Текст книги "Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина"

Автор книги: Чингиз Гусейнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)

Вот и теперь, когда надо идти войной против... – разве одним словом скажешь, против кого? Но рассказ ослабляет волю, ряды воинов поколеблет растерянность.

Бадр! С неё и начать, с бадрской битвы! Пройти немало иных начал с преследованиями, угрозой расправы. Но какое из начал – первое, прежде чем наступит победный Бадр?

...Большой мекканский караван в тысячу* верблюдов с грузом на сумму, подсчитано, полсотни тысяч динаров, во главе с Абу-Суфьяном шел в Сирию. Везли кожу, вино, изюм – все мекканцы вложили в караван средства, а по пути велели дать знать Мухаммеду, что повернут к Йатрибу по возвращении вооружённые отряды, дабы наказать его.

______________

* Тысяча как много?

На подмогу им собирался выступить еще отряд, его возглавит, передали Мухаммеду, твой дядя Абу-Лахаб!

Мухаммед вышел с отрядом мухаджиров и ансаров (три коня и семьдесят верблюдов) на торговую дорогу к колодезной стоянке Бадр.

Бадр – это полная луна, так назван бедуинами, исполненными возвышенной фантазии, полноводный источник. Луна именно в полнолуние светла по-особенному, играет в живой воде бликами, двоясь и троясь, красотой подобна, сказано поэтом-бедуином, золотой монете, брошенной на парчу чёрную, если речь о земле, и на парчу синюю, если речь о небе.

Абу-Суфьян обнаружил след отряда Мухаммеда по разбросанным на дороге мелким финиковым – это йатрибские! – косточкам, поняв, что враг малочислен, и потому послал нового гонца навстречу мекканцам, что помощь их не требуется: "О боги! – молвил. – Победу пошлите рати наилучшей из двух – а это наша рать, отряду, стоящему на более верном пути – а это отряд наш, общине более почитаемой – а это община наша, вере лучшей на земле, а что может быть лучше, чем вера в вас, о наши боги! Победят те, кто грозен, а кто грознее нас? Погублены будут те, кто лишён милосердия, а это, клянусь богами Каабы, наши враги!"

Посланный Мухаммедом дозорный явился с вестью, что мекканцы захватили колодец, их видимо-невидимо, не сосчитать ни коней, ни верблюдов – облепили источник, словно саранча. Стояла жара, на небе ни облачка. Нет сил вернуться назад: ушли слишком далеко, нет сил напасть: кони и верблюды лягут, мучимые жаждой. Мухаммед глянул на небо, словно ожидая подмоги, и тут Али предложил, пока не расслабились, идти в бой. Конь под ним, как он сам, нетерпелив, готов пуститься вскачь, струною вытянувшись в беге. "Будь осторожен!" говорила ему Фатима. Недавно, перед тем как выступить, Мухаммед выдал любимейшую дочь за Али, двоюродного брата, ему не брат даже – сын, надёжная опора и защита; чуть было не рассорился с Абу-Бакром и Омаром: сначала первый, потом второй, будто сговорились, стали просить руки Фатимы. Но и тому и другому Мухаммед сказал, оправдываясь, что дочь при рождении была определена в жёны Али, такова воля Хадиджи!

... Нет, быть должен знак!

Знак?

Вот это облачко на небе, оно уже давно зависло над горною грядой.

Но так мало это облачко – о чём ты, Мухаммед?! А оно стало вдруг стремительно раздвигаться вширь. Отряд зрит глазами чудо, а разумом не верит, а облачко меж тем сползает на низину с гор невысоких. И не одно уже, их много, облаков. И в тучи, влагой полнясь, собираются. И скоро щедрый дождь польёт с небес. Напоит коней и верблюдов!..

Так и случилось: то был знак – переждать, не начинать первыми войны. Но откуда ни возьмись – бедуины, идущие к источнику, чтобы наполнить водой мехи. Узнали, что неподалёку отряд Мухаммеда, о ком наслышаны и благоволят к нему, а путь к источнику закрыт, там – вооруженные отряды мекканцев, преследующие Мухаммеда! И восприняли захват наглецами принадлежащего всем источника как оскорбление. Коварны бедуины, но и простодушны – вольные сыны пустынь. Умеренные в пище и еде – было б только верблюжье молоко да пресный хлеб и финики. И утварь бедуина не то что дворцы у мекканцев: палатка, седло, мехи для воды, шерстяная рубашка и плащ, ну и копьё и сабля. Но храбр и щедр до расточительности бедуин, когда надо принять гостя. Горд и отважен, а любовь к свободе превыше всего. И неумолимая мстительность за малейшее поругание – смывается лишь кровью обидчика, но не грех напасть, ограбить не то что наживы ради, а – удали, и лихость показать свою (скоро проедят и раздарят захваченное).

Мухаммед занял удобную позицию на возвышенности, восходящее солнце било в глаза мекканцам. "Под сенью мечей, – взбодрил воинов, – находятся врата рая, и падшему уготована дорога в рай!" И бросил в сторону курайшей горсть песка: Да сгинет враг! Тут же, как поведал пастух, разглядывавший бой с вершины холма, где пас овец, тысячи ангелов в белых и жёлтых чалмах и длинных сверкающих одеяниях, на белых и чёрных своих конях обрушились на курайшей, смяли их, издавая трубные звуки, и тем приблизили победу Мухаммеда.

Бой на рассвете. Началось, как всегда, рассказывает современник, с поединков. Мекканцы выставили Утба бин Рабиа, тестя Абу-Суфьяна, со старшим его братом Шайбой и сыном Валидом. Их вызов приняли Али, Хамза и Убайда бин ал-Харис. Младший с младшим – Али с Валидом, старый со старым – Убайда с Шайбой, обоим за семьдесят, а Хамза с Утбой. Али и Хамза справились с соперниками легко, но Шайба отрезал Убайде ногу до колена. Хамза и Али подоспели, зарубили Шайбу и унесли с поля боя раненого Убайду.

Мухаммед выстроил пехоту неподвижным строем с плотно сомкнутыми щитами, – мекканская конница в стремительном натиске уткнулась в щиты и была сбита пиками. Все видели, как Абу-Джахл, мчавшийся впереди, пал с коня! И тут бедуины, легкие, худые, быстрые на своих конях и верблюдах, ударили в тыл... Разрешено будет поживиться добычей, ибо – изрек говорящий устами Того Единого, Кому подвластны небеса и земли, Луна и Солнце – захват добра нечестивцев (имелись в виду мекканцы) угоден Богу! И мекканцы были смяты.

Предсказана была победа в откровении: Возрадуются верующие победе над курайшами, в бегство обратится сборище язычников, повернут они тыл! Да, тот час – их назначение, и тот час ужаснее и горше! Мухаммед предупреждал сородичей: "О мекканцы! Лучше для вас удержаться, уйти! Не начнёте войну вы, мы тоже уйдём. Но не говорите потом, что не слышали! Глухие – худшие из скотов пред Богом!"

Добычу йатрибцев и бедуинов – множество пленных, обуза для бедуинов оставили Мухаммеду. Оружие, кольчуги, десятки коней, сто с лишним верблюдов. Захваченное добро отдали бедуинам, которые как возникли, так и исчезли в пустыне, обещав, благодарные за щедрость, появиться там и тогда, когда Мухаммед о том лишь подумает: непременно услышат его мысленный зов. Пленные... – многодетные пусть уходят, дабы дети не остались сиротами и без кормильца. Таковой отыскался и здесь, поэт Абу-Изза. Трое у него дочерей уже пятеро? – пусть спешит домой, излечится от вражды! Отпустить женщин, но если кто пожелает стать чьей-либо женой... мало ли сказано о них?

Не о женщине речь – о матери: спроси у Зейда, носитель он суры, ниспосланной в канун мираджа! "Ночью перенёс"? Но у суры иное название: "Сыны Исраила"! Отчего-то его упрямо избегают? Тем умножая вражду! И в суре той... "Не поклоняйтесь никому, кроме Него, но и к родителям – благодеяние!"

"О пророк, кто из людей более всего достоин уважения?" – спросили Мухаммеда. "Родители твои!" – ответил. "А из родителей?" "Твоя мать". "Кто следующий?" "Мать". "Но следующий после матери кто?" "Снова мать, сказал. – А вот теперь, молвив про мать троекратно, назову тебе следующего после неё, к кому – благодеяние: отец твой!" "Так что же? Мать превозносена перед отцом?" "Узри в моих речах иные смыслы, ищи в своём вопросе, когда делить неразделимое замыслил".

96.

Мост к новому свитку:

Всевышний разделил истину и ложь

Поистине Мухаммед посланник Божий, если с малыми силами одолел в три раза превосходившее войско, и слава витала в небе, разлилась над пустыней. И пленные – вот они, со связанными на затылке руками уныло шагают по Йатрибу. "Убить их!" – сказал Омар. "Взять выкуп за них!" – Абу-Бакр предложил. Мухаммед передаст их во власть йатрибцев, вспомнив напутствие Божье: О Пророк! Скажи тем, в руках которых пленные: "Если Бог узнает про добро в ваших сердцах, Он дарует вам лучшее, чем взятое у вас, и простит вам!" Либо милость, либо выкуп, пока война не сложит своих нош, и полученное – на благо общины, в пользу мечети; кто не в состоянии откупиться, но образован, пусть учит мусульман грамоте, выкупая свободу. Добыча – всем поровну, даже воину, сломавшему ногу по пути в Бадр и не сумевшему воевать. И тем доля, чьё отсутствие небеспричинно: Осман не поехал, остался с женой Ругиёй, дочерью Мухаммеда, – умирала от лихорадки.

В память о победоносной битве – доставшийся Мухаммеду меч Зульфикар, или Обладатель позвонков вражьих, дабы срезать их, точно трав стебельки. А ещё подарок, кажется, перса: щит с изображением орла; взгляд хищной птицы был дерзок, закрыл рукой, ощутив будто жесткий его хохолок, а когда отнял руку, орла не стало, изображение исчезло.

И рыжий верблюд-скороход Абу-Джахля достался мне!

Равный раздел вызвал недовольство старейшин родов, роптали и особо отличившиеся в бою воины. Но на рассвете было ниспослано: Спрашивают тебя о добыче, скажи: "Принадлежит Богу и посланнику, бойтесь же Бога, разберитесь меж собой, повинуйтесь Богу и Его посланнику, если веруете!"

А вы, кто притворился больным? Кто изуродовал лицо гримасой недоверия? Вожди племён, не пожелавшие помочь? Будто собрались в странствие в поисках милостей, а сами позапрятались в домах!

(96) Не намёк ли на иудеев из числа арабов и евреев, которые, как потом узнал Мухаммед, подвергли насмешкам его видения ангелов в канун битвы при Бадре, которые помогли воинству Мухаммеда одержать победу?

Посрамлены те, кто воздержался от похода: мол, думали, что набег на караван, а не борьба за веру!

97. Палач, облачённый в красное

Главное средь мирных дел – всё распределить по справедливости. Какая война без поощрений? То – награды. Какая война без наказаний, высшее из которых – казнь!

...Али по приказу Мухаммеда обезглавил в ущелье ас-Сафра ан-Надра ал-Хариса, который позволял себе язвительные, а то и преступные насмешки против... Самого Бога, называя Его... зловредным. А также – против сводника Джебраила, бездельника. Заодно против пророка тоже! Разве называл он его по имени? Но трудно ли понять, кто он, разрушитель из рода хашимитов? Казнённый поэт употреблял, кажется, характеризуя Мухаммеда, два ха: "хадим хашимит"?* Речь о разрушаемых божках Каабы, коим поклонялись: Мухаммед, будучи в Йатрибе, не раз, известно, грозился сокрушить всех идолов в Каабе.

______________

* В арабском две буквы х: одна похожа на ладью, другая вроде сгустка; здесь употреблено второе начертание.

"Уж лучше, – говорил поэт, – поклоняться молчаливым, послушным и безвредным, даже сатане, нежели тому, кто Единый!"

Что именно его стихи, узнали по начальным буквам восьмистишия: отчётливо просматривалось: н, д, р, х, а, р, и, с.

– Иблис подвигнул тебя к дерзости!

– К правдивости! – возразил.

– Правда Иблиса преступна!

– Лучше суд Иблиса, нежели суд людской!

– Мухаммеду нашёптывает Бог, а тебе – Иблис!

– Хочу говорить с самим Мухаммедом!

– Не ты ли предлагал поймать его и отрезать ему язык?!

... То была казнь первая. В Ирк аз-Зубйа прятался мекканский враг Мухаммеда, Укба бин Абу Муайта, который покушался на жизнь Мухаммеда, объявил это убийство целью отпущенной ему жизни, что голову бросит у врат Каабы... Нашли, где прячется, и Хамза обезглавил его. Была казнь ещё: ночью убита в доме Асма бинт Марван – потому что сочиняла насмешливые стихи про Мухаммеда: что якобы смерть Ругийи – наказание богов Каабы? Ещё казнь старейшины рода амр бин ауф Абу Афака, за то, что не поддержал Мухаммеда?

(97) Смысл вопросов неясен: оспаривается причинность?*

______________

* Ибн Гасан не уточняет, что имеется в виду.

Казни были приостановлены, ибо радостная весть пришла: у Мухаммеда первенец-внук родился, это случилось в последних числах месяца рамазан, семимесячный? Гасаном назвали, Красивым.

А далее... – Но вижу – пленных ведут! Как?! Родичи Мухаммеда взяты в плен, и узнаёт о том только теперь?! Дядя его Аббас, двое братьев двоюродных – Науфал бин ал-Харис и родной брат Али – Агил, также муж дочери Зейнаб Абул-Ас, который не захотел покинуть Мекку, пошёл воевать против Мухаммеда! Да ещё бывший деверь Севды, жены Мухаммеда, Сухайль бин Амр ал-Джумахи!.. Может, зять уверует в пророчество своего тестя? Нет, упорен в верности богам Каабы. И тут Мухаммеду сообщили, что дочь Зейнаб прислала выкуп за мужа – ожерелье, подаренное ей Хадиджой, и, растроганный великодушием дочери, отпустил зятя безвозмездно. И за дарованную ему свободу он согласился отпустить к отцу его дочь, и Зейнаб вскоре прибыла в Йатриб.

Из последующего рассказа сына Аббаса – Абдуллы: "Отца пленил мужчина по имени Абуль-Йасар Каб бин Амр, человек неприметный".

Привели воина, пленившего дядю его Аббаса, дерзок:

– По закону пленный, говорит, достаётся тому, кто пленил.

– Но как такой щуплый пленил крупного и сильного Аббаса?

– Мне помогли... Я не видел его ни прежде, ни потом: помог, исчез.

– Это пречистый ангел, принявший облик человека! И помог в назидание: пленить и тем не дать моему дяде погибнуть в битве!

– ...Оставьте меня с моим дядей Аббасом, – повелел Мухаммед. – И ты оставайся, – сказал Али, – свидетелем будешь! Ниспосланные свыше законы ислама, – сказал Аббасу, – отменить не в силах даже я и потому изволь, человек ты богатый, уплатить выкуп.

– Я тайный приверженец ислама и вовсе не воевать пошёл, а чтоб тайна моя не раскрылась!

– Если твои слова правда, Бог наградит тебя, но все видели, что ты воевал против нас, так что выкупи себя!

– Не есть ли выкуп отобранное у меня золото, почти тысяча динаров!

– Что ж, то дал нам от тебя Великий и Всещедрый!

98. Священная пятерица

Явлено после Бадра, что Бог дал человеку: голову – по

справедливости мыслить; сердце – ближнего возлюбить, как

самого себя; руки – в молитве возносить к Богу, одаривать,

не отгонять просителя, помня, что и ты можешь стать

просителем; ноги – идти по пути Истины, спешить на зов, не

бежать пред злом; глаза – восторгаться совершенством Им

сотворённого.

(98) Священны и семь, добавить: спина тащит груз забот о ближнем, гнётся пред Богом в поклоне; желудок... – да не станет человек его рабом! [И девять священны, добавить: шея умная хранит голову, глупая её теряет; грудь – выставить щитом на пути Бога].

И под знаком пятерицы утверждается пять столпов веры:

салят – многократно повторяемая формула о единстве Бога и

посланника, и повтор угоден Богу: Нет Бога, кроме Аллаха, и

Мухаммед – пророк Его; закят (десятая часть доходов и

пятая, или хумс, добытая в войне, – в пользу Бога, мечети,

пророка и его семьи, на нужды паломников и иных

путешествующих мусульман – всем и на всё, что служит

исламу); и обязательны подаяния бедным; пост мусульманский

(прежде язычники постились в одно время с иудеями), или

саум, орудж, ураза в месяц рамазан, по-арабски рамадан;

хадж, или, как заявлено было Мухаммедом в победные дни

Бадра: "Мы непременно придём в Мекку и впредь будем

посещать святыню!" Намаз, или пятикратная молитва. О том,

сколь кратна молитва, поведано пророку, когда, покинув

пятый круг небесный, где Иса, но и шестой, и даже побывав в

пространствах Бога.

И очи ты возвёл к Богу?! – не унимается мушрик-лицемер:

якобы уверовал, но в душе глумится, туда вернулся вновь по

настоянию Мусы, чтоб сокровенную узнать ту цифру.

Встал Муса в кругу своём неба на пути Мухаммеда по возвращении его с вышних высей, где Божий престол:

– Стой, не спеши! Ты должен был спросить, за тем ведь явлен: узнать, сколь кратно правоверному молиться?

– Узнал!

– И что же?

– Но прежде девяносто девять тысяч арабских слов я произнёс, чтобы узнать, сколь кратно возноситься в молитве к Богу. Повелел Он: На дню пятьсот раз молиться! – Ушам Муса не верит, ослышался?

– Несчастен ты! – От возгласа Мусы качнулся купол неба: – Веление Бога невыполнимо! Вернись, пока на землю не сошёл, умоли Его убавить! Иначе люди только то и будут делать, что молиться! (а вывела рука писца: смолиться.)

– Что в том дурного?

– Безделье распространится в мире! Вернись, переспроси!

Вернулся: убавил Он по просьбе своего посланника до пятидесяти.

– О несчастный! – глас Мусы. – Сынов Израиля, как ни старался, не сумел заставить, ждёт и тебя неудача: упроси, чтоб сбавил!

И сократил Он число молитв до пяти. Но выразил сомнение Муса и тут: невыполнима пятикратная молитва!

– Вернись и упроси!

Быть может, с именем Исы к Нему явиться, упросив? Но разве Иса выделен Им средь других пророков?! Отчего тогда возревновал к пророку? Земное это, ревность, небу чуждая! И Богу Мухаммед скажет... – нет, не рискнул к Нему явиться вновь!

– Да будет так, как повелел Он!

99.

В порядке состязательности (кого с кем?) два заголовка: Мимолётная жалость? или Гнев растаявший? Сомнение, будто прежде кто другой их придумывал, – о Боже! к чему хвальба?– то лишь однажды было!

Женщины Мекки оделись в синее и белое – цвета траура. У

Абу-Лахаба, когда пришла весть о поражении (и потрясение,

что сгинуло его богатство), что-то оборвалось внутри, точно

верёвка, успел подумать, унося эту думу с собой: сорвалось

ведро, полное воды, и с глухим стуком ушло на дно колодца

обмяк, испустив дух. Но какому божеству понадобилась его

душа?

Душа! Душа! – чей-то вопль раздался, смешанный с хохотом, когда Мухаммеду с пятого небесного круга открылся ад, и круча горная, как будто на земле – не на небе, и спуск в геенну адову по узким тропкам.

А там, где ад... – будто не кричавшего душа испытывала муки. Голос очень знакомый, грубый, с хрипотцой – это ж Абу-Лахаб! Неужто голос дяди услышал? А вот и сам: от злобы тело вздулось! И души – вложено кем-то знание в Мухаммеда – погубленных дочерей! грудь женская! капает с сосков не молоко, которою не вскормлены, а кровь! Вот и мать дочерей своих Умм-Джамиль! Но в чём моя вина?! И проклинает мужа.

Вспомнилось земное. Однажды...

случилось задолго до хиджры, были живы и Абу-Талиб, и

Хадиджа. Мухаммед услышал спор своих дядей.

– Душа!.. Душа!.. – захохотал Абу-Лахаб. – Христиане

придумали! А еще прежде – иудеи и персы! Кто видел душу? На

что похожа? Сколько весит? Я должен увидеть и оценить!

А уж услышаны в кругах небесных, откуда виден ад, и вопль, и вскрики, и проклятья:

– О, худшее жилище! – Запомнил от меня услышанное! – Рёв адского огня не перекричать! Эй, кто ты? Господь! Аллах! Спаси! Искры точно жёлтые верблюды! Пить!.. – задохнулся в кипящем, булькающем гное.

Я говорил глумящимся: в геенне сгорите! пить вам из источника кипящего! А вы, лицемеры и фарисеи, кричали: "Вздор! Неправда!"

В ад переместилась будто Мекка, полная зависти и злоязычья, алчности неуёмной, – чревоугодники, сладострастники!..

Сойти с тропы, ведущей вниз! "Я здесь! – услышал Джебраила. – А ты держись, чтобы с лестницы не пасть".

Новые головы в кипящем вареве: Абу-Джахл! Валид! красавица Хинда, жена Абу-Суфьяна, – грозилась в трупе верблюда его похоронить! Взгляд сверкнул Абу-Суфьяна из-под густых бровей, тянется к нему рука жены: "Спаси!" Кто б самому помог! Исчезли, захлебнувшись. И Хинды зов, мольба – удивлён чувству жалости, растаял гнев: ведь родичи они, к единому восходят предку – могучему Аднану! И Хинда...

– То не тела их видны, на земле истлели, – подсказка Джебраила, – а души, нет смерти им, хотели б умереть, не могут!

Смыто сострадание страстей земных живою кровью: "Будь проклят!" – крик Хинды. Но проклят ею кто?

Нутро Хамзы, клянусь богинями Каабы, я разорву! И

съем живьём его кровоточащую тёплую печень!

Абу-Суфьян затевает новый поход и, сколотив наспех

отряд... – то его голос, обращённый к всадникам, коих

поведёт в бой, земной, услышанный Мухаммедом на небе: Нет,

не корысти ради – начало популярного призыва тогда, и на

времена последующие – идём войной против Мухаммеда! И

двинулся с отрядом в четыре сотни воинов к горе Сайб, вошёл

в сговор с арабами-иудеями бану-надир, совершил набег на

ал-Урайд, разорил поселение, поджёг пальмы и посевы.

... Воины Мухаммеда, готовые к походу, выстроились на

площади Йатриба, чернели кольчуги, блистали острия

копий, ряды лучников с колчанами, набитыми стрелами,

но тут произошло непредвиденное – Айша!..*

______________

* Наконец-то! – возникло б непременно восклицание читателя, чьё нетерпение – мол, когда появится Айша? – не раз пробивалось на полях рукописи. Ибн Гасан не упустил бы возможности немедленно откликнуться: Радоваться рано! Ибо ему ведомо нечто такое, что... – но пока умолчит, лишь заметив: Всему своё время!

100. Невыносима боль земных страстей

Айша преградила путь Мухаммеду: – И я с вами! – в глазах

мольба; и свирепость от неслыханной её выходки – посмела

остановить Мухаммеда! – сошла с его лица, не исчезнув,

однако, о чём говорили сдвинутые брови.

Но прежде надобно сказать (пора, и время подоспело):

молился Мухаммед, и пред глазами – Хадиджа.

"О Хадиджа!" – вздохнул, завершая молитву, и вдруг

Айша с обидой: "Ты часто произносишь её имя!"

И назвала Хадиджу беззубой старой женщиной.

– Запомни: её никто не сможет заменить мне!

– А я?

– О, великая наивность!

– Но ты говорил... – Мухаммед ласково сказал ей однажды:

Моя несравненная!

– ...И все вы вместе, мои жёны, её не замените!

Растерялась: – Зачем тогда тебе я? Ночи проводить?

– Ты возгордилась, Айша, а гордыня – величайший грех!

Как соты – тайнопись, не подступиться к ним, и пересуды точно рой пчелиный: кого-то жалят, но кому-то – всласть. И сплетни... – когда? о ком? распущены кем?

Но разве завершилось пребывание Мухаммеда в небе Исы?

Засилие земных страстей в нём?

И Айша просится на войну: признание вины за выпад против Хадиджи?

А на возвратном пути...

(99) Тут нечто авторское в форме восклицаний: О, параллельность земной и небесной частей, графически показанная! Возвраты из настоящего в будущее, которое уже прошлое, и в прошлое, которое настоящее, сиюминутное?! [А сбоку чужой рукой: Не жди подмоги ниоткуда – надейся на себя.]

Мухаммед обиделся, а утром, уходя, промолвил:

– Увы, умерших место пусто навсегда.

Не успел Мухаммед выйти к войску – жест раскаяния Айши.

Вынесли её паланкин, она в него воссела, задёрнули

занавески, четыре раба подняли его и укрепили на спине

верблюда, меж двух горбов.

...Короткая стычка: разве могли каменные и деревянные

изваяния, названные богами, одолеть Единого Бога, Который

благоволит к Мухаммеду?

И отряд Абу-Суфьяна, предчувствуя поражение, к тому ж

услышано было: Прощайся с жизнью! – бежал, бросив, чтоб

груз не обременял, мешки с мучным пропитанием севик – это

высушенные, жареные, из пшеничной или ячменной крупы,

шарики, медовые или финиковые, долго не портятся, сохраняя

вкус. И Мухаммед съел горсть, не пробовал давно вкусной

еды, даже ячменного хлеба вкус забыл. Вспомнил, как удивил

йатрибцев, когда они в его честь зарезали ягнёнка.

Мухаммед, не притрагиваясь к еде и недоумённо глядя на

угощение, признался, что не видел никогда целиком

зажаренного ягнёнка. И заметил: "Худший сосуд, который

человек наполняет жадно, – его собственное чрево! А сыну

Адама для поддержания сил достаточно малой пищи: треть

чрева для еды, треть для питья, треть для лёгкости

дыхания".

...А войну прозвали Севикской.

Битва без сражения! Такая редкость в наши времена!

Но времена какие – те иль эти? И голос чей? И сказанный кому и кем в кругах земных услышан?.. Нет, то не на земле – в кругах небесных!

В пределах чьих? Мусы?

Но, кажется, Мухаммед уже ступил в пространства, где Иса, и разговор их, пока он там, не прерывался?..

И голос: – Кровь не пролита?!

Нет, не услышан, хотя они и рядом: и тот, кто молвит, и кому внимать. Не слышит, ибо оглушён биением в висках горячей крови.

Ахнул Иса при виде Мухаммеда: бледное чело, в глазах... – неведомо такое в высях: – Очнись! О чём ты?! – Мол, не пристало избранным пророкам в земную суетность ввергаться.

– Легко сказать и укорить легко, когда глядишь с небес!

– Невыносима боль земных страстей?

– В себе её попробуй подавить!

А на пути возвратном,

(100) Нежданная, прервав повествование, возникла тушью чёрной запись:

Отсутствует f i n a l ! Именно это слово, отмечает Ибн Гасан, и было в тексте, написанное латинскими буквами (значит, оригинал – латинский?).

101. Срезаемые стебельки

– ...Потом в ал-Кудре – но кто внимает Мухаммеду? – совершил поход на бану-кайнука.

Дабы изгнать из Йатриба иудеев?

Но лишь бану-кайнука! Доселе был с ними мир, но возжаждали они поражения моего в Бадре!

Изгнание в ответ на их вероломство?

Ушли, позапрятались в своих крепостях, когда вернулись мы победителями, и никто не вышел поздравить нас – траур лёг на их чело! И молвили, дабы подразнить, для передачи мне, и дерзостная угроза была в их словах: "Эй, Мухаммед! Не обольщайся тем, что случилось у тебя, ибо ты одолел людей, не искушённых в войне, а мы – дети войны, если вздумаешь сразиться с нами, познаешь горечь поражения!" И мечами кичились: мол, у тебя лишь Зульфикар, Обладатель позвонков (достался мне в битве при Бадре, и я добавил: да, вражьи позвонки срезать, точно стебельки трав!), а у нас таких мечей не счесть, – и вызвали, забыв про красное и чёрное, гнев у вспыльчивых моих мусульман.

А что это – красное и что – чёрное?

Красное – это кровь, а чёрное – это могила!

Но только ли слово дразнящее?

Но и глумления!

Ах да, любимицу твою, одну из девяти сестёр верного ученика Шюкраллы, на посмешище выставили!

Прежде им кричали: Безымянные! Зная, что мною им даны имена. И зная, что выданы мной за достойных мужей, особенно отличился в Бадре муж Айши, тёзки моей Айши, над нею насмехались! Пришла на базар бану-кайнука, стали вынуждать лицо открыть, прикололи подол платья к сиденью, когда встала, тело заголилось! Это возмутило мусульман, драка переросла в убийство. Боясь наказания, бану-кайнука бежали, спрятались в укреплённом квартале, и базар вмиг опустел.

Однако не выпустили ни одной стрелы, ни одного камня в вас!

В упрямстве признать вины не хотели! Надеялись, придёт подмога племён по вере, одержат верх! Но явлено мне было в те дни Богом: "А если опасаешься от кого измены, то и ты точно так же по справедливости отбрось договор с ними. Воистину Бог не любит изменников! Пусть не думают неверующие, что упредили, – они ведь не ослабят тебя!"

Поголовное выселение! Конфискация всего имущества!

"Их вождя спросите, как поступить с ними?– ответил ходатаю за изменников. – Как скажет, так и поступлю!" И потрясённый коварством сородичей, он молвил: "Мужчин казнить, жён и детей отдать в рабы!" И первым пал под тяжестью собственных слов!

Утешение, что ни вещицы не взял из захваченного, кроме оружия?

Наградой за наказание изменников – меч, изготовленный в Кала'а, знаменитом городе, мечи, которыми хвастали: ал-Баттар Разрубающий, ал-Хатф Несущий смерть, и стало их у меня восемь! Три копья досталось, стало их у меня четыре, первое – ал-Мунсани Гнущееся, слышит мой зов, чтобы вонзиться во врага. Ещё обретения: две в тонких кольцах кольчуги, одна – Са'дитская, отныне буду облачаться в неё, а прежняя да украсит дом мой, от деда, купленная у бедуинов, дошла от времен Давида, была на нём, защитила от смертельного удара, и он убил Джалута, или Голиафа.

...Нет, о другом финале речь! И след поспешный оставлен: мол, Кружение по замкнутому кругу! Обременила взваленная ноша? Духа не хватило завершить, ибо увлёкся поеданием пахучего севика? Разбухли животы, обленились воины? А поодаль – верблюды, кони...

102. Уползающий змеёй свиток

Странное ощущение от чтения свитка: край его, ниспадая, коснулся земли, стал стелиться по ней, точно змея, найдя на полу щель, уполз, затем, разворачиваясь, из щели появился, пополз к читающему, сначала обвился вокруг ног, затем стал их заматывать, коснулся тела, легко и незаметно намотался на шее, вот и подбородок с глубокой впадиной посередине – одну его половину спрятал, другую, затем уста закрыл, глаза и всю голову... И точно столб огромный, как статуя высокая, как идол – пал колонной.

(101) Что за свиток? кем сочинён? кто читал? где происходило? И это смешение трёх фигур, кстати, подчёркнутых в тексте и могущих определить его заглавие, к тому же все – языческие: столб, статуя, колонна, идол!

А на пути возвратном... Мухаммед дал команду устроить

привал, чтобы воины при въезде в Йатриб не выглядели

усталыми. Коней расседлали. Верблюды уселись. Сняли рабы со

спины двугорбого верблюда паланкин, в котором была Айша,

поставили на землю. Поступь верблюжья утомила, Айша, выйдя

из паланкина, чуть удалилась в пустыню, но по скором

возвращении

обнаружила, что нет на шее ожерелья, которым

дорожила: только что трогала руками и – потеряла!

Пошла искать, а в это время команда отправляться, и

приставленные к верблюду рабы, думая, что Айша вернулась,

ведь видели! – подняли паланкин, не обратив внимания, что

стал легче, – впрочем, какой вес у Айши? хрупкое

создание! – и установили на спине верблюда.

... Не найдя пропажу, Айша вернулась – нет каравана!

Вначале, расскажет потом отцу, не особенно волновалась:

скоро, убеждена, хватятся, что её нет, пошлют за нею. Но

время шло – никого!

– Но прежде иль потом ты шёл по следу Ибрагима?– спросил Иса.

– Разве я шёл?!

– В кругах небесных – не земных.

– Когда?

– Неужто позабыл?!

– Был огорчён, узнав о пасынстве народа моего.

– Кто молвить смел такое?!

– Но молвлено!

– Не ведаю о том!

– Иль после войн?

– Но разве войны все завершены?

– Ещё не начались!

...Идёт, идёт Мухаммед по следу Ибрагима – Сара, родившая ему сына законного, так повелела: сын – не первенец, ибо есть Исмаил. Но от кого рождён? От рабыни! Уводит Ибрагим, изгоняет Хаджар с сыном своим Исмаилом в неведомое. И вот Хаджар оставлена одна с малолетним сыном, они брошены Ибрагимом. А Бог обетовал ему благословение Исмаила, сказав: "И об Исмаиле Я услышал тебя: вот, Я благословлю его, и возращу его, и весьма-весьма размножу; двенадцать родятся от него предводителей; и Я произведу от него народ великий".

Но сказанное Богом воспомянуто потом. Укор? Упрёк? Нет, не смеет Мухаммед осуждать прародителя! А ныне, в сей миг, вот же она – Хаджар, брошенная Ибрагимом, но и она не смеет осуждать, как и Мухаммед, прародителя, господина своего, и... как будто ни о чём не ведающая, держит за руку сына. И оба, мать и дитя, от жажды изнывают.

Кровоточат уши Хаджар: видела Сара, как Ибрагим целует мягкие, нежные и красивые мочки ушей Хаджар, и, сгорая от ревности, велела двум рабам повалить её наземь и, закалив на огне шило, вонзила в мочки ушей рабыни, изуродовав её облик. И уши её, продырявленные Сарой, пред тем как с младенцем изгнать, болят, ноют.