Текст книги "Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина"
Автор книги: Чингиз Гусейнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)
90. И эхом: Не успеешь!
А прежде не забыть спросить: почему ад помещён в пределах Его пространства? Иса ответил тотчас:
– Взял на себя я все грехи людские, чтобы впредь...
– А разве, – не дал Исе досказать, – грех искореним?
– Увы!
– Но если грех – земные его думы – неустраним, как избыться адским мукам?!
– В бесстрашии уметь взирать на грех. Быть открытым Богу. Терпением спасается душа.
– Сколь долог путь к спасению?
– Неизмеряем путь, открытый к Богу.
– А грешники в аду?
– За них молиться.
– Но как?
– Любовью. А чтоб любить – дано сердце, уста – чтоб молвить, руки врачевать, во всём есть воля Божья.
И неотвязна мысль: Он знает всё, Иса. И всех. Но если на лице моём прочёл мои думы... – ни словом не обмолвился о том, что сына Божиего не признал! Но разве это было выговорено в уме? Лишь откровение: Бог не рождён и не родил. В том, что услышал, как мне усомниться?!
– Я за тебя, – сказал ему Иса, – молился!
– За меня?!
– Твой путь тебе ещё пройти придётся! – И улыбнулся с горечью.
Бледное лицо, суров и озабочен с виду. Вдруг засиял: – Пришелец ты, явился и уйдёшь, чтоб жизнь пройти земную, а мы здесь навсегда.
– В том сожаление или отрада?
– Свершить задуманное, от будущих себя сберечь ошибок.
– Ведом Богом я!
– Но выбор – за тобой, чтоб каждый раз не начинать сначала.
– След в след?
– Путь свой у каждого, но он тобой ещё не пройден.
– Мне Богом ниспослано!.. – Не возомни, – сказал себе, – о себе лишнего, Мухаммед!
– Отец Он мой, Отец и ваш, и Бог Он мой, и Бог Он ваш!
– Но...
– Не смеешь досказать? Сомнениями мучим?
– Ты угадал!
– А может, меня жалеешь?
– О, если бы, – вскричал Мухаммед, вырвалась наружу боль, – счастье выпало мне увидеть мать Амину!.. Нет, не понять мне, прости, Иса, тебя, то выше разуменья моего!
– Но что, скажи, я выслушать готов!
– ...Пришли, когда говорил к народу, мать, братья и сёстры, они стояли вне дома, приметил их среди людей, в толпе стояли, кто-то молвил: "Вот мать, братья и сёстры!" Но ты...
– Готов я сказанное повторить: "Кто моя матерь? Братья и сёстры кто мои?" Указал на учеников Своих. "Ибо, – молвил говорившему мне, – кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь!"
– Ушли ни с чем!.. – И горечь в голосе. – Нет, не пойму! И про умершего отца ученика, отверг его просьбу! "Позволь, – просил он, – отца умершего пойти похоронить, сыновний долг велит!" Ты воспротивился! "Предоставь, сказал ему, – мёртвым погребать своих мертвецов!"
– Ты можешь следом повторить за мной: не думайте, что Я пришёл принести мир на землю. Не мир пришёл Я принести, но меч, ибо Я пришёл разделить человека с отцом его, а дочь с матерью её, и невестку со свекровью её! Сберёгший душу от Меня, потеряет её, а потерявший душу свою ради Меня, сбережёт её. Иго Моё благо, и бремя Моё легко!
– О, если б даже мёртвого увидеть довелось мне отца!
Но укорять пророка!.. И тут, не успел Мухаммед лишь подумать: А сон был такой... – как Иса в нетерпении произнёс:
– Сон?! – Чутки они, пророки, невыговоренное улавливают. Но ты и сам, случалось на земле, с дум собеседников покровы сбрасывал порою. При слове сон во взгляде Исы появилось нечто вроде изумления, земное в слове, здесь забытое, услышалось: – О сон!.. Даются сны в утешение вам!
– Живым?
– Но кто живее: вы иль мы?
Умолк, задумался: Живее вы!
– ...Игра воображения! Чувств высвобождение! И, оттолкнувшись от пригорка, летишь, а руки – точно крылья.
– Ума подсказка сон! – повторил Абу-Бакра.
– А то и упредить беду, когда всерьёз являемся во сне.
– А может, то не сон, а явь?
– Услышать хочешь о себе?
– Но разве я не волей Бога явлен в мир?!
– Все явлены... – И тут Мухаммед не дал Исе договорить:
– Быть может, о пророк славнейший, обуян сомнениями в моём избранничестве?!
– У каждого из нас своё сомнение. Но первому, – сказал, – тебе избыть сомнение, и тогда... – молвил вслух или дуновение мысли? – Нет, не успеешь!
И эхом прозвучало: Успеешь ли?
91. И снова эхом: Уж изгнан!
– ...Я сам в твой сон явился. А трапеза... что ж, много званых, мало избранных! Пришли ученики и возлегли. И те, кто был со мной, меня не понимали. Покинули меня, уснули. А утром я ушёл в Йерушалайм.
– Ты был другой во сне.
– Светловолос для тех, кто светл власами. Но смуглый я, еврейкою рождённый! И даже посмуглей тебя!
– За вами, племенем евреев, следом избранны мы!
– Но кто вы?
– Мы родственны, арабы мы, семиты!
– Я слышал!.. Но если волею Отца Небесного, Отец Он мой, и твой Отец Он, нам всем Отец, ступил на миг кратчайший в круги неба... лишь мне дозволено такое!
(85) Иса, пребывая на земле, был категоричен, но не таков на небе. Есть иная версия сказанного Исой Мухаммеду: То, что Мне дозволено было на земле, тебе разрешено. И пояснил: Потому ты и здесь.
– Когда ты на земле, длинны день и ночь в делах, заботах, думах. Отсюда, где медленно течение времён, стремительную поступь на земле узришь. Храм Божий учредишь, но будешь, неузнанный, оттуда изгнан! ... Мужчины, женщины с открытыми лицами, одна – жена... Нет, не знал Иса семьи, путы родичей, как сеть для ловли рыб, не испытал*.
______________
* Так чей же сон записан Ибн Гасаном? Неужто Мухаммеда?
– ... Да, твои жёны! – Иса вдруг сказал то ли в осуждение, то ли укоряя. – Их столько, что не счесть!
– Одна лишь!
– Одна?
– Лишь Севда! – Но тут же усомнился: одна ли?! И от увиденного внизу, где твердь земная, ибо уже случилось, устыдился, что сказал неправду: Но Айша!
– Влечение к девственнице, никогда прежде не испытанное?
Вдвоём с Айшой остались, дотронулся до неё. Не спешить,
вспугнув резким движением. И забыть, что пророк, такой, как
все!
– Свадьбы ещё не было!
– Пока в кругах небесных, успел на земле жениться!
Слышит Айшу, но кому рассказывает? Мы приехали в Медину
[Йатриб]. Однажды я на качелях качалась меж веток смоквы,
мать меня остановила, погладила голову, причёску поправила,
дала лицо сполоснуть, повела к дому. Много женщин было,
одели меня в нарядную одежду, яркий платок на голову
накинули, и я с мамой вошла в другую комнату, где сидел
отец, и тут я посланника Аллаха увидала. Холодно было,
Мухаммед подсел согреться к курси, возвышению, под которым
тлели угли, отдавая дому жар. – Посадив меня рядом с
посланником, мать сказала: "Вот, доченька, твоя семья, да
осенит вас благословением Аллах!" Ради этого случая не
закололи животное жертвенное, не зарезали овцу. Бин Убада
прислал блюдо с простой едой. Севда вышла встречать Айшу, ни
огорчения на лице, ни раздражения. Ночью вдруг Севда говорит
Мухаммеду:
– Надо девочку готовить.
– К чему? – удивился.
– Стать женой!
– Разве она женой мне послана?
– А кем?! – Мухаммед промолчал, Севда, кажется, поняла:
Айша и жена, и не жена, дитя, а для неё как дочь.
– А следом третья жена!
– Четвёртая!
– Тебе виднее!
– После Хадиджи, Севды и Айши – Хафса.
Дочь Омара и Айша рады: отцы их, Омар и Абу-Бакр, дружбой
спаяны, к тому ж такая ревность к Севде!
– На дочерях соратников женитьба... – во имя крепкого союза?
– А разве нет? И прочен договор, когда скреплён узами семейными!
– И выдать дочерей во имя той же крепости? Ругийю – за Османа, Фатиму за Али?
– О, дочь любимая Ругийа!..
– Горечь смерти?
Но разве... уже случилось!
– О, знание потерь позднейших на земле, что с неба увидал! Переживания мне верного Османа!
– И ссора – знает Иса! – меж соратниками!
Омар предложил Осману в жёны недавно овдовевшую
восемнадцатилетнюю дочь Хафсу. Осман, точно оскорбили его
чувства, резко ответил: – Нет!
Омар вспылил.
– Умерь свой гнев, Омар, – сказал Мухаммед, – не спеши его
осуждать! Ему судьбой предназначена женщина лучшая, нежели
дочь твоя Хафса! Нет, ты не ослышался, я сказал то, что
сказал, имей терпение и выслушай до конца, ибо и дочери
твоей Хафсе предназначен лучший, нежели Осман, муж! Омар
тотчас понял: он и сам думал предложить Мухаммеду дочь! Но
радость от лучшего мужа не вытеснила недоумения о лучшей,
нежели его дочь, жене для Османа: кто ж она?! Дочь
Мухаммеда Умм-Кюльсум!
– Надежная опора: дважды зять?!
– Но каждый – щит, и каждый – меч!
– Ждёшь новую жену – она уже в могиле.
– То был не плоти зов!
– Что б ни было!
– Женился на вдове, муж был славный воин, влиятелен и род, с их помощью язычников победил! Умерла – с почестями похоронил!
– И следом новая женитьба?
– Ты строг, Иса! Разброс родов, вражда племён, и я во имя...
– Уж слышал я о крепости семейных уз!
Не успели похоронить Зейнаб, совет был: жениться на
Умм-Сальме, сестре вождя мекканского рода максумов, дабы
внести раскол в ряды врагов.
Но я слышал, Абу-Бакр, что ты сватался к ней!
"Да, красива и умна... отказала мне!"
И ты сватался, Омар!
"И за меня не вышла".
Думаете, согласится выйти за меня?
Долго раздумывала: "Я уже не молода, к тому ж у меня
характер завистливый, уживусь ли с жёнами?" Мухаммед
уговаривал: "Если сама знаешь, что завистлива, Бог тебе
поможет стать лучше".
– И даже жёны в дар преподнесены!
– Но женщина вольна не согласиться!
– О, горечь изумления земного!.. Просты разводы?
Бедуины, дабы отплатить Мухаммеду за щедрость при дележе
трофеев, предложили ему в жёны красивую бедуинку Асму.
Когда та сняла одежду, увидел на её груди белое пятно:
проказа?! "Уходи к своей семье!" – велел ей. Предводитель,
дабы смыть с себя позор, привёл к Мухаммеду новую жену, но
Умра, когда Мухаммед к ней вошёл, сказала: "Да защитит меня
Аллах от тебя!"
"Аллах защищает того, кто просит защиты, – уходи к
своей семье", – ответил Мухаммед. И тут спасла честь отца
дочь предводителя: Умм-Шарик сама предложила себя в жёны, и
Мухаммед принял её.
92. Расступившиеся облака
– Но есть ещё одна Зейнаб, о ней умолчал! Нет, не покойная, другая, красавица Зейнаб!
– Искал приёмного я сына, Зейда!
– Да, знаю, в дом к нему пошёл, смутился, застав её, – она купалась.
– Воскликнул, поражённый красотой: Благословен Бог, такое сотворивший чудо!
И он увидел... – очень давнее, а ведь вчера случилось!
Ты часто говорил: "Более всего на земле я люблю женщин и
ароматы". Однажды при Абу-Талибе сказал: "Божественны
женщины!", вызвав его удивление: "Уж не сделался ли
поэтом?" Но ты смутился и добавил, что полное наслаждение
находил лишь в молитве.
Молитва тут ни при чём!
Сначала Хадиджа, единственная, а после... – твои женитьбы,
не одна, даже не семь! Чем больше жён – тем более почитаем,
не так ли?
Хочешь услышать "да" или "нет"?
Определённость красит мужчину.
Не с нас пошло. И первые люди Писания полагали подобное...
Мне было довольно одной, ты знаешь.
О, как ты оживляешься в присутствии женщин!
Не отказываюсь: всю жизнь восхищался совершенством женских
тел. Плавные линии плеч! Гладкие руки!
Про брови не забудь, и губы, углём будто нарисованные.
Изящество и гибкость стана, мягкий взгляд. – я прав?
Но прежде – незаменимость женщины в семье, в жизни мужчины,
и каждая – другая.
А ревность жён? Неужто утаишь?!
Ниспослано: Великий грех – ревность жён!
Жёнам ведомо, и что же?!
Лишь ревность Айши, юна и несмышлёна.
К умершей даже Хадидже!
Спор с самим собой? С Исою тоже: Не ты ль, Мухаммед, в том повинен? Что часто, сравнивая жён, вспоминал Хадиджу?
Им в назидание!
А Хафса?
Ни слова более!
(86) Очевидно, – пояснено, – речь о событии, вызвавшем толки о сластолюбии пророка; Хафса как-то застала его с невольницей Марией: "В моём доме! Я считала невольниц недостойными тебя!"
Запретна она для меня, я не прикоснусь к ней более!
"Но как запретишь, что уже дозволил Бог?"
Да услышит Он: никогда не приближусь к ней, но и ты не рассказывай никому!
Хафса, однако, проболталась Айше, Мухаммед объявил Хафсе, что разводится с нею. Омар допытывался, в чём провинилась дочь, а узнав, повелел: "Умерь ревность!"
О случившемся – сура, к свитку приложенная: О пророк, почему дозволенное Богом себе запрещаешь, домогаясь жён расположения?
Не смог, то было выше сил, оставить Марию, тем более, что
родила мне сына.
(87) Ибн Гасан прерывает, давая пояснение: Сказанному противоречат суждения некоторых благочестивых учёных, что Мухаммеда женщины мало интересовали, длительное время ему достаточно было одной Хадиджи, и последующее многожёнство было вызвано высокими соображениями.
Назван был в честь праотца Ибрагимом.
И очень на тебя похож?
Ни тени сомнения!
Но отчего, взяв сына на руки, спросил однажды у Айши: "Как
думаешь, похож он на меня? Мизинец как мой, пухлый! А
румянец на щёке? " – "У любого, кого кормят козьим
молоком, – ответила, – будут пухлые руки и румяные щёки!"
Но, дабы не расстраивался, добавила: "Пока мал, может, со
временем станет на тебя похожим".
Счастлив, когда оставался с внуками, которые были старше
сына: Гасану и Гусейну семь и шесть, Ибрагиму год, последний
его год, поочерёдно сажал их себе на спину, изображая то
верблюда, то коня.
Вспомнил: в небе Ибрагима... – было в сей миг! – сказал праотец: "И сына именем моим наречёшь". – "Но выживет?" Ибрагим глянул печально.
Последыш повторил судьбу сыновей: "Что ж, и мне недолго
ждать: увидимся на том свете!"
Пред тем замешательство было в гареме, когда Мария осталась
жить в доме. Дочь Фатима негодовала: "Сам Пророк клятву
нарушил!"
(88) Автор умолчал про явленные откровения до рождения сына и после его смерти. Для вас установил Бог разрешение ваших клятв, позволив отступление от них! Или: С вас не взыскивает Бог за легкомыслие в пустословных клятвах, но взыщет за преднамеренные клятвы.
93. Чтоб к имени привыкнуть: Мухаммед
– В глазах твоих... растерян ты, Мухаммед! – И назван он Исой, как будто к имени его привыкнуть возжелал: – Отягощена голова твоя тем, что было, но более – тем, что случится!.. – Мухаммед лишь шевеление губ Исы ухватывает взором: сура новая Мухаммеду ниспослана!
(89) Перескоки, – отмечает Ибн Гасан, – свидетельствуют, что автор не сумел добиться стройности в изложении. Напомню, что, не вынеся гаремных интриг, Мухаммед заявил, что отныне будет жить один, на весь день, ночь и последующий день уединился на крышу дома, не принимал пищи, не желал никого видеть. Толпа возле мечети говорила о неслыханной гордыне жён, обрекших пророка на страдания, и вдруг увидели, как Мухаммед сошёл вниз...*
______________
* Фраза не окончена, добавлю: сошёл вниз не для встречи с общиной, а чтоб в одну из келий уединиться, где, возлежа на верблюжьей шкуре, пробыл ночь вторую и третий день. Омар, когда удалось проникнуть к нему, вдруг испытал голод, к которому был нетерпелив, и воскликнул: "Доколе пророку голодать и жить в нищете? Победим мекканцев! Завоюем Бизанс! Персию! Будем жить в роскоши!" И Мухаммед: – Вот что нас погубит, сказал, – роскошь в будущем, нетерпеливость сегодня! До нас дошла лишь фраза об их беседе: Омар рассказывал живо о многом таком в повадках женщин, которые непредсказуемы, чем вызвал улыбку Мухаммеда, убедил отказаться от задуманного: мол, невозможно удержать женщин от ревности друг к другу, когда каждая мечтает быть самой любимой, самой желанной женой пророка.
... слышали ученики, как вслед за Джебраилом повторяя,
Мухаммед сокрушался: О, если б Я захотел наказывать людей
за их бесчестия, то не осталось бы на земле ни одного
живого, – но даю отсрочку всем! Когда ж наступит их черёд
никто не сможет ни на миг срок, определённый Мной,
отдалить, – воздастся им!
– Ты удивлённо брови вскинул, – а уж пучок седых волос в твоих бровьях заметен, и борода всего лишь миг назад была лишь с проседью!
– Неужто вся седая?
– Готовишься к войне победной...
– Была ли хоть одна?
– О стольких войнах твоих дошли до нас стенания! И пролитая кровь, её не счесть!
– Но войны и твои!
– Мои?!
– Да, именем Твоим! – Не успев услышанное осознать, Иса ответил знанием позднейшим, что ведает о том! – И чёрные кресты на белых одеяньях! Явлением твоим пугали мир!
– Как и твоим, Мухаммед! Услышал грохот пик кровавых в день твоего рождения, и небо озарилось адским пламенем!
– Но воинов ислама встречали с объятиями, ликовали все, куда вступали мы! Бизанс, иные земли!
– О да, им мнилось, с именем твоим несут освобождение от тиранствующих моих приверженцев! Но проходило время, и тираны новые, уже твои... – что говорить о том, как тобой грозили, и ты им верил, как и я ученикам своим.
– И солнца луч играл на латах! И ленты трепыхались многоцветные! И уши глохли от людского рёва: "Освободим Святую землю от племени поганых!" * И красные, точно окрашенные кровью, кресты матерчатые нашиты на одежды – плечи и спины. Шли с именем Твоим на Эль-Кудс, чтоб гроб Господень Твой освободить! Там реки, – обещали воинам, – молочные текут и берега медовые! Прельщали златом, коего не счесть. И со словами: Слёзы льёт Йерушалайм, о помощи взывая, – шли мусульман громить. Жарили детей, точно ягнят, на огне! Поедали их! Обещали: Кто погибнет за Крест Святой, их не успеет кровь остынуть, как окажутся под сению Бога! И что же? Обезумевшие кони, озверевшие люди заполонили все дороги. То были воины и шли с именем Твоим!**
______________
* Точнее – от племени персидских турок, как называли крестоносцы мусульман.
** Далее шла фраза, которая была вынесена в нижний этаж текста: До сей поры не угасает гнев: моих – к Твоим, но и Твоих – к моим!
Часто в кругах небесных: как будто не было ещё ни войн, ни крови, но... – были, были! Не в силах изменить веков грядущих поступь ни тот, но видел ты! ни тот, и видел ты!
– Но погляди: отсюда кровь узришь в родном краю!
мечеть, в которой он молится всегда! но почему
пятничную молитву ведёт не Абу-Бакр? умер?! в мечети
главной молится отныне Омар! но кто к нему спешит, сквозь
ряды молящихся пробиваясь? кинжал двуострый блеснул в руке,
был такой у Мухаммеда, с рукоятью посередине, и... – но
никто не держит за руку! даже взмах руки... – поздно!
клинок вонзён в Омара! кровь льётся в мечети, но куда ведёт
ручеёк крови? к Осману?!! о, как постарел зять, не узнал
сначала: стоит, прижав к груди книгу, это же Коран! к стене
оттеснили, дальше идти некуда, средь нападающих сын
Абу-Бакра! тёзка его, Мухаммед! гневом искажено лицо!
злость в глазах!
"Одумайся, сын брата моего!" – увещевает его Осман, но
тот... – как смеет?! хватает Османа за седую бороду!
"Увидел бы, – кричит ему Осман, – отец твои поступки!"
выкрики: "Убить!" но что сделал зять любимый? знал
Мухаммед: испытание богатством! властью! точно ждали
нападающие, когда схватят за бороду, и, осмелев, бросаются
на старика. Защити меня, Аллах, молю Тебя, помоги! почему
никто не заступится? где Али? отчего зять не поможет зятю?!
меч сверкнул над Османом, лишь женщина одна, жена Османа
помнит её имя, Наила, -пытается отразить меч, кровь из
отрубленных её пальцев брызнула! кровь хлещет из
разрезанного горла Османа! залит кровью Коран! выпал из рук
Османа, топчут ногами страницы!
Али! Али! где ж ты?! вот он, брат любимый, зять, отец его
внуков Гасана и Гусейна! воин! силён, как лев, кроток, как
аскет, мягок, как ягнёнок!.. идёт в окружении свиты, все в
мечеть устремляются – на пятничную молитву, которую
проведёт Али, вождь правоверных, опора и надежда Мухаммеда!
вдруг Али оставлен один, трое чужих сзади бросаются на
него, напавший ударяет его по голове кинжалом, стук слышен
здесь! и залита тропа, ведущая к мечети, кровью Али!
– Нет, не в силах более видеть!
– Смотри!
– Нет, не могу!
а уже слышен стон – так плачет внук любимый Гусейн: стонет,
беззвучно текут слёзы. быть того не может! отрубленная
голова Гусейна! от тела отделена, отброшена!
(90) О том, что случилось на земле после смерти Мухаммеда и увидено было им с неба Исы, узнается в своё время. [Что нового может узнаться после кровавых видений Мухаммеда, которые действительно случились? А детали убийств кому нужны?]
Умолкли оба – что ещё сказать после увиденного ими?
А впереди – война (уж позади!).
И войны впереди (уже случились!).
– ... Ещё о них расскажешь, о войнах!
– И горек поражений вкус!
– Но сладок вкус победы!
– Была – прошла!
– Но ведь была!
– И снова пораженья!
– Я знаю о войне твоей победной!
– И зреет новая война!
Собрать воедино: что есть война? что есть мир? и пусть
ученики заучивают! когда? в сей миг! не откладывая! что
война есть пожарище, которое должно потушить! что дозволено
сражаться лишь с теми, которые сражаются с вами! лишь с
теми, кто изгоняет вас из ваших домов!
И слышит на небе, как кричат: Джихад! Джихад!
Разрывается земля: Джихад! Джихад!
Но да услышите! Запомните, о почитающие меня, вбейте в свои головы, не говорите, что не слышали!
Три вида есть джихада!
Малый джихад – война в защиту! нет, к джихаду вас не призываю, если не напали! а напали если – лишь тут война нужна! недопустимо на войне преступление, если даже враг ненавистен! закончена должна быть не из боязливости, а если противник склонен к миру! да не будут уши глухи к словам моим! Шахиды, или мученики*, лишь те, кто погиб на войне, защищаясь! но те, кто, убив себя, погубил неповинных, которые не воюют с тобой, – не шахиды, они убийцы! какой вождь-злодей обещал им рай? гореть им в огненной геенне! если сражаются два отряда верующих – отбросьте сомнения, примирите их! если один несправедлив против другого, сражайтесь с тем, который несправедлив, пока не взмолится о мире! а если готов к миру – примирите по справедливости и будьте беспристрастны!
______________
* Шахид – не всегда мученик, погибающий на путях веры. Омар приравнивал к шахидам тех, кто не только заучивает наизусть аяты Корана, но и проявляет рвение в понимании прочитанного, осмыслении заученного, разумно, а не слепо следует кораническим заповедям, в том числе по части джихада.
Средний джихад есть важнейший! когда говоришь правду правителю, ничего не утаивая, никого не страшась! ибо правитель не желает слышать правду! может тебя погубить!
Большой джихад есть! война постоянная! неистребимая! не прекращается ни на миг! война внутри тебя! во всём твоём существе! между дьявольским в тебе и божественным! да не закончится эта война никогда! торжествующая! ликующая! начать и не завершить!
И вслед Мухаммеду... – не разобрать, чей голос: "В реальном..."
но грохот! рёв воинов-верблюдов! топот конских ног! свист
стрел! копьев скрежет о щиты! крики, вопль: верх взяло
дьявольское! кинжалом окончание фразы:
"В реальном..." обезглавлено: "... много тяжести".
но чья голова – не разберёшь, лучше б хвост коня: и, гриву
не задев, скользнул кинжал, хвост тугой отрезав. всадник
чудом спасся, чтоб пасть на бойне новой*.
______________ * В полном виде фраза отыскалась в одной из тюркских записей Гасаноглу, точнее – среди его афоризмов: "В реальном много тяжести – очистить надобно его".
94. Словесный клубок
Свиток с диалогами (разговор с самим собой?), в которых значимые слова коранических фраз выделены красным.
(91) Далее следует такое, что я решил – да будет мне это позволено! изъять его из текста. – Ибн Гасан*.
______________
* Однако забыл это сделать! Текст такой: А красное – не отсвет ли цвета рубахи, в которую облачён палач, дабы на ней не выделялась кровь казнённого?
...Были ли у тебя грехи, которых ты страшился?
Спроси о том, Кем избран я, Кем явлен и отмечен!
Тупое упрямство мекканцев?
Они первыми объявили войну!
Но мекканцы и вы!
Казалось: вот путь, открытый Единым и Всевластным на земле, и всем идти по нему! Но отвратились!
Войны против лицемеров, против... как назвать их?
Моё племя! Мой народ!.. Преследовали, желая уничтожить!
Всего лишь зачин?
Войн, когда проливается кровь! Кровоточит душа!
Но измена друга или козни родича разве война?
А угроза убить? Но войны и против иудеев!
Вероломных! Вчера они ещё клялись в дружбе! Заключали союз, скрепляя его кровью!
Но сегодня предают?
Разве нет?!
И войны против христиан?
Воевали все!
Так что же: от войны одной – к войне другой?
Но только что молвлено!
Что воевали все?
Мы увидим их, эти войны!
По возвращении с небес?
С небес и увидим!
Но поведать о прежних не значит ли вызвать будущие?
Видит Бог – не желал ни одной.
Но кто – укажите нам его! – молвит иначе?
Я!
А далее... – разодран свиток, будто тело, всего мгновение назад ещё живое, отброшено перо... – копью ли, пике ли его уподобить? Чернила разлились, красное пятно, как кровь, на свитке. Ворох бумаг, истрёпанные и новые, со съеденными временем краями... – тронешь, рассыплются, как иссохший, но ещё тёмно-зелёный ["Какое значение имеет цвет?" – Ибн Гасан] лист инжирового дерева [Ибн Гасан поясняет, что листья инжирового дерева особенные на ощупь, точно наждачная бумага]. И сомнение (кого? автора?) [так в тексте] в виде большого знака вопроса над текстом: впечатление, что место обрывкам не найдено, оставлено на усмотрение читателя ["Но кто читатель?"]. Листки, однако, пронумерованы для удобства, а если дата известна, указывается арабскими цифрами ["В пику, – заключает Ибн Гасан, – латинице, чьё присутствие в свитках остаётся тайной?"]
1.
Первый шаг на пути войны!
(92) Эти и последующие отрывки, – отмечает Ибн Гасан, – относятся к земной части и потому графически даются в тексте с отступом [ни слова об экономии папируса или пергамента].
Или испытания братского союза между йатрибцами?
Поход самозащиты! Или лев в кубке вина?
2.
Неудачи с первого набега: напали ведомые Хамзой тридцать
мухаджиров на мекканский караван Абу-Джахля, который шёл в
Сирию. Но – перевес мекканцев!
Потом второй и третий набеги: сам Мухаммед выступил
с отрядом в канун самума, чтоб наказать угнавших скот
у йатрибцев, но вождь племени ад-дамра не дал им пройти
далее ал-Абвы. Лицемеры нагнетают недовольство: "Если
Мухаммед и впрямь пророк, то отчего Бог не помогает Своему
посланнику?"
3.
А месяц спустя Мухаммед...
(93) В фигурных скобках: {Ни слова об Айше}. Очевидно, по хронологии, пишет Ибн Гасан, – должно было здесь сказать, что в год хиджры Мухаммед ввёл в свой дом Айшу, а через девять месяцев и десять дней вошёл к ней, прежде выдав замуж любимейшую дочь Фатиму [здесь к знаку вопроса дан комментарий-вопрос: Сначала женился отец, а потом вышла замуж дочь? Или иная последовательность: сначала дочь, а потом отец?] за Али. "Сделай ей к свадьбе подарок", – сказал ему Мухаммед. "Но ты знаешь, – ответил Али, – мне нечем её одарить!" "Что ж, тогда продай кольчугу, которую тебе подарил, и купи будущей жене шёлковую накидку на голову", – предложил Мухаммед... Беден Али, всего лишь кожаная у него подстилка дома: на одном её конце они с Фатимой спят, на другом Фатима месит лепёшки.
4.
Ослушание обузданных дикостью!
Одним кровопролитием меньше, одним больше – какая печаль:
ведь жаждали победы хоть какой!
Напасть в запретный месяц! Худшее из худших деяний
пролить кровь в месяцы запрета! К тому же были безоружные:
четверо защитников каравана.
(94) Имеется в виду, что в начале первого года хиджры дюжина мусульман, возглавляемая Абдуллой ибн Джахш*, добралась до Нахлы на дороге между Меккой и Таифом, напала на караван, везший изюм из Таифа. И был успех: груз захвачен, убит мекканец Раби'а, постоянно призывавший мекканцев уничтожить беглецов – сторонников Мухаммеда. Мухаммед осудил разбой.
______________
* Якобы это был не Абдулла ибн Джахш, а Абдулла ибн Абу-Бакр.
5.
И явлено в кругах неба пятиглавое, точна горная гряда, откровение:
Спрашивают тебя, будто не ведают, о запретном месяце, сражении в нём. Скажи – и да запомнят: "Сражение в нём есть грех великий!.. А соблазн – грех более тяжкий, нежели убиение".
6.
Присутствующий да растолкует отсутствующему смысл греха, да
постигнут ученики откровение в целости: грех сражения в дни
паломничества; но и грех отказа от сражения, если напали,
чтоб изгнать, посягнув на веру; грех неверия в Него,
Единого; грех соблазна.
Впрочем, – заметил Мухаммед, – тот, кто высказал мнение о
явленном мне откровении и был прав – даже я сам! – всё
равно ошибся: невозможно раскрыть тайну ниспосланного! Ибо
у каждого аята сто шестдесять тысяч пониманий, так что не
утверждай – даже я сам! – что достиг центра дома, хотя ещё
не вошёл в дверь!
И третье хотел молвить, скажет как-нибудь в другой раз:
Никогда не будь категоричен, всегда говори: возможно.
7.
А спустя год, восемь месяцев, семнадцать дней после хиджры,
в месяц рамазан, Мухаммед совершил поход к колодцам Бадр,
победный и предопределённый.
(95) {И опять ни слова об Айше, молчание!}. Но что имеется в виду, когда во второй раз вспоминается Айша? Может, – советует Ибн Гасан автору, будто тот рядом и прислушается, – рассказать, что Мухаммед продолжал, как прежде, играть с нею в её детские игры? Катал, усадив на некогда подаренную ей любимую деревянную игрушку – лошадку Сулеймана? А может... – тут Ибн Гасан и вовсе расщедрился: предлагает (автору?) поместить здесь диалогичный текст:
– Коль сосватали, запретно появляться на людях с непокрытой головой?!
– Но и до ислама, в пору язычества, женщины закрывали платком головы.
– А что при молитве им надлежит стоять сзади мужчин – не потому ли, что вера почитает их существами низшими?
– Нет! Не потому!
– Но кричать-то зачем?
– Чтоб женщин вид, очертания их стана, изгибы тела не вызывали в мужчинах – слаб их род! – греховные чувства, отвлекая от молитвы!
– Не ты ли говорил, что с каждой новой женитьбой рождались обряды бракосочетания, точнее – дополнения к обрядам, уже существовавшим?
– Предначертания свыше!
95. День различения
А далее ал-Фуркан, или День различения, – рассказ устами Мухаммеда:
– ... В* тот пятничный день семнадцатого рамадана у нас было всего три лошади и семьдесят лёгких верблюдов, а воинов восемьдесят три мухаджира, сто семьдесят хазраджитов, шестьдесят один аусит, трижды меньше, чем многобожников-мекканцев. Об этом слова, явленные мне:
______________
* В нарушение изначального замысла, рассказ о случившемся на земле, пока Мухаммед на небе, дан здесь из-за экономии папируса сплошным текстом, а не с отступом. Этим объясняется и отсутствие, пора об этом сказать, обязательных восклицаний при упоминании имени как Мухаммеда, так и других пророков: Да благословит его Аллах и приветствует! То же – с соратниками, родными, почтенными лицами итд, к чьим именам непременно добавляется: Да будет доволен им Аллах!
И утром ты ушёл от семьи своей, выстроив верующих в ряды для сражения, а Бог – Он Слышащ, Всезнающ! Услышал глас, обращённый ко мне: Если будете терпеливы и стойки, боговерны и богобоязненны, то ангелы к вам придут стремительно, пошлёт Бог в подмогу пять тысяч ангелов, доблестями отмеченных. Мысль текла, и не слышно слов. Не убьешь ты – убьют тебя, так было, так есть. И вот уже готовится новый поход! Так будет, пока... – слаб в силе своей человек.
Войны мои, где побеждал я, это, по мнению других, было чаще, а по мнению моему – реже, ибо не раз терпел позор поражения.
