Текст книги "Домби и сын"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 70 страниц)

– Да гдѣ они, Боже мой? – вскрикнула Сусаына, какъ помѣшанная. – Вѣдь я однажды, м-ръ Вальтеръ, сама была тамъ, вмѣстѣ съ миссъ Флой и нашимъ бѣдненькимъ Павломъ, въ тотъ самый день, какъ вы нашли миссъ Флой въ Сити, когда мы потеряли ее на возвратномъ пути, то есть, я и м-съ Ричардсъ; да еще помните – бѣшеный быкъ и Котелъ, кормилицынъ сынишка, и послѣ я туда ѣздила, a вотъ никакъ не припомню, сквозь землю видно провалились, черти бы ихъ побрали! Ахъ, м-ръ Вальтеръ, пожалуйста, не оставляйте меня… Сады Стаггса, съ вашего позволенія!.. Любимецъ миссъ Флой, нашъ общій любимецъ, кроткій, миленькій, бѣдненькій Павелъ!.. Ахъ, м-ръ Вальтеръ!

– Боже мой! – вскричалъ Вальтеръ, – неужели онъ боленъ?

– Голубчикъ! – воскликнула Сусанна, ломая руки, – забралъ себѣ въ голову посмотрѣть на старую кормилицу, a я и вызвалась съѣздить за м-съ Стаггсъ, въ сады Полли Тудль!.. Эй! кто-нибудь! куда проѣхать къ Стаггсовымъ прудамъ?

Узнавъ теперь, въ чемъ дѣло, Вальтеръ иринялъ такое жаркое участіе въ хлопотахъ Сусанны Нипперъ, что извозчичьи клячи едва поспѣвали бѣжать по его слѣдамъ. Онъ метался изъ стороны въ сторону, какъ угорѣлый, и спрашивалъ всѣхъ и каждаго, гдѣ дорога къ садамъ Стаггса.

Не было въ Лондонѣ ничего, похожаго на сады Стаггса: они исчезли съ лица земли. Тамъ, гдѣ прежде торчали гнилыя бесѣдки, теперь великолѣпные дворцы до облаковъ поднимали свои головы, и гранитные колонны гигаитскаго размѣра красовались передъ самыми рельсами. Жалкій, ничтожный пустырь, заваленный всякою дрянью, пропалъ, сгинулъ, и вмѣсто его, какъ изъ земли, выросли длинные ряды амбаровъ и магазиновъ съ дорогими и рѣдкими товарами. Прежнія захолустья превратились въ шумныя улицы, набитыя народомъ и разнообразными экипажами; какъ будто, по всесильному мановенію волшебницы, возникъ изъ ничтожества цѣлый городъ, откуда со всѣхъ сторонъ стекались жизненныя удобства, о которыхъ прежде никому и не грезилось. Мосты, ни къ чему прежде не нужные, вели теперь въ прекрасныя дачи, сады, публичныя гулянья. Остовы домовъ и новыхъ улицъ растянулись за городъ чудовищною цѣпью и помчались во всю прыть по слѣдамъ паровоза. Бойкіе жители глухого околотка, не признававшіе желѣзной дороги въ бѣдственные дни ея борьбы, раскаялись давнымъ-давно съ христіанскимъ смиреніемъ и гордились теперь своею могучею сосѣдкой. Все и всѣ заимствовали новый титулъ отъ желѣзной дороги. Появились желѣзнодорожные магазины, журналы, газеты, гостиницы, кофейные дома, постоялые дворы, рестораны, желѣзнодорожные планы, ландкарты, виды, обертки, бутылки, кареты, извозчичьи биржи, желѣзнодорожные омнибусы, дилижансы, рельсовыя улицы и зданія, даже спеціальные зѣваки, пролазы, льстецы, имъ же нѣсть числа. Самое время измѣрялось по часамъ желѣзной дороги, какъ будто и солнце уступило ей свое мѣсто. Заносчивый трубочистъ, старинный нашъ знакомецъ, закоснѣлый невѣръ между всѣми вольнодумцами садовъ Стаггса, изволилъ теперь жительствовать въ оштукатуренномъ трехэтажномъ домѣ, и на вывѣскѣ его красовались огромныя золотыя буквы, гласившія: "Подрядчикъ для очищенія машинами трубь на желѣзной дорогѣ".

День и ночь отъ сердца этого могучаго богатыря съ шумомъ и съ ревомъ отплывали огромные потоки, увлекавшіе чудовищныя массы. Толпы народу и цѣлыя горы товаровъ, отвозимыхъ и привозимыхъ, производили на этомъ мѣстѣ безпрестанное броженіе, ни на минуту неумолкавшее въ продолженіе сутокъ. Самые домы какъ будто укладывались и сбирались прокатиться по быстрымъ рельсамъ. Мудрые члены парламента, которые не далѣе какъ лѣтъ за двадцать, вдоволь потѣшались надъ д_и_к_и_м_и теоріями инженеровъ, предстоявшихъ на экзаменѣ иередъ грозными очами, изволили теперь отправляться къ сѣверу съ часами въ рукахъ, доложивъ напередъ о своемъ путешествіи посредствомъ элекрическаго телеграфа. День и ночь побѣдоносные паровозы ревѣли изо всѣхъ силъ и, совершивъ богатырскую работу, вступали, какъ ручные драконы, въ отведенные уголки, выдолбленые для ихъ пріема не болѣе какъ на одинъ дюймъ: они кипѣли, бурлили, дрожали, потрясали стѣны, какъ будто сознавая въ себѣ присутствіе новыхъ великихъ силъ, которыхъ еще никто не открылъ въ нихъ.

Но сады Стаггса… увы, увы! – нѣтъ болѣе садовъ Стаггса! Безжалостная сѣкира уничтожила ихъ съ корнями и вѣтвями, и ни одинъ клочекъ англійской земли не напоминалъ объ ихъ существованіи.

Наконецъ, послѣ многихъ безполезныхъ поисковъ, Вальтеръ, сопровождаемый кучеромъ и Сусанной, наткнулся на одного человѣка, сохранившаго смутное воспоминаніе о садахъ Стаггса. Это былъ опять-таки нашъ старый знакомецъ, рельсовый трубочистъ, который теперь пополнѣлъ, потолстѣлъ и сдѣлался человѣкомъ очень порядочнымъ.

– Тудля вы спрашиваете? Знаю. Служитъ при желѣзной дорогѣ?

– Да, да! – вскричала Сусанна, высовываясь изъ кареты.

– Гдѣ онъ теперь живетъ? – торопливо спросилъ Вальтеръ.

– Въ собственныхъ заведеніяхъ компаніи, второй поворотъ направо, пройти дворъ, повернувъ опять направо. Номеръ одиннадцатый. Ошибиться нельзя. Не то – спросить, гдѣ живетъ Тудль, паровой кочегаръ. Всякій скажетъ.

При этомъ неожиданномъ успѣхѣ, Сусанна Нипперъ выскочила изъ кареты, схватила Валыера за руку и побѣжала во всю прыть, приказавъ извозчику дожидаться.

– Давно ли, Сусанна, боленъ бѣдненькій мальчикъ? – спросилъ Вальтеръ.

– Онъ ужъ давно захирѣлъ, м-ръ Вальтеръ, да только никто не зналъ. Охъ, ужъ эти мнѣ Блимберы?

– Какъ Блимберы?

– Да такъ. Если бы они попались въ мои когти, я бы выгнала всю эту шайку на большую дорогу копать ямы и заставила саму докторшу возить кирпичи. Да только теперь не до того. Сердце надрывается, когда смотришь на этого мальчика, a онъ бѣдненькій ни на кого не жалуется и всѣми доволенъ.

Миссъ Нипперъ пріостановилась на секунду перевести духъ и потомъ помчалась еще быстрѣе. Вальтеръ тоже бѣжалъ изо всей мочи и уже не дѣлалъ болѣе никакихъ вопросовъ. Наконецъ, они постучались y дверей и вошли въ маленькую опрятную гостиную, наполненную множествомъ дѣтей.

– Здѣсь ли м-съ Ричардсъ? – воскликнула Сусанна, озираясь вокругъ. – Ахъ, м-съ Ричардсъ, пойдемъ со мной, пойдемъ!

– Какъ, это вы Сусанна? – съ изумленіемъ вскричала Полли, выставляя свое честное материнское лицо изъ-за группы маленькихъ дѣтей.

– Да, м-съ Ричардсъ, это я, – сказала Сусанна, – хотя оно бы, можетъ, лучше, если бы не я, да только нашъ маленькій м-ръ Павелъ боленъ, очень боленъ и сегодня сказалъ своему папа, что онъ желаетъ взглянуть на лицо своей кормилицы, и онъ, и миссъ Флой надѣются, что вы поѣдете со мной и съ м-ромъ Вальтеромъ; a про старое забудьте, пожалуйста, м-съ Ричардсъ, и сдѣлайте одолженіе нашему голубчику. Онъ увядаетъ, м-съ Ричардсъ, ахъ Боже мой, какъ онъ увядаетъ!

Сусанна Нипперъ зарыдала, Полли расплакалась, младенцы запищали, дѣти разинули рты и съ изумленіемъ смотрѣли на мать. М-ръ Тудль, только что воротившійся изъ Бирмингама и усѣвшійся за свой обѣдъ, бросилъ ножикъ и вилку, накинулъ шаль на плечи жены, поправилъ чепчикъ, хлопнулъ ее по спинѣ и сказалъ съ выраженіемъ отеческаго чувства:

– Полли! живѣй!

Вся компанія подступила къ извозчичьей каретѣ гораздо скорѣе, чѣмъ ожидалъ кучеръ. Усадивъ Сусанну и м-съ Ричардсъ въ карету, Вальтеръ занялъ мѣсто подлѣ извозчика, чтобы не сбиться съ дороги, и, наконецъ, цѣль путешествія была достигнута. Молодой человѣкъ проводилъ своихъ дамъ въ залу м-ра Домби, гдѣ, мимоходомъ, онъ увидѣлъ съ нѣкоторымъ изумленіемъ возлежавшій на столѣ великолѣпный букетъ цвѣтовъ, напомнившій ему таковой же, пріобрѣтенный поутру капитаномъ Куттлемъ. Ему очень хотѣлось освѣдомиться о юномъ страдальцѣ и оказать какую-нибудь услугу, но, не смѣя болѣе медлить, чтобы не раздражить такою навязчивостью м-ра Домби, онъ потихоньку побрелъ домой, грустный и съ растерзаннымъ сердцемъ.

Не прошло пяти минутъ, какъ лакей догналъ его и попросилъ воротиться отъ имени м-ра Домби. Вальтеръ ускорилъ шаги, какъ только могъ, и вошелъ въ печальный домъ съ горестнымъ предчувствіемъ.

Глава XVI
Всегда говорятъ одно и то же морскія волны

Павелъ уже не вставалъ болѣе. Спокойно день и ночь лежалъ онъ на своей маленькой постели, прислушиваясь къ уличному шуму, и мало заботился о томъ, какъ проходило время. Но онъ наблюдалъ и время, и все, что его окружало.

Когда солнечные лучи врывались въ комнату черезъ тонкія сторы и колебались на противоположной стѣнѣ, подобно золотымъ волнамъ, Павелъ зналъ, что наступилъ вечеръ, и что небо, позлащенное заходящимъ свѣтиломъ, было прекрасно. Какъ скоро отраженіе лучей замирало, и мракъ уныло прокрадывался на стѣну, онъ внимательно наблюдалъ за постепеннымъ приближеніемъ ночи. Потомъ онъ думалъ, какъ длинныя улицы з_в_ѣ_з_д_и_л_и_с_ь лампами и какъ настоящія звѣзды сіяли въ океанѣ безпредѣльнаго неба. Его фантазія, по какому-то странному притяженію, постоянно направлялась къ рѣкѣ, которая, какъ онъ зналъ, проходила черезъ большой городъ, и теперь, думалъ онъ, – какъ черна эта рѣка, и какою неизмѣримою казалась она, когда миріады звѣздъ отражались въ ея глубинѣ. Онъ съ наслажденіемъ думалъ, какъ рѣчной потокъ встрѣчался, наконецъ, съ волнами безбрежнаго моря.

Въ поздніе часы, когда стихалъ уличный шумъ, Павелъ очень хорошо слышалъ рѣдѣвшіе шаги, считалъ и слѣдилъ ихъ, пока они не исчезали въ пустомъ пространствѣ. Онъ терпѣливо дожидался разсвѣта и внимательно наблюдалъ кольца и круги вокругъ свѣчи. Его безмятежный покой изрѣдка только нарушался быстротою рѣки. Онъ старался иногда остановить стремительный потокъ своими дѣтскими руками или запрудить его песчаною плотиной, и онъ плакалъ, когда видѣлъ, что предпріятіе не удается. Но одно слово изъ устъ Флоренсы, неотлучно сидѣвшей подлѣ постели, – и ребенокъ успокаивался. Онъ приподнималъ головку къ ея груди, разсказывалъ о своемъ снѣ и улыбался.

Съ наступленіемъ разсвѣта онъ наблюдалъ солнце, и когда лучи его проникали въ комнату, онъ рисовалъ самому себѣ – нѣтъ – онъ видѣлъ на утреннемъ небѣ высокіе шпицы церквей, видѣлъ и наблюдалъ, какъ городъ оживляется, какъ люди еще разъ призываются къ жизни, какъ повеселѣла быстрая рѣка и какъ отдаленныя поля блистали освѣжительной росой. Привычный гулъ снова начиналъ жужжать на улицѣ подъ окномъ, домашніе вставали и суетились; въ дверяхъ показывались знакомыя лица и освѣдомлялись о его здоровьи. Павелъ всегда отвѣчалъ самъ:

– Мнѣ лучше. Покорно благодарю. Скажите папенькѣ, что мнѣ гораздо лучше.

Мало-по-малу уличная суматоха его утомляла. Стукъ экипажей и толкотня проходившей толпы надоѣдали. Онъ впадалъ въ дремоту и вдругъ просыпался опять, растревоженный быстрымъ теченіемъ рѣки… ребенокъ не зналъ, на яву или во снѣ боролся онъ съ волнами.

– Ахъ, Флойі отчего же никогда не остановится эта рѣка? – съ безпокойствомъ спрашивалъ онъ сестру. – Зачѣмъ она уноситъ меня все впередъ и впередъ? Ахъ, Флой!

Но Флой всегда умѣла успокоить и разнѣжить его. Онъ клалъ ея головку на свою подушку и приглашалъ отдохнуть.

– Ты всегда ухаживаешь за мною, Флой. Позволь и мнѣ посмотрѣть за тобой.

Его обкладывали подушками въ углу постели, и онъ, приподнимаясь, смотрѣлъ съ невыразимою любовью, какъ сестра покоилась на его изголовьи. Иногда онъ нагибался поцѣловать ее, и тѣмъ, кто стоялъ подлѣ, шепталъ, какъ она устала, и какъ она, бѣдняжка, по цѣлымъ суткамъ, не смыкая глазокъ, все сидѣла подлѣ него.

Такимъ образомъ день, возвышаясь и понижаясь въ температурѣ и свѣтѣ, постепенно склонялся къ вечеру, и опять золотыя волны струились на стѣнѣ.

Три знаменитыхъ врача постоянно посѣщали маленькаго Павла. Они собирались внизу для совѣщаній и потомъ всѣ вмѣстѣ всходили наверхъ. Тихо и спокойно было въ комнатѣ больного. Павелъ не любопытствовалъ и не развѣдывалъ, о чемъ говорятъ эскулапы, но онъ наблюдалъ ихъ съ такимъ вниманіемъ и съ такимъ успѣхомъ, что даже хорошо изучилъ разницу въ боѣ ихъ карманныхъ часовъ. Весь интересъ его преимущественно обратился на доктора Паркера Пепса, который всегда сидѣлъ на стулѣ подлѣ его постели. Уже давно слышалъ Павелъ, какъ этотъ джентльменъ былъ съ его мамой, когда она держала въ объятіяхъ Флоренсу и умерла. Онъ не могъ забыть этого теперь. Онъ не боялся доктора Паркера Пепса и полюбилъ его.

Всѣ лица вокругъ Павла измѣнялись съ такою же непостижимою быстротою, какъ въ первый вечеръ y д-ра Блимбера. Только Флоренса никогда не измѣнялась. Флоренса всегда была Флоренсой. A то, что за минуту было д-ромъ Паркеромъ Пепсомъ, теперь принимало фигуру отца, который сидѣлъ въ глубокомъ молчаньи, облокотившись головою на свою руку. Старая м-съ Пипчинъ, дремавшая въ спокойныхъ креслахъ, часто превращалась въ миссъ Токсъ или въ тетушку Чиккъ. Для Павла это было все равно. Онъ даже съ нѣкоторымъ удовольствіемъ смыкалъ глаза, чтобы потомъ, открывъ ихъ опять, полюбоваться на новыя превращенія. Но эта фигура съ головою на своей рукѣ, возвращалась такъ часто, оставалась такъ долго, сидѣла такъ тихо и торжественно, ничего не говоря, ни о чемъ не спрашивая, что Павелъ начиналъ сомнѣваться, дѣйствительно ли это была живая фигура. Разъ, увидѣвъ ее опять въ глубокую полночь, на своемъ обыкновенномъ мѣстѣ, въ своей обыкновенной позѣ, онъ испугался.

– Флой! – сказалъ онъ, – что это такое?

– Гдѣ, душенька?

– Да тамъ, на концѣ кровати.

– Тамъ ничего нѣтъ, кромѣ папеньки!

Фигура приподняла голову, встала и пошла къ постели.

– Что, другъ? развѣ ты не узнаешь меня.

– Такъ, стало быть, это папа! – думалъ Павелъ, – неужели это онъ?

На лицѣ м-ра Домби ясно выразилось трепетное колебаніе, какъ будто онъ старался подавить болѣзненное чувство. Но прежде, чѣмъ Павелъ протянулъ руки, чтобы его обнять, фигура быстро отскочила отъ маленькой постели и вышла изъ дверей.

Павелъ взглянулъ на Флоренсу съ трепещущимъ сердцемъ, не понимая, что она хочетъ сказать, онъ притянулъ ея лицо къ своимъ губамъ. Въ другое время безмолвная фигура сидѣла опять на своемъ обыкновенномъ мѣстѣ. Павелъ подозвалъ ее къ своему изголовью.

– Милый папенька! не печалься обо мнѣ: я, право, счастливъ!

Отецъ подошелъ, нагнулся къ изголовью, и Павелъ, обхвативши его шею, нѣсколько разъ повторилъ эти слова съ нѣжнымъ выраженіемъ глубокаго состраданія. Съ этой поры уже каждый разъ, днемъ или ночью, завидѣвъ въ комнатѣ отца, Павелъ немедленно подзывалъ его къ себѣ и говорилъ: "Не печалься обо мнѣ, папенька: я совершенно счастливъ, право, счастливъ". И всякое утро, какъ скоро м-ръ Домби просыпался, въ кабинетъ его отъ имени Павла являлся человѣкъ съ докладомъ, что больному гораздо лучше.

Однажды ночью Павелъ долго размышлялъ о своей матери и о ея портретѣ въ гостиной. Онъ думалъ, какъ нѣжно она должна была любить Флоренсу, когда держала ее въ объятіяхъ передъ своимъ послѣднимъ издыханіемъ. Какъ бы желалъ онъ такимъ же точно образомъ выразить ей свою нѣжную привязанность! Цѣпь размышленій привела его въ вопросу: видѣлъ ли онъ когда-нибудь свою мать? Онъ не могъ хорошенько припомнить, какъ ему объ этомъ разсказывали: рѣка бѣжала все быстрѣе, быстрѣе и начинала заливать его мысли.

– Флой, видѣлъ ли я когда свою маму?

– Нѣтъ, свѣтикъ мой, не видалъ.

– И когда я былъ ребенкомъ, Флой, на меня никогда не смотрѣло нѣжное, любящее лицо, какъ y матери?

Было ясно, въ душѣ его возникало какоето смутное видѣніе незнакомаго образа.

– О, да, мой милый!

– Кто же такъ смотрѣлъ на мсня, свѣтикъ мой, Флой?

– Твоя старая кормилица и очень часто.

– Гдѣ она, гдѣ моя старая кормилица? – съ живостью спросилъ Павелъ. – Неужели и она умерла? Неужели всѣ мы умерли, Флой, кромѣ тебя?

Въ комнатѣ кто-то зашевелился, но только на одну минуту, не болѣе. Флоренса съ блѣднымъ, но улыбающимся лицомъ, положила голову ребенка на свою руку, и сильно дрожала ея рука.

– Покажи мнѣ мою старую кормилицу, Флой, гдѣ она?

– Ея нѣтъ здѣсь, милый. Она придетъ завтра.

– Благодарю тебя, Флой!

Съ этими словами Павелъ закрылъ глаза и погрузился въ тихій сонъ. Когда онъ проснулся, солнце горѣло уже высоко на ясномъ и чистомъ небѣ. День былъ прекрасный. Свѣжій вѣтерокъ колыхалъ занавѣсы въ отворенныхъ окнахъ. Павелъ оглянулся вокругъ себя и сказалъ:

– Что же Флой? Теперь ужъ, кажется, з_а_в_т_р_а. Пришла она?

– Кто-то, кажется, пошелъ за нею. Можетъ быть, Сусанна.

Когда Павелъ опять закрылъ глаза, ему послышалось, будто говорили, что она скоро воротится назадъ; но ужъ онъ не открывалъ глазъ, чтобы удостовѣриться. Сусанна сдержала слово, а, быть можетъ, она и не уходила – только на лѣстницѣ тотчасъ же послышался шумъ шаговъ. Павелъ проснулся – проснулся душой и тѣломъ – и прямо сѣлъ на своей постели. Онъ увидѣлъ всѣхъ, увидѣлъ и узналъ. Туманъ, постоянно носившійся передъ его глазами, исчезъ: онъ привѣтствовалъ каждаго и всѣхъ называлъ по именамъ.

– A это кто? не старая ли моя кормилица? – спросилъ Павелъ, всматриваясь съ лучезарною улыбкой въ лицо входящей женщины.

О да, о да! При взглядѣ на него посторонняя женщина не стала бы проливать такихъ горькихъ, безотрадныхъ слезъ, не стала бы называть его своимъ милымъ, прелестнымъ дитяткой, своимъ бѣднымъ увядающимъ цвѣткомъ. Никакая другая женщина, остановившись y его постели, не подносила бы къ своимъ губамъ и сердцу его изсохшей руки. Никакая другая женщина, въ избыткѣ нѣжности и состраданія, не была бы въ эту минуту способна забыть всѣхъ и все на свѣтѣ, кромѣ Павла и Флоренсы. Да, это была женщина съ неотъемлемымъ правомъ материнской любви! Это была старая кормилица.

– Ахъ Флой, милая Флой! – сказалъ Павелъ. – Какое y нея доброе, нѣжное лицоі Какъ я радъ, что опять ее вижу! Не уходи отсюда, старая кормилица! Останься здѣсь!

Тутъ произнесли имя, знакомое ГІавлу и которое онъ ясно разслышалъ.

– Кто назвалъ Вальтера? – спросилъ онъ, быстро оглядываясь во всѣ стороны. – Кто-то сію минуту сказалъ – «Вальтеръ». Здѣсь что ли онъ? Я хочу его видѣть.

Никто не отвѣчалъ прямо; но его отецъ сказалъ Сусаннѣ:

– Ну, такъ вели его позвать, пусть войдетъ.

Наступило молчаніе. Павелъ съ улыбкой смотрѣлъ на старую кормилицу и радовался, что она не забыла Флоренсы. Минутъ черезъ пять Вальтеръ вбѣжалъ въ комнату. Его открытое лицо, непринужденныя манеры и веселый взоръ всегда нравились Павлу. Увидѣвъ теперь друга своей сестры, онъ протянулъ ему руку и сказалъ:

– Прощай!

– Какъ прощай, дитя мое! – вскричала м-съ Пипчинъ, подбѣжавъ къ его постели. – Зачѣмь прощай!

Павелъ взглянулъ на старуху съ тѣмъ пытливымъ взоромъ, съ какимъ бывало наблюдалъ ее въ брайтонскомъ домѣ подлѣ камина.

– О да, – сказалъ ласково Павелъ, – прощай, милый Вальтеръ, прощай навѣки! – Гдѣ же папа? – прибавилъ онъ потомъ, съ безпокойствомъ озираясь вокругъ.

Онъ почувствовалъ на щекѣ дыханіе своего отца прежде, чѣмъ тотъ пошевелилъ губами для отвѣта.

– Помни Вальтера, милый напа, – шепталъ онъ, смотря ему въ лицо. – Помни Вальтера. Я любилъ Вальтера!

И еще разъ, поднимая на воздухъ дрожаіція руки, онъ воскликнулъ – Прощай, Вальтеръ!

– Ну, теперь положите меня, – сказалъ онъ, – a ты, Флой, подойди ко мнѣ; ближе, моя милая, ближе: дай мнѣ хорошенько посмотрѣть на тебя!

Братъ и сестра обнялись другъ съ другомъ.

– О, какъ скоро бѣжитъ рѣка, милая Флой, между зелеными берегами! Но вотъ и море близко. Уже я слышу его волны! Всегда говорятъ одно и то же морскія волны!

Потомъ онъ сказалъ ей, что качаніе лодки на быстрой рѣкѣ убакживаетъ его. Какъ прекрасны теперь зеленые берега, какъ блестятъ цвѣты, растущіе на нихъ! Но вотъ уже лодка выплыла на море и тихо, тихо скользитъ по лазурнымъ волнамъ. A вотъ и берегъ. Кто стоитъ на берегу?…

Онъ сложилъ руки на молитву, – сложилъ ихъ на шеѣ сестры, не измѣнившей своей позы.

– Маменька похожа на тебя, Флой. Я вижу теперь ея лицо. Но скажи имъ, что картина y доктора въ пансіонѣ слабо изображаетъ божество. Свѣть отъ ея головы блистаетъ надо мною и… я иду!

Золотыя волны снова заструились на стѣнѣ, но ничто уже не шевелилось въ комнатѣ с_т_р_а_н_н_а_г_о мальчика!..

Старый, странный, страшный законъ, – искони карающій бѣдныя созданія, облеченныя въ ветхую одежду плоти и крови, – о смерть!

Но есть другой древнѣйшій законъ, побѣждающій тлѣніе плоти, и этотъ законъ – безсмертіе! Хвала и благодареніе тебѣ, всемогущій Законодатель! Хвала и благодареніе отъ всѣхъ живущихъ, которыхъ каждая минута уноситъ въ океанъ вѣчности!

– Ай, ай, ай, херувимы – серафимы! Кто бы могъ подумать, что Домби и Сынъ будетъ теперь Домби и Дочь!

Это раздирающее восклицаніе вырвалось изъ растерзанныхъ внутренностей миссъ Токсъ.

Глава XVII
Капитанъ Куттль устраиваетъ судьбу молодыхъ людей

Приводя въ исполненіе свой замысловатый и глубоко обдуманный планъ, капитанъ Куттль, считавшій себя, какъ и всѣ добряки, человѣкомъ удивительно проницательнымъ, поспѣшилъ отправиться въ это чреватое событіями воскресенье въ домъ м-ра Домби, и черезъ нѣсколько минутъ послѣ разлуки съ Вальтеромъ предсталъ предъ очи Таулисона въ полномъ блескѣ своихъ экстренныхъ полусапожекъ. Но камердинеръ, къ великому огорченію, извѣстилъ его объ угрожающемъ бѣдствіи, и Куттль, какъ человѣкъ деликатный, понимающій приличія, ретировался назадъ, вручивъ напередъ для доставленія м-ру Домби прелестнѣйшій букетъ цвѣтовъ, который долженъ былъ служить несомнѣннымъ доказательствомъ его глубокаго уваженія къ почтенной фамиліи. Уходя, онъ очень основательно замѣтилъ, что всѣ мы люди, всѣ человѣки; a въ Писаніи сказано, что ни единъ волосъ съ головы нашей не упадетъ безъ воли Божіей. «Главное, – прибавилъ онъ, наконецъ, – надобно держать голову прямо противъ вѣтру, и авось Богь все устроитъ къ лучшему. Передайте это, любезный, отъ моего имени м-ру Домби и скажите, что я завтра постараюсь какъ-нибудь завернуть».

Никто и никогда, кромѣ камердинера, не слыхалъ этихъ комплиментовъ. Капитанскій букетъ, пролежавшій всю ночь на столѣ, былъ поутру сметенъ въ помойную яму, и такимъ образомъ великолѣпный планъ капитана Куттля, обѣщавшій такіе блистательные результаты, разбился въ дребезги со всѣми замысловатыми подробностями.

Уже поздно ночью Вальтеръ воротился домой послѣ своей продолжительной прогулки. Взволнованный впечатлѣніями трагической снены, гдѣ судьба и на его долю отвела на послѣднюю роль, онъ почти не помнилъ себя, когда пересказывалъ печальныя вѣсти, и вовсе не замѣчалъ, что дядя Соль еще не посвященъ былъ въ барбадосскія тайны. Капитанъ Куттль стоялъ, какъ на иголкахъ, и боялся до смерти, какъ бы молодой человѣкъ не проболтался. Онъ дѣлалъ ему своимъ крюкомъ выразительные сигналы, какъ одинъ изъ китайскихъ мудрецовъ, пишущихъ на воздухѣ извѣстныя мистическія слова, которыхъ никакъ нельзя произнести. Онъ махалъ, чертилъ, кривлялся и грозилъ, но такъ, что и китайскій мудрецъ не понялъ бы его мистеріи.

Впрочемъ, узнавъ о подробностяхъ приключенія, Куттль отставилъ эти покушенія, такъ какъ было ясно, что теперь едва ли удастся до Вальтерова отъѣзда покалякать съ м-ромъ Домби. Но признавая съ сокрушеннымъ и смиреннымъ сердцемъ, что молодой человѣкъ непремѣнно теперь же доженъ объясниться съ дядей Соломономъ, Куттль все-таки питалъ въ глубинѣ души непоколебимое упованіе, что такой человѣкъ, какъ онъ, приходился какъ нельзя больше по плечу для такого человѣка, какъ м-ръ Домби: всего какихъ-нибудь два, три слова между ними, и судьба Вальтера устроилась бы къ общему благополучію. Ибо не могъ забыть капитанъ, какъ онъ и м-ръ Домби въ какихъ-нибудь полчаса стали въ Брайтонѣ на самую короткую ногу въ отношеніи другъ къ другу, и какъ ловко каждый изъ нихъ начиналъ разговоръ именно тамъ, гдѣ нужно было ввернуть приличное словцо. Не могъ онъ забыть, что онъ, и только онъ одинъ, Недъ Куттль, привелъ къ вожделѣнному концу маклерское дѣло, и безъ него, конечно, никому бы тогда не пришло въ голову обратиться къ м-ру Домби. Такъ и теперь: не случись этой бѣды, онъ, разумѣется, не далъ бы промаху. Ну, что-жъ дѣлать? Клюнуло – потащилъ, сорвалось – не спрашивай. A между тѣмъ благоразумному человѣку отчаяваться не слѣдуетъ. Распустилъ морской парусъ, – и катай, валяй на волю Божію: авось еще поспѣешь вовремя.

Эти глубокія соображенія не помѣшали капитану Куттлю слушать молодого человѣка съ напряженнымъ вниманіемъ и проливать слезы на праздничные воротнички своей рубашки. Наконецъ, въ изобрѣтательномъ мозгу его зародился новый весьма замысловатый планъ: "При первой же встрѣчѣ, – думалъ капитанъ, – приглашу къ себѣ м-ра Домби на Корабельную площадь перекусить хлѣба-соли, и за дружеской бутылкой хорошаго вина мы вдоволь наговоримся относительно будущихъ видовъ нашего парня". Но тутъ же пришла ему въ голову неизвѣстность относительно м-съ Макъ Стингеръ. Какъ знать? Быть можетъ, н_е_п_у_т_н_а_я л_и_с_и_ц_а угораздится во время этой бесѣды засѣсть въ передней и задумаетъ читать свои проповѣди. Нехорошо, очень нехорошо.

Одинъ фактъ представлялся капитану Куттлю осязательно очевиднымъ, фактъ, что молодой человѣкъ уже сдѣлался въ нѣкоторомъ родѣ членомъ семейства м-ра Домби. Разумѣется, скромный парень самъ этого не замѣчалъ; гдѣ ему? Онъ едва замѣчаетъ непочатый обѣдъ, который стоитъ y него подъ носомъ. A дѣло яснѣе солнца: Вальтеръ былъ дѣйствующимъ лицомъ въ печальной сценѣ, которую онъ изобразилъ съ такимъ патетическимъ эффектомъ. Его вспомнили, назвали по имени, поручили особенной заботливости, – и теперь ли еще сомнѣваться, что м-ръ Домби станетъ пещись о немъ, какъ о собственномъ дѣтищѣ? Такія заключенія, и не бывъ приведены въ ясность, могли быть чрезвычайно успокоительными для ученаго мастера всѣхъ морскихъ инструментовъ. Поэтому капитанъ основательно разсчиталъ, что теперь-то именно всего приличнѣе свести рѣчь на вестъ-индскій проектъ, который съ этой точки зрѣнія представлялся милостивымъ благословеніемъ самого неба.

– Будь y меня капиталъ, – сказалъ онъ, – я не замедлилъ бы сію же минуту вручить нашему мальчугану сотню тысячъ фунтовъ чистоганомъ, и былъ бы убѣжденъ, какъ дважды-два четыре, что эти денежки воротятся въ мой сундукъ съ огромными процентами.

Это непредвидѣнное извѣстіе сперва, какъ громомъ, поразило Соломона Гильса; но капитанъ развернулъ передъ нимъ такую блистательную перспективу, a съ такимъ искусствомъ намекнулъ на виттингтонскія послѣдствія, что y бѣднаго старика закружилась голова. Затѣмъ капитанъ очень ловко повелъ рѣчь на послѣднія приключенія, разсказанныя Вальтеромъ, и такъ какъ все это имѣло самую тѣсную связь съ поэтическимъ сказаніемъ о любовныхъ похожденіяхъ красавицы Пегги, то онъ и пропѣлъ это стихотвореніе съ такимъ чуднымъ эффектомъ, какого и самъ въ себѣ не подозрѣвалъ. Вальтеръ, съ своей стороны, притворившись чрезвычайно веселымъ, настроилъ такую бездну воздушныхъ замковъ относительно своего благополучнаго возвращенія въ Лондонъ послѣ блистательныхъ похожденій на чужбинѣ, что дядя Соломонъ, посмотрѣвъ сперва на племянника, a потомъ на закадычнаго друга, серьезно начиналъ думать, что ему должно съ ума сойти отъ радости.

– Но вы понимаете, друзья мои, я ужъ отсталъ отъ времени, – замѣтилъ озадаченный старикъ, проводя съ нервическимъ раздраженіемъ свои пальцы черезъ весь рядъ блестящихъ пуговицъ жилета. – Мнѣ бы хотѣлось имѣть племянника на глазахъ. Это, ужъ, вѣдь я знаю, старая пѣсня. Онъ всегда съ ума сходитъ отъ моря. Онъ… онъ, смѣю сказать, радехонекъ меня оставить.

– Дядя Соль! – вскричалъ Вальтеръ съ живостью, – если ты такъ станешь думать, – кончено: я не ѣду. Что тутъ толковать, капитанъ Куттль? Не ѣду, да и только. Если дядюшка думаетъ, что я радехонекъ его оставить, – къ чорту вестъ-индскіе острова, къ чорту мое губернаторство. Не двигаюсь съ мѣста.

– Полно, Валли, полно, – сказалъ капитанъ. – Ахъ Соломонъ, Соломонъ, какъ тебѣ не стыдно!

Старикъ неподвижно смотрѣлъ на Вальтера, не говоря ни слова.

– A вонъ плыветъ какой-то корабль, – затянулъ аллегорически капитанъ – плыветъ прямо сюда на нашу пристань. Чье это имя написано на кораблѣ? имя Гэя, кажется? или нѣтъ, нѣтъ, сказалъ капитанъ, возвышая голосъ – теперь хорошо вижу: "Соломонъ Гильсъ".

– Недъ, – сказалъ старикъ, притягивая Вальтера къ себѣ и нѣжно смотря ему въ лицо – я знаю, разумѣется, я очень хорошо знаю, что Валли заботится больше обо мнѣ, чѣмъ о себѣ самомъ. Въ этомъ и никогда не сомнѣвался. Но если я говорю, что онъ радъ уѣхать, это значитъ, я надеюсь, что онъ радъ. Смотри сюда, Недъ, да и ты, Валли: вѣдь это совсѣмъ неожиданная новость: вѣдь она, что называется, упала, какъ снѣгъ на голову. A я ужъ отсталъ отъ времени – охъ! – далеко отсталъ. Скажи мнѣ еще разъ, но скажи по совѣсти: точно ли тутъ дѣло идетъ о счастьи моего милаго племянника?

Старикъ съ невыразимымъ безпокойствомъ смотрѣлъ то на Вальтера, то на капитана. Тѣ молчали.

– Говорите же: да или нѣтъ? Я могу привыкнуть ко всему и помирюсь со всѣмъ, если этого требуютъ выгоды Вальтера; но сохрани Богъ, если онъ что-нибудь отъ меня скрываетъ или единственно изъ-за меня пускается на какое-нибудь опасное предпріятіе. Слушай, Недъ Куттль, – продолжалъ старикъ такимъ трогательнымъ голосомъ, который въ основаніи поколебалъ дипломатическую тактику храбраго капитана – откровененъ ли ты со мной? Правду ли высказалъ ты своему другу? Говори. Что же ты молчишь, Недъ Куттль? Какая задняя мысль y тебя на умѣ? Почему ты первый, a не я, узналъ, что онъ долженъ ѣхать? Почему?…

Вальтеръ, скрѣпя сердце, съ истиннымъ самоотверженіемъ поспѣшилъ на выручку капитана, и оба они, толкуя безпрестанно о заморскихъ проектахъ, такъ запутали старика, что онъ, по-видимому, даже забылъ о скорой разлукѣ съ племянникомъ.

Но медлить и колебаться было невозможно. На другой же день Вальтеръ получилъ отъ главнаго приказчика, м-ра Каркера, необходимыя бумаги и деньги на экипировку вмѣстѣ съ извѣщеніемъ, что "Сынъ и Наслѣдникъ" снимется съ якоря недѣли черезъ двѣ. При торопливыхъ хлопотахъ предъ отъѣздомъ, – Вальтеръ нарочно суетился отъ утра до ночи; старикъ потерялъ и послѣднюю власть надъ собою. Онъ ходилъ, какъ угорѣлый, думая обо всемъ и ни о чемъ. Время отъѣзда приближалось быстро.

Капитанъ Куттль, ежедневно узнававшій отъ Вальтера обо всѣхъ подробностяхъ, видѣлъ очень ясно, что время идетъ къ концу, и между тѣмъ не представлялось ни малѣйшаго случая освѣдомиться хорошенько о настоящей сущности дѣла. Долго и безполезно думалъ онъ объ этомъ головоломномъ вопросѣ, пока, наконецъ, свѣтлая идея не озарила его умъ. "А что, если я заверну къ м-ру Каркеру?" – спросилъ онъ самъ себя. "Вѣдь можно и отъ него освѣдомиться о направленіи вѣтра!"

Эта идея чрезвычайно понравилась капитану. Она осѣнила его мозгъ въ счастливую минуту вдохновенія, когда онъ послѣ завтрака на корабельной площади съ большимъ комфортомъ курилъ трубку. Табакъ былъ превосходный, a идея, нечего сказать, еще превосходнѣе. Она совершенно успокоила его честную совѣсть, немножко растревоженную какъ довѣренностью Вальтера, такъ и безконечными разспросами старика. Теперь онъ можетъ услужить друзьямъ. Разумѣется, онъ вывѣдаетъ напередъ образъ мыслей и характеръ м-ра Каркера, a тамъ, смотря по обстоятельствамъ, разговорится съ нимъ съ большей или меньшей откровенностью.