные знамения: быть может, призадумаетесь? Кто навет на целомудренных возводит – да приведёт четырёх свидетелей!

Что ж до тех, кто жён своих подозревает и неверности свидетель лишь сам, да осмелится Богу четырежды дать слово в том, что он воистину правдив, также слово пятое он даст, что, если лжёт, да проклянёт его Бог!

И вопрошает Джебраил Мухаммеда:

– Ответь, готов ли дать такую клятву, эй, Мухаммед!

– Нет, не готов!

– Так слушай, что велит услышать Он, Который Милосерд,

Прощающ, Мудр!

Снято будет наказание с невинно обвинённой, когда четырежды: И да услышит слово моё Бог, скажет, что солгал воистину мой муж! И также клятва пятая пусть прозвучит в её устах: Да покарает меня гнев Божий, если правду говорит мой муж!

– Ответь, клялась иль нет?!

– Клялась, и пятикратно! – Айша впрямь с такою убеждённостью

клялась, что он прервал её: "Да, ты права, я верю!" И

молвил: "Не подобает сплетням повода давать: ни словом, ни

жестом, ни взглядом, ни делами". И Айша от услышанного

расстроилась, покинув дом.

Воистину великую возведшие ложь – из вас самих!

Но отчего, скажи им, о, верующие мужчины и женщины, услыхав ложь, не обратились душой к благому, не сказали: "Это явная ложь!" Не призвали для подтверждения, правда это или навет, свидетелей числом четыре? Подхватывая ложь устами своими, передаёте то, чего не знаете, и мнится вам, что ваш проступок незначителен пред Богом?!

О, ложь – грех великий! Отчего не сказали злорадствующим: "Не подобает болтать вздор – великий то навет!" Бог Ведающ и Мудр, разъясняет вам знамения!

Воистину тем, кто возжелал, чтоб мерзостная ложь распространилась об уверовавших, уготовано мучительное наказание в мирах обоих – том и этом!

Джебраил исчез, оставив Мухаммеду розу белую в том месте,

где стоял, – что бы это значило? Был белый голубь, и с

белой лилией, то символ непорочности Марйам – к ней спешил

с вестью чудодейственной ангел Джебраил, предсказав

рождение сына, чтобы назвала его Исой.

...Мухаммед направился к Абу-Бакру. Айша вышла не

сразу, а, увидав Мухаммеда, расплакалась. Вне подозрений

жёны избранных Богом! И жён пророков подозревать – грех

тягчайший!

В руках у Айши – крыло райской птицы, некогда купцом ей

подаренное; уронила птица перо, решили отыскать, но соловью

некогда – не отпускает любовь к розе, попугай из-за красоты

помещён в клетку, куропатка не желает покидать холмы,

цапля – родное болото, сова – милые сердцу развалины...

вот с каким пером вышла к

Мухаммеду Айша! Я – твоё перо!

...С детства у Айши было заведено: отец утром будил её,

любимицу, и спрашивал: "А что моей Айше сегодня

приснилось?" Она рассказывала свой сон, Абу-Бакр поражался

красочности её видений, – сон её был началом сказки, а

разгадка отца – продолжением.

И это стало у них постоянной игрой. Айша так привыкла

видеть при пробуждении отца, что в первое время, как пришла

жить в дом мужа, было невмоготу, долго не могла привыкнуть.

Однажды спросонья отцом назвала Мухаммеда. И сны как будто

стали посещать её реже.

...Рассказать или нет о том страшном, что ей сегодня

приснилось? Может, сначала отцу? Мухаммед утром уловил её

беспокойство: Что-то хочешь сказать? Решилась: "Мне

приснилось, что ты умер". Я такой, как все, и смерть никого

не минует. "Ты дежал в гробу, а гроб – на огромном ковре

посреди большого каменного дома". Ковёр – символ царства,

большой ковёр – большое государство. "Я горько плачу, хочу

подойти к тебе, не пускают, вокруг гроба – мужчины, и отца

не вижу, чтоб помог, жёны другие оттесняют меня. Убеждена:

лягу к тебе, чтоб меня приласкал, непременно оживёшь. Вдруг

всё исчезает. Лишь ковёр, рядом – печь, жарко горят дрова.

Потом оказалась одна в пустыне, белое облачко, как дым печи

или туман с гор, быстро приближается, за ним возникает твоя

фигура, ты огромен, говоришь: "Не плачь, не убивайся, а то

мне придётся здесь тяжко!" "А разве ты не у престола

Бога?" – спрашиваю. Не слышишь будто меня. "Если будешь

сильно горевать, мы не сможем, – говоришь, – здесь

встретиться с тобой".

105. Нежданно в небе клич

Крик убиенного!

Хамза иль кто другой?

Качнулась на небесном своде золотая нить.

И Солнца свет померк.

Но прежде... – реальность бытия земного?

Пронзила сердце Мухаммеда боль.

А вместе с криком – клич вероломный Хинды, жены Абу-Суфьяна: Мухаммеда убить!

Жена Абу-Суфьяна Хинда, выплакав все слёзы по отцу и брату, решила участвовать в войнах против Мухаммеда – Охудской и Хандакской, или окопной. В знак траура женщины договорились не подпускать к себе мужей, пока не отомстят Мухаммеду. День начинался с проклятий: могилу разрыть, где мать Мухаммеда Амина похоронена, кости её разбросать! Сколотила женский отряд, обучаются владеть копьём: одно – для метания, другое – для рукопашного боя, древко из бамбука, чтоб легко было нести, метать, орудовать... Глядит на сильного мужчину с восхищением – чёрный раб, принадлежит всецело ей. Убить? Что ж, он готов! Мухаммеда? – нет, его не тронет, очарованно слушал, как тот на ярмарке состязался с поэтами. Али? – нет, молод, пусть поживёт! А Хамзу запросто прикончит!.. И час настал – сражение у горы Охуд.

Ранним утром отряды Мухаммеда выступили из города, фланговым движением двинулись мимо врага к нагорью, чтоб разместиться в узкой седловине, упирающейся на вершину горы. На левом неприкрытом фланге оставлены лучшие стрелки. И встало войско, чтоб ни одно плечо не выступало из рядов.

– Эй, – крикнули мекканцы, – выходи на единоборство!

Вышел Али. И не успел знаменосец мекканцев настроиться на бой, как Али тотчас сразил его. Отряды Мухаммеда теснили мекканцев. Тщетно искусный полководец мекканцев Халид пытался конницей пробраться на левый фланг, но тучи стрел лучников посыпались на них. Йатрибцы вдруг оказались в логове врага – лагерь с несметными богатствами, глаза разгорелись, и, думая, что мекканцы сломлены и бегут, стали забирать добычу. Это заметили и стрелки бросились за наживой, оголив левый фланг, куда устремилась конница Халида.

...Вахши, применив хитрость, упал на спину, заманив на себя воина, и вонзил ему в грудь свой короткий африканский дротик; и не успел покончить с нападающим, как увидел бегущего к нему Хамзу, увернулся от удара копья и проворно прыгнул, точно зверь, тому на спину, пронзил насквозь дротиком. И, смертельно ранив Льва ислама, взвалил его на себя и, уже бездыханного, бросил в ноги Хинде. При свете костра, дабы вдохновить воительниц неслыханным бесстрашием, ловко рассекла ножом грудь Хамзы, вырезала печень и, кровавую, дымящуюся, не успевшую остыть, стала рвать зубами, – пусть эта весть потрясёт душу Мухаммеда: женщина, съевшая печень своего врага!

...Вдруг Мухаммед с телохранителями, которые отчаянно его защищали, оказался в толпе врагов-мекканцев, в челюсть угодил камень, разбив передний зуб, кольца бармицы – чешуи шлема, впились в щеку, кровь залила лицо. В то же мгновение удар сабли по кольчуге свалил его в яму, и, падая, услышал: Пророк убит! А следом – голос Абу-Суфьяна: Этот день – за Бадр! Сыновья Абу-Бакра Абдулла и Мухамм были рядом, когда исчез из виду пророк, первый вмиг свалил с ног убийцу, вонзив меч в шею; второй видел падающего Мухаммеда и тотчас закрыл собой его тело. Йатрибцы, обезумев от ужаса, с воплем: "Пророка убили!" – кинулись вверх по горе. "Жив пророк! – бросил Абдулла, ударив беглеца мечом, тот замертво рухнул. – Так будет с каждым, кто покажет спину врагу!"

Тем временем Абу-Суфьян повернул воинов к лагерю, который грабили йатрибцы, а Мухаммед, придя в себя, с горсткой верных воинов поспешил по ущелью вверх. Только тут Абу-Суфьян понял, что Мухаммед жив! Помчал коня, попирающего копытами трупы, к горе. Видя, что тот надёжно защищён, повернул к лагерю. Что ж, отмщение состоялось, воины пересели на верблюдов с коней, ведя их на поводу: битве конец.

... Мухаммеда излечила весть: любимая дочь Фатима внуком вторым его одарила, имя ему – Гусейн. О, как любезны с Мухаммедом старейшины арабского племени иудеев бану-надир, клянутся в верности, и он принял приглашение посетить синагогу, их Божий храм. Подали сладкий напиток, подождать, пока соберутся, и Мухаммед присел в тени соседнего дома.

Но задумал старейшина Амр бин Джахш сбросить с крыши на голову Мухаммеда жернов. И тут... – Эй, Мухаммед! – будто на ухо шепнул Джебраил. Очнись! Мухаммед вскочил и в окружении сторонников быстро покинул квартал бану-надир*. И сказал собравшимся в мечети: Передайте мекканцам! Арабам и евреям! Всем, кто кровью не насытился! Бизанцам и персам! Не довольно ли Таифской и Колодезной, Севикской и Охудской войн?.. Но зрела новая битва, Хандакская, Окопная, ибо местью полыхает душа Абу-Суфьяна: близится с десятью тысячами воинов к Йатрибу. Мухаммед... Но как обороняться? Перебежчик, уверовавший в него, подсказал хитрость: вырыть ров, укрепиться окопами. Разделили участки меж племенами, сам Мухаммед от зари до позднего вечера копал ров... "Предательство! – кричали в негодовании мекканцы, застигнутые врасплох рвами. – Война не по правилам! Арабы так не воюют! Трусливо спрятаться за рвом!"

______________

* Существует версия, что, когда Амр бин Джахш подошёл к жернову, чтобы сбросить на Мухаммеда, Всевышний схватил его руку и с такой силой сжал её, что тот вскричал, и вероломство открылось.

Евреи Йатриба, поддерживающие Абу-Суфьяна, выжидали, а предводитель племени бану-надир Нуййаб ибн Ахтаб, живший в Хайбаре, специально прибыл с отрядом в лагерь Абу-Суфьяна, чтобы помочь ему: ещё в Каабе они поклялись быть вместе, пока не падёт община Мухаммеда. "Вы, единобожники, люди Писания, – обратился к евреям-йатрибцам, – выжидающие, кто победит, не заодно ли тем самым с язычниками?"

Битва у рва случилось через четыре года, десять месяцев и пять дней после хиджры. Поведать – строки достаточно, описать – страницы, но когда войско держит долгую в бездействии осаду города, время зверем становится, с которым начинаешь воевать! Ропот в войске – недуг, ниспосланный свыше на тех, кто вздумал воевать с избранником Бога!

Абу-Суфьян вдруг неожиданно снял осаду Йатриба: отныне каждый разумеющий поймёт, что Мухаммеда не одолеть, ибо поддерживаем Богом!.. Мухаммед, преследуя по пятам Абу-Суфьяна, стал свежими силами наносить ему удары, пока те не взмолились о пощаде.

Уступили родичи-мекканцы моему натиску, заключили со мной Худайбийский договор, первая строка которого: Во имя Твоё, Аллах!

Соглашение сроком на десять лет с тремя условиями: (1) право на паломничество в Мекку и посещение Каабы, обязуются разрешить, записал писарь-раб, с будущего года Мухаммеду трёхдневный хадж для поклонения; (2) арабы Аравии – свободные люди, и каждый, кто желает, может переходить в новую веру, за исключением, сказано, зависимых рабов, которые без разрешения и согласия своих господ или покровителей примкнули к Мухаммеду, и если таковые есть, должны быть возвращены, отосланы; и (3) я, Мухаммед, обязуюсь пропускать без препятствий мекканские караваны – да пребудет меж нами нелицемерная прямота, не будет места ни тайной неприязни, ни хитрости.

...Свитки написаны для отправления чужестранным правителям с приглашением принять ислам, соединиться в единую веру, почитающую всех пророков Бога. Рисковали купцы в долгих путях к императору Бизанса Гераклиусу, шаху Персии Хосров Парвизу*, Мукавкысу – правителю Египта, гассаниду Харису VII – вассалу Бизанса, абиссинскому негусу Умману, эмирам Йемамы и Бахрейна, Базану – вассалу Персии в Йемене.

______________

* Неточность: Хосрова Парвиза тогда не было в живых.

(105) Тут вставка: Многие века спустя, ближе к нашим дням – не указывается, когда – приглашение в новую веру, не допускающее принуждения, оформилось в чуждую духу Корана концепцию, по которой – раскроем её суть предшествующие исламу религии объявляются не только утратившими смысл, но и не имеющими права на существование. Ибо по-Богу, что якобы фиксируется в Коране, иудеи и христиане исказили смысл Его учения, и потому Он ниспослал через Мухаммеда Коран. А раз так, то быть не может, чтобы Бог, доселе посылавший в мир пророков, – дерзостно дозволяет себе человек вмешиваться в Божий промысл – явил человечеству вслед за Мухаммедом кого бы то ни было ещё из пророков. Случись такое, новая Книга и новый пророк отменили бы ислам, а это невозможно! И потому... – фраза не завершена: вырван лист; текст, хоть подписано: Ибн Гасан, – не его, ибо смущает свежесть чернил. Впрочем, и тогда осмеливались договаривать за Бога, и сегодня не перевелись воинствующие невежды, мнящие себя и никого больше приверженцами Единого Бога.

"...Если бы всем удалось понять истинный смысл исламского правления, толмач добавил: в захолустном Йатрибе пастух пророком себя объявил, – то основа дурных течений (уж не христианства ли?! подумал Гераклиус) была бы изведена; и убеждение, что к исламу примкнут все здравомыслящие; что пред пророком трепещет весь мир!"* Послание поучает: не стремиться к материальному преуспеянию; обязать торговцев (!) продавать беднякам дешевле. "Ну да, – пояснял толмач, – сам беден, к тому ж сиротская доля, не преуспел в богатствах!" (запечатлел летописец). Кажется, но о том умалчивают свитки, никто Мухаммеду не ответил, а византийский император, причисленный к ищущим знания, – мол, лучше говорить им, ищущим знания, нежели, зная, сохранять молчание, – впрочем, Мухаммед при этом всегда добавлял (не включено в послание), что лучше молчать, нежели вести пустой разговор.

______________

* Перевод с пояснениями обнаружен был в летописи времён Гераклиуса (Ираклия), превращенной после захвата турками Константинополя в рукопись торговых сделок стамбульского купца; записи из-за нехватки бумаги велись поверх смытой греческой; подобное уже встречалось, текст на пергаменте был даже четырёхслойный. Части хроники с переводом послания оказались спрятанными под слоем иноязычного текста – арабских букв, это случайно выявил собиратель древних манускриптов.

Хохотал император над посланием о создании на земле идеального общества рабов Бога, перевели: тварей, мол, смысл ниспосланных Мухаммеду откровений утвердить основу уразумений жизни, главные из которых: пятикратная молитва, полезная для души и тела; омовение даже песком, если нет воды (ну да, дикие безводные пустыни, не то что у нас: царский град окружён бирюзовыми водами!*); взнос в пользу бедных и общественную (!) казну (но где ей храниться, казне?!); пост, это у них самих тоже; ну и паломничество в священные города... Константинополь? Иерусалим? Нет, в Мекку и... нет, не в Йатриб, переименован в Медину, – на карте Бизанса название старое. И о вере – пятикратно повторено слово вера: в Единого Бога, Его пророка Мухаммеда; в предопределение судьбы, ибо и впрямь случится то, что должно случиться, коль скоро случилось; в тот мир, куда все переселятся, в воздаяние за добрые и злые дела, воскресение мёртвых, когда наступит Страшный суд. "Впрочем, сказывают, – заметил Гераклиус от кого-то услышанное, выдав за своё, – что мышь приняла ислам, но число мусульман не увеличилось" (добавить бы: но и число христиан не убавилось!).

______________

* Описание омовения умилило императора: Если молящийся, свершая омовение, прополоскает рот и нос, то стекут вместе с водой совершённые им прегрешения злоязычия и гордыни; омоет лицо – стекут с кончиков волос бороды прегрешения от недоброты лица и завистливости взгляда; омоет руки до локтей, а ноги до щиколоток – стекут с кончиков пальцев рук и ног прегрешения рук его, если зарились на чужое, и ног, если вели к преступному; и станет чистым и безгрешным, каким был в тот день, когда родила его мать.

А шах персидский заявил такое, что стыдно повторять – гореть ему в адском огне! – и тронный зал затрясся от хохота... А что до правителей других, то известно, что египетский послал Мухаммеду, напуганный его успехами, вместо письма двух рабынь, красивых месопотамок, но они, не покинув пределов Египта, были перепроданы. А персидский ставленник в Йемене, понимая, что Персия далека и не сможет спасти от вожделений близкого соседа абиссинцев, обитающих по ту сторону моря, принял ислам и покровительство Йатриба, и Мухаммед назначил его своим наместником не только в Йемене, но и в Неджране.

106. Небо шестое!

– то был голос Джебраила, и взору предстал сияющий свет, такой камень Мухаммед видел впервые; ясно различим покровительствующий Сатурн (в скобках: Кейван у персов и Зохаль у арабов), и кружится небо шестое вкруг него. Взору Мухаммеда открылось бескрайнее пространство, населенное похожими на людей гигантскими существами. Защищающие Бога ангелы? Каждый больше земли, имел семьдесят тысяч голов, каждая голова – семьдесят тысяч ртов, каждый рот семьдесят тысяч языков, и каждый язык изъяснялся на всех семидесяти тысячах наречий, известных миру, – языки воспевали Бога.

Вдруг неведомая сила перенесла Мухаммеда на дерево, цветущее справа от невидимого престола Бога, ветви широко раскиданы, объемля небосвод. И ангелы числом более, нежели песчинки пустынь или капли морских вод, веселились под сенью охватного лишь мыслью древа. Брали из-под корней древа начало пять рек – две протекали в рай, три – на землю: Нил, Евфрат и Тигр. Отсюда Мухаммед ступил в Дом поклонения, окружённый мириадами негасимых лампад. Джебраил предложил три кубка на выбор: с вином, чья терпкость ощущалась в багровом цвете, прозрачным мёдом, блистающим желтизной, а третий наполнен молоком, чья белизна светилась. Каждый кубок манил, чтоб именно он был испит. Не раздумывая, Мухаммед взял кубок с молоком и вмиг осушил его.

– Что минует твоя рука вино, я знал, – молвил Джебраил, – хотя не прочь был некогда в Мекке припасть к кубку с вином!

– Ты говорил, я повторял Его слова: Вино – из благ, дарованных Богом человеку! А далее: Из пальмовых плодов и виноградных лоз берите напиток жаркий и пьянящий!

– Но в том, – напомнил Джебраил, – воистину знамение для разумеющих! И добавил: – Но явлен был Им и запрет!

– Лишь пред молитвою не пить вино! – Тотчас повторил Мухаммед услышанное: О вы, которые уверовали! Не приближайтесь к молитве, когда вы пьяны, пока не будете понимать, что вы говорите!

Не слышит будто Джебраил: – ...Испей вино, весь народ твой сбился бы с дороги, не ведая, куда идти. И благо, что запрещено Им винопитие!

взгляд озарило видение: осада крепости! упорство арабского

племени иудеев! и сподвижники, долгим стоянием

утомлённые... пьяны! жаркий спор в игре майсир: кому какая

доля верблюжьей туши достанется! храп воинов, сражённых

вином! явлено: Спросят о вине и майсире, кубок протягивая.

"Грех в обоих великий!" – скажи. Но в опьянении молвят, что

некая есть польза! Скажи: "Больше греха, нежели пользы!"

... Когда Мухаммед после недолгой осады проник в крепость

Камус аль-Низар, то увидал раненую иудейку – уж не засада

ли, а приманкой на пути – красавица?

Поражённый её красотой (напомнила кого-то... но бой, не до

раздумий), Мухаммед бросил свой плащ, чтобы укрылась, велев

воину стеречь её. Из-за угла ринулись на Мухаммеда двое

защитников крепости, воин, оставив женщину, бросился

защищать пророка, с ходу вонзив кинжал в нападавшего, а

второго убил другой воин, оказавшийся рядом, и тут женщина,

ожив, с криком: О, мои братья!.. – кинулась к рухнувшим, но

воин стал на пути: сделай шаг, убьёт! "Пусти!" – крикнул

Мухаммед, и она склонилась над убитыми, зарыдала. Вспыхнула

строка: Иудейских разрез твоих глаз... – неужто та, что им

с Абу-Бакром на крепостной стене встретилась, девочка,

красавицей ставшая, Сафийа её имя? Тут же вспомнил, как в

небе Ибрагима, будто было вчера, нет, в сей миг, сказал ему

праотец: "Из иудеев она, и не забудь, о чём мы с тобою

говорили!" Мухаммед велел стражнику немедля доставить её к

нему. Нет, лишь очень похожа на ту! Узнал, что вся её семья

сражалась против него: два убитых брата, муж пленённый ждёт

своей участи.

(106) Далее у Зейда скороговорка:

Казнили братьев за убийство сподвижников Мухаммеда.

Сафии было предложено стать женой Мухаммеда, но

воспротивились отец и дядя. "Предать их казни!" – Омар

повелел. Мухаммед распорядился не трогать, пусть живут в

оазисе, где уцелел их дом.

– Но могу ли я, о пророк, – осмелилась спросить Сафийа,

чувствуя неодолимую тягу к ней Мухаммеда, – приняв ислам,

оставаться верной пророку Мусе?

Сговорились с Марией?! И та просила остаться верной Исе.

Мухаммед промолчал, Мария к своей просьбе больше не

возвращалась. Но как могли договориться? Мухаммед и на сей

раз промолчал: разве он сам не верен Мусе? Исе? Возвращался

к просьбам, не найдя решения: как можно, приняв ислам,

оставаться верным... – ведь о верности не иудейству или

христианству просили, а пророкам! Но разве верность Мусе не

верность иудейству, а Исе – не верность христианству? Но,

призывая в ислам, разве он имеет в виду верность себе?

Нет – Богу! Будто кто возразил: Но и тебе, Его посланцу! На

свадебном пиру Мухаммед, чувствуя, что по пятам враг

гонится, не стал есть предложенное мясо: бросил собаке

тут же околела.

...Спросил у Айши, что она думает о Сафийи? Не ожидая

такого вопроса, побагровела: "Иудейка и христианка!" – "Не

говори так! Они приняли ислам!"

(107) Пояснить, что непременное условие женитьбы на иноверке – принятие ею ислама. Но как это сообразуется с вышеприведённым?

Жёны трёх вер – нечто вроде заголовка: вслед за иудейкой

Сафией, христианкой Марией мусульманка Джувайрийа, дочь

ал-Хариса, вождя арабского племени хилал, во имя укрепления

союза с ним.

Однажды Сафийа пришла к Мухаммеду в слезах: её обидели,

назвав дочерью врага, тайной иудейкой.

Ответь каждому, кто обижает: "Мой отец Муса! "

Потом Айша сдружилась с нею, и сёстры, как все три молодые

жены, Айша, Хафса и Сафийа, себя именовали, заключили

негласный союз против остальных, старых жён Мухаммеда:

Севды, Умм-Сальмы, Умм-Шарик, дочери бедуина, и Зейнаб,

бывшей жены Зейда.

(108) Сочинитель пересказал запись Зейда о жёнах трёх вер, выученную Шюкраллой: он повторял услышанное, каждый раз опасаясь, что упустил важное, и задумывался над произносимым, соединяя порой несоединимое. "А теперь, будто Ибн Гасан обращается к самому себе, – поведай о Шюкралле [получается, Ибн Гасан знал историю Шюкраллы, хотя прежде выражал недоумение, не ведает-де о нём. А может, пытается создать иллюзию неучастия в сочинении и сгущает таинственность, окутывающую свитки?], прежде получив Божье благословение, сказав: Иншалла' – Да поможет мне Аллах!"*.

______________

* Здесь бы рассказать притчу о Ходже (Молле) Насреддине – якобы услышана Ибн Гасаном из уст самого любимца Востока: решил Ходжа на базар пойти, говорит жене: Посижу в чайхане, людей послушаю, вернусь к вечернему намазу. А жена ему: Бисмилла' скажи! Ходжа вскричал: Что ты мне Бисмилла' да Бисмилла'?! Аллаху делать нечего, как в пустяшном деле мне помогать: пойду и вернусь! Зазевавшись на безлюдной улице, он угодил в яму, ушиб ногу, идти не может. Лежать бы долго, если б не путник: увидел несчастного, вытащил из ямы, взвалил на осла и привёз до дому. Стучит Ходжа в калитку. Кто там? жена спрашивает. Это я, Бисмилла'! Ходжа, Бисмилла'! Насреддин, Бисмилла'! Пришёл, Бисмилла'! Открой мне дверь, Бисмилла'!

107. Как разнятся ваши помыслы!

Утром, пред полуденным намазом, женщина пришла к Мухаммеду,

с нею девять девочек, а самый младший, десятый, – мальчик.

Лицезреть пророка? Стоят похожие, черноглазые, густые

ресницы, черные курчавые волосы, а мальчик, что стоит рядом

с матерью, – круглолицый, широкоскулый.

– Кто вы и откуда? – спросил.

– Из Йемамы, а это мои дети.

– Вижу. Как тебя зовут, женщина?

– Как незабвенную жену твою, Хадиджа я. – Изумлённо слушал:

что ещё она скажет? – Пришли послужить тебе.

– Как детей твоих зовут?

– Вот первая, вторая... девятая, а десятый – мальчик.

– Не сколько их, спросил, а имена.

– Это и есть имена, назвал отец их. Дал обет: девочки

получат имена, когда родится мальчик. Не дождался, бросил

меня, беременную десятым младенцем, боясь, что опять будет

девочка. Взмолилась я Единому твоему Аллаху, чтоб родился

мальчик, мольба была услышана, тогда решила дать сыну имя

Бисмилла!

– Но Бисмилла, Во имя Аллаха, – первое слово молитвы,.

Назови Шюкралла, Благодарение Аллаху...Объявился ли муж,

узнав о рождении сына?

– Исчез и не отыскался.

– Прежде надо дать имена дочерям. Не подобает человеку,