Текст книги "Домби и сын"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 70 страниц)

И опять свѣтъ изъ его глазъ упалъ на ея лицо, когда она неподвижно смотрѣла на своего супруга. Теперь на ея щекахъ обрисовалась какая-то необыкновенная и даже страшная улыбка.

– Каркеръ, – сказалъ м-ръ Домби, презрительно нахмуривъ брови, и такимъ рѣшительнымъ тономъ, который исключалъ всякую возможность противорѣчія, – Каркеръ, вы ошибаетесь въ своемъ положеніи, осмѣливаясь предлагать совѣты, гдѣ ихъ не требуютъ, и вы ошибаетесь, къ великому моему изумленію, въ самомъ характерѣ вашихъ совѣтовъ. Больше я ничего не имѣю сказать.

– Это, быть можетъ, вы, сэръ, не поняли вашего положенія, удостаивая меня довѣренности въ переговорахъ, которые мы ведемъ здѣсь относительно…

При этомъ Каркеръ указалъ на м-съ Домби.

– Совсѣмъ нѣтъ, сэръ, совсѣмъ нѣтъ, – гордо возразилъ м-ръ Домби. – Вы были здѣсь употреблены…

– Какъ вашъ подчиненный, для униженія м-съ Домби. Я и забылъ. О, да, вы въ совершенствѣ понимали ваше положеніе. Прошу извинить.

Онъ поклонился м-ру Домби съ видомъ уваженія, очень дурно согласовавшагося съ его словами, которыя, впрочемъ, были произнесены съ достодолжнымъ смиренномудріемъ. Затѣмъ голова его обратилась къ м-съ Домби, и, казалось, съ этой минуты онъ впился въ нее своимъ тигровымъ взоромъ.

Лучше бы подурнѣть ей до отвратительнаго безобразія или просто умереть, чѣмъ стоять съ такой улыбкой на лицѣ въ падшемъ величіи гордости и красоты. Она подняла свою руку къ тіарѣ драгоцѣнныхъ камней, сіявшихъ на ея головѣ, и, сорвавъ ее съ такою силою, отъ которой развѣялись и разсыпались по плечамъ ея черные волосы, бросила камни на полъ. Она сорвала съ каждой руки бриліантовые браслеты и съ яростью придавила ихъ ногами. Потомъ, не говоря ни слова и не стараясь подавить своей страшной улыбки, она еще разъ взглянула иа м-ра Домби и вышла изъ дверей.

Изъ того, что слышала Флоренса, оставаясь въ комнатѣ, она знала теперь, что Эдиѳь еще любила ее, что она терпѣла изъ-за нея и приносила страшную жертву, чтобы не нарушить ея спокойствія. Обо всемъ этомъ она не стала бы ей говорить, чтобы не компрометировать отца, но тѣмъ не менѣе она желала заключить ее въ свои нѣжныя объятія, и этимъ безмолвнымъ способомъ увѣрить ее, что она все чувствуетъ и понимаетъ.

Ея отецъ въ этотъ вечеръ уѣхалъ со двора одинь, и Флоренса, тотчасъ послѣ его отъѣзда, отправилась по всѣмъ комнатамъ, чтобы встрѣтиться съ Эдиѳью, но безъ успѣха. Эдиѳь была на своей половинѣ, куда Флоренса не входила уже давно, и теперь не смѣла идти изъ опасенія подать для нея поводъ къ новому безпокойству. Передъ отправленіемъ въ постель она еще разъ начала переходить изъ одной комнаты въ другую, не останавливаясь нигдѣ.

Проходя по галлереѣ, выходившей на лѣстницу, которая освѣщалась только въ чрезвычайныхъ случаяхъ, она увидѣла черезъ отверстіе фигуру человѣка, тихонько спускавшагося внизъ по лѣстничнымъ ступенямъ. Думая, что это ея отецъ, она остановилась въ темнотѣ подъ аркой, черезъ которую проходило отверстіе, и съ трепетомъ продолжала смотрѣть. Но это былъ м-ръ Каркеръ, который шелъ одинъ по направленію къ швейцарской. Ни одинъ слуга не провожалъ его, и звонъ колокольчика не возвѣщалъ о его уходѣ. Онъ спокойно сошелъ внизъ, самъ отворилъ дверь и прокрался на улицу безъ всякаго шуму.

Проникнутая непобѣдимымъ отвращеніемъ кь этому человѣку, Флоренса дрожала съ головы до ногъ, и кровь ея, казалось, застывала отъ внутренняго холода. Не смѣя дышать и едва передвигая ноги, она кое-какъ доплелась до своей спальни и заперла дверь; но даже здѣсь, въ своей комнатѣ, запертая вмѣстѣ съ Діогеномъ, она чувствовала невыразимый ужасъ, какъ будто надъ ея головой висѣлъ кинжалъ, готовый поразить ее при малѣйшемъ движеніи.

Полувидѣнія, полугрезы промучили ее всю ночь. Вставъ поутру съ тяжелой головой и тяжелыми воспоминаніями о домашнихъ бѣдахъ, она опять стала искать Эдиѳь по всѣмъ комнатамъ и проходила такимъ образомъ все утро. Но Эдиѳь опять оставалась на своей половинѣ, и Флоренса ничего не узнала о ней. Услыхавъ однако, что предполагаемый обѣдъ отмѣненъ, Флоренса разсчитала, что ея прекрасная мама къ вечеру, вѣроятно, отправится въ гости, какъ она говорила, и потому рѣшилась ждать ее около галлереи, чтобы встрѣтиться съ нею на лѣстницѣ.

Къ вечеру она услыхала изъ своей засады чьи-то шаги на лѣстницѣ и не сомнѣвалась, что это Эдиѳь. И точно, ей удалось, наконецъ, встрѣтить ее.

Но какъ описать изумленіе и ужасъ Флоренсы, когда, при взглядѣ на нее, Эдиеь вскрикнула и быстро отпрянула назадъ.

– Не подходи ко мнѣ! Дальше, дальше отъ меня! Прочь съ дороги.

– Матушка, милая матушка!

– Не называй меня этимъ именемъ! не говори со мною! не смотри на меня!

Однако Флоренса съ громкимъ плачемъ и распростертыми объятіями хотѣла броситься къ ней.

– Ни шагу дальше! – грозно вскрикнула Эдиѳь, – прочь отъ меня! прочь, говорю тебѣ!

Когда Флоренса остановилась въ остолбенѣніи передъ ея взволнованнымъ лицомъ и блуждающими глазами, она замѣтила, какъ будто во снѣ, что Эдиѳь прижала свою голову руками, затрепетала всѣми членами и, прислонившись къ периламъ, вдругъ прошмыгнула мимо нея съ быстротою кошки, спрыгнула черезъ нѣсколько ступеней и побѣжала къ дверямъ, ни разу не оглянувшись назадъ.

Флоренса упала въ обморокъ, и черезъ нѣсколько минутъ ее отыскала на лѣстницѣ, кажется, м-съ Пипчинъ. Больше она ничего не знала до тѣхъ поръ, пока опомнилась въ своей комнатѣ на постели. Подлѣ нея стояли слуги и м-съ Пипчинъ,

– Гдѣ матушка? – былъ ея первый вопросъ.

– Уѣхала на обѣдъ, – отвѣчала м-съ Пипчинъ.

– A батюшка?

М-ръ Домби въ своемъ кабинетѣ, и вы, миссъ Домби, всего лучше сдѣлаете, если скинете ваше платье и сейчасъ же ляжете въ постель.

Этимъ способомъ содержательница воспитательно-образовательнаго заведенія имѣла обыкновеніе врачевать всякія жалобы капризныхъ дѣтей, особенно, если они отказывались спать. Случалось, въ брайтонскомъ замкѣ непослушные ребята отправлялись на сонъ грядущій въ десять часовъ утра.

Не обѣщая безпрекословнаго повиновенія, Флоренса изъявила желаніе успокоиться и отдѣлалась кое-какъ отъ усерднаго надзора м-съ Пипчинъ и ея служителей. Оставшись одна, она принялась думать о томъ, что случилось на лѣстницѣ, сперва съ нѣкоторымъ сомнѣніемъ въ дѣйствительности этой сцены, потомъ со слезами, и, наконецъ, съ неописуемымъ ужасомъ, какъ будто предстоявшая будущность грозила ей страшными бѣдами.

Она рѣшилась сидѣть въ своей комнатѣ, не смыкая глазъ, до возвращенія Эдиѳи, и потомъ или объясниться съ нею, если можно, или, по крайней мѣрѣ, увѣриться собетвенными глазами, что она возвратилась благополучно. Какъ и для чего образовалась въ ней эта странная рѣшимость, Флоренса сама не знала и не смѣла анализировать своихъ неопредѣленныхъ догадокъ. Она знала только одно, что до возвращенія Эдиѳи не будетъ болѣе покоя для ея страждущей головы и взволнованнаго сердца.

Вечерѣло. Темнѣло. Уже ночь. Уже полночь. Нѣтъ Эдиѳи!

Флоренса не могла ни читать, ни спокойно сидѣть на одномъ мѣстѣ. Она ходила взадъ и впередъ по своей комнатѣ, отворяла дверь, гуляла по галлереѣ, опять входила въ спальню, открывала окно, смотрѣла на опустѣлую улицу, прислушивалась къ завывающему вѣтру и къ дождевымъ каплямъ, садилась передъ каминомъ и наблюдала игру пламени, вставала опять и наблюдала луну, плывшую, подобно кораблю, черезъ море облаковъ.

Весь домъ давно покоился въ глубокомъ снѣ, кромѣ двухъ лакеевъ, которые дожидались въ швейцарской пріѣзда барыни.

Часъ. Запоздавшіе экипажи останавливались передъ подъѣздами ближайшихъ домовъ или проносились мимо. Ночная тишина изрѣдка перерывалась отдаленнымъ стукомъ или зловѣщимъ завываніемъ вѣтра. Два часа. Нѣтъ Эдиѳи.

Флоренса, болѣе взволнованная, опять прошлась по комнатѣ и опять вышла на галлерею. Она наблюдала темную ночь со слезами на глазахъ, которыя были теперь подъстать къ дождевымъ каплямъ на стеклѣ. На небѣ была тревога между облаками, вовсе не похожая на спокойствіе земли. Три часа. Въ каминѣ на угляхъ шевелились и трещали какія-то чудныя страшилища. Эдиѳи нѣгъ какъ нѣтъ.

Болѣе и болѣе взволнованная, Флоренса ходила по комнатѣ, ходила по галлереѣ и смотрѣла на луну, похожую теперъ на блѣднаго бѣглеца, скрывавшаго свое преступное лицо. Четыре часа. Пять. Эдиѳи нѣтъ какъ нѣтъ!

Но теперь въ домѣ исподволь поднимался осторожный шелестъ, и Флоренса слышала, какъ собирались будить м-съ Пипчинъ, какъ она встала, одѣлась и отправилась въ комнату ея отца. Спустившись потихоньку внизъ по лѣстницѣ и замѣчая, что происходило вокругъ, она видѣла, какъ ея отецъ вышелъ изъ кабинета въ утреннемъ платьѣ, и какъ онъ задрожалъ, когда сказали, что его жена еще не воротилась изъ гостей. Онъ послалъ въ конюшню освѣдомиться, тамъ ли кучеръ, a самъ между тѣмъ поспѣшилъ одѣться на скорую руку. Флоренса все это видѣла.

Скоро посланный воротился и привелъ съ собою кучера, который сказалъ, что онъ былъ дома съ десяти часовъ и давно уже спалъ на своей постели. Онъ отвезъ барыню въ ея старый домъ на Брукъ-Стритѣ, гдѣ ее встрѣтилъ м-ръ Каркеръ, который, то есть, м-ръ Каркеръ, сказалъ ему, то есть, кучеру, что барынѣ карета больше не нужна для возвращенія домой, и отпустилъ его, давши ему на водку два шиллинга и шесть пенсовъ. Добрый баринъ!

Флоренса видѣла, какь отецъ ея поблѣднѣлъ, и слышала, какъ онъ приказывалъ дрожащимъ голосомъ позвать къ нему горничную м-съ Домби. Весь домъ теперь всполошился и все живое было на ногахъ. Явилась горничная, блѣдная, растрепанная, городившая какую-то околесицу, въ которой едва могли добраться толку.

Она сказала, что одѣла барыню очень рано, часа этакъ за два до ея отъѣзда; потомъ барыня приказала ей уйти и не показывать глазъ до другого дня.

– Я только что сейчасъ, – продолжала дѣвушка, – хотѣла идти на барынину половину, но…

– Ну, ну, что же тамъ такое? Ну! ну!

Эти восклицанія принадлежали м-ру Домби, который былъ теперь, какъ помѣшанный. Флоренса все это слышала.

– Но уборная барыии заперта, и ключъ вынутъ изъ замка.

М-ръ Домби схватилъ свѣчу, забытую кѣмъ-то на полу, и побѣжалъ по лѣстницѣ вверхъ съ такою поспѣшностью, что Флоренса едва успѣла посторониться. Она слышала потомъ, съ какою яростью отецъ ея началъ разбивать дверь и руками, и ногами. Бѣдная дѣвушка сама теперь была, какъ помѣшанная. Она опрометью бросилась въ свою собственную комнату, вцѣпившись руками въ свои растрепанные волосы.

Когда дверь уступила отчаяннымъ усиліямъ своего хозяина, м-ръ Домби ворвался и… но никто не зналъ и не видѣлъ, что нашелъ м-ръ Домби въ будуарѣ своей супруги. На полу дорогими блестящими массами валялись ея платья, шляпы, ленты, браслеты, драгоцѣнные каменья, – все, что ей было куплено, подарено, и что она носила со времени своего замужества. Такова была комната, гдѣ нѣкогда онъ надѣялся подчинить своей власти эту неукротимую женщину, удостоенную высокаго титула его супруги. Такова была комната, гдѣ нѣкогда въ безмолвномъ изумленіи онъ видѣлъ гордую руку, указывавшую ему на дверь.

Собственными руками м-ръ Домби уложилъ все это въ шкапы и заперъ ихъ съ отчаяннымъ неистовствомъ, отъ котораго задребезжали стекла. Продолжая далѣе ревизовать ненавистный будуаръ, онъ увидѣлъ на столѣ нѣсколько бумагъ. То были – свадебный контрактъ, заключенный передъ ихъ вѣнчаніемъ, и письмо. М-ръ Домби прочелъ, что она ушла. М-ръ Домби прочелъ, что онъ былъ обезчещенъ. М-ръ Домби прочелъ, что она убѣжала въ день празднованія свадьбы съ человѣкомъ, котораго онъ выбралъ для ея униженія. Онъ опрометью бросился изъ комнаты и изъ дому, съ бѣшеною мыслью захватить ее на мѣстѣ, откуда она взята.

Флоренса, сама не зная, что дѣлаетъ, надѣла шлянку и шаль, въ смутномъ намѣреніи отыскать на улицѣ Эдиѳь, и, бросившись въ ея объятія, привести назадъ домой. Но когда она выскочила на лѣстницу и увидѣла испуганныхъ слугъ, бѣгавшихъ со свѣчами взадъ и впередъ и робко сторонившихся отъ ея отца, когда онъ проходилъ мимо, бѣдная дѣвушка сознала чувство собственнаго своего безсилія и, скрывшись въ одной изъ великолѣпныхъ комнатъ, почувствовала, что ея сердце готово надорваться отъ печали.

Состраданіе къ отцу было первымъ ясно сознаваемымъ чувствомъ, устоявшимъ противъ потока сокрушавшей ее скорби. Ея нѣжная натура обратилась къ нему въ день его несчастья съ такою пылкостью и вѣрностью, какъ-будто въ свои счастливые дни онъ олицетворялъ для нея ту идею, которя постепенно становилась темнѣе и темнѣе. Она еще не понимала и не могла понять. всей обширности его несчастья, но, тѣмъ не менѣе, онъ былъ въ ея глазахъ отверженнымъ страдальцемъ, и ея любящее сердце опять устремилось къ нему съ новой силой.

Недолго пропадалъ м-ръ Домби. Флоренса еще не перестала плакать и предаваться горькимъ думамъ о несчастіи отца, какъ шаги его опять послышались внизу. Онъ приказалъ слугамъ приняться за свои обыкновенныя занятія и отправился въ свой кабинетъ, гдѣ началъ ходить взадъ и впередъ такими тяжелыми шагами, что Флоренса могла слышать каждое движеніе.

Уступая единственно влеченію своего сердца, Флоренса, робкая во всякое другое время, но смѣлая въ этотъ день страшнаго злополучія, поспѣшно сошла внизъ, одѣтая кое-какъ въ свое вечернее платье. Въ этотъ роковой часъ она не помнила и не хотѣла помнить прошедшихъ оскорбленій. Лишь только она переступила порогъ гостиной, отецъ вышелъ изъ своего кабинета. Она поспѣшила къ нему съ распростертыми руками и съ крикомъ – о папа, милый папа! – хотѣла обнять его за шею.

И обняла бы, но отецъ въ бѣшенствѣ поднялъ свою руку и… и ударилъ ее съ такой силой, что бѣдная дѣвушка зашаталась и чуть не упала на мраморный полъ. Занося этотъ ударъ, м-ръ Домби сказалъ, чѣмъ была Эдиѳь, и велѣлъ своей дочери слѣдовать за ней, такъ какъ онѣ обѣ всегда были въ заговорѣ.

Она не упала къ его ногамъ, не закрыла своихъ глазъ трепещущими руками, не заплакала, не произнесла ни одной жалобы, но она взглянула на него, и крикъ отчаянія вырвался изъ ея груди, ибо при этомъ взглядѣ она увидѣла, что онъ окончательно уничтожилъ ту любимую идею, которую она питала въ своей душѣ, несмотря на его рѣшительное отвращеніе къ себѣ. Она увидѣла его жестокость, пренебреженіе и ненависть, господствовавшую надъ всѣми его чувствами. Она увидѣла, что нѣтъ для нея отца на зтомъ свѣтѣ, и, отверженная сирота, она побѣжала изъ дому м-ра Домби.

Глава XLVIII
Бѣгство Флоренсы

Подавленная грустью и стыдомъ, отверженная дѣвушка бѣжала вдоль по улицѣ при яркихъ лучахъ утренняго солнца, которое было для нея ослѣпительнѣе мрака зимней ночи. Ломая руки и заливаясь горькими слезами, не чувствуя ничего, кромѣ глубокой раны въ своей груди, оглушенная потерею всего, что она любила, оставленная на пустыномъ берегу подобно моряку, который одинъ спасся отъ крушенія большого корабля, она бѣжала впередъ какбезъ мысли, безь надежды, безъ намѣренія, единственно для того, чтобы бѣжать куда-нибудь и нибудь.

Веселый видъ длинной улицы, залитой yтреннимъ свѣтомъ, голубое небо и воздушныя облака, живительная прохлада дня, распустившагося розовымъ цвѣтомъ послѣ побѣды надъ бурной ночью, – ничто не пробуждало соотвѣтствующаго чувства въ ея растерзанномъ сердцѣ. Куда-нибудь и какъ-нибудь, только бы скрыть свою безпріютную голову! Куда-нибудь и какъ-нибудь, въ хижину, въ сарай, въ пещеру, только бы не видѣть больше этого дворца, изъ котораго она бѣжала!

Скоро толпы народа задвигались взадъ и впередъ; отворились магазины, слуги выступили изъ домовъ, и вотъ наступилъ день, столичный день, лондонскій день. Флоренса увидѣла на лицахъ изумленіе и любопытство, увидѣла на тротуарахъ длинныя тѣни и услышала голоса, освѣдомлявшіеся, куда она шла, и зачѣмъ она шла. Эти вопросы сначала испугали ее еще больше и заставили ускорить шаги, но мало-по-малу она опомнилась и пришла въ себя.

Куда же идти? Впередъ и впередъ, наудачу, на произволъ судьбы? Но куда приведетъ судьба? Разъ, и только одинъ разъ въ своей жизни, она была затеряна среди лондонской пустыни и въ ту сторону она направила свои шаги. Впередъ, къ дому Вальтерова дяди.

Заглушивъ рыданія и осушивъ распухшіе глаза, Флоренса мало-по-малу успокоилась отъ сильнаго волненія и уже не обращала на себя вниманія толпы. Продолжая теперь путь по глухимъ улицамъ и переулкамъ, она вдрутъ увидѣла знакомую маленькую тѣнь на солнечной мостовой: тѣнь останавливается, кружится, подходитъ къ ней ближе и ближе, отскакиваетъ опять, подпрыгиваетъ, вертится, – и вотъ Діогень, запыхавшійся отъ надсады, разинувъ ротъ и высунувъ языкъ, дѣлаетъ еще разъ съ громкимъ лаемъ гигантскій прыжокъ и, заскакавъ впередъ въ довершеніе дивертиссемента, разваливается y ногъ своей хозяйки и энергично виляеть своимъ хвостомъ.

– О Діогень, милый, вѣрный Діогенъ! какъ ты сюда попалъ? Какъ я могла оставить тебя, Діогенъ, тебя, который бы никогда не оставилъ меня!

Флоренса склонилась на мостовую и приставила къ своей груди его грубую, старую, любящую, глупую морду, и они встали вмѣстѣ и пошли вмѣстѣ. Діогенъ прыгаетъ опять, опрокидывается, валяется, вскакиваетъ безъ малѣйшаго смущенія, старается еще и еще поцѣловать свою госпожу, храбро и съ веселымъ вызовомъ бросается на большихъ собакъ, пугаетъ молодыхъ дѣвушекъ прикосновеніемъ къ ихъ платью своего чуткаго носа, безпрестанно останавливается и выдѣлываетъ тысячи глупостей, оглядывается на Флоренсу и лаетъ до тѣхъ поръ, пока не получаетъ дружнаго отвѣта отъ сосѣднихъ собакъ, и всѣ сосѣднія собаки выходятъ изъ своихъ домовъ, обнюхиваютъ и скрѣпляютъ истинную дружбу всею длиною своихъ хвостовъ.

Съ этимъ веселымъ товарищемъ Флоренса, менѣе теперь запуганная, держала свой путь въ Сити. Утро уступало мѣсто полудню, и солнце ярко горѣло на горизонтѣ. Стукъ экипажей становился громче, толпы загустѣли, магазины запестрѣли, и молодая дѣвушка очутилась среди потока этой бурной жизии, безразлично протекающаго мимо площадей и базаровъ, мимо дворцовъ, тюремъ, церквей, мимо богатства, бѣдности, мимо всѣхъ вмѣстилищъ добродѣтели и порока, подобно этой широкой рѣкѣ въ сердцѣ великаго города, которая, теперь пробужденная отъ своего сна, несетъ свои волны въ глубокое море между трудами и заботами людей.

Вотъ, наконецъ, и квартира маленькаго мичмана. Еще нѣсколько шаговъ, – и вотъ во всей красотѣ самъ маленькій мичманъ, вѣчно юный, вѣчно игривый и вѣчно занятый своими метеорологическими наблюденіями. Еще и еще нѣсколько шаговъ, и дверь магазина отворилась, предлагая странницѣ радушный пріютъ. Флоренса, ускорявшая шаги по мѣрѣ приближенія къ цѣли своего путешествія, перебѣжала черезъ улицу (Діогенъ теперь плотно прижимался къ ней, такъ какъ уличная суматоха, очевидно, ему надоѣла) и мгновенно очутилась на порогѣ гостепріимной маленькой гостиной.

Капитанъ въ своей лощеной шляпѣ стоялъ передъ камииомъ и варилъ свой утренній какао. Его часы лежали на каминной полкѣ, и онъ безпрестанно обращалъ свои взоры на эту драгоцѣнную игрушку, чтобы слѣдить за ходомъ кипѣнія заморскаго растенія. Услышавъ шаги и шорохъ платья, капитанъ быстро поворотилъ налѣво кругомъ, и въ душѣ его мгновенно обрисовался образъ м-съ Макъ Стингеръ со всѣми подробностями страшнаго нападенія; но тутъ же эта картина смѣнилась другою, вовсе не страшною и совсѣмъ неожиданною. Флоренса сдѣлала къ нему движеніе рукою, пошатиулась и упала на полъ.

Поблѣднѣвъ еще больше, чѣмъ Флоренса, до самыхъ морщинь на своемъ лицѣ, капитанъ подняль молодую дѣвушку, какъ ребенка, и положилъ на тотъ самый диванъ, на которомъ она такъ сладко покоилась въ давно прошедшее время.

– Наше ненаглядное сокровище! – сказалъ капитанъ, всматриваясь пристально въ ея лицо. – Расцвѣла, выросла, созрѣла, и ужъ теперь не дѣвочка!

И Куттль смотрѣлъ на взрослую дѣвицу съ такимъ почтительнымъ благоговѣніемъ, что не согласился бы ни за какія блага въ свѣтѣ взять ее на руки, несмотря на то, что она была въ обморокѣ.

– Ненаглядное сокровище! ангелъ! восторгъ моего сердца! – восклицалъ капитанъ, удалившись оть нея на почтительное разстояніе. Его физіономія выражала ужасное безпокойство. – Если вы можете внимать капитану Куттлю, отвѣчайте хоть мизинцемъ вашимъ на его салютъ!

Флоренса не шевелилась.

– Восторгъ моего сердца! ради Вальтера, потонувшаго въ глубокомъ морѣ, откликнитесь на привѣтъ его друга!

Находя ее нечувствительною къ этимъ умилостивительнымъ заклинаніямъ, капитанъ схватилъ со стола графинъ съ холодной водою и осторожно окропилъ ея лицо. Потомъ, уступая экстренности случая, капитанъ распорядился съ необыкновенной любезностью своею огромною рукою: снялъ съ нея шляпу, обмочилъ ея губы, лобъ, волосы, затылокъ, прикрылъ ея ноги своимъ собственнымъ камзоломъ, погладилъ ея маленькую руку и, видя, наконецъ, что ея брови задрожали и губы начали шевелиться, продолжалъ съ большой смѣлостью употреблять свои медицинскіе пріемы.

– Ура! – возопилъ капитанъ. – Ура! Держись крѣпче, моя красавица, держись крѣпче! Вотъ такъ! Вамъ теперь лучше. Причаливать смѣлѣй и опустить паруса! Проглотите нѣсколько капель. Такъ, такъ, что новаго, моя красавица, что новаго?

Здѣсь капитанъ очень кстати припомнилъ, что часы играютъ весьма важную роль въ докторскихъ рецептахъ, и поспѣшилъ снять свои собственные часики съ каминной полки. Прицѣпивъ ихъ къ своему крюку и взявши за руку Флоренсу, онъ поперемѣнно смотрѣлъ съ напряженнымъ вниманіемъ то на ея руку, которую держалъ въ собственной лапѣ, то на часы, какъ будто ожидалъ прочитать рецептъ на циферблатѣ.

– Какъ теперь вы себя чувствуете, моя радость? – сказаль капитанъ. – Отъ нихъ можно ожидать добра, я полагаю, – говорилъ капитанъ, не переводя духу и бросая одобрительный взглядъ на свои часы. – Ой вы, часики мои, дружочки! Ставь васъ каждое утро получасомъ назадъ, a къ обѣду опять поверни стрѣлку на пятнадцать минутъ, и посмотрѣлъ бы я, какой хронометръ будетъ тягаться съ вами. Ваше здоровье, моя радость?

– Капитанъ Куттль! вы ли это? – воскликнула Флоренса, приподнимаясь немного съ импровизированной постели.

– Да, моя радость, да! это я, капитань Куттль, мореходъ; да благословенъ будетъ Богъ отцовъ нашихъ нынѣ, и присно, и во вѣки! Да, это я, высокорожденная барышня-дѣвица!

Капитанъ долго придумывалъ, какимъ бы приличнымъ именемъ величать Флоренсу, и, наконецъ, остановился на этомъ замысловатомъ титулѣ высокорожденной барышни-дѣвицы.

– Здѣсь ли дядя Вальтера?

– Здѣсь, моя радость… То есть, его уже давно – охъ, какъ давно! – не видать на этой гавани, высокорожденная дѣвица! Никто здѣсь слыхомъ не слыхалъ о дядѣ Соломонѣ съ той поры, какъ онъ отчалилъ отсюда послѣ бѣднаго Вальтера. Но хотя онъ потерянъ для зрѣнія, – продолжалъ капитанъ въ видѣ цитаты, – Англія, родной очагъ и красавицы никогда его не забудутъ!

– Развѣ вы здѣсь живете?

– Точно такъ, моя высокорожденная дѣвица.

– О капитанъ Куттль! – воскликнула Флоренса, всплеснувъ руками, – спасите меня! Укройте меня здѣсь, и пусть никто не знаеть, гдѣ я. Послѣ, когда смогу, я скажу вамъ, что случилось. Мнѣ не къ кому больше идти. О, не отсылайте меня, капитанъ Куттль!

– Отсылать васъ, высокорожденная дѣвица! – забасилъ капитанъ, – васъ, радость моего сердца! Нѣтъ, дядя Куттль, посторонись маленько! Мы поставимъ брамъ-стеньги и запремъ дверь двойнымъ ключемъ.

Съ этими словами капитанъ, расиоряжаясь одновременно и рукой, и крюкомъ, выдвинулъ изъ-за угла огромный ставень, прикрылъ имъ дверь и заперъ ее наикрѣпчайшимъ образомъ.

Воротившись послѣ этой экспедиціи къ Флоренсѣ, онъ взялъ ея руку и поцѣловалъ сь необыкновенною нѣжностью. Безпомощное положеніе дѣвушки, ея обращеніе къ нему, и довѣрчивость, выраженная съ такою дѣтскою простотою, неописуемая печаль на ея лицѣ, душевная мука, которую она, очевидно, терпѣла и терпитъ, знакомство съ ея прошлой исторіей и теперешній ея видъ, унылый, безнадежный, безотрадный, – все это такъ подѣйствовало на добраго капитана, что онъ, казалось, готовъ былъ растаять отъ состраданія и нѣжности.

– Высокорожденная барышня-дѣвица, – сказалъ капитанъ Куттль, полируя ногтемъ свою переносицу до тѣхъ поръ, пока она не засіяла на подобіе красной вычищенной мѣди, – не извольте говорить ни одного слова Эдуарду Куттлю до тѣхъ поръ, пока не станетъ гладкимъ и ровнымъ путь вашей жизни; a это придетъ не сегодня и не завтра. Что же касается до того, чтобы васъ выдать, или донести, гдѣ вы поселились, то – забвенна буди десница моя, и блажени есте, егда рекутъ всякъ золъ глаголъ, глаголъ, глаголъ, – пріищите этотъ текстъ въ вашемъ катехизисѣ и положите закладку.

Все это капитанъ выговорилъ, не переводя духу и съ большою торжественностью. Приводя текстъ, онъ снялъ съ головы свою лощеную шляпу и устремилъ набожный взоръ въ потолочное окно.

Флоренсѣ оставалось только поблагодарить своего друга и еще разъ показать ему свою довѣрчивость. Она такъ и сдѣлала. Прильнувъ къ этому грубому творенію, сдѣлавшемуся теперь единственнымъ убѣжищемъ для ея страждущаго сердца, она положила свою голову на его честное лицо, обвилась руками вокругъ его шеи и, наконецъ, въ избыткѣ благодарности, хотѣла стать передъ нимъ на колѣни, но тотъ, угадавъ это намѣреніе, поддержалъ ее съ вѣжливостью истиннаго рьщаря.

– Крѣпче, ребята, крѣпче! – забасилъ капитанъ. – , Вы слишкомъ слабы, высокорожденная барышня-дѣвица, чтобы стоять на ногахь, позвольте, я опять положу васъ здѣсь. Вотъ такъ, вотъ такъ!

Искусный живописецъ дорого бы далъ, чтобы посмотрѣть, какимъ образомъ капитанъ укладывалъ ее на диванъ и прикрывалъ своимъ камзоломъ.

– Теперь вамъ надобно позавтракать, высокорожденная барышня-дѣвица, a заодно покушаетъ и ваша собака. Потомъ вы пойдете наверхъ въ Соломонову комнату и уснете тамъ.

Говоря о Діогенѣ, капитанъ гладилъ его по спинѣ, и вѣрный песь принималъ эти ласки съ граціознымъ вниманіемъ. Во время обморока своей хозяйки, онъ, очевидно, колебался между двумя намѣреніями: помѣрять ли съ капитаномъ свои силы, или безь дальнѣйшихь околичностей предложить ему свою дружбу, и это столкновеніе противоположныхъ чувствъ выражалось разнохарактернымъ маханіемъ хвоста, явственнымъ обнаруженіемъ клыковъ и такимъ ворчаніемъ, которое, по его усмотрѣнію должно было означать гнѣвъ или милость. Но теперь всѣ его сомнѣнія исчезли. Было ясно, что онъ считаль капитана любезнѣйшимъ изъ друзей и такимъ человѣкомъ, который своимъ знакомствомъ сдѣлаетъ честь любой собакѣ, проникнутой сознаніемъ собственныхъ достоинствъ.

Признавъ очевидность такихъ заключеній, Діогенъ усердно началъ помогать капитану, когда тотъ готовилъ завтракъ, и вообще принималъ живѣйшее участіе въ его хозяйствѣ. Впрочемъ, напрасно добрый капитанъ заботился объ угощеніи: Флоренса не кушала чаю и не дотронулась до жирныхъ буттербротовъ: грусть и слезы заглушили ея аппетитъ.

– Ну, дѣлать нечего! – сказалъ сострадательный капитанъ. – Вамъ надо отдохнуть, моя радость, и чѣмъ скорѣй, тѣмъ лучше. A ты, любезный, – продолжалъ онъ, обращаясь къ Діогену, – кушай теперь свою порцію и отиравляйся служить своей госпожѣ.

Но хотя Діогенъ давно острилъ зубы на лакомое блюдо, которое, казалось, заранѣе пожиралъ глазами, однако теперь, когда жирный супъ стоялъ передъ его мордой, онъ, вмѣсто того, чтобы броситься на него съ жадностью, вдругъ насторожилъ уши, подскочилъ къ дверямъ магазина, залаялъ и, приставивъ морду къ едва замѣтной щели, принялся теребить доску съ неистовствомъ звѣрскаго отчаянія.

– Неужели тамъ кто-нибудь есть? – спросила встревоженная Флоренса.

– Никого нѣтъ, моя радость, – отвѣчалъ капитанъ. – Кому тамъ быть? Не бойтесь ничего, ненаглядное мое сокровище. Это кто-нибудь прошелъ мимо магазина.

Діогенъ думалъ иначе. Онъ лаялъ теперь съ упорнѣйшею злобой и безъ всякаго милосердія теребилъ дверь. Пріостановившись на минуту, онъ опять насторожилъ уши, и въ его мозгу, казалось, возникло новое несомнѣнное убѣжденіе, потому что онъ вдругъ принялся работать и мордой, и ногами, рѣшившйсь, во что бы ни стало, добраться до невидимаго непріятеля. Искушаемый въ то же время соблазнительнымъ кускомъ, онъ отступилъ отъ двери съ весьма нерѣшительнымъ видомъ и чрезъ минуту бросился опять къ мѣсту атаки, не успѣвъ отвѣдать своей порціи.

– Не подслушиваютъ ли тамъ, капитанъ Куттль? – шепнула Флоренса. – Можетъ, меня кто-нибудь видѣлъ, слѣдилъ за мною…

– Ужъ не ваша ли молодая женщина? – сказалъ капитанъ, озаренный свѣтлой идеей.

– Сусанна, вы думаете? – возразила Флоренса, покачавъ головой. – Нѣтъ! Сусанна давно отъ меня ушла.

– Не дезертировала, я надѣюсь? Какъ это можно говорить о ней, моя радость! – воскликнулъ капитанъ съ нѣкоторымъ испугомъ.

– О нѣтъ, нѣтъ! она была вѣрнѣйшимъ моимъ другомъ.

У капитана отлегло отъ сердца, и, выражая свое удовольствіе, онъ снялъ свою лощеную шляпу, скомкалъ въ рукѣ платокъ на подобіе шарика и, вытирая свой лобъ, замѣтилъ съ довольнымъ видомъ, что онъ это очень хорошо зналъ.

– Такъ вотъ, ты теперь спокоенъ, пріятель, – сказалъ капитанъ, обращаясь къ Діогену. – Тамъ никого не было, моя радость, не тревожьтесь!

Однако Діогенъ не совсѣмъ былъ увѣренъ въ этомъ. Съ минуты на минуту дверь еще продолжала привлекать его вниманіе: онъ обнюхивалъ ее, ворчалъ про себя и, очевидно, былъ слишкомъ занятъ своими подозрѣніями. Это обстоятельство, въ связи съ усталостью Флоренсы, заставило капитана немедленно заняться приготовленіемъ для ея отдыха Соломоновой спальни. Онъ торопливо взобрзлся на чердакъ и сдѣлалъ всевозможныя приготовленія, какія только могъ придумать на скорую руку.

И точно, Соломонова спальни мигомъ приняла изящнѣйшій видъ. Капитанъ, какъ человѣкъ порядочный, привыкъ все устраивать на военную ногу, и на этомъ основаніи Соломонова постель превратилась въ корабельную койку, покрытую со всѣхъ сторонъ бѣлымъ, какъ снѣгъ, бѣльемъ. По такой же изобрѣтательности, капитанъ сумѣлъ изъ маленькаго рабочаго столика соорудить родъ жертвенника, на которомъ въ правильной симметріи расположены были: сахарные щипчики, двѣ чайные ложечки изъ чистаго серебра, горшокъ съ цвѣтами, телескопъ, серебряные часики, гребенка, пѣсенникъ и другія рѣдкія бездѣлки этого сорта. Закрывъ, наконецъ, окно и разостлавъ на полу самый лучшій коверъ, капитанъ обозрѣлъ всѣ эти приготовленія съ великимъ восторгомъ и сошелъ опять въ маленькую гостиную, чтобы повести Флоренсу въ ея прелестную каюту.

Ничто не могло увѣрить капитана, что Флоренса сама можеть идти наверхъ, a еслибъ и такъ, онъ счелъ бы оскорбительнымъ нарушеніемъ гостепріимства допустить такой казусъ. Поэтому онъ учтиво заключилъ Флоренсу въ объятія, взобрался съ нею наверхъ и, положивъ ее въ постель, прикрылъ своимъ параднымъ камзоломъ.

– Высокорожденная барышня-дѣвица! вы здѣсь такъ же безопасны, какъ на кровлѣ соборной церкви святого Павла, если отнять оттуда лѣстницу. Прежде другихъ вещей вамъ нуженъ сонъ, который долженъ укрѣпить вашу душу и тѣло, подобно живительному бальзаму, изготовленному для врачеванія недуговъ міра сего. Если же вамъ нужно еще что, о восторгѣ моего сердца, передайте пароль Эдуарду Куттлю, и онъ съ живѣйшей радостью предложитъ кь вашимъ услугамъ все, чѣмъ можетъ располагать въ городѣ Лондонѣ первѣйшій изъ магазиновъ мастера всѣхъ морскихъ инструментовъ. Благослови васъ Богъ!