Текст книги "Домби и сын"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 70 страниц)

Глава XXII
Мистеръ Каркеръ старшій управляетъ конторой

Приказчикъ Каркеръ сидитъ за письменнымъ столомъ, ровный и гладкій, какъ всегда, распечатываетъ письма, читаетъ, дѣлаетъ отмѣтки и разсылаетъ резолюціи въ департаменты конторы для приведенія въ исполненіе. Писемъ цѣлыя груды, и y м-ра Каркера много дѣла. Онъ раскладываетъ ихъ въ разныя пачки, беретъ одни, бросаетъ другія, читаетъ, перечитываетъ, хмуритъ брови, закусываетъ губы, снова вникаетъ въ содержаніе, стараясь постигнуть настоящій смыслъ каждой фразы, каждаго слова.

Словомъ, м-ръ Каркеръ въ этомъ положеніи очень похожъ на картежнаго игрока, и всякій, посмотрѣвъ на него, занятаго такимъ образомъ, непремѣнно пришелъ бы къ этому странному сравненію. Онъ ведетъ игру обдуманно и осторожно, подмѣчая всѣ слабыя и сильныя стороны своихъ противниковъ. Онъ знаетъ всѣ ходы, предвидитъ всѣ послѣдствія, разсчитываетъ всѣ случайности, пользуется всякой ошибкой и никогда не ошибается самъ.

Письма были на разныхъ языкахъ, но м-ръ Каркеръ прочитываетъ всѣ. Если бы въ конторѣ Домби и Сына нашлась бумага, которой онъ не можетъ прочитать, это бы значило, что въ колодѣ не достаетъ одной карты. Онъ пожираетъ рукопись глазами и быстро дѣлаетъ соображенія, объясняя одно письмо другимъ и переходя къ отдаленнымъ слѣдствіямъ отъ ближайшихъ основаній, какъ искусный игрокъ, который съ перваго выхода совершенно постигъ методъ своего противника. И сидитъ онъ одинъ за этой игрой, освѣщенный солнцемъ, которое бросаетъ на него косвенные лучи чрезъ потолочное окно.

Хотя въ инстинктѣ кошачьей или тигровой породы не открыто ничего, обличающаго умѣнье играть въ карты, за всѣмъ тѣмъ м-ръ Каркеръ, грѣющійся, такимъ образомь, на солнцѣ за своимъ столомъ, съ ногъ до головы похожъ былъ на кошку. Его волосы и бакенбарды, безцвѣтные всегда и особенно теперь, когда на нихъ падалъ яркій солнечный лучъ, имѣли удивительное сходство съ тигровою шерстью; a судя по его длиннымъ ногтямъ, тщательно срѣзаннымъ и заостреннымъ, масляному языку, острымъ зубамъ, плутовскимъ глазамъ, лукавымъ движеніямъ можно было причислить его прямо и рѣшительно къ породѣ домашнихъ кошекъ. При врожденномъ отвращеніи къ малѣйшему пятнышку, онъ вглядывался по временамъ въ пылинки, освѣщенныя въ воздухѣ лучемъ свѣта, тщательно сметалъ ихъ съ рукава или манишки и, терпѣливо засѣдая за своей работой, казалось, каждую минуту готовъ былъ броситься за мышью, если бы она вдругъ мелькнула въ какомъ-нибудь углу.

Наконецъ, всѣ письма разобраны и разсортированы, кромѣ одного особенно важнаго, которое онъ отложилъ въ сторону. Заперевъ секретныя бумаги въ ящикъ, м-ръ Каркеръ позвонилъ, и на этотъ призывъ явился его братъ.

– Развѣ я тебя спрашивалъ?

– Разсыльный вышелъ, a послѣ него моя очередь.

– Твоя очередь! – бормоталъ приказчикъ, – это мнѣ очень пріятно, особенно теперь.

Онъ съ презрѣніемъ отвернулся отъ брата.

– Мнѣ бы не хотѣлось безпокоить тебя, Джемсъ, – робко проговорилъ Каркеръ младшій, – но…

– Ты хочешь сказать что-нибудь? Я зналъ это. Ну?

Не измѣняя положенія, не поднимая глазъ на брата, м-ръ Каркеръ продолжалъ вертѣть бумагу въ рукахъ.

– Что-жъ ты не говоришь? – повторилъ онъ рѣзко.

– Меня очень безпокоитъ участь бѣдной Гэрріетъ.

– Это что еще? Я не знаю никакой Гэрріетъ.

– Бѣдняжка очень измѣнилась, и ея здоровье ослабѣло.

– Она измѣнилась давнымъ-давно, и мнѣ нѣтъ надобности о ней говорить.

– Если бы ты согласился меня выслушать…

– Къ чему мнѣ слушать тебя, братъ мой Джонъ? – возразилъ приказчикъ, дѣлая особое удареніе ыа послѣднихъ словахъ, произнесенныхъ саркастическимъ тономъ. – Гэрріетъ Каркеръ, говорю тебѣ, давнымъ-давно сдѣлала выборъ между двумя братьями, и раскаиваться теперь было бы поздно.

– Она и не раскаивается. Ты не хочешь понять меня, братъ. Малѣйшій намекъ на что-нибудь въ этомъ родѣ былъ бы съ моей стороны черною неблагодарностью. Повѣрь, Джемсъ, ея самопожертвованіе столько же огорчаетъ меня, какъ и тебя.

– Какъ и меня?

– То есть, я столько же огорченъ ея выборомъ, сколько ты сердитъ на него.

– Сердитъ?

– Или сколько ты имъ недоволенъ. Прибери самъ приличное выраженіе. Ты понимаешь мою мысль и знаешь, что я не имѣю намѣренія обижать тебя.

– Всѣ твои поступки – обида для меня, – возразилъ приказчикъ, бросивъ на него гнѣвный взглядъ, за которымъ тотчасъ же послѣдовала язвительная улыбка. – Не угодно ли вамъ унести эти бумаги. Я занятъ.

Вѣжливый тонъ еще сильнѣе выражалъ скрытую злость. Младшій братъ, опустивъ голову, пошелъ изъ комнаты, но на порогѣ остановился опять.

– Когда Гэрріетъ, – сказалъ онъ, – упрашивала тебя за меня при первомъ обнаруженіи твоего справедливаго негодованія, когда она покинула тебя, Джемсъ, чтобы слѣдовать за своимъ погибшимъ братомъ, y котораго во всемъ свѣтѣ не оставалось никого, кромѣ ея, она была молода и прекрасна. Если бы ты согласился взглянуть на нее теперь, я почти увѣренъ, она пробудила бы въ тебѣ удивленіе и состраданіе.

Приказчикъ опустилъ голову и оскалилъ зубы.

– Въ тѣ дни, – продолжалъ братъ, – мы оба думали, что она, молодая и прекрасная, выйдетъ замужъ и будетъ счастлива. О, если бы ты зналъ, съ какимъ самоотверженіемъ отказалась она отъ этихъ надеждъ, съ какою твердостью пошла она по избранному пути, никогда не оглядываясь назадъ! Братъ, ты не можешь сказать, что ея имя чуждо для твоего слуха!

– Вотъ какъ! Это замѣчательно. Ты меня изумляешь.

– Могу я продолжать? – кротко спросилъ Джонъ Каркеръ.

– Сдѣлай одолженіе, – отвѣчалъ братъ съ язвительной улыбкой. – А, впрочемъ, не лучше ли тебѣ идти своей дорогой?

Джонъ Каркеръ вздохнулъ и тихонько поплелся къ дверямъ. Голосъ брата остановилъ его на порогѣ.

– Если она, какъ ты говоришь, твердо идетъ по пути, ею избранному, скажи ей, что я съ такою же твердостью иду по своей дорогѣ. Скажи ей, что рѣшенія мои неизмѣнны, и моя грудь, твердая, какъ мраморъ, неспособна оборачиваться назадъ.

– Я ничего ей не скажу. Мы никогда не говоримъ о тебѣ. Только разъ въ годъ, въ день твоего рожденія, Гэрріетъ вспоминаетъ твое имя и желаетъ тебѣ счастья. Больше никогда мы не говоримъ о тебѣ.

– Въ такомъ случаѣ потрудись съ этими словами обратиться къ себѣ самому, и пусть они будутъ для тебя урокомъ, что я менѣе всего расположенъ толковать съ тобой о предметѣ, который до меня не касается. Замѣть это хорошенько однажды навсегда. Я не знаю никакой Гэрріетъ Каркеръ. Такой женщины нѣтъ на свѣтѣ. У тебя есть сестра, и ты можешь любоваться ею, сколько хочешь. У меня не было и нѣтъ сестры.

Сказавъ это, м-ръ Каркеръ съ язвительной улыбкой указалъ на двери и отвернулся. По выходѣ брата онъ взялъ письмо, лежавшее на конторкѣ, сломалъ печать и съ величайшимъ вниманіемъ принялся за чтеніе.

Письмо было отъ м-ра Домби, изъ Лемингтона. М-ръ Каркеръ, быстро пробѣжавшій всѣ другія бумаги, читалъ теперь съ большой медленностью, останавливаясь на каждой фразѣ, взвѣшивая каждое слово. М-ръ Домби писалъ, между прочимъ:

"Путешествіе, сверхъ ожиданія, доставило мнѣ много наслажденій, и я не расположенъ назначать срока для своего возвращенія. Было бы недурно, Каркеръ, если бы вы потрудились сами пріѣхать въ Леминтонъ и лично извѣстить меня о ходѣ нашихъ дѣлъ…" Особенно замѣчателенъ былъ постскриптъ: "Забылъ сказать о молодомъ Гэѣ. Если "Сынъ и Наслѣдникъ" не отправился и стоитъ еще въ докахъ, назначьте въ Барбадосъ другого мальчгіка, a Гэя удержите въ лондонской конторѣ. Я еще не рѣшился, что изъ него сдѣлать".

– Какъ это жаль! – сказалъ м-ръ Каркеръ, оскаливая зубы и еще разъ перечитывая постскриптъ. – Летитъ теперь далеко племянникъ дяди Соля, летитъ на всѣхъ парусахъ, какъ выразился мой пріятель капитанъ Куттль. Право, очень жаль!

Онъ положилъ письмо въ конвертъ и постукивалъ имъ по столу, повертывая его на всѣ стороны. Было ясно, м-ръ Домби задалъ многосложную работу для его мозга. Въ эту минуту постучался въ дверь разсыльный и, войдя на цыпочкахъ, перегибался на каждомъ шагу, какъ будто низкіе поклоны были наслажденіемъ его жизни. Подойдя къ столу, м-ръ Перчъ съ благоговѣніемъ подалъ своему повелителю нѣсколько бумагъ.

– Прикажете сказать, сэръ, что вы заняты? – спросилъ м-ръ Перчъ, потирая руками и склонивъ голову на бокъ, какъ человѣкъ, хорошо понимавшій, какою грубостью было бы держаться прямо въ присутствіи такой знатной особы.

– Кто меня спрашиваетъ?

– Пожалуй, что никто, сэръ, или, то есть, почти все равно, что никто. Приходилъ старикъ Гильсъ, инструментальный мастеръ, съ уплатой долга, да я ужъ сказалъ, что ваша милость ужасно заняты.

– A еще былъ кто-нибудь?

– Нѣтъ, сэръ, еще никого не было. Тотъ парнишка, что приходилъ вчера и на прошлой недѣлѣ почти каждый день, шляется и теперь около дома, да вѣдь нельзя же докладывать вашей милости о всякой сволочи. Какой-то бездомный прощалыга, сударь, свиститъ себѣ да гоняетъ воробьевъ.

– Вы не знаете, что ему нужно?

– Да говоритъ, сэръ, что y него нѣтъ мѣста, ваша милость, говоритъ, не пристроитъ ли его на доки: рыбу, говоритъ, умѣю ловить; ну да вѣдь…

Здѣсь м-ръ Перчъ сомнительно покачалъ головою и кашлянулъ изъподъ руки.

– Кто же онъ такой?

– Бездомный прощалыга, какъ я осмѣлился докладывать вашей милости. Шляется безъ куска хлѣба. Да только, видите ли, сэръ, – прибавилъ м-ръ Перчъ, толкнувъ колѣномъ въ дверь, чтобы увѣриться, хорошо ли она заперта – нахалъ этотъ говоритъ, что мать его была кормилицей нашего молодого джентльмена; вотъ онъ и надѣется, что авось, дескать, какъ-нибудь… народъ грубый. Нѣтъ, это не по-нашему. М-съ Перчъ выкормила для м-ра Домби дѣвочку на славу, a небось, заикался ли я, что вотъ-де жена моя была кормилицей; опредѣлите меня въ доки.

М-ръ Каркеръ оскалилъ зубы, какъ акула и, казалось, о чемъ-то размышлялъ.

– Какъ же прикажете, сэръ? – продолжалъ м-ръ Перчъ послѣ короткой паузы, – не сказать ли этому сорванцу, что его притянутъ въ судъ, если онъ станетъ надоѣдать? Оно бы, пожалуй, я пригрозилъ ему переломать бока, да только наживешь хлопотъ за тѣлесный страхъ, {(Bodily fеаг). То есть, м-ръ Перчъ боится, какъ бы обиженный не пожаловался на него въ судѣ. Въ такомъ случаѣ, по англійскимъ законамъ, ему, какъ обидчику, слѣдовало бы явиться въ судъ и дать подписку за денежнымъ поручительствомъ двухъ особъ, что онъ, обидчикъ, не выполнитъ своей угрозы и впередъ клятвенно обязывается на. блюдать общественную тишину, he will be bound to keep the peace. Прим. перев.} a y меня и безъ того голова идетъ кругомъ по поводу теперешняго положенія моей жены. Судъ – бѣдовое дѣло. Струхнешь, – и какъ разъ подпишешь присягу.

– Приведите сюда этого сорванца. Я хочу его видѣть.

Вскорѣ за дверьми послышался стукъ тяжелыхъ сапогъ и пронзительный голосъ м-ра Перча, который говорилъ: "Тише, тише". Въ комнату, вслѣдъ за разсыльнымъ, вошелъ дюжій парень лѣтъ пятнадцати, съ красными круглыми щеками, съ круглымъ и гладкимъ лбомъ, съ круглыми черными глазами, съ круглымъ туловищемъ, и въ довершеніе общей круглоты, имѣя круглую шляпу въ рукахъ съ оторванными полями.

По мановенію м-ра Каркера, Перчъ немедленно удалился, едва успѣвъ представить неуклюжаго просителя. Оставшись съ нимъ съ глазу на глазъ, м-ръ Каркеръ, безъ всякихъ предварительныхъ объяснеиій, схватилъ его за горло и началъ душить безъ милосердія.

Ошеломленный мальчишка думалъ, что наступилъ его послѣдній часъ. Вытаращивъ глаза на своего палача съ бѣлыми зубами и на конторскія стѣны, онъ старался передъ послѣднимъ издыханіемъ разгадать, за что предаютъ его лютой казни. Мало-по-малу онъ опомнился и хриплымъ голосомъ закричалъ:

– Да оставьте же меня! что я вамъ сдѣлалъ?

– Тебя оставить, мерзавецъ! Вотъ я тебѣ дамъ! Я задушу тебя, каналью!

– За что же? Связался съ бѣднымъ парнемъ! Я никого не трогалъ. Душить, такъ души равнаго себѣ, a не меня! Вотъ нашелъ…

Но слова эти замерли въ притиснутомъ горлѣ, и озадаченный мальчикъ, потерявъ всякое мужество, залился горькими слезами.

– Что же я вамъ сдѣлалъ? – пробормоталъ Котелъ, онъ же и Робъ, онъ же и Точильщикъ, онъ же и Тудль, старшій сынъ м-съ Ричардсъ.

– Мошенникъ! – вскричалъ м-ръ Каркеръ, медленно высвободивъ жертву изъ когтей и останавливаясь передъ каминомъ въ своей обыкновенной позѣ. – Зачѣмъ ты слоняешься здѣсь каждый день?

– Я искалъ работы, сэръ, – всхлипывалъ Робъ, вытирая слезы кулакомъ и приставивъ другую руку къ горлу, – y меня не было дурного умысла. Я никогда не приду сюда.

– Ты, лжешь, мерзавецъ, что искалъ работы! Развѣ ты не первый бродяга въ цѣломъ Лондонѣ? Негодный Каинъ!

На такое обвиненіе грѣшный Тудль на нашелся, что отвѣчать. Онъ со страхомъ и трепетомъ смотрѣлъ на строгаго джентльмена, какъ будто взоръ м-ра Каркера оцѣпенилъ его.

– Развѣ ты не воръ? – спросилъ м-ръ Каркеръ, запустивъ руки въ карманы фрака.

– Нѣтъ, сэръ, – отвѣчалъ Робъ умоляющимъ тономъ.

– Ты воръ, говорю тебѣ.

– Ей, ей же нѣтъ. Провались я сквозь землю, если что-нибудь укралъ. Я только ловилъ птицъ, и больше ничего, сэръ. Птицы пѣвчія, говорятъ, невинная компанія, a вотъ до чего она доводитъ! – заключилъ молодой Тудль въ свѣжемъ припадкѣ раскаянія.

Птичья компанія довела его до оборванной куртки, засаленвійо нагрудника, до истасканнаго синяго галстуха и до шляпы безъ полей.

– Въ десять мѣсяцевъ я не заглянулъ домой и двадцати разъ, какъ началъ тереться около птицъ. Да и какъ показаться дома, когда всякій указываетъ на меня пальцемъ. Лучше, право, утопиться или наложить на себя руки, – вопилъ отчаянный Котелъ, пачкая глаза грязнымъ рукавомъ.

Въ припадкѣ откровенности бѣдный парень готовъ былъ разболтать все, лишь бы избавиться отъ мученій, которыми, казалось, угрожали ему острые зубы м-ра Каркера.

– Да, ты, я вижу, удалая голова, любезный, – сказалъ м-ръ Каркеръ, качая головой.

– Скажите, сэръ, горемычная голова, – возразилъ злосчастный Котелъ, всхлипывая опять и пачкая глаза грязнымъ рукавомъ – бѣлый свѣтъ ужъ давно мнѣ опостылѣлъ. Всѣ бѣды начались съ тѣхъ поръ, какъ я принялся отлынивать, a посудите, сэръ, развѣ я могъ не отлынивать?

– A что?

– Отлынивать, сударь, отъ школы.

– То есть, ты говорилъ, что идешь въ школу, a между тѣмъ не ходилъ?

– Точно такъ, сэръ, это и есть отлынивать, – отвѣчалъ взволнованный эксъ-точильщикъ, – за мной гонялись по улицамъ, какъ за звѣремъ, когда я туда шелъ, a тамъ каждый день молотили меня, какъ въ ступѣ. Я и началъ отлынивать.

– Ты говоришь, что y тебя нѣтъ мѣста? – спросилъ м-ръ Каркеръ, снова схвативъ его за горло и вперивъ въ него тигровые глаза, – такъ, что-ль?

– Такъ, сэръ, я бы вѣкъ былъ благодаренъ вамъ.

М-ръ Каркеръ толкнулъ его въ уголъ и позвонилъ. Котелъ, безъ малѣйшаго сопротивленія, сталъ какъ вкопанный въ отведенномъ мѣстѣ. Явился разсыльный.

– Позвать сюда м-ра Гильса.

М-ръ Перчъ поклонился и вышелъ, не выразивъ ни однимъ знакомъ изумленія насчеть засады, поставленной въ углу. Черезъ минуту явился дядя Соль.

– Прошу садиться, м-ръ Гильсъ, – сказалъ Каркеръ улыбаясь, – какъ вы поживаете? Надѣюсь, вы по-прежнему наслаждаетесь добрымъ здоровьемъ?

– Благодарю васъ, сэръ, – отвѣчалъ дядя Соль, вынувъ изъ кармана и вручая приказчику нѣсколько банковыхъ ассигнацій. – У стариковъ извѣстное здоровье. Здѣсь ровно двадцать пять фунтовъ.

– Вы аккуратны и точны, м-ръ Гильсъ, какъ одинъ изъ вашихъ хронометровъ, – сказалъ приказчикъ, вписывая въ книгу полученныя деньги. – Счетъ вѣрный.

– О "Сынѣ и Наслѣдникѣ" ничего не слышно, сэръ? – спросилъ дядя Соль дрожащимъ голосомъ. – Кажется, съ нимъ еще не встрѣтился ни одинъ корабль?

– Еще не встрѣтился, – повторилъ приказчикъ. – Были сильныя бури, м-ръ Гильсъ, и его, видно, куда-нибудь снесло.

– Однако-жъ, дастъ Богъ, онъ не погибъ! – сказалъ старикъ.

– Дастъ Богъ, не погибъ, – подтвердилъ м-ръ Каркеръ такимъ голосомъ, который привелъ въ трепетъ молодого Тудля. – A что м-ръ Гильсъ, вамъ очень жаль вашего племянника?

Дядя Соль махнулъ рукою и вздохнулъ.

– По моему мнѣнію, м-ръ Гильсъ, вамъ бы не мѣшало имѣть при себѣ какого-нибудь молодого человѣка, – продолжалъ Каркеръ, пристально всматриваясь въ лицо инструментальнаго мастера, – и y меня на виду молодецъ, очень годный для вашего магазина. Вы бы даже одолжили меня, принявъ его къ себѣ. Разумѣется, – прибавилъ онъ съ живостью, предупреждая возраженіе старика, – дѣлать y васъ почти нечего, я знаю; но вы можете заставлять его чистить инструменты, выметать комнату и, пожалуй, носить воду. Вотъ этотъ молодецъ.

Соломонъ спустилъ на глаза очки и увидѣлъ въ углу молодого Тудля, стоявшаго на цыпочкахъ. Его грудь волновалась отъ сильныхъ потрясеній, потъ лилъ градомъ съ грязнаго лба, и его глаза неподвижно были обращены на м-ра Каркера.

– Такъ угодно ли вамъ, м-ръ Гильсъ, дать уголъ этому мальчугану?

Старикъ Соль, вовсе не имѣвшій причинъ приходить въ восторгъ отъ неожиданнаго предложенія, отвѣчалъ, однако-жъ, что онъ очень радъ оказать эту ничтожную услугу м-ру Каркеру, и что онъ съ удовольствіемъ приметъ кого угодно подъ кровъ деревяннаго мичмана. Желаніе главнаго приказчика конторы Домби и Сына было для него закономъ.

При этихъ словахъ м-ръ Каркеръ обнажилъ не только зубы, но и десны, отчего Тудль затрепеталъ всѣмъ тѣломъ. Затѣмъ онъ всталъ и дружески пожалъ руку м-ру Гильсу.

– Очень, очень вамъ благодаренъ, м-ръ Гильсъ. Только мнѣ надо напередъ самому хорошенько разузнать этого мальчугана и рѣшить, что изъ него выйдетъ. Родителей его я знаю. Это препочтенные люди. Сейчасъ я къ нимъ заѣду и разспрошу все, что нужно насчетъ вашего жильца, и потомъ уже отправлю его къ вамъ. Я ничего не дѣлаю наобумъ, почтеннѣйшій м-ръ Гильсъ и, принимая теперь участіе въ молодомъ человѣкѣ, заранѣе прошу васъ подробно сообщать мнѣ, какъ онъ станетъ себя вести. Прощайте, м-ръ Гильеъ.

Прощальная улыбка главнаго приказчика привела въ совершенное разстройство добраго старика, и на возвратномъ пути къ деревянному мичману ему замерещились сверкающія молніи, утопающіе корабли и отчаянный вопль погибающаго племянника, съ которымъ ужъ, видно, не распить старой бутылки… да сгинь она, проклятая! До нея ли теперь!

– Что, любезный? – сказалъ м-ръ Каркеръ, по ложивъ руку на плечо Тудля и выведя его на средину комнаты, – слышалъ ты, что я говорилъ?

– Слышалъ, сэръ.

– Ты понимаешь, что хитрить со мною трудновато?

Робъ очень хорошо понималъ это.

– Лучше броситься въ воду, чѣмъ обмануть меня?

Робъ именно былъ этого мнѣнія.

– Такъ слушай же. Если теперь ты что-нибудь совралъ, убирайся отсюда и не попадайся мнѣ на глаза; a если нѣтъ, къ вечеру дожидайся меня подлѣ дома своей матери. Въ пять часовъ я проѣду верхомъ, и ты меня увидишь. Продиктуй, гдѣ живетъ твоя мать.

Робъ тихонько проговорилъ адресъ, и м-ръ Каркеръ записалъ. Затѣмъ приказчикъ указалъ на дверь, и Робъ, не спускавшій глазъ съ своего патрона, немедленно исчезъ.

Много въ этотъ день было занятій y м-ра Каркера, и многіе имѣли случай любоваться на его зубы. Бѣлые какъ снѣгъ, они блистали теперь съ особенной яркостью и въ конторѣ, и на дворѣ, и на улицѣ, и на биржѣ. Въ пять часовъ онъ сѣлъ на гнѣдого коня и поѣхалъ въ Чипсайдъ.

Подъ вечеръ скорая ѣзда по улицамъ шумнаго и многолюднаго Лондона вообще довольно неудобна, и м-ръ Каркеръ, не имѣвшій причинъ торопиться. пробирался очень медленно между фурами, телѣгами и каретами, тщательно избѣгая грязныхъ мѣстъ, чтобы не запачкать коня и своихъ сапогъ. Глазѣя на проходящихъ, онъ вдругъ наткнулся на круглоголоваго Роба, который впился въ него глазами и, подтянувъ жгутомъ изъ носового платка грязную куртку, изъявлялъ отчаянную готовность слѣдовать за нимъ на край свѣта, какимъ бы шагомъ онъ ни поѣхалъ.

Эта готовность, безспорно лестная, но не совсѣмъ обыкновенная, обратила на себя вниманіе проходящихъ, и м-ръ Каркеръ счелъ болѣе удобнымъ направить путь по глухимъ переулкамъ, гдѣ онъ попробовалъ поѣхать рысцой. Робъ сдѣлалъ то же самое. По мѣрѣ того, какъ м-ръ Каркеръ прибавлялъ ходу, колченогій Робъ шире и шире раздвигалъ ноги, и когда, наконецъ, м-ръ Каркеръ для опыта поскакалъ въ галопъ, молодой Тудль отчаянно замахалъ локтями, храбро прочищая дорогу между гулявшими джентльменами и ни на шагъ не отставая отъ своего патрона.

Увѣрившись этимъ невиннымъ способомъ въ неоспоримой власти, пріобрѣтенной надъ новымъ кліентомъ, м-ръ Каркеръ поѣхалъ обыкновеннымъ шагомъ къ жилищу м-ра Тудля. Здѣсь Робъ побѣжалъ впередъ, чтобы указывать дорогу, и когда, наконецъ, они достигли строеній желѣзной дороги, замѣнившихъ сады Стаггса, м-ръ Каркеръ передалъ коня какому-то ротозѣю и высвободилъ ногу изъ стремени, которое теперь почтительно поддерживалъ быстроногій Тудль.

– Пойдемъ, любезный, – сказалъ м-ръ Каркеръ, опираясь на его плечо.

Блудный сынъ, очевидно, съ крайнимъ смятеніемъ приближался къ родительскому крову, и если бы не м-ръ Каркеръ, поминутно толкавшій его впередъ, супругѣ кочегара не видать бы въ тотъ день своего первенца. Принужденный отворить дверь, Котелъ шмыгнулъ въ комнату и мигомъ очутился среди братьевъ и сестеръ, возившихся около чайнаго стола. При видѣ заблудшаго дѣтища, приведеннаго чужимъ человѣкомъ, бѣдная Полли поблѣднѣла, затряслась и чуть не выронила изъ рукъ младенца, братья и сестры подняли ужасный вой, и къ этому хору невольно присоединился самъ Котелъ, совсѣмъ растерявшійся и позабывшій о присутствіи могущественнаго патрона.

Нисколько не смнѣваясь, что чужой человѣкъ былъ самъ палачъ или товарищъ палача, братья и сестры завизжали немилосерднымъ образомъ, между тѣмъ какъ младшіе члены семейства, не способные удержать порывовъ лютой скорби, кучками побросались на полъ, подняли ноги вверхъ и заголосили какъ запуганныя птицы. Наконецъ, бѣдная мать, преодолѣвая испугъ, отъ котораго дрожала, какъ въ лихорадкѣ, проговорила трепещущимъ голосомъ:

– Ахъ, Робъ, бѣдное дитя, что ты надѣлалъ?

– Ничего, матушка, – завопилъ Робъ, – право ничего. Спросите этого господина.

– Не безпокойтесь, сударыня, – сказалъ м-ръ Каркеръ, – я намѣренъ сдѣлать ему добро.

При этомъ извѣстіи, Полли, еще не плакавшая, зарыдала изо всей мочи, a старшіе Тудли, приготовившіеся выручать брата открытой силой, разжали кулаки. Младшіе члены уцѣпились за платье матери и робко поглядывали на заблудшаго брата и неизвѣстнаго благотворителя. Всѣ благословляли джентльмена съ прекрасными зубами, чувствовавшаго потребность къ благодѣяніямъ.

– Такъ этотъ молодецъ, – сказалъ м-ръ Каркеръ, слегка кивая головой, – вашъ сынъ, сударыня?

– Да, сэръ, – провопила Полли, дѣлая книксенъ, – да.

– И дурной сынъ, – не правда ли?

– О, нѣтъ, сэръ, для меня онъ не былъ дурнымъ. Онъ немножко одичалъ, сэръ, и связался съ негодными шалунами; но теперь, я надѣюсь, онъ опомнился и возвратился на истинный путь.

М-ръ Каркеръ взглянулъ на Полли, на чистую комнату, на чистыхъ дѣтей и, казалось, хотѣлъ объяснить цѣль своего посѣщенія.

– Вашего мужа, какъ я вижу, нѣтъ дома? – спросилъ онъ.

– Нѣтъ, сударь, онъ теперь на желѣзной дорогѣ.

Блудный сынъ, казалось, съ нѣкоторой отрадой услышалъ объ отсутствіи отца. Почти во все время онъ не могъ оторвать глазъ отъ лица своего патрона и только изрѣдка украдкой бросалъ горестный взглядъ на мать.

– Въ такомъ случаѣ, – продолжалъ Каркеръ, – мнѣ вамъ должно объяснить, какъ я наткнулся на вашего молодца и что намѣренъ для него сдѣлать. Но прежде вы должны узнать, съ кѣмъ имѣете дѣло.

Всѣ эти объясненія м-ръ Каркеръ представилъ по-своему. Когда ему возвѣстили, говорилъ онъ, что какой-то негодяй безпрестанью слоняется вокругъ конторскихъ заведеній Домби и Сына, его первою мыслію было позвать констебля, который, разумѣется, поступилъ бы съ бродягой по всей строгости законовъ. Но потомъ м-ръ Каркеръ одумался и, принявъ въ разсчетъ молодость шалуна, его раскаяніе и огорченіе семейства, рѣшился повозможности сдѣлать для него доброе дѣло, хотя, нѣтъ сомнѣнія такой поступокъ съ его стороны слишкомъ опрометчивъ, но ужъ такъ и быть: онъ всю отвѣтственность беретъ на себя. Само собою разумѣется, прежнія отношенія м-съ Тудль къ дому м-ра Домби, равно какъ и самъ м-ръ Домби, не имѣютъ никакого вліянія на это распоряженіе, которое исключительно принадлежитъ ему, главному приказчику и управителю всѣхъ дѣлъ богатой фирмы. Послѣ этого и безъ прямыхъ объясненій становилось совершенно яснымъ, что онъ, м-ръ Каркеръ, въ правѣ ожидать за безкорыстное благодѣяніе совершенной преданности и безграничнаго повиновенія со стороны Роба.

Полли чуть не бросилась на колѣни передъ ангеломъ-спасителемъ, ниспосланнымъ милосердымъ небомъ. Бѣдная мать, по цѣлымъ недѣлямъ не смыкавшая глазъ въ отсутствіи развратнаго сына, теперь не помнила себя отъ радости, и острозубый Каркеръ былъ въ ея глазахъ всемогущимъ геніемъ добра. Когда онъ собирался идти, Полли напутствовала erô молитвами и благословеніями: лучшая благодарность со стороны матери, и будь м-ръ Каркеръ истиннымъ благодѣтелемъ, онъ бы почувствовалъ, съ какимъ избыткомъ наградили его за доброе дѣло! Когда главный приказчикъ пробрался черезъ толпу дѣтей по направленію къ дверямъ, Робъ бросился въ объятія матери и, задыхаясь отъ слезъ, заговорилъ:

– Буду стараться, матушка, изо всѣхъ силъ.

– О да, мой милый, я увѣрена, ты исправишься и успокоишь насъ! – говорила Полли, цѣлуя сына. – Но ты еще забѣжишь ко мнѣ, когда проводишь этого джентльмена.

– Не знаю, матушка, – отвѣчалъ Робъ съ нѣкоторымъ сомнѣніемъ, потупивъ глаза, – a когда воротится отецъ?

– Не раньше, какъ въ два часа по полуночи.

– Непремѣнно приду, милая маменька, непремѣнно!

И съ этими словами онъ бросился изъ комнаты между братьевъ и сестеръ, повторяя еще, что непремѣнно придетъ. Каркеръ слышаль все.

– A что? – спросилъ онъ, – развѣ y тебя дурной отецъ?

– Нѣтъ, сэръ, – отвѣчалъ Робъ, изумленный вопросомъ, – батюшка очень добръ и милостивъ.

– Отчего же ты не хочешь его видѣть?

– О, между матерью и отцомъ, сэръ, большая разница! Большая разница! – проговорилъ Робъ послѣ минутнаго размышленія, – батюшка, при всемъ желаніи, не вдругъ повѣритъ, что я обратился на истинный путь, a мать всегда вѣритъ добрымъ намѣреніямъ: таково по крайней мѣрѣ сердце y моей матери.

М-ръ Каркеръ оскалилъ зубы, но не сказалъ ни слова, пока не взгромоздился на сѣдло. Отпустивъ человѣка, караулившаго лошадь, онъ еще разъ вперилъ глаза въ тревожное и внимательное лицо молодого Тудля.

– Завтра поутру ты явишься въ контору, и тебѣ покажутъ, гдѣ живетъ джентльменъ, къ которому нужно поступить. Ты слышалъ, что я съ нимъ говорилъ?

– Слышалъ, сэръ.

– Я принимаю большое участіе въ этомъ старичкѣ и, поступивъ къ нему, ты станешь служить мнѣ. Понимаешь? Ну, да вижу, что понимаешь. Мнѣ нужно знать всѣ подробности объ этомъ старичкѣ, и ты станешь доносить, что онъ дѣлаетъ, съ кѣмъ знакомится, кто y него бываетъ. Я хочу быть всегда для него полезнымъ. Понимаешь?

– Понимаю сэръ, – отвѣчалъ Робъ, кивая головой.

– Мнѣ очень пріятно будетъ узнать, что y него есть друзья, внимательные къ нему по прежнему, и которые его не оставляютъ – старикъ теперь одинъ-одинехонекъ, бѣдняжка! Хорошо еще, что друзья его любятъ и помнятъ его племянника. Можетъ быть, ты увидишь молодую леди, которая по временамъ навѣщаетъ старика. Доноси мнѣ о ней все, что узнаешь, это особенно нужно: я и въ ней прииимаю большое участіе. Понимаешь?

– Понимаю, сэръ.

– Такъ ужъ заодно пойми и то, что, кромѣ меня, ты никому въ свѣтѣ не долженъ говорить объ этихъ вещахъ.

– Никому въ свѣтѣ, сэръ, – отвѣчалъ Робъ.

– Даже ни матери, ни отцу, – продолжалъ Каркеръ, дѣлая выразительный жестъ, – я тебя испытаю и буду знать о тебѣ всю подноготную, Помни это.

И послѣ этой угрозы, довершенной строгимъ взглядомъ, м-ръ Каркеръ повернулъ коня и поѣхалъ легкой рысцой. Его пажъ, къ великому изумленію праздныхъ зрителей, опять побѣжалъ за нимъ, расталкивая толпу. М-ръ Каркеръ приказалъ ему удалиться и, повертываясь на сѣдлѣ, самодовольно наблюдалъ, какъ тотъ, покорный его повелѣніямъ, побрелъ домой. Любопытно было видѣть, какъ Робъ, какъ бы пригвожденный какою-то магнетической силой, постоянно озирался назадъ, не обращая вниманія на толчки и колотушки, щедро сыпавшіяся на него отъ прохожихъ. Его умъ, очевидно занятый одною мыслью, потерялъ способность соображать.

Главный приказчикъ, постоянно улыбаясь, поѣхалъ шагомъ съ видомъ человѣка, окончившаго къ совершенному удовольствію свои дневныя дѣла. Проѣзжая по улицамъ, онъ, отъ полноты душевнаго наслажденія, замурлыкалъ даже какуюто арію. И какъ не замурлыкать? Онъ былъ радъ.

Въ этомъ положеніи м-ръ Каркеръ имѣлъ поразительное сходство съ кошкой, пригрѣвшейся y печки. Свернувшись въ клубокъ y ногъ хозяйки, она готова сдѣлать прыжокъ, завилять хвостомъ, царапнуть или приласкаться, смотря по обстоятельствамъ. Такъ же, какъ и кошка, м-ръ Каркеръ сторожилъ добычу. Какая же птица, запертая въ клѣтку, разлакомила его масляные глаза?

Молоденькая леди! – думалъ м-ръ Каркеръ, – когда я видѣлъ ее послѣдній разъ, была еще ребенкомъ. Какъ теперь смотрю на ея черные волосы, черные глаза, доброе лицо. Да, прехорошенькая леди!

Проникнутый съ ногъ до головы самымъ сладостнымъ восторгомъ, м-ръ Каркеръ въѣхалъ, наконецъ, въ тѣнистую улицу, гдѣ стоялъ домъ м-ра Домби. Занятый пріятными мечтами, онъ почти не замѣчалъ, куда завезъ его добрый конь; но вдругъ, бросивъ взглядъ на высокую переспективу домовъ, онъ быстро остановилъ лошадь, и на лицѣ его обнаружились явные признаки изумленія. Это было въ нѣсколькихъ шагахъ отъ запустѣлыхъ хоромъ Домби и Сына! Чтобы объяснить, зачѣмъ м-ръ Каркеръ остановилъ коня и чему внезапно удивился, необходимо сдѣлать маленькое отступленіе!

М-ръ Тутсъ, вырвавшись изъ теплицы д-ра Блимбера, принялся съ великимъ тщаніемъ изучать трудную науку жизни и уже вступилъ во владѣніе значительною частью земныхъ благъ, которыхъ, какъ говаривалъ онъ м-ру Фидеру въ послѣдній семестръ, не могли оттягать y него безсовѣстные опекуны. Пылая благороднымъ рвеніемъ отличиться на блистательномъ поприщѣ, м-ръ Тутсъ великолѣпно омеблировалъ длинную анфиладу комнатъ, устроилъ въ кабинетѣ фантастическій диванъ и развѣсилъ въ другой комнатѣ портреты знаменитыхъ коней, выигравшихъ скаковые призы. Въ этомъ очаровательномъ жилищѣ Тутсъ посвятилъ себя изученію разныхъ искусствъ, украшающихъ и облагораживающихъ человѣческую жизнь. Его главнымъ наставникомъ и просвѣтителемъ сдѣлался очень интересный джентльменъ, извѣстный въ трактирѣ "Чернаго Ворона" подъ именемъ "Лапчатаго Гуся". Этотъ искусный боксеръ, носившій въ жаркую погоду косматый бѣлый сюртукъ, колотилъ м-ра Тутса по головѣ три раза въ недѣлю, получая за каждый визитъ десять шиллинговъ и шесть пенсовъ.

Лапчатый Гусь, сей Аполлонъ въ пантеонѣ м-ра Тутса, отрекомендовалъ ему трактирнаго маркера для уроковъ на биліардѣ, лейбъ-гвардейца для уроковъ фехтованія, берейтора для верховой ѣзды, корнвалійскаго джентльмена для гимнастическихъ упражненій, и еще двухъ пріятелей, знакомыхъ съ общимъ ходомъ изящныхъ искусствъ. Подъ ихъ главнымъ надзоромъ эстетическія наклонности м-ра Тутса въ короткое время достигли высокой степени совершенства.