Текст книги "Домби и сын"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 70 страниц)

– Не лучше ли похоронить въ самомъ Брайтонѣ? – спрашиваетъ м-ръ Домби.

– Что правда, то правда, Домби. Я самъ того же мнѣнія. Никакихъ хлопотъ, знаете, да и мѣсто веселое, безподобное во всѣхъ отношеніяхъ.

– Когда же?

– Когда угодно, для меня совершенно все равно. Я готовъ съ величайшимъ удовольствіемъ – печальное, разумѣется, удовольствіе – проводить хоть сейчасъ свою почтенную тетку къ прадѣдамъ… словомъ сказать, проводить въ могилу, – заключаетъ кузенъ Фениксъ, не умѣвшій придумать болѣе краснорѣчивой фразы.

– Можете ли вы оставить городъ въ понедѣльникъ?

– Вполнѣ могу.

Такимъ образомъ, было рѣшено, что м-ръ Домби заѣдетъ за лордомъ въ понедѣльникъ, и они оба отправятся изъ города въ одномъ экипажѣ. На прощанье кузенъ Фениксъ сказалъ:

– Мнѣ, право, очень жаль, Домби, что вы такъ много безпокоитесь.

– Ничего, – отвѣтилъ м-ръ Домби, – должно быть готовымъ ко всему.

Въ назначенный день, кузенъ Фениксъ и м-ръ Домби, единственные представители друзей и родственниковъ покойной леди, ѣдутъ въ Брайтонъ провожать ея бренные останки на мѣсто вѣчнаго покоя. На дорогѣ кузенъ Фениксъ, выглядывая изъ траурной кареты, узнаетъ множество знакомыхъ, но изъ приличія не обращаетъ на нихъ никакого вниманія, и только когда они проходять, громко называетъ ихъ по именамъ для сообщенія свѣдѣній м-ру Домби, напримѣръ: "Томъ Джонсонъ. Джентльменъ съ пробочной ногой, день и ночь играетъ въ карты въ трактирѣ Уайта. Какъ ты очутился здѣсь, Томми? Вотъ этого господина, что ѣдетъ на кургузой кобылѣ чистѣйшей породы, зовутъ Фоли. Это – дѣвицы Смальдеры" и такъ далѣе. Во время панихиды кузенъ Фениксъ былъ очень печаленъ. "Такіе случаи, – думаетъ онъ – заставляютъ умнаго человѣка призадуматься не на шутку, да и, правду сказать, самъ я довольно ветхъ". Его глаза, при этой мысли, покрываются влагой. Но вскорѣ онъ оправляется совершенно, a за нимъ и другіе родственники и друзья м-съ Скьютонъ, изъ которыхъ майоръ Багстокъ безпрестанно толкуетъ въ своемъ клубѣ, что она никогда не закутывалась какъ слѣдуетъ, отъ этого и вся бѣда. Между тѣмъ молодая шестидесятилѣтняя дама, пріятельница покойницы, взвизгнувъ нѣсколько разъ, высказываетъ положительное мнѣніе, что покойницѣ было не меньше ста тридцати лѣтъ, и ужъ костямъ ея давно пора на мѣсто. A всего лучше не говорить о ней ни слова.

И лежитъ мать Эдиѳи въ сырой землѣ, и забыли ее милые друзья, глухіе къ говору волнъ, охрипшихъ отъ безпрестаннаго повторенія неизвѣданныхъ тайнъ. И не видятъ они пыли, которая клубится столбами по песчаному берегу, не видятъ бѣлыхъ рукъ, которыя въ лунную ночь манятъ къ незримымъ областямъ. Но ничего не измѣнилось на прибрежьи невѣдомаго моря, и Эдиѳь стоитъ здѣсь одна и прислушивается къ его волнамъ, и мокрая, полусгнившая трава, падая къ ея ногамъ, устилаетъ путь ея жизни.

Глава XLII
Правая рука мистера Домби и случайно случившаяся случайность

Робинъ Точильщикъ преобразился радикально и совершенно съ головы до ногъ. Нѣтъ на немъ свѣтлосѣраго балахона, добытаго съ великими трудностями на толкучемъ рынкѣ, и не торчитъ на его головѣ лощеная клеенчатая шляпа, подаренная капитаномъ Куттлемъ при началѣ великаго траура; Робинъ, приглаженный и причесанный, щеголяетъ теперь въ лакированныхъ башмакахъ, и тучная его особа облачена въ темную ливрею, построенную искуснымъ художникомъ лакейскаго туалета и удовлетворительную во всѣхъ отношеніяхъ, хотя довольно степенную и скромную. Достойный воспитанникъ благотворительнаго заведенія съ нѣкотораго времени имѣетъ честь состоять на непосредственной службѣ y своего патрона, м-ра Каркера, главнаго управителя знаменитой фирмы и правой руки м-ра Домби. Онъ знать теперь не хочетъ своего прежняго хозяина, покинутаго въ магазинѣ инструментальнаго мастера, и посмотрѣли бы вы, съ какимъ самодовольствомъ осклабляется Точильщикъ, припоминая въ часы досуга достопамятный вечеръ, когда онъ съ такою ухарскою ловкостью н_а_д_у_л_ъ, п_о_д_к_у_з_м_и_л_ъ и п_о_д_д_е_д_ю_л_и_л_ъ капитана Куттля съ его неизмѣннымъ другомъ, молодымъ мичманомъ: разительное доказательство, что всякое доброе дѣло сопровождается спокойною совѣстью и ошущеніемъ блаженства, проникающаго до костей и мозговъ добродѣтельнаго смертнаго. Водворившись въ домѣ м-ра Каркера, Точильщикъ со страхомъ и трепетомъ обращалъ свои круглые глаза на бѣлые зубы великаго патрона и вполнѣ сознавалъ, что теперь, болѣе чѣмъ когда-либо, онъ долженъ держать ухо востро.

Будь м-ръ Каркеръ великимъ чародѣемъ, a его блистательные зубы – орудіемъ страшныхъ волхвованій, гибкіе и хрупкіе суставы его покорнаго слуги не могли бы передъ нимь сгибаться и трещать съ большимъ подобострастіемъ, ибо Благотворительный Точильщикъ глубоко сознавалъ верховную власть своего патрона, и это сознаніе, поглощая все его вниманіе, упрочивало на законномъ основаніи его всесовершеннѣйшую преданность и безусловное повиновеніе. Онъ едва осмѣливался думать о своемъ властелинѣ даже въ его отсутствіе, и ему мерещилось поминутно, что того и гляди зубастый накинется на него опять, какъ въ то достопамятное утро, когда онъ первый разъ осмѣлился смиренно предстать передъ его грозныя очи. Сталкиваясь съ нимъ лицомъ къ лицу, Робинъ не сомнѣвался, что м-ръ Каркеръ и въ отсутствіи, по одному простому обнаруженію воли, можетъ читать самыя тайныя его мысли точно такъ, какъ будто онь стоялъ передъ его глазами. Очарованный всѣмъ своимъ существомъ и вполнѣ подчиненный этому магическому вліянію, робкій сынъ кочегара ни о чемъ больше не думалъ, какъ о непреоборимой власти своего повелителя, который, нѣтъ сомнѣнія, можетъ изъ него дѣлать все, что угодно и когда угодно. Проникнутый такими помышленіями, онъ стоялъ передъ нимъ неподвижно, едва переводя духъ, и равнодушный ко всему на свѣтѣ, ловилъ и угадывалъ смыслъ каждаго мановенія своего чародѣя, чтобы мигомъ приняться за исполненіе его повелѣній.

Чѣмъ же объясняется такое страшное вліяніе м-ра Каркера? Ужъ не догадывался ли молодой Тудль, что его властелинъ въ совершенствѣ владѣетъ великимъ искусствомъ измѣны, наушничества и ябеды, искусствомъ, которое онъ самъ прилежно и съ удовлетворительнымъ успѣхомъ изучалъ въ учебномъ заведеніи Благотворительнаго Точильщика? Можетъ быть, да, a можетъ быть, и нѣтъ. По крайней мѣрѣ, самъ онъ не отдавалъ себѣ въ этомъ яснаго отчета; но м-ръ Каркеръ, вѣроятно, хорошо знакомъ былъ съ источникомъ своей власти.

Оставивъ службу y капитана Куттля и распродавъ на скорую руку съ весьма значительнымъ убыткомъ своихъ голубей, Робинъ въ тотъ же вечеръ опрометью побѣжалъ въ домъ м-ра Каркера и явился передъ новымъ своимъ господиномъ съ пылающимъ лицомъ, на которомъ, казалось, было начертано ожиданіе похвалы и награды.

– А! это ты, – воскликнулъ м-ръ Каркеръ, бросивъ косвенный взглядъ на грязный узелъ, заключавшій пожитки кочегарова сына. – Ну, вотъ ты теперь потерялъ мѣсто и пришелъ ко мнѣ. Такъ или нѣтъ?

– Такъ точно-съ… то есть, конечно, если осмѣлюсь доложить, когда я приходилъ сюда въ иослѣдній разъ, вы изволили сказать…

– Я изволилъ сказать? – гнѣвно возразилъ м-ръ Каркеръ. – Что такое? что я тебѣ сказалъ?

– Нѣтъ-съ, ничего… вы ничего не изволили сказать, сэръ, – лепеталъ Робинъ, озадаченный и совершенно спутанный суровымъ тономъ этихъ вопросовъ.

М-ръ Каркеръ оскалилъ зубы и, выстанляя впередъ указательный палецъ, замѣтилъ нѣсколько смягченнымъ голосомъ:

– Ты любезный, сколько я вижу, плутъ первой руки, и ужъ не сносить тебѣ своей головы, за это я ручаюсь. Пропадешь, какъ паршивая собака!

– О, пощадите меня, сэръ, помилосердуйте! вопилъ Точильщикъ, подернутый лихорадочною дрожью. – Я готовъ, сэръ, трудиться для васъ день и ночь… Я стану служить вамъ вѣрой и правдой!

– Еще бы! конечно, вѣрой и правдой, иначе тебѣ будеть плохо.

– Да, да, сэръ, я увѣренъ въ этомъ. Покорно васъ благодарю. Приказывайте, что угодно, и вы увидите… потрудитесь испытать меня, сэръ, попробовать. A если я сдѣлаю что не такъ, какъ вы приказывали, то вы можете тотчасъ же убить меня.

– Великое дѣло убить тебя, щенокъ, – сказалъ м-ръ Каркеръ, облокачиваясь на спинку креселъ. – Нѣтъ, если вздумаешь меня обманывать, я расправлюсь такъ, какъ тебѣ и на томъ свѣтѣ не приснится!

– Да, сэръ, – бормоталъ пораженный Точильщикъ, – ужъ вы запропастите меня въ таръ-тарары, въ самую преисподнюю, сэръ, я это знаю. Поэтому ужъ я не измѣню вамъ, сэръ, хоть бы кто вздумалъ осыпать меня золотомъ съ ногъ до головы.

Потерявъ такъ нечаянно всякую надежду на похвалу за свою горячую ревность, ошеломленный Точильщикъ стоялъ передъ своимъ патрономъ съ такою неловкостью, какую часто въ подобныхъ случаяхъ испытываетъ дворняшка.

– Стало быть, говорю я, ты потерялъ свое прежнее мѣсто и теперь пришелъ просить, чтобы тебя приняли въ услуженіе?

– Точно такъ, сэръ.

Оставляя мѣсто, Точильщикъ дѣйствовалъ во всемъ по предписанію своего патрона; но и не думалъ, въ оправданіе себя, ссылаться на это обстоятельство.

– Ну! – продолжалъ м-ръ Каркеръ. – Вѣдь ты знаешь меня, плутъ?

– Знаю, сэръ.

– Смотри же, держи ухо востро, – сказалъ м-ръ Каркеръ.

Точильщикъ поспѣшилъ выразить низкими поклонами живѣйшее пониманіе этого предостереженія и задомъ попятился къ дверямъ въ сладкой надеждѣ перевести на свободѣ духъ, какъ вдругъ неумолимый патронъ остановилъ его опять.

– Эй, ты! – вскричалъ м-ръ Каркеръ, подзывая его къ себѣ, – Ты привыкъ… запри сначала дверь!

Робинъ съ быстротою мысли исполнилъ приказаніе, какъ-будто отъ его проворства зависѣла теперь его жизнь.

– Ты привыкъ, любезный, заглядывать въ замочныя скважины. Знаешь ты, мошенникъ, что это значитъ?

– Знаю, сэръ, – пролепеталъ Робинъ послѣ нѣкотораго колебанія. – Я подслушивалъ бывало…

– Подсматривалъ, подкарауливалъ и такъ далѣе, – добавилъ м-ръ Каркеръ.

– Въ вашемъ домѣ, сэръ, я не стану этого дѣлать; – отвѣчалъ Робинъ. – Ей Богу, сэръ, не стану. ГІровались я сквозь землю, лопни мои глаза, чтобы не видать мнѣ ни дна, ни покрышки. Развѣ вы сами, сударь, изволите приказать…

– Увидимъ. Ты привыкъ еще болтать и шпіонить; брось здѣсь эту привычку, не то… смотри y меня, не пеняй, – заключилъ Каркеръ, улыбаясь и вмѣстѣ дѣлая грозный жестъ указательнымъ пальцемъ.

Точильщикъ вытянулъ шею и притаилъ дыханіе. Ему хотѣлось бы привести въ свидѣтельство чистоту своихъ намѣреній, но онъ могъ только вылупить глаза на улыбающагося джентльмена съ выраженіемъ раболѣпнаго благоговѣнія, которымъ, по-видимому, былъ вполнѣ доволенъ его грозный властелинъ. Черезъ нѣсколько минутъ м-ръ Каркеръ приказалъ ему удалиться на кухню и далъ понять движеніемъ руки, что не удерживаетъ его при своей особѣ.

Вотъ какимъ способомъ Робинъ поступилъ на службу къ м-ру Каркеру. Съ этой поры усердный рабъ, отрекшійся отъ своей личности, закабалилъ себя душой и тѣломъ.

Черезъ нѣсколько мѣсяцевь безпорочной службы, въ одно прекрасное утро, Робмнъ отворилъ садовыя ворота м-ру Домби, который, по обѣщанію, шествовалъ завтракать къ его хозяину. Въ ту же самую минуту явился и м-ръ Каркеръ, поспѣшившій встрѣтить знаменитаго гостя и привѣтствовать его обоими рядами блистательныхъ зубовъ.

– Мнѣ никогда и въ голову не приходило, – началъ Каркеръ, помогая ему слѣзть съ своей лошади, – что я буду имѣть удовольствіе видѣть васъ здѣсь. Это необыкновенный день въ моемъ календарѣ. Такой человѣкъ, какъ вы, разумѣется, можетъ дѣлать все, что ему угодно: случайности для него нипочемъ; но такой человѣкъ, какъ я… о, это совсѣмъ другая статья!

– У васъ, однако, недурная дача, – сказалъ м-ръ Домби, благоволившій ступить на лугъ и обозрѣвшій ближайшіе предметы.

– Вы это можете сказать, – отвѣчалъ Каркеръ. – Благодарю васъ.

– Нѣтъ, Каркеръ, не шутя, всякій можетъ это сказать. Мѣстоположеніе чудесное и чрезвычайно удобное, сколько, по крайней мѣрѣ, можно судить по этой обстановкѣ, – продолжалъ м-ръ Домби тономъ высочайшаго покровительства.

– Да, развѣ по этой обстановкѣ, – небрежно возразилъ Каркеръ, – эта оговорка необходима. Очень вамъ благодаренъ. А, впрочемъ, объ этомъ не стоить распространяться. Не угодно ли вамъ пожаловатъ впередъ?

Войдя въ домъ, м-ръ Домби изволилъ благосклонно замѣтить объ изящномъ расположеніи комнатъ и о многочисленныхъ принадлежностяхъ комфорта, которыя бросились ему въ глаза. М-ръ Каркеръ смиренно выслушалъ такой отзывъ и замѣтилъ, что весьма хорошо понимаетъ его истинное значепіе.

– А, впрочемъ, – прибавилъ онъ, – дача въ самомъ дѣлѣ недурная, даже, можетъ быть, лучше, нежели на какую можетъ разсчитывать подобный мнѣ горемыка. Но ваше мнѣніе, м-ръ Домби, во всякомъ случаѣ преувеличено; и немудрено: вы, по своему положенію, слишкомъ удалены отъ бѣдныхъ людей. Такъ точно сильные міра всегда находятъ нѣкоторыя пріятности и удовольствія въ жалкой жизни какого-нибудь нищаго.

При этой выходкѣ фальшивый ротъ открылся во всемъ объемѣ, и любопытный наблюдатель могъ бы безпрепятственно пересчитать всѣ зубы интереснаго собесѣдника. Въ продолженіе разговора, Каркеръ не сводилъ глазъ съ своего гостя, и взоръ его сдѣлался еще проницательнѣе, когда м-ръ Домби, остановившись передъ каминомъ въ позиціи, въ совершенствѣ изученной его подчиненнымъ, началъ обозрѣвать картины, висѣвшія на стѣнахъ. Онъ слѣдилъ за малѣйшимъ его движеніемъ, тщательно замѣчая каждый пунктъ, обращавшій на себя вниманіе гостя. Наконецъ, когда взоръ м-ра Домби остановился въ особенности на одной картинѣ, Каркеръ, казалось, притаилъ дыханіе, и весь обратился въ кошку, сторожившую лакомый кусокъ; но, сверхъ всякаго ожиданія, глазъ великаго командира равнодушно перешелъ отъ картины на другіе предметы, какъ будто это была ничтожнѣйшая изъ всѣхъ вещей въ роскошной мебели м-ра Каркера.

Но Каркеръ смотрѣлъ на картину – это былъ портретъ Эдиѳи – такъ, какъ будто бы она была живымъ существомъ. По его лицу пробѣжала злобная, язвительная насмѣшка, обращенмая, по-видимому, къ картинѣ, но которая, на самомъ дѣлѣ, имѣла предметомъ великаго челонѣка, стоявшаго съ невозмутимымъ спокойствіемъ подлѣ него. Подали завтракъ. Приглашая м-ра Домби сѣсть на стулъ, стоявшій спиною къ портрету его жены, Каркеръ, по обыкновенію, занялъ мѣсто насупротивъ картины.

М-ръ Домби на этотъ разъ былъ даже серьезнѣе обыкновеннаго и не говориль ни слова. Напрасно попугай, безъ умолку махавшій крыльями около золотого обруча въ роскошной клѣткѣ, покушался обратить на себя вниманіе: м-ръ Домби, погруженмый въ глубокія думы, неподвижно и почти угрюмо смотрѣлъ черезъ накрахмаленный галстукъ, не отрывая глазъ оть столовой скатерти. Что же касается до Робина. стоявшаго за стуломъ, всѣ его способности и душевныя силы были обращены исключительно на его хозяина, и онъ даже едва ли подозрѣвалъ, что настоящій гость былъ тотъ великій джентльменъ, передъ которымъ въ своемъ дѣтствѣ онъ стоялъ, какъ живой документъ цвѣтущаго здоровья кочегаровой семьи, и которому впослѣдствіи обязанъ былъ форменной курткой и кожаными панталонами.

– Позвольте спросить, – вдругъ началъ Каркеръ, подобострастно выставивъ голову, – какъ здоровье м-съ Домби?

М-ръ Домби покраснѣлъ.

– Благодарю, Каркеръ, – сказалъ онъ, – м-съ Домби совершенно здорова. Кстати, Каркеръ, вы обращаете мои мысли на разговоръ, который мнѣ надобно имѣть съ вами.

– Можете насъ оставить, Робинъ, – сказалъ м-ръ Каркеръ ласковымъ тономъ.

Вѣрный рабъ мгновенно исчезъ.

– Вы, конечно, не помните этого мальчишку?

– Нѣтъ, – отвѣчалъ м-ръ Домби съ величественнымъ равнодушіемъ.

– Разумѣется, гдѣ вамъ помнить всякую сволочь. Впрочемъ, этотъ мальчуганъ изъ семьи, откуда была взята ваша кормилица. Можетъ быть, припомните, какъ еще въ ту пору вы великодушно озаботились насчетъ его воспитанія?

– Неужели это тотъ самый мальчикъ? Воспитаніе, кажется, не пошло ему въ прокъ.

– Да, я боюсь, что изъ него выйдетъ негодяй, – замѣтилъ Каркеръ, пожимая плечами. – Но дѣло видите ли въ чемъ: y него не было мѣста, и онъ слонялся, какъ ошельмованный, изъ угла въ уголъ. Потомъ, ужъ не знаю, самъ ли онъ выдумалъ, или, что, вѣроятнѣе, мать нашептала ему въ уши, только онъ забралъ себѣ въ голову, что имѣетъ какое-то право на ваше покровительство, и поэтому началъ день и ночь шататься около вашего дома, чтобы пристать къ вамъ со своей просьбой. Мои сношенія съ вами, разумѣется, главнымъ образомъ, ограничиваются только торговыми дѣлами, однако, по-временамъ я принимаю нѣкоторое участіе во всемъ, что…

– Каркеръ, – прервалъ Домби, – мнѣ пріятно благодарить васъ, что вы не ограничиваете вашей…

– Службы, – подсказалъ улыбающійся собесѣдникъ.

– Нѣтъ, я хочу сказать – вашей любезной внимательности нашими конторскими дѣлами, – замѣтилъ м-ръ Домби, обрадовавшійся случаю сказать прекрасный и лестный комплиментъ своей правой рукѣ. – Наравнѣ съ коммерціей васъ интересуютъ также мои чувства, желанія, надежды и самыя несчастія, какъ доказываетъ теперешній маловажный случай, о которомъ вы только что упомянули. Я очень вамъ обязанъ, Каркеръ.

М-ръ Каркеръ слегка наклонилъ голову и тихонько потеръ руками, какъ будто опасаясь болѣе нескромнымъ движеніемъ возмутить потокъ откровенности въ м-рѣ Домби.

– Итакъ, – продолжалъ Домби послѣ нѣкотораго колебанія, – итакъ, я пользуюсь настоящимъ случаемъ начать разговоръ, для котораго, собственно, я пріѣхалъ сюда, на эту дачу. Предваряю, впрочемъ, что главныя основанія бесѣды вамъ небезызвѣстны, хотя, натурально, я буду теперь гораздо откровеннѣе въ отношеніи къ вамъ, нежели до сихъ поръ…

– Удостоиться совершенной откровенности! – шепталъ Каркерь, скрестивъ на груди руки и повѣсивъ голову, – такое отличіе! такая почесть! могъ ли я воображать? Впрочемъ, такой человѣкъ, какъ вы, отлично понимаетъ, какъ будетъ оцѣнено его благоволеніе.

М-ръ Домби бросилъ величественный взглядъ, поправилъ галстукъ и, помолчавъ съ минуту, продолжалъ такимъ образомъ:

– Я и м-съ Домби, сверхъ ожиданія, не соглашаемся въ разсужденіи нѣкоторыхъ пунктовъ, имѣющихъ большую важность по своей натурѣ. Мы, кажется, еще не понимаемъ другъ друга. М-съ Домби должна пріобрѣсть нѣкоторую опытность, нѣкоторыя свѣдѣнія, для нея необходимыя.

– М-съ Домби, безспорно, владѣетъ превосходными качествами души и тѣла, и, нѣтъ сомнѣнія, она издавна должна была привыкнуть къ лестнымъ для нея похваламъ и комплиментамъ, – возразилъ сладкимъ языкомъ неусыпный стражъ всѣхъ движеній м-ра Домби, – но тамъ, гдѣ долгъ и уваженіе неразрывно соединены съ нѣжными влеченіями сердца, тамъ, безъ сомнѣнія, какое-нибудь мелкое недоразумѣніе легко можетъ быть отстранено двумя-тремя словами, сказанными во время и кстати.

Мысли м-ра Домби инстинктивно перенеслись на лицо, смотрѣвшее на него въ уборной его жены, когда повелительная рука протянута была къ дверямъ. Онъ живо представилъ себѣ уваженіе и долгъ, соединенный съ нѣжнѣйшими влеченіями сердца, и тутъ же почувствовалъ, что кровь прихлынула къ его головѣ.

– Не задолго передъ смертью м-съ Скьютонъ я и м-съ Домби имѣли нѣкоторое разсужденіе относительно моего неудовольствія, котораго сущность, въ общихъ чертахъ, вамъ уже извѣстна изъ того, что на вашихъ глазахъ произошло между м_н_о_й и м-съ Домби въ тотъ вечеръ, какъ вы находились въ нашемъ… въ м_о_е_м_ъ домѣ.

– О, помню, помню, – сказалъ улыбающійся Каркеръ, – я очень жалѣлъ, что сдѣлался тогда печальнымъ свидѣтелемъ… Такой человѣкъ, какъ я, очень натурально, долженъ гордиться довѣріемъ такой фамиліи, какъ ваша, хотя, признаться, сэръ, я не понимаю, что заставляетъ васъ выходить изъ предѣловъ вашего крута и удостаивать чрезмѣрной благосклонностью такихъ ничтожныхъ людей, какъ я… Само собой разумѣется, мнѣ было очень пріятно, что вы представили меня м-съ Домби еще прежде, чѣмъ она возведена была на эту высокую ступень; но, повторяю еще разъ, я очень жалѣлъ, что сдѣлался предметомъ такого совершенно особеннаго, исключительнаго предпочтенія.

М-ръ Домби призадумался. Онъ рѣшительно не постигалъ, какъ можно по какому бы то ни было поводу принимать его благоволеніе и высокое покровительство съ грустнымъ чувствомъ сожалѣнія. Такая мысль была для него неразгаданнымъ нравственнымъ феноменомъ. Помолчавъ съ минуту, онъ величаво поднялъ голову и, проникнутый сознаніемъ своего достоинства, сказалъ довольно суровымъ тономъ:

– Объяснитесь, Каркеръ, – какъ я долженъ понимать васъ.

– О, да, я запуталъ свою мысль; извините, сэръ. Но дѣло, однако, вотъ въ чемъ: м-съ Домби, какъ, вѣроятно, вы замѣтили, никогда не удостоивала меня благосклоннаго вниманія… это, разумѣется, въ порядкѣ вещей, и было бы смѣшно, если бы такой человѣкъ, какъ я, вздумалъ обижаться, что на него не обращаетъ вниманія знатная леди, притомъ леди, справедливо гордая блистательными талантами и своимъ высокимъ положеніемъ въ свѣтѣ… но все-таки, или, лучше, именно потому-то мнѣ и не хотѣлось бы навлечь на себя ея гнѣвъ; a я знаю, м-съ Домби не вдругъ проститъ мнѣ мое невинное участіе въ тогдашнемъ вашемъ разговорѣ. Вашимъ негодованіемъ шутить нечего, вы это должны помнить, a тутъ вдобавокъ, когда оно было выражено при третьемъ лицѣ…

– Каркеръ, – сказалъ м-ръ Домби горделивымъ тономъ, – я полагаю, что я, a не другой кто въ моемъ обществѣ – первое лицо.

– О, кто же осмѣлится въ этомъ сомнѣваться? – возразилъ Каркеръ съ нетерпѣніемъ человѣка, безусловно подтверждающаго неопровержимый фактъ.

– М-съ Домби, когда дѣло идетъ о насъ обоихъ, становится вторымъ лицомъ, я полагаю, – продолжалъ Домби. – Такъ ли?

– Такъ ли! – подхватилъ Каркеръ. – Вы, конечно, знаете лучше всѣхъ, что тутъ нечего спрашивать.

– Въ такомъ случаѣ, надѣюсь, Каркеръ, вы не станете затрудняться въ выборѣ между гнѣвомъ м-съ Домби и моимъ совершеннымъ благоволеніемъ.

– Такъ это, конечно, – возразилъ Каркеръ, – я имѣлъ несчастіе заслужить гнѣвъ м-съ Домби. Она вамъ ничего не говорила объ этомъ?

– Мало ли, что она говорила и можетъ наговорить впередъ! – отвѣчалъ м-ръ Домби съ величественнымъ спокойствіемъ и холодностью, – я не чувствую никакого желанія припоминать или повторять мнѣнія, несогласныя съ моимъ собственнымъ образомъ мыслей. Незадолго передъ этимъ, какъ вамь извѣстно, я старался ознакомить м-съ Домби съ извѣстными случаями домашней подчиненности, которые прямо касаются до нея. Мнѣ не удалось убѣдить м-съ Домби, что она во всѣхъ этихъ отношеніяхъ должна перемѣнить свое поведеніе для ея же спокойствія и благополучія, неразрывно соединеннаго съ моимъ собственнымъ достоинствомъ; поэтому я тогда же далъ замѣтить м-съ Домби, что дальнѣйшіе свои виды и предположенія на ея счетъ я объясню ей черезъ моего повѣреннаго, то есть черезъ васъ, Каркеръ, котораго въ этомъ дѣлѣ я хочу считать своей правой рукой.

– Теперь, Каркеръ, – продолжалъ м-ръ Домби, – я не считаю нужнымъ откладывать своего намѣренія. Пусть безъ всякаго замедленія устроится дѣло такъ, какъ я этого хочу. Со мною шутить никто не долженъ. Пусть немедленно узнаетъ м-съ Домби, что моя воля для нея законъ, и что я не привыкъ ни по какому поводу дѣлать исключенія изъ общаго правила моей жизни. На васъ, Каркеръ, возлагаю это порученіе и, надѣюсь, послѣ всего, что вамъ сказано, вы не будете отговариваться истиннымъ или мнимымъ гнѣвомъ м-съ Домби. Здѣсь, какъ и въ другихъ случаяхъ, ваша обязанность исполнить мою волю во всей точности.

– Приказывайте, – сказалъ Каркеръ, – и я повинуюсь.

– Да, я знаю, что мнѣ стоитъ только приказать, и потому я приступаю къ дѣлу. М-съ Домби, нѣтъ сомнѣнія, принадлежитъ къ разряду женщинъ съ высокими талантами, и она даже вполнѣ…

– Оправдываетъ вашъ выборъ, – подхватилъ улыбающійся Каркеръ.

– Да, если вамъ угодно употребить такой образъ выраженія, но я не понимаю, почему она не надлежащимъ образомъ цѣнитъ титулъ, которымъ ее удостоили. Есть въ м-съ Домби духъ сопротивленія, начало противорѣчія, которое должно быть ослаблено, потрясено, вырваио съ корнемъ, уничтожено. М-съ Домби, по-видимому, не хочетъ понять, что всякая мысль о противорѣчіи мнѣ чудовищна и нелѣпа.

– О, мы это отлично понимаемъ! – возразилъ Каркеръ, улыбаясь наилюбезнѣйшимъ образомъ.

– Конечно, вы понимаете. Надѣюсь. Впрочемъ, хотя поведеніе м-съ Домби, къ великому изумленію, осталось неизмѣннымъ послѣ моего объясненія, однако, отдавая ей справедливость, я долженъ сказать, что мой выговоръ произвелъ на нее могущественное впечатлѣніе. И немудрено: я выразилъ свое неудовольствіе прямо, рѣшительно и съ такою строгостью, которая исключала всякую возможность сопротивленія.

Послѣднія слова Домби произнесъ съ необычайнымъ эффектомъ.

– Поэтому, Каркеръ, – продолжалъ онъ, – вы примете на себя трудъ объявить м-съ Домби отъ моего имени, что я рекомендую ея вниманію нашъ первый разговоръ, и крайне удивляюсь, отчего до сихъ поръ онъ не возымѣлъ ожидаемаго дѣйствія; что моя непремѣнная воля – измѣнить и установить ея поведеніе сообразно правиламъ, подробно изложеннымъ и объясненнымъ въ этомъ разговорѣ; что я недоволенъ ея поведеніемъ; что я въ высокой степени негодую на ея поведеніе, и что, наконецъ, я буду поставленъ въ непріятную необходимость объявить ей черезъ васъ болѣе строгія и рѣшительныя опредѣленія, если она не обратится къ своему долгу и не будетъ во всемъ поступать сообразно моимъ желаніямъ, точно такъ же, какъ первая м-съ Домби, или какъ поступала бы всякая другая женщина на ея мѣстѣ.

– Первая м-съ Домби жила очень счастливо! – сказалъ м-ръ Каркеръ, испустивъ глубокій вздохъ.

– Первая м-съ Домби была разсудительна и отличалась правильнымъ образомъ мыслей, – сказалъ м-ръ Домби, проникнутый джентльменской терпимостью къ покойницѣ.

– Какъ вы думаете, миссъ Домби похожа на свою мать? – спросилъ Каркеръ.

Въ одно мгновеніе измѣнилась вся физіономія м-ра Домби. Повѣренный агентъ вперилъ въ него свои глаза.

– Я имѣлъ неосторожность коснуться самой чувствительной струны вашего сердца, – сказалъ Каркеръ сокрушеннымъ тономъ раскаянія, который, какъ нельзя болѣе противорѣчилъ выраженію его орлинаго взора. – О, простите меня, сэръ! Въ жару усердія къ вашимъ выгодамъ я совсѣмъ забываю фамильныя отношенія. О, ради Бога, простите меня!

– Каркеръ, – началъ м-ръ Домби торопливымъ и значительно измѣненнымъ тономъ. Его губы поблѣднѣли и потупившіеся глаза безсознательно прыгали съ одной тарелки на другую. – Каркеръ, вы не имѣете нужды въ извиненіи. Ваши слова имѣютъ прямое отношеніе къ предмету настоящей бесѣды, и вы ошибаетесь, когда думаете, что пробудили во мнѣ горестныя воспоминанія. Вамъ нечего оправдываться, Каркеръ, я не одобряю обращенія м-съ Домби съ моею дочерью.

– Извините, я не совсѣмъ васъ понимаю, – сказалъ Каркеръ.

– Такъ поймите же, что вы должны сдѣлать… то есть, что вы непремѣнно сдѣлаете отъ моего имени возраженіе м-съ Домби насчетъ этого пункта. Вы скажете м-съ Домби, что мнѣ отнюдь не нравится ея романическая привязанность къ моей дочери; это, вѣроятно, уже замѣчено. Вѣроятно, толкуютъ, что отношенія м-съ Домби къ моей дочери рѣзко противорѣчатъ ея отношеніямъ ко мнѣ самому. Поэтому вы скажете ей прямо и безъ обиняковъ, что я протестую противъ такого чудовищнаго безпорядка, и требую, чтобы она обратила все свое вниманіе на этотъ протестъ. Истинное ли чувство увлекаетъ м-съ Домби, или одинъ только капризъ, или просто духъ сопротивленія моей волѣ, – въ томъ или другомъ, или третьемъ случаѣ скажите ей, что я протестую настоятельно и безъ всякаго ограниченія. Если ее увлекаетъ истинное чивство, тѣмъ скорѣе и рѣшительнѣе должно быть измѣнено ея поведеніе, потому что она ни въ какомъ случаѣ не можетъ быть полезна моей дочери. Въ моей женѣ могутъ, конечно, обнаруживаться избытокъ сентиментальности и нѣжнѣйшія привязанности разнаго рода; но пусть она обращаетъ эти наклонности на что ей угодно, только отнюдь не на мою дочь. Въ моемъ домѣ, еще разъ, я – первое лицо, и первая обязанность моей жены – безусловное подчиненіе моей волѣ.

М-ръ Домби говорилъ съ одушевленіемъ, и лицо его почти побагровѣло отъ сильнаго волненія, въ какомъ до этой поры даже Каркеръ никогда его не видалъ. Мало-по-малу, однако, онъ пришелъ въ обыкновенное положеніе и заключилъ свою рѣчь болѣе спокойнымъ, хотя не менѣе величественнымъ тономъ:

– Итакъ, м-ръ Каркеръ, вы примете на себя трудъ представить вниманію м-съ Домби этотъ важный пунктъ со всѣми подробностями, которыя къ нему могутъ относиться. Не забудьте, что онъ долженъ составить первую статью въ порученіи, на васъ возложенномъ.

М-ръ Каркеръ вышелъ изъ-за стола, поклонился и съ задумчивымъ видомъ остановился передъ каминомъ, опустивъ свой гладкій подбородокъ на бархатную руку. Въ его взорѣ, обращенномъ на м-ра Домби, выражалось самое злобное, мефистофелевское лукавство и вмѣстѣ сознаніе полнаго торжества надъ своимъ великимъ командиромъ. М-ръ Домби, между тѣмъ, снова принявъ величественную позу, изволилъ любоваться на заморскую птицу, которая для его удовольствія выбивалась изо всѣхъ силъ, гарцуя около своего большого обручальнаго кольца.

– Прошу извинить, – сказалъ Каркеръ, усаживаясь опять на стулъ противъ м-ра Домби, – но для меня необходимы нѣкоторыя поясненія. Знаетъ ли м-съ Домби, что вы намѣрены сдѣлать меня органомъ вашего неудовольствія?

– Знаетъ.

– A зачѣмъ она знаетъ? – быстро возразилъ Каркеръ.

– Какъ зачѣмъ? – я ей говорилъ.

– Такъ. A зачѣмъ вы говорили, смѣю спросить? Извините, – продолжалъ Каркерь, улыбаясь и положивъ свою бархатную руку на плечо м-ра Домби, – но мнѣ надобно хорошо знать сущность дѣла, чтобы тѣмъ успѣшнѣе совершить важное порученіе, отъ котораго, нѣтъ сомнѣнія, должны произойти самыя благодѣтельныя послѣдствія. Кажется, впрочемъ, я съ удовлетворительною ясностью представляю себѣ главныя обстоятельства. Я не имѣю счастья пользоваться добрымъ мнѣніемъ м-съ Домби. Въ моемъ положеніи, разумѣется, было бы глупо на это разсчитывать, но все же мнѣ надобно уяснить этотъ пунктъ. Потрудитесь же сказать, точно ли м-съ Домби гнѣвается на меня?

– Можетъ быть.

– Слѣдовательно, для нея тѣмъ непріятнѣе будетъ узнать о вашемъ неудовольствіи именно черезъ меня?

– Каркеръ, я вамъ говорилъ и еще повторяю, что нѣтъ никакой надобности вамъ или мнѣ принимать въ соображеніе тотъ или другой образъ мыслей м-съ Домби. Пусть предположеніе ваше справедливо; что же изъ этого?

– Извините. Но если я хорошо васъ понимаю, дѣло идетъ, кажется, о томъ, чтобы унизить, во что бы то ни стало, гордость м-съ Домби… я осмѣлился употребить это слово для выраженія качества, которое, будучи приведено въ свои приличныя границы, неоспоримо содѣйствуетъ къ возвышенію очаровательныхъ прелестей леди, столь знаменитой по своей красотѣ и талантамъ. Словомъ сказать, сэръ, вы хотите наказать… то есть, не то, чтобы наказать, a обратить свою супругу къ предѣламъ подчиненности, которая теперь отъ нея требуется по естественному и законному праву.